С этого времени Дзержинский склоняется на сторону Зиновьева и Каменева, все больше ввязываясь во внутрипартийную борьбу. Одновременно через Ксенофонтова начинают завязываться первые контакты между Сталиным и чекистами. Сталин проявляет интерес к чекистскому руководству, ищет там себе союзника. Ягода пока не подходит для этой роли, ему еще хочется одновременно с оперативной работой заниматься хозяйственными делами, очень уж это прибыльное дело. Но 6 апреля 1922 г., через три дня после утверждения Сталина Генеральным секретарем, Ягода «ввиду перегруженности работой» освобожден от должности управделами ГПУ. С этого момента сама логика событий неумолимо начинает сближать Сталина и Ягоду, хотя для обоих в тот момент это было еще далеко не очевидно.
Однако пути Ягоде к продвижению наверх перекрыты: ГПУ твердой рукой правят Дзержинский и Уншлихт, непосредственный начальник Ягоды Менжинский пользуется их полным доверием, связей в Кремле у Ягоды нет. Оставалась одна надежда: воспользоваться намечающейся заварухой в партийной верхушке. Осенью 1921 г. шеф Ягоды Менжинский отдыхал вместе с Дзержинским на Южном побережье Крыма[114], и Ягода, временно возглавив СОУ ГПУ, начинает получать некоторую информацию о секретах большой кремлевской политики, которая скрыта пока за непробиваемою толщей «монолитности партийных рядов»…
25 мая 1922 г. Ленин пережил инсульт и частичный паралич. Это вызвало оживление среди молодых карьеристов вроде Ягоды: появлялась надежда на перетряску, которая позволит пробиться наверх, поближе к Кремлю. Под предлогом болезни Ленина Зиновьев и Каменев изолируют его на даче в Горках. Зиновьев начинает создавать мощную группировку своих сторонников, расставляя их на ключевые посты. Это, помимо Сталина и Залуцкого, также секретарь Северо-Западного бюро ЦК Евдокимов, председатель Сибирского ревкома Лашевич, первый секретарь Нижегородского губкома Угланов. Все трое в следующем году станут членами ЦК. Ему удалось переманить на свою сторону некоторых видных троцкистов (например, нового наркома финансов Г. Сокольникова, которому в том же 1922 г. Зиновьев тоже обеспечил место в ЦК). Действуя такими постепенными методами, Зиновьев обеспечивал себе поддержку партаппарата и большинства ЦК в борьбе с Троцким. А Ленина он просто изолировал под предлогом болезни.
Ягода оказался очень способным учеником. Едва заболевает Ленин, и он на той же неделе вспоминает, что его шеф Менжинский тоже очень болен (он страдал стенокардией и к тому же избыточным весом) [115], много работает, себя не бережет. Отстранить его от должности Ягода, конечно, не может, но принять на себя его обязанности по руководству Особым отделом – почему бы нет. И в итоге 1 июня 1922 г. Дзержинский подписывает приказ: Особый отдел СОУ отныне возглавляет не начальник СОУ Менжинский, а его заместитель Ягода[116].
