Серегин Михаил. К строевой - годен!

   Резинкин на раз-два метнулся через забор. Самое простое – разрядить аккумулятор. Если прапора припрет выехать сегодня утром, будет с ручного стартера трогаться.
   Сворачивать замок на дверце не пришлось. Он и так уже раскурочен был. Давно, похоже. Сев в машину, Витек включил все фары. Дальним светом посадил два белых пятна на стену сарая, находящуюся всего в метре от капота, и быстренько покинул двор.
   Песик, развалившийся около переднего колеса, даже не шелохнулся. Лейтенант умный. Недаром в университете учился. Интересно, с чем колбаска-то была?
   В расположении третьего взвода третьей роты на первом из трех этажей казармы спокойно спал-почивал на коечке всеми нелюбимый сержант Олег Витько – личный водитель комбата. Осмеливался делать замечания этому сержантику только начальник штаба Холодец. Остальные шакалы, то есть офицеры, мальчишку не трогали, так как знали, что комбат будет недоволен, узнав о притеснениях его личного водителя, который однажды на самом деле спас жизнь и себе, и подполковнику. Но было то в городе Самаре, и, кроме самого Стойлохрякова, расщедрившегося на отпуск для Витько аж на плюс пятнадцать суток к положенному, никто ничего рассказать об этом геройском подвиге не мог. Правда, слов комбата всем хватило. Увернулся, мол, ловко от дорогого «БМВ». Тот на тротуар выскочил, а они дальше поехали. Подробности до сих пор неизвестны.
   – Э-э-э, э-э-э, – Батраков потряс за плечо водителя за десять минут до подъема.
   – Чего надо, химия? – зашипели побеспокоенные местные дедушки. – Вали отсюда.
   – Олег, Олег, пошли выйдем.
   – Женек, чего надо? – Маленький, крепенький Витько хотел сна.
   – Дело срочное.
   Все произошло опять же в туалете. Все главные события происходят в армии в туалете. Это единственное место, где не очень действует устав. Зато дедовщина действует везде и всюду, а потому здесь самое место внушать не столь старослужащему и не столь крепкому сержанту Витько, что у него сегодня неожиданно, как и положено для данного заболевания, скрутило живот и он рулить может, только разве сидя на нежно-розовом унитазе.
   – Женек, ты сдурел. Комиссия не уехала. Хряк меня загрызет.
   – Давай ключи. Сегодня я за тебя кручусь.
   – Зачем? Не дам. Иди ты на хрен со своими приблудами.
   – Кто тебе, мальчик, машину вылизывает?
   Олег в двигателях понимал не больше обычного автолюбителя. А комбат любил слышать размеренный рев движка. Ему частенько казалось, будто машина много жрет, или слишком медленно трогается с места, или коробка передач не втыкается как положено, или просто не тянет, потому как они не могут на трассе обойти какую-то там «Ауди».
   Приходилось идти к деду Жене, первыми игрушками которого в детстве были, по его собственному признанию, прожженные поршневые кольца от «ГАЗ-53».
   – Я не могу, – Олег не надеялся отвязаться от Батракова, но просто так сдаться он не мог.
   – Давай, – сержант взял водителя за грудки и припер к стене, украшенной голубой плиточкой с розовыми узорчиками.
   – Зачем?
   Батраков сам залез в карман штанов к водителю. Достал ключи на зеленом шнурке, другой конец которого для страховки был привязан к ременной петле на штанах. Ухватившись за связку, он подтянул оппонента к умывальнику, где уже до официального подъема умывался один из солдат. Бесцеремонно взяв лежащую на раковине бритву, он отсек ключи от шнурка.
   – Ну, – потянул умывающийся, но быстро успокоился, когда ему вернули его имущество.
   – Иди болей, – Батраков, довольный, помотал ключами в воздухе. – И не вздумай сказать кому-нибудь, что ты здоров.
   Утро выдалось теплым. На ладонях еще остались ощущения штатной проверки жинкиных прелестей. Все в порядке, все на месте. Стойлохряков посмотрел на вставшее солнце. Хорошо дом стоит, утром свет в окна. Вставать легко.
