Страница:
Сергей Дубянский
Пятая жизнь
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
– Я устал, брат, – сказал невысокий худощавый мужчина, развязывая веревку. Края сутаны разошлись, демонстрируя тонкую белую рубаху и бледное тело, – скоро уже полночь, а мы с шести утра не можем выбить ее признание. Может, нет на ней той вины, о которой сообщили наши денунцианты?
Стоявший у узкого темного окна человек обернулся. Его глаза смотрели пристально, словно забираясь внутрь собеседника и пытаясь докопаться до самого сокровенного, однако чувствовалось, что он тоже устал, хотя и не собирается в этом признаваться. Движения его были медлительны, а веки слегка припухли и покраснели.
– Брат, что за странные речи слышу я из твоих уст? Неужели ты забыл слова Отца нашего: «Выступи на сие дело и сражайся ради Господа нашего с чумной заразой ереси, пока не истребишь ее до последнего»?
– Все я помню, – вздохнул худощавый. Отхлебнул вина из большой деревянной кружки и сунул в рот кусок хлеба, – неужели этому не будет конца?
– Конца?.. – инквизитор, присланный Апостольским Советом, грузно опустился на лавку, – в то время, как Господь скрыт от нас завесой божественной тайны, Сатана – эта Божья обезьяна, с успехом приобретает все новых сторонников. О каком конце ты говоришь, брат? В Библии сказано: «Они оставили Господа Бога своего, Который вывел отцов их из земли Египетской, и приняли других богов, и служили им – за это навел на них Господь бедствия». Так вот, брат епископ, «бедствия» – это мы. Только мы стоим на страже Божьего слова и дела. О каком конце ты говоришь? Если б не твой сан и не моя уверенность в твоей преданности Господу нашему, клянусь, я мог бы тебя самого заподозрить в ереси, – инквизитор усмехнулся.
Епископ подумал, что если и дальше продолжать начатый разговор, то уверенность инквизитора может поколебаться, а сан, вообще, в этом случае не будет ничего значить. Зная достаточно подобных примеров, епископ представил себя стоящим в железной клетке, в ожидании, когда вчерашние «братья» определят ему вид пытки. Картинка получилась очень правдоподобной. За год участия в Святом суде он уже мог представить на этом месте, кого угодно, даже самого Папу Римского, поэтому снова затянул веревку и вопросительно посмотрел на инквизитора.
– Идем, брат, – сказал инквизитор, – мужайся. Сатана силен и коварен, но не дано ему сравниться силой с Господом нашим. Как говорится в Евангелии, «я видел Сатану, спадавшего с неба, как молния…»
Они прошли по коридору, освещенному двумя коптящими факелами и отворив небольшую дверь, оказались в тесном, но гораздо более светлом помещении. Здесь из стен торчало целых четыре факела. Их багровый отблеск весьма соответствовал обстановке.
У стены стоял широкий стол со свечами, за который им предстояло вернуться, а остальное пространство… Епископ взглянул туда лишь мельком, сосредоточив взгляд на человеческой фигуре, которую уже с трудом можно было назвать «человеческой». Вывернутые за спину руки, связанные веревкой подтянутой к потолку, заняли совершенно невозможное для живого организма положение. Видимо, суставы выскочили со своих мест, разорвав хрящи и ткани, но человек уже не чувствовал боли. Его голова с опаленными волосами безжизненно склонилась на грудь, скрывая то, что когда-то являлось лицом. Все тело, покрытое кровавыми рубцами и шрамами, с засохшей коричневой коркой, вызывало брезгливое отвращение. Сейчас даже трудно было определить, мужчина перед ним или женщина, хотя епископ знал, что ее зовут Эллис Куппель, и всего неделю назад она была женой простолюдина Гейнца Куппеля.
Основная вина ее складывалась из показаний двух свидетелей – денунциантов. Один сообщил, что после встречи с Эллис у его коровы пропало молоко. На второго она, якобы, посмотрела слишком пристально, после чего с ним приключились боли в животе. Окончательно решил вопрос муж обвиняемой, маленький лысый человечек с бегающими глазками, который будучи приведен к клятве на Библии и четырех книгах Евангелия, подтвердил, что неоднократно видел, как жена вечером натирает тело какими-то снадобьями и после этого исчезает, видимо, отправляясь на шабаш. Последний раз подобное случилось в ночь на третье мая, аккурат, в канун великого праздника Обретения честного креста Господня.
Епископ опустился на стул, безразлично ожидая продолжения допроса. Он до мелочей знал всю процедуру, отклонений от которой произойти не могло в силу правоты Господа нашего.
– А где нотариус? – спросил инквизитор, оглядывая помещение, – куда делась эта жирная свинья?
– Ты видел, брат, как его рвало, когда ведьма извивалась под плетью и рычала собакой, являя свою бесовскую сущность? Я полагаю, он со страха выпил много вина и спит где-нибудь.
– Клянусь Господом, это можно расценить, как пособничество еретикам. Ведь так, брат?
– Так, – согласился епископ. Он ничуть не жалел нотариуса, который, чтоб заслужить право заседать в Святом суде, сам написал денунциации на троих соседей. Двое из них уже были сожжены, а последнему предстояло пройти Испытание, поскольку он с дьявольской извращенностью пытается оспорить праведные обвинения. Совершив подобную услугу, нотариус посчитал себя полностью защищенным, но не тут-то было…
…Сатана с успехом приобретает новых сторонников… – вспомнил епископ с трепетным ужасом истинного христианина, непонимающего, почему столько людей (а с каждым днем все больше и больше, если судить по количеству процессов), шло в услужение к Сатане. Неужели все они не видят, где истинный свет, а где обман, ведущий в преисподнюю? Зачем они делают это? Что им дает Сатана такого, от чего они не могут отказаться?
Насколько епископ мог заметить, далеко не все они богаты, многие немолоды и не слишком красивы, не блещут здоровьем… Если на одной чаше весов лежали муки ада, то, что такое бесценное должно незримо лежать на второй?..
– Брат, – инквизитор прервал его мысли, – не сочтешь ли ты за труд сам вести протокол допроса, чтоб не нарушать Инструкции. Не хотелось, чтобы члены Совета потом обвинили нас в несправедливости приговоров и смерти невиновных.
– Но согласно Инструкции, мы не можем вести дознание без нотариуса или двух надежных свидетелей, – возразил епископ.
