Газета «Дачник» в конце мая 1909 г. сообщала, что только что закончилось сооружение платформы поселка Дачное, и теперь поезд делает первую остановку не в Лигове, как раньше, а у вновь построенной платформы.
«Платформа Дачное Балтийской железной дороги в 9 минутах езды от Петербурга, – говорилось в рекламном объявлении на страницах „Петербургского листка“ в начале августа 1910 г. – Продажа участков земли, постройка домов на льготных условиях. Прекрасная местность, близость центра города, улицы мощеные, керосино-калильное освещение, водопровод с невской водой, магазины, баня, купальни, молочная ферма, полное благоустройство. Пользуйтесь, пока до открытия электрического трамвая цены на землю низкие!»
Дачное на карте Петрограда 1916 г.
Как во всех дачных пригородах, здесь действовало местное Общество благоустройства. Согласно уставу, изданному в 1910 г., район деятельности Общества ограничивался следующим образом: «Пригород Дачное и его ближайшие окрестности (в границах Балтийской железной дороги), владения больницы Всех Скорбящих и имений Ульянка графа Шереметева». В годы войны прежний дачный поселок был практически полностью уничтожен во время боевых действий.
С конца 1950-х гг. Дачное вошло в черту города, а в начале 1960-х гг. тут началось массовое жилищное строительство. «Дачное нашего времени заслужило славу „ленинградских Черемушек“, – отмечает в своей книге „По Балтийской железной дороге от Петербурга до Гатчины“ известная писательница и поэтесса Наталия Перевезенцева, – здесь в 60-х гг. широко развернулось строительство панельных пятиэтажек, так называемых хрущевок. Сейчас, конечно, это жилье не выдерживает никакой критики, но тогда получить отдельную квартиру, избавиться от ужасов коммуналок было мечтой многих ленинградцев. Зеленое Дачное с его просторными дворами, близостью к Стрельне и Петергофу, куда можно было поехать в воскресенье всей семьей, стало для кого-то второй родиной“».
Старинное название этой местности сохранилось ныне в наименовании железнодорожной платформы Дачное. Такое же название получила и станция метро, следующая после «Автово», некоторое время служившая конечной. Ее открыли 1 июня 1966 г. Это была станция наземного типа, где поезда «подземки» выходили на поверхность. Метровокзал «Дачное» представлял собой обычную железнодорожную платформу с козырьком.
Затем Кировско-Выборгскую линию метро стали строить дальше на юго-запад, появилась станция «Проспект Ветеранов». Последних пассажиров станция «Дачное» приняла 5 октября 1977 г. Утром, после открытия участка метро «Автово» – «Проспект Ветеранов», станцию закрыли. Впоследствии пути разобрали. Сегодня от бывшей станции уцелели некоторые постройки на Трамвайном проспекте (№ 18А) – там располагается МРЭО-5.
Удивительные метаморфозы претерпевало в советское время название Дачного проспекта, первоначальное название которого, Екатерининский, было известно с 1908 г. В 1920-х гг. улицу назвали в честь Третьего Интернационала, а затем, в 1983 г., переименовали в память скончавшегося годом ранее государственного деятеля Михаила Суслова, «серого кардинала» времен брежневской эпохи. Суслов являлся инициатором гонений на интеллигенцию после хрущевской «оттепели», с его именем связывались гонения на диссидентов, изгнание из страны А.И. Солженицына и ссылка А.Д. Сахарова. В 1979 г. Суслов входил в число людей, принявших решение о вводе советских войск в Афганистан.
Среди достопримечательностей старого Дачного было здание богадельни, устроенной в годы Первой мировой войны «Комитетом великой княжны Татьяны Николаевны для оказания временной помощи пострадавшим от военных бедствий». Фото Карла Буллы, 1916 г.
Почему проспект имени Суслова появился именно в Дачном? По всей видимости, власти приняли во внимание, то что именно от Кировского района Ленинграда Суслов избирался депутатом Верховного Совета СССР.
Во время перестройки стало очевидным, что имя Суслова надо изъять из городской топонимики. В марте 1990 г. проспекту вернули прежнее название – в честь Третьего Интернационала. В современных исторических реалиях это выглядело совершенно нелепо, и ссылки на то, что «это тоже наша история», едва ли имели под собой какое-либо основание. Поэтому вполне естественным и обоснованным стало возвращение в 1993 г. к прежнему историческому наименованию – Дачный проспект.
Главной магистралью, последовательно рассекающей Дачное, Ульянку, Лигово и Сосновую Поляну, является проспект Ветеранов. Он получил свое название в январе 1964 г.: «В память участников Великой Отечественной войны 1941 – 1945 гг.» в ряду улиц района, чьи названия посвящены теме войны.
Одной из современных достопримечательностей Дачного стал 25-этажный жилой дом-башня под названием «Манхэттен», возведенный во второй половине 2000-х гг. у пересечения проспекта Ветеранов и бульвара Новаторов. Название этого высотного здания вызывало в памяти трагические события 11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке, когда башни-близнецы Всемирного торгового центра на Манхэттене стали жертвами атак террористов. Ни для кого не секрет, что с тех пор название «Манхэттен» стало символом беды и трагедии. Недоумение вызывало присловье, придуманное строителями: «Теперь Манхэттен стал ближе». На что они намекали – остается только догадываться…
Девяткино
Деревни Новая и Старая
«Платформа Дачное Балтийской железной дороги в 9 минутах езды от Петербурга, – говорилось в рекламном объявлении на страницах „Петербургского листка“ в начале августа 1910 г. – Продажа участков земли, постройка домов на льготных условиях. Прекрасная местность, близость центра города, улицы мощеные, керосино-калильное освещение, водопровод с невской водой, магазины, баня, купальни, молочная ферма, полное благоустройство. Пользуйтесь, пока до открытия электрического трамвая цены на землю низкие!»