   Подойдя к служебной машине, комбат нахмурился.
   – Где Витько? – ездить с другим водителем он не любил.
   – Живот у него разболелся, товарищ подполковник, – Батраков честно и преданно смотрел на комбата. – Новый туалет интенсивно обкатывает.
   – Давай в штаб.

* * *

   С утра пораньше Евздрихин вышел из дому с миской каши в руках и свистнул пса. Собака не прибежала на зов, чего никогда не случалось. Спустившись к будке, прапорщик огляделся и увидел овчарку, дрыхнувшую рядом с колесами машины. Только лишь когда он снова свистнул над самым ухом, пес проснулся, виновато посмотрел на хозяина и завилял хвостом.
   – Старый, старый стал, – Евздрихин трепал лохматый загривок. – Иди ешь, – он понес миску к месту кормежки. «Немец» лениво потянулся, оттягивая задние лапы и немного прогибая спину, зевнул и пошел трапезничать.
   Но до того как коснуться каши, пес выслушал ненормированную прозу в исполнении хозяина. Человек распекал сам себя за распиз...ство, нажимая на какие-то кнопки в машине.
   Лейтенанта растолкал Резинкин, после того как притопал с завтрака.
   – Товарищ лейтенант, вы просили разбудить.
   Не успел Мудрецкий свесить с койки белы ноженьки в черных вонючих носочках, как дневальный на тумбочке гаркнул: «Смирно!» По тяжеленным шагам Юра безошибочно определил поступь комбата. Сюда идет. Завязать шнурки на берцах он не успел. Так вскочил.
   – Мудрецкий! – Толстопузый здоровый командир батальона загородил собой белый свет, нависнув над лейтенантом, спешно примастрячившим очки на носу. Даже дышать тяжко стало. Взводный почувствовал боль в коленках от того, как он, сам того не желая, вытягивается в струнку.
   – Я, – пискнул Юра.
   – Чего бледный такой, мастурбировал всю ночь? – В казарме никого не было. Будивший Резинкин, понятное дело, резко исчез, а тет-а-тет Стойлохряков позволял себе достаточно. Но и зрителей любил, концерт мог дать перед строем, с народом задора больше и фантазия на языке вертится.
   Измотанный службой лейтенант молчал.
   – Пойдем, вместе полюбуемся на евротолчок.
   Вошли. Встали посредине.
   – И где ж ты, дорогой товарищ, взял материал?
   Юра сморгнул, сглотнул и поджал губы. Надо что-то отвечать или не надо?
   – Я выполнял приказ.
   – Чей, чей приказ?!
   Солдатики, почуяв настроение комбата, мигом шуганулись прочь, кто недописавши, кто недокакавши.
   – Ваш.
   – Хамишь?! Что-то я не помню, чтобы я приказывал моим личным кафелем и выписанными из города унитазами для офицеров оформлять ротное отхожее место!
   Мудрецкий молчал.
   В туалет, хватая ртом воздух, вбежал ефрейтор Петрушевский.
   – Товарищ подполковник, майор Холодец велел передать, что генерал встал и завтракает.
   Стойлохряков взглянул на часы.
   – Оклемался с опережением графика, ох уж мне эти десантные войска, пидрилы крылатые, мать их, – вобрав в себя побольше воздуха через нос, так, чтоб прошибло, он хотел было сплюнуть под ноги, но сдержался и дошел до унитаза. – Не трясись, Мудрецкий, все путем. Только люстру сними и со всеми висюльками в штаб ее, ко мне в кабинет. Смотри, чтоб ни одну детальку не просрали.
   На выходе из казармы подполковника поджидал Батраков.
   – Товарищ подполковник, два баллона спустили.
   – Что?! Нормально ж доехали?
   – Где-то стекло поймали. Запаски нет.
   – Евздрихина сюда, чтоб через десять минут он стоял у штаба под парами. Не хватало мне в такой день обосраться.
   Генерала Веретенко вместе с сопровождающими разместили прямо в штабе. Две комнаты, зная о приезде комиссии, загодя облизали. В поселке размещать гостей, век бы их не видеть, просто негде.