– Во имя Господа, этот боров подпишет завтра все, что мы ему принесем. Согласно Инструкции, мы также не можем прерывать разбирательство, не добившись признаний и не вынеся приговора.
Епископ молча придвинул к себе бумагу и чернильницу с торчащим из нее пером, а инквизитор, озарив себя крестным знамением, подошел к безжизненно висевшему телу. Смотрел долго и внимательно, отыскивая признаки жизни. Потом, не спеша, отвязал веревку, и тело упало на пол, неестественно вывернув голову и раскинув в стороны руки. Шаги инквизитора, направившегося в угол камеры, гулко ухали по каменному полу. Епископ смотрел, как он набирает воду из бочки и возвращается обратно.
…Неужели она еще жива, – подумал епископ, – от таких мук она б должна давно умереть, если только сам Сатана не поддерживает ее силы, насмехаясь над нами…
Инквизитор с размаху выплеснул воду. Тело, будто вздрогнуло. Прозрачные брызги разлетелись в разные стороны, но собираясь в струйки, они окрашивались в грязно бурый цвет крови и текли по неровному полу к стене, где стоял кузнечный горн, использовавшийся при пытках каленым железом.
Тело, действительно, зашевелилось. Руки напряглись, но не смогли сдвинуться с места. При этом лицо исказила гримаса боли. И епископ, и инквизитор, видя такое чудо фактического воскрешения, одновременно перекрестились.
– Как давно ты находишься под проклятой властью дьявола? – спросил инквизитор, в очередной раз начиная повторять с самого начала все восемьдесят шесть вопросов обвиняемым, содержащиеся в Инструкции.
Запекшиеся, окровавленные губы лишь чуть разжались, но инквизитор расценил ее ответ, как отрицательный.
– Почему ты отрицаешь, что ты ведьма, ведь трое денунциантов, включая твоего мужа, подтвердили обратное? Отрекись от дьявольского семени и принеси покаяние….
Рот обвиняемой, наконец, открылся, и она вымолвила тихо:
– Я не виновна…. Как я могу брать на себя грех ложного оговора, если не совершала ничего?
Епископ исправно записал ее ответ и вновь поднял голову.
…Нет, это не человек, – подумал он, – это действительно сам Сатана. Наверное, ее тело плохо осматривали, когда брили волосы, и не заметили «дьявольской метки». Она ведь может быть совсем крошечная, как родинка. Через нее теперь она получает свою нечистую силу…
– Отрицаешь ли ты Бога и в каких словах, какими действиями?..
– Нет, – прошептала обвиняемая, не дав закончить вопрос.
– Ты состоишь в союзе с дьяволом на основании договора или клятвы? – продолжал инквизитор, как ни в чем не бывало.
– Нет….
– Как приготавливается волшебная мазь, которой ты натирала тело, отправляясь на шабаш? Какой она имела цвет?..
– Нет….
Инквизитор, видя бессмысленность всех попыток, повернулся к епископу.
– Святой отец, ее преступления очевидны, но извращенность дьявольских замыслов мешает несчастной признаться в содеянном. Я хочу испросить Вашего согласия на новое дознание, выражающееся в использовании «деревянной кобылы».
Епископ смотрел на обвиняемую и думал, что если дьявол засел в женщине так прочно, то он все равно не позволит ей принести покаяние. Но вырвать ее признание необходимо, иначе дьявольское отродье восторжествует, укрепив неверных в своих начинаниях, и перестанут Святые суды творить справедливость, а вынуждены будут отпускать еретиков, тем самым плодя зло.
– Я не возражаю, – сказал он, проклиная отсутствие нотариуса, ведь теперь ему, вместе с инквизитором, придется тащить жертву к треугольной перекладине с острым углом, усаживать ее верхом на этот угол и привязывать к ногам грузы. А это значит, потребуется прикасаться руками к липкой отвратительной массе, вдыхать запах крови и гниющего мяса.
– Посмотри, несчастная, «деревянная кобыла» ждет тебя.
Эллис Куппель с трудом повернула голову и сразу поняла нехитрый принцип действия механизма, когда острый угол входит в тебя снизу, между ног, раздирая тело пополам. Неизвестно, какой сдвиг при этом произошел в ее сознании, но она вдруг сказала достаточно внятно:
– Я признаюсь….
– Где и при каких обстоятельствах встречался тебе дьявол? – быстро спросил инквизитор.
– Я не знаю…
– Где и при каких обстоятельствах встречался тебе дьявол?..
– В образе мужчины….
– Как он был одет?
– В коричневое платье и шляпу… кажется….
Епископ еле успевал записывать показания, содрогаясь от открывшейся вдруг бездны мерзости. Все сплелось в единый ядовитый клубок: и полеты на шабаш, и раскапывание могил некрещеных младенцев, и приготовление зелья и мазей, и порча, наводимая на соседей, и потрава скота… Он отвлекся лишь на секунду, чтоб поднять голову и еще раз взглянув на это исчадие ада, поразиться, как подобное существо могло столько времени топтать землю, созданную Господом нашим.
Наконец, вопросы закончились. Инквизитор перевел дыхание и посмотрел на епископа. Последнее слово всегда оставалось за официальным представителем духовенства, поэтому епископ встал, обдернув сутану, будто собирался торжественно выступать перед большим скоплением народа.
– Дабы ты сохранила свою душу от адских мук, – начал он, – мы пытались обратить тебя, Эллис Куппель, на путь спасения и использовали для этого различные приемы и способы. Однако ты не вняла нашим милостивым заботам и благочестивым внушениям. Влекомая злым духом, который понудил тебя отказаться от раскаяния и обуреваемая нечестивыми мыслями о верности врагу рода человеческого, ты предпочла навсегда остаться в своем еретичестве. О чем мы бесконечно сожалеем. Но мы не можем и не хотим отстраниться от справедливости и терпеть столь великое упорство против Божьей церкви, поэтому отнимаем тебя сим приговором как нераскаявшегося еретика от нашего духовного суда и передаем тебя светской власти для исполнения воли Господа, заключающейся в сожжении тебя на костре.
Закончив произнесение этого стандартного текста, епископ поднял голову и с ужасом увидел, что на лице приговоренной появилось некое подобие улыбки. Ничего более кощунственного перед лицом суда Господня и вообразить было невозможно.
– Приговор должен быть приведен в исполнение не позднее последнего воскресенья сего месяца, 1572 года от Рождества Христова.
Эти последние слова не имели никакого значения, так как все трое знали, что приговор исполнят уже завтра. Благочестивый человек – городской голова уже заготовил вязанки хвороста и вкопал на площади столбы, ожидая только окончания процесса.
Инквизитор и епископ оттащили осужденную в камеру, где ждали своей участи еще шестеро подозреваемых. Они сидели вдоль стены, закованные в тяжелые колодки, и молчали. Лишь одна, заслышав скрежет ключа в замке, принялась неистово кричать, моля о пощаде, но, видимо, Бог не слышит, предавших его, потому что, ни епископ, ни инквизитор не почувствовали ни капли жалости.
Дверь захлопнулась, заглушив крики женщины.
– Господь всегда сумеет исторгнуть правду из нечестивых уст, – сказал инквизитор довольным голосом, когда они вернулись в комнату с узкими окнами и наконец смогли расслабиться, опустившись на лавку.
Епископ снова отпил вина, чтоб немного взбодриться. Он чувствовал, как глаза его закрываются, но требовалось еще дойти до комнат, в которых благородный городской голова оборудовал им ночлег на все время пребывания в его городе.
Правда, существовало еще одно тайное место, именуемое «сераль», о котором не знал никто, даже голова. Инквизитор создавал нечто подобное везде, где ему приходилось работать, и епископ не препятствовал этому, как, впрочем, и многому другому, допускавшему двоякое толкование с точки зрения Инструкции. Однако сам он, почитая более строгое отношение к христианской морали, не считал возможным не только посещать сераль, но старался даже не интересоваться, что там происходит.
– Ты знаешь, брат, – инквизитор налил вина, разложил на столе брынзу и куски вареного мяса, – что у ведьмы есть дочь? – он отломил изрядный кусок.
– Нет, – епископ уже забыл о ведьме и думал о том, как бы быстрее добраться до постели.
– Полагаю, необходимо завтра же доставить ее на допрос. Я не допускаю мысли, что она также не является ведьмой. Ядовитое семя должно быть искоренено полностью.
Епископ посмотрел на него осоловелым взглядом. Ему было все равно, что произойдет завтра – главное, на сегодня все их богоугодные дела завершены с честью.
– Брат, не обессудь, если я пойду, отдохну, – сказал он, – а завтра мы решим и этот вопрос.
– Во истину, праведные слова. После трудов во имя Господа нам всем положен отдых. Да благословит тебя Господь.
– Аминь, – епископ осенил крестным знамением себя, затем брата-инквизитора и поплелся в свою комнату, чтоб попытаться спокойно проспать хотя бы остаток ночи. Завтрашний день обещал быть не менее напряженным.
Инквизитор убрал остатки пищи и сладко потянулся. Несмотря на то, что время близилось к трем, он все-таки решил заглянуть к Марте. Дела сераля волновали его не меньше, чем выявление виновности ведьм.
Осторожно пройдя по знакомому полутемному коридору, он свернул совсем в другую дверь и оказался, вроде, в ином мире с ковром на полу, тяжелыми шторами и мягкими креслами. На стене висела картина, изображавшая Мадонну с младенцем, но ее не удавалось рассмотреть в темноте. Инквизитор просто знал, что она есть. На ощупь прошел через темную гостиную и тихонько открыл незапертую дверь.
– Марта… – позвал он, – ты здесь?
– Да, Ваша милость, – ответил женский голос так быстро, словно Марта не спала, ожидая хозяина.
– Я ненадолго, – инквизитор нащупал стул, который всегда стоял на одном и том же месте, – хотел узнать, как там наша маленькая Грета? Водила ли ты ее в камеру пыток, как я тебе приказывал?
– Да, Ваша милость. Я водила ее вчера вечером, когда Вы с монсеньером епископом изволили отдыхать.
– А рассказала ли ты ей то, что я велел тебе рассказать?
– Да, Ваша милость. Я сказала ей, что против нее имеются неопровержимые улики, касающиеся ее высказываний, порочащих имя Господа нашего, а также подозрения, касающиеся ее связи с дьяволом. Чтоб достоверно выяснить все обстоятельства дела, она должна быть подвергнута Испытанию. Я показала ей «испанский сапог», инструменты для клеймения каленым железом и «дыбу», рассказав, как все это применяется.
– А что она?
– Она плакала….
– Может, она размазывала слюни по щекам, как делают все ведьмы? – перебил инквизитор строго, – ибо, как сказано в пятнадцатом основании Инструкции: «…коли ты невиновна, пролила бы слезы. Если же ты виновна, то слез не лей».
– Я не знаю доподлинно… – пролепетала Марта, поняв, что сболтнула не то.
– Хорошо, рассказывай дальше.
– Тогда я сказала ей, что Вы своей милостью из уважения к ее семье и жалости к ней самой готовы, если не снять совсем, то задержать приведение в исполнение надлежащего приговора. Она сказала, что готова все отдать в благодарность за эту услугу, но у нее ничего нет, ибо она еще не перешагнула порог совершеннолетия. Тогда я сказала, что кое-что у нее все-таки есть и, если за этим придет господин, спасающий ее от костра, готова ли она отдать ему это?..
– Надеюсь, она поняла, что речь идет не о лавке ее отца? – усмехнулся инквизитор.
– Ваша милость, – сказала Марта, – завтра, если Вы не будете работать столь усердно, как сегодня, и закончите пораньше, я снова отведу ее в камеру и более подробно расскажу об устройстве машин, даже покажу, как они действуют, не вкладывая, правда, туда человеческих органов. Думаю, после этого она готова будет исполнить все Ваши желания, потому что, в любом случае, они окажутся более приятными, чем противоположный вариант.
– Что значит, «в любом случае»?! – воскликнул инквизитор, – не забывай, Марта, кто ты и кто я! Как ты смеешь подозревать, что я могу совершить с ней нечто непотребное? Или забыла, как тебя собирались высечь на площади за кражу зерна? И кто тебя спас? При желании я могу все вернуть назад…
– Я помню, Ваша милость. Простите, помутнение нашло…
– То-то же, – инквизитор смягчился, – завтра мы закончим пораньше. Можешь отвести ее в камеру и исполнить задуманное, а ближе к полуночи я навещу ее. Надеюсь, она будет уже готова.