Как во всех дачных пригородах, здесь действовало местное Общество благоустройства. Согласно уставу, изданному в 1910 г., район деятельности Общества ограничивался следующим образом: «Пригород Дачное и его ближайшие окрестности (в границах Балтийской железной дороги), владения больницы Всех Скорбящих и имений Ульянка графа Шереметева». В годы войны прежний дачный поселок был практически полностью уничтожен во время боевых действий.
С конца 1950-х гг. Дачное вошло в черту города, а в начале 1960-х гг. тут началось массовое жилищное строительство. «Дачное нашего времени заслужило славу „ленинградских Черемушек“, – отмечает в своей книге „По Балтийской железной дороге от Петербурга до Гатчины“ известная писательница и поэтесса Наталия Перевезенцева, – здесь в 60-х гг. широко развернулось строительство панельных пятиэтажек, так называемых хрущевок. Сейчас, конечно, это жилье не выдерживает никакой критики, но тогда получить отдельную квартиру, избавиться от ужасов коммуналок было мечтой многих ленинградцев. Зеленое Дачное с его просторными дворами, близостью к Стрельне и Петергофу, куда можно было поехать в воскресенье всей семьей, стало для кого-то второй родиной“».
Старинное название этой местности сохранилось ныне в наименовании железнодорожной платформы Дачное. Такое же название получила и станция метро, следующая после «Автово», некоторое время служившая конечной. Ее открыли 1 июня 1966 г. Это была станция наземного типа, где поезда «подземки» выходили на поверхность. Метровокзал «Дачное» представлял собой обычную железнодорожную платформу с козырьком.
Затем Кировско-Выборгскую линию метро стали строить дальше на юго-запад, появилась станция «Проспект Ветеранов». Последних пассажиров станция «Дачное» приняла 5 октября 1977 г. Утром, после открытия участка метро «Автово» – «Проспект Ветеранов», станцию закрыли. Впоследствии пути разобрали. Сегодня от бывшей станции уцелели некоторые постройки на Трамвайном проспекте (№ 18А) – там располагается МРЭО-5.
Удивительные метаморфозы претерпевало в советское время название Дачного проспекта, первоначальное название которого, Екатерининский, было известно с 1908 г. В 1920-х гг. улицу назвали в честь Третьего Интернационала, а затем, в 1983 г., переименовали в память скончавшегося годом ранее государственного деятеля Михаила Суслова, «серого кардинала» времен брежневской эпохи. Суслов являлся инициатором гонений на интеллигенцию после хрущевской «оттепели», с его именем связывались гонения на диссидентов, изгнание из страны А.И. Солженицына и ссылка А.Д. Сахарова. В 1979 г. Суслов входил в число людей, принявших решение о вводе советских войск в Афганистан.
Почему проспект имени Суслова появился именно в Дачном? По всей видимости, власти приняли во внимание, то что именно от Кировского района Ленинграда Суслов избирался депутатом Верховного Совета СССР.
Во время перестройки стало очевидным, что имя Суслова надо изъять из городской топонимики. В марте 1990 г. проспекту вернули прежнее название – в честь Третьего Интернационала. В современных исторических реалиях это выглядело совершенно нелепо, и ссылки на то, что «это тоже наша история», едва ли имели под собой какое-либо основание. Поэтому вполне естественным и обоснованным стало возвращение в 1993 г. к прежнему историческому наименованию – Дачный проспект.
Главной магистралью, последовательно рассекающей Дачное, Ульянку, Лигово и Сосновую Поляну, является проспект Ветеранов. Он получил свое название в январе 1964 г.: «В память участников Великой Отечественной войны 1941 – 1945 гг.» в ряду улиц района, чьи названия посвящены теме войны.
Одной из современных достопримечательностей Дачного стал 25-этажный жилой дом-башня под названием «Манхэттен», возведенный во второй половине 2000-х гг. у пересечения проспекта Ветеранов и бульвара Новаторов. Название этого высотного здания вызывало в памяти трагические события 11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке, когда башни-близнецы Всемирного торгового центра на Манхэттене стали жертвами атак террористов. Ни для кого не секрет, что с тех пор название «Манхэттен» стало символом беды и трагедии. Недоумение вызывало присловье, придуманное строителями: «Теперь Манхэттен стал ближе». На что они намекали – остается только догадываться…
Девяткино
Существующая под таким названием конечная станция «первой» (бывшей «Кировско-Выборгской») линии метрополитена повторяет наименование поселка, находящегося сразу за городской чертой Петербурга. Впрочем, и сама станция метро находится уже за городской чертой, на территории Всеволожского района Ленинградской области. Причем, по странному стечению обстоятельств, станция метрополитена и железной дороги под названием «Девяткино» размещается возле поселка Мурино, а сам поселок Девяткино находился в нескольких километрах от одноименной станции.
История возникновения названия «Девяткино» до сих пор представляет собой загадку. Впервые поселение с таким именем зафиксировано на карте Ф. Шуберта от 1834 г., изогнутое вдоль Капральского ручья.
По одной версии, название «Девяткино» как раз и пошло от изгиба ручья – будто бы своей формой он чем-то напоминал цифру девять. По другой версии, наименование деревни произошло от фамилии хозяина фабрики, расположенной поблизости: сохранились сведения, что в начале XIX в. некий фабрикант Девятый владел фарфоровой фабрикой как раз у северных границ Петербурга.
«Деревня Девяткино (по-фински Uusi Miina) находилась в Токсовской волости Шлиссельбургского уезда С.-Петербургской губернии, – сообщает в своей книге „Мурино. Хроника трех столетий“ краевед Н.Я. Серебрякова. – Необходимо отметить особенность финских селений этой волости. Если русское поселение состояло из одного населенного пункта, то финское представляло собой множество отдельных хуторов, удаленных друг от друга. Каждое из этих селений могло иметь свое название… Так и Девяткино, финское поселение, делилось на Большое и Малое…».
Н.Я. Серебрякова подробно исследовала историю присоединения деревни Девяткино к Муринской волости. В документе, датированном маем 1888 г. и адресованном С.-Петербургским губернским по крестьянским делам присутствием уездному исправнику, сообщалось: «За отчислением земли под артиллерийское опытное поле, на котором находилась д. Девяткина Токсовской волости Шлиссельбургского уезда, означенная деревня перенесена в другую местность, находящуюся в районе С.-Петербургского уезда. Вследствие чего и согласно представлению Шлиссельбургского уездного по крестьянским делам присутствия, губернское присутствие по постановлению 16 февраля определило: ввиду территориального положения деревню Девяткину в пределах Санкт-Петербургского уезда Муринской волости присоединить к означенной волости».
9 мая 1888 г. состоялся сход Муринского сельского общества при участии крестьян деревни Ново-Девяткиной, на котором объявили об их присоединении к муринскому сельскому обществу. На то время в деревне Ново-Девяткино было 27 дворов, 60 ревизских душ мужского пола и 58 – женского. В списках жителей Ново-Девяткино значились исключительно финские фамилии – Великайне, Танск, Канине, Костома, Лиски, Нуй, Яликоне, Сус, Хайконе и др.
Дети из Ново-Девяткино ходили учиться в муринскую школу, пока в 1910 г. в деревне не появилась собственная. Вопрос о необходимости ее открытии обсуждался 17 февраля 1910 г. на сельском сходе под председательством старосты Самуила Михайловича Каннинена. Дело в том, что муринскую школу, расположенную на расстоянии более двух верст от селения, из имевшихся пятидесяти учеников посещало не более десяти, остальные же просто оставались дома. В качестве объяснения этого факта краевед Н.Я. Серебрякова приводит строки из документа сельского схода: «…Крестьяне нашей деревни весьма бедного состояния и не в силах справить хорошей одежды для отправления детей в школу. Кроме того, детям угрожает опасность в пути, так как по Большой Муринской дороге всегда большой проезд»…
В 1931 г. в Девяткино пришла всеобщая коллективизация: здесь организовали колхоз «Новая Уртая» (в переводе с финского – «Новый урожай»). Первая попытка, относительно добровольная, создать колхоз в Девяткино, предпринятая в 1930 г., окончилась неудачей. Н.Я. Серебрякова приводит архивный документ за подписью председателя райисполкома Капустина: «В начале февраля 1930 г. на общем собрании вступили в колхоз 45 хозяйств, из которых 34 человека благодаря агитации Сузи и Каугенена в течение двух–трех дней подали заявления о выходе из колхоза. Гр-н Сузи уговаривал крестьян, что лошадники могут прожить и без колхоза, а вот пусть поживет в колхозе беднота. Предлагаю провести негласное расследование и весь материал представить в Президиум Райисполкома не позднее 15 марта с/г.».
В марте 1942 г. финское население Девяткино выселили по национальному признаку вместе со всеми остальными финнами-ингерманландцами и немцами-колонистами, находившимися внутри блокадного кольца Ленинграда.
…Поселки Старое и Новое Девяткино существовали еще в конце 1980-х гг., затем Новое Девяткино поглотило Старое, и сегодня существует только поселок Ново-Девяткино.
История возникновения названия «Девяткино» до сих пор представляет собой загадку. Впервые поселение с таким именем зафиксировано на карте Ф. Шуберта от 1834 г., изогнутое вдоль Капральского ручья.
По одной версии, название «Девяткино» как раз и пошло от изгиба ручья – будто бы своей формой он чем-то напоминал цифру девять. По другой версии, наименование деревни произошло от фамилии хозяина фабрики, расположенной поблизости: сохранились сведения, что в начале XIX в. некий фабрикант Девятый владел фарфоровой фабрикой как раз у северных границ Петербурга.
«Деревня Девяткино (по-фински Uusi Miina) находилась в Токсовской волости Шлиссельбургского уезда С.-Петербургской губернии, – сообщает в своей книге „Мурино. Хроника трех столетий“ краевед Н.Я. Серебрякова. – Необходимо отметить особенность финских селений этой волости. Если русское поселение состояло из одного населенного пункта, то финское представляло собой множество отдельных хуторов, удаленных друг от друга. Каждое из этих селений могло иметь свое название… Так и Девяткино, финское поселение, делилось на Большое и Малое…».
Н.Я. Серебрякова подробно исследовала историю присоединения деревни Девяткино к Муринской волости. В документе, датированном маем 1888 г. и адресованном С.-Петербургским губернским по крестьянским делам присутствием уездному исправнику, сообщалось: «За отчислением земли под артиллерийское опытное поле, на котором находилась д. Девяткина Токсовской волости Шлиссельбургского уезда, означенная деревня перенесена в другую местность, находящуюся в районе С.-Петербургского уезда. Вследствие чего и согласно представлению Шлиссельбургского уездного по крестьянским делам присутствия, губернское присутствие по постановлению 16 февраля определило: ввиду территориального положения деревню Девяткину в пределах Санкт-Петербургского уезда Муринской волости присоединить к означенной волости».
9 мая 1888 г. состоялся сход Муринского сельского общества при участии крестьян деревни Ново-Девяткиной, на котором объявили об их присоединении к муринскому сельскому обществу. На то время в деревне Ново-Девяткино было 27 дворов, 60 ревизских душ мужского пола и 58 – женского. В списках жителей Ново-Девяткино значились исключительно финские фамилии – Великайне, Танск, Канине, Костома, Лиски, Нуй, Яликоне, Сус, Хайконе и др.
Дети из Ново-Девяткино ходили учиться в муринскую школу, пока в 1910 г. в деревне не появилась собственная. Вопрос о необходимости ее открытии обсуждался 17 февраля 1910 г. на сельском сходе под председательством старосты Самуила Михайловича Каннинена. Дело в том, что муринскую школу, расположенную на расстоянии более двух верст от селения, из имевшихся пятидесяти учеников посещало не более десяти, остальные же просто оставались дома. В качестве объяснения этого факта краевед Н.Я. Серебрякова приводит строки из документа сельского схода: «…Крестьяне нашей деревни весьма бедного состояния и не в силах справить хорошей одежды для отправления детей в школу. Кроме того, детям угрожает опасность в пути, так как по Большой Муринской дороге всегда большой проезд»…
В 1931 г. в Девяткино пришла всеобщая коллективизация: здесь организовали колхоз «Новая Уртая» (в переводе с финского – «Новый урожай»). Первая попытка, относительно добровольная, создать колхоз в Девяткино, предпринятая в 1930 г., окончилась неудачей. Н.Я. Серебрякова приводит архивный документ за подписью председателя райисполкома Капустина: «В начале февраля 1930 г. на общем собрании вступили в колхоз 45 хозяйств, из которых 34 человека благодаря агитации Сузи и Каугенена в течение двух–трех дней подали заявления о выходе из колхоза. Гр-н Сузи уговаривал крестьян, что лошадники могут прожить и без колхоза, а вот пусть поживет в колхозе беднота. Предлагаю провести негласное расследование и весь материал представить в Президиум Райисполкома не позднее 15 марта с/г.».
В марте 1942 г. финское население Девяткино выселили по национальному признаку вместе со всеми остальными финнами-ингерманландцами и немцами-колонистами, находившимися внутри блокадного кольца Ленинграда.
…Поселки Старое и Новое Девяткино существовали еще в конце 1980-х гг., затем Новое Девяткино поглотило Старое, и сегодня существует только поселок Ново-Девяткино.
Деревни Новая и Старая
В апреле 1892 г. здешние края облетела сенсационная весть: в поле за Старой Деревней, в местности под названием «Длинный рубеж» нашли клад! Все началось с того, что крестьянин Старой Деревни Ефим Полированный в одной версте от деревни нашел три золотые монеты. Возвратившись домой, он рассказал об этом соседям, которые вместе с ним вновь отправились на место удивительной находки. Там они отыскали еще четырнадцать золотых монет.
Таким образом, всего было найдено три монеты чеканки 1839 г., одна – 1840 г. и тринадцать штук 1841 г. «Местные жители сообщают, что и прежде находили тут золотые монеты, – сообщалось в „Петербургском листке“. – Откуда они появились в земле – остается неизвестным»…
До основания Петербурга тут была лесистая местность, густо усыпанная камнями и валунами. Не случайно ее издавна называли Каменкой, или Каменным Носом, а близлежащий остров и поныне зовется Каменным.
Первые поселения здесь возникли задолго до петровских времен. При Петре первым владельцем этих мест был граф Головкин, а при Елизавете Петровне они перешли к канцлеру Алексею Петровичу Бестужеву-Рюмину, задумавшему создать на острове парадную загородную резиденцию. Для ведения больших земляных работ на Каменном острове – проведения каналов, строительства насыпных валов на берегах, обустройства прудов – Бестужев-Рюмин переселил в Петербург из своих малороссийских имений сотни крепостных, отведя им место под жилье на противоположном берегу Невы – напротив своей островной усадьбы.
Однако рабочих рук не хватало, и с Украины пригнали новые партии крепостных. Их поселили у Черной речки. Так возникла еще одна деревня – Новая. По отношению к ней первую деревню стали называть Старой. Вот так появились эти уникальные питерские названия, прижившиеся на долгие века.
Таким образом, Новая и Старая Деревни возникли как поселение крепостных крестьян. Официально оно называлось село «Графское Бестужево-Рюмино», а также «Благовещенское», после того как здесь в 1762 г. построили сохранившуюся до наших дней Благовещенскую церковь. Правда, именно в это время, в конце царствования Елизаветы Петровны, «светлейший» попал в опалу, будучи обвинен в «бездельничестве», превышении власти и измене. И хотя при Екатерине II судьба оказалась более благосклонной к бывшему российскому канцлеру, мыза отошла в казну, а часть земель отдали внаем.
С конца XVIII в. по берегам Невы стали возводиться загородные дома столичной знати. С этих лет началось дачное освоение и Старой, и Новой Деревень. У Черной речки возвели загородный дворец президента Академии художеств графа Строганова (о нем подробно идет речь в очерке, посвященном Черной речке). По соседству с ним появлялись и загородные дома попроще. Строили их как для себя, так и для сдачи внаем.
Сперва эти места облюбовали люди среднего достатка, затем потянулось и высшее общество. В пушкинское время район Новой Деревни и соседней с ней Черной речки стал модным дачным местом столичной аристократии. Здесь жили знакомые Пушкина – Е.М. Хитрово и Д.Ф. Фикельмон, художник граф Ф.П. Толстой. Снимал дачу здесь и сам Пушкин.
На исходе пушкинского времени в Новой Деревне у целебного источника возникло заведение «Искусственных минеральных вод» (петербуржцы прозвали его потом «Минерашками»), где горожанам предлагались «воды целительные и прохладительные по известной и испытанной методе дрезденского доктора г. Штуве». Но, в первую очередь, «Минерашки» славились в столице своими веселыми вечерами с музыкой, ресторанными пиршествами, фейерверками и потешными аттракционами. С этого заведения началась новая дачная история района Деревень – как средоточия увеселительных заведений, разгульной жизни, дешевых опереток и водевилей, искрометных цыганских танцев..
По словам историка Михаила Пыляева, «почти вся наша аристократия приезжала сюда в своих экипажах и каталась цугом перед музыкальной эстрадой». Впоследствии весь сад был обнесен забором и сдавался в аренду антрепренерам, среди них в конце 1840-х гг. выделялся знаменитый Иван Иванович Излер, при котором это заведение особенно прославилось. Здесь появились превосходный оркестр, цыганский хор и гимнасты-арабы.
Даже Николай I посетил как-то заведение Излера. Государь оценил, что Излер не испугался свирепствовавшей тогда в городе холеры и всеми средствами заманивал публику в «Минерашки». Николай I поблагодарил Излера «за те удовольствия, которые он доставляет публике своей деятельностью», а потом наградил антрепренера тремя тысячами рублей.
Излер шел в ногу со временем и старался не отставать от европейской моды, предлагая все самое новое столичной публике – показ «живых картин», фейерверки и китайские иллюминации, полеты воздушных шаров, а потом французских шансонеток, покоривших петербуржцев. Здесь устраивались празднества под громкими названиями «Испанская ночь», «Венецианский карнавал», «Ночь из тысячи и одной ночи» и т. п.
К концу 60-х гг. XIX в. «Минерашки» стали приходить в упадок, новый антрепренер ненадолго смог вернуть угасавший интерес публики. Через несколько лет, в августе 1876 г., заведение погибло в огне пожара. А еще через год на Смоленском кладбище похоронили и самого Излера, как называл его Михаил Пыляев, – «творца вокзала и первого насадителя у нас французской оперетки и шансонетки».
Однако дело Излера не погибло. На месте сгоревших «Минерашек» в 1880 г. известные петербургские антрепренеры Д.А. Поляков и Г.А. Александров начали строить сад «Аркадия». Его открыли 14 мая 1881 г., но просуществовал он недолго: уже в следующем году его постройки сгорели. Тем не менее владельцы вновь возвели театр.
Всевозможные увеселительные заведения типа «Ливадии», «Аркадии», «Кинь Грусть», «Мавритании», «Виллы Родэ» и многих других придавали Новой Деревне репутацию «разгульного Петербурга». Подобные заведения, по словам современников, имели очень мало общего с искусством, зато неизменно привлекали целые толпы «веселящегося Петербурга». Такими они и остались в памяти петербуржцев, недаром из эмигрантского Берлина в начале 1920-х гг. поэт Николай Агнивцев с ностальгией вспоминал и о таком городе:
Кстати, кафешантан «Вилла Родэ» просуществовала ровно десять лет – с 1908 по 1918 г. Даже после революции, весной и летом 1918 г., здесь проходили кабаре-концерты, только зачастила сюда уже совсем другая публика, нежели прежде. До конца августа 1918 г. тут давались дивертисменты, действовали кинематограф и кабаре «Ночная бабочка». Однако очередной зимний сезон, как указывает исследователь Леонид Сидоренко, так и не открылся, и «никогда больше знакомое название увеселительного заведения не появилось на афишных тумбах».
Что же касается судьбы хозяина этого заведения, талантливого антрепренера и администратора Адолия (или Адольфа) Сергеевича Родэ, то в годы революции он вел дружбу с М. Горьким и его гражданской женой актрисой М.Ф. Андреевой, занимавшей тогда пост комиссара театра и зрелищ Союза коммун Северной области. По рекомендации Горького Родэ стал заведовать хозяйством петроградского Дома ученых. Некоторое время Родэ еще надеялся на возрождение своего любимого дела – увеселительного заведения. Однако, когда в Петрограде, в самое тяжелое время Гражданской войны, начался голод, Адольф Родэ все-таки покинул Россию. По словам историка Леонида Сидоренко, «вдали от роскошной „Виллы Родэ“ и закончились в 1930 году его труды и дни»…
Именно увеселительные заведения составили репутацию Новой и Старой Деревням, ставшими к началу века «одними из самых оживленных и густо населенных дачных местностей», известными своей дешевизной и не носившими уже, конечно, такого аристократического характера, как в пушкинское время. Облюбовали эти места петербургские немцы. Как отмечалось в романе В.В. Крестовского «Петербургские трущобы», «немец занятой, немец деловой выезжает на дачу по преимуществу в Новую и Старую Деревни, кои давно уже приняли характер чисто немецкой колонии».
«Новая и Старая Деревни представляют собой обширную дачную колонию, – указывалось в „Путеводителе по дачным окрестностям г. Петербурга на 1903 год“. – Дачи здесь дешевле, чем в других местностях. В частности, в Новой Деревне помещения из 4 – 5 комнат с сравнительно небольшим садом можно достать по цене от 60 рублей за лето. Дачи в Старой Деревне, расположенные по 1-й линии, отличаются большим комфортом, изобилием растительности, а потому и цены на них более высокие… Тут же, невдалеке от Строгановского моста, на берегу реки есть рыбацкие тони, на которых многие из запоздалых посетителей загородных садов под утро пробуют счастье в улове лососков».
Впрочем, та же Новая Деревня была очень многолика, и стоило лишь отойти всего на несколько десятков метров от шумных увеселительных заведений, как взору представала совсем другая жизнь – тихая и патриархальная.
«Местность наша, с сооружением Троицкого моста значительно приблизившаяся к центру столицы, стала постепенно улучшаться во многих отношениях, – говорилось в конце сентября 1903 г. в „Петербургском листке“. – На днях происходило испытание приобретенной для Новодеревенского отдела паровой пожарной машины, выписанной из Германии… Ввиду слухов о предстоящем присоединении пригородов к городу у нас замечается улучшение благоустройства. Некоторые улицы вновь замощены, по набережной выстроено несколько громадных многоэтажных зданий. Таким образом, Новая Деревня постепенно теряет свой деревенский вид…»
По замечанию современника, в ту пору в Новой Деревне было две «злобы дня» – недостаточность дачного комфорта и состояние улиц. «Дачные помещения имеют далеко не презентабельный вид, – отмечалось в апреле 1904 г. на страницах „Петербургского листка“. – Для владельцев дач Новой Деревни, можно сказать, не ошибаясь, не существует понятия о ремонте. Немножко подкрасят снаружи, в тощих садиках понатыкают на шесты стеклянные шары, смажут известкой потолки, подклеят разодранные обои – и все. „Сойдет, мол, а жилец все едино найдется!“ – говорят владельцы».
Что же касается состояния улиц, то, по словам того же репортера, «они остаются непролазны в сырую погоду и до невозможности пыльны в сухую». Оставляло желать лучшего водоснабжение Новой Деревни, а скученность деревянных построек вызывала постоянную тревогу о пожарной безопасности. В то же время единственная пожарная дружина, обслуживавшую в ту пору Новую и Старую Деревни, не обладала еще достаточными средствами – и техническими, и материальными.
Дача Китнера в Старой Деревне. Открытка начала ХХ в. из фондов РНБ
«Население Новой Деревни равняется среднему уездному городу, – говорилось в ноябре 1911 г. в „Петербургском листке“. – Новая Деревня в получасе езды от Невского проспекта, но пойдите и посмотрите, что делается в Новой Деревне в смысле самых примитивных понятий о благоустройстве. Новодеревенцы в буквальном смысле тонут в грязи. Улицы не замощены и представляют собой непролазную грязь. По ним не проехать ни пожарным обозам, ни ломовым телегам с дровами и съестными припасами. Страховые общества отказывают домовладельцам на этих улицах страховать их недвижимое имущество, а если и принимают, то с очень высокими процентами. Пешеходные дорожки вдоль некоторых улиц весной и осенью мало отличаются от заплывших грязью дорог. Доски прогнили и весьма небезопасны для пешеходов».
Особое беспокойство вызывали 5-я, 6-я и 7-я линии Новой Деревни (ныне, соответственно, Дибуновская, не существующая ныне Географическая, а также Школьная улицы): здесь не было никаких фонарей и ни одного полицейского поста. Между тем на этих улицах находились больше трехсот домов, в которых жило около трех тысяч обывателей. «Они уплачивают всяческие налоги и повинности, подчас в подрыв своему более чем умеренному материальному благополучию, – сетовал репортер, подписавшийся псевдонимом „Местный обозреватель“. – Неужели они не заслуживают внимания ни земства, ни местной уездной полиции?»
Гостиница «Острова» в Новой Деревне. Фото начала ХХ в.
На рубеже XIX – XX вв. в этих местах стали появляться промышленные предприятия. Так, в 1904 г.появился первый в России самолетостроительный завод под названием «Первое российское товарищество воздухоплавания С.С. Щетинина и К°». На Строгановской наб., 1, разместился авиационный отдел Русско-Балтийского вагоностроительного завода, на котором в 1914 г. построили первый в мире тяжелый многомоторный самолет «Илья Муромец». На Головинском переулке разместились автомобильный завод Пузырева и шведский моторный завод «Экваль».
Значительную часть постоянного населения Новой и Старой Деревень работала в Петербурге. Некоторые жители занимались в широком масштабе огородничеством и извозом. К примеру, в Старой Деревне большими огородами владели Гороховы и Волковы. Они снабжали овощами петербургские рынки и сколотили на этом промысле значительное состояние. К состоятельным семействам относились Лобановы, жившие в Старой Деревне и занимавшиеся гужевым и легковым извозом.
От фамилии старосты Старой и Новой Деревни П.Е. Горохова происходило забытое название Горохово поле в Старой Деревне. С его именем было связано также и название Гороховой улицы, вошедшей впоследствии в состав улицы Савушкина. Что же касается Горохова поля, то это название существовало в 1880 – 1910-х гг. Находилось оно, по данным «Топонимической энциклопедии», между Приморским проспектом, Планерной улицей, Приморской линией Октябрьской железной дороги и трамвайным кольцом.
Во времена НЭПа, до конца 1920-х гг., Новая Деревня продолжала оставаться средоточием ресторанов, привлекавших горожан. Потом все стихло, и жизнь здесь текла по-сельски спокойно и неторопливо. Местной «диковинкой» были цыганские таборы, которые приезжали на лето и останавливались на берегах Невки, за Буддийским храмом. Кроме того, в Новой Деревне существовала и постоянная цыганская диаспора.
Мигуновская улица в Новой Деревне, в середине – дом № 100 (бревенчатый), принадлежавший семейству Карасевых. В Новой Деревне эта фамилия была очень распространенной. Михаил Андреевич Карасев до революции и даже какое-то время после нее был старостой Новой Деревни. Фото начала ХХ в. из архива Анатолия Алексеевича Попова
Таким образом, всего было найдено три монеты чеканки 1839 г., одна – 1840 г. и тринадцать штук 1841 г. «Местные жители сообщают, что и прежде находили тут золотые монеты, – сообщалось в „Петербургском листке“. – Откуда они появились в земле – остается неизвестным»…
До основания Петербурга тут была лесистая местность, густо усыпанная камнями и валунами. Не случайно ее издавна называли Каменкой, или Каменным Носом, а близлежащий остров и поныне зовется Каменным.
Первые поселения здесь возникли задолго до петровских времен. При Петре первым владельцем этих мест был граф Головкин, а при Елизавете Петровне они перешли к канцлеру Алексею Петровичу Бестужеву-Рюмину, задумавшему создать на острове парадную загородную резиденцию. Для ведения больших земляных работ на Каменном острове – проведения каналов, строительства насыпных валов на берегах, обустройства прудов – Бестужев-Рюмин переселил в Петербург из своих малороссийских имений сотни крепостных, отведя им место под жилье на противоположном берегу Невы – напротив своей островной усадьбы.
Однако рабочих рук не хватало, и с Украины пригнали новые партии крепостных. Их поселили у Черной речки. Так возникла еще одна деревня – Новая. По отношению к ней первую деревню стали называть Старой. Вот так появились эти уникальные питерские названия, прижившиеся на долгие века.
Таким образом, Новая и Старая Деревни возникли как поселение крепостных крестьян. Официально оно называлось село «Графское Бестужево-Рюмино», а также «Благовещенское», после того как здесь в 1762 г. построили сохранившуюся до наших дней Благовещенскую церковь. Правда, именно в это время, в конце царствования Елизаветы Петровны, «светлейший» попал в опалу, будучи обвинен в «бездельничестве», превышении власти и измене. И хотя при Екатерине II судьба оказалась более благосклонной к бывшему российскому канцлеру, мыза отошла в казну, а часть земель отдали внаем.
С конца XVIII в. по берегам Невы стали возводиться загородные дома столичной знати. С этих лет началось дачное освоение и Старой, и Новой Деревень. У Черной речки возвели загородный дворец президента Академии художеств графа Строганова (о нем подробно идет речь в очерке, посвященном Черной речке). По соседству с ним появлялись и загородные дома попроще. Строили их как для себя, так и для сдачи внаем.
Сперва эти места облюбовали люди среднего достатка, затем потянулось и высшее общество. В пушкинское время район Новой Деревни и соседней с ней Черной речки стал модным дачным местом столичной аристократии. Здесь жили знакомые Пушкина – Е.М. Хитрово и Д.Ф. Фикельмон, художник граф Ф.П. Толстой. Снимал дачу здесь и сам Пушкин.
На исходе пушкинского времени в Новой Деревне у целебного источника возникло заведение «Искусственных минеральных вод» (петербуржцы прозвали его потом «Минерашками»), где горожанам предлагались «воды целительные и прохладительные по известной и испытанной методе дрезденского доктора г. Штуве». Но, в первую очередь, «Минерашки» славились в столице своими веселыми вечерами с музыкой, ресторанными пиршествами, фейерверками и потешными аттракционами. С этого заведения началась новая дачная история района Деревень – как средоточия увеселительных заведений, разгульной жизни, дешевых опереток и водевилей, искрометных цыганских танцев..
По словам историка Михаила Пыляева, «почти вся наша аристократия приезжала сюда в своих экипажах и каталась цугом перед музыкальной эстрадой». Впоследствии весь сад был обнесен забором и сдавался в аренду антрепренерам, среди них в конце 1840-х гг. выделялся знаменитый Иван Иванович Излер, при котором это заведение особенно прославилось. Здесь появились превосходный оркестр, цыганский хор и гимнасты-арабы.
Даже Николай I посетил как-то заведение Излера. Государь оценил, что Излер не испугался свирепствовавшей тогда в городе холеры и всеми средствами заманивал публику в «Минерашки». Николай I поблагодарил Излера «за те удовольствия, которые он доставляет публике своей деятельностью», а потом наградил антрепренера тремя тысячами рублей.
Излер шел в ногу со временем и старался не отставать от европейской моды, предлагая все самое новое столичной публике – показ «живых картин», фейерверки и китайские иллюминации, полеты воздушных шаров, а потом французских шансонеток, покоривших петербуржцев. Здесь устраивались празднества под громкими названиями «Испанская ночь», «Венецианский карнавал», «Ночь из тысячи и одной ночи» и т. п.
К концу 60-х гг. XIX в. «Минерашки» стали приходить в упадок, новый антрепренер ненадолго смог вернуть угасавший интерес публики. Через несколько лет, в августе 1876 г., заведение погибло в огне пожара. А еще через год на Смоленском кладбище похоронили и самого Излера, как называл его Михаил Пыляев, – «творца вокзала и первого насадителя у нас французской оперетки и шансонетки».
Однако дело Излера не погибло. На месте сгоревших «Минерашек» в 1880 г. известные петербургские антрепренеры Д.А. Поляков и Г.А. Александров начали строить сад «Аркадия». Его открыли 14 мая 1881 г., но просуществовал он недолго: уже в следующем году его постройки сгорели. Тем не менее владельцы вновь возвели театр.
Всевозможные увеселительные заведения типа «Ливадии», «Аркадии», «Кинь Грусть», «Мавритании», «Виллы Родэ» и многих других придавали Новой Деревне репутацию «разгульного Петербурга». Подобные заведения, по словам современников, имели очень мало общего с искусством, зато неизменно привлекали целые толпы «веселящегося Петербурга». Такими они и остались в памяти петербуржцев, недаром из эмигрантского Берлина в начале 1920-х гг. поэт Николай Агнивцев с ностальгией вспоминал и о таком городе:
Перед самой революцией на весь Петербург славилась «Вилла Родэ», находившаяся за нынешней станцией метро «Черная речка»; именно в этом ресторане происходили цыганские разгулы Григория Распутина. Бывала, правда, в новодеревенских ресторанах и другая публика – писатели Иван Бунин, Александр Куприн, Леонид Андреев, выступал Леонид Собинов. В «Аркадии» делал свои первые артистические шаги в Петербурге Федор Шаляпин, о чем он вспоминал потом в книге «Страницы из моей жизни».
..А разноцветные цыгане
На «Черной речке», за мостом,
Когда в предутреннем тумане
Все кувыркается вверх дном.
Кстати, кафешантан «Вилла Родэ» просуществовала ровно десять лет – с 1908 по 1918 г. Даже после революции, весной и летом 1918 г., здесь проходили кабаре-концерты, только зачастила сюда уже совсем другая публика, нежели прежде. До конца августа 1918 г. тут давались дивертисменты, действовали кинематограф и кабаре «Ночная бабочка». Однако очередной зимний сезон, как указывает исследователь Леонид Сидоренко, так и не открылся, и «никогда больше знакомое название увеселительного заведения не появилось на афишных тумбах».
Что же касается судьбы хозяина этого заведения, талантливого антрепренера и администратора Адолия (или Адольфа) Сергеевича Родэ, то в годы революции он вел дружбу с М. Горьким и его гражданской женой актрисой М.Ф. Андреевой, занимавшей тогда пост комиссара театра и зрелищ Союза коммун Северной области. По рекомендации Горького Родэ стал заведовать хозяйством петроградского Дома ученых. Некоторое время Родэ еще надеялся на возрождение своего любимого дела – увеселительного заведения. Однако, когда в Петрограде, в самое тяжелое время Гражданской войны, начался голод, Адольф Родэ все-таки покинул Россию. По словам историка Леонида Сидоренко, «вдали от роскошной „Виллы Родэ“ и закончились в 1930 году его труды и дни»…
Именно увеселительные заведения составили репутацию Новой и Старой Деревням, ставшими к началу века «одними из самых оживленных и густо населенных дачных местностей», известными своей дешевизной и не носившими уже, конечно, такого аристократического характера, как в пушкинское время. Облюбовали эти места петербургские немцы. Как отмечалось в романе В.В. Крестовского «Петербургские трущобы», «немец занятой, немец деловой выезжает на дачу по преимуществу в Новую и Старую Деревни, кои давно уже приняли характер чисто немецкой колонии».
«Новая и Старая Деревни представляют собой обширную дачную колонию, – указывалось в „Путеводителе по дачным окрестностям г. Петербурга на 1903 год“. – Дачи здесь дешевле, чем в других местностях. В частности, в Новой Деревне помещения из 4 – 5 комнат с сравнительно небольшим садом можно достать по цене от 60 рублей за лето. Дачи в Старой Деревне, расположенные по 1-й линии, отличаются большим комфортом, изобилием растительности, а потому и цены на них более высокие… Тут же, невдалеке от Строгановского моста, на берегу реки есть рыбацкие тони, на которых многие из запоздалых посетителей загородных садов под утро пробуют счастье в улове лососков».
Впрочем, та же Новая Деревня была очень многолика, и стоило лишь отойти всего на несколько десятков метров от шумных увеселительных заведений, как взору представала совсем другая жизнь – тихая и патриархальная.
«Местность наша, с сооружением Троицкого моста значительно приблизившаяся к центру столицы, стала постепенно улучшаться во многих отношениях, – говорилось в конце сентября 1903 г. в „Петербургском листке“. – На днях происходило испытание приобретенной для Новодеревенского отдела паровой пожарной машины, выписанной из Германии… Ввиду слухов о предстоящем присоединении пригородов к городу у нас замечается улучшение благоустройства. Некоторые улицы вновь замощены, по набережной выстроено несколько громадных многоэтажных зданий. Таким образом, Новая Деревня постепенно теряет свой деревенский вид…»
По замечанию современника, в ту пору в Новой Деревне было две «злобы дня» – недостаточность дачного комфорта и состояние улиц. «Дачные помещения имеют далеко не презентабельный вид, – отмечалось в апреле 1904 г. на страницах „Петербургского листка“. – Для владельцев дач Новой Деревни, можно сказать, не ошибаясь, не существует понятия о ремонте. Немножко подкрасят снаружи, в тощих садиках понатыкают на шесты стеклянные шары, смажут известкой потолки, подклеят разодранные обои – и все. „Сойдет, мол, а жилец все едино найдется!“ – говорят владельцы».
Что же касается состояния улиц, то, по словам того же репортера, «они остаются непролазны в сырую погоду и до невозможности пыльны в сухую». Оставляло желать лучшего водоснабжение Новой Деревни, а скученность деревянных построек вызывала постоянную тревогу о пожарной безопасности. В то же время единственная пожарная дружина, обслуживавшую в ту пору Новую и Старую Деревни, не обладала еще достаточными средствами – и техническими, и материальными.
«Население Новой Деревни равняется среднему уездному городу, – говорилось в ноябре 1911 г. в „Петербургском листке“. – Новая Деревня в получасе езды от Невского проспекта, но пойдите и посмотрите, что делается в Новой Деревне в смысле самых примитивных понятий о благоустройстве. Новодеревенцы в буквальном смысле тонут в грязи. Улицы не замощены и представляют собой непролазную грязь. По ним не проехать ни пожарным обозам, ни ломовым телегам с дровами и съестными припасами. Страховые общества отказывают домовладельцам на этих улицах страховать их недвижимое имущество, а если и принимают, то с очень высокими процентами. Пешеходные дорожки вдоль некоторых улиц весной и осенью мало отличаются от заплывших грязью дорог. Доски прогнили и весьма небезопасны для пешеходов».
Особое беспокойство вызывали 5-я, 6-я и 7-я линии Новой Деревни (ныне, соответственно, Дибуновская, не существующая ныне Географическая, а также Школьная улицы): здесь не было никаких фонарей и ни одного полицейского поста. Между тем на этих улицах находились больше трехсот домов, в которых жило около трех тысяч обывателей. «Они уплачивают всяческие налоги и повинности, подчас в подрыв своему более чем умеренному материальному благополучию, – сетовал репортер, подписавшийся псевдонимом „Местный обозреватель“. – Неужели они не заслуживают внимания ни земства, ни местной уездной полиции?»
На рубеже XIX – XX вв. в этих местах стали появляться промышленные предприятия. Так, в 1904 г.появился первый в России самолетостроительный завод под названием «Первое российское товарищество воздухоплавания С.С. Щетинина и К°». На Строгановской наб., 1, разместился авиационный отдел Русско-Балтийского вагоностроительного завода, на котором в 1914 г. построили первый в мире тяжелый многомоторный самолет «Илья Муромец». На Головинском переулке разместились автомобильный завод Пузырева и шведский моторный завод «Экваль».
Значительную часть постоянного населения Новой и Старой Деревень работала в Петербурге. Некоторые жители занимались в широком масштабе огородничеством и извозом. К примеру, в Старой Деревне большими огородами владели Гороховы и Волковы. Они снабжали овощами петербургские рынки и сколотили на этом промысле значительное состояние. К состоятельным семействам относились Лобановы, жившие в Старой Деревне и занимавшиеся гужевым и легковым извозом.
От фамилии старосты Старой и Новой Деревни П.Е. Горохова происходило забытое название Горохово поле в Старой Деревне. С его именем было связано также и название Гороховой улицы, вошедшей впоследствии в состав улицы Савушкина. Что же касается Горохова поля, то это название существовало в 1880 – 1910-х гг. Находилось оно, по данным «Топонимической энциклопедии», между Приморским проспектом, Планерной улицей, Приморской линией Октябрьской железной дороги и трамвайным кольцом.
Во времена НЭПа, до конца 1920-х гг., Новая Деревня продолжала оставаться средоточием ресторанов, привлекавших горожан. Потом все стихло, и жизнь здесь текла по-сельски спокойно и неторопливо. Местной «диковинкой» были цыганские таборы, которые приезжали на лето и останавливались на берегах Невки, за Буддийским храмом. Кроме того, в Новой Деревне существовала и постоянная цыганская диаспора.