Серегин Михаил. К строевой - годен!

   – Этим ножом будут возиться до утра. Топор надо, пилу по металлу.
   Валетов отвернулся.
   – Живодеры, – вырвалось у него.
   – Пойду помогу мужикам.
   – Ты не устал? – бросил вслед Фрол.
   – Я больше хочу есть, чем спать. Надо пользоваться случаем. Сегодня все напоремся. Найди топор где-нибудь.
   Батраков скомандовал. Бойцы начали сдвигать столб с лошади.
   Резинкин морщился, поднимая столб, но не потому, что ему было тяжело. Просто неприятно стоять рядом с тушей, из которой, похоже, да не похоже, а точно, все еще течет кровь. Фу!
   – Те, кто не может смотреть на разделку, ставят столб-убийцу на место! – громко распорядился Агапов и сам возглавил установку, стараясь не смотреть в сторону, туда, где четверо солдат – Простаков, Батраков, Кикимор и Бабочкин – привязывали лошадь веревкой к грузовику.
   Тушу машиной отволокли подальше от дороги к палисадничку. Так, чтоб не у ворот в парк разделку вести. Багору с Замором поручили копать яму немедленно. Отходов будет много, и их надо закопать по-тихому. Резинкин занялся костром.
   Фрол, как и просил Простаков, родил топор, который пришлось затачивать о бордюрный камень.
   Предчувствуя вкус жрачки, народ стал шевелить мослами активнее. Конина – тоже мясо. А мясо – всегда мясо, когда кусками нарезано и лучше сразу же и зажарено.
   – Вот освежевывали мы с братом двух телят и двух коров, – Простаков взмахнул пожарным топором, отделяя голову от туловища, – этой зимой дело было, через несколько дней уж повестка пришла...
   – А чего и тех и других по два было? Падеж? – тут же перебил Батраков, распарывая конское брюхо и пыхтя с натуги.
   – Волки к дядьке моему родному в гости зашли.
   Фрола передернуло. Волки, брр.
   Махая топором в свете автомобильных фар, Простаков продолжал, остальные слушали. Им ничего не оставалось. Никто не мог говорить без одышки за работой, только Алексей.
   – В дом жена дядькина вбегает и начинает трясти за плечо спящего Савелия. Тот проснулся и смотрит на Варвару. Не поймет ничего и давай на нее с бодуна орать: «Ты чего?!» А она ему: «Волки, Савушка».
   Дядька сел на кровати. Дурь из башки выгнал да за автомат и прямиком в хлев. На дворе темень. Весна была на подходе, в лесу жрать нечего – вот они и сатанеют. Им такого жеребца разодрать ничего не стоит. Стая голов в двадцать отпирует на нем славно.
   – Мы сегодня тоже оттянемся, – улыбался Бабочкин.
   Разделывать скотину и для Кирпичева оказалось делом знакомым. Он умело орудовал небольшим ножом с удобной рукояткой, отделяя кусок за куском и кидая их в появившуюся неведомо откуда старую большую кастрюлю.
   – У вас там автоматы в Сибири в каждом доме?
   – Дядька – охотник.
   – Ладно, чего дальше?
   – Дядька рассказывал потом. Выпал свежий снег. На освещенном пятаке никаких следов, кроме жинкиных. Передернув затвор, подошел к двери. Под козырьком у него выключатель. В темноте он всю скотину перебьет. Жена говорит – волки, а в хлеву никто не мычит и ни одна тварь не шушукается. Свет зажег, медленно дверь открыл. Никого – ни волков, ни коров. И тут жена за спиной, в ухо громким шепотом: «Ты чего крадешься?»
   От неожиданности дядька выпустил два патрона в доски на полу. Баба в крик. Он в сарай. Два теленка и две раздоенные коровы были зарезаны. Поели их, но не полностью.
   – И вы ели после волков? – не удержался Валетов, продолжавший крутиться неподалеку.