   Постучав и услышав «да», подполковник вошел к генералу ВДВ, изобразив на лице бодрость.
   – Заходи, Петр Валерьевич, – пригласил инспектор. – Встречаешь хорошо, – на столе перед гостем стояла огромная порция яичницы с салом, с которой он еще не разобрался, и стопка водки, наполненная до краев. – Садись, выпьем.
   Подполковник был готов пить с ним сутки напролет, лишь бы только они никуда из штаба не выходили.
   Не вышло.
   Евздрихин прилетел через девять пятьдесят девять после звонка по полевому телефону. Вот не у каждого ротного телефон стоит, а у него, у прапорщика, есть. А все потому, что он, Евздрихин, может в нужную минуту понадобиться. Приятно.
   Только не сегодня. Усатый человечек нарезал круги вокруг своей машины, двигатель которой продолжал работать, пожирая ценный, украденный, а от этого его ценность еще больше, бензин. Когда он в последний раз покупал горючку? А насрать, вспоминать некогда. Тут такое!
   Как мог он не выключить фары? Вчера ведь даже ни капли, бля, ни единой. Аккумулятор недавно заряжал. Какое горе! Надо же, как все плохо, это надо же!!! Если машина по дороге заглохнет, придется заводить кривым стартером. Позориться перед начальством. Колеса переставить с его на комбатовскую они не успевают. В любой момент может выйти генерал. Еще Мудрецкий с толку сбивает, крутится здесь, зудит над ухом:
   – «Мерс» по дороге в парк не пройдет, на брюхо сядет. И «Волгам» там делать нечего. Придется вам, Петр Петрович, всех везти на своем «УАЗе».
   Евздрихин вставлял в рот цигарки одну за другой, продолжая натаптывать вокруг авто.
   – Юр, ну как же я свет-то не выключил? Я ж старый воин. Готовился. Э! А ну давай аккумулятор со служебной, – прапорщик осекся.
   – А? – притворился не въехавшим в ситуацию лейтенант.
   – Нет, ничего. Дурная мысль.
   «Ну да, ну да, придется капот открывать. А номерок-то двигателя я помню. Наизусть выучил. Теперь он мне снится вперемешку с девичьими упругими титьками».
   – Всякое бывает, – сочувственно отвечал лейтенант. – А генеральские машины-то для разбитых дорог совсем непригодны. К нам надо на джипе приезжать.
   Генерал, подполковник и «шестерки» небольшим стадцем вышли на крыльцо.
   – Поехали технику смотреть! – громко объявил Веретенко. – Показывайте, где тут у вас парк.
   Стойлохряков корректно объяснил, что парк далеко, что пешком долго, что надо на машине.
   Генерал направился к своему «Мерседесу».
   – Не пройдет, товарищ генерал, – ляпнул Евздрихин.
   – Почему? – удивился инспектор.
   Прапорщик посмотрел на Мудрецкого – нажужжал все ж над ухом. Сам и не заметил, как сказал. Даже если прав, при высоком начальстве лучше языку воли не давать.
   – Там дороги никакой нет.
   Стойлохряков поспешил подтвердить:
   – Прапорщик прав.
   – Чего тут у тебя? «Козел» под парами. Ладно, оставайтесь все здесь, капитан со мной.
   Стойлохряков улыбнулся. В парке все должно быть на мази. Паркину, командиру третьей роты, уже отзвонили, что они собрались раньше. Сейчас в ближайшем палисадничке должны начать затеваться шашлыки. Чтоб сразу после поверхностного осмотра по сто пятьдесят и баиньки, а вечерочком домой – в град Самару.
   Как только «УАЗ» с генералом, подполковником, адъютантом и Евздрихиным завернул за штаб, Мудрецкий со всех ног бросился через вылизанную клумбу по прямой к разогретому «ГАЗ-66».
   – Гони! – крикнул он Резинкину, запрыгивая в кабину. – Выгорит дело – к отпуску пять дней добавлю!
