Первым делом людям дали команду и посадили в три подошедших грузовика. Стойлохряков вместе с Тодом потопали к «Ауди». На заднее сиденье посадили Валетова и прапорщика. Для удобства перевода девушка расположилась посередине заднего сиденья, а Валетов оказался прижат ее полненьким бедром к одной из дверей. Он мог бы и не касаться ножки девушки, но разве уж будет он забиваться в угол? Да ничего подобного! Не пощупает, так потрется.
   Генерал Лычко, убедившись, что все прошло штатно, оставил длинноногую и умчался в свою Самару.
   Отсутствие большого числа официальных лиц несколько удивило подполковника, и он первым делом поинтересовался, как их встретили в аэропорту.
   – О’кей! – ответил Тод.
   – Хорошо, – сказала переводчица.
   – Ни одна муха не портила пейзаж на стекле собственным совокуплением с себе подобным, – тут же пробурчал Валетов.
   – Как вам Россия из иллюминатора вертолета?
   Тод: «Красивые церкви».
   Переводчица: «Церкви понравились больше всего».
   Валетов: «Не хреново, когда можно помолиться Богу даже в такой глуши».
   Стойлохряков:
   – Мы подготовили для вас небольшой дом, а сегодня вечером прошу ко мне, так сказать, на ужин.
   Американец принял предложение с большим удовольствием, видимо, будучи наслышан о русских застольях и гостеприимстве, во всяком случае по отношению к иностранцам.
   – Я обязательно приду. Во сколько состоится наша вечеринка?
   Переводчица: «Конечно. Когда я должен подойти?»
   Валетов: «Какие дела, я люблю пожрать!»
   Тод:
   – А почему у вас два переводчика работают одновременно?
   Стойлохряков:
   – Да это лишнее. Рядовой, помолчите.
   Переводчица: «Полковник сказал, чтобы рядовой перестал меня дублировать».
   Валетов: «У меня еще будет возможность, а сейчас я замолкаю, лишь бы не было войны».
   Комбат отвез американца в дом, выделенный ему в Чернодырье, а сам отправился на плац поглядеть на своих красавцев. Оставшись довольным, он засадил их всех в «шишигу» и отправил на заранее выбранное место.
* * *
   Англичане, французы и немцы копошились на большой поляне, устанавливая свои собственные палатки, когда подъехали русские. Работа в трех углах прекратилась, и все стали смотреть на взвод, выпрыгивающий из кузова. Соответственно, и хозяева стали разглядывать гостей.
   Резинкин, имевший возможность наблюдать за приехавшими европейцами первым, так как находился за рулем, отметил сходство прибывших подразделений, и ему казалось, что родной взвод экипирован не хуже.
   Камуфляжи всех трех взводов отличались друг от друга незначительно: преобладал зеленый цвет, а прожилки у кого были коричневыми, у кого – желтыми, а у кого зеленый цвет сменялся с темного на светлый. Русские прибыли в зелено-коричнево-желтой униформе, и поэтому каждое подразделение могло отличать своих от чужих.
   Все четыре места для развертывания палаток были обозначены флажками. Участок, закрепленный за русскими, пока пустовал. Простаков, вывалившийся одним из первых из кузова, произвел надлежащий эффект габаритами. Появившийся следом за ним Валетов наблюдал, как стали оживленно переговариваться между собой гости. Но как только он сам появился и встал рядом с Лехой, встревоженные восклицания сменились улыбочками, и Валетов поспешил отойти от Простакова подальше, чтобы своей персоной не портить впечатления. Ну не уродился он здоровым, зато самый умный... и еще он переводчик!
   Бекетов построил своих людей, еще больше выпячивая и без того крутую грудь. Он набирал в легкие большое количество воздуха и так резко и громко оглашал поляну командами, что не слышать его было невозможно. После того как смотрины и переглядывания были окончены, все четыре команды принялись в интенсивном темпе наводить марафет около своих точек.
   Только Леха стоял и смотрел на здорового парня, усевшегося около немецкого флажка и не сводившего с Лехи глаз. Ребеночек крупненький. Простаков сразу понял, случись что – придется с ним тягаться в каком-нибудь конкурсе «Веселые старты», мать их.
   Бросив последний взгляд на бюргера, Леха принялся помогать товарищам разворачивать огромную взводную палатку. Если младшие командиры были прикованы к своим подразделениям, то те, кто рангом повыше майора, могли себе позволить более комфортные условия обитания.
   Вечером Стойлохряков прибыл в лагерь и с удовлетворением обнаружил, что все четыре подразделения уже не только разбили палатки, но и организовали общий пункт питания под навесом и суетились уже вокруг полевых кухонь. Причем наряды выставлялись смешанные: по одному человеку от каждой команды вынуждены были носить воду, дрова и заниматься готовкой обычной русской гречки, в честь дорогих гостей приправленной тушенкой.
   Наряд по кухне выглядел весьма весело – от россиян трудился Валетов, от других взводов были направлены тоже самые «могучие». Фрол, хоть и был опытным солдатом, но в отборном взводе оказался самой большой незначительностью. Так как командовал подразделением разведчик Бекетов, соответственно, он и не собирался припрягать своих собственных людей на хозяйственные мероприятия.
   Тощий очкастый француз с двумя ведрами воды семенил к кухне с засученными рукавами. Немец, рыжий и голубоглазый чертила, вымахавший до двух метров, но не набравший больше семидесяти килограммов веса, страдал с пилой над деревяшкой. А англичанин пытался разодрать зубами новенький мешок с крупой. Валетов же, с головою погрузившись в полевую кухню, пытался развести в ней огонь. Народ шуршал, что было приятно, так как кормить предстояло им ни много ни мало, а сто двадцать человек.
   Выслушав доклад всех младших командиров без исключения о том, что подразделения развернуты, подполковник вместе с переводчицей подошел к наряду по кухне и выдернул из печи Валетова.
   – Поедешь со мной, надо будет разговор перевести с американцем. Товарищ прапорщик вот уже, к сожалению, уезжает в Самару, – Стойлохряков облизал глазами стройную фигурку девушки. – И будет принимать участие только во всех официальных мероприятиях. Остальная нагрузка, похоже, Валетов, свалится на тебя.
   Фрол был рад-радешенек бросить грязное занятие и поменять амплуа кашевара на престижную профессию военного переводчика.
* * *
   Тод Мартин встретил Стойлохрякова и Валетова очередным рукопожатием и первое, что произнес:
   – Ноу шауа.
   – Чего? – не понял комбат.
   – Жопу помыть ему тут нечем, – разъяснил Валетов.
   – А-а, это! – воскликнул подполковник. Он махнул рукой и вымолвил: – Кам он!
   Прошли из избы в сени, где комбат продемонстрировал удивленному полковнику шаечку и ковшик. Глядя на удивленные глаза американца, Стойлохряков прошептал:
   – И эти люди хотели нас победить... Смешно.
   Валетов поторопился с переводом:
   – Смол комфорт, товарищ колонел. Сэр. Бойл уота он китчен энд уош е легз эт хиа.
   – Чего ты ему сказал?! – переспросил командир.
   – Да чтобы он на плите воду грел. А то ведь не догадается.
   – Это точно, – согласился подполковник. – Поехали домой ко мне, там уж стол накрыт, – пригласил комбат, указывая жестом гостю на машину, которую было видно из низенького окошка.
   Валетов, не зная некоторых слов, на руках сделал черпающие движения, а затем щелкнул по горлу:
   – Холидей!
   Как выяснилось, подполковник был не прочь прохолидеить весь вечер, тем более что он был уже морально подготовлен инструкторами еще в Штатах. Отказываться от застолья – обидеть хозяев.
   Когда вошли к подполковнику, Стойлохряков первым делом сказал, что этот солдат будет у них переводчиком.
   – Да я и сама несколько слов знаю, – ответила Вера. – Гуд ивнин!
   Услышав, как жена почти по-американски поздоровалась с иностранцем, Стойлохряков щелчком по лбу отпустил Валетова. Тод поцеловал руку хозяйке и прошел следом за ней в зал. За столом уже сидел Холодец со своей женой – оба были в хороших костюмах.
   После здоровкания с начальником штаба и его половиной, американец поглядел на стройный ряд выставленных посередине стола бутылок, графинчиков, фужерчиков, жбанчиков и фляжечек.
   – Ноу дринк! – сообщил он обескураженным хозяевам.
   Стойлохряков обратился за помощью к жене.
   – Верунчик, спроси его, может, он чем болен?
   Вера не зря получала в свое время высшее образование.
   – Нет, говорит, что здоров. Но пить не будет.
   – Так и мы тоже не пьем! – произнес Холодец.
   – Но ты объясни дорогому гостю, что салат без водки – не салат, а за встречу, так это вообще надо поднять в обязательном порядке!
   Хозяин дома сел на свое любимое место, потер ладони одна о другую и загадочно протянул: «Ну-с!», разглядывая интеллигентного вида подтянутого полковника.
   – С чего начнем? – Пальцы бегали по бутылкам, словно по клавишам рояля, касаясь то одной, то другой.
   – Да ну с чего, с русской, – подсказал Холодец, и одновременно перед гостем Вера поставила граненый стакан.
   Подполковник знал заранее, что Тоду приходилось совсем недавно гонять талибов по Афганистану, но там все испытания, что выпадали на его долю, были явной фигней по сравнению с русским столом. Перехватив ошарашенный взгляд американца, жена подсуетилась и поставила перед ним небольшую стопочку, что вызвало вздох облегчения у гостя.
   – Ну вот и отлично! – согласился с реакцией полковника комбат, свернул башку бутылке и налил стопку до краев.
   С Холодцом на пару они не отказались от граненых стаканов, женщины плеснули себе винца.
   – Ну, за встречу!
   К удивлению Стойлохрякова, который ожидал, что полковник будет морщиться и бросится закусывать, ничего подобного не произошло. Цокнув от удовольствия языком, он произнес «Столичная» и набросился на салатик.
   – Слушай, так он наш человек. Из скромности отказывался, получается.
   Тем временем Тод не терялся за столом – прошелся по всем салатам, сделав у себя на тарелке неплохую горку, и начал с превеликим удовольствием уплетать все это за обе щеки.
   Разговор не клеился по той простой причине, что рот у Мартина был все время занят. Наконец, споров салаты и очистив тарелку, он с благодарностью поглядел на Веру.
   – Хорошо! – произнес он по-русски.
   – Вы так проголодались? – справилась хозяйка.
   – Нет, – ответил американец. – То есть да. Я не ел целые сутки. Так получилось.
   Вера перевела.
   – Ну надо же, наши вообще охренели! – согласился с такой постановкой проблемы комбат. – Нельзя так с гостями обращаться. За это надо выпить, чтобы больше такого не было.
* * *
   Утром следующего дня «Ауди» подъехала к уже проснувшемуся лагерю, и первым из машины выпал Тод. Из-за баранки выбрался Стойлохряков, споткнулся и встал на четвереньки. Американец, не отошедший еще от выпитого, обошел машину и увидел комбата, стоящего на четырех «мостах», подумал одурманенной головой, что это такая шутка, причем чисто русская, и сам обозначился в точно такой же позиции. Теперь они вдвоем были готовы стартовать по укатанной машинами травке к палаткам, стоящим от них всего в сотне метров. Мыча и пережевывая жвачку из слюны, комбат пополз на четвереньках вперед, издавая при этом протяжное: «Му-у-у-у».
   – Ха-ха-ха, – рассмеялся Мартин и также замычал, подражая корове.
   Бекетов также успел за ночь познакомиться с лейтенантами из европейских стран, и сейчас они вчетвером встречали приближающееся к ним начальство. Высокий, подтянутый офицер французской армии Пьер Боше толкнул в бок англичанина Стива Ватерспуна и, улыбнувшись, сказал ему по-английски пару фраз. Немец Дитрих Ельцки оценил шутку товарища и рассмеялся. Бекетов понял смысл сказанного – все сводилось к тому, что надо же было так ужраться. Но вместо того чтобы поддержать своих коллег по работе, сообщил им на немецком, что, мол, не надо радоваться, все еще впереди.
   – Сегодня просто пить было нечего, – добавил он уже по-русски, и, слава богу, его никто не понял.
   Тем временем командиры продолжали совершать марш-бросок и медленно-медленно приближались к выстроившимся в шеренгу офицерам. Все солдаты четырех взводов, не зная, как себя вести, за исключением уборщиков наряда по кухне и дневальных, выстроились каждый у своей палатки и замерли, наблюдая картину утреннего вползания болеющего после вчерашнего передоза начальства на объект. Но если эти граждане наконец-то придут в себя и им что-то не понравится, спишут один, а то и два балла.
   Суть всей игры заключалась в том, что изначально у каждого подразделения сто очков. Баллы могут списывать только Стойлохряков и Мартин. Все остальные лезут из кожи вон для того, чтобы не зарабатывать штрафных очков. Соответственно, победит тот, у кого больше всего останется этих самых очков на виртуальном счету.
   Мартин не настолько переусердствовал за столом, как принимающий его коллега, и воспринял все как некую шутку – первым быстро досеменил на четвереньках и коснулся ботинка Пьера Боше, после чего поднялся и стал весело посмеиваться над тем, как Петр Валерьевич бьется с силой тяготения. Наконец подполковник, поняв, что до ботинка на четвереньках он не доползет, поднялся и пьянющими глазами оглядел построившиеся команды. Потом взглянул на часы, пошатнулся и выкрикнул:
   – Я не понял, орлы, вы почему не на трассе?
   В первый день по расписанию имел место быть марш-бросок на тридцать километров с полной выкладкой. Побеждает то подразделение, которое первым в полном составе прибудет к финишу.
   Валетов, стоя в строю, не поддерживал смехуечки своих товарищей по поводу ползущего командира, так как он больше всего боялся помереть во время эксперимента над собственным организмом. Как он сможет тащить тяжеленный ранец, автомат, четыре рожка с патронами? Да он сдохнет! Еще и бронежилет на него надели, сволочи! В нем дышать-то невозможно, давит все. А стальная каска. Вы когда-нибудь ее в руках держали? Это же офигеть можно! Она еще и на голову надевается! Да после этого башка не то что думать не будет, пищу через нее в пищевод не засунешь – все тело сминает и перекашивает! Ужасно.
* * *
   Ночью Фрол разбудил Леху. Когда-то сам Простаков признался Валетову перед присягой, что не умеет читать и поэтому не сможет заучить весь текст самостоятельно. Точно так же сейчас Валетов плакался здоровому, что не выдержит беготни, и вел себя во время ночного разговора так, будто прощался с жизнью, а завтрашний день должен был для него стать последним.
   – Я тебе не дам нас опозорить, – грозился Леха. – Что хочешь, как хочешь, но ты тридцать километров пробежишь. И не просто пробежишь, а пролетишь быстрее всех! Фрол, это же каких-то сраных тридцать километров, это же не вся жизнь.
   Но Валетов не слышал его.
   – Я вчера вечером в первый раз надел на себя бронежилет, – жаловался он. – Ты не представляешь, как это все тяжело.
   – Я тоже надевал, – оправдывался Леха. – Ну и чего, надо потерпеть. Они же тоже не железные. Неужели мы должны опозориться перед всей Европой из-за того, что ты не сможешь пробежать какие-то километры? Ведь ты же сам просился.
   – Да откуда я знал! – выл Фрол. – Я думал, у нас тут «мир, дружба, жвачка, фестиваль». А тут приходится надрываться. Да зачем мне это надо?!
* * *
   Солнышко светило ярче, пригревая все основательнее, а Стойлохряков сидел на лавочке, держался одной рукой за голову, а в другой сжимал банку с маринованными огурчиками, и все это ужирал на глазах офигевшего Пьера Боше, который рассчитывал эту самую банку преподнести русскому лейтенанту во время сегодняшнего ужина, так как француз полагал, что нет лучшего способа восстановить силы после длительного марш-броска, чем съесть вот такую вот маленькую баночку огурчиков вместе с хорошим куском говядины. А русский подполковник нарушил все его планы. Да ладно, фиг с ней, с банкой! Лишь бы не прибежать последним.
   Вернувшись в реальность, Стойлохряков быстренько построил все четыре подразделения. Сам вместе с американцем сел обратно в «Ауди» и, обозначив на карте место прибытия, продудел трижды в клаксон, после чего солдаты ломанулись по заранее определенному маршруту к деревне Дубровке.
   Не прошло и пятнадцати минут, а подразделения растянулись по проселочной дороге и, пыхтя, кряхтя, бежали вперед. Офицеры орали каждый на своем языке примерно одно и то же: «Помните, зачет по последнему!», «Своих не бросать!», «Не растягиваться!», ну и тому подобное.
   Лейтенант Бекетов по-мудрому бежал сзади и пинками подгонял уже хватающего воздух Валетова. Тот клялся и божился, что он больше не может, но не падал только благодаря тому, что время от времени старший лейтенант тащил его вперед за ремень. Дело изначально было дрянь.
   Бекетов обходился без бронежилета, без каски и тому подобного и налегке ушел вперед, где пристроился к размеренно работающей машине:
   – Слушай, Простаков, там твой мелкий сдыхает. Запорет все дело.
   Леха поглядел на лейтенанта, посмотрел на небо и взвыл:
   – Ну за что мне это по службе?! За что?! – И, развернувшись, побежал помогать Фролу чапать за основными силами.
   Валетов отстал окончательно. Он уже был последним и кое-как семенил за отдающим концы немцем, но до того было аж целых сто метров. Отставание смерти подобно.
   – Ты чего, козлина! – стал орать на Валетова Леха.
   – Не могу я больше, – выл мелкий. – Ноги не идут.
   – Ползи, ползи, сволочь! Как сегодня с утра комбат ползал. Он ведь не зря ползал. Ты думаешь, просто так? Он мудрый человек, он подсказывал нам своим собственным поведением, что если мы не пойдем, то мы должны ползти, мать твою!
   Фрол остановился.
   – Не стоять!!! – заорал Простаков. – Ты сволочь, ты понимаешь, что всех нас подставишь!
   Валетов замолился:
   – Слушай, можно я бронежилет сниму?
   – Давай сюда на хрен! – кричал на весь лес Леха, а пыль уже успела обратно осесть на дорогу. Они остались вдвоем – отстали основательно.
   Собрав у мелкого все, что на нем было, Леха, пыхтя и кряхтя, побежал вперед. Валетов, испытывая огромное унижение за собственную немощность, собрался и, схватив руки в ноги, почапал следом за гигантом.
   Где-то на двадцатом километре они увидели впереди себя издолбанное стадо, которое кое-как перемещалось в пространстве.
   – Ура, мы их сейчас догоним! – кричал Фрол.
   – Ты сволочь, – пыхтел Простаков. – Ты не представляешь, как это тащить на себе двойную нагрузку!
   – Ты здоровый, ты – два Ивана, – оправдывался мелкий. – Давай-давай, сейчас мы их всех сделаем!
   Фрол, улыбаясь, нагнал дохлого немца, потом дохлого француза, а вот дохлых англичан не было – ни один не отставал, вся команда работала отменно и шла где-то впереди.
   – Ну нам же не надо первое место, – оправдывался Фрол.
   – Молчи, сволочь, я говорить не могу.
   – Да чего ты, чего ты, – Валетов отскакивал в сторону, чтобы здоровый не споткнулся об него и не прошелся по его жидким косточкам. – Ну ладно, давай, что ли, я свой автомат возьму, а то уже вон и деревня показалась, как-то не здорово будет проигрывать-то.
   Неожиданно для плетущейся в хвосте парочки не желающий позориться немец прибавил.
   – Смотри, пацанчик-то ковыляет! – оборачивался Фрол. – Леха, давай, давай быстрее!
   Леха тем временем уже «умер» километров пять назад и сейчас просто не существовал в реальности, сам не зная, как он все это переносит. Фрол обернулся и стал пятиться лицом к Простакову, подгоняя его. Неожиданно нога попала в какую-то небольшую ямку, Фрол полетел и одновременно взвыл.
   – Нога! – орал он. – Нога!!
   – Ах ты, тварь! Я тебя пришибу! – остановился Простаков, хватая ртом воздух и бросая в пыль военную амуницию. – Подымайся, скотина!
   Мимо них, довольные, прочапали немец с французом. Простаков снова посмотрел на небо. Не увидев там никаких знаков свыше, взглянул в спину удаляющимся от них солдатам и заорал по-русски что было силы:
   – Бля-я-я-ядь!!!
   Ему на мгновение показалось, что время остановилось. Вопль услышали бегущие впереди разведчики Бекетова. Сразу же от основной массы отделились трое, они развернулись и понеслись вниз с небольшой горушки к ее основанию.
   Впереди было только последнее препятствие: спуститься с одной горушки, забраться на другую, потом вниз и снова на холмик – и вот она, Дубровка.
   – Пропади ты пропадом!
   Фрола двое спасителей подхватили на руки и потащили вперед. В результате Простакову и еще одному здоровому парню из разведки пришлось взвалить на себя охренительное количество железа.
   Леха встал, выпучив глаза, и сообщил, что он идти не может. Но на него никто не обратил внимания, казалось, его даже не услышали, ну а поскольку не услышали, оправдываться смысла не имеет, надо идти.
   Русские приплелись в лагерь последними под общие аплодисменты и задорные искорки в глазах победителей. Англичане пришли первыми, французы – вторыми, немцы – третьими. С русских списали четыре штрафных очка. С победителей-англичан не списали ничего, с французов – два, с немцев – три. Зато наши заслужили аплодисменты, не бросив вывихнувшего ногу товарища.
   Бекетов сам стянул ботинок, – а выдали ботинки вместо сапог по поводу учений, – и поглядел на стопу Фрола.
   – Козел ты, – промолвил лейтенант, взял ногу Валетова и дернул ее, вправляя сустав.
   Фрол заорал, но тут же успокоился. Подоспел по-товарищески с обезболивающим медбрат из французов, но старший лейтенант покачал головою:
   – Не надо, сам справится.
   По мнению лежащего на траве и помирающего Резинкина, подобное обращение было жестоким, но, с другой стороны, лейтенант прав: Фрол – придурок, он все дело завалил.
   Что там дальше будет? Может, завтра опять бежать. А теперь Валетов, скотина, будет у них с хромой ногой ходить, раненого бойца изображать, и никуда его припрягать не будут. Зараза!
   Фрол сидел и утирал сопли, текущие не от боли, а от стыда. Наконец он вспомнил, что находится в многоязыком и разношерстном коллективе, встал, прихрамывая, оглядел отплевывающихся и пыхтящих солдат и, собрав всю мощь, которая была заложена в его неказистом теле, воскликнул:
   – Фак!!!
   Все обернулись на этот интернациональный возглас, и первыми зааплодировали англичане, которых поддержали все остальные. Поклонившись на все четыре стороны, Валетов вновь опустился на травку и стал смотреть с пригорка вдаль, на ту самую дорогу, по которой его тащили последнюю пару километров разведчики.
* * *
   На следующий день конкурс по строевой подготовке без проблем взяли русские. На втором месте оказались немцы, на третьем – французы, а на четвертом – хорошо бегающие англичане. Успех от проведенного мероприятия старший лейтенант Бекетов напрямую увязывал с отсутствием в команде хромого Валетова. Нога у него быстро шла на поправку, но стоит ли об этом знать друзьям-соперникам?
   Опять же Стойлохряков остался доволен. Прихватив с собой Тода, они на пару засели в местном кабаке и сидели там до четырех часов вечера, пока по сотовому, выданному комбату для поддержания связи со штабом округа, не сообщили пренеприятнейшее известие, а именно то, что к ним снова едет генерал Лычко.
   Какого хрена ему тут снова потребовалось, пьяный Стойлохряков в толк взять не мог. Тода он понимал уже без переводчика, в основном за счет жестов, да еще жена пару слов подсказала. Кроме «йес», «ноу» и «фак», теперь Стойлохряков знал «дринк», «пись-пись» и «вери гуд». Получив сообщение о скором визите генерала, Петр Валерьевич завязал... на ближайшие четыре часа и к восьми вечера был в состоянии не только слушать, но и произносить складные предложения.
   Как выяснилось со слов генерала, в район деревни Дубровки, до которой совсем недавно бегали солдатики, высадился большой десант гринписовцев и каких-то посланников от ОБСЕ. Развернули плакаты и по-русски и по-английски орут, что никаких учений проводить здесь нельзя, так как территория экологически чистая, а военные все засрут и загадят.
   Не в кон такие вопли были хотя бы потому, что на следующий день должны были пройти учения, на которых людей бы гоняли уже в противогазах. Соответственно, не так далеко от деревни планировалось задымление, а это только подольет масла в огонь. Командование решило, что задымление состояться должно, а вот воплей гринписовцев никто слышать не должен. В противном случае натовцы будут во всех газетах по Европе печатать, что русские не могут провести столь примитивное мероприятие.
   – Похоже, они сами нам этих козлов и подослали, – поделился мнением с генералом Стойлохряков, выпивая уже четвертую чашку чаю подряд и стремясь побыстрее отписаться и вымыть из организма алкоголь.
   Генерал, поглаживая свой собственный животик, который, по сравнению с бурдюком Стойлохрякова, был незначительным прыщом, посоветовал подполковнику поменьше думать о политике и побыстрее решить конкретную проблему с затыканием ртов.
   – Ну что, мне их всех под дула автоматов поставить, посадить в вагон и увезти в Сибирь? – размышлял вслух комбат. Только этого ему еще не хватало. С него хватает Тода. Его надо поить и кормить, иначе он в решающий момент задумает подгадить и поставить русских на последнее место, что, кстати, он сто пудов должен сделать по заданию тамошнего Пентагона. Ну не может НАТО русским проиграть. Даже в учениях, даже в небольших, даже в российской глуши, и уж тем более под командованием американца, который одновременно выступает и в роли судьи. Несмотря на то что его соплеменники участия в соревнованиях не принимают, вряд ли он будет глушить тех же англичан, которые, по сути, являются почти каким-то ихним штатом.