Особый отдел курировал Вооруженные силы, возглавляемые Троцким. Значит, Ягода теперь должен стать интересен Зиновьеву. Но для Зиновьева Ягода – слишком мелкая фигура, он вел прямой диалог с Дзержинским. 20 декабря 1922 г. по случаю празднования пятой годовщины органов ВЧК – ГПУ Зиновьев прибыл на Лубянку. «Чрезвычайная комиссия, – говорил он, – краса и гордость Коммунистической партии… Меч, вложенный в руки ВЧК, оказался в надежных руках. Буквы ГПУ не менее страшны для врагов, чем буквы ВЧК». Чекисты восторженно встретили Зиновьева: дружба с ним сулила большие перспективы. С 1 декабря штаты центрального аппарата ГПУ были сильно расширены; например, в СОУ стало теперь целых десять отделов: секретный, особый, контрразведки, транспортный, иностранный, восточный, оперативный, информационный, регистрационный, политконтроля. Теперь чекисты ожидали от Зиновьева, что он проведет через Политбюро и Совнарком возврат ГПУ чрезвычайных полномочий, которые были прежде у ВЧК: несвязанность нормами уголовного и уголовно-процессуального кодексов, возможность внесудебного вынесения приговоров, «расстрел на месте» и проч. Правовед Менжинский тем и ценен был для Дзержинского и Уншлихта, что мог на грамотном юридическом языке вести полемику, доказывая, что органы госбезопасности «потеряли до некоторой степени чекистскую упругость и немного ослабли для ударной работы, так как дела поступают в суд»[117]. Он развивал и отстаивал ту точку зрения, что органы ГПУ должны, как прежде ВЧК, сами выносить приговоры по своим делам и приводить их в исполнение. В этом руководители ГПУ рассчитывали на поддержку Зиновьева, и они нашли с его стороны понимание. Это был не последний визит председателя Исполкома Коминтерна на Лубянскую площадь. Через несколько лет ему вновь пришлось посетить это здание, свидетелем чему явился Вальтер Кривицкий: «Когда-то это был дородный мужчина. Теперь по коридору шаркающей походкой, в пижаме шел изможденный человек с потухшим взглядом. Так последний раз я видел человека, бывшего когда-то Григорием Зиновьевым. Его вели на допрос»[118]. Это произойдет в середине 30-х годов.
Из Кремля веяло тревогою и какой-то зыбкою неясностью. Троцкисты яростно боролись за власть, и временами казалось, что они берут верх. 14 марта 1923 г. «Правда» вышла с крикливой статьей К. Радека, прозванного «золотым пером партии», под названием «Лев Троцкий – организатор Победы». Да и Ленин не сдавал позиций. Периодически состояние здоровья Ленина улучшалось, он возвращался к работе, остро критиковал Сталина по национальному и ряду других вопросов, а в начале 1923 г. письмом сообщил ему о разрыве личных отношений и, кроме того, оставил «Письмо к съезду», в котором требовал от делегатов предстоящего XII партийного съезда отстранить Сталина от должности главы секретариата ЦК. И это было только начало крупных проблем для Сталина. В отсутствие Зиновьева, отдыхавшего в Кисловодске, Сталин попытался предпринять некоторые самостоятельные, не согласованные с Зиновьевым и Каменевым шаги, чем вызвал их гнев. 30 июля Зиновьев направляет Каменеву письмо следующего содержания: «Мы этого терпеть больше не будем… прикрывать все эти свинства я, по кр. мере, не намерен. Во всех платформах говорят о «тройке», считая, что и я в ней имею не последнее значение. На деле нет никакой тройки, а есть диктатура Сталина. Ильич был тысячу раз прав. Либо будет найден серьезный выход, либо полоса борьбы неминуема. Ну, для тебя это не ново. Ты сам не раз говорил то же»[119].
Каменев, впрочем, не отреагировал на это сообщение. Он был всецело увлечен увековечением самого себя путем строительства в центре Москвы некоего подобия Вавилонской башни под названием Дворец труда. Эта пирамида должна была занимать площадь 6 тысяч квадратных саженей (примерно 2,7 гектара) и простираться от площади Революции (бывшей Воскресенской) до Театральной, немилосердно сокрушая все находящиеся поблизости здания, за исключением Большого театра. Этот колосс согласно проекту включал в себя рабочие кабинеты Каменева и его приближенных сотрудников, зал собраний на 8 тысяч человек, два концертных зала на 1200 человек каждый, метеостанцию, обсерваторию, обеденный зал размером со стадион и 300 номеров для «приезжающих». На это циклопических размеров сооружение, предназначенное для проведения «расширенных Пленумов Моссовета», Каменев щедрой рукою выделил 14 миллионов рублей золотом – и это только на первоначальном этапе[120].
Поняв, что от московского Хеопса толку не будет, летом 1923 г. Зиновьев собрал в одной из пещер близ Кисловодска совещание своих ближайших соратников, таких как Евдокимов, Лашевич, Фрунзе, Бухарин. Там обсуждался вопрос о мерах по ограничению влияния Сталина в аппарате ЦК. К счастью для Сталина, на совещание пробрался близкий ему командующий Северо-Кавказским военным округом К. Е. Ворошилов, который сообщил Сталину ход и результаты этого события (оно вошло в историю как «пещерное совещание»). Одновременно Зиновьев предложил Троцкому (через троцкиста Серебрякова) превратить «тройку» в «пятерку» путем включения в нее Троцкого и Бухарина. Повезло Сталину и в том, что Троцкий не пожелал идти на компромисс с Зиновьевым, ответив, что для руководства партией и страною существует Политбюро. Однако под общим впечатлением от «пещерного совещания» дело выглядело так, что карта Сталина бита. В состав Оргбюро были введены Троцкий, Зиновьев и Бухарин.
Ягоде надо было срочно искать в Кремле покровителя, иначе его сместили бы с должности замначальника СОУ ГПУ, как до него смещали других; на кого при таком повороте событий он мог сделать ставку? И через кого вообще мог нащупать связи в Кремле?
Непосредственное руководство аппаратом ЦК осуществлялось в то время Оргбюро ЦК, которое считалось вышестоящим органом по отношению к Секретариату. Именно Оргбюро предварительно решало вопрос о кандидатурах работников, назначаемых на руководящие должности в центральном аппарате ВЧК[121]. Зиновьев, чтобы привлечь в свой лагерь Дзержинского, провел через апрельский Пленум ЦК 1922 г. решение о предоставлении ему места в Оргбюро. Но фактически работою Оргбюро руководил секретарь ЦК Вячеслав Молотов, в период Гражданской войны «один из ближайших сотрудников Г. Е. Зиновьева»[122]. Молотов и Зиновьев были близко знакомы еще до революции и вместе были интернированы в Австро-Венгрии в начале мировой войны. Внук Молотова, В. Никонов, передает воспоминания деда о том, что в первые годы Советской власти он участвовал в ужинах, которые Зиновьев устраивал в «Астории» и во время которых, по существу, решались многие политические и хозяйственные вопросы. По его словам, Зиновьев свысока относился к Молотову, считая его мелкой сошкою, а у Молотова вызывало внутренний протест «барство» Зиновьева. К тому же Молотов не входил в самое близкое окружение главы Коминтерна: к примеру, глава ПетроЧК Бакаев был женат на секретарше Зиновьева Красиной (впоследствии Сталин отправит ее в тюрьму), Залуцкий – на ее сестре, другие фавориты Зиновьева тоже состояли в каких-то брачно-родственных отношениях, в которые Молотов не вписывался[123].
Однако пути Ягоде к продвижению наверх перекрыты: ГПУ твердой рукой правят Дзержинский и Уншлихт, непосредственный начальник Ягоды Менжинский пользуется их полным доверием, связей в Кремле у Ягоды нет. Оставалась одна надежда: воспользоваться намечающейся заварухой в партийной верхушке. Осенью 1921 г. шеф Ягоды Менжинский отдыхал вместе с Дзержинским на Южном побережье Крыма[114], и Ягода, временно возглавив СОУ ГПУ, начинает получать некоторую информацию о секретах большой кремлевской политики, которая скрыта пока за непробиваемою толщей «монолитности партийных рядов»…
25 мая 1922 г. Ленин пережил инсульт и частичный паралич. Это вызвало оживление среди молодых карьеристов вроде Ягоды: появлялась надежда на перетряску, которая позволит пробиться наверх, поближе к Кремлю. Под предлогом болезни Ленина Зиновьев и Каменев изолируют его на даче в Горках. Зиновьев начинает создавать мощную группировку своих сторонников, расставляя их на ключевые посты. Это, помимо Сталина и Залуцкого, также секретарь Северо-Западного бюро ЦК Евдокимов, председатель Сибирского ревкома Лашевич, первый секретарь Нижегородского губкома Угланов. Все трое в следующем году станут членами ЦК. Ему удалось переманить на свою сторону некоторых видных троцкистов (например, нового наркома финансов Г. Сокольникова, которому в том же 1922 г. Зиновьев тоже обеспечил место в ЦК). Действуя такими постепенными методами, Зиновьев обеспечивал себе поддержку партаппарата и большинства ЦК в борьбе с Троцким. А Ленина он просто изолировал под предлогом болезни.
Ягода оказался очень способным учеником. Едва заболевает Ленин, и он на той же неделе вспоминает, что его шеф Менжинский тоже очень болен (он страдал стенокардией и к тому же избыточным весом) [115], много работает, себя не бережет. Отстранить его от должности Ягода, конечно, не может, но принять на себя его обязанности по руководству Особым отделом – почему бы нет. И в итоге 1 июня 1922 г. Дзержинский подписывает приказ: Особый отдел СОУ отныне возглавляет не начальник СОУ Менжинский, а его заместитель Ягода[116].
Особый отдел курировал Вооруженные силы, возглавляемые Троцким. Значит, Ягода теперь должен стать интересен Зиновьеву. Но для Зиновьева Ягода – слишком мелкая фигура, он вел прямой диалог с Дзержинским. 20 декабря 1922 г. по случаю празднования пятой годовщины органов ВЧК – ГПУ Зиновьев прибыл на Лубянку. «Чрезвычайная комиссия, – говорил он, – краса и гордость Коммунистической партии… Меч, вложенный в руки ВЧК, оказался в надежных руках. Буквы ГПУ не менее страшны для врагов, чем буквы ВЧК». Чекисты восторженно встретили Зиновьева: дружба с ним сулила большие перспективы. С 1 декабря штаты центрального аппарата ГПУ были сильно расширены; например, в СОУ стало теперь целых десять отделов: секретный, особый, контрразведки, транспортный, иностранный, восточный, оперативный, информационный, регистрационный, политконтроля. Теперь чекисты ожидали от Зиновьева, что он проведет через Политбюро и Совнарком возврат ГПУ чрезвычайных полномочий, которые были прежде у ВЧК: несвязанность нормами уголовного и уголовно-процессуального кодексов, возможность внесудебного вынесения приговоров, «расстрел на месте» и проч. Правовед Менжинский тем и ценен был для Дзержинского и Уншлихта, что мог на грамотном юридическом языке вести полемику, доказывая, что органы госбезопасности «потеряли до некоторой степени чекистскую упругость и немного ослабли для ударной работы, так как дела поступают в суд»[117]. Он развивал и отстаивал ту точку зрения, что органы ГПУ должны, как прежде ВЧК, сами выносить приговоры по своим делам и приводить их в исполнение. В этом руководители ГПУ рассчитывали на поддержку Зиновьева, и они нашли с его стороны понимание. Это был не последний визит председателя Исполкома Коминтерна на Лубянскую площадь. Через несколько лет ему вновь пришлось посетить это здание, свидетелем чему явился Вальтер Кривицкий: «Когда-то это был дородный мужчина. Теперь по коридору шаркающей походкой, в пижаме шел изможденный человек с потухшим взглядом. Так последний раз я видел человека, бывшего когда-то Григорием Зиновьевым. Его вели на допрос»[118]. Это произойдет в середине 30-х годов.
Из Кремля веяло тревогою и какой-то зыбкою неясностью. Троцкисты яростно боролись за власть, и временами казалось, что они берут верх. 14 марта 1923 г. «Правда» вышла с крикливой статьей К. Радека, прозванного «золотым пером партии», под названием «Лев Троцкий – организатор Победы». Да и Ленин не сдавал позиций. Периодически состояние здоровья Ленина улучшалось, он возвращался к работе, остро критиковал Сталина по национальному и ряду других вопросов, а в начале 1923 г. письмом сообщил ему о разрыве личных отношений и, кроме того, оставил «Письмо к съезду», в котором требовал от делегатов предстоящего XII партийного съезда отстранить Сталина от должности главы секретариата ЦК. И это было только начало крупных проблем для Сталина. В отсутствие Зиновьева, отдыхавшего в Кисловодске, Сталин попытался предпринять некоторые самостоятельные, не согласованные с Зиновьевым и Каменевым шаги, чем вызвал их гнев. 30 июля Зиновьев направляет Каменеву письмо следующего содержания: «Мы этого терпеть больше не будем… прикрывать все эти свинства я, по кр. мере, не намерен. Во всех платформах говорят о «тройке», считая, что и я в ней имею не последнее значение. На деле нет никакой тройки, а есть диктатура Сталина. Ильич был тысячу раз прав. Либо будет найден серьезный выход, либо полоса борьбы неминуема. Ну, для тебя это не ново. Ты сам не раз говорил то же»[119].
Каменев, впрочем, не отреагировал на это сообщение. Он был всецело увлечен увековечением самого себя путем строительства в центре Москвы некоего подобия Вавилонской башни под названием Дворец труда. Эта пирамида должна была занимать площадь 6 тысяч квадратных саженей (примерно 2,7 гектара) и простираться от площади Революции (бывшей Воскресенской) до Театральной, немилосердно сокрушая все находящиеся поблизости здания, за исключением Большого театра. Этот колосс согласно проекту включал в себя рабочие кабинеты Каменева и его приближенных сотрудников, зал собраний на 8 тысяч человек, два концертных зала на 1200 человек каждый, метеостанцию, обсерваторию, обеденный зал размером со стадион и 300 номеров для «приезжающих». На это циклопических размеров сооружение, предназначенное для проведения «расширенных Пленумов Моссовета», Каменев щедрой рукою выделил 14 миллионов рублей золотом – и это только на первоначальном этапе[120].
Поняв, что от московского Хеопса толку не будет, летом 1923 г. Зиновьев собрал в одной из пещер близ Кисловодска совещание своих ближайших соратников, таких как Евдокимов, Лашевич, Фрунзе, Бухарин. Там обсуждался вопрос о мерах по ограничению влияния Сталина в аппарате ЦК. К счастью для Сталина, на совещание пробрался близкий ему командующий Северо-Кавказским военным округом К. Е. Ворошилов, который сообщил Сталину ход и результаты этого события (оно вошло в историю как «пещерное совещание»). Одновременно Зиновьев предложил Троцкому (через троцкиста Серебрякова) превратить «тройку» в «пятерку» путем включения в нее Троцкого и Бухарина. Повезло Сталину и в том, что Троцкий не пожелал идти на компромисс с Зиновьевым, ответив, что для руководства партией и страною существует Политбюро. Однако под общим впечатлением от «пещерного совещания» дело выглядело так, что карта Сталина бита. В состав Оргбюро были введены Троцкий, Зиновьев и Бухарин.
Ягоде надо было срочно искать в Кремле покровителя, иначе его сместили бы с должности замначальника СОУ ГПУ, как до него смещали других; на кого при таком повороте событий он мог сделать ставку? И через кого вообще мог нащупать связи в Кремле?
Непосредственное руководство аппаратом ЦК осуществлялось в то время Оргбюро ЦК, которое считалось вышестоящим органом по отношению к Секретариату. Именно Оргбюро предварительно решало вопрос о кандидатурах работников, назначаемых на руководящие должности в центральном аппарате ВЧК[121]. Зиновьев, чтобы привлечь в свой лагерь Дзержинского, провел через апрельский Пленум ЦК 1922 г. решение о предоставлении ему места в Оргбюро. Но фактически работою Оргбюро руководил секретарь ЦК Вячеслав Молотов, в период Гражданской войны «один из ближайших сотрудников Г. Е. Зиновьева»[122]. Молотов и Зиновьев были близко знакомы еще до революции и вместе были интернированы в Австро-Венгрии в начале мировой войны. Внук Молотова, В. Никонов, передает воспоминания деда о том, что в первые годы Советской власти он участвовал в ужинах, которые Зиновьев устраивал в «Астории» и во время которых, по существу, решались многие политические и хозяйственные вопросы. По его словам, Зиновьев свысока относился к Молотову, считая его мелкой сошкою, а у Молотова вызывало внутренний протест «барство» Зиновьева. К тому же Молотов не входил в самое близкое окружение главы Коминтерна: к примеру, глава ПетроЧК Бакаев был женат на секретарше Зиновьева Красиной (впоследствии Сталин отправит ее в тюрьму), Залуцкий – на ее сестре, другие фавориты Зиновьева тоже состояли в каких-то брачно-родственных отношениях, в которые Молотов не вписывался[123].
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента