Страница:
Выйдя к воде, девушки увидели Женю, лениво плывшего им навстречу.
– Вода – сказочная! – крикнул он, поднимая руку.
– А там глубоко?
– Глубоко! До дна не достаю, но спуск хороший!
– Она же холодная!.. – взвизгнула Светка, зайдя по пояс, но потом окунулась с головой, и проплыв под водой, оказалась рядом с Женей.
Марина, не спеша, поплыла в другую сторону. Руки ее работали совершенно автономно, а взгляд обследовал окрестности. За зарослями камыша на противоположном берегу возвышалась стена, отсюда казавшаяся еще выше и неприступней. Справа виднелось подобие пляжа, поросшего ровной гладкой травой. Дом не был виден, но Марина знала, что находится он прямо за лесом. И тишина – потрясающая тишина, нарушаемая только беспорядочными всплесками и Светкиным смехом, отражающимся, казалось, в самом поднебесье. Марина перевернулась на спину, потому что плыть к дальнему берегу не хотелось – она не любила путаться в камышах.
…А какое небо!.. Почти черное, грозовое… Словно подтверждая это, вдалеке негромко, но басовито прокатился раскат грома; через секунду небо стало зеленоватым, но молния тоже была далекой, и не смогла прорвать прочную занавесь туч.
– Ох, вольет! – крикнула Марина, продолжая изучать небо.
– И что? – послышался Женин голос, – мы и так мокрые! Плыви сюда!
Набрав воздуха, Марина нырнула, а когда снова появилась над водой, совсем близко увидела две головы, как поплавки, покачивающиеся друг подле друга, и Светкину вытянутую руку, указывавшую на берег.
– Ой, что это там?
Между деревьями, словно зацепившись за ствол, повисло белое облако. Откуда оно взялось, непонятно; да и форма у него была странная – вроде, поднималось оно из земли, образуя некую фигуру.
– Фигня какая-то. Не обращай внимания, – Женя под водой попытался схватить Светку. Завязалась борьба, сопровождаемая фонтанами брызг, но Марина продолжала смотреть на берег, и вдруг в облаке ей почудился женский силуэт.
– Смотрите!
Борьба тут же прекратилась.
– Точняк, Лизка придуривается, – сделав такой вывод, Женя крикнул, – Лиза, плыви сюда!
Марина видела, что это не Лиза и, тем более, не темноволосая, коротко стриженая Алина. А облако встревоженное Жениным возгласом, скрылось за дерево, и потом быстро двинулось в направлении дома. Еще несколько секунд, и оно исчезло из вида.
– Кто это был? – спросила Светка, испуганно озираясь.
– Говорю ж, Лизка!.. Нет, ну, не «прапорщик» же?..
– Это не Лиза, – Марина подплыла ближе и увидела Светкины остановившиеся глаза и предательски дрожащие губы – она выглядела такой беспомощной и потерянной, что в первый момент Марине захотелось рассмеяться.
– Мэри, кто это был?.. – пролепетала Светка.
Разумного объяснения не находилось, поэтому желание смеяться пропало само собой. Страх всегда приходит чуть позже, ведь сначала сознание мобилизуется, то ли отказываясь признавать опасность, то ли ища выход, а, вот, потом он и приходит – Марина подумала, что, если немедленно не выберется на берег, ноги и руки перестанут слушаться, и она просто пойдет ко дну. Скорее всего, остальные почувствовали то же самое, как по команде устремившись к спасительной суше.
Первым доплыл Женя и миновав мелководье, поднялся, переводя дыхание.
– Может, нам померещилось? – обернулся он к девушкам.
– Всем троим, да? – спросила Светка, стуча зубами.
Затихли не только птицы, но и сам лес – ни листочек не шелохнется, ни ряпушки на воде, только гром продолжал недовольно ворчать за тучами.
– Пошли домой, а? – предложила Светка, и тут же решила, что «дом» подразумевает прочные двери с мощными замками, а что их ждет в этом доме?.. Но другого выхода все равно не было.
Все трое углубились в лес, раньше не казавшийся таким сумрачным.
– Мэри, – вспомнила Светка, – а в твоих книжках… Может, это привидение?
– Днем? – обернулся Женя, шедший первым.
– Кто сказал, что сейчас день? – парировала Марина.
– О, блин!.. У нас же всегда без четверти семь!..
– Я боюсь, – захныкала Светка, – я хочу домой…
Вдруг Женя остановился, широко улыбнулся и с размаху шлепнул себя по лбу.
– Ты чего? – удивилась Марина.
– Я въехал! Какие ж мы дураки!.. Это же начинается проект!.. – он принялся хохотать, причем, настолько заразительно, что скоро смеялись уже все; и смеялись бы, наверное, еще долго, если б молния не прорвала наконец черный покров, превратив лес в жуткую сцену из триллера. Гром сотряс землю, легко раскачивая могучие деревья.
– Двигаем отсюда! – крикнул Женя, и обгоняя друг друга, все помчались к дому.
Они влетели под красивый кованый козырек, когда первые крупные капли врезались в высокую траву, сгибая ее к земле, зашуршали в листьях…
– Успели, – Женя крепко прижал к себе сразу двух девушек, – а прикольно у них тут, да? – его голос сделался довольным, как у всякого, благополучно пережившего Большое Приключение.
– Ой, а я-то щеманулась! – Светка рассмеялась, и от полноты ощущений несильно, но неожиданно укусила Женю в загорелое плечо.
– Дурочка, что ты делаешь?!..
Марина выскользнула из-под Жениной руки и вдруг ощутила себя очень одинокой. Уж она-то знала, что если Светка увлекалась кем-то, то остальное для нее просто переставало существовать. Сейчас, к сожалению, все симптомы «болезни» присутствовали достаточно явственно. …Я-то зачем сюда приперлась? Что за удовольствие наблюдать, как люди пыжатся, пытаясь строить отношения, лишь потому что не могут разбежаться? Для Светки-то это нормально – она ж примитивная, как инфузория. Почему я постоянно следую за ней, и, в конце концов, вынуждена решать ее проблемы?.. – ответа не было, а безответные вопросы Марину раздражали, и она «перевернула страницу», – …А с привидением они классно придумали. Наверняка голограмма – как картины, которые в прошлом году привозили в художественный музей…
– …Женька, что ты делаешь?..
– Так, на любом проекте ж строят любовь! Сама говорила!..
Возникла пауза, но Марина не стала оборачиваться – она и так знала, что они целуются. Причем, даже представляла, как Светка поднимается на цыпочки, обхватив руками его шею; как вздрагивают ее опущенные ресницы – она уже столько раз видела это! …Дура! Она уже дышит, будто отдается ему!.. А мне плевать! У меня есть Владик, и я просто выйду за него замуж!..