   Витя рванул с места, представляя, как он в пьяном угаре лежит на Аленке лишние пять дней и ночей, и опрометчиво вылетел из-за казармы на дорогу прямо перед «уазиком» с инспектором. Поворачивая, он едва не снес передний бампер с офицерами. Хорошо, Евздрихин успел притормозить. Иначе ЧП.
   – Ваша машина? – с ехидной улыбочкой спросил Веретенко.
   Ну не мог Стойлохряков ответить, что американская.
   – Надеюсь, местные лихачи под зад нам по дороге не наподдают.
   Прапорщик принял слова на свой адрес и погнал за грузовиком следом. А то из слов генерала вытекает, что за рулем плохой водитель.
   – Очень хорошо. Держись за ним. Если грузовик в парк, обязательно с водителем побеседую.
   Будь у Стойлохрякова сейчас в руках стальной прут, он бы вязал из него кружева.
   Витек смотрел то на слегка подсохшую дорогу, то в зеркало заднего вида. Лейтенант сидел рядом и теребил верхнюю пуговицу «афганки». Успеют или не успеют, успеют или не успеют...
   Плохо заточенный топор весело затюкал по толстому сосновому стволу. Леха Простаков еще не успел толком проснуться после экстренного подъема, а тут надо рубить, валить. Место для засады нашли быстро. Высоченная сосна сама напрашивалась быть снесенной под корень, да и от дороги она близко.
   – По нужде надо! – выл Алексей, подрубая дерево и тяжело отдуваясь.
   – Потерпи немного, – умолял маленький Фрол, бегая вокруг великана. – С минуты на минуту покажутся.
   – Перестань мельтешить и отойди за спину. Да подальше.
   – Что, уже срубил?
   – Нет еще. Топор хреновый.
   Удары становились все реже и все сильнее. Дерево гудело, стонало под остервенелым натиском, но не сдавалось. Топор со свистом рассекал воздух и врезался в ствол. У Фрола дух захватывало. Вот это машет!
   Двухметровая машина молотила по дереву без остановок. На канадском традиционном конкурсе лесорубов акселерат из Сибири был бы вне конкуренции.
   Фрол задирал иногда голову вверх и смотрел на верхушку. Вот ее повело в сторону. Простаков отбросил в сторону топор и, уперевшись в ствол, стал медленно валить дерево в гущу молодняка. Сосна пошла к земле, с треском ломая жиденькие осинки и молодняк ели.
   Отбежав в сторону, чтобы не получить от играющего после падения ствола, Леха с блаженством на лице отлил.
   – Надо на дорогу тащить!
   – Без тебя знаю, – прорвалось между частыми вздохами.
   – Хорошо, хорошо. Дыши, дыши.
   Огромное дерево дрогнуло. Валетов смотрел на все происходящее широко раскрытыми глазами. Сколько же он тащит? Ствол у основания с полметра толщиной. Мама родная!
   Лейтенант и Резинкин увидели сосновый ствол поперек дороги одновременно. «УАЗ» от них не отставал. Стало быть, никуда Евздрихин не денется, заглушит движок. Оседлав ствол, Валетов потихоньку топориком тюкал сучки.
   – Приказание выполнено, товарищ лейтенант.
   – Молоток. Где Простаков?
   – В кустах.
   Лехе светиться никак нельзя. Генерал наверняка запомнил со вчерашнего вечера пьяного здоровяка в казарме, а Стойлохряков считает, что солдат наказан и находится под арестом.
   Евздрихин долго не ждал. Загудел, остановившись позади «шишига».
   – Что там такое? – Генерал не скрывал раздражения.
   Стойлохряков метнулся лично.
   – Сейчас разберемся.
   Валетов плавно оторвал посадочное место от коры и встал с топором в руках. Ремня на поясе у него не было. Кепка висела на одной из веточек. Работает боец.
   – Товарищ подполковник, рядовой Валетов производит заготовку дров для парка.
   Стойлохряков вяло улыбался лейтенанту.
   – Мудрецкий, ваш боец?
   – Мой.
