Страница:
– Обрыдло все, мочи нет, – жаловался он молчаливо внимавшей ему Агды, – мало того, что у меня этот бизнес в печенках сидит, так он еще хочет лишить меня единственного удовольствия!
Игорь говорил о своем отце, запретившем ему бывать в борделе.
– О репутации заботится! А где он был, когда погибла моя мать! – вскричал он.
Его рука непроизвольно метнулась вверх, но Агды, поймав ее, невозмутимо уложила на шкуру.
– Сам-то с бабами спит, – злобно воскликнул Игорь, – а меня за щенка безмозглого держит!
Он мстительно сжал зубы.
– Он же тебе отец, – мягко улыбнулась Агды и подавила зевок.
– Это у вас, может быть, в чумах первобытная гармония царит, а у нас все не так… – с оттенком пренебрежения сказал Игорь, словно Агды жила не в том времени и не в тех условиях, что и он.
– Никакой гармонии, – вздохнула Агды, – тюлень нет, олень нет, рыбы мало.
– Да дело не в тюленях и оленях, – раздраженно взвизгнул Игорь, – я об отношениях говорю. Ты пойми, что только здесь, с тобой мне бывает хорошо. Поняла?
Агды приподнялась на локте и, поглядев на своего клиента сердобольно-жалостливым взглядом, в котором тем не менее сквозило непонимание и даже неодобрение, кивнула.
– А то подсунул мне психоаналитика! – продолжал изливать душу Игорь. – Сам-то в них ни черта не верит, а надо мной, значит, решил поиздеваться! Его послушать, так нормальный человек только водкой и баней лечится.
– Так он же не пьет, – простодушно заметила уныло мотающая головой Агды.
– Не пьет! – натянуто рассмеялся Игорь. – Еще как пьет! Вернее, пил бы, если б не эта проклятая репутация. А с бабами – горазд, с Кондратичем на пару. Видела б ты, что они на Опаловом мысе вытворяют. Этот бордель – бледная копия!
– На Опаловом мысе у твоего отца дача?
– У Кондратича, – резко сказал, точно отмахнулся от необходимости говорить все время об одном и том же, Луганов-младший.
– Красиво там, – с мечтательной грустью отозвалась Агды.
– Ага, – саркастично усмехнулся Игорь, – думаешь, им красота нужна? Им бы баб побольше и жратвы послаще. Он и меня хочет с собой взять в следующий уик-энд. Чтоб я под присмотром развлекался.
– Значит, ты в субботу не придешь? – безо всякого интереса осведомилась Агды.
За дверью послышался шум и сдавленные крики возмущения. Не успели Агды с Игорем что-то понять, как двери распахнулись, словно от удара ноги, и в каюту с каменными масками вместо лиц вошли трое одинаково одетых мужчин. На всех были темно-серые костюмы, белые рубашки и темные галстуки. Игорь узнал их.
Ничего не говоря, двое из них решительным шагом приблизились к шкуре, на которой лежали Агды и Игорь, а третий, сняв пиджак Луганова с оленьих рогов, механической походкой подошел к тумбочке, на которой лежал глянцевый порножурнал. На обложке белела горка кокаина. Возле тумбочки, на полу, стояли две пустые бутылки из-под шампанского, рядом валялся опрокинутый фужер. Мужчина, небрежно держа пиджак одной рукой, другой соскреб с журнала несколько кристалликов порошка и положил в рот. Пожевал. На его лице мелькнула хитрая довольная усмешка.
– Что это значит? – гневно воскликнул Луганов.
Но вошедшие субъекты не желали давать ему отчет в своих действиях. Они довольно грубо подняли его, схватив за руки, со шкуры. Плед слетел, обнажив его нагое тело.
– Не имеете права! – закричал Луганов. – Дайте одеться, я вам…
Игорь брыкался, но безрезультатно. Хватка у молодцов была железная. Агды села на шкуре, натянув плед до подбородка. На ее обычно непроницаемо-спокойном лице застыло испуганное выражение. Она с тревогой смотрела на старшего, того, что жевал кокаин и ухмылялся.
– Кто это? – боязливо проговорила она, бросив косой взгляд на своего незадачливого клиента.
– Ничего не бойся, – с запальчивой гордостью произнес Игорь, – я сейчас разберусь.
– Надень на него трусы и брюки, – приказал старший. – Давай шевелись, – метнул он в Агды уничтожающий в своей насмешливости взгляд, – че застыла?
Агды едва пошевелилась.
– Пустите меня, кретины, я так это не оставлю! – истерически визжал Луганов-младший.
– Шевелись, корова! – прикрикнул на растерявшуюся Агды старший.
Та покорно поднялась на колени, взяла со шкуры серые, в голубую полоску, плавки Игоря и принялась их на него натягивать. Луганов дрыгал ногами.
– Ты щас своей подружке в глаз зарядишь! – усмехнулся старший. – А ты быстрей, – грубо обратился он к Агды.
Ей удалось уже надеть на Игоря трусы, и теперь, неуклюже прикрывая пледом свое крупное тело, она отползла в угол, где, сброшенные в горячке исступления, валялись брюки Луганова.
– Идиоты! Придурки! Отец вам задаст! – орал Луганов.
Тем не менее его сопротивление поутихло – он понял, что ничего не может сделать против грубой силы.
– Не уверен, что он обрадуется, когда узнает, что вы балуетесь тут кокаином, – саркастически процедил старший. – Теперь рубашку! – крикнул он застегивающей на Луганове брюки Агды.
Та повиновалась с боязливой поспешностью. Рубашка висела на телевизоре. Проходя мимо старшего, Агды получила шлепок по голой заднице.
– Я тебя урою! – заголосил с истошной силой Луганов. – Не смей к ней прикасаться!
Старший молча, с иронией, посмотрел на Игоря. Агды с помощью двух мужчин надела на Игоря рубашку. Когда она застегнула ее, старший швырнул ей пиджак.
– Башмаки! – презрительно бросил он.
Агды опустилась на шкуру. Нашла носок Игоря. Напялила его на стопу Луганова и принялась искать другой носок.
– Давай шевелись! – раздраженно прорычал старший.
– Нет носка, – подняла на него встревоженно-недоуменный взор Агды.
– Обойдется без носка, надевай туфли.
– Ну, вам недолго осталось! – зверел Луганов, сдерживая бурлящий в нем гнев лишь потому, что, мгновенно протрезвев, адекватно оценивал ситуацию – что он мог сделать против троих здоровых мужиков?
Когда Игорь был готов, двое державших его за руки бесцеремонно поволокли к выходу. Агды онемела от страха, она безмолвно смотрела на этот эскорт, не понимая, что ждет ее клиента. Но как только дверь каюты за мужчинами захлопнулась, вошла покрасневшая от смущения Валентина.
– Успокойся! – чуть дрожащим от волнения голосом сказала она.
Потом ее горящий ищущий взгляд скользнул по кокаину.
– Какого черта! – воскликнула она. – Ты что, смерти моей хочешь?!
Агды принялась оправдываться. Она робко запиналась и в эту минуту была совсем не похожа на ту жестокую неумолимую мучительницу, которая несколько часов подряд могла работать хлыстами и унтами, избивая состоятельных мазохистов. Словно эта унизительная ситуация подняла со дна ее души всю неубиенную ее свирепым имиджем нежность и податливость, которую так ценил в ней Череватенко.
– Да, я говорила, иногда можно, – Валентина хлестала Агды гневными взглядами, – но нужно же все умело делать… На кой черт вот так выставлять?! Немедленно убери, и больше чтоб я не видела!
С этими словами она развернулась на сто восемьдесят градусов и вышла из каюты. Агды облегченно вздохнула.
Валентина догнала Луганова-младшего уже у трапа.
– Подождите! – закричала она.
Старший с сухостью механизма повернул к ней голову.
– Что еще? – нахмурил он серые брови.
– Игорь, – обратилась она непосредственно к Луганову и при этом выразительно улыбнулась, – ты забыл…
– Ах да, – скривился Луганов и с высокомерным видом выдернул у одного из своих «конвоиров» руку и сунул ее во внутренний карман пиджака.
Он вытащил бумажник и, открыв его, выудил четыре стодолларовые купюры. Валентина с показной беззаботностью и даже игривостью протянула руку и выхватила деньги, ослепительно улыбнувшись при этом. Ее лицемерная улыбка словно говорила: ничего такого не случилось, все нормально, все будет по-старому. От этой улыбки на душе у Игоря стало тоскливо. Он сунул бумажник на место и снова оказался в руках непроницаемо-серьезных молодцов.
«Дальнефть» показался на горизонте немного позже оговоренного времени, поэтому «Вэндженсу» пришлось пройти несколько лишних миль до встречи с ним. Танкер уже давно заглушил двигатели, но из-за большой инерции до полной остановки должен был пройти еще не менее мили. Рокотов решил швартоваться до того, как «Дальнефть» окончательно ляжет в дрейф, для этого пришлось сделать вокруг «Дальнефти» большой круг и пристроиться ей в кильватер.
На самом малом ходу торпедный катер пошел наконец параллельным курсом с танкером. Танкер был загружен под завязку, о чем говорила его осадка: легкая волна била в самую верхнюю черту футштока [2 – Футшток – отметки на носу корабля, показывающие осадку.]. При всем при этом его палуба возвышалась над бортом торпедного катера на несколько метров.
– Теперь погранцы не будут экономить топливо, мать иху, – просипел Череватенко, стоявший в рубке рядом с капитаном.
– Ха, – невесело усмехнулся тот, – они эту солярку нам же и сбагрят, а потом будут клянчить у центрального штаба.
– Это все от нищеты, – философски заметил Немец, который руководил швартовкой.
– А откуда нищета, чтоб мне камбалой расплющиться? – произнес боцман. – Из-за того, что воруют.
– Отставить разговоры, – Рокотов внимательно следил, как катер подходит к танкеру.
Швартовая команда, которая включала на этот раз почти всех членов экипажа, за вычетом находящихся в командирской рубке и Назарета, поддерживающего связь со старпомом «Дальнефти», выстроилась по правому борту. Шурик с Лешкой заводили швартовы, а остальные ждали, когда с борта танкера опустится сливной рукав, по которому солярка с танкера будет перекачиваться в топливные баки «Вэндженса».
– Гарри, давай, – сказал в микрофон Рокотов, когда швартовые концы закрепили на кнехтах катера.
Сверху начал спускаться черный рукав, напоминающий тело чешуйчатого извивающегося змея. Он извивался почти как настоящая змея, грозя своим концом зацепить зазевавшегося матроса. Когда конец рукава опустился почти на самую палубу, продолжая сворачиваться и разворачиваться как хвост питона, Мумба изловчился и, прыгнув на него, прижал конец к палубе.
Словно вспомнив своих африканских предков, кровь которых текла в его жилах, он оседлал кишку и удерживал ее, пока ему на помощь не подоспели другие члены команды. Конец продолжал спускаться на палубу, и его потащили в люк предпоследнего отсека, где находились топливные баки.
Когда Року передали по внутренней связи, что все готово, он снова поднес ко рту микрофон рации.
– Включай насосы, Гарри.
– Включаю.
Черная змея, соединявшая танкер и катер, принялась изгибаться, будто была живой. Казалось, что под рифленой оболочкой рукава раздвигаются гигантские легкие сказочного змея. Через полчаса все емкости «Вэндженса» были заполнены до отказа. Рок сообщил об этом старпому танкера, и змей умер, продолжая колебаться только в такт волнению моря.
Команда танкера принялась общими усилиями затаскивать кишку на борт. Как только конец рукава исчез за фальшбортом «Дальнефти», с борта танкера на палубу катера опустился линек со свинцовым грузом на конце.
– Сергей, – услышал Рок голос Гарри, – с вас девять тысяч.
– Ничего себе, – прокомментировал боцман, услышав это сообщение, – может, ну их к дьяволу, Рок? – лукаво посмотрел он на капитана. – Отваливаем и ветер нам в спину.
– Ты чего, Червь?! – Рок зыркнул на боцмана. – Я же с Листом договорился.
– Да это я так, – боцман пожал плечами, – решай сам.
– Вот я и решаю, – сказал Рок, закашлявшись, – иди, отсчитай «капусту».
Деньги завернули в пластиковый пакет, который привязали к опущенному с танкера линьку, и, шурша на ветру, он стал быстро подниматься на борт «Дальнефти».
Рок выдержал некоторую паузу, чтобы дать возможность наверху пересчитать деньги, и проговорил в микрофон:
– Ну что, Гарри, все в порядке?
– О’кей, Рокотов, – облегченно ответил старпом, – с тобой приятно работать. Будет еще нужда – обращайся.
– Семь футов под килем, – отозвался Рок и, отключив рацию, добавил: – Парень неплохо заработал.
– Все равно, Рок, – заметил боцман, – не хотел бы я служить на танкере. Представляешь, какая тоска?
– Представляю.
Глава 20
Игорь говорил о своем отце, запретившем ему бывать в борделе.
– О репутации заботится! А где он был, когда погибла моя мать! – вскричал он.
Его рука непроизвольно метнулась вверх, но Агды, поймав ее, невозмутимо уложила на шкуру.
– Сам-то с бабами спит, – злобно воскликнул Игорь, – а меня за щенка безмозглого держит!
Он мстительно сжал зубы.
– Он же тебе отец, – мягко улыбнулась Агды и подавила зевок.
– Это у вас, может быть, в чумах первобытная гармония царит, а у нас все не так… – с оттенком пренебрежения сказал Игорь, словно Агды жила не в том времени и не в тех условиях, что и он.
– Никакой гармонии, – вздохнула Агды, – тюлень нет, олень нет, рыбы мало.
– Да дело не в тюленях и оленях, – раздраженно взвизгнул Игорь, – я об отношениях говорю. Ты пойми, что только здесь, с тобой мне бывает хорошо. Поняла?
Агды приподнялась на локте и, поглядев на своего клиента сердобольно-жалостливым взглядом, в котором тем не менее сквозило непонимание и даже неодобрение, кивнула.
– А то подсунул мне психоаналитика! – продолжал изливать душу Игорь. – Сам-то в них ни черта не верит, а надо мной, значит, решил поиздеваться! Его послушать, так нормальный человек только водкой и баней лечится.
– Так он же не пьет, – простодушно заметила уныло мотающая головой Агды.
– Не пьет! – натянуто рассмеялся Игорь. – Еще как пьет! Вернее, пил бы, если б не эта проклятая репутация. А с бабами – горазд, с Кондратичем на пару. Видела б ты, что они на Опаловом мысе вытворяют. Этот бордель – бледная копия!
– На Опаловом мысе у твоего отца дача?
– У Кондратича, – резко сказал, точно отмахнулся от необходимости говорить все время об одном и том же, Луганов-младший.
– Красиво там, – с мечтательной грустью отозвалась Агды.
– Ага, – саркастично усмехнулся Игорь, – думаешь, им красота нужна? Им бы баб побольше и жратвы послаще. Он и меня хочет с собой взять в следующий уик-энд. Чтоб я под присмотром развлекался.
– Значит, ты в субботу не придешь? – безо всякого интереса осведомилась Агды.
За дверью послышался шум и сдавленные крики возмущения. Не успели Агды с Игорем что-то понять, как двери распахнулись, словно от удара ноги, и в каюту с каменными масками вместо лиц вошли трое одинаково одетых мужчин. На всех были темно-серые костюмы, белые рубашки и темные галстуки. Игорь узнал их.
Ничего не говоря, двое из них решительным шагом приблизились к шкуре, на которой лежали Агды и Игорь, а третий, сняв пиджак Луганова с оленьих рогов, механической походкой подошел к тумбочке, на которой лежал глянцевый порножурнал. На обложке белела горка кокаина. Возле тумбочки, на полу, стояли две пустые бутылки из-под шампанского, рядом валялся опрокинутый фужер. Мужчина, небрежно держа пиджак одной рукой, другой соскреб с журнала несколько кристалликов порошка и положил в рот. Пожевал. На его лице мелькнула хитрая довольная усмешка.
– Что это значит? – гневно воскликнул Луганов.
Но вошедшие субъекты не желали давать ему отчет в своих действиях. Они довольно грубо подняли его, схватив за руки, со шкуры. Плед слетел, обнажив его нагое тело.
– Не имеете права! – закричал Луганов. – Дайте одеться, я вам…
Игорь брыкался, но безрезультатно. Хватка у молодцов была железная. Агды села на шкуре, натянув плед до подбородка. На ее обычно непроницаемо-спокойном лице застыло испуганное выражение. Она с тревогой смотрела на старшего, того, что жевал кокаин и ухмылялся.
– Кто это? – боязливо проговорила она, бросив косой взгляд на своего незадачливого клиента.
– Ничего не бойся, – с запальчивой гордостью произнес Игорь, – я сейчас разберусь.
– Надень на него трусы и брюки, – приказал старший. – Давай шевелись, – метнул он в Агды уничтожающий в своей насмешливости взгляд, – че застыла?
Агды едва пошевелилась.
– Пустите меня, кретины, я так это не оставлю! – истерически визжал Луганов-младший.
– Шевелись, корова! – прикрикнул на растерявшуюся Агды старший.
Та покорно поднялась на колени, взяла со шкуры серые, в голубую полоску, плавки Игоря и принялась их на него натягивать. Луганов дрыгал ногами.
– Ты щас своей подружке в глаз зарядишь! – усмехнулся старший. – А ты быстрей, – грубо обратился он к Агды.
Ей удалось уже надеть на Игоря трусы, и теперь, неуклюже прикрывая пледом свое крупное тело, она отползла в угол, где, сброшенные в горячке исступления, валялись брюки Луганова.
– Идиоты! Придурки! Отец вам задаст! – орал Луганов.
Тем не менее его сопротивление поутихло – он понял, что ничего не может сделать против грубой силы.
– Не уверен, что он обрадуется, когда узнает, что вы балуетесь тут кокаином, – саркастически процедил старший. – Теперь рубашку! – крикнул он застегивающей на Луганове брюки Агды.
Та повиновалась с боязливой поспешностью. Рубашка висела на телевизоре. Проходя мимо старшего, Агды получила шлепок по голой заднице.
– Я тебя урою! – заголосил с истошной силой Луганов. – Не смей к ней прикасаться!
Старший молча, с иронией, посмотрел на Игоря. Агды с помощью двух мужчин надела на Игоря рубашку. Когда она застегнула ее, старший швырнул ей пиджак.
– Башмаки! – презрительно бросил он.
Агды опустилась на шкуру. Нашла носок Игоря. Напялила его на стопу Луганова и принялась искать другой носок.
– Давай шевелись! – раздраженно прорычал старший.
– Нет носка, – подняла на него встревоженно-недоуменный взор Агды.
– Обойдется без носка, надевай туфли.
– Ну, вам недолго осталось! – зверел Луганов, сдерживая бурлящий в нем гнев лишь потому, что, мгновенно протрезвев, адекватно оценивал ситуацию – что он мог сделать против троих здоровых мужиков?
Когда Игорь был готов, двое державших его за руки бесцеремонно поволокли к выходу. Агды онемела от страха, она безмолвно смотрела на этот эскорт, не понимая, что ждет ее клиента. Но как только дверь каюты за мужчинами захлопнулась, вошла покрасневшая от смущения Валентина.
– Успокойся! – чуть дрожащим от волнения голосом сказала она.
Потом ее горящий ищущий взгляд скользнул по кокаину.
– Какого черта! – воскликнула она. – Ты что, смерти моей хочешь?!
Агды принялась оправдываться. Она робко запиналась и в эту минуту была совсем не похожа на ту жестокую неумолимую мучительницу, которая несколько часов подряд могла работать хлыстами и унтами, избивая состоятельных мазохистов. Словно эта унизительная ситуация подняла со дна ее души всю неубиенную ее свирепым имиджем нежность и податливость, которую так ценил в ней Череватенко.
– Да, я говорила, иногда можно, – Валентина хлестала Агды гневными взглядами, – но нужно же все умело делать… На кой черт вот так выставлять?! Немедленно убери, и больше чтоб я не видела!
С этими словами она развернулась на сто восемьдесят градусов и вышла из каюты. Агды облегченно вздохнула.
Валентина догнала Луганова-младшего уже у трапа.
– Подождите! – закричала она.
Старший с сухостью механизма повернул к ней голову.
– Что еще? – нахмурил он серые брови.
– Игорь, – обратилась она непосредственно к Луганову и при этом выразительно улыбнулась, – ты забыл…
– Ах да, – скривился Луганов и с высокомерным видом выдернул у одного из своих «конвоиров» руку и сунул ее во внутренний карман пиджака.
Он вытащил бумажник и, открыв его, выудил четыре стодолларовые купюры. Валентина с показной беззаботностью и даже игривостью протянула руку и выхватила деньги, ослепительно улыбнувшись при этом. Ее лицемерная улыбка словно говорила: ничего такого не случилось, все нормально, все будет по-старому. От этой улыбки на душе у Игоря стало тоскливо. Он сунул бумажник на место и снова оказался в руках непроницаемо-серьезных молодцов.
* * *
«Дальнефть» показался на горизонте немного позже оговоренного времени, поэтому «Вэндженсу» пришлось пройти несколько лишних миль до встречи с ним. Танкер уже давно заглушил двигатели, но из-за большой инерции до полной остановки должен был пройти еще не менее мили. Рокотов решил швартоваться до того, как «Дальнефть» окончательно ляжет в дрейф, для этого пришлось сделать вокруг «Дальнефти» большой круг и пристроиться ей в кильватер.
На самом малом ходу торпедный катер пошел наконец параллельным курсом с танкером. Танкер был загружен под завязку, о чем говорила его осадка: легкая волна била в самую верхнюю черту футштока [2 – Футшток – отметки на носу корабля, показывающие осадку.]. При всем при этом его палуба возвышалась над бортом торпедного катера на несколько метров.
– Теперь погранцы не будут экономить топливо, мать иху, – просипел Череватенко, стоявший в рубке рядом с капитаном.
– Ха, – невесело усмехнулся тот, – они эту солярку нам же и сбагрят, а потом будут клянчить у центрального штаба.
– Это все от нищеты, – философски заметил Немец, который руководил швартовкой.
– А откуда нищета, чтоб мне камбалой расплющиться? – произнес боцман. – Из-за того, что воруют.
– Отставить разговоры, – Рокотов внимательно следил, как катер подходит к танкеру.
Швартовая команда, которая включала на этот раз почти всех членов экипажа, за вычетом находящихся в командирской рубке и Назарета, поддерживающего связь со старпомом «Дальнефти», выстроилась по правому борту. Шурик с Лешкой заводили швартовы, а остальные ждали, когда с борта танкера опустится сливной рукав, по которому солярка с танкера будет перекачиваться в топливные баки «Вэндженса».
– Гарри, давай, – сказал в микрофон Рокотов, когда швартовые концы закрепили на кнехтах катера.
Сверху начал спускаться черный рукав, напоминающий тело чешуйчатого извивающегося змея. Он извивался почти как настоящая змея, грозя своим концом зацепить зазевавшегося матроса. Когда конец рукава опустился почти на самую палубу, продолжая сворачиваться и разворачиваться как хвост питона, Мумба изловчился и, прыгнув на него, прижал конец к палубе.
Словно вспомнив своих африканских предков, кровь которых текла в его жилах, он оседлал кишку и удерживал ее, пока ему на помощь не подоспели другие члены команды. Конец продолжал спускаться на палубу, и его потащили в люк предпоследнего отсека, где находились топливные баки.
Когда Року передали по внутренней связи, что все готово, он снова поднес ко рту микрофон рации.
– Включай насосы, Гарри.
– Включаю.
Черная змея, соединявшая танкер и катер, принялась изгибаться, будто была живой. Казалось, что под рифленой оболочкой рукава раздвигаются гигантские легкие сказочного змея. Через полчаса все емкости «Вэндженса» были заполнены до отказа. Рок сообщил об этом старпому танкера, и змей умер, продолжая колебаться только в такт волнению моря.
Команда танкера принялась общими усилиями затаскивать кишку на борт. Как только конец рукава исчез за фальшбортом «Дальнефти», с борта танкера на палубу катера опустился линек со свинцовым грузом на конце.
– Сергей, – услышал Рок голос Гарри, – с вас девять тысяч.
– Ничего себе, – прокомментировал боцман, услышав это сообщение, – может, ну их к дьяволу, Рок? – лукаво посмотрел он на капитана. – Отваливаем и ветер нам в спину.
– Ты чего, Червь?! – Рок зыркнул на боцмана. – Я же с Листом договорился.
– Да это я так, – боцман пожал плечами, – решай сам.
– Вот я и решаю, – сказал Рок, закашлявшись, – иди, отсчитай «капусту».
Деньги завернули в пластиковый пакет, который привязали к опущенному с танкера линьку, и, шурша на ветру, он стал быстро подниматься на борт «Дальнефти».
Рок выдержал некоторую паузу, чтобы дать возможность наверху пересчитать деньги, и проговорил в микрофон:
– Ну что, Гарри, все в порядке?
– О’кей, Рокотов, – облегченно ответил старпом, – с тобой приятно работать. Будет еще нужда – обращайся.
– Семь футов под килем, – отозвался Рок и, отключив рацию, добавил: – Парень неплохо заработал.
– Все равно, Рок, – заметил боцман, – не хотел бы я служить на танкере. Представляешь, какая тоска?
– Представляю.
Глава 20
В кают-компании царило радостное оживление. Несмотря на то что ром по-прежнему, выражаясь словами боцмана, кис в трюме, захваченный в сражении трофей, а именно – больше тридцати тысяч долларов, послужил причиной веселого возлияния. И хотя почти треть денег ушла на солярку, моряки не испытывали особого разочарования. Только Лешка высказался в том смысле, что за такие деньги можно было бы купить себе квартирку на материке. Ему возразил нестройный хор голосов, и вскоре разговор вошел в свое обычное русло: о бабах, прошлых походах в далекие страны и о крепкой моряцкой дружбе. Рок выпил полстакана рома и удалился в свою каюту. С командой он провел не больше двадцати минут, да и в течение этого времени не выказывал особой радости. Череватенко спросил, почему у него такое мрачное настроение, на что Рок небрежно усмехнулся и пожал плечами.
И теперь Рок лежал, не сняв обуви, на люле и тоскливо смотрел в подволок. Он был измотан скорее морально, чем физически, его одолевали грустные воспоминания о прошлом. К ним примешивались угрызения совести и досада от того, что его подставили. И хотя он, как мог, поправил положение, и нынче команда, повинуясь коллективному духу, забыла на время об огорчениях и праздновала победу, у него на душе скребли кошки. Он закрыл глаза и снова увидел бледное лицо своей сестры с синеватыми кругами под глазами. Приподнял веки, но лицо не исчезло, оно висело в воздухе, сияя отраженным от лампы светом.
Не в силах больше оставаться без движения, он встал и сел за стол. На нем стояла початая бутылка рома, которую он унес с собой, и стакан. Рок наполнил его на две трети и залпом выпил. Напиток обжег горло и горячей волной заструился по жилам. В голове зашумело, потом шум превратился в тусклое, вязнущее в серой мгле извилин жужжание, неся минутное забвение. Чтобы продлить этот сеанс воцарившегося равнодушия, Рок выпил еще полстакана. На этот раз ром накрыл его пепельным облаком немоты, в которой копошилась спокойная уверенность в том, что в жизни нет ничего такого, чем можно было бы дорожить. Но постепенно из этой мысли, будто ответвление, в сознание протянулась нить прежней, неубитой досады и сожаления. Рок поморщился, словно единым мускульным движением мог оборвать эту тоскливо торкавшуюся в висок ветку. Когда он наливал третью порцию, заметил, что руки дрожат. Это вызвало у него усмешку. И тут в дверь раздался стук.
– Кто там? – недовольно спросил Рок.
– Червь, – услышал он нетрезвый голос боцмана.
– Чего тебе?
– Разговор есть… – ответил Череватенко.
– Я хочу побыть один, – упрямо заявил Рок.
– Только на минуту…
– Ладно, входи, – подумав, сказал Рок.
В каюту ввалился Череватенко. Он с легкой усмешкой окинул взглядом стол и перевел обеспокоенный взор на Рока.
– Так не годится, – качнул боцман своей похожей на бильярдный шар головой.
– Пришел мораль мне читать? – высокомерно посмотрел на него Рок.
– Не, кэп, щоб мэни рэпнуться, гакнуться и перекандыбачиться! – воскликнул боцман. – Там, в кают-компании, слишком шумно, а мне тишины захотелось, – схитрил он.
– Тогда сиди молча, – с этими словами Рок подвинул к боцману свой наполненный наполовину стакан.
– За тебя, кэп! – Боцман взял стакан.
– За удачу, – поправил его Рок, – за меня пить не надо, я не девушка.
Боцман махом осушил стакан и шумно выдохнул.
– Ой, дэржите мэни шестеро, бо витдамся з крыком! – разразился он.
Он вытер губы и внимательно посмотрел на Сергея.
– Тебя грызет что-то, кэп, щоб мне триста лет рому не пить!
– А ты – знаток человеческих душ! – судорожно рассмеялся Рок.
– Ты из-за этой подставы переживаешь? – проницательно предположил Череватенко.
– Ага, – у Рока дрогнули углы губ. – И как только ты догадался? – поддел он боцмана.
– Ну, я-то человек бывалый, мне ты можешь довериться, меньше уважать я тебя от этого не буду, – обиженно-доверительно пробубнил боцман.
– Противно, когда какая-то баба тебе такой подвох устраивает! – вздохнул Рок. – А если бы нас всех замочили?
– Не пойму я тебя: что переживать, когда все уже позади?
– Запоздалое раскаяние, – горько усмехнулся Рок. – Понимаешь, когда действуешь, не переживаешь, вся энергия уходит на это самое действие, а когда остаешься один, думаешь: какого черта?
Он отстраненно посмотрел в иллюминатор.
– Это я понимаю, – вздохнул боцман, – но твоей вины тут нет. Откуда ж тебе было знать, что она такая сучка?
– Все равно глупо получилось, – упрямо проговорил Рок, – я должен все предвидеть.
– Этого даже бог не может, иначе дал бы он человеку свободу, забодай ее комар! – изрек боцман.
– Что-то тебя на философию потянуло, – Рок бросил на Череватенко ироничный взгляд, – давай лучше еще выпьем.
Они по очереди выпили – бутылка оказалась пустой.
– Я еще сгоняю, – вызвался Червь.
– Хватит, – остановил его Рок.
– Да не морочь ты себе мозги, – принялся снова утешать Рока боцман, – Морган сказал, что эта чертовка с Михеем снюхалась. Видать, шуры-муры у них, или должок какой у нее перед ним. Все равно как-то не верится, чтоб вот так человека сдать…
– Не успокаивай меня, – отстранился от налегавшего на стол боцмана Рок, – я сам успокоюсь.
– А о чем с тобой Захаров в «Параллели» шептался? – не смог сдержать любопытства боцман.
– Сотрудничество предлагал, – скривил губы Рок, – хочет, чтоб мы япошек у архипелага грабили и с ним делились. Только я такой процент заломил, что он навряд ли еще пристанет.
– А он не дурак, этот мичман, – разразился ехидным смешком боцман, – не дурак, трезубец ему в яйца! Это не те ли япошки, у которых на тральщике не меньше четырех пушек и прочего барахла навалом?
– Они самые, на «Оницуре» плавают, – улыбнулся Рок. – Так вот, я пятьдесят процентов затребовал с мичмана.
– На это погранцы никогда не пойдут, рею Дрейка им в задницу, – прогромыхал Череватенко, – они привыкли жар чужими руками загребать.
– Мало им того, что оброк платим, так еще вздумали нас под пушки толкать, – подхватил Рок.
– Так мы бы все равно этих япошек уложили, а? – Будучи в подпитии, боцман зачастую позволял себе фамильярность, поэтому толкнул плечом Рока. – Эх, – мечтательно продолжил он: кроме всего прочего, алкоголь делал его сентиментальным, – давненько я не посещал моей русалки. Если б можно было паром двинуть да в «Кураже» загудеть!
– В нынешней ситуации не уверен, что это так легко осуществить, – ухмыльнулся Рок, – так что крепись, Степан Ильич. Мало ли других казино и борделей в порту?
– Нет, в «Кураже» я себя свободно чувствую, – закатил глаза боцман. Окурок сигары стал таким коротким, что уже обжигал ему губы, но он словно этого не замечал. – Если что, там всегда можно драчку устроить да на катере слинять. В порту – дело хлопотное. А в «Параллели» не тот класс, не те девочки!
– А ты гурман, – насмешливо посмотрел на боцмана Рок, – тебе изыски подавай!
– Что есть, то есть, – ухмыльнулся боцман и наконец вынул изо рта окурок, чтобы вмять его в пепельницу. – А ты разве, кэп, не таков?
Его глаза излучали задиристое лукавство. Он достал из кармана своей огромной бесформенной робы новую сигару и, откусив кончик, со смаком вставил в угол рта и запалил. Потом на миг вынул и, повертев удовлетворенно в пальцах, снова вложил себе в рот.
– Хороший товар, – медленно проговорил он. – Нет, жизнь у нас вкусная, щоб мэни рэпнуться! Ну, бывают, конечно, проколы, – озабоченно посмотрел он на Рока, – а с кем их не бывает!
– Ну ладно, – дружелюбно улыбнулся Рок, – иди к ребятам.
Боцман тежело поднялся и перед уходом еще раз кинул на Рока внимательный и добродушный взгляд.
Оставшись один, Рок снова лег на люлю. В голове поселилась какая-то свинцовая ясность – наступило время тупой тяжелой трезвости. Конечно, Рок понимал, что все бывает, что за Кристиной стоит фигура Михея, но от этого легче на душе не становилось. Усилием воли он запретил себе вспоминать Веру, но образ сестры по-прежнему витал перед ним. Как только сожаление о допущенном легковерии чуть поослабло, его место заняли тягостные картины прошлого. К воспоминаниям о сестре, о ее такой бессмысленной смерти примешивались опаленные войной пейзажи Чечни, рваная чернота разрухи, стоны раненых, покореженные дома, подорванные «бэтээры». Потом, когда горячее липкое дыхание сна дунуло Сергею на веки, из темной бездны возник оскал сатанинской улыбки. Вслед за улыбкой всплыло похожее на омертвевшую маску лицо. Это было лицо Кристины.
Луганов-старший сидел напротив Коваля в крутящемся офисном кресле, нервно постукивая пальцами по столу. Кабинет губернатора, наряду с официальным шиком, с портретом президента и семейным фото в рамке на столе, имел ряд специфических особенностей, как то: макеты торпедного катера и парусника, декоративный штурвал, размещенный на специальном постаменте, большой компас-сувенир, прикрученный к стене словно часы, указующие время, и в шкафу, за стеклянной дверцей – кубки, грамоты и медали (Коваль в юности был чемпионом области и Союза в парусной регате), белая капитанская фуражка, фото областной команды на фоне яхты, еще одно фото на свежем воздухе, относящееся к периоду активной трудовой деятельности Коваля в качестве старшего стропальщика, где панорамой выступали гуськовые краны и пришвартованные грузовые суда, рабочая каска и – на красной подушечке, в серой коробке – Звезда Героя Соцтруда. Сам того не зная, шкаф стал вместилищем морской спортивной романтики и портовых трудовых будней, являя образ некоего жизненного синтеза, которым так дорожил Коваль и распад которого представлялся ему полной разрухой.
– Я предлагаю все же задействовать Кочеткова, – с озабоченным видом сказал Луганов, – иначе мы ничего не добьемся, а если и добьемся, то ценой грандиозных усилий.
– А у тебя самого никаких подходов к Суровой нет? – приподнял свои кустистые брови Коваль.
– Боюсь, что нет… – задумался Федор Николаевич.
– Я все думаю: сколько он запросит за свои услуги? – почесал лысоватый затылок Коваль.
– Нас сейчас не это должно беспокоить, – возразил Луганов-старший, – а то, как нам гендиректора сменить. За Кириллова – рабочие.
– Предложить ему отступного или компромат нарыть, – небрежно пожал плечами Коваль, – методы стары как мир, – он сипловато рассмеялся.
– Да и вообще, если у нас будет контрольный пакет, если надавить на акционеров, то, думаю, проблем не будет, – Федор Николаевич бросил на губернатора вопросительный взгляд.
– А что, если Кочетков захочет своего гендиректора? Сможем ли мы убедить, – Коваль сделал упор на слове «убедить», как бы заставляя собеседника вслушаться в подтекст, – мэра, что наш представитель – лучший? Тот, кто окажется максимально полезным на этом месте?
Коваль вздохнул.
– Если б мы могли сами приватизировать этот заводик! – после затяжной паузы воскликнул он и от досады стукнул ладонью по столу.
– Если мы пустим в огород Кочеткова, это, конечно, чревато… Но у нас нет иного выхода. А под Кочетковым – Феклистов и Чеботарев, – поморщился Луганов-старший.
– Тот самый Чеботарев, – ткнул Коваль в свернутую пополам газету, лежавшую на углу стола на горке прочей печатной продукции, – которого в щепки разнесло?
Он криво усмехнулся.
– Я еще не читал, – забеспокоился Луганов, – в самом деле?
– Не знаю, как случилось, но объявился новый пират… голодранец какой-то, – презрительно поджал нижнюю губу губернатор, – куралесит на море, ничего никому платить не хочет. Откуда он, Федор Николаевич?
Губернатор приковал к побледневшему лицу Луганова вопросительный взгляд, в котором сквозило раздражение.
– Я и сам хотел с вами поговорить об этом, но думал, не время… – растягивая слова, произнес Федор Николаевич.
– А вот он, этот гаденыш, так не считает! – воспламенившись гневом, воскликнул Коваль. – Делает что хочет! Нам все эти баталии ни к чему. Будет тут комиссия или нет – не важно! Знаешь, сколько трудов стоит сдерживать аппетиты этих ушлых корабельщиков?
– Эта публикация прошла только в местной прессе? – встревожился Луганов.
– В местной, – с победоносным видом усмехнулся Коваль, – у меня все же контора работает. Писаку к ногтю прижали, весь тираж еще в типографии уничтожили к едрене фене. На тебя – никакой надежды. В последнее время я тебя не узнаю. Где твоя былая прыть? Думаешь, легко всех этих бездельников аккредитованных сдерживать? Сколько бабок надо, чтоб всех кормить! Если кто что пикнет – нам кранты. А вдруг заведется гнида такая, что стукнет кому-нибудь в центр? Мне одному, выходит, за всем следить надо. А где же ты, мать твою?!
– Извините, Борис Кондратьевич, – смутился Луганов, – у меня с сыном проблемы.
На самом деле у Луганова проблемы были не только с сыном, но и с постоянной любовницей Вероникой, которая, вовсю пользуясь его деньгами, погуливала от него.
И теперь Рок лежал, не сняв обуви, на люле и тоскливо смотрел в подволок. Он был измотан скорее морально, чем физически, его одолевали грустные воспоминания о прошлом. К ним примешивались угрызения совести и досада от того, что его подставили. И хотя он, как мог, поправил положение, и нынче команда, повинуясь коллективному духу, забыла на время об огорчениях и праздновала победу, у него на душе скребли кошки. Он закрыл глаза и снова увидел бледное лицо своей сестры с синеватыми кругами под глазами. Приподнял веки, но лицо не исчезло, оно висело в воздухе, сияя отраженным от лампы светом.
Не в силах больше оставаться без движения, он встал и сел за стол. На нем стояла початая бутылка рома, которую он унес с собой, и стакан. Рок наполнил его на две трети и залпом выпил. Напиток обжег горло и горячей волной заструился по жилам. В голове зашумело, потом шум превратился в тусклое, вязнущее в серой мгле извилин жужжание, неся минутное забвение. Чтобы продлить этот сеанс воцарившегося равнодушия, Рок выпил еще полстакана. На этот раз ром накрыл его пепельным облаком немоты, в которой копошилась спокойная уверенность в том, что в жизни нет ничего такого, чем можно было бы дорожить. Но постепенно из этой мысли, будто ответвление, в сознание протянулась нить прежней, неубитой досады и сожаления. Рок поморщился, словно единым мускульным движением мог оборвать эту тоскливо торкавшуюся в висок ветку. Когда он наливал третью порцию, заметил, что руки дрожат. Это вызвало у него усмешку. И тут в дверь раздался стук.
– Кто там? – недовольно спросил Рок.
– Червь, – услышал он нетрезвый голос боцмана.
– Чего тебе?
– Разговор есть… – ответил Череватенко.
– Я хочу побыть один, – упрямо заявил Рок.
– Только на минуту…
– Ладно, входи, – подумав, сказал Рок.
В каюту ввалился Череватенко. Он с легкой усмешкой окинул взглядом стол и перевел обеспокоенный взор на Рока.
– Так не годится, – качнул боцман своей похожей на бильярдный шар головой.
– Пришел мораль мне читать? – высокомерно посмотрел на него Рок.
– Не, кэп, щоб мэни рэпнуться, гакнуться и перекандыбачиться! – воскликнул боцман. – Там, в кают-компании, слишком шумно, а мне тишины захотелось, – схитрил он.
– Тогда сиди молча, – с этими словами Рок подвинул к боцману свой наполненный наполовину стакан.
– За тебя, кэп! – Боцман взял стакан.
– За удачу, – поправил его Рок, – за меня пить не надо, я не девушка.
Боцман махом осушил стакан и шумно выдохнул.
– Ой, дэржите мэни шестеро, бо витдамся з крыком! – разразился он.
Он вытер губы и внимательно посмотрел на Сергея.
– Тебя грызет что-то, кэп, щоб мне триста лет рому не пить!
– А ты – знаток человеческих душ! – судорожно рассмеялся Рок.
– Ты из-за этой подставы переживаешь? – проницательно предположил Череватенко.
– Ага, – у Рока дрогнули углы губ. – И как только ты догадался? – поддел он боцмана.
– Ну, я-то человек бывалый, мне ты можешь довериться, меньше уважать я тебя от этого не буду, – обиженно-доверительно пробубнил боцман.
– Противно, когда какая-то баба тебе такой подвох устраивает! – вздохнул Рок. – А если бы нас всех замочили?
– Не пойму я тебя: что переживать, когда все уже позади?
– Запоздалое раскаяние, – горько усмехнулся Рок. – Понимаешь, когда действуешь, не переживаешь, вся энергия уходит на это самое действие, а когда остаешься один, думаешь: какого черта?
Он отстраненно посмотрел в иллюминатор.
– Это я понимаю, – вздохнул боцман, – но твоей вины тут нет. Откуда ж тебе было знать, что она такая сучка?
– Все равно глупо получилось, – упрямо проговорил Рок, – я должен все предвидеть.
– Этого даже бог не может, иначе дал бы он человеку свободу, забодай ее комар! – изрек боцман.
– Что-то тебя на философию потянуло, – Рок бросил на Череватенко ироничный взгляд, – давай лучше еще выпьем.
Они по очереди выпили – бутылка оказалась пустой.
– Я еще сгоняю, – вызвался Червь.
– Хватит, – остановил его Рок.
– Да не морочь ты себе мозги, – принялся снова утешать Рока боцман, – Морган сказал, что эта чертовка с Михеем снюхалась. Видать, шуры-муры у них, или должок какой у нее перед ним. Все равно как-то не верится, чтоб вот так человека сдать…
– Не успокаивай меня, – отстранился от налегавшего на стол боцмана Рок, – я сам успокоюсь.
– А о чем с тобой Захаров в «Параллели» шептался? – не смог сдержать любопытства боцман.
– Сотрудничество предлагал, – скривил губы Рок, – хочет, чтоб мы япошек у архипелага грабили и с ним делились. Только я такой процент заломил, что он навряд ли еще пристанет.
– А он не дурак, этот мичман, – разразился ехидным смешком боцман, – не дурак, трезубец ему в яйца! Это не те ли япошки, у которых на тральщике не меньше четырех пушек и прочего барахла навалом?
– Они самые, на «Оницуре» плавают, – улыбнулся Рок. – Так вот, я пятьдесят процентов затребовал с мичмана.
– На это погранцы никогда не пойдут, рею Дрейка им в задницу, – прогромыхал Череватенко, – они привыкли жар чужими руками загребать.
– Мало им того, что оброк платим, так еще вздумали нас под пушки толкать, – подхватил Рок.
– Так мы бы все равно этих япошек уложили, а? – Будучи в подпитии, боцман зачастую позволял себе фамильярность, поэтому толкнул плечом Рока. – Эх, – мечтательно продолжил он: кроме всего прочего, алкоголь делал его сентиментальным, – давненько я не посещал моей русалки. Если б можно было паром двинуть да в «Кураже» загудеть!
– В нынешней ситуации не уверен, что это так легко осуществить, – ухмыльнулся Рок, – так что крепись, Степан Ильич. Мало ли других казино и борделей в порту?
– Нет, в «Кураже» я себя свободно чувствую, – закатил глаза боцман. Окурок сигары стал таким коротким, что уже обжигал ему губы, но он словно этого не замечал. – Если что, там всегда можно драчку устроить да на катере слинять. В порту – дело хлопотное. А в «Параллели» не тот класс, не те девочки!
– А ты гурман, – насмешливо посмотрел на боцмана Рок, – тебе изыски подавай!
– Что есть, то есть, – ухмыльнулся боцман и наконец вынул изо рта окурок, чтобы вмять его в пепельницу. – А ты разве, кэп, не таков?
Его глаза излучали задиристое лукавство. Он достал из кармана своей огромной бесформенной робы новую сигару и, откусив кончик, со смаком вставил в угол рта и запалил. Потом на миг вынул и, повертев удовлетворенно в пальцах, снова вложил себе в рот.
– Хороший товар, – медленно проговорил он. – Нет, жизнь у нас вкусная, щоб мэни рэпнуться! Ну, бывают, конечно, проколы, – озабоченно посмотрел он на Рока, – а с кем их не бывает!
– Ну ладно, – дружелюбно улыбнулся Рок, – иди к ребятам.
Боцман тежело поднялся и перед уходом еще раз кинул на Рока внимательный и добродушный взгляд.
Оставшись один, Рок снова лег на люлю. В голове поселилась какая-то свинцовая ясность – наступило время тупой тяжелой трезвости. Конечно, Рок понимал, что все бывает, что за Кристиной стоит фигура Михея, но от этого легче на душе не становилось. Усилием воли он запретил себе вспоминать Веру, но образ сестры по-прежнему витал перед ним. Как только сожаление о допущенном легковерии чуть поослабло, его место заняли тягостные картины прошлого. К воспоминаниям о сестре, о ее такой бессмысленной смерти примешивались опаленные войной пейзажи Чечни, рваная чернота разрухи, стоны раненых, покореженные дома, подорванные «бэтээры». Потом, когда горячее липкое дыхание сна дунуло Сергею на веки, из темной бездны возник оскал сатанинской улыбки. Вслед за улыбкой всплыло похожее на омертвевшую маску лицо. Это было лицо Кристины.
* * *
Луганов-старший сидел напротив Коваля в крутящемся офисном кресле, нервно постукивая пальцами по столу. Кабинет губернатора, наряду с официальным шиком, с портретом президента и семейным фото в рамке на столе, имел ряд специфических особенностей, как то: макеты торпедного катера и парусника, декоративный штурвал, размещенный на специальном постаменте, большой компас-сувенир, прикрученный к стене словно часы, указующие время, и в шкафу, за стеклянной дверцей – кубки, грамоты и медали (Коваль в юности был чемпионом области и Союза в парусной регате), белая капитанская фуражка, фото областной команды на фоне яхты, еще одно фото на свежем воздухе, относящееся к периоду активной трудовой деятельности Коваля в качестве старшего стропальщика, где панорамой выступали гуськовые краны и пришвартованные грузовые суда, рабочая каска и – на красной подушечке, в серой коробке – Звезда Героя Соцтруда. Сам того не зная, шкаф стал вместилищем морской спортивной романтики и портовых трудовых будней, являя образ некоего жизненного синтеза, которым так дорожил Коваль и распад которого представлялся ему полной разрухой.
– Я предлагаю все же задействовать Кочеткова, – с озабоченным видом сказал Луганов, – иначе мы ничего не добьемся, а если и добьемся, то ценой грандиозных усилий.
– А у тебя самого никаких подходов к Суровой нет? – приподнял свои кустистые брови Коваль.
– Боюсь, что нет… – задумался Федор Николаевич.
– Я все думаю: сколько он запросит за свои услуги? – почесал лысоватый затылок Коваль.
– Нас сейчас не это должно беспокоить, – возразил Луганов-старший, – а то, как нам гендиректора сменить. За Кириллова – рабочие.
– Предложить ему отступного или компромат нарыть, – небрежно пожал плечами Коваль, – методы стары как мир, – он сипловато рассмеялся.
– Да и вообще, если у нас будет контрольный пакет, если надавить на акционеров, то, думаю, проблем не будет, – Федор Николаевич бросил на губернатора вопросительный взгляд.
– А что, если Кочетков захочет своего гендиректора? Сможем ли мы убедить, – Коваль сделал упор на слове «убедить», как бы заставляя собеседника вслушаться в подтекст, – мэра, что наш представитель – лучший? Тот, кто окажется максимально полезным на этом месте?
Коваль вздохнул.
– Если б мы могли сами приватизировать этот заводик! – после затяжной паузы воскликнул он и от досады стукнул ладонью по столу.
– Если мы пустим в огород Кочеткова, это, конечно, чревато… Но у нас нет иного выхода. А под Кочетковым – Феклистов и Чеботарев, – поморщился Луганов-старший.
– Тот самый Чеботарев, – ткнул Коваль в свернутую пополам газету, лежавшую на углу стола на горке прочей печатной продукции, – которого в щепки разнесло?
Он криво усмехнулся.
– Я еще не читал, – забеспокоился Луганов, – в самом деле?
– Не знаю, как случилось, но объявился новый пират… голодранец какой-то, – презрительно поджал нижнюю губу губернатор, – куралесит на море, ничего никому платить не хочет. Откуда он, Федор Николаевич?
Губернатор приковал к побледневшему лицу Луганова вопросительный взгляд, в котором сквозило раздражение.
– Я и сам хотел с вами поговорить об этом, но думал, не время… – растягивая слова, произнес Федор Николаевич.
– А вот он, этот гаденыш, так не считает! – воспламенившись гневом, воскликнул Коваль. – Делает что хочет! Нам все эти баталии ни к чему. Будет тут комиссия или нет – не важно! Знаешь, сколько трудов стоит сдерживать аппетиты этих ушлых корабельщиков?
– Эта публикация прошла только в местной прессе? – встревожился Луганов.
– В местной, – с победоносным видом усмехнулся Коваль, – у меня все же контора работает. Писаку к ногтю прижали, весь тираж еще в типографии уничтожили к едрене фене. На тебя – никакой надежды. В последнее время я тебя не узнаю. Где твоя былая прыть? Думаешь, легко всех этих бездельников аккредитованных сдерживать? Сколько бабок надо, чтоб всех кормить! Если кто что пикнет – нам кранты. А вдруг заведется гнида такая, что стукнет кому-нибудь в центр? Мне одному, выходит, за всем следить надо. А где же ты, мать твою?!
– Извините, Борис Кондратьевич, – смутился Луганов, – у меня с сыном проблемы.
На самом деле у Луганова проблемы были не только с сыном, но и с постоянной любовницей Вероникой, которая, вовсю пользуясь его деньгами, погуливала от него.