Совсем близкий раскат грома заставил Марину вздрогнуть. Огненный трезубец раскроил небо, и дождь устремился вниз сплошным потоком. Мгновенно появились лужи, а самые прыгучие, самые грязные капли долетали до коленок.
– Вы как хотите, а я пошла, – Марина все-таки обернулась, и увидев то, что и ожидала увидеть, демонстративно вздохнула. …Ну, конечно, шалава долбанная… И что за дурацкая натура!..
– Завидно, да? – наивно поинтересовался Женя, – ты дыши глубже – смотри, сплошной озон, а мы сейчас удалимся, благо комнат тут достаточно…
– Какой шустрый!.. – Светка погрозила пальчиком, – ты за кого меня держишь?
– Пойдемте, глянем, где остальные, – предложила Марина, пока Женя не брякнул, за кого он «держит» ее подругу.
Через открытую дверь кухни они увидели накрытый стол и сидящую за ним компанию.
– Я хочу есть, – тут же объявил Женя, забыв о далеко идущих амурных планах.
– Может, для начала оденемся, а то… – Марина раскинула руки, демонстрируя две ленточки, составлявшие купальник.
– Ой, пошли в гардероб! – Светка по-детски захлопала в ладоши – предложение оказалось намного привлекательнее Жениных поцелуев, – не, как все-таки тут клево!..
Оставляя мокрые следы, все трое проскочили мимо кухни.
Реплика была неожиданной, потому что до этого все умудрялись говорить ни о чем – то есть, о погоде, о еде, о проекте, не ставившем никаких задач, о странном продюсере, о времени, в котором они, по выражению Лизы, оказались «законсервированы», и вдруг такой резкий переход на личности.
– Это почему же? – Алина на полпути остановила вилку, уже двигавшуюся ко рту.
– Потому что все очень вкусно!
– А тебе надо, чтоб женщина лишь умела готовить? – Алина обреченно покачала головой.
– Нет, но… – Никита и сам понял некорректность фразы, – но это большой плюс! А если она еще и красивая, как ты…
– Нет уж! Как сказал, так сказал, – Алина ехидно улыбнулась, – короче, в кухарки гожусь?
– Прямо уж в кухарки!.. – Никита протянул руку, но Алина уклонилась от прикосновения.
В это время, весьма кстати сглаживая ситуацию, вошел Женя, а следом за ним и обе девушки в длинных платьях.
– Добрый вечер… или уже ночь? – Женя в приветствии вскинул руку, – там такая гроза!..
– Мы уж слышим. Садитесь, – Паша придвинулся к Алине, освобождая место.
– А как водичка? – поинтересовалась Лиза.
– Ой, классно! – Светка вдруг перешла на загадочный шепот, – а еще мы видели приведение…
– И кто это был? – равнодушно спросил Паша, для которого подобной категории просто не могло существовать в природе.
– В натуре, привидение! – воскликнул Женя, и видя удивленные взгляды, пояснил, – как я понимаю, проект начался. Ох, похоже, веселуха будет!..
– И какое оно из себя? – уточнил Никита серьезно.
– Белое облако, – также серьезно ответила Марина и задумалась, – …а, вроде, и не облако. Оно какое-то более плотное и двигалось быстро, хотя ветра еще не было.
– Я чуть не померла со страха, пока Женька не догадался, что к чему! – Светка восторженно всплеснула руками, окунаясь в уже прошедшие страхи, – точно б утонула!..
– Я думаю, это голограмма, – предложила версию Марина.
– Не иначе, – Никита кивнул, – чего только сейчас не научились делать, даже привидения… Ну, и что вы стоите? Тут нам бог послал кое-что, а Алина с Лизой все это облагородили.
– Завтра мы со Светкой готовим, – Марина отодвинула стул.
– А пьем только пиво? – Женя скептически оглядел стол, – в загашниках ничего больше нет?
– Там есть все, но лично я не хочу – организму нужен заслуженный отдых, – Никита снова приложился к бутылке.
– Паш, а ты?
– Неси, – Паша махнул рукой, – в этом дерьме без бутылки не разберешься. Голограммы… детский сад какой-то…
– Так шоу, ведь, – Марина пожала плечами, – знал, куда шел.
– Ни черта я не знал! Я только хотел, чтоб у меня башню не снесло, понятно?
– Отчего? – тихо спросила Лиза.
– От того! Побыли б вы недельку там, где я второй год!..
– В Чечне что ли? – догадался Женя, – да, там парни геройские – мочат этих тварей…
– А ты пробовал замочить кого-нибудь?.. А друзей твоих мочили? Вчера ты с ним водку пил, а сегодня его голова в одних кустах валяется, а туловище, в других!..
– Нет, но… – смутился Женя.
– Я не представляю, как можно убить кого-то, – пришла ему на помощь Лиза, – помню, у подруги котенок был. Маленький, беленький весь. Залез, дурачок, под дом и вылезти не может. Как он орал целую неделю!.. Я чуть с ума не сошла… а потом затих.
– Котенок, говоришь? Ну-ну… – Паша поднялся и вышел, хлопнув дверью.
– Я что-то не то сказала? – испугалась Лиза.
– После войны у многих психика нарушена, – Никита сжал Лизину руку, – все нормально. Это пройдет, не переживай.
– Пойду, пузырь принесу, – Женя направился к кладовой, которую показывал продюсер.
– Давайте лучше поговорим о привидении, – предложила Марина, – как вы думаете, можно создать голограмму не в помещении, а где-нибудь на природе?
– Мэри, – Светка наморщила носик, – они ж профессионалы – они все могут, а наше дело жить, пока нам не объяснят, зачем мы живем.
– Как ты классно подметила! – восхитился Никита, но никто не захотел столь глубоко вникать в смысл Светкиной фразы.
– Мне в понедельник на работу, а здесь всегда без четверти семь, – вздохнула Лиза.
– Да хрен с ней, с работой! – Женя появился с двумя бутылками коньяка, – забудь!
…Опять эти вечные там и здесь… Почему они преследуют меня? Почему жизнь всегда делится на две части и не может быть единым целым? Там и здесь… тогда и теперь… я тот и я этот… Интересно, это только у меня так получается или у всех людей тоже?.. Закурив, он подошел к окну; дождался очередной вспышки, вслед за которой, сотрясая стены, ударил гром.
…А минометы-то воют пострашнее!.. С этой успокаивающей мыслью он улегся на постель поверх одеяла и закрыл глаза. Паша не знал, какая картинка возникнет перед ним сегодня, но в общей массе они не отличались разнообразием. Менялся только внешний антураж – ландшафт местности, время года, лица и дома, но суть оставалась, и суть эта прочно сидела внутри него самого.