   – Ваш, – подполковник пнул ногой массивный ствол и посмотрел на Фрола. Потом поискал глазами свежий пень. Да не росло у дороги в парк таких сосен. Из леска приволокли. – Это что тут, на хрен, за партизанская война!
   – Дрова готовлю, – мямлил Фрол.
   – Молчи, солдат, а то я тебе из жопы бифштекс приготовлю! Лейтенант, объясняй давай!
   Веретенко не усидел в машине.
   – Зачем это вам такая здоровая сосна?
   Стойлохряков часто заморгал.
   – В парке «буржуйки» дровами топим. Вот заготавливаем. Выволокли неудачно.
   Генерал посмотрел на дерево, потом на маленького, жиденького солдатика. Подошел, пожал руку.
   – Как зовут?
   – Фрол.
   – Отличная работа, – генерал дошел до конца дерева, посмотрел на свежие следы от топора. – Я бы, подполковник, прибавил десять суток к отпуску этому парню, а?
   – Так точно.
   – Ну, чего встали, мужики, бревно-то надо в сторону убирать, – Веретенко снял плащ, остался в новеньком зелено-коричневом камуфляже и, закатав рукава, первым взялся за дерево.
   Укая и пукая, с матюгами и эканьем всем кагалом убрали дерево в сторону.
   Евздрихин тут же поспешил к машине. Он мог поклясться, что двигатель не глушил. Кто повернул ключ?
   Преимущество маленького человека в том, что он может на мгновение исчезнуть и появиться вновь, и его отсутствия никто не заметит. Фрол подмигнул лейтенанту. Птичка в клетке.
   Прапорщик покрутил ключ зажигания, дабы убедить самого себя, что придется доставать кочергу и ворочать ее. Стартер не издал даже слабенького «гы-ги». Стойлохряков ему этого не простит.
   Ничего не сказав успевшим рассесться пассажирам, он вытащил из багажника «кривой» и пошел запускать двигатель.
   Резинкин с лейтенантом не спешили трогаться в путь. После ночного общения с машиной прапорщика Вите было интересно посмотреть, как Евздрихин будет безуспешно трахаться.
   – Аккумулятор? – посочувствовал генерал, покинув салон после шестой неудачной попытки.
   – Да, разрядился. Старый уже. Машина военная, у нее тоже год за три идет.
   – Надо технику в порядке держать, – уел неотступно следовавший за генералом адъютант.
   – Так, может, прикуримся от грузовичка?
   Прапорщик и сам был бы не прочь, но движок-то под капотом ворованный.
   – Да я и так сейчас заведу. Конь мои команды знает, сколько лет с ним учил.
   – Ну-ну.
   Ухватившись за железку, Евздрихин приналег. Двигатель чихнул, но так и не завелся. Резинкин высунул язык от удовольствия. Пять суток к отпуску! Хе-хе. Он хорошо разбирается в машинах, он может залезть в любую тачку. Он просто супер. Хай-класс. Е-е-с! Вспомнив о том, как все его приключения чуть было не закончились тюрьмой, он вернулся с небес на землю, где продолжал страдать Евздрихин.
   Стойлохряков подошел к прапорщику и зашипел:
   – Ну. Скоро?
   – Я стараюсь.
   – Может, конь твой оглох, плохо приказания слышит?
   – Кончай херней заниматься. Провода толстые есть?
   Прапорщик вытащил из двигателя рукоятку и, потупив нос, сознался, что таковые в наличии имеются.
   Взмахнув рукой в воздухе, комбат дал понять Резинкину, чтобы тот разворачивался.
   Витек подогнал грузовик лоб в лоб с «УАЗом».
   Евздрихин принес провода, да так и встал с ними, ни жив ни мертв, рядом с передним бампером.
   – Чего стоишь? – негодовал комбат. – Капот открывай. Ехать надо, неужели не понимаешь?
   Прапорщик вытянулся по стойке «смирно» и не желал сходить со своего места.
   – Что с тобой? – Подполковник глядел на бледного, истекающего холодным потом подчиненного.
   Комбат знал, что прапорщик в армии давно и носило его немало по миру. Старые раны дают знать о себе в самый неподходящий момент. А за прапорщиком числилась контузия в Афганистане.
   – Тебе плохо?
   Взгляд Евздрихина прояснился.
   – Нет.
   Он открывал капот с закрытыми глазами, мечтая только о том, чтобы все прошло гладко. Вряд ли комбат смог бы заметить подмену, но сопоставить возраст машины и движка он мог. Любому водиле видно, что движок не затраханный, а машина-то, слава богу, второй десяток лет добирает.
   Теперь мешкать нельзя. Лейтенант, сдерживая себя, не спеша подошел к открытому двигателю. Лично убедился – вот он, голубок. Стоит на частной машине. Номер двигателя именно тот самый.
   Мудрецкий набрался наглости и прервал диалог генерала с комбатом.
   – Извините, товарищ генерал. Разрешите обратиться к товарищу подполковнику.
   – Давай.
   Стоящий за спиной генерала адъютант задрал нос кверху, желая показать свое неодобрение молодецкой дерзости.
   – Чего? – промычал комбат.
   – Можно вас на минуточку, – лейтенант подошел к капоту, и подполковник невольно последовал за ним.
   – Чего? – талдычил одно и то же Стойлохряков.
   Мудрецкий пальцем показал на номер двигателя. На зрение комбат не жаловался. Подбежал Евздрихин.
   – Что, что такое?
   – Ничего, – на прапорщика комбат даже не взглянул. – Давайте отойдем, лейтенант, не будем мешать.
   – Что за секреты? – Веретенко выглядел обиженным.
   – А, – отмахнулся комбат, – лейтенант интересовался, куда ему дрова в парке складывать.
   Мудрецкий шел к грузовику и давил лыбу. Двигатель он нашел. Дальше не его забота. Пусть комбат как хочет, так с прапорщиком и разбирается. Не забыть бы до наряда в столовую приказать солдатам люстру из сортира снять.
   Проезжая мимо грузовика, Стойлохряков высунулся в окошко и с заднего сиденья – на переднем, понятно, генерал, – отдал распоряжение:
   – Лейтенант, чтобы сосна через полчаса была в парке.
   – Есть, – вяло ответил Мудрецкий.
   На самом деле работы тут на пять минут. Сейчас они свистнут Леху. Он выйдет из кустов. Все сучья порубит, ствол на три части раздолбает, в машину погрузит, и они поедут следом за комбатом и инспектором. А там скинуть дерево мотострелки помогут.
   Фрол встал на огромный ствол и, сложив ладони, крикнул в сторону начинающих буйно развиваться зарослей.
   – Ле-е-еха-а-а!!!
   Тишина. А рядом с дорогой лежит огромное дерево. Из инструментов у них один тупой топор. Эх, пилу бы, да нету.
   – Ле-е-еха-а-а!!!
   Лейтенант занервничал. Резинкин стоял и вяло долбил сапогом сосну.
   Из лесу никто не выходил.
   – Нечего стоять, – упавшим голосом подытожил взводный. – Ушел он обратно в казарму. Резинкин, начинай рубить.
   – Нет, товарищ лейтенант! Он не мог! – воскликнул Валетов.
   – Почему?
   – Я ему ничего не говорил об этом. Я его вон за тем деревом оставил, разрешите посмотреть.
   – Иди.
   – Может, волоком дотащим. Сейчас подцепим как-нибудь. Трос у меня в кузове есть, – герою суток Резинкину даже лень было уста открывать, чтобы озвучить простенькую идейку. Он так это небрежно брякнул. Прямо между прочим.
   Идея Мудрецкому понравилась. Они попробовали вдвоем приподнять толстый конец. Лейтенант с натуги крякнул. Фрол, топая к лесу, обернулся. Двое стоят раком, кряхтят и еле-еле отрывают дубину от земли.
   Здоровый лохматый волк скалился и рычал, нависнув над ним, потом неожиданно сложил губы трубочкой и, высунув липкий и длинный змеиный язык, шлепнул его по щеке.
   – Вставай!
   Это не волк, это Фрол.
   – Ума нет. Жопа, поди, вся сырая! На мокрой листве сидеть! Дожди идут через день.
   – Чего ты кричишь? – вяло бубнил Простаков, ощупывая штаны в интересующем Валетова месте. На самом деле влажные. – Сморило меня.
   – Пошли бревно рубить.
   – Кто сказал?
   Валетов зло посмотрел на детину.
   – Я! Тебе мало?
   – Чего? – Нижняя челюсть здоровяка выдвинулась вперед.
   – Спокойно, мастодонт. Комбат приказал.
   Лейтенант на самом деле решил не рубить дерево. Подцепили по-резинковски. Простакова отправили обратно в казарму спать, а сами повезли дерево в парк.
   Леха доковылял до казармы. Хотелось писать, есть, спать и еще кой-кого – того, кого в армии очень мало, в основном по контракту и почти все чьи-то жены.
   В первый раз в жизни у него заболела голова. Боль зародилась в висках и вскоре распространилась по всей черепушке. Вряд ли он заболевает, просто легкое недомогание. Ему надо отоспаться как следует, и он будет как новенький.
   – Гигант вернулся, – Кикимор встретил Простакова белой маечкой в обтяжку, подчеркивающей хорошо развитую грудную клетку и плечи, новенькими сланцами, свежей утренней улыбкой без верхней левой четверки и легким ударом по ребрам. Агап только хмыкнул, а Баба Варя, мывший казарму, фальшиво и истерично заржал.
   – Здоров, – ответил Леха и неожиданно ухватил плотного и плечистого Кирпичева за шею и дернул с такой силой, что у дембеля другого пути, кроме как лбом в дверной косяк, не оказалось.
   Охнув, неформальный папа взвода осел на пол и отключился, завалившись на бок.
   Как ни в чем не бывало Простаков перешагнул через тело, подошел к койке, снял китель, поставил у кровати сапоги и, надев тапочки, пошел в туалет, где, вопреки будничным советам Валетова, он напился воды из-под крана, умылся и пошел обратно в кубрик.
   Тело продолжало лежать на прежнем месте, только теперь вокруг него роились Агапов, Бабочкин и оказавшиеся в расположении, но до этого незаметные Ануфриев и Сизов.
   – Кайф ловит, – растянуто и тихо поделился с товарищами мыслями Ануфриев.
   – Торчит, – согласился Сизов, прозванный за цвет кожи Желтком.
   Два друга посмотрели на Простакова одурманенными, слезящимися, выпученными глазами.
   – Поздравляю, – Агапов протянул увлажненную кремом для кожи ладонь. – Ты его грохнул. Пятнадцать лет дисбата, а потом опять служить. В тридцать пять уволят.
   Все четверо заржали.
   Простаков почесал затылок, потом потер ноющие виски. Кикимор на самом деле лежал без движения. Наклонившись, виновник торжества пощупал пульс.
   – Живой, – радостно сообщил он присутствующим. Поднял тело с пола и закинул на ближайшую верхнюю койку, словно детский рюкзачок. Свободно мотающиеся ноги, уже без сланцев, задели по двум мордам с блестящими глазами.
   – Тише, доктор, – Желток улыбался, искренне радуясь тому, что Кикимор еще поживет.
   Простаков молча залез под одеяло с головой и тут же уснул. С нескольких метров и не разобрать, спит там кто или просто кровать не убрана.
   Агап тут же пнул Бабочкина.
   – Чего встал! В казарме до сих пор жопа!
   Мотострелки не радовались статной, измазанной в грязи невысохших луж сосне. Для изображения бурной жизнедеятельности перед адъютантом генерала, оставленным хозяином ковыряться в носу на солнышке, Белобородов – командир второго взвода третьей роты – распорядился немедленно дубье разобрать на поленья и сложить рядом с кунгом.
   Пока наряд пилил и колол дрова, генерал в сопровождении подполковника осматривал технику. Больше никого не взяли, вдвоем пошли, как президенты на саммите, глаза в глаза – разговоры о политике, понятное дело. Даже зампотеха батальона капитана Стержнева не взяли. А он молил, прямо как сладкое выпрашивал: