– Ты в порядке? – Китаец скосил глаза на притихшую Женю.
Она слабо кивнула. «Конечно, у нее стресс, – подумал Китаец, – провела в погребе двое суток, бедняжка».
– Не смотри на меня как на невесть откуда взявшегося сказочного спасителя, – ответил он на ее восхищенно-боязливый взгляд, – меня нанял твой отец. Он здорово переживал из-за всей этой истории. Мы едем к нему.
Женя откинула с лица слипшуюся от пота прядь, но взгляд ее продолжал быть тревожным и недоверчивым.
– Ты не веришь мне? – Китаец повернул к ней голову.
– Верю, – тихо проговорила Женя.
«Да, девчонка здорово напугана. – Танин искоса взглянул на нее. – Детишкам высокопоставленных чиновников не позавидуешь!»
Оставив психотерапевтические потуги, Танин молча закурил. За окном плыла монотонная чернота, на мгновение отступавшая перед мощными фарами «Массо», чтобы заново сомкнуться за его корпусом, подобно воде, принимающей в себя инородное тело. Дорога делала плавный изгиб за изгибом. Изредка попадались мостики, повисавшие над узкими протоками. Танин машинально сбавлял скорость и тут же прибавлял, едва очередной мостик убегал в ночь.
– Ничего, все придет в норму. – Китаец снова принялся утешать Женю. – Твой отец что-то говорил о Ялте, об Испании с Италией…
– В Ялте у меня бабушка, – рассеянно улыбнулась Женя.
– Поедешь к ней отдыхать… Прекрасный климат, сухой и жаркий. Не то что Сочи – сроду там сырость. Дожди… море и впрямь становится черным… – Китаец выпустил дым через тонкие ноздри.
– А мне можно?
– Сигарету? Конечно, я сразу не догадался. В моем представлении ты – маленькая Алиса, которую мне представился случай вызволить из Зазеркалья.
На губах Жени заиграла улыбка, выражающая симпатию и признательность. Китаец протянул ей пачку и, как только она достала оттуда сигарету, поднес зажигалку.
– Ты славный, – наивно сказала Женя, прикурив, – и такой сильный и ловкий!
– Это моя работа, – скромно ответил Танин, – просто она мне нравится, и я стараюсь делать ее хорошо.
Перед городом он достал из кармана сотовый и одной рукой набрал номер телефона Крестовского. Как он и ожидал, Олег Васильевич снял трубку почти сразу.
– Да, – нервно выкрикнул он в микрофон.
– Все кончено, Олег Васильевич, – сказал Китаец. – Женя со мной, встречайте.
Не дав Крестовскому опомниться, Китаец сунул трубку в карман.
Въехав в город, он сбросил скорость. Женя уже пришла в себя, она что-то рассказывала ему о своих поездках за границу. Он слушал вполуха. Красочные страны, яркие впечатления и открытия Жени цветной поволокой висели перед его взором, клубились, таяли, не оставляя следа. Он думал сейчас о другом. Ему было сорок, и он знал, что люди везде одинаковы, как, в принципе, одинаковы и преследующие их коллизии и проблемы. Любовь и смерть везде являются загадками. Люди по-разному интерпретируют их, но живут-то они в гуще символов, сотворенных из своих представлений об этих безднах. И это главное. Какими бы ни были эти представления, они вечно будут наивными… Несмотря на технический прогресс. Несмотря на разницу мировоззрений и образа жизни. В том и состоит очарование жизни.
Он довезет Женю до дома, сдаст ее отцу с рук на руки, приедет к себе, выпьет коньяка и ляжет в постель. Ему не нужны сейчас ничье тепло, ничья дружба. Целый день он бегал как белка в колесе. Неужели он не заслужил нескольких часов отдыха и… нескольких тысяч гринов, с усмешкой подумал он.
Женю слегка потрясывало, но она чувствовала себя вполне сносно, все-таки коньяк помог. Когда «Массо» затормозил перед воротами двухэтажного особняка на Лермонтова, она напряглась, как струна.
Китаец посигналил. Ворота открылись.
Крестовский встретил их в домашнем халате, смущенный, обеспокоенный и растроганный. Женя кинулась к нему в объятия. Китаец без приглашения плюхнулся в большое кресло, стоявшее у камина, и спокойно наблюдал за отцом и дочерью, которые наперебой рассказывали друг другу о том, что пережили. Крестовский то и дело чмокал Женю в лоб, держал ее за руки, точно не верил в свое обретенное счастье, смотрел на нее сквозь слезы и блаженно улыбался.
– Женя, Женя, – как зачарованный повторял он.
Несмотря на то, что Крестовский в течение всего времени, пока Женя была в руках у Башкира, проявлял сумасшедшее беспокойство и прямо-таки неистовствовал, Китаец не мог предположить, что тот способен на такое проявление чувств. У Танина слипались глаза, но он не решался прервать эту душещипательную сцену и потребовать расчет. Ему казалось, что еще несколько минут и он провалится в сон. Наконец Крестовский вспомнил о его существовании. Он бережно усадил Женю в кресло и обратился к Танину:
– Я так вам благодарен…
Китаец подумал, что прилив благодарности Крестовского объясняется еще и тем, что он не остыл от радости обретения дочери целой и невредимой. Танин слабо улыбнулся.
– Я сейчас. – Крестовский покинул холл.
Китаец остался с Женей.
– Вам можно позавидовать, – с улыбкой сказал он, – ваш отец вас так любит!
– Да, мне повезло с ним, – немного смутилась Женя, – у него золотое сердце.
«Плюс еще финансовая возможность поддерживать золотой сердечный запас», – довольно цинично подумал Китаец, уставший от лицезрения трогательной сцены родственных объятий.
Возникший на пороге Крестовский пробудил в Китайце надежду на то, что ему в скором времени удастся покинуть этот дом.
– Вот вам за труды, хотя я отдаю себе отчет, что эта сумма бесконечно мала по сравнению с оказанной мне вами услугой, – витиевато высказался Олег Васильевич.
– Спасибо, – Китаец поднялся с кресла и, взяв деньги, сунул их в карман.
– Пересчитайте, – неловко улыбнулся Крестовский.
– Я вам верю. – Китаец улыбнулся Жене. – Разрешите откланяться. Если хотите знать, куда деваются подшипники, позвоните в понедельник моей секретарше, она вам все расскажет. Оба моих телефона вы знаете.
– Но… – Крестовский дернулся было, чтобы остановить уходящего Танина.
– До свидания.
Поспешность ухода Танина была продиктована не только его усталостью, но и тем, что он внезапно вспомнил о Лизе. Ведь она у него дома! Ждет его с ужином. Он был раздосадован этим обстоятельством, хотя сам дал ей такое задание. Само присутствие ее в такой час в его квартире способно было отравить радость, которая была дарована ему сознанием выполненного дела.
Минут через двадцать он мог созерцать ее на пороге своей квартиры, заспанную, но счастливую, завернутую в его махровый халат.
– Танин, – зевнула Лиза и кинулась ему на шею.
– Лиза, Лиза, я устал, как тысяча чертей. – Танин безуспешно пытался отцепить ее от себя.
Он протащил ее до гостиной и опустил на диван.
– Почему ты не спишь?
– Жду тебя, – с гордостью сказала Лиза.
– Но ведь уже начинает светать.
– А я ужин сготовила.
– Давай съедим его на завтрак, – скаламбурил Танин, сбрасывая с себя пиджак, – иди ложись, я буду спать здесь.
– Давай я помогу тебе раздеться.
– Могу тебя порадовать: нам будет чем заплатить за электричество…
– Ты нашел Крестовскую! – обрадованно воскликнула Лиза.
Танин кивнул.
– Но это еще не финал. Помнишь, что я обещал Тяпе? Его едва не отправили на тот свет. Мне нужно разобраться с Башкиром.
– Угу. – Лиза снова зевнула, глаза у нее тоже слипались.
– Как твой нос, болит?
– Угу. – Лиза засыпала в кресле.
Китаец поднял ее на руки и отнес в спальню. Она не сопротивлялась, только обвила руками его шею. Вернувшись в гостиную, он разделся, бросил кобуру на кресло и погасил свет. Вытянувшись на диване, он тут же уснул. Ему привиделся Цюй Юань. Он сошел с коня и сел на край постели, что-то нашептывая Танину. Китаец не мог разобрать слов, чувствуя на щеке только его прохладное дыхание. Вскоре дыхание стало теплеть, согревая кожу, а потом и вовсе жечь. Китаец провел рукой по щеке, отгоняя палящую тень, и открыл глаза. В темноте он увидел сидящую рядом фигуру. Она что-то шептала.
– Ну и не люби, и не надо… Я-то люблю… Ну и пожалуйста!
– Что ты здесь делаешь, Лиза? – Его голос прозвучал холодно и отстраненно, словно где-то в краю снега и льдов столкнулись два стеклянных шара.
Тень вздрогнула и замерла. Потом вдруг согнулась и скользнула под простыню.
– Ну я просто так полежу, – взмолилась Лиза, – что тебе, жалко?
– Лиза, я уволю тебя! – Китаец с ужасом почувствовал, что на Лизе ничего не надето.
Ее нагое трепетное тело пыталось как можно теснее прижаться к нему.
– Ну, Танин, – хныкала она.
Его недавние мысли о том, хочет ли он Лизу и когда, мгновенно заполонили его усталое сознание. Он вдруг испытал такое бешеное желание, что ему пришлось стиснуть в кулак всю свою волю, чтобы удержаться от поцелуя.
– Лиза, иди к черту! – прохрипел он, уже лаская ее.
– Ну Танин, ну миленький. – Лиза смеялась и плакала одновременно.
Чтобы свести свой плотский порыв к более невинной ласке, Китаец погрузил руки в ее густые кудри. Лиза словно окоченела. Она изо всех сил обняла Китайца и зажмурилась. Танин слышал, как, едва не выпрыгивая, бьется сердце в ее груди. Он нашел ртом ее разомкнутые, распухшие от полученной ею затрещины губы и… проснулся.
Было уже совсем светло. Китаец потер рукой глаза, отгоняя от себя видения. Пот струился со лба, по груди и между лопаток. Он прошел в спальню. Лиза спала мертвецким сном. Съехавшая простыня обнажила холмики ее грудей, правое бедро и ногу.
Китаец тупо уставился на нее, словно силясь связать воедино образ плачущей искусительницы из сна и это спящее дитя, чья невинная нагота не вызывала в нем ничего, кроме восхищения с оттенком недоумения, какое обычно рождает созерцание прекрасных форм.
Пошатываясь, он отправился в ванную, включил воду и встал под холодный душ. Сердце бешено стучало, ноги подкашивались. Приняв душ, он достал из бара бутылку «Дагестанского» и уединился с ней на кухне.
Несколькими часами позже Лиза нашла его спящим возле початой бутылки коньяка, стоявшей на столе. Его голова лежала на руках рядом с недопитой рюмкой.
Услышав ее шаги, Танин открыл глаза и выпрямился. Часы на стене показывали девять утра. Он наполнил рюмку коньяком и отправился с ней в гостиную. Сделав несколько глотков, поставил рюмку на подлокотник кресла, в которое с удовольствием провалился, а на колени водрузил телефонный аппарат.
– Привет, Юрий Николаевич, – сказал Китаец, когда услышал на том конце провода зычное «да» Тяпкина. – Ты еще жив?
– Твоими молитвами, сыщик, – узнал его Тяпа. – Помнишь, сколько у тебя осталось времени? Или хочешь попросить еще пару дней? Не дам, – отрезал он.
– Я на память не жалуюсь и просить ничего не буду, – сухо ответил Китаец. – Свою оплошность я исправил, нашел того, кто хотел лишить тебя твоей драгоценной жизни.
– Не тяни, – занервничал Тяпа. – Кто это?
– Я тебе называю его имя, и мы с тобой в расчете, ведь так?
– Так, так. Кто эта паскуда?
– Саша Башкирцев, знаешь такого?
– А доказательства, Китаец? – хмыкнул в трубку Тяпа.
– Ты прямо как на суде, – усмехнулся Китаец, – доказательства ему подавай. Ты сам у Башкира спроси. Я вам забил стрелку у шашлычной на двадцать втором километре.
Он объяснил, о какой шашлычной идет речь, и добавил:
– Может, еще Магарыч подгребет, у него тоже зуб на Башкира.
– Ладно, Китаец, – сурово произнес Тяпа, – если все будет так, как ты сказал, претензий к тебе не будет.
Танин опустил трубку на аппарат, поставил его рядом с собой и сделал несколько глотков коньяка. Поднявшись, он нашел сигареты, прикурив, глубоко затянулся и, подняв со стула пиджак, пошарил по карманам. Обнаружив помятый листок с номером телефона, снова провалился в кресле.
Ответили ему не сразу. Он насчитал дюжину звонков, пока на том конце сняли трубку. Танин узнал срывающийся на фальцет голос Димана.
– Выходной, – брякнул он и бросил трубку.
Набрав номер еще раз, Танин терпеливо дождался, когда связь установится, и, опередив Димана, сказал:
– Диман, мать твою, я Магарычу пожалуюсь, что ты невежлив с клиентами, он тебя в расход пустит.
– Кто говорит? – заинтересовался Диман.
– У меня есть информация для твоего шефа.
– А, это ты, – вспомнил Диман, – сейчас.
Китаец слышал в трубке отдаленные голоса, но слов было не разобрать. Через минуту в трубке раздался другой голос, более властный:
– Что ты хочешь за свою информацию? – требовательно спросили его.
– Ты – Магарыч? – уточнил Китаец.
– Так меня называют, – согласился собеседник.
– Хочешь узнать, кто твоего Пашку на тот свет отправил?
– Предположим, – осторожничал Магарыч, – тебе-то что с этого?
– Тот, кто это сделал, мне тоже напакостил, – усмехнулся Танин, – вот и хочу, чтобы кто-нибудь серьезный с ним разобрался.
– Ну и кто же это?
Откровенная лесть Китайца подействовала на Магарыча так, как он и рассчитывал.
– Это Башкир.
И Китаец, выложив Магарычу подробности встречи у шашлычной, опустил трубку. Отправив сопротивлявшуюся всеми силами Лизу домой, он вернулся в свою квартиру.
В понедельник в контору Китайца наведалась Яна. Она была взволнована и даже расстроена. Так показалось Танину на первый взгляд. Лиза, естественно, жестами, тоном и взглядами выразила неудовольствие по поводу визита ухоженной и разодетой дамочки с повадками укротительницы мужчин.
– Это твоих рук дело? – мрачно спросила она, прикурив от его зажигалки.
– Не понимаю, о чем ты?
– Ты радио слушаешь, телевизор смотришь? – Упав в кресло, Яна нервно замотала ногой.
– Очень редко, а что? – сделал невинные глаза Танин.
– А то, что Башкира убили! – выкрикнула она.
Выкрикнула и даже всхлипнула.
– Воды не налить? – заботливо поинтересовался Танин.
– Оставь свои штучки, – нетерпеливо отмахнулась она.
Танин пожал плечами.
– Расскажи, что произошло? – Он взглянул на нее одновременно внимательно и отстраненно, потом крикнул Лизу, попросил ее принести минералки и сварить кофе.
– На двадцать втором километре по Волгоградской трассе, рядом с шашлычной обнаружены пять трупов, в том числе и Башкир. – Губы у Яны тряслись.
– Я не думал, что ты так будешь реагировать, – с недоумением взглянул на нее Китаец. – Не забывай, этот молодчик убил твоего отца, да и тебя бы, если что, не пожалел.
– Да знаю, – с упрямым видом сказала Яна, стряхивая пепел с сигареты, – но все-таки… Он был мне не чужой.
– Не ожидал от тебя такой сентиментальности, хотя мне трудно судить… Человек – такое сложное существо… сложное до извращенности, – вздохнул Танин.
Лиза принесла стакан минералки и рапортовала, что кофе на подходе. Яна проводила ее завистливо-хищным взглядом и покачала головой:
– Теперь я понимаю, почему ты тогда… – Она осеклась – Лиза внесла поднос с двумя дымящимися чашками.
Китаец только усмехнулся. «Если бы ты знала, какие мне сны снятся, милочка!»
– В любом случае спасибо, – высокомерно бросила она, отхлебнула воды и поднялась с кресла.
– Пожалуйста, только я его не убивал. Может быть, кофе?
Яна, конечно, не поверила, она только снисходительно улыбнулась.
– Если что, – она достала из кармана шикарного пиджака с лейблом «Гуччи» визитку и покрутила ею в воздухе, – я воспользуюсь твоими услугами. Надеюсь, ты мне не откажешь?
– За скромное вознаграждение, – широко улыбнулся Китаец.
Вечером Китаец разыскал Инну. На этот раз они поехали к нему. Из квартиры он позвонил Бухману, и тот выложил ему все подробности стрельбы у шашлычной. Тяпа с Магарычом остались в живых, на время став союзниками. Китаец понимал, что эта кооперация долго не продлится. Но в момент, когда голова Инны покоилась у него на груди, а из динамиков плыл тягучий низкий голос Нины Саймон, ему было на это глубоко наплевать.
Она слабо кивнула. «Конечно, у нее стресс, – подумал Китаец, – провела в погребе двое суток, бедняжка».
– Не смотри на меня как на невесть откуда взявшегося сказочного спасителя, – ответил он на ее восхищенно-боязливый взгляд, – меня нанял твой отец. Он здорово переживал из-за всей этой истории. Мы едем к нему.
Женя откинула с лица слипшуюся от пота прядь, но взгляд ее продолжал быть тревожным и недоверчивым.
– Ты не веришь мне? – Китаец повернул к ней голову.
– Верю, – тихо проговорила Женя.
«Да, девчонка здорово напугана. – Танин искоса взглянул на нее. – Детишкам высокопоставленных чиновников не позавидуешь!»
Оставив психотерапевтические потуги, Танин молча закурил. За окном плыла монотонная чернота, на мгновение отступавшая перед мощными фарами «Массо», чтобы заново сомкнуться за его корпусом, подобно воде, принимающей в себя инородное тело. Дорога делала плавный изгиб за изгибом. Изредка попадались мостики, повисавшие над узкими протоками. Танин машинально сбавлял скорость и тут же прибавлял, едва очередной мостик убегал в ночь.
– Ничего, все придет в норму. – Китаец снова принялся утешать Женю. – Твой отец что-то говорил о Ялте, об Испании с Италией…
– В Ялте у меня бабушка, – рассеянно улыбнулась Женя.
– Поедешь к ней отдыхать… Прекрасный климат, сухой и жаркий. Не то что Сочи – сроду там сырость. Дожди… море и впрямь становится черным… – Китаец выпустил дым через тонкие ноздри.
– А мне можно?
– Сигарету? Конечно, я сразу не догадался. В моем представлении ты – маленькая Алиса, которую мне представился случай вызволить из Зазеркалья.
На губах Жени заиграла улыбка, выражающая симпатию и признательность. Китаец протянул ей пачку и, как только она достала оттуда сигарету, поднес зажигалку.
– Ты славный, – наивно сказала Женя, прикурив, – и такой сильный и ловкий!
– Это моя работа, – скромно ответил Танин, – просто она мне нравится, и я стараюсь делать ее хорошо.
Перед городом он достал из кармана сотовый и одной рукой набрал номер телефона Крестовского. Как он и ожидал, Олег Васильевич снял трубку почти сразу.
– Да, – нервно выкрикнул он в микрофон.
– Все кончено, Олег Васильевич, – сказал Китаец. – Женя со мной, встречайте.
Не дав Крестовскому опомниться, Китаец сунул трубку в карман.
Въехав в город, он сбросил скорость. Женя уже пришла в себя, она что-то рассказывала ему о своих поездках за границу. Он слушал вполуха. Красочные страны, яркие впечатления и открытия Жени цветной поволокой висели перед его взором, клубились, таяли, не оставляя следа. Он думал сейчас о другом. Ему было сорок, и он знал, что люди везде одинаковы, как, в принципе, одинаковы и преследующие их коллизии и проблемы. Любовь и смерть везде являются загадками. Люди по-разному интерпретируют их, но живут-то они в гуще символов, сотворенных из своих представлений об этих безднах. И это главное. Какими бы ни были эти представления, они вечно будут наивными… Несмотря на технический прогресс. Несмотря на разницу мировоззрений и образа жизни. В том и состоит очарование жизни.
Он довезет Женю до дома, сдаст ее отцу с рук на руки, приедет к себе, выпьет коньяка и ляжет в постель. Ему не нужны сейчас ничье тепло, ничья дружба. Целый день он бегал как белка в колесе. Неужели он не заслужил нескольких часов отдыха и… нескольких тысяч гринов, с усмешкой подумал он.
Женю слегка потрясывало, но она чувствовала себя вполне сносно, все-таки коньяк помог. Когда «Массо» затормозил перед воротами двухэтажного особняка на Лермонтова, она напряглась, как струна.
Китаец посигналил. Ворота открылись.
Крестовский встретил их в домашнем халате, смущенный, обеспокоенный и растроганный. Женя кинулась к нему в объятия. Китаец без приглашения плюхнулся в большое кресло, стоявшее у камина, и спокойно наблюдал за отцом и дочерью, которые наперебой рассказывали друг другу о том, что пережили. Крестовский то и дело чмокал Женю в лоб, держал ее за руки, точно не верил в свое обретенное счастье, смотрел на нее сквозь слезы и блаженно улыбался.
– Женя, Женя, – как зачарованный повторял он.
Несмотря на то, что Крестовский в течение всего времени, пока Женя была в руках у Башкира, проявлял сумасшедшее беспокойство и прямо-таки неистовствовал, Китаец не мог предположить, что тот способен на такое проявление чувств. У Танина слипались глаза, но он не решался прервать эту душещипательную сцену и потребовать расчет. Ему казалось, что еще несколько минут и он провалится в сон. Наконец Крестовский вспомнил о его существовании. Он бережно усадил Женю в кресло и обратился к Танину:
– Я так вам благодарен…
Китаец подумал, что прилив благодарности Крестовского объясняется еще и тем, что он не остыл от радости обретения дочери целой и невредимой. Танин слабо улыбнулся.
– Я сейчас. – Крестовский покинул холл.
Китаец остался с Женей.
– Вам можно позавидовать, – с улыбкой сказал он, – ваш отец вас так любит!
– Да, мне повезло с ним, – немного смутилась Женя, – у него золотое сердце.
«Плюс еще финансовая возможность поддерживать золотой сердечный запас», – довольно цинично подумал Китаец, уставший от лицезрения трогательной сцены родственных объятий.
Возникший на пороге Крестовский пробудил в Китайце надежду на то, что ему в скором времени удастся покинуть этот дом.
– Вот вам за труды, хотя я отдаю себе отчет, что эта сумма бесконечно мала по сравнению с оказанной мне вами услугой, – витиевато высказался Олег Васильевич.
– Спасибо, – Китаец поднялся с кресла и, взяв деньги, сунул их в карман.
– Пересчитайте, – неловко улыбнулся Крестовский.
– Я вам верю. – Китаец улыбнулся Жене. – Разрешите откланяться. Если хотите знать, куда деваются подшипники, позвоните в понедельник моей секретарше, она вам все расскажет. Оба моих телефона вы знаете.
– Но… – Крестовский дернулся было, чтобы остановить уходящего Танина.
– До свидания.
***
Поспешность ухода Танина была продиктована не только его усталостью, но и тем, что он внезапно вспомнил о Лизе. Ведь она у него дома! Ждет его с ужином. Он был раздосадован этим обстоятельством, хотя сам дал ей такое задание. Само присутствие ее в такой час в его квартире способно было отравить радость, которая была дарована ему сознанием выполненного дела.
Минут через двадцать он мог созерцать ее на пороге своей квартиры, заспанную, но счастливую, завернутую в его махровый халат.
– Танин, – зевнула Лиза и кинулась ему на шею.
– Лиза, Лиза, я устал, как тысяча чертей. – Танин безуспешно пытался отцепить ее от себя.
Он протащил ее до гостиной и опустил на диван.
– Почему ты не спишь?
– Жду тебя, – с гордостью сказала Лиза.
– Но ведь уже начинает светать.
– А я ужин сготовила.
– Давай съедим его на завтрак, – скаламбурил Танин, сбрасывая с себя пиджак, – иди ложись, я буду спать здесь.
– Давай я помогу тебе раздеться.
– Могу тебя порадовать: нам будет чем заплатить за электричество…
– Ты нашел Крестовскую! – обрадованно воскликнула Лиза.
Танин кивнул.
– Но это еще не финал. Помнишь, что я обещал Тяпе? Его едва не отправили на тот свет. Мне нужно разобраться с Башкиром.
– Угу. – Лиза снова зевнула, глаза у нее тоже слипались.
– Как твой нос, болит?
– Угу. – Лиза засыпала в кресле.
Китаец поднял ее на руки и отнес в спальню. Она не сопротивлялась, только обвила руками его шею. Вернувшись в гостиную, он разделся, бросил кобуру на кресло и погасил свет. Вытянувшись на диване, он тут же уснул. Ему привиделся Цюй Юань. Он сошел с коня и сел на край постели, что-то нашептывая Танину. Китаец не мог разобрать слов, чувствуя на щеке только его прохладное дыхание. Вскоре дыхание стало теплеть, согревая кожу, а потом и вовсе жечь. Китаец провел рукой по щеке, отгоняя палящую тень, и открыл глаза. В темноте он увидел сидящую рядом фигуру. Она что-то шептала.
– Ну и не люби, и не надо… Я-то люблю… Ну и пожалуйста!
– Что ты здесь делаешь, Лиза? – Его голос прозвучал холодно и отстраненно, словно где-то в краю снега и льдов столкнулись два стеклянных шара.
Тень вздрогнула и замерла. Потом вдруг согнулась и скользнула под простыню.
– Ну я просто так полежу, – взмолилась Лиза, – что тебе, жалко?
– Лиза, я уволю тебя! – Китаец с ужасом почувствовал, что на Лизе ничего не надето.
Ее нагое трепетное тело пыталось как можно теснее прижаться к нему.
– Ну, Танин, – хныкала она.
Его недавние мысли о том, хочет ли он Лизу и когда, мгновенно заполонили его усталое сознание. Он вдруг испытал такое бешеное желание, что ему пришлось стиснуть в кулак всю свою волю, чтобы удержаться от поцелуя.
– Лиза, иди к черту! – прохрипел он, уже лаская ее.
– Ну Танин, ну миленький. – Лиза смеялась и плакала одновременно.
Чтобы свести свой плотский порыв к более невинной ласке, Китаец погрузил руки в ее густые кудри. Лиза словно окоченела. Она изо всех сил обняла Китайца и зажмурилась. Танин слышал, как, едва не выпрыгивая, бьется сердце в ее груди. Он нашел ртом ее разомкнутые, распухшие от полученной ею затрещины губы и… проснулся.
Было уже совсем светло. Китаец потер рукой глаза, отгоняя от себя видения. Пот струился со лба, по груди и между лопаток. Он прошел в спальню. Лиза спала мертвецким сном. Съехавшая простыня обнажила холмики ее грудей, правое бедро и ногу.
Китаец тупо уставился на нее, словно силясь связать воедино образ плачущей искусительницы из сна и это спящее дитя, чья невинная нагота не вызывала в нем ничего, кроме восхищения с оттенком недоумения, какое обычно рождает созерцание прекрасных форм.
Пошатываясь, он отправился в ванную, включил воду и встал под холодный душ. Сердце бешено стучало, ноги подкашивались. Приняв душ, он достал из бара бутылку «Дагестанского» и уединился с ней на кухне.
Несколькими часами позже Лиза нашла его спящим возле початой бутылки коньяка, стоявшей на столе. Его голова лежала на руках рядом с недопитой рюмкой.
***
Услышав ее шаги, Танин открыл глаза и выпрямился. Часы на стене показывали девять утра. Он наполнил рюмку коньяком и отправился с ней в гостиную. Сделав несколько глотков, поставил рюмку на подлокотник кресла, в которое с удовольствием провалился, а на колени водрузил телефонный аппарат.
– Привет, Юрий Николаевич, – сказал Китаец, когда услышал на том конце провода зычное «да» Тяпкина. – Ты еще жив?
– Твоими молитвами, сыщик, – узнал его Тяпа. – Помнишь, сколько у тебя осталось времени? Или хочешь попросить еще пару дней? Не дам, – отрезал он.
– Я на память не жалуюсь и просить ничего не буду, – сухо ответил Китаец. – Свою оплошность я исправил, нашел того, кто хотел лишить тебя твоей драгоценной жизни.
– Не тяни, – занервничал Тяпа. – Кто это?
– Я тебе называю его имя, и мы с тобой в расчете, ведь так?
– Так, так. Кто эта паскуда?
– Саша Башкирцев, знаешь такого?
– А доказательства, Китаец? – хмыкнул в трубку Тяпа.
– Ты прямо как на суде, – усмехнулся Китаец, – доказательства ему подавай. Ты сам у Башкира спроси. Я вам забил стрелку у шашлычной на двадцать втором километре.
Он объяснил, о какой шашлычной идет речь, и добавил:
– Может, еще Магарыч подгребет, у него тоже зуб на Башкира.
– Ладно, Китаец, – сурово произнес Тяпа, – если все будет так, как ты сказал, претензий к тебе не будет.
Танин опустил трубку на аппарат, поставил его рядом с собой и сделал несколько глотков коньяка. Поднявшись, он нашел сигареты, прикурив, глубоко затянулся и, подняв со стула пиджак, пошарил по карманам. Обнаружив помятый листок с номером телефона, снова провалился в кресле.
Ответили ему не сразу. Он насчитал дюжину звонков, пока на том конце сняли трубку. Танин узнал срывающийся на фальцет голос Димана.
– Выходной, – брякнул он и бросил трубку.
Набрав номер еще раз, Танин терпеливо дождался, когда связь установится, и, опередив Димана, сказал:
– Диман, мать твою, я Магарычу пожалуюсь, что ты невежлив с клиентами, он тебя в расход пустит.
– Кто говорит? – заинтересовался Диман.
– У меня есть информация для твоего шефа.
– А, это ты, – вспомнил Диман, – сейчас.
Китаец слышал в трубке отдаленные голоса, но слов было не разобрать. Через минуту в трубке раздался другой голос, более властный:
– Что ты хочешь за свою информацию? – требовательно спросили его.
– Ты – Магарыч? – уточнил Китаец.
– Так меня называют, – согласился собеседник.
– Хочешь узнать, кто твоего Пашку на тот свет отправил?
– Предположим, – осторожничал Магарыч, – тебе-то что с этого?
– Тот, кто это сделал, мне тоже напакостил, – усмехнулся Танин, – вот и хочу, чтобы кто-нибудь серьезный с ним разобрался.
– Ну и кто же это?
Откровенная лесть Китайца подействовала на Магарыча так, как он и рассчитывал.
– Это Башкир.
И Китаец, выложив Магарычу подробности встречи у шашлычной, опустил трубку. Отправив сопротивлявшуюся всеми силами Лизу домой, он вернулся в свою квартиру.
***
В понедельник в контору Китайца наведалась Яна. Она была взволнована и даже расстроена. Так показалось Танину на первый взгляд. Лиза, естественно, жестами, тоном и взглядами выразила неудовольствие по поводу визита ухоженной и разодетой дамочки с повадками укротительницы мужчин.
– Это твоих рук дело? – мрачно спросила она, прикурив от его зажигалки.
– Не понимаю, о чем ты?
– Ты радио слушаешь, телевизор смотришь? – Упав в кресло, Яна нервно замотала ногой.
– Очень редко, а что? – сделал невинные глаза Танин.
– А то, что Башкира убили! – выкрикнула она.
Выкрикнула и даже всхлипнула.
– Воды не налить? – заботливо поинтересовался Танин.
– Оставь свои штучки, – нетерпеливо отмахнулась она.
Танин пожал плечами.
– Расскажи, что произошло? – Он взглянул на нее одновременно внимательно и отстраненно, потом крикнул Лизу, попросил ее принести минералки и сварить кофе.
– На двадцать втором километре по Волгоградской трассе, рядом с шашлычной обнаружены пять трупов, в том числе и Башкир. – Губы у Яны тряслись.
– Я не думал, что ты так будешь реагировать, – с недоумением взглянул на нее Китаец. – Не забывай, этот молодчик убил твоего отца, да и тебя бы, если что, не пожалел.
– Да знаю, – с упрямым видом сказала Яна, стряхивая пепел с сигареты, – но все-таки… Он был мне не чужой.
– Не ожидал от тебя такой сентиментальности, хотя мне трудно судить… Человек – такое сложное существо… сложное до извращенности, – вздохнул Танин.
Лиза принесла стакан минералки и рапортовала, что кофе на подходе. Яна проводила ее завистливо-хищным взглядом и покачала головой:
– Теперь я понимаю, почему ты тогда… – Она осеклась – Лиза внесла поднос с двумя дымящимися чашками.
Китаец только усмехнулся. «Если бы ты знала, какие мне сны снятся, милочка!»
– В любом случае спасибо, – высокомерно бросила она, отхлебнула воды и поднялась с кресла.
– Пожалуйста, только я его не убивал. Может быть, кофе?
Яна, конечно, не поверила, она только снисходительно улыбнулась.
– Если что, – она достала из кармана шикарного пиджака с лейблом «Гуччи» визитку и покрутила ею в воздухе, – я воспользуюсь твоими услугами. Надеюсь, ты мне не откажешь?
– За скромное вознаграждение, – широко улыбнулся Китаец.
Вечером Китаец разыскал Инну. На этот раз они поехали к нему. Из квартиры он позвонил Бухману, и тот выложил ему все подробности стрельбы у шашлычной. Тяпа с Магарычом остались в живых, на время став союзниками. Китаец понимал, что эта кооперация долго не продлится. Но в момент, когда голова Инны покоилась у него на груди, а из динамиков плыл тягучий низкий голос Нины Саймон, ему было на это глубоко наплевать.