Причиной этого стали два катастрофических события.
Во-первых, СССР, в формах которого была воплощена Россия на протяжении почти всего XX века, потерпел поражение в холодной войне с Западом. Это во многом предопределило дальнейший ход событий в России. В таком положении для народа любой страны совершенно необходимо понять себя и победителя в их соотношении, в их взаимном отражении «в другом, как в зеркале». Запад, победивший Россию в большой цивилизационной войне, «проник» в нее, овладел ее важнейшими невралгическими центрами и, конечно, оказывает непосредственное влияние на нашу судьбу. И долго еще будет оказывать. Нам надо знать и, по возможности, понимать (и даже чувствовать) Запад, это – условие нашего выживания.
Во-вторых, в конце 80-х годов в России началась реформа, которая ставила целью «возвращение в наш общий европейский дом», т. е. переделку жизнеустройства России по западным образцам. Практически эта реформа представляет собой попытку устроить на российской земле «нечто похожее на Запад», пусть и похуже. Это большая программа имитации западных общественных институтов, типа хозяйства и социальных отношений.
В наших интересах – понять, что собираются устроить на российской земле, куда мы должны «вернуться», по каким шаблонам будут переделывать наш культурный тип. Первые двадцать лет этой реформы были периодом «бури и натиска», нам было не до того, чтобы вглядываться в себя и изучать Запад – едва успевали уворачиваться. Теперь хаос разрушения несколько упорядочился, и вихри, которые веют над нами, слегка поутихли. А может, мы просто к ним приноровились. Надо оформить наше знание о России и Западе в свете полученных уроков.
На Западе также осознается необходимость этого знания. В 1999 году вышла книга крупного американского историка М. Малиа «Россия глазами Запада» – итог всей его жизни. В рецензии на эту книгу ведущий французский историк России А. Безансон пишет: «Главная цель книги – критический обзор концепций, оценок, интерпретаций, к которым начиная с XVIII столетия прибегали мыслители европейского Запада, рассуждая о России. Таким образом, Россия рассматривается здесь извне, с западной точки зрения. Однако поскольку все эти различные оценки неразрывно связаны с историей того самого Запада, которому они принадлежат, книга Малиа оказывается, в конечном счете, историей не только России, но и всего западного мира» [9].
Как же нам взглянуть на систему культур и цивилизаций беспристрастно, «оторвавшись» от евроцентристского интеллектуального аппарата? Как увидеть «сверху» Россию и Запад на цивилизационной карте мира как существенно различные целостности (при наличии многих сходных черт)? Проще всего – через сравнение их структур, выявляя принципиальную несхожесть их главных элементов и связей. Тут многое сделано самими западными мыслителями и учеными, в том числе и теми, которые в своих оценках оставались на позициях евроцентризма. Для нас здесь не важно, «уважают ли они Россию» или нет. Как они видят ее отличие от Запада – это главное.
Трудов по систематическому сравнительному анализу России и Запада пока нет. Но отдельных «мазков» этой картины в литературе можно собрать много. Вот, например, виднейший французский знаток России А. Безансон пишет: «Европа как целое – постепенно вызревший плод уникального исторического опыта. Но можно ли в таком случае сказать, что Россия – часть Европы? Пройдемся по списку главных признаков «европейскости»: средневековая церковь и империя? нет, ничего подобного Россия не знала. Феодализм и рыцарство? нет. Возрождение и Реформация? нет. Таким образом, нет никаких оснований считать Россию частью Европы» [9].
Кажется, это убогий перечень элементов для сравнения. Но важна суть подхода. Прочитав этот перечень, человек задумается. Разве в России не было «средневековой церкви и империи»? Да, в западном понимании не было, потому что и Церковь, и империя России были настолько иными, чем на Западе, что вся конструкция оказывалась иной. Мы вспомним, какую роль сыграли в судьбе Европы религиозные ордены – тамплиеры и госпитальеры, францисканцы и иезуиты. Они создавали финансовую систему Запада, всепроникающую инквизицию, всемирную тайную политическую сеть и систему образования элиты.
Не было этого в России, как не было и многолетних внутриимперских войн европейского типа. Столетняя война, Тридцатилетняя война, война Алой и Белой розы – можно себе представить такое в России? Не было походов Карла Великого, превративших Европу в «кладбище народов», не было и Крестовых походов.
Не было в России феодализма и рыцарства, а быстро установилось самодержавие. В России было немыслимо, чтобы какой-то рыцарский орден, вроде Ливонского, владел, скажем, половиной Сибири как независимым государством[12]. Поэтому России и не требовалось «Возрождения» от темного Средневековья, не надо было искать образцов в греческой античности. И такого «национального несчастья», как Реформация, у нас не случилось – православие не породило в России религиозных войн, уносящих до двух третей населения. В этом смысле наш раскол не идет ни в какое сравнение с Реформацией. Не было и костров, на которых в Европе сожгли около миллиона «ведьм».
Не было варфоломеевских ночей, не было алхимии и масонства (если не считать мимолетных увлечений западнической элиты). Не было «огораживаний», превративших большинство населения в пролетариев и бродяг. Не было очистки целых континентов от местного населения. Не было работорговли, которая опустошила Западную Африку. Не было опиумных войн, поставивших на грань вымирания Китай. Не было русского Наполеона, не было и русского фашизма – колоссального по мощности «припадка» Запада.
А ведь все это – конституирующие элементы становления современного Запада. Много чего не было в России, и совокупность всего этого настолько весома, что нежелание видеть принципиальных отличий от Запада трудно принять за искреннюю близорукость. Системное описание того, чего не было, еще предстоит, и это большая и важная работа. Но здесь нам важна определенность в осознании России как цивилизации в самом российском обществе.
Как же определялись в этих вопросах реформаторы России во время перестройки и после 1991 года?
Среди идеологов антисоветского проекта бытовало три версии. Первая из них гласила, что Россия не является ни самостоятельной цивилизацией, ни частью иной большой цивилизации, она выпала из мирового цивилизационного развития и осталась в состоянии варварства.
Эту мысль проводил А.Н. Яковлев. Он писал: «На Руси никогда не было нормальной, вольной частной собственности… Частная собственность – материя и дух цивилизации… На Руси никогда не было нормальной частной собственности, и поэтому здесь всегда правили люди, а не законы».
А.Н. Яковлев представлял реформу как «Реформацию России» – попытку политическими средствами превратить ее в цивилизованное общество. Не было никогда в России «материи и духа цивилизации» – а теперь будет! При этом речь здесь уже не идет о выпадении из цивилизации на период советского строя, а именно о том, что «духа цивилизации» здесь не было никогда. Ратуя перед выборами в июне 1996 г. за Ельцина, А.Н. Яковлев сказал: «Впервые за тысячелетие взялись за демократические преобразования. Ломаются вековые привычки, поползла земная твердь» [10].
И ведь этому многие аплодировали – поползла, наконец, из-под нас земная твердь. Эти аплодисменты – вот сигнал об угрозе России!
Вторая версия, которая доминировала в 90-е годы, состояла в том, что Россия представляет собой цивилизацию, но изначально антигуманную и тоталитарную. Советник Ельцина философ А.И. Ракитов радовался уничтожению СССР: «Самая большая, самая жестокая империя в истории человечества распадается». Он так излагал «особые нормы и стандарты, лежащие в основе российской цивилизации»: «Ложь, клевета, преступление и т. д. оправданы и нравственны, если они подчинены сверхзадаче государства, т. е. укреплению военного могущества и расширению территории».
А.И. Ракитов подчеркивает, что патологическая жестокость якобы была изначально присущим, примордиальным качеством России: «Надо говорить не об отсутствии цивилизации, не о бесправии, не об отсутствии правосознания, не о незаконности репрессивного механизма во времена Грозного, Петра, Николая I или Сталина, но о том, что сами законы были репрессивными, что конституции были античеловечными, что нормы, эталоны, правила и стандарты деятельности фундаментально отличались от своих аналогов в других современных европейских цивилизациях» [11].
Третья версия, самая мягкая, сводилась к тому, что Россия была и есть часть Запада. Она лишь слегка отклонилась от «столбовой дороги» из-за советского эксперимента, и теперь надо прилежно учиться у Запада, чтобы наверстать упущенное за 70 лет.
Эта версия была сформулирована уже в 60-е годы, во время «оттепели». П. Вайль и А. Генис показывают это в книге «60-е. Мир советского человека», где описаны умонастроения «кухонь» интеллигентской богемы, чьим идеологом и пророком стал И. Эренбург (его уподобляют апостолу Павлу): «Спор об отношении к западному влиянию стал войной за ценности мировой цивилизации. Эренбург страстно доказывал, что русские не хуже и не лучше Запада – просто потому, что русские и есть Запад».
В начале 90-х годов предлагались вариации этой идеи. В.И. Мильдон пишет: «Россия не Евразия, она принадлежит Европе и не может служить мостом между Европой и Азией, Евразией была Российская империя, а не Россия» [12].
Как надо понимать, что Сибирь не Россия, а часть Российской империи? Как это должны понимать якуты – они из России изгоняются и моста в Европу лишаются? Эта статья, а таких было множество, есть идеологическая диверсия, одна из бомб психологической войны против России. Но какая трибуна была предоставлена для таких статей – академический журнал «Вопросы философии»!
В совокупности все три версии с конца 80-х годов господствуют в «гуманитарном» дискурсе (совокупности языка, логики, художественных средств и ценностей) нынешней России и постоянно подпитываются заявлениями авторитетных интеллектуалов. Принципиальные дискуссии с ними не допускаются, и основная масса гуманитарной интеллигенции «безмолвствует» (в этом смысле она ведет себя, как народ). В основном идеологи реформы развивают вторую и третью версии цивилизационного статуса России. Представление России как варварской страны, на которую не снизошел «дух цивилизации», пропитано слишком тупой русофобией и эта версия идет по разряду художественных гипербол. Она, однако, продолжает культивироваться и принимается даже в самых элитарных салонах.
Вот, например, выступление В. Ерофеева на российско-немецком форуме в декабре 2008 г.: «Мне кажется, у нас есть свои «тайные» особенности, которые говорят вот о чем: мы страшно архаический народ. Отсюда и наше счастье, и все наши беды. Россия – большая африканская деревня. И надо сказать, что умные иностранцы, которые сюда приезжают, достаточно быстро ориентируются, что если смотреть с точки зрения большой африканской деревни – все как раз понятно. Все взаимоотношения, которые выстраиваются в России – они понятны… Мы – полигон, на котором видны следы человеческой природы, мы, будучи вне истории, полезны для человеческой истории… Строго говоря, за всю историю России мы никогда не давали повода считать нас европейцами. Лишь запредельная политкорректность вкупе с нетерпеливым желанием наконец найти с нами общий язык толкает Европу признать нас своими подданными» [13, с. 47–48].
Еще определеннее на том же форуме высказался социолог Л. Гудков, после смерти Левады возглавивший его центр: «Тютчев очень точно сформулировал один из центральных комплексов российской идентичности, реально работающих и сегодня. Смысловым фоном для такого суждения оказывается ясное и одновременно крайне болезненное сознание не просто отсталости России или ее варварской, с точки зрения европейцев, патриархально-самодержавной государственной и общественной конституции, но и неосновательность каких-либо надежд на процессы ее цивилизации в обозримом будущем» [13, с. 54].
Две другие версии муссируются в академической и широкой прессе и на всяческих семинарах и «круглых столах». Хорошей иллюстрацией служит деятельность в конце 90-х годов Независимого теоретического семинара «Социокультурная методология анализа российского общества» под руководством A.C. Ахиезера. На его заседаниях в Москве собирались видные гуманитарии, в том числе из-за границы.
Вот, на семинаре № 16(17 декабря 1997 года) [14] был заслушан доклад A.A. Трошина «Теоретические основы деструкции в обществе (на материале истории России XIX века)»[13]. Приведем выдержки, из которых складывается образ России как цивилизации:
«До начала XVII века основной формой поведения русских мужчин был гомосексуализм как гендерная норма… В России с XII по XVI век известны массовые психопатии гомосексуального толка, когда женское население вырезалось полностью. Это особенно характерно для верхнего и среднего Поволжья».
И этот бред благосклонно слушают 27 человек из российского и эмигрантского гуманитарного истеблишмента. Где докладчик взял статистику «гомосексуализма русских мужчин» в XII веке? Ведь еще не было русских мужчин, а были вятичи да кривичи. И уж тем более не было статистики. Кому «известно», что с XII по XVI век для верхнего и среднего Поволжья было «особенно характерно», что на почве гомосексуализма «женское население вырезалось полностью»?
Вот еще: «Русское общество основывалось на наркомании… H.H. Реформатский описывает случаи стопроцентного поражения жителей спорыньей».
Что значит «русское общество основывалось на…»? Что значит «стопроцентное поражение жителей спорыньей»? И это – элитарный теоретический семинар! По методологии анализа российского общества… Уже сами по себе такой интеллект и такая элитарность – признак тяжелой болезни интеллигенции, угроза для России.
Следующий мазок в портрет России: «По мнению специалиста по психопатиям П.И. Якобия, единственного, кто попытался написать антропологическую историю России, каждый год более половины населения было охвачено теми или иными формами массовых психопатий».
Сидят российские и английские профессора, кивают. На неряшливое выражение «специалиста по психопатиям П.И. Якобия» ссылаются, как на научный факт. Да «теми или иными формами массовых психопатий» всегда и везде «охвачено» все население любой страны. Разговор ведется в понятиях неопределимых и о явлениях неизмеримых. Какое убожество в уровне рассуждений!
Вот еще открытие: «Оказывается, что многодетные семьи в русской деревне – это миф. В течение XIX фактический прирост населения происходил только за счет миграции. Численность коренного населения снижалась за счет того, что при огромной рождаемости детская смертность была еще большей, а также за счет массовых психопатий».
Как можно всерьез принимать такие вещи? Во время похода Наполеона русских было меньше, чем французов. Откуда могло набежать столько людей в «русскую деревню» к концу XIX века? Миграция из Сибири! Это круто. Когда в XIX веке детская смертность в России была больше огромной рождаемости? «Многодетные семьи в русской деревне – это миф», – и это слушают, развесив уши, культурологи и социологи, хотя уже проводились всероссийские переписи населения. Вот где маразм и психопатия, а не в «русской деревне».
Докладчик делает экскурс в этнологию: «… в XVII веке, когда весь великорусский этнос сменился полностью. Он не исчез биологически, но культурное наследие прервалось».
Что значит «этнос сменился полностью»? Это утверждение просто нелепо. Что значит «культурное наследие прервалось»? Великорусский этнос забыл русский язык? Русские люди забыли, как креститься и куда совать ложку?
Дальше следует социальный срез русской культуры: «Когда кора не работает физиологически, то работает подкорка [у крестьян]. Когда вербальные конструкции не действуют, начинается эмоциональное детерминирование. Почему наша ученая молодежь, студенчество, в особенности физики, так восприимчивы к сектантству? Потому что у них нормальный человеческий функционирующий мозг… Поэтому здесь прямая аналогия: ученые и наши крестьяне».
Не будем придираться к смыслу, взглянем на логику. У крестьян «кора не работает физиологически». Допустим. У ученых («особенно физиков») – «нормальный человеческий функционирующий мозг». Допустим. Но как получается «поэтому здесь прямая аналогия: ученые и наши крестьяне»?
Красной нитью в докладе о России проходит тема гомосексуализма: «По свидетельству иностранцев, на льду Москвы-реки одновременно горело по нескольку сот костров, на которых сжигали гомосексуалистов».
Наконец-то хоть один надежный источник указан – «по свидетельству иностранцев». Можно было бы даже дать ссылку на отчет уважаемого иностранца, правда, не о Москве и гомосексуалистах, а о самом европейском в России городе Петербурге и крещении детей: «В праздник Богоявления на льду Невы перед Зимним дворцом строят Иордань, где пьяный поп крестит детей, окуная их в прорубь. Уронив случайно младенца в воду, он говорит родителям: «Другого!»«.
В обсуждении доклада участники семинара Ахиезера дают концептуальное определение России как цивилизации. И.Гр. Яковенко заявляет: «Мы имеем дело с архаической, периферийной цивилизацией, в которой имеет место языческо-христианский синкрезис, причем языческое, как оказывается, доминирует, а христианское является лишь оформлением… Катастрофа не является чисто негативным явлением. Она оказывается фактором мобилизующим, она мобилизует общество и на какие-то мутации, и на какие-то осмысленные изменения, и кроме того, катастрофа позволяет поднять энергетический порог и перейти потенциальный барьер, который закрывает системообразующие структуры общества от случайных изменений. Чем мощнее катастрофа, тем больше шансов на изменение глубинных, традиционных оснований культуры и общества».
Вот, оказывается, в чем была историческая миссия Ельцина. Созданная его режимом катастрофа «позволяет поднять энергетический порог и перейти потенциальный барьер». Такие профессора учат теперь российских студентов.
Говорит Л. Куликов: «Россия – некая гиперличность, такая же как США, Германия, Индия и т. д. Конечно, очень не хочется, чисто на эмоциональном уровне, принадлежать к цивилизации, у которой нет будущего. Россия – в той форме, в которой она сегодня существует, с ее архаичной культурой – не выживет»[14].
Кому-то все это покажется постмодернистской клоунадой кружка «играющих в бисер». Но в действительности A.C. Ахиезер с его «теорией России» несколько лет задавал тон в элитарном гуманитарном сообществе, а члены его «кружка» и до сих пор ведут семинары на «цивилизационные» темы.
На семинаре Ахиезера делались доклады и в духе версии «Россия-как-Европа». На семинаре № 20 (10 июня 1998 года) с докладом «Методология исследования политической традиции в России» выступил известный специалист по России из США А.Л. Янов. Главная его мысль заключалась в том, что Россия, в принципе, это нормальная европейская страна, развитие которой затормозили некоторые тоталитарные (имперские) правители. Конкретно, два – Иван Грозный и Сталин. Формула истории России по Янову такова: «Церковь, как наследница татар, нанесла поражение государству, как наследнику Европы».
Янов утверждает: «Москва вышла из-под [монгольского] ига обыкновенной, нормальной североевропейской страной, такой же как Швеция, Дания или Англия, причем во многих отношениях куда более прогрессивной, нежели ее западные соседи. Во всяком случае, эта «наследница Золотой Орды» первой в Европе поставила на повестку дня текущей политики самый судьбоносный вопрос позднего средневековья – церковную Реформацию…
Что же такое непоправимое случилось вдруг в середине XVI века в Москве? Что внезапно перевернуло с ног на голову культурную и политическую традицию, которую мы только что описали? Да то же, примерно, что в 1917 году. Революция. Гражданская война. Беспощадное уничтожение накопленного за столетия интеллектуального потенциала страны. Конец ее европейской эры. Установление «гарнизонного государства». Цивилизационная катастрофа. Стой лишь разницей, что та, первая катастрофа была еще страшнее большевистской. В ней при свете пожарищ гражданской войны и в кровавом терроре самодержавной революции рождалась империя и навсегда, казалось, гибла досамодержавная, доимперская, докрепостническая – европейская Россия…
Говоря о европейской традиции в России, говорим мы не о чем-то случайном, эфемерном, невесть откуда в нее залетевшем, а напротив, о корневом, органическом, о чем-то, что даже в огне тотального террора не сгорело, что в принципе не могло сгореть, пока существует русский народ. Не могло, потому что вопреки Парадигме Европа – внутри России» [16].
Мысль об изуверской сущности российской цивилизации и сейчас устойчиво воспроизводится в значительной части реформаторской гуманитарной элиты (и, следовательно, благосклонно воспринимается остальной ее частью). Поскольку в открытой форме она высказывается уже более двадцати лет, ее надо считать выношенной, продуманной установкой – перестройка и реформа лишь дали ей трибуну. Эта мысль развивается – она теперь прямо основывается на концепции прирожденных (примордиальных) дефектов национального сознания русских, которые не устраняются ни при каких социальных и политических изменениях. Это почти биологическое свойство русского народа.
Нынешняя власть политическими средствами сохраняет за глашатаями этой концепции привилегированную трибуну в СМИ, практически, не давая никакой возможности адекватного ответа оппонентам.
Вот, например, рассуждения ведущего важной программы на канале «Культура» российского телевидения Виктора Ерофеева в статье, написанной по такому поводу: «На минувшей неделе стало известно, что в проекте «Имя России. Исторический выбор-2008» с большим отрывом лидирует Иосиф Сталин». Понятно, что В. Ерофеев этим недоволен, но важна теоретическая база, которую он подводит под это демонстративное голосование.
Он пишет: «Никогда не обижай человека, который любит Сталина. Не кричи на него, не топай ногами, не приходи в отчаяние, не требуй от него невозможного. Это тяжелобольной человек, у него нечеловеческая болезнь – духовный вывих… Никогда не обижай человека, который любит Сталина: он сам себя на всю жизнь обидел.
Любовь половины родины к Сталину – хорошая причина отвернуться от такой страны, поставить на народе крест. Вы голосуете за Сталина? Я развожусь с моей страной! Я плюю народу в лицо и, зная, что эта любовь неизменна, открываю циничное отношение к народу. Я смотрю на него как на быдло, которое можно использовать в моих целях… Сталин – это смердящий чан, булькающий нашими пороками. Нельзя перестать любить Сталина, если Сталин – гарант нашей цельности, опора нашего идиотизма. Только на нашей земле Сталин пустил корни и дал плоды. Его любят за то, что мы сами по себе ничего не можем… Мы не умеем жить. Нам нужен колокольный звон сводкой и плеткой, иначе мы потеряем свою самобытность» [17].
Здесь писатель, идеологический работник того меньшинства, которое, как считается, победило в социальном и цивилизационном конфликте с «совком», реагирует на символический жест побежденных. В ответ на этот жест он выдает декларацию полного отрицания страны, народа, «нашей земли» и ее самобытности. Это уже не политическая и не социальная борьба, это экзистенциальная несовместимость и нетерпимость. И этому человеку предоставлена постоянная трибуна государственного телевидения. Может ли власть не видеть, что вручила инструмент культурного господства поджигателю гражданской войны?
Во-первых, СССР, в формах которого была воплощена Россия на протяжении почти всего XX века, потерпел поражение в холодной войне с Западом. Это во многом предопределило дальнейший ход событий в России. В таком положении для народа любой страны совершенно необходимо понять себя и победителя в их соотношении, в их взаимном отражении «в другом, как в зеркале». Запад, победивший Россию в большой цивилизационной войне, «проник» в нее, овладел ее важнейшими невралгическими центрами и, конечно, оказывает непосредственное влияние на нашу судьбу. И долго еще будет оказывать. Нам надо знать и, по возможности, понимать (и даже чувствовать) Запад, это – условие нашего выживания.
Во-вторых, в конце 80-х годов в России началась реформа, которая ставила целью «возвращение в наш общий европейский дом», т. е. переделку жизнеустройства России по западным образцам. Практически эта реформа представляет собой попытку устроить на российской земле «нечто похожее на Запад», пусть и похуже. Это большая программа имитации западных общественных институтов, типа хозяйства и социальных отношений.
В наших интересах – понять, что собираются устроить на российской земле, куда мы должны «вернуться», по каким шаблонам будут переделывать наш культурный тип. Первые двадцать лет этой реформы были периодом «бури и натиска», нам было не до того, чтобы вглядываться в себя и изучать Запад – едва успевали уворачиваться. Теперь хаос разрушения несколько упорядочился, и вихри, которые веют над нами, слегка поутихли. А может, мы просто к ним приноровились. Надо оформить наше знание о России и Западе в свете полученных уроков.
На Западе также осознается необходимость этого знания. В 1999 году вышла книга крупного американского историка М. Малиа «Россия глазами Запада» – итог всей его жизни. В рецензии на эту книгу ведущий французский историк России А. Безансон пишет: «Главная цель книги – критический обзор концепций, оценок, интерпретаций, к которым начиная с XVIII столетия прибегали мыслители европейского Запада, рассуждая о России. Таким образом, Россия рассматривается здесь извне, с западной точки зрения. Однако поскольку все эти различные оценки неразрывно связаны с историей того самого Запада, которому они принадлежат, книга Малиа оказывается, в конечном счете, историей не только России, но и всего западного мира» [9].
Как же нам взглянуть на систему культур и цивилизаций беспристрастно, «оторвавшись» от евроцентристского интеллектуального аппарата? Как увидеть «сверху» Россию и Запад на цивилизационной карте мира как существенно различные целостности (при наличии многих сходных черт)? Проще всего – через сравнение их структур, выявляя принципиальную несхожесть их главных элементов и связей. Тут многое сделано самими западными мыслителями и учеными, в том числе и теми, которые в своих оценках оставались на позициях евроцентризма. Для нас здесь не важно, «уважают ли они Россию» или нет. Как они видят ее отличие от Запада – это главное.
Трудов по систематическому сравнительному анализу России и Запада пока нет. Но отдельных «мазков» этой картины в литературе можно собрать много. Вот, например, виднейший французский знаток России А. Безансон пишет: «Европа как целое – постепенно вызревший плод уникального исторического опыта. Но можно ли в таком случае сказать, что Россия – часть Европы? Пройдемся по списку главных признаков «европейскости»: средневековая церковь и империя? нет, ничего подобного Россия не знала. Феодализм и рыцарство? нет. Возрождение и Реформация? нет. Таким образом, нет никаких оснований считать Россию частью Европы» [9].
Кажется, это убогий перечень элементов для сравнения. Но важна суть подхода. Прочитав этот перечень, человек задумается. Разве в России не было «средневековой церкви и империи»? Да, в западном понимании не было, потому что и Церковь, и империя России были настолько иными, чем на Западе, что вся конструкция оказывалась иной. Мы вспомним, какую роль сыграли в судьбе Европы религиозные ордены – тамплиеры и госпитальеры, францисканцы и иезуиты. Они создавали финансовую систему Запада, всепроникающую инквизицию, всемирную тайную политическую сеть и систему образования элиты.
Не было этого в России, как не было и многолетних внутриимперских войн европейского типа. Столетняя война, Тридцатилетняя война, война Алой и Белой розы – можно себе представить такое в России? Не было походов Карла Великого, превративших Европу в «кладбище народов», не было и Крестовых походов.
Не было в России феодализма и рыцарства, а быстро установилось самодержавие. В России было немыслимо, чтобы какой-то рыцарский орден, вроде Ливонского, владел, скажем, половиной Сибири как независимым государством[12]. Поэтому России и не требовалось «Возрождения» от темного Средневековья, не надо было искать образцов в греческой античности. И такого «национального несчастья», как Реформация, у нас не случилось – православие не породило в России религиозных войн, уносящих до двух третей населения. В этом смысле наш раскол не идет ни в какое сравнение с Реформацией. Не было и костров, на которых в Европе сожгли около миллиона «ведьм».
Не было варфоломеевских ночей, не было алхимии и масонства (если не считать мимолетных увлечений западнической элиты). Не было «огораживаний», превративших большинство населения в пролетариев и бродяг. Не было очистки целых континентов от местного населения. Не было работорговли, которая опустошила Западную Африку. Не было опиумных войн, поставивших на грань вымирания Китай. Не было русского Наполеона, не было и русского фашизма – колоссального по мощности «припадка» Запада.
А ведь все это – конституирующие элементы становления современного Запада. Много чего не было в России, и совокупность всего этого настолько весома, что нежелание видеть принципиальных отличий от Запада трудно принять за искреннюю близорукость. Системное описание того, чего не было, еще предстоит, и это большая и важная работа. Но здесь нам важна определенность в осознании России как цивилизации в самом российском обществе.
Как же определялись в этих вопросах реформаторы России во время перестройки и после 1991 года?
Среди идеологов антисоветского проекта бытовало три версии. Первая из них гласила, что Россия не является ни самостоятельной цивилизацией, ни частью иной большой цивилизации, она выпала из мирового цивилизационного развития и осталась в состоянии варварства.
Эту мысль проводил А.Н. Яковлев. Он писал: «На Руси никогда не было нормальной, вольной частной собственности… Частная собственность – материя и дух цивилизации… На Руси никогда не было нормальной частной собственности, и поэтому здесь всегда правили люди, а не законы».
А.Н. Яковлев представлял реформу как «Реформацию России» – попытку политическими средствами превратить ее в цивилизованное общество. Не было никогда в России «материи и духа цивилизации» – а теперь будет! При этом речь здесь уже не идет о выпадении из цивилизации на период советского строя, а именно о том, что «духа цивилизации» здесь не было никогда. Ратуя перед выборами в июне 1996 г. за Ельцина, А.Н. Яковлев сказал: «Впервые за тысячелетие взялись за демократические преобразования. Ломаются вековые привычки, поползла земная твердь» [10].
И ведь этому многие аплодировали – поползла, наконец, из-под нас земная твердь. Эти аплодисменты – вот сигнал об угрозе России!
Вторая версия, которая доминировала в 90-е годы, состояла в том, что Россия представляет собой цивилизацию, но изначально антигуманную и тоталитарную. Советник Ельцина философ А.И. Ракитов радовался уничтожению СССР: «Самая большая, самая жестокая империя в истории человечества распадается». Он так излагал «особые нормы и стандарты, лежащие в основе российской цивилизации»: «Ложь, клевета, преступление и т. д. оправданы и нравственны, если они подчинены сверхзадаче государства, т. е. укреплению военного могущества и расширению территории».
А.И. Ракитов подчеркивает, что патологическая жестокость якобы была изначально присущим, примордиальным качеством России: «Надо говорить не об отсутствии цивилизации, не о бесправии, не об отсутствии правосознания, не о незаконности репрессивного механизма во времена Грозного, Петра, Николая I или Сталина, но о том, что сами законы были репрессивными, что конституции были античеловечными, что нормы, эталоны, правила и стандарты деятельности фундаментально отличались от своих аналогов в других современных европейских цивилизациях» [11].
Третья версия, самая мягкая, сводилась к тому, что Россия была и есть часть Запада. Она лишь слегка отклонилась от «столбовой дороги» из-за советского эксперимента, и теперь надо прилежно учиться у Запада, чтобы наверстать упущенное за 70 лет.
Эта версия была сформулирована уже в 60-е годы, во время «оттепели». П. Вайль и А. Генис показывают это в книге «60-е. Мир советского человека», где описаны умонастроения «кухонь» интеллигентской богемы, чьим идеологом и пророком стал И. Эренбург (его уподобляют апостолу Павлу): «Спор об отношении к западному влиянию стал войной за ценности мировой цивилизации. Эренбург страстно доказывал, что русские не хуже и не лучше Запада – просто потому, что русские и есть Запад».
В начале 90-х годов предлагались вариации этой идеи. В.И. Мильдон пишет: «Россия не Евразия, она принадлежит Европе и не может служить мостом между Европой и Азией, Евразией была Российская империя, а не Россия» [12].
Как надо понимать, что Сибирь не Россия, а часть Российской империи? Как это должны понимать якуты – они из России изгоняются и моста в Европу лишаются? Эта статья, а таких было множество, есть идеологическая диверсия, одна из бомб психологической войны против России. Но какая трибуна была предоставлена для таких статей – академический журнал «Вопросы философии»!
В совокупности все три версии с конца 80-х годов господствуют в «гуманитарном» дискурсе (совокупности языка, логики, художественных средств и ценностей) нынешней России и постоянно подпитываются заявлениями авторитетных интеллектуалов. Принципиальные дискуссии с ними не допускаются, и основная масса гуманитарной интеллигенции «безмолвствует» (в этом смысле она ведет себя, как народ). В основном идеологи реформы развивают вторую и третью версии цивилизационного статуса России. Представление России как варварской страны, на которую не снизошел «дух цивилизации», пропитано слишком тупой русофобией и эта версия идет по разряду художественных гипербол. Она, однако, продолжает культивироваться и принимается даже в самых элитарных салонах.
Вот, например, выступление В. Ерофеева на российско-немецком форуме в декабре 2008 г.: «Мне кажется, у нас есть свои «тайные» особенности, которые говорят вот о чем: мы страшно архаический народ. Отсюда и наше счастье, и все наши беды. Россия – большая африканская деревня. И надо сказать, что умные иностранцы, которые сюда приезжают, достаточно быстро ориентируются, что если смотреть с точки зрения большой африканской деревни – все как раз понятно. Все взаимоотношения, которые выстраиваются в России – они понятны… Мы – полигон, на котором видны следы человеческой природы, мы, будучи вне истории, полезны для человеческой истории… Строго говоря, за всю историю России мы никогда не давали повода считать нас европейцами. Лишь запредельная политкорректность вкупе с нетерпеливым желанием наконец найти с нами общий язык толкает Европу признать нас своими подданными» [13, с. 47–48].
Еще определеннее на том же форуме высказался социолог Л. Гудков, после смерти Левады возглавивший его центр: «Тютчев очень точно сформулировал один из центральных комплексов российской идентичности, реально работающих и сегодня. Смысловым фоном для такого суждения оказывается ясное и одновременно крайне болезненное сознание не просто отсталости России или ее варварской, с точки зрения европейцев, патриархально-самодержавной государственной и общественной конституции, но и неосновательность каких-либо надежд на процессы ее цивилизации в обозримом будущем» [13, с. 54].
Две другие версии муссируются в академической и широкой прессе и на всяческих семинарах и «круглых столах». Хорошей иллюстрацией служит деятельность в конце 90-х годов Независимого теоретического семинара «Социокультурная методология анализа российского общества» под руководством A.C. Ахиезера. На его заседаниях в Москве собирались видные гуманитарии, в том числе из-за границы.
Вот, на семинаре № 16(17 декабря 1997 года) [14] был заслушан доклад A.A. Трошина «Теоретические основы деструкции в обществе (на материале истории России XIX века)»[13]. Приведем выдержки, из которых складывается образ России как цивилизации:
«До начала XVII века основной формой поведения русских мужчин был гомосексуализм как гендерная норма… В России с XII по XVI век известны массовые психопатии гомосексуального толка, когда женское население вырезалось полностью. Это особенно характерно для верхнего и среднего Поволжья».
И этот бред благосклонно слушают 27 человек из российского и эмигрантского гуманитарного истеблишмента. Где докладчик взял статистику «гомосексуализма русских мужчин» в XII веке? Ведь еще не было русских мужчин, а были вятичи да кривичи. И уж тем более не было статистики. Кому «известно», что с XII по XVI век для верхнего и среднего Поволжья было «особенно характерно», что на почве гомосексуализма «женское население вырезалось полностью»?
Вот еще: «Русское общество основывалось на наркомании… H.H. Реформатский описывает случаи стопроцентного поражения жителей спорыньей».
Что значит «русское общество основывалось на…»? Что значит «стопроцентное поражение жителей спорыньей»? И это – элитарный теоретический семинар! По методологии анализа российского общества… Уже сами по себе такой интеллект и такая элитарность – признак тяжелой болезни интеллигенции, угроза для России.
Следующий мазок в портрет России: «По мнению специалиста по психопатиям П.И. Якобия, единственного, кто попытался написать антропологическую историю России, каждый год более половины населения было охвачено теми или иными формами массовых психопатий».
Сидят российские и английские профессора, кивают. На неряшливое выражение «специалиста по психопатиям П.И. Якобия» ссылаются, как на научный факт. Да «теми или иными формами массовых психопатий» всегда и везде «охвачено» все население любой страны. Разговор ведется в понятиях неопределимых и о явлениях неизмеримых. Какое убожество в уровне рассуждений!
Вот еще открытие: «Оказывается, что многодетные семьи в русской деревне – это миф. В течение XIX фактический прирост населения происходил только за счет миграции. Численность коренного населения снижалась за счет того, что при огромной рождаемости детская смертность была еще большей, а также за счет массовых психопатий».
Как можно всерьез принимать такие вещи? Во время похода Наполеона русских было меньше, чем французов. Откуда могло набежать столько людей в «русскую деревню» к концу XIX века? Миграция из Сибири! Это круто. Когда в XIX веке детская смертность в России была больше огромной рождаемости? «Многодетные семьи в русской деревне – это миф», – и это слушают, развесив уши, культурологи и социологи, хотя уже проводились всероссийские переписи населения. Вот где маразм и психопатия, а не в «русской деревне».
Докладчик делает экскурс в этнологию: «… в XVII веке, когда весь великорусский этнос сменился полностью. Он не исчез биологически, но культурное наследие прервалось».
Что значит «этнос сменился полностью»? Это утверждение просто нелепо. Что значит «культурное наследие прервалось»? Великорусский этнос забыл русский язык? Русские люди забыли, как креститься и куда совать ложку?
Дальше следует социальный срез русской культуры: «Когда кора не работает физиологически, то работает подкорка [у крестьян]. Когда вербальные конструкции не действуют, начинается эмоциональное детерминирование. Почему наша ученая молодежь, студенчество, в особенности физики, так восприимчивы к сектантству? Потому что у них нормальный человеческий функционирующий мозг… Поэтому здесь прямая аналогия: ученые и наши крестьяне».
Не будем придираться к смыслу, взглянем на логику. У крестьян «кора не работает физиологически». Допустим. У ученых («особенно физиков») – «нормальный человеческий функционирующий мозг». Допустим. Но как получается «поэтому здесь прямая аналогия: ученые и наши крестьяне»?
Красной нитью в докладе о России проходит тема гомосексуализма: «По свидетельству иностранцев, на льду Москвы-реки одновременно горело по нескольку сот костров, на которых сжигали гомосексуалистов».
Наконец-то хоть один надежный источник указан – «по свидетельству иностранцев». Можно было бы даже дать ссылку на отчет уважаемого иностранца, правда, не о Москве и гомосексуалистах, а о самом европейском в России городе Петербурге и крещении детей: «В праздник Богоявления на льду Невы перед Зимним дворцом строят Иордань, где пьяный поп крестит детей, окуная их в прорубь. Уронив случайно младенца в воду, он говорит родителям: «Другого!»«.
В обсуждении доклада участники семинара Ахиезера дают концептуальное определение России как цивилизации. И.Гр. Яковенко заявляет: «Мы имеем дело с архаической, периферийной цивилизацией, в которой имеет место языческо-христианский синкрезис, причем языческое, как оказывается, доминирует, а христианское является лишь оформлением… Катастрофа не является чисто негативным явлением. Она оказывается фактором мобилизующим, она мобилизует общество и на какие-то мутации, и на какие-то осмысленные изменения, и кроме того, катастрофа позволяет поднять энергетический порог и перейти потенциальный барьер, который закрывает системообразующие структуры общества от случайных изменений. Чем мощнее катастрофа, тем больше шансов на изменение глубинных, традиционных оснований культуры и общества».
Вот, оказывается, в чем была историческая миссия Ельцина. Созданная его режимом катастрофа «позволяет поднять энергетический порог и перейти потенциальный барьер». Такие профессора учат теперь российских студентов.
Говорит Л. Куликов: «Россия – некая гиперличность, такая же как США, Германия, Индия и т. д. Конечно, очень не хочется, чисто на эмоциональном уровне, принадлежать к цивилизации, у которой нет будущего. Россия – в той форме, в которой она сегодня существует, с ее архаичной культурой – не выживет»[14].
Кому-то все это покажется постмодернистской клоунадой кружка «играющих в бисер». Но в действительности A.C. Ахиезер с его «теорией России» несколько лет задавал тон в элитарном гуманитарном сообществе, а члены его «кружка» и до сих пор ведут семинары на «цивилизационные» темы.
На семинаре Ахиезера делались доклады и в духе версии «Россия-как-Европа». На семинаре № 20 (10 июня 1998 года) с докладом «Методология исследования политической традиции в России» выступил известный специалист по России из США А.Л. Янов. Главная его мысль заключалась в том, что Россия, в принципе, это нормальная европейская страна, развитие которой затормозили некоторые тоталитарные (имперские) правители. Конкретно, два – Иван Грозный и Сталин. Формула истории России по Янову такова: «Церковь, как наследница татар, нанесла поражение государству, как наследнику Европы».
Янов утверждает: «Москва вышла из-под [монгольского] ига обыкновенной, нормальной североевропейской страной, такой же как Швеция, Дания или Англия, причем во многих отношениях куда более прогрессивной, нежели ее западные соседи. Во всяком случае, эта «наследница Золотой Орды» первой в Европе поставила на повестку дня текущей политики самый судьбоносный вопрос позднего средневековья – церковную Реформацию…
Что же такое непоправимое случилось вдруг в середине XVI века в Москве? Что внезапно перевернуло с ног на голову культурную и политическую традицию, которую мы только что описали? Да то же, примерно, что в 1917 году. Революция. Гражданская война. Беспощадное уничтожение накопленного за столетия интеллектуального потенциала страны. Конец ее европейской эры. Установление «гарнизонного государства». Цивилизационная катастрофа. Стой лишь разницей, что та, первая катастрофа была еще страшнее большевистской. В ней при свете пожарищ гражданской войны и в кровавом терроре самодержавной революции рождалась империя и навсегда, казалось, гибла досамодержавная, доимперская, докрепостническая – европейская Россия…
Говоря о европейской традиции в России, говорим мы не о чем-то случайном, эфемерном, невесть откуда в нее залетевшем, а напротив, о корневом, органическом, о чем-то, что даже в огне тотального террора не сгорело, что в принципе не могло сгореть, пока существует русский народ. Не могло, потому что вопреки Парадигме Европа – внутри России» [16].
Мысль об изуверской сущности российской цивилизации и сейчас устойчиво воспроизводится в значительной части реформаторской гуманитарной элиты (и, следовательно, благосклонно воспринимается остальной ее частью). Поскольку в открытой форме она высказывается уже более двадцати лет, ее надо считать выношенной, продуманной установкой – перестройка и реформа лишь дали ей трибуну. Эта мысль развивается – она теперь прямо основывается на концепции прирожденных (примордиальных) дефектов национального сознания русских, которые не устраняются ни при каких социальных и политических изменениях. Это почти биологическое свойство русского народа.
Нынешняя власть политическими средствами сохраняет за глашатаями этой концепции привилегированную трибуну в СМИ, практически, не давая никакой возможности адекватного ответа оппонентам.
Вот, например, рассуждения ведущего важной программы на канале «Культура» российского телевидения Виктора Ерофеева в статье, написанной по такому поводу: «На минувшей неделе стало известно, что в проекте «Имя России. Исторический выбор-2008» с большим отрывом лидирует Иосиф Сталин». Понятно, что В. Ерофеев этим недоволен, но важна теоретическая база, которую он подводит под это демонстративное голосование.
Он пишет: «Никогда не обижай человека, который любит Сталина. Не кричи на него, не топай ногами, не приходи в отчаяние, не требуй от него невозможного. Это тяжелобольной человек, у него нечеловеческая болезнь – духовный вывих… Никогда не обижай человека, который любит Сталина: он сам себя на всю жизнь обидел.
Любовь половины родины к Сталину – хорошая причина отвернуться от такой страны, поставить на народе крест. Вы голосуете за Сталина? Я развожусь с моей страной! Я плюю народу в лицо и, зная, что эта любовь неизменна, открываю циничное отношение к народу. Я смотрю на него как на быдло, которое можно использовать в моих целях… Сталин – это смердящий чан, булькающий нашими пороками. Нельзя перестать любить Сталина, если Сталин – гарант нашей цельности, опора нашего идиотизма. Только на нашей земле Сталин пустил корни и дал плоды. Его любят за то, что мы сами по себе ничего не можем… Мы не умеем жить. Нам нужен колокольный звон сводкой и плеткой, иначе мы потеряем свою самобытность» [17].
Здесь писатель, идеологический работник того меньшинства, которое, как считается, победило в социальном и цивилизационном конфликте с «совком», реагирует на символический жест побежденных. В ответ на этот жест он выдает декларацию полного отрицания страны, народа, «нашей земли» и ее самобытности. Это уже не политическая и не социальная борьба, это экзистенциальная несовместимость и нетерпимость. И этому человеку предоставлена постоянная трибуна государственного телевидения. Может ли власть не видеть, что вручила инструмент культурного господства поджигателю гражданской войны?