– Ваша милость, Агнесс и Катрин ожидают…
– Чего они ожидают?.. – перебил инквизитор, – уж не думаешь ли ты, глупая, что я в обществе этих девиц придаюсь греховным утехам? Я провожу «тихое» дознание и выведываю их потаенное, пока Сатана торжествует, думая, что усыпил мой разум и заставил впасть в грех с прислужницами своими. Я всегда служу Господу нашему, даже когда другим кажется, что я предаюсь греху. В Инструкции сказано – обман, есть оружие Сатаны и его надлежит использовать против него самого!..
– Да, Ваша милость…
– Так вот, Агнесс уже раскрыла свою богомерзкую сущность и поведала, как дьявол являлся к ней в образе юноши с черными волосами и ублажал своими ласками. Хотя она призналась мне наедине и свидетелей тому нет, но согласно третьего основания Инструкции по проведению дознания, я уже сейчас могу зачитать ей приговор. Мне пока некогда с нею заниматься, потому что ересь плодится и множится за стенами сей обители.
Марта молчала, понимая, что любое ее слово может быть истолковано против нее, а в отношениях с инквизитором, это чревато серьезными последствиями. Ее вполне устраивало нынешнее положение служанки при двух уважаемых господах и одновременно надсмотрщицы за обвиняемыми. В ее обязанности входило не только подготовка испытуемых «тихим» дознанием, но и кормление остальных заключенных, раздевание их, «бритье» интимных мест перед началом первого допроса и осмотр тела в поисках «дьявольской метки». Все эти обязанности ее несильно утомляли, зато она получала бесплатную еду и деньги, на которые можно будет достойно жить после того, как Святой суд закончит работу и переберется в следующий город.
– Завтра утром ты мне понадобишься, – произнес инквизитор миролюбиво, словно забыв все, сказанное только что, – приведут новую подозреваемую. С ней надо будет выполнить обычную процедуру, – не прощаясь, инквизитор вышел.
– Брат, – сказал инквизитор, поворачиваясь к епископу, – я велел привести сюда дочь ведьмы, которая вчера созналась в своих грехах.
– У нас есть и на нее денунциация?
– Нет, но мы можем допросить ее по третьему основанию Инструкции, как обвинение именем инквизиции. Поверь, брат, то, в чем призналась ведьма не могло не отразиться на ее потомстве. Я полагаю, что девица, есть отродье демона, а не того тупого горожанина.
Последний довод убедил епископа в правильности принятого инквизитором решения.
– Ее уже доставили? – спросил он.
– С минуты на минуту…
Словно услышав его слова, два здоровых хмурых мужика внесли в камеру девушку. Внесли, будто куль с мукой. Один держал ее поперек живота, другой за плечи. Ноги ее раскачивались в полуметре от земли, а головы совсем не было видно. Девушка всхлипывала, издавая странные булькающие звуки. Видимо, рыдать сил у нее уже не осталось.
Конвоиры опустили ее на землю и молча удалились, довольные, что удалось так легко покинуть это мрачное место. Подозреваемую они поставили лицом к двери, спиной к столу, как положено по Инструкции – такова мера безопасности до того, как судьи прочтут молитву и сотворят крестное знамение. До этого дьявол через свою приспешницу мог легко соблазнить их посредствам голоса, взгляда или нечистого дыхания.
Когда дверь закрылась, девушка подняла руки к лицу. Плечи ее затряслись от сдавленного плача; потом ноги вдруг подкосились, и она, скорчившись, упала на бок. Длинные волосы разметались по грязному полу. Все это противоречило Инструкции, но предпринимать что-либо было поздно, потому что девушка открыла глаза.
Епископ поперхнулся и замер на полуслове, не дочитав до конца слова обращенные к Господу, а нотариус судорожно, словно боясь опоздать, перекрестился. Лишь инквизитор, самый невпечатлительный изо всех, продолжал беззвучно шевелить губами, хотя, какие слова он мысленно произносил при этом, никто не знал.
Епископ видел перед собой не лицо, а лик, подобного которому, он не встречал ни на одной иконе. Нечеловеческое притяжение наполненных слезами глаз не поддавалось вразумительному объяснению, а бледное лицо в обрамлении темных густых волос казалось неестественно вытянутым и узким. Покрасневшие веки с влажными ресницами, тонкие, по-детски приоткрытые губы…. Нет, все-таки главное – глаза. Оторвать взгляд от этих расширенных зрачков за дрожащей прозрачной пеленой Бог не дал силы простому смертному, даже, если тот являлся членом Святого суда.
Один инквизитор сохранил присутствие духа. Закончив читать молитву, он широко перекрестился три раза и сел, в то время, как остальные продолжали стоять, заворожено глядя на подозреваемую.
– Марта! – крикнул инквизитор.
Женщина, дожидавшаяся за дверью уже около получаса, появилась незамедлительно. Она прекрасно знала, что должна сделать, ибо подозреваемая обязана выслушать обвинение непременно стоя. Это закон.
Она подхватила девушку под мышки своими толстыми руками и легко поставила на ноги.
– Во имя Господне. Аминь, – начал инквизитор заученный текст, – в год 1572 от Рождества Христова, шестого дня месяца июля до слуха Святого суда дошло, что о девице Анне Куппель, дочери Эллис и Гейнца из Мидгейма идет дурная молва, касающаяся ее частых отлучек в лес, что само по себе подозрительно для молодой девушки. А также участие в шабашах, для чего, используя колдовство, она перемещалась в пространстве в указанное место. Тому имеются надежные свидетели. Кроме того, используя колдовские снадобья, она насылала недуги на добропорядочных жителей Мидгейма. Тому также имеются надежные свидетели. Кроме того, она совершала многое другое, что станет известно в процессе дознания. Вышеперечисленные действия идут против веры и служат во вред государству. Записано седьмого дня месяца июля 1572 года в присутствии свидетелей…
Девушка, наверное, снова повалилась бы на пол, если б Марта не держала ее заведенные за спину руки. Глаза ее погасли, унеся ощущение бесконечной глубины и страдания. Они будто наполнились темным туманом, но епископ продолжал видеть перед собой странное сияние, сравнимое, разве что, с нимбом.
– Для проведения справедливого дознания и определения истинной вины подозреваемой закон предписывает нам отделить ее от дьявола, оказывающего ей покровительство при помощи амулетов, вшитых под кожу, либо «дьявольских меток». Марта, можешь приступать к обнажению подозреваемой.
