Страница:
Сергей Сергеев
Штаны
Глава 1. «Живая» ткань
На Москву опустился туман. За окном промелькнула излучина реки, из которой чудесным образом испарился силуэт недостроенной высотки. Циклопические контуры с зияющими окнами и пустыми проемами, продуваемыми всеми ветрами, стерла добрая рука невидимого волшебника.
Здание университета оторвалось от земли и лишилось верхних этажей, растворившихся в зыбком воздухе.
– Самолет-то взлетит? – скептически поинтересовался президент, с неохотой отвернувшись от завораживающего пейзажа.
– Не в такую погоду летали, – бодро заверил руководитель кремлевской администрации Дюк, получивший аристократический титул за приглушенную куртуазность в старопетербургском стиле.
Он старательно подсовывал шефу документы в надежде, что первое лицо успеет просмотреть бумаги и начертать высочайшие распоряжения до отлета в далекий и, как предупреждали, чрезмерно жаркий Сингапур.
– Туман, – многозначительно сообщил верховный жрец, незаметным жестом отодвигая бумаги и таким образом ловко уклоняясь от служебных обязанностей.
– Да. Снег обещали. Уже ноябрь. Пора вроде.
– Никакого снега, туман.
– Указ об отставке главного предсказателя погоды уже подписан.
– А может, еще и выпадет. К вечеру.
Помолчали.
Президент не мог и не хотел отрываться от картинок за внешними пределами металлической капсулы «членовоза», мчащегося в аэропорт.
Суконный язык казенных бумаг и нереальная красота, облаченная в ватный, вязкий, густой туман, не дружили, не ладили и не совмещались друг с другом. Волшебство отвергало повседневность. Либо одно, либо другое.
«Надо же! Природа не терпит середины. Даже в этом. Ничего не поделаешь».
– На месте посмотрим, время еще будет, – пообещал президент.
Дюк тяжело вздохнул – подсунуть не удалось. Сложил белеющие в полумраке бумаги и бросил их в папку. Притулившись на коленях, она своим несчастным видом сочувствовала и сопереживала: «Опять не успеем, а жаль».
Как поднимающаяся перед броском кобра, нить вытягивалась из упругой массы. Перед тем как она станет тканью, ее опрыскивали маслянистой жидкостью, слегка вспенивающейся, а затем исчезающей.
Перед экранами застыли чем-то похожие друг на друга мужские силуэты.
– Состав не улетучивается? – спросил брюнет в темно-синем костюме и дорогом галстуке, смахивающий на чиновника или банкира. На плечи он набросил белый халат.
– А с какой стати? Полностью пропитывает ткань. И почти сразу высыхает, – пояснил более высокий, широкий в плечах мужчина, поправляя очки в роговой оправе.
Судя по уверенным жестам и свободной манере держаться, он и был хозяином кабинета. Это подтверждала табличка на рабочем столе: «Громов Петр Аркадьевич, заместитель директора института биотехнологий»[1].
– Я думал, это сложнее, – разочарованно заметил Игорь Ратов, выступающий в роли гостя.
Он не виделся с Громовым почти полгода, и вот довелось пересечься по служебной необходимости. Конечно, тревожили сомнения, а не вызовет ли встреча раздражение и зудящую неприязнь, которых Громов в общем-то не заслуживал.
Примерно полгода назад у него случилась скоротечная любовь с Марикой, в то время невестой, а ныне юной супругой Ратова. Но ведь Громов спас ее в экстремальной ситуации, которая могла закончиться похищением и, возможно, физическим устранением. Заодно он крепко выручил и самого Ратова.
Конечно, Игорь был за это благодарен, но временами его душила горечь обиды, поднимающаяся, словно черная грязь со дна болота.
К счастью, воссоединение друзей прошло легко и естественно, чему Ратов был рад. Но голова действительно болела. Перебрал накануне. Может, именно потому, что с волнением ждал встречи, которой и хотел, и одновременно опасался. Вообще, надо бы завязывать с выпивкой. А то без стакана коньяка или виски на ночь уже и заснуть трудно.
– Технология практически не отличается от ткацкого производства, – терпеливо пояснял Громов. – Все дело в присадках. Пропитать нить можно любой жидкостью, любым лекарством.
– Или ядом? – тяжело вздохнул Ратов. – Вчера побывал в новом ресторане приятеля на Пречистенке. Кормит вкусно. Но главное – вид из окон и дизайн. Как удалось такое место оторвать! Успех гарантирован.
– Бледно выглядишь. Устал?
– Потом еще поехали в ночной клуб. Не надо было, – простонал Игорь.
– С Марикой? – поинтересовался Громов.
«Не забыл ее! Вон как глазами сверкнул. Странно, но меня это даже не раздражает. По причине отравления организма», – подумал Ратов.
– Марика не смогла. Да и компания подобралась чисто мужская.
– Как она поживает? – не удержался от вопроса Громов.
– Как поживает? Нормально поживает, – проворчал Ратов, давая понять, что не настроен обсуждать свою личную жизнь.
Петр вправе думать что угодно. Для него эта сфера закрыта, а так будем дружить, конечно. «Любовная история», приключившаяся на Сахалине, осталась в прошлом.
Проехали!
– Да, совершенно верно, – безмятежно продолжил Громов. – Пропитать нити можно любым составом. Цель – сконструировать ткань, воздействующую на биохимические процессы в организме человека. В этом своеобразие метода.
– На Нобелевскую потянет?
– Создание «умных» тканей можно сравнить с изобретением антибиотиков и ядерной бомбы. Но каждое сравнение хромает.
– Значит, не бомба. Это успокаивает. И получится?
– А то! – уверенно сказал Петр. – Уже получилось.
Обстановка президентского кабинета в здании пассажирского терминала не оставляла никаких лазеек, чтобы отвлечься от чтения документов и исполнения других не менее важных государственных дел. На стене, прямо над креслом, посетители могли видеть герб страны. Он словно предупреждал о неполном служебном соответствии.
Обстановка напоминала Кремль. Как будто и не выезжали. Промелькнувшие за окном пейзажи и туман остались в прошлом – зыбким и случайным наваждением.