   – Ты что, дурак? На приваду пустили. Ту стаю мы удачно взяли. Так вот, разделываем мы с братом все, что осталось. Я на низеньком стульчике сижу с ножом, недалеко Санька, брат, время от времени топором машет. Я возьми у него и спроси: «Сань, ты когда на Глашке жениться бушь?» А он мне: «Бушь, бушь. Как только, так сразу». Саня снова взмахнул топором, и задолбавшая его ляжка наконец отстегнулась от туловища. Он не такой высокий, как я, но он старший. – Простаков не стал продолжать тему возраста. – Саня отрезал кусок кишечника и говорит: «Еще спросишь меня что-нибудь, будешь весь в говне». Я ему: «Ты погоди», – и достаю недоеденную печенку. Он завелся: «Не надо мне угрожать, иначе... – и снова почти исчез за коровой, руки целиком в нее засунул, взял и вытащил на свет орган величиной с небольшую дыню, – ...влеплю тебе маткой в лоб». – «А ты попробуй», – я положил рядышком с собой печенку и стал раскачивать башкой из стороны в сторону.
   Братан сел на свой стул, сжал коровью матку и сощурился. «Попасть, – говорит, – тебе в голову ничего не стоит». – «Давай-давай, ты ни стрелять, ни кидать не умеешь, – я стал раскачиваться на своей скамеечке еще быстрее. – Где тебе твоими кривыми руками...»
   Ливер полетел в меня, но я успел увернуться, подхватить лежащую рядом с собой печенку и послать ее в ответ, аккуратно в рожу.
   Ничего такого не подозревая, дядька Савелий открыл дверь в хлев. Прежде чем он вошел, ему в нос влетела матка. Вот мы тогда уржались. Охреневший дядя стоял и лупал глазищами. Потом на моего братца накатил: «Санек, ублюдок, ты совсем потерялся, что ли?» – «Дядя Сава, дядя Сава, извините». – «Извините. Вложу вас брату, пусть вздрючит хорошенько. Вы двое здоровых, способных насиловать крупнорогатый скот, кидаетесь в моем сарае внутренностями моих животных. И попадаете маткой мне в лицо!»
   Дядька после этого случая долго отходил.
   – Вот шакал наш, может, вообще не отойдет, – Кикимор работал, как автомат, кромсая тушу. – Поедет в командировку.
   Проснувшись около пяти утра в теплом кунге, Мудрецкий сел и посмотрел на сидящего за столом сытого и довольного дежурного по парку. Рядом с ним стояла ополовиненная тарелка с мясом. Запах стоял потрясный. Желудок сводило. Слюна на языке.
   – Откуда мясо?
   – Твои ночью принесли, – офицер улыбался.
   – А-а-а. Ну и как тебе конина? – спросил Юра, протирая пьяные глаза.
   – Где конина? – перепугался взводник второй роты, резко вскакивая.
   – Да коню, что я привел вчера из села, столбом хребет перебило.
   – Ты что? – Дежурный схватился за живот и вывалился наружу, сгибаясь в три погибели.
   Вернулся он не скоро, вытирая рот рукавом. Увидев Мудрецкого, осторожно выбирающего алюминиевой вилочкой аппетитные кусочки, снова предпочел удалиться на свежий воздух.
   – Зря ты так реагируешь, – напутствовал его Юра. – Очень даже ничего. – На самом деле все-таки мыслишка крутилась: вроде как лошадь ешь. Но уж раз взялся выделываться, нечего отступать. Да и где еще попробуешь конину, как не в армии.
   Отпробовав мясца, Мудрецкий вышел на улицу. Отлил. И тут же поспешил посмотреть при белом свете, сколько им удалось сделать за вчерашний день. Ведь воскресенье сегодня. Неужели им опять работать? Кстати, где люди?
   Выйдя за ворота, лейтенант ахнул. Все идеально. Перекопанная земля превращена в пух. На расстоянии трех метров посыпана желтеньким песочком полосочка. Красиво.
   «Неужели все успели?» – размышлял он, доходя до угла парка и заглядывая за поворот. И тут все закончено. Полосочки желтенькой нет, но и так все замечательно.
   Своих людей он нашел спящими вповалку около едва дымящихся костров. Только один Кирпичев сидел на бревнышке, поскребывал усеянную язвочками рожу и курил. Когда лейтенант приблизился, он даже начал подниматься.
   – Сиди, – махнул рукой Мудрецкий. – Когда закончили?
   – Час назад.
   – Понятно, – Мудрецкий окинул спящих вповалку солдат и поднял из-под ног обглоданный кусок лошадиной кости. Повертел его в руках и отбросил в сторону. Тут же к нему подлетели две вороны и устроили между собой драку за лакомство.
   – Поднимай людей, до шести утра все должны быть в роте.
   – А что с лошадью?
   Лейтенант нахмурился.
   – Простаков, Резинкин, Валетов и Бабочкин останутся здесь со мной.
   Народ, разбуженный разговором и громким карканьем, начал открывать глаза.
   – Почему я снова в парке? – загундел Алексей, садясь и поеживаясь. – Сегодня воскресенье.
   – В армии воскресенье тогда, когда тебе командир скажет, – лейтенант улыбнулся. – Ничего такого не предвидится.
   Главу Чернодырского района Шпындрюка Протопопа Архиповича природа обидела ростом. Но ничего, он компенсировал сей недостаток за счет ума и изворотливости, и к пятидесяти семи годам нажил небольшую виллу на окраине села, где любил время от времени принимать гостей.
   Сейчас он медленно плыл на обычной с виду «Волге ГАЗ-3110» по недавно заасфальтированной дороге. На заднем сиденье сидела его разъевшаяся женушка в предвкушении длительной прогулки на природе. Катание на лошадях было ее слабостью. Верхом Авдотья не рисковала, а вот в телеге, каковую они называли каретой, – отчего же, милое дело.
   Сзади «Волги» на «Ауди-100» ехала чета Стойлохряковых. Жена подполковника Верочка, выгодно отличавшаяся от слабой половины Шпындрюка и фигуркой, и умишком, сидела за рулем и везла сердитого мужа развеяться.
   Подполковник вчерась перебрал и теперь сидел рядом, не рискуя браться за управление. Шпындрюка он ненавидел. Но должен был терпеть. Иначе на должности ему не продержаться. Слишком крепки связи у старого коротышки. Доходят ниточки до губернатора. Такого человека, если и не любишь, зауважаешь.
   На заднем сиденье сидел местный поп. Не сидел, лежал. Батюшка Кирилл ухлыстался вчера вместе с подполковником на славу и теперь был не в силах двигаться. Шевелился только крест, висящий на массивной золотой цепи, от глубокого размеренного дыхания во сне. Попадья наотрез отказалась от поездки и осталась дома, сославшись на мигрень. Еще бы – самогоночку наравне с мужиками-то выкушивать, может и не только мигрень начаться.
   Новенькая передняя покрышка едва не наехала на голову конюха, лежащую вкупе с туловищем перед открытыми воротами конюшни. По спине дядьки прыгал воробей, но при приближении машины он благополучно ретировался, а Авдотья вскрикнула:
   – Раздавишь мужика моего! – и тут же осеклась.
   – Чего? – Шпындрюк покраснел.
   – Я хотела сказать, что я его нашла.
   – Во-во, говно нашла, пьянь какую-то, – Протопоп Архипович двинул пузом и стал вылезать из обтянутого кожей салона.
   Стойлохряковы остановились следом. Подполковник вышел на воздух и потянулся.
   – Хорошо, а, Вер?
   Она поспешила взять его под руку. Во-первых, они муж с женой, а во-вторых, Петр Валерьевич может споткнуться сейчас на ровном месте, надо поддержать.
   Шпындрюк огляделся. Даль необъятная. Поля, перелески, пруд в низинке. Слабый ветерок не дает застаиваться чистому, прозрачному весеннему воздуху. Свежо, хорошо и никого, кроме их компании. Вдалеке телега едет, но так то вдалеке.
   Вяло попинав носком дорогого темно-коричневого ботинка лежащее на земле тело, Протопоп Архипович перешагнул через мертвецки пьяного мужика и пошел в конюшню. Лошади знали своего хозяина и любили его. С животиной глава администрации района был ласков. По выходным, если дома, а не в отъезде, всегда приезжал на конюшню и угощал коней кусковым сахарком.
   Шагая по бетонному ровному полу, он радостно ловил легкое ржание и беспокойное переступание в стойлах.
   – Иду-иду! – громко говорил маленький человечек. – Сейчас все на улицу пойдем, гулять. Травку молодую щипать.
   Авдотья шла за ним, надувшись. Находиться в помещении, где не пахнет духами, и при этом пребывать в хорошем настроении она не могла. А кататься любила. Но на воздухе, на воздухе. Фу, какие ароматы.
   Стойлохряковы вошли следом. Подполковник видел, как Шпындрюк подходил то к одному стойлу, то к другому, и к нему неизменно тянулась лошадиная морда.
   Неожиданно у одного стойла Шпындрюк остановился, встал на носочки, схватился за высокую дверцу, оттолкнулся и повис в воздухе, глядя туда, где должен был быть конь.
   Спрыгнув на землю, он открыл запор и вошел внутрь. Лошади не было. Покрутившись вокруг успевшей подсохнуть кучки, лежащей в соломе, он вернулся в коридор.
   – Что такое? – Авдотья видела, как лицо мужа краснеет.
   Маленький кулачок ударил несколько раз по табличке с надписью «Резвый».
   – Где? – Он подошел к жене. – Если это твой пьянчуга, я его...
   Авдотья перепугалась.
   – Он родной брат моей двоюродной сестры. Я не могла ей отказать.
   – Молчи, – Шпындрюк пролетел мимо Стойлохрякова. С дороги он мужика не поднял, подбросил.
   Оклемавшийся поп Кирилл стоял, облокотившись на «Ауди», и пил из банки пиво. Не допил, пришлось креститься. Кто бы мог ожидать, как много сил у главы. Конюх раза в полтора больше Шпындрюка.
   – Где Резвый, мужик?! Ты слышишь меня, туловище?!
   Бородатый дядька стоял, кое-как отдувался и смотрел по сторонам залитыми узкими глазенками.
   Конюх мотал головой, что-то рычал, а потом неожиданно резко выбросил в сторону подполковника руку и вытянул кривоватый и грязный указательный палец.
   – Мужик, тебе чего приснилось? – возмутился Стойлохряков.
   Поп снова перекрестился, но вмешиваться не стал. На все воля божья, как известно.
   Пьяный опустил руку и повесил башку.
   – Солдаты приходили, просили лошадь дать.
   – Ну!!! Дальше что?!! – Шпындрюк тряс деревню за грудки.
   – Обещали вернуть, – ноги у тела подкосились, и оно в беспамятстве рухнуло на дорогу.
   Резинкин опустил бинокль. Повернулся на бок и взял из рук лежащего рядом в кустах Бабочкина портативную рацию.
   – Глаза – жопе, глаза – жопе, как слышите? Прием.
   Мудрецкий покрыл валета дамой и взял рацию.
   – Жопа на связи. Что у тебя?
   – Пропажа обнаружена. Постового взяли в оборот. Назревает скандал.
   – Кого видишь?
   – Тут ком... Ст... – не зная, как шифрованно передать фамилию комбата, Резинкин замешкался, – тут главный боров нашего стада.
   – Понял, – лейтенант бросил все карты. – Еще кто?
   – Две бабы, поп и маленький мужик. Похоже, он круче борова.
   В машине Стойлохрякова зазвонил радиотелефон. Отец Кирилл достал трубку и передал пошатывающемуся подполковнику.
   Выслушав доклад, комбат стал внимательно осматривать ближайшие кусты. Потом перевел взгляд на небольшой палисадничек.
   – Что случилось? – Супруга подошла к нему.
   – Они знают, что я знаю, а я знаю, что они видят.
   – Чего? – не поняла Вера. – Не надо тебе больше столько пить.
   – Протопоп Архипович, – комбат подошел к Шпындрюку. – Может, отменим прогулку? Хотите, вместе со мной лошадь поищем? Тоже развлечемся. Заодно проверим, как там у меня земляные работы продвигаются.
   Они садятся в машины. Забирают постового с собой.
   – Большой с вами?
   – Спит в кузове.
   – Поторопитесь, времени мало. Если они подъедут сюда, я не смогу долго держать их.
   Комбат не отпускал от уха телефонную трубку.
   – Чего ты улыбаешься? – не понимала жена.
   – Вот приедем в парк, узнаешь.
   – Зачем нам в парк?
   – Лошадь пропала. Будем лошадь искать. Коня.
   Комбат вошел в караулку и заполнил собой большую часть свободного пространства.
   Мудрецкий и дежуривший вместе с ним взводник из второй роты поднялись и стали разглядывать дорогой и слегка помятый костюм отца-командира.
   – Мудрецкий...
   – Я.
   – Где взвод?
   – В расположении, товарищ подполковник, – лейтенанту приходилось играть полное неведение. Как бы он удивился, узнав, что и комбату тоже. Использовать коротковолновую рацию, когда у связистов вовсю идут учения, весьма опрометчиво.
   – А сам почему здесь?
   – Остался вас ждать. Вы же сказали, что придете с утра с проверкой.
   – Я сказал? – Стойлохряков поманил лейтенанта рукой. – Пойдем посмотрим, чего наворочали. Один кусок я уже видел. Но не все.
   Лейтенант пока ничему не удивлялся, проходя мимо «Волги» и «Ауди» и наблюдая за сидящими в них людьми.
   Неожиданно из «Волги» выпрыгнул маленький пузатый человечек в дорогой одежде и ботинках и буквально подбежал к лейтенанту.
   – Это он украл мою лошадь?
   Комбат остановился и задумался.
   – Где там конюх? – и сам пошел к своей машине.
   Как только с заднего сиденья иномарки достали пьяного бородатого мужика, он немедленно указал пальцем на Мудрецкого.
   – Это он. – Лейтенант вытаращил глаза и сделал шаг назад. – Это он, сволочь! – воскликнул грязный дядя.
   Жена Шпындрюка тоже вылезла из машины и наблюдала за разборками.
   – Он перепачкал вам машину и внутри, и снаружи, – обратилась она к супруге Стойлохрякова.
   – Дорогая, помолчи, – оборвал жену глава района. – Лейтенант, где моя лошадь?
   Мудрецкий стал сама кристальная правда, какая только может быть вообще во всем мире.
   – Брал лошадь. Больно работы много. Товарищ подполковник, зато все успели. Может, пойдем посмотрим дальше?
   – Веди лошадь сюда, – Стойлохряков стоял мрачный и злой.
   – Она там пасется, в низинке, слева, – Мудрецкий показал на дальний край парка, что у лесочка. – Пойдемте, заодно и территорию, так сказать, проинспектируем? – Мудрецкий заискивал, а что делать? Кто виноват, что скотина испугалась падающего столба?
   – Я с вами, – высказался Шпындрюк. Подполковник вообще никуда не хотел идти, но теперь придется.
   Резинкин гнал машину по проселочной дороге, рискуя поймать дерево, но времени не было. Его просто уже не существовало. Сейчас лейтенант там один пытается что-то втереть подполковнику и тянет время. Сколько он продержится? Вдруг комбат сразу раскусит его? Что будет! Что будет!
   Командиры и начальники шли по невысокой траве вдоль парка. Свежая КСП черной лентой тянулась вдоль колючки.
   – А неплохо получилось, – высказался Шпындрюк.
   Подполковник промолчал. Лейтенант приписал в свою графу маленький плюсик. Кем был маленький пузан, Мудрецкий не знал. Но комбат перед ним ходил на цирлах и не перечил. Может, это генерал и есть? Может, это уже комиссия?
   Подойдя к встретившейся им по дороге кучке, оставленной Резвым еще при жизни, Шпындрюк улыбнулся.
   – Резвый сделал, я всех своих хорошо знаю.
   У черных пятен костров и примятой молодой травы недалеко от палисадничка здоровый и тучный комбат остановился.
   – Люди где?
   – Приказал отсыпаться.
   – Правильно. Сами справились?
   Мудрецкий пожал плечами.
   – А чего ж делать?
   – Да, приказы надо выполнять.
   – Любой ценой, товарищ подполковник.
   – Вот-вот. Так где лошадь?
   Лейтенант огляделся.
   – Нет лошади, товарищ подпол... подполковник.
   – Как это нет?! – Шпындрюк вышел из себя. – Пацан, давай мне сюда моего любимого коня! Хоть он и не самый статный жеребец, но характер у него... характер у него золотой, – с придыханием произнес глава района, стараясь доказать остальным всю неординарность исчезнувшей лошадки.
   – Извините, я перепутал фланг. Лошадь на другом фланге.
   Комбат прищурился.
   – Чего ты перепутал, мать твою?
   И в этот момент из кустов Бабочкин вывел под уздцы черного коня. Мудрецкий заулыбался. Комбат стал размышлять о том, что же там наговорили ему радисты. И что это был за пеленг? И кто за ним наблюдал, если наблюдал и если за ним? Шпындрюк подошел к коню.
   – Мой, – лошадь узнала того, кто постоянно давал ей сахар, и, вытянув шею, потянулась к рукам толстяка. – Нету-нету, все в машине, – тараторил он, давая обнюхать свои руки. – Господи, но ведь это не Резвый.
   Теперь уже подполковник потерял всякое терпение. Что это за воскресенье у него такое?
   – Протопоп Архипович, лошадь ваша? – мягко осведомился комбат, доставая сигарету из кармана пиджака.
   – Лошадь моя, но коня зовут Эверест, а мне нужен Резвый.
   – Мудрецкий, вы что, там две лошади забрали?
   – Никак нет, одну, товарищ подполковник.
   – Постойте, я точно помню, что полчаса назад видел этого самого коня в стойле.
   Подполковник жадно затянулся.
   – Протопоп Архипович, но это же ваша лошадь?
   – Моя, но Резвого-то нет! Заберем эту лошадь и вернемся на конюшню. Я еще раз пересчитаю всех своих.
   Лейтенант подозвал к себе Бабочкина.
   – Давай, слетай по-быстрому в караулку, там на столе увидишь.
   – Слушаюсь, – Баба Варя исчез, оставив коня на попечении размякшего от общения с животным Шпындрюка.
   Посыльный обернулся быстро и принес на блюде мясо с торчащими в аппетитных кусках вилками, два граненых стакана и бутылку водки.
   Стойлохряков одобрительно рыкнул.
   – А хорошо вот так вот, Протопоп Архипович, стоять в чистом поле и... – подполковник налил главе, затем и себе, взял вилку с кусочком мясца. – За лошадей.
   – За лошадей, – согласился Шпындрюк и выпил одновременно вместе с офицером. – Говядина вкусная. Ни разу такой не пробовал.
   Комбат, пьяный еще со вчерашнего дня, не разобрал, чего подают, хотя мог бы определить, что за мясо ему сейчас поднесли. Довольные, они снова выпили за лошадей, отдали остатки водки солдату и поспешили на конюшню.

* * *

   Сведя по доскам из кузова более молодого, чем Резвый, жеребца, Простаков оставил его наедине с Бабочкиным, который на самом деле как-то уж совсем легко находил общий язык с чужими лошадьми, забросил доски в кузов и, ударив по кабине, дал знать Резинкину, что можно трогаться. Им предстояло снова вернуться в поселок. Время все еще работало против них.
   Мудрецкий, пообещав найти транспорт для Эвереста, оставил непрошеных гостей у ворот, а сам десять минут решал великую проблему. Где ж ему найти грузовик в машинном парке? Ну где?
   Когда он выехал на трехосном «ЗИЛе», комбат, сидя в салоне «Ауди», светился зеленым. Или нет, это блики на лобовом стекле.
   Подъехав к знакомому дому, тому самому, из которого они с разрешения хозяев уперли плуг, Резинкин остановился. Теперь дело за Простаковым.
   Леха выпрыгнул из кузова с лейтенантскими звездочками на погонах и офицерской кепкой на голове. Заглянул в кабину.
   – Мужики, ну как я?
   Фрол придирчиво осмотрел «офицера». Сапоги подвернуты и начищены, кепка с офицерской кокардой, кобура и портупея, только без пистолета.
   – Нормально. Только взгляд посерьезнее, – Фрол уж не стал говорить Простакову, что больше чем на прапорщика он ни в одной одежде не потянет. Больно лицо у него простое, открытое всем ветрам. Ничего в нем нет от высшего образования.
   – В какую калитку стучаться?
   Фрол посмотрел на два соседних дома. Лейтенант, со слов хозяйки плуга, говорил, что лошадь есть у соседей. Но у каких? Можно сказать Простакову «не важно», и тогда он войдет в ту, которая больше понравилась, и в любом случае лошадь ему дадут, даже если изначально у людей ее нет. Габариты гренадера и его бас должны были заставить кого угодно найти что угодно, даже то, чего в их доме и в помине не водилось и не имелось.
   – Слева дом победнее, стучи туда. Богатым рабочая лошаденка не нужна.
   Калитку открыла женщина. Текст придумал Фрол, сам Простаков ничего, кроме «дайте вашу лошадь на пару часов», родить не мог.
   – Вы что, спите! Вставайте, война! Снова немцы! Красной русской армии нужна ваша лошадь!
   Хозяйка, женщина лет сорока пяти, неожиданно мягко поздоровалась.
   – Здравствуйте, товарищ лейтенант.
   – Кто? – не въехал Простаков. – А, ну да, да, лейтенант.
   – Это вы сегодня днем заходили к Маше, к соседке?
   – К соседке заходил. За плугом.
   Женщина неожиданно сделала шаг к нему, а затем чуть качнулась вперед. Леха даже отпрянул.
   – Пугливый, – улыбнулась она мягко. – Война, наводнение, мне все равно, а лошадь будет стоить вам пятьдесят рублей в час, и оставьте в залог ключи от машины, на которой вы приехали.
   Хоть и говорила она плавно и сладко, но требовала многого. У Лехи денег не было.
   – С деньгами туго, да и на военных машинах нет ключей.
   – Тогда ничего не выйдет, Юра.
   Простаков хотел отречься от чужого имени, но тут понял, что его принимают за Мудрецкого.
   Леха задумался. Ведь лейтенант оставался у соседки Маши.
   – Подождите, я сейчас.
   Сибиряк вернулся и открыл кабину.
   Валетов с деловым видом уставился на здоровяка.
   – Ну, чего там?
   – Фрол, погодите, не торопите. Там серьезные переговоры намечаются.
   – Чего?
   – Денег хочет.
   Маленький солдатик отпрянул.
   – И чего делать? Не даст лошадь – капец лейтенанту и всем нам.
   – Я попробую по совести договориться.
   – Не пройдет.
   – А может.
   Леха вернулся к хозяйке. Та стояла, томимая ожиданием.
   – Покажите животину. А то пока не знаю, за что платить.
   – В хлеву.
   Прошли по двору к небольшому сараю. Хозяйка открыла дверь, включила свет и вошла первой. В стойле стояла кобыла серой масти.
   Простаков смотрел на лошадь.
   – Она бы нам подошла.
   Хозяйка неожиданно повернулась к нему и прямо так сразу цапнула Леху между ног.
   Хозяйка от удивления:
   – О!
   Леха от неожиданности:
   – А!
   Он хочет вырваться, а она его не отпускает.
   – Вы чего это?
   – Не надо денег, – зашептала она страстно.
   – Мне же лучше, только отпустите.
   – Не каждый день такие молодцы ко мне заходят, – продолжала трепетать хозяйка, держась за начинающий расти прибор.
   Леха сглотнул слюну.
   – Ну.
   Не успел он и моргнуть, а она повернулась к нему спиной, нагнулась, задрала длиннополую юбку и уперлась руками в бревно, выступающее из стены.
   – Не медли, прошу, что ты там возишься?
   – Как же, все уже.
   – Как все? – не поверила хозяйка и обернулась.
   Леха выводил лошадь из стойла.
   – А как же я?
   Простаков остановился.
   – Вы? А вы чего хотели? Вы ведь мне лошадь без денег даете?
   – Даю.
   – Ну вот я и забираю.
   – Непонятливый ты мой мальчик. Ты же Машу хорошо отымел, а она замужем. Что тебе стоит и одинокую бабу уважить, служивый?
   – Ах, вы об этом.