Стоявший у узкого темного окна человек обернулся. Его глаза смотрели пристально, словно забираясь внутрь собеседника и пытаясь докопаться до самого сокровенного, однако чувствовалось, что он тоже устал, хотя и не собирается в этом признаваться. Движения его были медлительны, а веки слегка припухли и покраснели.
– Брат, что за странные речи слышу я из твоих уст? Неужели ты забыл слова Отца нашего: «Выступи на сие дело и сражайся ради Господа нашего с чумной заразой ереси, пока не истребишь ее до последнего»?
– Все я помню, – вздохнул худощавый. Отхлебнул вина из большой деревянной кружки и сунул в рот кусок хлеба, – неужели этому не будет конца?
– Конца?.. – инквизитор, присланный Апостольским Советом, грузно опустился на лавку, – в то время, как Господь скрыт от нас завесой божественной тайны, Сатана – эта Божья обезьяна, с успехом приобретает все новых сторонников. О каком конце ты говоришь, брат? В Библии сказано: «Они оставили Господа Бога своего, Который вывел отцов их из земли Египетской, и приняли других богов, и служили им – за это навел на них Господь бедствия». Так вот, брат епископ, «бедствия» – это мы. Только мы стоим на страже Божьего слова и дела. О каком конце ты говоришь? Если б не твой сан и не моя уверенность в твоей преданности Господу нашему, клянусь, я мог бы тебя самого заподозрить в ереси, – инквизитор усмехнулся.
Епископ подумал, что если и дальше продолжать начатый разговор, то уверенность инквизитора может поколебаться, а сан, вообще, в этом случае не будет ничего значить. Зная достаточно подобных примеров, епископ представил себя стоящим в железной клетке, в ожидании, когда вчерашние «братья» определят ему вид пытки. Картинка получилась очень правдоподобной. За год участия в Святом суде он уже мог представить на этом месте, кого угодно, даже самого Папу Римского, поэтому снова затянул веревку и вопросительно посмотрел на инквизитора.
– Идем, брат, – сказал инквизитор, – мужайся. Сатана силен и коварен, но не дано ему сравниться силой с Господом нашим. Как говорится в Евангелии, «я видел Сатану, спадавшего с неба, как молния…»
Они прошли по коридору, освещенному двумя коптящими факелами и отворив небольшую дверь, оказались в тесном, но гораздо более светлом помещении. Здесь из стен торчало целых четыре факела. Их багровый отблеск весьма соответствовал обстановке.
У стены стоял широкий стол со свечами, за который им предстояло вернуться, а остальное пространство… Епископ взглянул туда лишь мельком, сосредоточив взгляд на человеческой фигуре, которую уже с трудом можно было назвать «человеческой». Вывернутые за спину руки, связанные веревкой подтянутой к потолку, заняли совершенно невозможное для живого организма положение. Видимо, суставы выскочили со своих мест, разорвав хрящи и ткани, но человек уже не чувствовал боли. Его голова с опаленными волосами безжизненно склонилась на грудь, скрывая то, что когда-то являлось лицом. Все тело, покрытое кровавыми рубцами и шрамами, с засохшей коричневой коркой, вызывало брезгливое отвращение. Сейчас даже трудно было определить, мужчина перед ним или женщина, хотя епископ знал, что ее зовут Эллис Куппель, и всего неделю назад она была женой простолюдина Гейнца Куппеля.
Основная вина ее складывалась из показаний двух свидетелей – денунциантов. Один сообщил, что после встречи с Эллис у его коровы пропало молоко. На второго она, якобы, посмотрела слишком пристально, после чего с ним приключились боли в животе. Окончательно решил вопрос муж обвиняемой, маленький лысый человечек с бегающими глазками, который будучи приведен к клятве на Библии и четырех книгах Евангелия, подтвердил, что неоднократно видел, как жена вечером натирает тело какими-то снадобьями и после этого исчезает, видимо, отправляясь на шабаш. Последний раз подобное случилось в ночь на третье мая, аккурат, в канун великого праздника Обретения честного креста Господня.
Епископ опустился на стул, безразлично ожидая продолжения допроса. Он до мелочей знал всю процедуру, отклонений от которой произойти не могло в силу правоты Господа нашего.
– А где нотариус? – спросил инквизитор, оглядывая помещение, – куда делась эта жирная свинья?
– Ты видел, брат, как его рвало, когда ведьма извивалась под плетью и рычала собакой, являя свою бесовскую сущность? Я полагаю, он со страха выпил много вина и спит где-нибудь.
– Клянусь Господом, это можно расценить, как пособничество еретикам. Ведь так, брат?
– Так, – согласился епископ. Он ничуть не жалел нотариуса, который, чтоб заслужить право заседать в Святом суде, сам написал денунциации на троих соседей. Двое из них уже были сожжены, а последнему предстояло пройти Испытание, поскольку он с дьявольской извращенностью пытается оспорить праведные обвинения. Совершив подобную услугу, нотариус посчитал себя полностью защищенным, но не тут-то было…
…Сатана с успехом приобретает новых сторонников… – вспомнил епископ с трепетным ужасом истинного христианина, непонимающего, почему столько людей (а с каждым днем все больше и больше, если судить по количеству процессов), шло в услужение к Сатане. Неужели все они не видят, где истинный свет, а где обман, ведущий в преисподнюю? Зачем они делают это? Что им дает Сатана такого, от чего они не могут отказаться?
Насколько епископ мог заметить, далеко не все они богаты, многие немолоды и не слишком красивы, не блещут здоровьем… Если на одной чаше весов лежали муки ада, то, что такое бесценное должно незримо лежать на второй?..
– Брат, – инквизитор прервал его мысли, – не сочтешь ли ты за труд сам вести протокол допроса, чтоб не нарушать Инструкции. Не хотелось, чтобы члены Совета потом обвинили нас в несправедливости приговоров и смерти невиновных.
– Но согласно Инструкции, мы не можем вести дознание без нотариуса или двух надежных свидетелей, – возразил епископ.
– Во имя Господа, этот боров подпишет завтра все, что мы ему принесем. Согласно Инструкции, мы также не можем прерывать разбирательство, не добившись признаний и не вынеся приговора.
Епископ молча придвинул к себе бумагу и чернильницу с торчащим из нее пером, а инквизитор, озарив себя крестным знамением, подошел к безжизненно висевшему телу. Смотрел долго и внимательно, отыскивая признаки жизни. Потом, не спеша, отвязал веревку, и тело упало на пол, неестественно вывернув голову и раскинув в стороны руки. Шаги инквизитора, направившегося в угол камеры, гулко ухали по каменному полу. Епископ смотрел, как он набирает воду из бочки и возвращается обратно.
…Неужели она еще жива, – подумал епископ, – от таких мук она б должна давно умереть, если только сам Сатана не поддерживает ее силы, насмехаясь над нами…
Инквизитор с размаху выплеснул воду. Тело, будто вздрогнуло. Прозрачные брызги разлетелись в разные стороны, но собираясь в струйки, они окрашивались в грязно бурый цвет крови и текли по неровному полу к стене, где стоял кузнечный горн, использовавшийся при пытках каленым железом.
Тело, действительно, зашевелилось. Руки напряглись, но не смогли сдвинуться с места. При этом лицо исказила гримаса боли. И епископ, и инквизитор, видя такое чудо фактического воскрешения, одновременно перекрестились.
– Как давно ты находишься под проклятой властью дьявола? – спросил инквизитор, в очередной раз начиная повторять с самого начала все восемьдесят шесть вопросов обвиняемым, содержащиеся в Инструкции.
Запекшиеся, окровавленные губы лишь чуть разжались, но инквизитор расценил ее ответ, как отрицательный.
– Почему ты отрицаешь, что ты ведьма, ведь трое денунциантов, включая твоего мужа, подтвердили обратное? Отрекись от дьявольского семени и принеси покаяние….
Рот обвиняемой, наконец, открылся, и она вымолвила тихо:
– Я не виновна…. Как я могу брать на себя грех ложного оговора, если не совершала ничего?
Епископ исправно записал ее ответ и вновь поднял голову.
…Нет, это не человек, – подумал он, – это действительно сам Сатана. Наверное, ее тело плохо осматривали, когда брили волосы, и не заметили «дьявольской метки». Она ведь может быть совсем крошечная, как родинка. Через нее теперь она получает свою нечистую силу…
– Отрицаешь ли ты Бога и в каких словах, какими действиями?..
– Нет, – прошептала обвиняемая, не дав закончить вопрос.
– Ты состоишь в союзе с дьяволом на основании договора или клятвы? – продолжал инквизитор, как ни в чем не бывало.
– Нет….
– Как приготавливается волшебная мазь, которой ты натирала тело, отправляясь на шабаш? Какой она имела цвет?..
– Нет….
Инквизитор, видя бессмысленность всех попыток, повернулся к епископу.
– Святой отец, ее преступления очевидны, но извращенность дьявольских замыслов мешает несчастной признаться в содеянном. Я хочу испросить Вашего согласия на новое дознание, выражающееся в использовании «деревянной кобылы».
Епископ смотрел на обвиняемую и думал, что если дьявол засел в женщине так прочно, то он все равно не позволит ей принести покаяние. Но вырвать ее признание необходимо, иначе дьявольское отродье восторжествует, укрепив неверных в своих начинаниях, и перестанут Святые суды творить справедливость, а вынуждены будут отпускать еретиков, тем самым плодя зло.
– Я не возражаю, – сказал он, проклиная отсутствие нотариуса, ведь теперь ему, вместе с инквизитором, придется тащить жертву к треугольной перекладине с острым углом, усаживать ее верхом на этот угол и привязывать к ногам грузы. А это значит, потребуется прикасаться руками к липкой отвратительной массе, вдыхать запах крови и гниющего мяса.
– Посмотри, несчастная, «деревянная кобыла» ждет тебя.
Эллис Куппель с трудом повернула голову и сразу поняла нехитрый принцип действия механизма, когда острый угол входит в тебя снизу, между ног, раздирая тело пополам. Неизвестно, какой сдвиг при этом произошел в ее сознании, но она вдруг сказала достаточно внятно:
– Я признаюсь….
– Где и при каких обстоятельствах встречался тебе дьявол? – быстро спросил инквизитор.
– Я не знаю…
– Где и при каких обстоятельствах встречался тебе дьявол?..
– В образе мужчины….
– Как он был одет?
– В коричневое платье и шляпу… кажется….
Епископ еле успевал записывать показания, содрогаясь от открывшейся вдруг бездны мерзости. Все сплелось в единый ядовитый клубок: и полеты на шабаш, и раскапывание могил некрещеных младенцев, и приготовление зелья и мазей, и порча, наводимая на соседей, и потрава скота… Он отвлекся лишь на секунду, чтоб поднять голову и еще раз взглянув на это исчадие ада, поразиться, как подобное существо могло столько времени топтать землю, созданную Господом нашим.
Наконец, вопросы закончились. Инквизитор перевел дыхание и посмотрел на епископа. Последнее слово всегда оставалось за официальным представителем духовенства, поэтому епископ встал, обдернув сутану, будто собирался торжественно выступать перед большим скоплением народа.
– Дабы ты сохранила свою душу от адских мук, – начал он, – мы пытались обратить тебя, Эллис Куппель, на путь спасения и использовали для этого различные приемы и способы. Однако ты не вняла нашим милостивым заботам и благочестивым внушениям. Влекомая злым духом, который понудил тебя отказаться от раскаяния и обуреваемая нечестивыми мыслями о верности врагу рода человеческого, ты предпочла навсегда остаться в своем еретичестве. О чем мы бесконечно сожалеем. Но мы не можем и не хотим отстраниться от справедливости и терпеть столь великое упорство против Божьей церкви, поэтому отнимаем тебя сим приговором как нераскаявшегося еретика от нашего духовного суда и передаем тебя светской власти для исполнения воли Господа, заключающейся в сожжении тебя на костре.
Закончив произнесение этого стандартного текста, епископ поднял голову и с ужасом увидел, что на лице приговоренной появилось некое подобие улыбки. Ничего более кощунственного перед лицом суда Господня и вообразить было невозможно.
– Приговор должен быть приведен в исполнение не позднее последнего воскресенья сего месяца, 1572 года от Рождества Христова.
Эти последние слова не имели никакого значения, так как все трое знали, что приговор исполнят уже завтра. Благочестивый человек – городской голова уже заготовил вязанки хвороста и вкопал на площади столбы, ожидая только окончания процесса.
Инквизитор и епископ оттащили осужденную в камеру, где ждали своей участи еще шестеро подозреваемых. Они сидели вдоль стены, закованные в тяжелые колодки, и молчали. Лишь одна, заслышав скрежет ключа в замке, принялась неистово кричать, моля о пощаде, но, видимо, Бог не слышит, предавших его, потому что, ни епископ, ни инквизитор не почувствовали ни капли жалости.
Дверь захлопнулась, заглушив крики женщины.
– Господь всегда сумеет исторгнуть правду из нечестивых уст, – сказал инквизитор довольным голосом, когда они вернулись в комнату с узкими окнами и наконец смогли расслабиться, опустившись на лавку.
Епископ снова отпил вина, чтоб немного взбодриться. Он чувствовал, как глаза его закрываются, но требовалось еще дойти до комнат, в которых благородный городской голова оборудовал им ночлег на все время пребывания в его городе.
Правда, существовало еще одно тайное место, именуемое «сераль», о котором не знал никто, даже голова. Инквизитор создавал нечто подобное везде, где ему приходилось работать, и епископ не препятствовал этому, как, впрочем, и многому другому, допускавшему двоякое толкование с точки зрения Инструкции. Однако сам он, почитая более строгое отношение к христианской морали, не считал возможным не только посещать сераль, но старался даже не интересоваться, что там происходит.
– Ты знаешь, брат, – инквизитор налил вина, разложил на столе брынзу и куски вареного мяса, – что у ведьмы есть дочь? – он отломил изрядный кусок.
– Нет, – епископ уже забыл о ведьме и думал о том, как бы быстрее добраться до постели.
– Полагаю, необходимо завтра же доставить ее на допрос. Я не допускаю мысли, что она также не является ведьмой. Ядовитое семя должно быть искоренено полностью.
Епископ посмотрел на него осоловелым взглядом. Ему было все равно, что произойдет завтра – главное, на сегодня все их богоугодные дела завершены с честью.
– Брат, не обессудь, если я пойду, отдохну, – сказал он, – а завтра мы решим и этот вопрос.
– Во истину, праведные слова. После трудов во имя Господа нам всем положен отдых. Да благословит тебя Господь.
– Аминь, – епископ осенил крестным знамением себя, затем брата-инквизитора и поплелся в свою комнату, чтоб попытаться спокойно проспать хотя бы остаток ночи. Завтрашний день обещал быть не менее напряженным.
Инквизитор убрал остатки пищи и сладко потянулся. Несмотря на то, что время близилось к трем, он все-таки решил заглянуть к Марте. Дела сераля волновали его не меньше, чем выявление виновности ведьм.
Осторожно пройдя по знакомому полутемному коридору, он свернул совсем в другую дверь и оказался, вроде, в ином мире с ковром на полу, тяжелыми шторами и мягкими креслами. На стене висела картина, изображавшая Мадонну с младенцем, но ее не удавалось рассмотреть в темноте. Инквизитор просто знал, что она есть. На ощупь прошел через темную гостиную и тихонько открыл незапертую дверь.
– Марта… – позвал он, – ты здесь?
– Да, Ваша милость, – ответил женский голос так быстро, словно Марта не спала, ожидая хозяина.
– Я ненадолго, – инквизитор нащупал стул, который всегда стоял на одном и том же месте, – хотел узнать, как там наша маленькая Грета? Водила ли ты ее в камеру пыток, как я тебе приказывал?
– Да, Ваша милость. Я водила ее вчера вечером, когда Вы с монсеньером епископом изволили отдыхать.
– А рассказала ли ты ей то, что я велел тебе рассказать?
– Да, Ваша милость. Я сказала ей, что против нее имеются неопровержимые улики, касающиеся ее высказываний, порочащих имя Господа нашего, а также подозрения, касающиеся ее связи с дьяволом. Чтоб достоверно выяснить все обстоятельства дела, она должна быть подвергнута Испытанию. Я показала ей «испанский сапог», инструменты для клеймения каленым железом и «дыбу», рассказав, как все это применяется.
– А что она?
– Она плакала….
– Может, она размазывала слюни по щекам, как делают все ведьмы? – перебил инквизитор строго, – ибо, как сказано в пятнадцатом основании Инструкции: «…коли ты невиновна, пролила бы слезы. Если же ты виновна, то слез не лей».
– Я не знаю доподлинно… – пролепетала Марта, поняв, что сболтнула не то.
– Хорошо, рассказывай дальше.
– Тогда я сказала ей, что Вы своей милостью из уважения к ее семье и жалости к ней самой готовы, если не снять совсем, то задержать приведение в исполнение надлежащего приговора. Она сказала, что готова все отдать в благодарность за эту услугу, но у нее ничего нет, ибо она еще не перешагнула порог совершеннолетия. Тогда я сказала, что кое-что у нее все-таки есть и, если за этим придет господин, спасающий ее от костра, готова ли она отдать ему это?..
– Надеюсь, она поняла, что речь идет не о лавке ее отца? – усмехнулся инквизитор.
– Ваша милость, – сказала Марта, – завтра, если Вы не будете работать столь усердно, как сегодня, и закончите пораньше, я снова отведу ее в камеру и более подробно расскажу об устройстве машин, даже покажу, как они действуют, не вкладывая, правда, туда человеческих органов. Думаю, после этого она готова будет исполнить все Ваши желания, потому что, в любом случае, они окажутся более приятными, чем противоположный вариант.
– Что значит, «в любом случае»?! – воскликнул инквизитор, – не забывай, Марта, кто ты и кто я! Как ты смеешь подозревать, что я могу совершить с ней нечто непотребное? Или забыла, как тебя собирались высечь на площади за кражу зерна? И кто тебя спас? При желании я могу все вернуть назад…
– Я помню, Ваша милость. Простите, помутнение нашло…
– То-то же, – инквизитор смягчился, – завтра мы закончим пораньше. Можешь отвести ее в камеру и исполнить задуманное, а ближе к полуночи я навещу ее. Надеюсь, она будет уже готова.
– Ваша милость, Агнесс и Катрин ожидают…
– Чего они ожидают?.. – перебил инквизитор, – уж не думаешь ли ты, глупая, что я в обществе этих девиц придаюсь греховным утехам? Я провожу «тихое» дознание и выведываю их потаенное, пока Сатана торжествует, думая, что усыпил мой разум и заставил впасть в грех с прислужницами своими. Я всегда служу Господу нашему, даже когда другим кажется, что я предаюсь греху. В Инструкции сказано – обман, есть оружие Сатаны и его надлежит использовать против него самого!..
– Да, Ваша милость…
– Так вот, Агнесс уже раскрыла свою богомерзкую сущность и поведала, как дьявол являлся к ней в образе юноши с черными волосами и ублажал своими ласками. Хотя она призналась мне наедине и свидетелей тому нет, но согласно третьего основания Инструкции по проведению дознания, я уже сейчас могу зачитать ей приговор. Мне пока некогда с нею заниматься, потому что ересь плодится и множится за стенами сей обители.
Марта молчала, понимая, что любое ее слово может быть истолковано против нее, а в отношениях с инквизитором, это чревато серьезными последствиями. Ее вполне устраивало нынешнее положение служанки при двух уважаемых господах и одновременно надсмотрщицы за обвиняемыми. В ее обязанности входило не только подготовка испытуемых «тихим» дознанием, но и кормление остальных заключенных, раздевание их, «бритье» интимных мест перед началом первого допроса и осмотр тела в поисках «дьявольской метки». Все эти обязанности ее несильно утомляли, зато она получала бесплатную еду и деньги, на которые можно будет достойно жить после того, как Святой суд закончит работу и переберется в следующий город.
– Завтра утром ты мне понадобишься, – произнес инквизитор миролюбиво, словно забыв все, сказанное только что, – приведут новую подозреваемую. С ней надо будет выполнить обычную процедуру, – не прощаясь, инквизитор вышел.
* * *
За окном уже брезжил рассвет. Спать оставалось не более двух часов, но святое дело не должно считаться со временем. Господь творил без сна и отдыха, и чадам своим наказал бороться за Его правду с тем же рвением и неистовством. Поэтому, когда Марта постучала в дверь епископа, принеся завтрак, инквизитор уже находился у городского головы, не менее него обеспокоенного процветанием ереси во вверенном ему городе.* * *
К полудню Святой суд собрался в полном составе, включая нотариуса, который молча подписал протоколы вчерашнего дознания и важно уселся за стол, готовый дальнейшей работе.– Брат, – сказал инквизитор, поворачиваясь к епископу, – я велел привести сюда дочь ведьмы, которая вчера созналась в своих грехах.
– У нас есть и на нее денунциация?
– Нет, но мы можем допросить ее по третьему основанию Инструкции, как обвинение именем инквизиции. Поверь, брат, то, в чем призналась ведьма не могло не отразиться на ее потомстве. Я полагаю, что девица, есть отродье демона, а не того тупого горожанина.
Последний довод убедил епископа в правильности принятого инквизитором решения.
– Ее уже доставили? – спросил он.
– С минуты на минуту…
Словно услышав его слова, два здоровых хмурых мужика внесли в камеру девушку. Внесли, будто куль с мукой. Один держал ее поперек живота, другой за плечи. Ноги ее раскачивались в полуметре от земли, а головы совсем не было видно. Девушка всхлипывала, издавая странные булькающие звуки. Видимо, рыдать сил у нее уже не осталось.
Конвоиры опустили ее на землю и молча удалились, довольные, что удалось так легко покинуть это мрачное место. Подозреваемую они поставили лицом к двери, спиной к столу, как положено по Инструкции – такова мера безопасности до того, как судьи прочтут молитву и сотворят крестное знамение. До этого дьявол через свою приспешницу мог легко соблазнить их посредствам голоса, взгляда или нечистого дыхания.
Когда дверь закрылась, девушка подняла руки к лицу. Плечи ее затряслись от сдавленного плача; потом ноги вдруг подкосились, и она, скорчившись, упала на бок. Длинные волосы разметались по грязному полу. Все это противоречило Инструкции, но предпринимать что-либо было поздно, потому что девушка открыла глаза.
Епископ поперхнулся и замер на полуслове, не дочитав до конца слова обращенные к Господу, а нотариус судорожно, словно боясь опоздать, перекрестился. Лишь инквизитор, самый невпечатлительный изо всех, продолжал беззвучно шевелить губами, хотя, какие слова он мысленно произносил при этом, никто не знал.
Епископ видел перед собой не лицо, а лик, подобного которому, он не встречал ни на одной иконе. Нечеловеческое притяжение наполненных слезами глаз не поддавалось вразумительному объяснению, а бледное лицо в обрамлении темных густых волос казалось неестественно вытянутым и узким. Покрасневшие веки с влажными ресницами, тонкие, по-детски приоткрытые губы…. Нет, все-таки главное – глаза. Оторвать взгляд от этих расширенных зрачков за дрожащей прозрачной пеленой Бог не дал силы простому смертному, даже, если тот являлся членом Святого суда.
Один инквизитор сохранил присутствие духа. Закончив читать молитву, он широко перекрестился три раза и сел, в то время, как остальные продолжали стоять, заворожено глядя на подозреваемую.
– Марта! – крикнул инквизитор.
Женщина, дожидавшаяся за дверью уже около получаса, появилась незамедлительно. Она прекрасно знала, что должна сделать, ибо подозреваемая обязана выслушать обвинение непременно стоя. Это закон.
Она подхватила девушку под мышки своими толстыми руками и легко поставила на ноги.
– Во имя Господне. Аминь, – начал инквизитор заученный текст, – в год 1572 от Рождества Христова, шестого дня месяца июля до слуха Святого суда дошло, что о девице Анне Куппель, дочери Эллис и Гейнца из Мидгейма идет дурная молва, касающаяся ее частых отлучек в лес, что само по себе подозрительно для молодой девушки. А также участие в шабашах, для чего, используя колдовство, она перемещалась в пространстве в указанное место. Тому имеются надежные свидетели. Кроме того, используя колдовские снадобья, она насылала недуги на добропорядочных жителей Мидгейма. Тому также имеются надежные свидетели. Кроме того, она совершала многое другое, что станет известно в процессе дознания. Вышеперечисленные действия идут против веры и служат во вред государству. Записано седьмого дня месяца июля 1572 года в присутствии свидетелей…
Девушка, наверное, снова повалилась бы на пол, если б Марта не держала ее заведенные за спину руки. Глаза ее погасли, унеся ощущение бесконечной глубины и страдания. Они будто наполнились темным туманом, но епископ продолжал видеть перед собой странное сияние, сравнимое, разве что, с нимбом.
– Для проведения справедливого дознания и определения истинной вины подозреваемой закон предписывает нам отделить ее от дьявола, оказывающего ей покровительство при помощи амулетов, вшитых под кожу, либо «дьявольских меток». Марта, можешь приступать к обнажению подозреваемой.