За столиком напротив, по правую руку, устроился Дюк, слева расположился начальник контрольного управления кремлевской администрации Червоненко, полнеющий красивый мужчина с крупным волевым подбородком и жестким взглядом, в прошлом сокурсник президента на юридическом факультете универа. Его не без оснований считали одним из ключевых игроков в личной команде главы государства.
Собрались все свои. В кабинете стало как-то особенно уютно, комфортно и даже безмятежно. Но нужно исполнять распределенные роли. И никуда от этого не денешься.
– Подготовьте документы по госкорпорациям. Я сказал вчера в послании, что они будут закрыты или преобразованы в акционерные общества. Никаких недопониманий быть не может. Все предельно ясно.
Дюк и Червоненко дружно кивнули.
– Вопрос принципиальный, – не успокоился президент. – Возьмите на контроль, чтобы бюрократы не замотали. Много умельцев развелось – спускать на тормозах. Ни мозгов, ни совести. В случае чего – по рукам! Проверьте проекты распоряжений. К моему возвращению все должно быть готово. И будем запускать.
Он демонстрировал озабоченность, но выглядел расслабленным и довольным. Сердце грела уверенность, что без конфликтов и ненужного напряжения, изящно, как блестящую шахматную партию, удалось разрешить важнейшую проблему – очертить, разграничить, окружить красными флажками границы деятельности Кремля и правительства.
Пусть Белый дом тянет «старую экономику», а у президента и его администрации другое предназначение – модернизация всей страны. Другими словами, Кремль будет заниматься стратегией, а правительство – текущим управлением.
Так и должно быть. Не отвлекали бы еще на форс-мажор. Там ухнет, здесь жахнет – и все по причине скудоумия и воровства. Только хочешь заняться чем-то реально важным, тут же случается катастрофа.
Как нарочно.
– Покажи отклики на мое послание, – президент повернулся к Дюку, который моментально, словно козыри из колоды, метнул на стол пачку документов, наконец-то облегчив свою многострадальную папку.
Совсем свежие, горячие. Калачи из печи. И чернила не успели просохнуть.
– Посмотрим, – президент пробежал по диагонали информационные сводки и не удержался от недовольной гримасы.
«Весь мир аплодирует, это понятно. Всегда так пишут. Но вот это что такое? Подсовывают одну и ту же мысль. Причем разные ведомства. Сговорились? Диагноз российским проблемам, видите ли, поставлен, но лекарство не найдено. Он что, врач? Микстуру должен выписывать? Не чересчур? А может, и правда – подделали реакцию. Везде нынче химичат. Нужно подумать».
– Фондовый рынок отреагировал?
– Вчера российские акции подешевели, – смиренным голосом доложил Дюк. – Появились сообщения о безработице в США. Не очень радостные – рынок тут же отреагировал.
– Нас каким боком это касается? Не успели прочитать послание? Разница во времени сказалась? А что сегодня? – спросил президент.
– Курс акций упадет на всех площадках. Тринадцатое число, пятница. Суеверный народ, – с задушевной улыбкой вмешался в разговор Червоненко.
И очень вовремя. Дюк взглядом поблагодарил находчивого компаньона, а президент вновь заглянул в бумаги.
В списке самых влиятельных людей планеты, составленном журналом «Форбс», первое место занял президент США, нобелевский лауреат Барак Обама, за ним следуют председатель КНР и далее премьер-министр России. А вот заместитель председателя правительства Сазонов оказался влиятельнее нынешнего российского президента (42-е и 43-е места соответственно), сообщала со ссылкой на мировые агентства пресс-служба Кремля.
– В самолете посмотрю, – сдержанно заметил президент, возвращая бумаги Дюку, – лететь долго. И нудно. А нет чего-нибудь интересного?
– Любопытный проект «умной» одежды, – тонко улыбнулся Дюк.
– Фантастика?
– Реальность, причем у нас.
– Умная экономика – понятно. Где умные люди, там и экономика не глупая. А одежда? Хотя погоди. Что-то я слышал. Опять нано? Сейчас нанотехнологиями все подряд называют. Туфта какая-нибудь?
– Перспективный проект.
– Ладно. С него и начнем. Как только взлетим.
– Суть метода состоит в следующем, – в академичной манере, тягомотно, но убедительно излагал Громов. – Слышал о втирании лекарств в кожу?
– Ну конечно, – Ратов мигнул страдальческими глазами человека, которого мучают угрызения совести и терзает жажда.
– Приведу пример из народной медицины. Не нашей, а индийской. Для экзотики. Индийцы втирают в пятки больным сахарным диабетом сок растения кортума. Примерно через месяц признаки заболевания исчезают.
– Рад за них.
– А теперь представь, что мы создаем специальные пропитки, которые обеспечивают конкретный эффект – антиревматический, антиаллергический, защиту от грибков, кислот, масел. Ну например, одежда самостоятельно очищается от следов внешнего воздействия. Для этого нити пропитывают колониями специально подобранных или выведенных бактерий. Одни устраняют пот, другие оберегают от инфекций, третьи – от воды и физических повреждений. Можно нейтрализовать радиацию, химическое и бактериологическое заражение.
– После ядерного взрыва?
– Или утечки радиации. Это технологии двойного назначения. Сейчас используются в военных целях, но скоро начнется массовое производство «живой» одежды.
– Где самые интересные исследования? В США?
– У американцев системный подход. Решают сразу весь комплекс проблем. Но в европейских странах часто находят более остроумные решения. Объем инвестиций на порядок ниже, а результаты – потрясающие. Итальянцы, например, применяют аэрогель. Уникальное вещество! На 99,8 процента состоит из воздуха. Одежда из аэрогеля согревает при морозе до 80 градусов. Другие страны используют оптиковолокно, молочный протеин, полимеры.
– Все ткани искусственные?
– В основном создаются новые ткани. Но возможен и другой путь. Некоторые натуральные волокна сами по себе обладают особыми природными качествами. Например, лен. Без всяких добавок задерживает рост бактерий, грибков, останавливает кровотечение, залечивает раны. Говоря профессиональным языком, обладает огромной синергией к возможностям человеческого организма.
– Пытаешься копировать лен?
– Какой в этом смысл? Мы усиливаем естественные качества волокон. И расширяем спектр воздействия. Тут аналогия с втиранием лекарств почти полная. Одна из японских компаний вводит в волокна химический провитамин, который в контакте с человеческой кожей превращается в витамин С.
– А если мне не нужен витамин С?
– После вчерашнего тебе вообще лучше обойтись холодным пивом. Или рассолом. Рекомендую капустный. Ты, кстати, не просматривал биохимический анализ крови? Так, ради любопытства. Видел? Ну и замечательно. Обрати внимание, всегда указывают «от» и «до». Если программируешь степень воздействия на организм в этих пределах или даже приближаешь его к любой из верхних планок, вреда не будет. Примерно так.
– Теперь ясно. Какую субстанцию в ткань забодяжил, брателло!
– А вот это самое интересное. При создании нити можно впрыскивать все, что угодно. Если не вредит организму.
– Главный принцип медицины – «не навреди».
– В данном случае создается ткань с рабочим названием турбо. Она самостоятельно проводит биохимический анализ и реагирует на недостаток жизненно важных гормонов, витаминов, ослабленность организма, усталость, утрату иммунитета.
– Присматривается, взвешивает все «за» и «против», а потом как вдует.
– Верное замечание. Вдует. В прямом смысле слова.
– Не понял!
– Турбоэффект достигается выделением так называемых гормонов счастья. А они в свою очередь стимулируют жизненные силы, творческие возможности, работоспособность. Ну и конечно, повышают сексуальную активность. Причем весьма существенно.
– Что повышают? – сдавленным голосом переспросил Ратов.
– Что нужно, то и повышают, – сказал Громов. – Хотя можно предусмотреть и прямо противоположный эффект. Не будут повышать.
– А вот с этим я не согласен! Категорически!
Здание университета оторвалось от земли и лишилось верхних этажей, растворившихся в зыбком воздухе.
– Самолет-то взлетит? – скептически поинтересовался президент, с неохотой отвернувшись от завораживающего пейзажа.
– Не в такую погоду летали, – бодро заверил руководитель кремлевской администрации Дюк, получивший аристократический титул за приглушенную куртуазность в старопетербургском стиле.
Он старательно подсовывал шефу документы в надежде, что первое лицо успеет просмотреть бумаги и начертать высочайшие распоряжения до отлета в далекий и, как предупреждали, чрезмерно жаркий Сингапур.
– Туман, – многозначительно сообщил верховный жрец, незаметным жестом отодвигая бумаги и таким образом ловко уклоняясь от служебных обязанностей.
– Да. Снег обещали. Уже ноябрь. Пора вроде.
– Никакого снега, туман.
– Указ об отставке главного предсказателя погоды уже подписан.
– А может, еще и выпадет. К вечеру.
Помолчали.
Президент не мог и не хотел отрываться от картинок за внешними пределами металлической капсулы «членовоза», мчащегося в аэропорт.
Суконный язык казенных бумаг и нереальная красота, облаченная в ватный, вязкий, густой туман, не дружили, не ладили и не совмещались друг с другом. Волшебство отвергало повседневность. Либо одно, либо другое.
«Надо же! Природа не терпит середины. Даже в этом. Ничего не поделаешь».
– На месте посмотрим, время еще будет, – пообещал президент.
Дюк тяжело вздохнул – подсунуть не удалось. Сложил белеющие в полумраке бумаги и бросил их в папку. Притулившись на коленях, она своим несчастным видом сочувствовала и сопереживала: «Опять не успеем, а жаль».
Как поднимающаяся перед броском кобра, нить вытягивалась из упругой массы. Перед тем как она станет тканью, ее опрыскивали маслянистой жидкостью, слегка вспенивающейся, а затем исчезающей.
Перед экранами застыли чем-то похожие друг на друга мужские силуэты.
– Состав не улетучивается? – спросил брюнет в темно-синем костюме и дорогом галстуке, смахивающий на чиновника или банкира. На плечи он набросил белый халат.
– А с какой стати? Полностью пропитывает ткань. И почти сразу высыхает, – пояснил более высокий, широкий в плечах мужчина, поправляя очки в роговой оправе.
Судя по уверенным жестам и свободной манере держаться, он и был хозяином кабинета. Это подтверждала табличка на рабочем столе: «Громов Петр Аркадьевич, заместитель директора института биотехнологий»[1].
– Я думал, это сложнее, – разочарованно заметил Игорь Ратов, выступающий в роли гостя.
Он не виделся с Громовым почти полгода, и вот довелось пересечься по служебной необходимости. Конечно, тревожили сомнения, а не вызовет ли встреча раздражение и зудящую неприязнь, которых Громов в общем-то не заслуживал.
Примерно полгода назад у него случилась скоротечная любовь с Марикой, в то время невестой, а ныне юной супругой Ратова. Но ведь Громов спас ее в экстремальной ситуации, которая могла закончиться похищением и, возможно, физическим устранением. Заодно он крепко выручил и самого Ратова.
Конечно, Игорь был за это благодарен, но временами его душила горечь обиды, поднимающаяся, словно черная грязь со дна болота.
К счастью, воссоединение друзей прошло легко и естественно, чему Ратов был рад. Но голова действительно болела. Перебрал накануне. Может, именно потому, что с волнением ждал встречи, которой и хотел, и одновременно опасался. Вообще, надо бы завязывать с выпивкой. А то без стакана коньяка или виски на ночь уже и заснуть трудно.
– Технология практически не отличается от ткацкого производства, – терпеливо пояснял Громов. – Все дело в присадках. Пропитать нить можно любой жидкостью, любым лекарством.
– Или ядом? – тяжело вздохнул Ратов. – Вчера побывал в новом ресторане приятеля на Пречистенке. Кормит вкусно. Но главное – вид из окон и дизайн. Как удалось такое место оторвать! Успех гарантирован.
– Бледно выглядишь. Устал?
– Потом еще поехали в ночной клуб. Не надо было, – простонал Игорь.
– С Марикой? – поинтересовался Громов.
«Не забыл ее! Вон как глазами сверкнул. Странно, но меня это даже не раздражает. По причине отравления организма», – подумал Ратов.
– Марика не смогла. Да и компания подобралась чисто мужская.
– Как она поживает? – не удержался от вопроса Громов.
– Как поживает? Нормально поживает, – проворчал Ратов, давая понять, что не настроен обсуждать свою личную жизнь.
Петр вправе думать что угодно. Для него эта сфера закрыта, а так будем дружить, конечно. «Любовная история», приключившаяся на Сахалине, осталась в прошлом.
Проехали!
– Да, совершенно верно, – безмятежно продолжил Громов. – Пропитать нити можно любым составом. Цель – сконструировать ткань, воздействующую на биохимические процессы в организме человека. В этом своеобразие метода.
– На Нобелевскую потянет?
– Создание «умных» тканей можно сравнить с изобретением антибиотиков и ядерной бомбы. Но каждое сравнение хромает.
– Значит, не бомба. Это успокаивает. И получится?
– А то! – уверенно сказал Петр. – Уже получилось.
Обстановка президентского кабинета в здании пассажирского терминала не оставляла никаких лазеек, чтобы отвлечься от чтения документов и исполнения других не менее важных государственных дел. На стене, прямо над креслом, посетители могли видеть герб страны. Он словно предупреждал о неполном служебном соответствии.
Обстановка напоминала Кремль. Как будто и не выезжали. Промелькнувшие за окном пейзажи и туман остались в прошлом – зыбким и случайным наваждением.
За столиком напротив, по правую руку, устроился Дюк, слева расположился начальник контрольного управления кремлевской администрации Червоненко, полнеющий красивый мужчина с крупным волевым подбородком и жестким взглядом, в прошлом сокурсник президента на юридическом факультете универа. Его не без оснований считали одним из ключевых игроков в личной команде главы государства.
Собрались все свои. В кабинете стало как-то особенно уютно, комфортно и даже безмятежно. Но нужно исполнять распределенные роли. И никуда от этого не денешься.
– Подготовьте документы по госкорпорациям. Я сказал вчера в послании, что они будут закрыты или преобразованы в акционерные общества. Никаких недопониманий быть не может. Все предельно ясно.
Дюк и Червоненко дружно кивнули.
– Вопрос принципиальный, – не успокоился президент. – Возьмите на контроль, чтобы бюрократы не замотали. Много умельцев развелось – спускать на тормозах. Ни мозгов, ни совести. В случае чего – по рукам! Проверьте проекты распоряжений. К моему возвращению все должно быть готово. И будем запускать.
Он демонстрировал озабоченность, но выглядел расслабленным и довольным. Сердце грела уверенность, что без конфликтов и ненужного напряжения, изящно, как блестящую шахматную партию, удалось разрешить важнейшую проблему – очертить, разграничить, окружить красными флажками границы деятельности Кремля и правительства.
Пусть Белый дом тянет «старую экономику», а у президента и его администрации другое предназначение – модернизация всей страны. Другими словами, Кремль будет заниматься стратегией, а правительство – текущим управлением.
Так и должно быть. Не отвлекали бы еще на форс-мажор. Там ухнет, здесь жахнет – и все по причине скудоумия и воровства. Только хочешь заняться чем-то реально важным, тут же случается катастрофа.
Как нарочно.
– Покажи отклики на мое послание, – президент повернулся к Дюку, который моментально, словно козыри из колоды, метнул на стол пачку документов, наконец-то облегчив свою многострадальную папку.
Совсем свежие, горячие. Калачи из печи. И чернила не успели просохнуть.
– Посмотрим, – президент пробежал по диагонали информационные сводки и не удержался от недовольной гримасы.
«Весь мир аплодирует, это понятно. Всегда так пишут. Но вот это что такое? Подсовывают одну и ту же мысль. Причем разные ведомства. Сговорились? Диагноз российским проблемам, видите ли, поставлен, но лекарство не найдено. Он что, врач? Микстуру должен выписывать? Не чересчур? А может, и правда – подделали реакцию. Везде нынче химичат. Нужно подумать».
– Фондовый рынок отреагировал?
– Вчера российские акции подешевели, – смиренным голосом доложил Дюк. – Появились сообщения о безработице в США. Не очень радостные – рынок тут же отреагировал.
– Нас каким боком это касается? Не успели прочитать послание? Разница во времени сказалась? А что сегодня? – спросил президент.
– Курс акций упадет на всех площадках. Тринадцатое число, пятница. Суеверный народ, – с задушевной улыбкой вмешался в разговор Червоненко.
И очень вовремя. Дюк взглядом поблагодарил находчивого компаньона, а президент вновь заглянул в бумаги.
В списке самых влиятельных людей планеты, составленном журналом «Форбс», первое место занял президент США, нобелевский лауреат Барак Обама, за ним следуют председатель КНР и далее премьер-министр России. А вот заместитель председателя правительства Сазонов оказался влиятельнее нынешнего российского президента (42-е и 43-е места соответственно), сообщала со ссылкой на мировые агентства пресс-служба Кремля.
– В самолете посмотрю, – сдержанно заметил президент, возвращая бумаги Дюку, – лететь долго. И нудно. А нет чего-нибудь интересного?
– Любопытный проект «умной» одежды, – тонко улыбнулся Дюк.
– Фантастика?
– Реальность, причем у нас.
– Умная экономика – понятно. Где умные люди, там и экономика не глупая. А одежда? Хотя погоди. Что-то я слышал. Опять нано? Сейчас нанотехнологиями все подряд называют. Туфта какая-нибудь?
– Перспективный проект.
– Ладно. С него и начнем. Как только взлетим.
– Суть метода состоит в следующем, – в академичной манере, тягомотно, но убедительно излагал Громов. – Слышал о втирании лекарств в кожу?
– Ну конечно, – Ратов мигнул страдальческими глазами человека, которого мучают угрызения совести и терзает жажда.
– Приведу пример из народной медицины. Не нашей, а индийской. Для экзотики. Индийцы втирают в пятки больным сахарным диабетом сок растения кортума. Примерно через месяц признаки заболевания исчезают.
– Рад за них.
– А теперь представь, что мы создаем специальные пропитки, которые обеспечивают конкретный эффект – антиревматический, антиаллергический, защиту от грибков, кислот, масел. Ну например, одежда самостоятельно очищается от следов внешнего воздействия. Для этого нити пропитывают колониями специально подобранных или выведенных бактерий. Одни устраняют пот, другие оберегают от инфекций, третьи – от воды и физических повреждений. Можно нейтрализовать радиацию, химическое и бактериологическое заражение.
– После ядерного взрыва?
– Или утечки радиации. Это технологии двойного назначения. Сейчас используются в военных целях, но скоро начнется массовое производство «живой» одежды.
– Где самые интересные исследования? В США?
– У американцев системный подход. Решают сразу весь комплекс проблем. Но в европейских странах часто находят более остроумные решения. Объем инвестиций на порядок ниже, а результаты – потрясающие. Итальянцы, например, применяют аэрогель. Уникальное вещество! На 99,8 процента состоит из воздуха. Одежда из аэрогеля согревает при морозе до 80 градусов. Другие страны используют оптиковолокно, молочный протеин, полимеры.
– Все ткани искусственные?
– В основном создаются новые ткани. Но возможен и другой путь. Некоторые натуральные волокна сами по себе обладают особыми природными качествами. Например, лен. Без всяких добавок задерживает рост бактерий, грибков, останавливает кровотечение, залечивает раны. Говоря профессиональным языком, обладает огромной синергией к возможностям человеческого организма.
– Пытаешься копировать лен?
– Какой в этом смысл? Мы усиливаем естественные качества волокон. И расширяем спектр воздействия. Тут аналогия с втиранием лекарств почти полная. Одна из японских компаний вводит в волокна химический провитамин, который в контакте с человеческой кожей превращается в витамин С.
– А если мне не нужен витамин С?
– После вчерашнего тебе вообще лучше обойтись холодным пивом. Или рассолом. Рекомендую капустный. Ты, кстати, не просматривал биохимический анализ крови? Так, ради любопытства. Видел? Ну и замечательно. Обрати внимание, всегда указывают «от» и «до». Если программируешь степень воздействия на организм в этих пределах или даже приближаешь его к любой из верхних планок, вреда не будет. Примерно так.
– Теперь ясно. Какую субстанцию в ткань забодяжил, брателло!
– А вот это самое интересное. При создании нити можно впрыскивать все, что угодно. Если не вредит организму.
– Главный принцип медицины – «не навреди».
– В данном случае создается ткань с рабочим названием турбо. Она самостоятельно проводит биохимический анализ и реагирует на недостаток жизненно важных гормонов, витаминов, ослабленность организма, усталость, утрату иммунитета.
– Присматривается, взвешивает все «за» и «против», а потом как вдует.
– Верное замечание. Вдует. В прямом смысле слова.
– Не понял!
– Турбоэффект достигается выделением так называемых гормонов счастья. А они в свою очередь стимулируют жизненные силы, творческие возможности, работоспособность. Ну и конечно, повышают сексуальную активность. Причем весьма существенно.
– Что повышают? – сдавленным голосом переспросил Ратов.
– Что нужно, то и повышают, – сказал Громов. – Хотя можно предусмотреть и прямо противоположный эффект. Не будут повышать.
– А вот с этим я не согласен! Категорически!
Глава 2. Изобретатель
Проводив Ратова, Громов вернулся в свой кабинет и попросил его не беспокоить.
Прошедшие после сахалинской истории месяцы были весьма успешными, но вместе с тем и мучительными. Он часто вспоминал, как неожиданно к нему в сибирский университетский город нагрянула невеста Ратова – безумно красивая, испуганная и беззащитная.
Он и Марика бежали на Сахалин, где спрятались от бандитов, пытавшихся выкрасть девушку. Заказчик, металлургический олигарх Морев, рассчитывал вынудить Игоря Ратова, только что занявшего высокий пост в кремлевской администрации, пропихнуть важный документ. От этого зависела судьба металлургической компании, а точнее самого Морева, погрязшего в сомнительных комбинациях и долгах.
Не получилось. Не знали, на кого нарвутся. Ожидали, что будут «ломать» Ратова и Марику, а встретились с Громовым, наделенным черным поясом карате, со множеством специальных навыков, а самое главное – имеющим изобретательный ум опытного разведчика.
В прошлом Громов, не успев начать научную карьеру, на какие-то десять лет переквалифицировался и отпахал в научно-технической разведке, долго жил в Штатах и Японии. Специализация – новейшие достижения в области биотехнологий.
Знания знаниями, но ему еще и везло. Выкраденные, или, говоря профессиональным языком, «добытые», технологические секреты стоили не один миллиард долларов.
Вернувшись на родину, Громов неожиданно для своих тайных начальников принял решение, что с него хватит искушать судьбу и пора заняться исключительно наукой. Когда он говорил, что американцы предлагали ему остаться работать в Силиконовой долине, выразив готовность профинансировать создание собственной лаборатории, в общем-то это было правдой.
Но в разведке правда в чистом виде встречается редко. Чаще получается какой-то гибрид из фактов и легенды, вымысла и реальности, разочарований и вполне осязаемых достижений. В конечном итоге и сам «профи» перестает видеть тонкую грань между действительным и иллюзорным.
Ничего удивительного. Иначе можно сойти с ума. Правда часто убивает, и Громов это хорошо знал.
Привычка «шифроваться» проявлялась даже в мелочах. Обычно Громов говорил малознакомым людям, что он физик. Как шутил один из его коллег, хорошо еще, что не лирик или, скажем, ботаник.
В реальности же всю сознательную жизнь он занимался биотехнологиями, хотя приходилось иметь дело и с вычислительной техникой, электроникой, фармакологией и даже с ядерными разработками, если попадалось в руки что-либо стоящее.
Вот и получалось, что когда он выдавал себя за физика, то определенная доля правды в этом присутствовала.
Полуправда оказывалась не убогой, а надежной и прочной конструкцией, осетрина второй свежести – не тухлой, а вполне даже аппетитной и сочной. Все зависело от того, с какой точки зрения посмотреть.
Он говорил «свою правду» и в том случае, когда вспоминал, что американские власти предлагали ему продолжить научные изыскания в США, возглавив собственную лабораторию. Так оно и было.
Проблема состояла в другом. Когда американцы предлагали ему остаться в США, вряд ли они думали о нем как о талантливом ученом. Хотя думали, конечно. Но этим не ограничивались. Их интересовала в первую очередь святая святых любой разведки – агентура в «мозговых центрах».
Они прекрасно понимали, что Громов не рядовой «полевой игрок», а ключевое звено в агентурной сети, присосавшейся к сверхбогатому научному комплексу США и питающей его соками сильно обезлюдевшую, но все еще сильную талантами российскую науку.
Поэтому Силиконовая долина ассоциировалась для Громова не только с блеском научной мысли и эффективной организацией исследований, которыми он искренне восхищался, но и с мерзостью предательства. Ароматный воздух и вонючая блевотина, красивый закат и впивающиеся в кожу вурдалачьи лапки, упоение творчеством и удушье тоски – все вместе.
Хорошо, что вовремя удалось смыться. Мышеловка грозила захлопнуться в любой момент, как только обозленные американские «органы» окончательно лишатся терпения и надежд выявить ценные «источники», с которыми он работал. К счастью, помогла природная интуиция, да и центр проявил несвойственную ему мудрость и редкую быстроту в принятии решения.
Да, Громову хотелось вернуться в Калифорнию, хотя бы ненадолго. Но совершенно в другом качестве – в качестве талантливого изобретателя, заслужившего право жить, не озираясь на каждом шагу. Уверенного в себе и в своем будущем, способного без всяких комплексов общаться и работать с американскими коллегами. Тем более что среди них все чаще попадались хорошие знакомые, приятели, а то и друзья, по разным причинам уехавшие из России в поисках лучшей жизни, но имеющие возможность, как и он, в любой момент вернуться на родину.
Громов лучше, чем кто-либо, знал секреты американских и японских биокорпораций и умел совмещать их открытия с отечественными разработками.
А еще талант исследователя, затворнический образ жизни, сжигающие его амбиции… Все это не могло не привести к выдающемуся результату. Что, собственно, и случилось.
Оставалось сделать несколько движений, и ты у верхней планки, выше которой просто некуда, по крайней мере в обозримой перспективе.
Вернувшись на родину, он предпочел начать свое восхождение не в избалованной Москве, а в родном сибирском городе, который славился своими учеными и был далек от столичной суеты.
Вскоре ему предложили возглавить новую лабораторию в московском биохимическом институте. По всей видимости, наконец-то «упали» деньги, выделенные правительством на «технологический прорыв».
Или поспособствовал дядя Ратова – известный хирург Борис Павлович Бровин. Он был знаком с исследованиями и непростой биографией Петра, уважал его за надежность и блестящий ум.
Как бы там ни было, лед тронулся. И Громов, собрав нехитрый багаж, отправился в Москву, где в повседневной его жизни мало что изменилось.
Он сразу же купил квартиру в «брежневском доме» на Кутузовском проспекте, отремонтированную в стиле хай-тек, чему помогли «гонорары», накопившиеся за долгие годы заграничных странствий.
Бо́льшую часть времени Громов проводил в лаборатории. В прошлом остались две жены, оказавшиеся несовместимыми с ним, трудоголиком и флибустьером, щемящие душу воспоминания о скоротечной любви с Марикой, еще какие-то далекие женщины с их прикосновениями, жарким дыханием, бесстыдными словами и капельками пота от бурных объятий.
Все они превратились в бестелесных призраков, не слишком обременяющих и без того перегруженную совесть.
А впереди была неизвестность.
«Нет, я все же позвоню Марике, – подумал Петр. – Почему, собственно, я должен ее сторониться? Пообщаемся чисто по-дружески».
Получилась уже не полуправда, а откровенная ложь, но Громов сделал вид, что этого не заметил.
Прошедшие после сахалинской истории месяцы были весьма успешными, но вместе с тем и мучительными. Он часто вспоминал, как неожиданно к нему в сибирский университетский город нагрянула невеста Ратова – безумно красивая, испуганная и беззащитная.
Он и Марика бежали на Сахалин, где спрятались от бандитов, пытавшихся выкрасть девушку. Заказчик, металлургический олигарх Морев, рассчитывал вынудить Игоря Ратова, только что занявшего высокий пост в кремлевской администрации, пропихнуть важный документ. От этого зависела судьба металлургической компании, а точнее самого Морева, погрязшего в сомнительных комбинациях и долгах.
Не получилось. Не знали, на кого нарвутся. Ожидали, что будут «ломать» Ратова и Марику, а встретились с Громовым, наделенным черным поясом карате, со множеством специальных навыков, а самое главное – имеющим изобретательный ум опытного разведчика.
В прошлом Громов, не успев начать научную карьеру, на какие-то десять лет переквалифицировался и отпахал в научно-технической разведке, долго жил в Штатах и Японии. Специализация – новейшие достижения в области биотехнологий.
Знания знаниями, но ему еще и везло. Выкраденные, или, говоря профессиональным языком, «добытые», технологические секреты стоили не один миллиард долларов.
Вернувшись на родину, Громов неожиданно для своих тайных начальников принял решение, что с него хватит искушать судьбу и пора заняться исключительно наукой. Когда он говорил, что американцы предлагали ему остаться работать в Силиконовой долине, выразив готовность профинансировать создание собственной лаборатории, в общем-то это было правдой.
Но в разведке правда в чистом виде встречается редко. Чаще получается какой-то гибрид из фактов и легенды, вымысла и реальности, разочарований и вполне осязаемых достижений. В конечном итоге и сам «профи» перестает видеть тонкую грань между действительным и иллюзорным.
Ничего удивительного. Иначе можно сойти с ума. Правда часто убивает, и Громов это хорошо знал.
Привычка «шифроваться» проявлялась даже в мелочах. Обычно Громов говорил малознакомым людям, что он физик. Как шутил один из его коллег, хорошо еще, что не лирик или, скажем, ботаник.
В реальности же всю сознательную жизнь он занимался биотехнологиями, хотя приходилось иметь дело и с вычислительной техникой, электроникой, фармакологией и даже с ядерными разработками, если попадалось в руки что-либо стоящее.
Вот и получалось, что когда он выдавал себя за физика, то определенная доля правды в этом присутствовала.
Полуправда оказывалась не убогой, а надежной и прочной конструкцией, осетрина второй свежести – не тухлой, а вполне даже аппетитной и сочной. Все зависело от того, с какой точки зрения посмотреть.
Он говорил «свою правду» и в том случае, когда вспоминал, что американские власти предлагали ему продолжить научные изыскания в США, возглавив собственную лабораторию. Так оно и было.
Проблема состояла в другом. Когда американцы предлагали ему остаться в США, вряд ли они думали о нем как о талантливом ученом. Хотя думали, конечно. Но этим не ограничивались. Их интересовала в первую очередь святая святых любой разведки – агентура в «мозговых центрах».
Они прекрасно понимали, что Громов не рядовой «полевой игрок», а ключевое звено в агентурной сети, присосавшейся к сверхбогатому научному комплексу США и питающей его соками сильно обезлюдевшую, но все еще сильную талантами российскую науку.
Поэтому Силиконовая долина ассоциировалась для Громова не только с блеском научной мысли и эффективной организацией исследований, которыми он искренне восхищался, но и с мерзостью предательства. Ароматный воздух и вонючая блевотина, красивый закат и впивающиеся в кожу вурдалачьи лапки, упоение творчеством и удушье тоски – все вместе.
Хорошо, что вовремя удалось смыться. Мышеловка грозила захлопнуться в любой момент, как только обозленные американские «органы» окончательно лишатся терпения и надежд выявить ценные «источники», с которыми он работал. К счастью, помогла природная интуиция, да и центр проявил несвойственную ему мудрость и редкую быстроту в принятии решения.
Да, Громову хотелось вернуться в Калифорнию, хотя бы ненадолго. Но совершенно в другом качестве – в качестве талантливого изобретателя, заслужившего право жить, не озираясь на каждом шагу. Уверенного в себе и в своем будущем, способного без всяких комплексов общаться и работать с американскими коллегами. Тем более что среди них все чаще попадались хорошие знакомые, приятели, а то и друзья, по разным причинам уехавшие из России в поисках лучшей жизни, но имеющие возможность, как и он, в любой момент вернуться на родину.
Громов лучше, чем кто-либо, знал секреты американских и японских биокорпораций и умел совмещать их открытия с отечественными разработками.
А еще талант исследователя, затворнический образ жизни, сжигающие его амбиции… Все это не могло не привести к выдающемуся результату. Что, собственно, и случилось.
Оставалось сделать несколько движений, и ты у верхней планки, выше которой просто некуда, по крайней мере в обозримой перспективе.
Вернувшись на родину, он предпочел начать свое восхождение не в избалованной Москве, а в родном сибирском городе, который славился своими учеными и был далек от столичной суеты.
Вскоре ему предложили возглавить новую лабораторию в московском биохимическом институте. По всей видимости, наконец-то «упали» деньги, выделенные правительством на «технологический прорыв».
Или поспособствовал дядя Ратова – известный хирург Борис Павлович Бровин. Он был знаком с исследованиями и непростой биографией Петра, уважал его за надежность и блестящий ум.
Как бы там ни было, лед тронулся. И Громов, собрав нехитрый багаж, отправился в Москву, где в повседневной его жизни мало что изменилось.
Он сразу же купил квартиру в «брежневском доме» на Кутузовском проспекте, отремонтированную в стиле хай-тек, чему помогли «гонорары», накопившиеся за долгие годы заграничных странствий.
Бо́льшую часть времени Громов проводил в лаборатории. В прошлом остались две жены, оказавшиеся несовместимыми с ним, трудоголиком и флибустьером, щемящие душу воспоминания о скоротечной любви с Марикой, еще какие-то далекие женщины с их прикосновениями, жарким дыханием, бесстыдными словами и капельками пота от бурных объятий.
Все они превратились в бестелесных призраков, не слишком обременяющих и без того перегруженную совесть.
А впереди была неизвестность.
«Нет, я все же позвоню Марике, – подумал Петр. – Почему, собственно, я должен ее сторониться? Пообщаемся чисто по-дружески».
Получилась уже не полуправда, а откровенная ложь, но Громов сделал вид, что этого не заметил.
Глава 3. Сами придут и предложат
Марика и Ратов не разговаривали друг с другом уже две недели. В воздухе повисло напряжение, искрившееся, словно два грозовых заряда, как только они переступали невидимую черту.
Почему так произошло? Марика даже не хотела об этом думать. Вдруг оказалось, что нежность в любой момент может смениться раздражением, безразличием, апатией.
Никаких причин для этого не было. Игорь – умный, обаятельный, успешный. Любит ее. И ничего не изменилось.
Каждая жена достойна своего мужа. Ратов – великолепен. Или все-таки изменился? Да, изменился. Совершенно другие глаза, напряженный взгляд.
«Смотрит на меня как на пустое место».
Марика услышала, как подъехал автомобиль.
Не заходя в дом, Игорь гуляет по дорожке, много говорит по телефону. Потом проходит к себе, принимает душ, утыкается в компьютер и засыпает далеко за полночь. Один. И так каждый вечер.
Они снимали дом в правительственном поселке в Петрово-Дальнем на Рублевке. Изумительный воздух, с реки тянет прохладой и свежестью.
В этом году затянулась золотая осень. Еще несколько дней назад на деревьях держалась обильная пожелтевшая листва. Она притягивала к себе солнечные лучи, излучала тепло, и казалось, что это будет продолжаться бесконечно долго.
Сейчас тоже неплохо. В воде отражаются кроны деревьев, над прибрежными зарослями плывет туман. Она любит спать обнаженной, с открытым окном, под теплым одеялом.
Дай бог терпения пережить это. Все еще будет хорошо. Просто у Игоря сложный период. Она даже помнит, как все началось.
Первые месяцы их совместной жизни Ратов переживал эмоциональный подъем, готов был горы свернуть, рисковать, работать круглыми сутками. И ласкал, любил ее. Покрывал поцелуями ее руки, волосы, все тело.
Она очень боялась перемен, но он не мог остановиться и с радостью принял предложение перейти из Кремля в правительство. Еще бы – сразу в кресло министра по экономической реформе.
Его не смущало, что «министерство реформ» существует только на бумаге. Даже не на бумаге. Скорее в головах тех, кто предложил ему должность с красивым названием. Первые и сумбурные наброски. И абсолютнейшая пестрота мнений, как, что и зачем реформировать.
Да и стоит ли этим заниматься, пока страну корежит от кризиса, который уже объявили успешно преодоленным?
А он, сволочь, не отпускает, трясет и лихорадит. Особенно любит нагадить после оптимистических обещаний и прогнозов. На следующий день или ближе к вечеру.
Мечтатели! Противно об этом вспоминать. Наивные. Сейчас время не идеалистов, а жестких и циничных прагматиков.
Что, не знала она этого? Конечно, знала. И понимала, каких сил этот эксперимент будет стоить Игорю. Хотела поддержать его.
Но все остановилось, застопорилось, отодвинулось на неопределенное время. Как-то легко и незаметно отменилось. В традициях отечественного бизнеса: у тебя деньги, а у меня товар. Хорошо, я пошел за деньгами, а ты за товаром. Разошлись и никогда больше не встретились.
Хорошо еще, что его оставили работать в администрации на Старой площади. Правда, переместили на более скромную должность. Пусть знает, что нельзя метаться между Кремлем и Краснопресненской набережной.
Тандем – он, конечно, тандем, но нужно и голову на плечах иметь. Суету никто не любит.
Ратов даже заболел и попал в больницу. Она пришла навестить.
Он лежал в отдельной палате на первом этаже старого здания с номенклатурной мебелью, оставшейся от советских времен. С инвентарными бирками. Через балконную дверь можно выйти сразу в парк.
– Прикольное место, исторические фильмы снимать, – сказала она.
Марика надеялась, что Игорь улыбнется, как прежде, возьмет ее руку и будет говорить, что он соскучился.
Однако Ратов тяжело вздохнул и сообщил:
– Вот лежу тут и думаю: как бы нам исхитриться, чтобы получилось ну хотя бы не хуже, чем у китайцев.
– Придумал? – спросила она. – Это все, что ты хочешь мне сказать?
«Ну не дура! Нашла время обижаться».
А он запомнил и, когда вышел из больницы, похудевший, пропахший лекарствами, непривычно суровый и почему-то испуганный, стал сторониться ее. Тогда они и переехали в Петрово-Дальнее.
Почему так произошло? Марика даже не хотела об этом думать. Вдруг оказалось, что нежность в любой момент может смениться раздражением, безразличием, апатией.
Никаких причин для этого не было. Игорь – умный, обаятельный, успешный. Любит ее. И ничего не изменилось.
Каждая жена достойна своего мужа. Ратов – великолепен. Или все-таки изменился? Да, изменился. Совершенно другие глаза, напряженный взгляд.
«Смотрит на меня как на пустое место».
Марика услышала, как подъехал автомобиль.
Не заходя в дом, Игорь гуляет по дорожке, много говорит по телефону. Потом проходит к себе, принимает душ, утыкается в компьютер и засыпает далеко за полночь. Один. И так каждый вечер.
Они снимали дом в правительственном поселке в Петрово-Дальнем на Рублевке. Изумительный воздух, с реки тянет прохладой и свежестью.
В этом году затянулась золотая осень. Еще несколько дней назад на деревьях держалась обильная пожелтевшая листва. Она притягивала к себе солнечные лучи, излучала тепло, и казалось, что это будет продолжаться бесконечно долго.
Сейчас тоже неплохо. В воде отражаются кроны деревьев, над прибрежными зарослями плывет туман. Она любит спать обнаженной, с открытым окном, под теплым одеялом.
Дай бог терпения пережить это. Все еще будет хорошо. Просто у Игоря сложный период. Она даже помнит, как все началось.
Первые месяцы их совместной жизни Ратов переживал эмоциональный подъем, готов был горы свернуть, рисковать, работать круглыми сутками. И ласкал, любил ее. Покрывал поцелуями ее руки, волосы, все тело.
Она очень боялась перемен, но он не мог остановиться и с радостью принял предложение перейти из Кремля в правительство. Еще бы – сразу в кресло министра по экономической реформе.
Его не смущало, что «министерство реформ» существует только на бумаге. Даже не на бумаге. Скорее в головах тех, кто предложил ему должность с красивым названием. Первые и сумбурные наброски. И абсолютнейшая пестрота мнений, как, что и зачем реформировать.
Да и стоит ли этим заниматься, пока страну корежит от кризиса, который уже объявили успешно преодоленным?
А он, сволочь, не отпускает, трясет и лихорадит. Особенно любит нагадить после оптимистических обещаний и прогнозов. На следующий день или ближе к вечеру.
Мечтатели! Противно об этом вспоминать. Наивные. Сейчас время не идеалистов, а жестких и циничных прагматиков.
Что, не знала она этого? Конечно, знала. И понимала, каких сил этот эксперимент будет стоить Игорю. Хотела поддержать его.
Но все остановилось, застопорилось, отодвинулось на неопределенное время. Как-то легко и незаметно отменилось. В традициях отечественного бизнеса: у тебя деньги, а у меня товар. Хорошо, я пошел за деньгами, а ты за товаром. Разошлись и никогда больше не встретились.
Хорошо еще, что его оставили работать в администрации на Старой площади. Правда, переместили на более скромную должность. Пусть знает, что нельзя метаться между Кремлем и Краснопресненской набережной.
Тандем – он, конечно, тандем, но нужно и голову на плечах иметь. Суету никто не любит.
Ратов даже заболел и попал в больницу. Она пришла навестить.
Он лежал в отдельной палате на первом этаже старого здания с номенклатурной мебелью, оставшейся от советских времен. С инвентарными бирками. Через балконную дверь можно выйти сразу в парк.
– Прикольное место, исторические фильмы снимать, – сказала она.
Марика надеялась, что Игорь улыбнется, как прежде, возьмет ее руку и будет говорить, что он соскучился.
Однако Ратов тяжело вздохнул и сообщил:
– Вот лежу тут и думаю: как бы нам исхитриться, чтобы получилось ну хотя бы не хуже, чем у китайцев.
– Придумал? – спросила она. – Это все, что ты хочешь мне сказать?
«Ну не дура! Нашла время обижаться».
А он запомнил и, когда вышел из больницы, похудевший, пропахший лекарствами, непривычно суровый и почему-то испуганный, стал сторониться ее. Тогда они и переехали в Петрово-Дальнее.