Сегодня почему-то память выбрала засыпанное снегом ущелье. Ему успели сообщить, что высота склона три тысячи метров, крутизна – шестьдесят пять градусов, глубина снежного покрова – сорок сантиметров, а наверху засели два десятка вооруженных боевиков.
Как странно – в памяти остались эти давно потерявшие свое значение цифры, но стерлась вся боль: и в обмороженных ногах; и в руках, изрезанных в кровь тонким и острым, как стекло, настом; и в обессиленном теле; и в сознании, изможденном единственной мыслью – если опоздать, марш-бросок окажется бессмысленным, и банда спокойно уйдет в Грузию. Он тогда весь превратился в сгусток боли, потому и не чувствовал ее – сравнивать было не с чем. Так же он не почувствовал и новой боли, неосознанно зафиксировав только три сиюминутных факта – яркую вспышку; жар, мгновенно разлившийся по телу; и странную благодать, которая была даже превыше выполнения боевой задачи. Как же не хотелось возвращаться из этой благодати!.. Но его вернули. Вернули к боли, поджидавшей его в белой палате.
Видимо, все в мире уравновешено, только людям не дано понять этого закона. Получалось, что он обменял благодать на Таню, ведь если б он не попал в госпиталь, то не встретил ее. Так, что может значить крошечная дырка в плече, по сравнению с чудом ее заботливых рук?..
Зная конец истории, Паша заставил себя открыть глаза. Очередная молния осветила палату …Черт, это же не палата!.. Что я здесь делаю? Почему я не там?!..
Ответ пришел неожиданный, но, на удивление, ясный (как же он раньше-то не понял?) – потому что там осталась смерть, а любви там больше нет. Есть деревянный крест – крест на всем… и надо только убивать; убивать всех, чтоб отомстить за глупую мину, прилетевшую неизвестно откуда.
Обобщение «всех» вызвало в памяти смену декораций. Что в новом фрагменте было такого особенного, неизвестно – он даже не смог вспомнить, как называлось село, походившее на десятки других: разбитая дорога, исчезающая в грязном мареве тумана, остатки переправы через существовавшую только весной речку и огромная, подернутая ледком лужа; еще – два БТРа, кажущиеся наглыми выскочками перед выступавшей из тумана бандой домов. Хотя, скорее, это образ, и все в тот раз было совсем не страшно, потому что боевики давно ушли в горы. Можно было курить, сидя на холодной броне, и вообще не входить в село, если об этом не попросят милиционеры. Но они попросили.
В тот раз никого не убили; никто даже ни разу не выстрелил, зато он вблизи увидел их глаза. Глаза, не одурманенные наркотой, гордо и весело взирающие на результаты добросовестно исполненной, кровавой работы, а подслеповатые, но презрительные глаза стариков, которым уже нечего терять; женские – смотрящие одновременно со страхом, мольбой и ненавистью; детские – наоборот, глядевшие бесстрашно, как у подросших, но неопытных волчат. Самые разные глаза, в которых он впервые прочел, что в этой войне победить нельзя.
А что можно? Можно самое простое – убивать и умирать. Сколько их, смертей, по обе стороны несуществующей линии фронта?.. Самых разных, и в то же время, таких одинаково бессмысленных, ведь, умирая, человек теряет свою идеологическую принадлежность. Все становятся равны – и неопознанная девочка в розовом платьице, не успевшая выскочить из-под гусениц БТРа; и солдат, от которого осталась лишь отрезанная голова с жутко выпученными глазами и высунутым черным языком; и беременная чеченка со вспоротым животом, и еще, и еще…
Давно несуществующие люди возникали и исчезали в своем загадочном единстве. Значит, все-таки на войне есть одна для всех правда – смерть; не важно, на чьей стороне ты воевал, ведь в любом случае, остаются лишь остекленевшие глаза, в которых больше нет ничего.
Куда ж оно девается, то, что было?.. Из небытия возникла лавина бородатых людей, истерично ревущих на разные голоса ненавистное, снящееся в кошмарных снах «Аллах Акбар!..». Они сыплются по склону, стреляя от пояса, и против них, притаившийся за камнями Сашка Бекетов – вечно обижавшийся, когда его дразнили чукчей, потому что был он казахом. А еще его считали дурачком – он всегда брал боеприпасов больше, чем жратвы; месяц брал, полгода брал, побираясь из чужих пайков… И вот они бегут прямо на него – «Аллах Акбар!»… Оказывается, не зря он таскал полцентнера патронов…
Потом вэвэшникам пришлось до ночи собирать трупы, а он лежал, глядя на все стеклянными глазами, и его бок был разорван миной – патроны все-таки кончились… Куда Сашка делся потом? Он же не мог просто исчезнуть? Это не справедливо!!..
А, вот, другие глаза, еще живые, смотрящие на мутный поток, ворочающий внизу огромные камни – был Витька Зиновьев и нет. Никто и не заметил, как он смешался с теми камнями. Не заметил потому, что оступившись, Витька не закричал, ведь у этих горцев звериный слух – они б услышали… Может, он стал одним из камней?.. Нет, он где-то совсем рядом, потому что его анекдоты до сих пор рассказывают пополнению – все анекдоты забываются, а эти живут…
Смерть нельзя постичь, но к ней можно привыкнуть. Память с готовностью рисовала все новые и новые картины, имеющие общий финал, при этом гуманно обходя самую главную и самую нелепую смерть, какую только можно придумать. Нет, не ко всякой смерти можно привыкнуть… Откуда же прилетела эта чертова мина?! Неужели все находится во власти какого-то ублюдка с минометом? Зачем тогда вообще жить?!..
А что между ними было? Вернее, успело быть? Почти ничего. Но разве можно это глобальное «почти ничего» соизмерить с отсутствием денег и сломавшейся стиральной машиной?.. Нет, все он сделал правильно, оставив Наташке ту жизнь, которую она хотела. А взамен эти руки, эта улыбка и глаза, красные от бессонницы… Кто посмел их забрать, и куда их дели?! Куда их спрятали?!..
Еще мгновение, и по щекам покатились бы слезы. Паша распахнул веки вместе с ударом молнии и увидел… нет, ни черта он не увидел! Ощутил? Нет, это было не ощущение, а истинное и вечное знание – в комнате он не один. Замер, как умел замирать, сливаясь с серыми скалами, и вдруг почувствовал, как отделяется от постели – его держали на руках, словно ребенка. Через эти руки уходила ненависть, бессилие и безысходность; руки баюкали его, и потом нежно опустили обратно на постель. Паша понимал, что засыпает, но ему не хотелось, чтоб руки оставляли его. Он готов был вцепиться в них и целовать, целовать… Это было сродни той благодати, которую он испытал в занесенном снегом ущелье, но только «сродни», потому что там была какая-то всеобщая благодать, а эта – его личная…
Больше Паша ничего не помнил.
– Червячка заморили… Что будем делать дальше?
– Если найдем гитару, могу вам спеть, – предложил Никита.
– А, может, пойдем спать? – Лиза, из солидарности выпившая аж две рюмки, сидела, бессмысленно уставившись в одну точку, – по нормальному-то сейчас часов двенадцать…
– Я спать не хочу, – бодро заявил Женя.
– Я тоже, – подхватила Светка. Глаза ее блестели, обретя томную одухотворенность.
– Нет, я все-таки пошла, – Лиза поднялась, – я и вчера не выспалась. Спокойной ночи.
– Ну и ладно, – Марина проводила ее взглядом, – а давайте каждый расскажет о себе что-нибудь интересное – мы ж еще практически незнакомы.
– В Мэри проснулся будущий психолог, – со смехом пояснила Светка.
– А почему нет? – Марина пожала плечами, – с кого начнем?
– Пойду я лучше, поищу гитару, – Никита поднялся.
– Так не честно! – возмутилась Светка, – Мэри права – давайте что-нибудь рассказывать! Если мы будем тупо жрать, пить и спать, нас выгонят с проекта! Зрителям должно быть прикольно смотреть на нас, неужели вы не понимаете?..
…Я ее когда-нибудь убью, – подумала Алина, но мысль эта отражала лишь настроение – агрессии в ней не было, потому что алкоголь всегда действовал на Алину успокаивающе. Она смотрела на закрывшуюся за Никитой дверь, – странный он… ну, что особенного я приготовила? Да если б он знал, что я могу!.. Смешной такой, неуклюжий, но симпатичный…
– Все-таки, с кого начнем? – повторила Марина, и тут всем стало не по себе. Оказывается, когда анализируешь собственную жизнь, она выглядит, хоть и не безупречной, но, по крайней мере, в ней постоянно присутствует мотивация поступков, оправдывающая все. А когда пытаешься облечь ее в слова, становится неуютно, ведь у каждого человека свои оценочные критерии и оправдывать тебя он не собирается, а чтоб защищаться, надо знать, что такое добро и зло в их абсолютном значении. Кто ж это знает?.. Поэтому повисла неловкая пауза, и только дождь за окном, свободный от всяческих предрассудков, пытался поведать людям свою незамысловатую историю.
– Пусть Светка и начинает – она у нас самая говорливая, – лениво предложила Алина, не отрывая взгляд от двери.
– Почему я?.. – вспыхнула Светка.
– А почему нет? – поддержал Женя из чисто меркантильных соображений – ему хотелось узнать побольше о той, с кем собрался реально «строить отношения».
– Ладно, – Светка неожиданно согласилась, – только потом ты, идет?
Женя кивнул – он не привык думать, что будет потом.
– Значит так… – Светка мечтательно подняла глаза, – а расскажу я вам о своем призраке.
– Ух, ты! – Женя даже заерзал на стуле, – чего, в натуре?
– Не знаю, у кого как, – Светка не удостоила его ответом, – а у нас все девки реально загуляли в девятом классе…
– Поздновато, – вставил Женя, – да, Алин?
– Не то слово. Я первый раз влюбилась еще в детском саду.
– Так, тихо! – воскликнула Марина, – человек рассказывает!
– Круче всех Надька Охрима была, – продолжала Светка как ни в чем ни бывало, – она фанатела на Игоря Сорина. По гастролям за «Иванушками» таскалась, а когда Игорь из окна киданулся, так три месяца в Москве жила, на его могиле.
Я один раз тоже с ней ездила. Прикиньте, народ, холодно еще – по ночам лужи замерзают, а они реально живут на кладбище. Шалаш за мусоркой сгородили; там спят, хавку готовят, вещи хранят, хоть некоторые, вообще, без ничего прикатили. Ночью костер разожгут и ждут, когда Игорь к ним выйдет. Вот, говорят, из-за этого памятника он нам является – садится у огня и разговаривает с нами. Какая-то девка от переживаний вены себе вскрыла, так он, блин, кровь ей остановил и жизнь спас!.. В общем, столько всякой хрени несли, что, честно говоря, и меня клинить стало. Но я ж не совсем дура. Хоть и сопля еще была, но реально догоняла, что это бред… а червячок в мозгах все равно завелся, – Светка показала, каким крохотным был тот червячок, – как же у меня-то никого нет? Я что, хуже всех?..
Гулять со своими пацанами – это был полный отстой. Вечером он в подъезде бакланит тебе о любви и целоваться лезет, а утром просит списать физику; по клубам мне тогда особо тусить не разрешали, и как-то само получилось – придумала я себе классного мачо на крутом байке. Типа «Harley Davidson». У нас такой вечерами по улице носился. Клевый!..
Ложилась я спать и воображала… ну, как воображала?.. Типа, вот, байк; вот, мой мачо… правда, лица у него не было и сексом мы занимались, в точности, как на кассетах, – Светка засмеялась своим воспоминаниям, – у Дашки предки любили втихушку порнуху зырить, а Дашка вычислила, где они кассеты прячут. Вот, мы вместо школы… Короче, все это мне и снилось, а девкам я, конечно, рассказывала о-го-го!..
А однажды он реально пришел – высокий, черные волосы в хвост собраны, загорелый и огромные глаза. Короче, отпад! Я обалдела конкретно, а он улыбнулся, протянул руку и провел ладонью по моему телу, прям, ото лба и чуть не до колен. Что тут со мной началось!.. Но это я не буду рассказывать.
– Что так? – с издевкой спросила Алина, – интересно ведь.
– А ты Камасутру полистай, если сама не умеешь!.. – парировала Светка, и решив, что ее выпад удался, продолжала, – короче, продолжалось это несколько лет. Он появлялся почти каждую ночь, и я была реально счастлива, но, с другой стороны, страдала безумно, ведь он никогда не приходил днем, и, естественно, я никого не могла с ним познакомить. Я умоляла его показаться народу – говорю, ты ж есть, чего ты прячешься? А он отвечал, что не хочет рушить нашу сказку и будет принадлежать только мне. Я сразу затыкалась, чувствуя, что на остальных мне уже плевать.
– Вода – сказочная! – крикнул он, поднимая руку.
– А там глубоко?
– Глубоко! До дна не достаю, но спуск хороший!
– Она же холодная!.. – взвизгнула Светка, зайдя по пояс, но потом окунулась с головой, и проплыв под водой, оказалась рядом с Женей.
Марина, не спеша, поплыла в другую сторону. Руки ее работали совершенно автономно, а взгляд обследовал окрестности. За зарослями камыша на противоположном берегу возвышалась стена, отсюда казавшаяся еще выше и неприступней. Справа виднелось подобие пляжа, поросшего ровной гладкой травой. Дом не был виден, но Марина знала, что находится он прямо за лесом. И тишина – потрясающая тишина, нарушаемая только беспорядочными всплесками и Светкиным смехом, отражающимся, казалось, в самом поднебесье. Марина перевернулась на спину, потому что плыть к дальнему берегу не хотелось – она не любила путаться в камышах.
…А какое небо!.. Почти черное, грозовое… Словно подтверждая это, вдалеке негромко, но басовито прокатился раскат грома; через секунду небо стало зеленоватым, но молния тоже была далекой, и не смогла прорвать прочную занавесь туч.
– Ох, вольет! – крикнула Марина, продолжая изучать небо.
– И что? – послышался Женин голос, – мы и так мокрые! Плыви сюда!
Набрав воздуха, Марина нырнула, а когда снова появилась над водой, совсем близко увидела две головы, как поплавки, покачивающиеся друг подле друга, и Светкину вытянутую руку, указывавшую на берег.
– Ой, что это там?
Между деревьями, словно зацепившись за ствол, повисло белое облако. Откуда оно взялось, непонятно; да и форма у него была странная – вроде, поднималось оно из земли, образуя некую фигуру.
– Фигня какая-то. Не обращай внимания, – Женя под водой попытался схватить Светку. Завязалась борьба, сопровождаемая фонтанами брызг, но Марина продолжала смотреть на берег, и вдруг в облаке ей почудился женский силуэт.
– Смотрите!
Борьба тут же прекратилась.
– Точняк, Лизка придуривается, – сделав такой вывод, Женя крикнул, – Лиза, плыви сюда!
Марина видела, что это не Лиза и, тем более, не темноволосая, коротко стриженая Алина. А облако встревоженное Жениным возгласом, скрылось за дерево, и потом быстро двинулось в направлении дома. Еще несколько секунд, и оно исчезло из вида.
– Кто это был? – спросила Светка, испуганно озираясь.
– Говорю ж, Лизка!.. Нет, ну, не «прапорщик» же?..
– Это не Лиза, – Марина подплыла ближе и увидела Светкины остановившиеся глаза и предательски дрожащие губы – она выглядела такой беспомощной и потерянной, что в первый момент Марине захотелось рассмеяться.
– Мэри, кто это был?.. – пролепетала Светка.
Разумного объяснения не находилось, поэтому желание смеяться пропало само собой. Страх всегда приходит чуть позже, ведь сначала сознание мобилизуется, то ли отказываясь признавать опасность, то ли ища выход, а, вот, потом он и приходит – Марина подумала, что, если немедленно не выберется на берег, ноги и руки перестанут слушаться, и она просто пойдет ко дну. Скорее всего, остальные почувствовали то же самое, как по команде устремившись к спасительной суше.
Первым доплыл Женя и миновав мелководье, поднялся, переводя дыхание.
– Может, нам померещилось? – обернулся он к девушкам.
– Всем троим, да? – спросила Светка, стуча зубами.
Затихли не только птицы, но и сам лес – ни листочек не шелохнется, ни ряпушки на воде, только гром продолжал недовольно ворчать за тучами.
– Пошли домой, а? – предложила Светка, и тут же решила, что «дом» подразумевает прочные двери с мощными замками, а что их ждет в этом доме?.. Но другого выхода все равно не было.
Все трое углубились в лес, раньше не казавшийся таким сумрачным.
– Мэри, – вспомнила Светка, – а в твоих книжках… Может, это привидение?
– Днем? – обернулся Женя, шедший первым.
– Кто сказал, что сейчас день? – парировала Марина.
– О, блин!.. У нас же всегда без четверти семь!..
– Я боюсь, – захныкала Светка, – я хочу домой…
Вдруг Женя остановился, широко улыбнулся и с размаху шлепнул себя по лбу.
– Ты чего? – удивилась Марина.
– Я въехал! Какие ж мы дураки!.. Это же начинается проект!.. – он принялся хохотать, причем, настолько заразительно, что скоро смеялись уже все; и смеялись бы, наверное, еще долго, если б молния не прорвала наконец черный покров, превратив лес в жуткую сцену из триллера. Гром сотряс землю, легко раскачивая могучие деревья.
– Двигаем отсюда! – крикнул Женя, и обгоняя друг друга, все помчались к дому.
Они влетели под красивый кованый козырек, когда первые крупные капли врезались в высокую траву, сгибая ее к земле, зашуршали в листьях…
– Успели, – Женя крепко прижал к себе сразу двух девушек, – а прикольно у них тут, да? – его голос сделался довольным, как у всякого, благополучно пережившего Большое Приключение.
– Ой, а я-то щеманулась! – Светка рассмеялась, и от полноты ощущений несильно, но неожиданно укусила Женю в загорелое плечо.
– Дурочка, что ты делаешь?!..
Марина выскользнула из-под Жениной руки и вдруг ощутила себя очень одинокой. Уж она-то знала, что если Светка увлекалась кем-то, то остальное для нее просто переставало существовать. Сейчас, к сожалению, все симптомы «болезни» присутствовали достаточно явственно. …Я-то зачем сюда приперлась? Что за удовольствие наблюдать, как люди пыжатся, пытаясь строить отношения, лишь потому что не могут разбежаться? Для Светки-то это нормально – она ж примитивная, как инфузория. Почему я постоянно следую за ней, и, в конце концов, вынуждена решать ее проблемы?.. – ответа не было, а безответные вопросы Марину раздражали, и она «перевернула страницу», – …А с привидением они классно придумали. Наверняка голограмма – как картины, которые в прошлом году привозили в художественный музей…
– …Женька, что ты делаешь?..
– Так, на любом проекте ж строят любовь! Сама говорила!..
Возникла пауза, но Марина не стала оборачиваться – она и так знала, что они целуются. Причем, даже представляла, как Светка поднимается на цыпочки, обхватив руками его шею; как вздрагивают ее опущенные ресницы – она уже столько раз видела это! …Дура! Она уже дышит, будто отдается ему!.. А мне плевать! У меня есть Владик, и я просто выйду за него замуж!..
Совсем близкий раскат грома заставил Марину вздрогнуть. Огненный трезубец раскроил небо, и дождь устремился вниз сплошным потоком. Мгновенно появились лужи, а самые прыгучие, самые грязные капли долетали до коленок.
– Вы как хотите, а я пошла, – Марина все-таки обернулась, и увидев то, что и ожидала увидеть, демонстративно вздохнула. …Ну, конечно, шалава долбанная… И что за дурацкая натура!..
– Завидно, да? – наивно поинтересовался Женя, – ты дыши глубже – смотри, сплошной озон, а мы сейчас удалимся, благо комнат тут достаточно…
– Какой шустрый!.. – Светка погрозила пальчиком, – ты за кого меня держишь?
– Пойдемте, глянем, где остальные, – предложила Марина, пока Женя не брякнул, за кого он «держит» ее подругу.
Через открытую дверь кухни они увидели накрытый стол и сидящую за ним компанию.
– Я хочу есть, – тут же объявил Женя, забыв о далеко идущих амурных планах.
– Может, для начала оденемся, а то… – Марина раскинула руки, демонстрируя две ленточки, составлявшие купальник.
– Ой, пошли в гардероб! – Светка по-детски захлопала в ладоши – предложение оказалось намного привлекательнее Жениных поцелуев, – не, как все-таки тут клево!..
Оставляя мокрые следы, все трое проскочили мимо кухни.
* * *
– Я б с тобой никогда не развелся, – Никита положил себе салат и смачно отхлебнул пиво прямо из горлышка.Реплика была неожиданной, потому что до этого все умудрялись говорить ни о чем – то есть, о погоде, о еде, о проекте, не ставившем никаких задач, о странном продюсере, о времени, в котором они, по выражению Лизы, оказались «законсервированы», и вдруг такой резкий переход на личности.
– Это почему же? – Алина на полпути остановила вилку, уже двигавшуюся ко рту.
– Потому что все очень вкусно!
– А тебе надо, чтоб женщина лишь умела готовить? – Алина обреченно покачала головой.
– Нет, но… – Никита и сам понял некорректность фразы, – но это большой плюс! А если она еще и красивая, как ты…
– Нет уж! Как сказал, так сказал, – Алина ехидно улыбнулась, – короче, в кухарки гожусь?
– Прямо уж в кухарки!.. – Никита протянул руку, но Алина уклонилась от прикосновения.
В это время, весьма кстати сглаживая ситуацию, вошел Женя, а следом за ним и обе девушки в длинных платьях.
– Добрый вечер… или уже ночь? – Женя в приветствии вскинул руку, – там такая гроза!..
– Мы уж слышим. Садитесь, – Паша придвинулся к Алине, освобождая место.
– А как водичка? – поинтересовалась Лиза.
– Ой, классно! – Светка вдруг перешла на загадочный шепот, – а еще мы видели приведение…
– И кто это был? – равнодушно спросил Паша, для которого подобной категории просто не могло существовать в природе.
– В натуре, привидение! – воскликнул Женя, и видя удивленные взгляды, пояснил, – как я понимаю, проект начался. Ох, похоже, веселуха будет!..
– И какое оно из себя? – уточнил Никита серьезно.
– Белое облако, – также серьезно ответила Марина и задумалась, – …а, вроде, и не облако. Оно какое-то более плотное и двигалось быстро, хотя ветра еще не было.
– Я чуть не померла со страха, пока Женька не догадался, что к чему! – Светка восторженно всплеснула руками, окунаясь в уже прошедшие страхи, – точно б утонула!..
– Я думаю, это голограмма, – предложила версию Марина.
– Не иначе, – Никита кивнул, – чего только сейчас не научились делать, даже привидения… Ну, и что вы стоите? Тут нам бог послал кое-что, а Алина с Лизой все это облагородили.
– Завтра мы со Светкой готовим, – Марина отодвинула стул.
– А пьем только пиво? – Женя скептически оглядел стол, – в загашниках ничего больше нет?
– Там есть все, но лично я не хочу – организму нужен заслуженный отдых, – Никита снова приложился к бутылке.
– Паш, а ты?
– Неси, – Паша махнул рукой, – в этом дерьме без бутылки не разберешься. Голограммы… детский сад какой-то…
– Так шоу, ведь, – Марина пожала плечами, – знал, куда шел.
– Ни черта я не знал! Я только хотел, чтоб у меня башню не снесло, понятно?
– Отчего? – тихо спросила Лиза.
– От того! Побыли б вы недельку там, где я второй год!..
– В Чечне что ли? – догадался Женя, – да, там парни геройские – мочат этих тварей…
– А ты пробовал замочить кого-нибудь?.. А друзей твоих мочили? Вчера ты с ним водку пил, а сегодня его голова в одних кустах валяется, а туловище, в других!..
– Нет, но… – смутился Женя.
– Я не представляю, как можно убить кого-то, – пришла ему на помощь Лиза, – помню, у подруги котенок был. Маленький, беленький весь. Залез, дурачок, под дом и вылезти не может. Как он орал целую неделю!.. Я чуть с ума не сошла… а потом затих.
– Котенок, говоришь? Ну-ну… – Паша поднялся и вышел, хлопнув дверью.
– Я что-то не то сказала? – испугалась Лиза.
– После войны у многих психика нарушена, – Никита сжал Лизину руку, – все нормально. Это пройдет, не переживай.
– Пойду, пузырь принесу, – Женя направился к кладовой, которую показывал продюсер.
– Давайте лучше поговорим о привидении, – предложила Марина, – как вы думаете, можно создать голограмму не в помещении, а где-нибудь на природе?
– Мэри, – Светка наморщила носик, – они ж профессионалы – они все могут, а наше дело жить, пока нам не объяснят, зачем мы живем.
– Как ты классно подметила! – восхитился Никита, но никто не захотел столь глубоко вникать в смысл Светкиной фразы.
– Мне в понедельник на работу, а здесь всегда без четверти семь, – вздохнула Лиза.
– Да хрен с ней, с работой! – Женя появился с двумя бутылками коньяка, – забудь!
* * *
Паша поднялся к себе в комнату. Спать не хотелось, но если он не остался там, значит должен находиться здесь – в создавшихся условиях третьего не дано.…Опять эти вечные там и здесь… Почему они преследуют меня? Почему жизнь всегда делится на две части и не может быть единым целым? Там и здесь… тогда и теперь… я тот и я этот… Интересно, это только у меня так получается или у всех людей тоже?.. Закурив, он подошел к окну; дождался очередной вспышки, вслед за которой, сотрясая стены, ударил гром.
…А минометы-то воют пострашнее!.. С этой успокаивающей мыслью он улегся на постель поверх одеяла и закрыл глаза. Паша не знал, какая картинка возникнет перед ним сегодня, но в общей массе они не отличались разнообразием. Менялся только внешний антураж – ландшафт местности, время года, лица и дома, но суть оставалась, и суть эта прочно сидела внутри него самого.
Сегодня почему-то память выбрала засыпанное снегом ущелье. Ему успели сообщить, что высота склона три тысячи метров, крутизна – шестьдесят пять градусов, глубина снежного покрова – сорок сантиметров, а наверху засели два десятка вооруженных боевиков.
Как странно – в памяти остались эти давно потерявшие свое значение цифры, но стерлась вся боль: и в обмороженных ногах; и в руках, изрезанных в кровь тонким и острым, как стекло, настом; и в обессиленном теле; и в сознании, изможденном единственной мыслью – если опоздать, марш-бросок окажется бессмысленным, и банда спокойно уйдет в Грузию. Он тогда весь превратился в сгусток боли, потому и не чувствовал ее – сравнивать было не с чем. Так же он не почувствовал и новой боли, неосознанно зафиксировав только три сиюминутных факта – яркую вспышку; жар, мгновенно разлившийся по телу; и странную благодать, которая была даже превыше выполнения боевой задачи. Как же не хотелось возвращаться из этой благодати!.. Но его вернули. Вернули к боли, поджидавшей его в белой палате.
Видимо, все в мире уравновешено, только людям не дано понять этого закона. Получалось, что он обменял благодать на Таню, ведь если б он не попал в госпиталь, то не встретил ее. Так, что может значить крошечная дырка в плече, по сравнению с чудом ее заботливых рук?..
Зная конец истории, Паша заставил себя открыть глаза. Очередная молния осветила палату …Черт, это же не палата!.. Что я здесь делаю? Почему я не там?!..
Ответ пришел неожиданный, но, на удивление, ясный (как же он раньше-то не понял?) – потому что там осталась смерть, а любви там больше нет. Есть деревянный крест – крест на всем… и надо только убивать; убивать всех, чтоб отомстить за глупую мину, прилетевшую неизвестно откуда.
Обобщение «всех» вызвало в памяти смену декораций. Что в новом фрагменте было такого особенного, неизвестно – он даже не смог вспомнить, как называлось село, походившее на десятки других: разбитая дорога, исчезающая в грязном мареве тумана, остатки переправы через существовавшую только весной речку и огромная, подернутая ледком лужа; еще – два БТРа, кажущиеся наглыми выскочками перед выступавшей из тумана бандой домов. Хотя, скорее, это образ, и все в тот раз было совсем не страшно, потому что боевики давно ушли в горы. Можно было курить, сидя на холодной броне, и вообще не входить в село, если об этом не попросят милиционеры. Но они попросили.
В тот раз никого не убили; никто даже ни разу не выстрелил, зато он вблизи увидел их глаза. Глаза, не одурманенные наркотой, гордо и весело взирающие на результаты добросовестно исполненной, кровавой работы, а подслеповатые, но презрительные глаза стариков, которым уже нечего терять; женские – смотрящие одновременно со страхом, мольбой и ненавистью; детские – наоборот, глядевшие бесстрашно, как у подросших, но неопытных волчат. Самые разные глаза, в которых он впервые прочел, что в этой войне победить нельзя.
А что можно? Можно самое простое – убивать и умирать. Сколько их, смертей, по обе стороны несуществующей линии фронта?.. Самых разных, и в то же время, таких одинаково бессмысленных, ведь, умирая, человек теряет свою идеологическую принадлежность. Все становятся равны – и неопознанная девочка в розовом платьице, не успевшая выскочить из-под гусениц БТРа; и солдат, от которого осталась лишь отрезанная голова с жутко выпученными глазами и высунутым черным языком; и беременная чеченка со вспоротым животом, и еще, и еще…
Давно несуществующие люди возникали и исчезали в своем загадочном единстве. Значит, все-таки на войне есть одна для всех правда – смерть; не важно, на чьей стороне ты воевал, ведь в любом случае, остаются лишь остекленевшие глаза, в которых больше нет ничего.
Куда ж оно девается, то, что было?.. Из небытия возникла лавина бородатых людей, истерично ревущих на разные голоса ненавистное, снящееся в кошмарных снах «Аллах Акбар!..». Они сыплются по склону, стреляя от пояса, и против них, притаившийся за камнями Сашка Бекетов – вечно обижавшийся, когда его дразнили чукчей, потому что был он казахом. А еще его считали дурачком – он всегда брал боеприпасов больше, чем жратвы; месяц брал, полгода брал, побираясь из чужих пайков… И вот они бегут прямо на него – «Аллах Акбар!»… Оказывается, не зря он таскал полцентнера патронов…
Потом вэвэшникам пришлось до ночи собирать трупы, а он лежал, глядя на все стеклянными глазами, и его бок был разорван миной – патроны все-таки кончились… Куда Сашка делся потом? Он же не мог просто исчезнуть? Это не справедливо!!..
А, вот, другие глаза, еще живые, смотрящие на мутный поток, ворочающий внизу огромные камни – был Витька Зиновьев и нет. Никто и не заметил, как он смешался с теми камнями. Не заметил потому, что оступившись, Витька не закричал, ведь у этих горцев звериный слух – они б услышали… Может, он стал одним из камней?.. Нет, он где-то совсем рядом, потому что его анекдоты до сих пор рассказывают пополнению – все анекдоты забываются, а эти живут…
Смерть нельзя постичь, но к ней можно привыкнуть. Память с готовностью рисовала все новые и новые картины, имеющие общий финал, при этом гуманно обходя самую главную и самую нелепую смерть, какую только можно придумать. Нет, не ко всякой смерти можно привыкнуть… Откуда же прилетела эта чертова мина?! Неужели все находится во власти какого-то ублюдка с минометом? Зачем тогда вообще жить?!..
А что между ними было? Вернее, успело быть? Почти ничего. Но разве можно это глобальное «почти ничего» соизмерить с отсутствием денег и сломавшейся стиральной машиной?.. Нет, все он сделал правильно, оставив Наташке ту жизнь, которую она хотела. А взамен эти руки, эта улыбка и глаза, красные от бессонницы… Кто посмел их забрать, и куда их дели?! Куда их спрятали?!..
Еще мгновение, и по щекам покатились бы слезы. Паша распахнул веки вместе с ударом молнии и увидел… нет, ни черта он не увидел! Ощутил? Нет, это было не ощущение, а истинное и вечное знание – в комнате он не один. Замер, как умел замирать, сливаясь с серыми скалами, и вдруг почувствовал, как отделяется от постели – его держали на руках, словно ребенка. Через эти руки уходила ненависть, бессилие и безысходность; руки баюкали его, и потом нежно опустили обратно на постель. Паша понимал, что засыпает, но ему не хотелось, чтоб руки оставляли его. Он готов был вцепиться в них и целовать, целовать… Это было сродни той благодати, которую он испытал в занесенном снегом ущелье, но только «сродни», потому что там была какая-то всеобщая благодать, а эта – его личная…
Больше Паша ничего не помнил.
* * *
Через энный промежуток времени (другого определения здесь не существовало), когда тарелки опустели, а в бутылке остался минимум, который никто не решился вылить себе в рюмку, Женя удовлетворенно вздохнул:– Червячка заморили… Что будем делать дальше?
– Если найдем гитару, могу вам спеть, – предложил Никита.
– А, может, пойдем спать? – Лиза, из солидарности выпившая аж две рюмки, сидела, бессмысленно уставившись в одну точку, – по нормальному-то сейчас часов двенадцать…
– Я спать не хочу, – бодро заявил Женя.
– Я тоже, – подхватила Светка. Глаза ее блестели, обретя томную одухотворенность.
– Нет, я все-таки пошла, – Лиза поднялась, – я и вчера не выспалась. Спокойной ночи.
– Ну и ладно, – Марина проводила ее взглядом, – а давайте каждый расскажет о себе что-нибудь интересное – мы ж еще практически незнакомы.
– В Мэри проснулся будущий психолог, – со смехом пояснила Светка.
– А почему нет? – Марина пожала плечами, – с кого начнем?
– Пойду я лучше, поищу гитару, – Никита поднялся.
– Так не честно! – возмутилась Светка, – Мэри права – давайте что-нибудь рассказывать! Если мы будем тупо жрать, пить и спать, нас выгонят с проекта! Зрителям должно быть прикольно смотреть на нас, неужели вы не понимаете?..
…Я ее когда-нибудь убью, – подумала Алина, но мысль эта отражала лишь настроение – агрессии в ней не было, потому что алкоголь всегда действовал на Алину успокаивающе. Она смотрела на закрывшуюся за Никитой дверь, – странный он… ну, что особенного я приготовила? Да если б он знал, что я могу!.. Смешной такой, неуклюжий, но симпатичный…
– Все-таки, с кого начнем? – повторила Марина, и тут всем стало не по себе. Оказывается, когда анализируешь собственную жизнь, она выглядит, хоть и не безупречной, но, по крайней мере, в ней постоянно присутствует мотивация поступков, оправдывающая все. А когда пытаешься облечь ее в слова, становится неуютно, ведь у каждого человека свои оценочные критерии и оправдывать тебя он не собирается, а чтоб защищаться, надо знать, что такое добро и зло в их абсолютном значении. Кто ж это знает?.. Поэтому повисла неловкая пауза, и только дождь за окном, свободный от всяческих предрассудков, пытался поведать людям свою незамысловатую историю.
– Пусть Светка и начинает – она у нас самая говорливая, – лениво предложила Алина, не отрывая взгляд от двери.
– Почему я?.. – вспыхнула Светка.
– А почему нет? – поддержал Женя из чисто меркантильных соображений – ему хотелось узнать побольше о той, с кем собрался реально «строить отношения».
– Ладно, – Светка неожиданно согласилась, – только потом ты, идет?
Женя кивнул – он не привык думать, что будет потом.
– Значит так… – Светка мечтательно подняла глаза, – а расскажу я вам о своем призраке.
– Ух, ты! – Женя даже заерзал на стуле, – чего, в натуре?
– Не знаю, у кого как, – Светка не удостоила его ответом, – а у нас все девки реально загуляли в девятом классе…
– Поздновато, – вставил Женя, – да, Алин?
– Не то слово. Я первый раз влюбилась еще в детском саду.
– Так, тихо! – воскликнула Марина, – человек рассказывает!
– Круче всех Надька Охрима была, – продолжала Светка как ни в чем ни бывало, – она фанатела на Игоря Сорина. По гастролям за «Иванушками» таскалась, а когда Игорь из окна киданулся, так три месяца в Москве жила, на его могиле.
Я один раз тоже с ней ездила. Прикиньте, народ, холодно еще – по ночам лужи замерзают, а они реально живут на кладбище. Шалаш за мусоркой сгородили; там спят, хавку готовят, вещи хранят, хоть некоторые, вообще, без ничего прикатили. Ночью костер разожгут и ждут, когда Игорь к ним выйдет. Вот, говорят, из-за этого памятника он нам является – садится у огня и разговаривает с нами. Какая-то девка от переживаний вены себе вскрыла, так он, блин, кровь ей остановил и жизнь спас!.. В общем, столько всякой хрени несли, что, честно говоря, и меня клинить стало. Но я ж не совсем дура. Хоть и сопля еще была, но реально догоняла, что это бред… а червячок в мозгах все равно завелся, – Светка показала, каким крохотным был тот червячок, – как же у меня-то никого нет? Я что, хуже всех?..
Гулять со своими пацанами – это был полный отстой. Вечером он в подъезде бакланит тебе о любви и целоваться лезет, а утром просит списать физику; по клубам мне тогда особо тусить не разрешали, и как-то само получилось – придумала я себе классного мачо на крутом байке. Типа «Harley Davidson». У нас такой вечерами по улице носился. Клевый!..
Ложилась я спать и воображала… ну, как воображала?.. Типа, вот, байк; вот, мой мачо… правда, лица у него не было и сексом мы занимались, в точности, как на кассетах, – Светка засмеялась своим воспоминаниям, – у Дашки предки любили втихушку порнуху зырить, а Дашка вычислила, где они кассеты прячут. Вот, мы вместо школы… Короче, все это мне и снилось, а девкам я, конечно, рассказывала о-го-го!..
А однажды он реально пришел – высокий, черные волосы в хвост собраны, загорелый и огромные глаза. Короче, отпад! Я обалдела конкретно, а он улыбнулся, протянул руку и провел ладонью по моему телу, прям, ото лба и чуть не до колен. Что тут со мной началось!.. Но это я не буду рассказывать.
– Что так? – с издевкой спросила Алина, – интересно ведь.
– А ты Камасутру полистай, если сама не умеешь!.. – парировала Светка, и решив, что ее выпад удался, продолжала, – короче, продолжалось это несколько лет. Он появлялся почти каждую ночь, и я была реально счастлива, но, с другой стороны, страдала безумно, ведь он никогда не приходил днем, и, естественно, я никого не могла с ним познакомить. Я умоляла его показаться народу – говорю, ты ж есть, чего ты прячешься? А он отвечал, что не хочет рушить нашу сказку и будет принадлежать только мне. Я сразу затыкалась, чувствуя, что на остальных мне уже плевать.