Страница:
Таким образом, назначение епископа на Руси отстало от назначения епископа в Швеции всего на 8 лет, иначе говоря, и там, и там христианство приобрело организованные формы одновременно. Однако, как показали дальнейшие события, христианство на Руси закрепилось прочнее, ибо было ближе к центрам распространения христианства. Кроме того, на Русь пришло не католичество с севера, а православие с юга. Отсюда ясно, что новой, высшей религии скандинавы с собой не принесли.
Но, может быть, они навязали или пытались навязать свою веру языческую, скандинавскую? Здесь мы сталкиваемся с фактом огромной важности: несмотря на то, что скандинавская династия, по воззрениям норманистов, царила по крайней мере в течение трех языческих поколений (Олег, Игорь, Святослав и частично Владимир, если не считать еще самого Рюрика), в истории нет ни одного факта, даже намека на то, что они исповедовали религию Одина. Это не только странно, но и совершенно непонятно, если стоять на норманистских позициях; для норманистов такие факты – «трын-трава».
Всюду Рюриковичи ведут себя так, как если бы они были исконными руссами. Ни одного недоразумения или столкновения, ни малейшей заминки на религиозной почве[24].
Даже такая деталь: германские народы клялись оружием, вонзая его в землю, Олег же, первый «русский» князь, как и все прочие славяне, клялся, кладя меч обнаженным на землю. Значит, если он даже не был славянином, то шел в фарватере славянской стихии, не он влиял на нее, а он подчинялся ее влиянию. Клялся Олег, как и прочие, не Одином, а Перуном, воины же его, христиане, клялись на христианский лад.
Из сообщения летописи ясно, что с религией считались и религии различали друг от друга. Если бы Олег исповедовал религию Одина, то его заставили бы клясться именно им, а не Перуном. Вся соль ведь в том, чтобы связать клятвой клянущегося тем, что он почитает, перед чем он склоняется, иначе клятва теряет всякий смысл. За все пребывание варягов на Руси при языческих князьях мы не имеем ни одного наималейшего намека на существование на Руси религии Одина. Таким образом, скандинавы не только не принесли на Русь своей религии, но даже странным образом оказались в полном подчинении у славян в этом отношении.
Подводя итоги вышесказанному, мы должны признать, что влияние скандинавов на Русь в религиозном отношении было близко к нулю. Далее, вековое пребывание Рюриковичей у кормила правления, руководство важными постами варягами, наличие многочисленных варяжских дружин и проч. выразилось в том, что русский язык заимствовал из Скандинавии, как это мы видели в одном из очерков, менее полудесятка (!!!) слов, если вообще что-либо заимствовал. Такое ничтожное количество заимствованных слов говорит о ничтожности влияния скандинавов на Русь, что стоит в полном противоречии с постулатом норманистов. Наоборот, только русская лень является причиной того, что до сих пор не исследовано достаточно подробно влияние языка Древней Руси на Скандинавию, – до сих пор в шведском языке сохраняются слова, взятые из славянского: lodja – лодка (старорусское слово было «ладья»), petschat – печать, torg – площадь, bezmen – безмен, kleti – клеть и т. д.
Здесь уместно будет сказать несколько дополнительных слов к тому, что было сказано нами в предыдущем выпуске о скандинавских словах в русском языке. Сыромятников, 1912 (Журнал министерства народного просвещения, июль, с. 132–133) нашел всего 8 древнескандинавских слов в русском языке. В 1931 году норманист Мошин еще раз подверг этот вопрос ревизии. Из полусотни слов, которые в 1850 году разобрал Срезневский, только 6 Мошин признал за скандинавские и еще 2, возможно, скандинавские. Срезневский считал, что Русь тогда обладала запасом слов не менее, чем в 10 000. Совершенно очевидно, что соотношение 6 к 10 000 ничтожно мало.
Однако и здесь начинаются новые сомнения: в числе 6 слов имеется слово «аск», считаемое Томсеном за основу для слова «ящик». Но Даль (Словарь, IV том) указал, что слово «ящик» русские заимствовали у поляков, а те от немцев.
Выясняется, что слово «берковец» (старинное «берковеск») – восточного происхождения (Бруцкус считает его тюркским). Третье слово – «якорь» уходит в санскрит. Остаются три слова, смущающие Мошина: – «гридь», «спуд», «Суд». Достаточно добавить, что такой знаток, как Срезневский, считает слово «гридь» русским, слово «спуд» Даль считает церковно-славянским, касательно же слова «Суд» (название гавани Царьграда), то оно весьма сомнительное, ибо «Souda» – греческое, «ров с водой». В отношении слов «тиун» и «ябедник» сам Мошин находится в сомнении. Итак, мы приходим к выводу, что нет ни одного слова в русском языке, которое мы могли бы считать бесспорно древнескандинавским.
Подводя итоги всему вышесказанному, мы должны признать, что влияние скандинавов на Русь в отношении языка было близко к нулю.
Но, может быть, варяги принесли с собой грамотность, письменность? Ведь народы Скандинавии пользовались руническими письменами. Действительно, одна-единственная руническая надпись найдена на всем огромном просторе России[25], именно на острове Березани недалеко от устья Днепра. Так как готы, перекочевавшие из Прибалтики, в течение нескольких столетий жили вдоль северного побережья Черного моря, то происхождение этой надписи не является загадкой. Норманисты объясняли это загадочное отсутствие рунических надписей тем, что в России не было камня, на котором можно было писать! Не говоря о том, что это утверждение совершенно ошибочно, ибо мы находим немало выходов гранита, известняков и других пород (мы даже имеем, например, на Каменных могилах вблизи Мариуполя рисунки и знаки в пещерах[26] и т. д.), можно напомнить, что имеются иные материалы, которые могли бы нести рунические надписи. Так, например, вблизи Ковеля (самое восточное местонахождение рун) найдено металлическое копье, по-видимому, с именем владельца, написанное рунами.
Итак, несмотря на вековое, якобы, господство норманнов на Руси, следов их письменности не найдено. Что же касается восточных славян, то мы имеем много данных, что они пользовались разными видами письменности задолго до Рюрика (надписи на дне сосуда в с. Алеканове и т. д.). Мы не останавливаемся здесь на этом вопросе подробно, ибо предполагаем посвятить ему особый очерк, но считаем нужным напомнить, что кириллица появилась на Руси приблизительно в одно и то же время с появлением Рюрика. Сама же она, весьма вероятно, впитала в себя элементы письма, существовавшего задолго до Рюрика. Об этом совершенно ясно говорит «Житие св. Кирила», которое, естественно, склонно преувеличивать заслуги его. Между тем оно повествует, что во время поездки в Хазарию (около 860 г., т. е. до изобретения кириллицы) Кирилл нашел в Корсуне человека, у которого были Евангелие и Псалтырь, написанные «русьскыми письмены». Кирилл в несколько дней научился читать эти книги, чем совершенно поразил окружающих. Неудивительно, поэтому, что в одной из русских рукописей XV века говорится: «а грамота русская явилась, Богом дана, в Корсуне русину, от нея же научися философ Константин».
Подводя итоги вышесказанному, мы должны признать, что влияние скандинавов на Русь в отношении письменности равнялось нулю.
Но, может быть, скандинавы принесли с собой свои законы, свои формы суда?
Первый кодекс русских законов был составлен около 1016 года, хотя существование более ранних редакций видно из договоров Руси с греками еще в первой половине Х века. Первый скандинавский кодекс «Schonsche Gesetz» появился в 1103 году, шведский «Ostgota Lagen» в 1168 г., «Westgota Lagen» в 1220 году. Таким образом, «Русская Правда» на 150 лет старше шведского кодекса, что говорит в пользу того, что русское законодательство возникло независимо от скандинавского. Наоборот, при общей отсталости культуры Скандинавии от культуры Древней Руси можно предполагать некоторое заимствование скандинавами норм права у руссов.
Сам С. М. Соловьев, заядлый норманист, писал (История России, I, 3-е издание, стр. 271): «…не может быть и речи не только о том, что Русская Правда есть скандинавский закон, но даже о сильном влиянии в ней скандинавского элемента».
Владимирский-Буданов («Обзор истории русского права», 6-е издание, 1909, стр. 97) указывает, что в «Русской Правде» есть некоторое влияние византийского права, но нет совсем влияния права скандинавских стран.
Не только статьи или параграфы кодекса отличают русское право от скандинавского, но главным образом самый дух их. Древний русский кодекс был гораздо гуманнее скандинавского или германского: не было разнообразных и зверских казней, не было пыток, не было, в сущности, смертной казни, или она часто заменялась «вирой», т. е. денежным штрафом. Жестокости были введены в русское право значительно позднее под влиянием германского права, главным образом через посредство Пскова и Новгорода.
Вопреки господствовавшему в X веке в Европе так называемому «береговому праву», т. е. праву на людей и имущество с разбитого корабля, русско-византийские договоры провозглашают помощь иностранцам, потерпевшим кораблекрушение. Русское право X–XIII веков знало наказания за преступления, совершенные по отношению к потерпевшим кораблекрушение, ст. 9 договора 944 года прямо ссылается на закон русский.
В этом постановлении сказывается истинный дух гуманности, ибо, казалось бы, достаточно уже людям испытать ужас смертельной опасности, тяжесть утраты товаров и имущества, трудности в возвращении домой, – закон цивилизованной Европы подвергал их еще большей опасности – стать рабами.
Здесь не место останавливаться на анализе «Русской Правды», отметим, что в ней имеются две статьи – «о воле́» и «о псе», которые являются едва ли не первыми в мире законами о покровительстве домашним животным. Словом, русское право – право не заимствованное, а оригинальное. Влияние скандинавского права на русское, как мы видели выше, равняется нулю.
Итак, «завоеватели», «властители», «культуртрегеры» норманны не имели никакого влияния ни на религию, ни на законы, ни на язык руссов. Хороши завоеватели, хороши культуртрегеры! Какими тупицами нужно быть, чтобы, зная все эти факты еще в конце минувшего столетия или, самое позднее, в начале текущего, бормотать что-то о влиянии варягов по крайней мере до 1938 года («Владимирский сборник»)!
Но, может быть, скандинавы развили на Руси торговлю? Из показаний арабского географа IX века Ибн-Хордад-бе[27] (около 846 г.) видно, что руссы имели уже развитую торговлю задолго до Рюрика. Он говорит, что руссы, племя из славян (заметьте!), ходят с своими товарами по Черному морю и торгуют там и в Византии или же спускаются по реке славян (Волге) в столицу Хазар-Итиль, оттуда в Каспийское море и торгуют по его берегам. Отсюда они возят свои товары на верблюдах в Багдад. Эти данные дополняются указанием, что русские купцы проникают в Балх и Маверанагр[28] и доходят даже до Китая. Значит, скандинавам нечего было развивать торговлю, если она уже была развита.
Из очерка о пути «из варяг в греки» видно, что днепровский торговый путь имел в Скандинавии ничтожное значение, т. е. именно по магистрали, вдоль которой жила и развивалась Русь. Что же касается волжского пути, то роль скандинавов в торговле значительно меньше, чем думали до сих пор. Шведский исследователь Арнэ («La Suéde et l’orient», 1914, стр. 13) отмечает, что шведы не проникали дальше Серкира – близ Каспийского моря. Отсутствие значительной торговли с Югом доказывается тем, что ни в Турции, ни в Малой Азии не найдено никаких скандинавских предметов времени викингов. Очевидно, из бассейна Волги они не выходили.
Непосредственная торговля скандинавов с Востоком началась в конце IX века, развивалась в X веке и прекратилась в начале XI, т. е. тогда, когда торговля руссов с Востоком имела уже многовековую практику и имела значительно больший размах.
Хотя в торговле Руси значительную роль играл простой обмен товаров, металлические деньги (сначала чужие, а после и собственной чеканки) играли все же заметную роль. В связи с этим следует отметить, что чеканка монеты на Руси началась после принятия Владимиром христианства, а чеканка монеты в Швеции, согласно Монтелиусу, – около середины XI века, т. е. позже, чем на Руси. Чеканка монеты в Швеции началась с подражания чужим образцам, в том числе и русским, о чем говорит не только русский исследователь Кондаков, но и швед Арнэ.
Естественно, далее, ожидать, что если скандинавская торговля оказала большое влияние на торговлю Древней Руси, то денежная система, единицы счета, веса и т. д. отразят это влияние. Этого нет. Если в «шляге» славян усматривать «Shilling», то «шляг» существовал и в Польше и во всей Западной Европе, отнюдь не являясь монетой исключительно скандинавской! До чеканки русской монеты, естественно, употребляли чужую.
Другой системой денег была не металлическая, а меховая. Она на Руси господствовала, «гривна кун» являлась основной единицей «Русской Правды». Эта система: куны, ногаты, резаны и т. д., является чисто славянской системой, причем эта система имела такое широкое распространение, что употреблялась в торговле ганзейскими городами, о чем мы узнаём также из трудов норманистов.
Таким образом, торговцы-скандинавы не оказали влияния на торговлю Руси, по крайней мере следов этого влияния до сих пор не найдено. Если мы и находим следы влияния, то в более позднюю эпоху, а самая торговля относится к северу Руси (торговля с жителями Готланда[29], с немцами на материке Европы, а не со скандинавами).
Не принесли с собой скандинавы и новой промышленности или ремесел. Анализ изделий и украшений Древней Руси специалистами (в особенности новейшими) устанавливает значительную самобытность Руси и влияния Византии и Востока[30], в меньшей мере Запада, и ничего нельзя сказать о влиянии Скандинавии. Вообще, когда говорят о Скандинавии того времени, не дают себе отчета, чем она была в действительности.
Прежде всего, она была страной относительно новой культуры (это не Египет, Ассирия или Индия), а главное – бедной страной, и на весьма низкой ступени развития.
Всякая высокая культура требует прежде всего предпосылок для своего развития, а это обусловливается аккумулированием труда и опыта прошедших поколений, а также объемом этих поколений, между тем население Швеции было весьма невелико. Н. Koht[31] считает, что в XI веке в Швеции было около 300 000 чел. Значит в IX веке было 250 000 чел., в X веке – 275 000, в XI – 300 000, в XII – 320 000. Население Руси можно определить для X века в 9 миллионов, для XII века в 10 миллионов.
Каждое поколение, так сказать, увеличивает собой удобрение для дальнейшей культуры. Редкое население Скандинавии, жившее бедно, в суровом климате, на неплодородной почве, в тяжелых условиях борьбы за существование, не могло сосредоточить необходимой материальной базы для развития культуры. Жить было тяжело, и молодежь занималась главным образом разбоем или предлагала себя внаем – в своей стране жить было нечем.
Поэтому неудивительно, что скандинавы того времени не дали ничего особенного для всесветной культуры. Центр европейской культуры тогдашнего времени был в Средней и Южной Европе.
Наконец, не могли оказать скадинавы большого внимания на руссов уже и потому, что количественно были ничтожны на Руси, – они бесследно растворялись в необъятном славянском море.
Крёбер («Configurations of culture growth», 1944, стр. 594)[32] говорит следующее: «Приняв христианство (а мы видели, что это было сравнительно поздно. – С.Л.), скандинавские страны скоро стали лишь пограничными постами Европы, отсталыми в отношении населения, состоятельности и развития и неизбежно отставшими в культурной продукции всех видов. Позднее Средневековье и Ренессанс находят их без литературы, искусства или современной мысли». Он же указывает (стр. 792) на причину культурной отсталости Скандинавии сравнительно с Россией: близость последней к Византии и Азии.
Итак, по рассмотрении всего, мы можем выставить два постулата:
1) В IX, X, XI веках культура Скандинавии была во всех отношениях беднее культуры Древней Руси. Отдаленная от культурных центров – Рима и Царьграда, бедная природными богатствами, бедная населением, бедная центрами (в Швеции Монтелиус насчитывал всего 7 городов) – Скандинавия ничего не могла дать Руси в культурном отношении, ибо была ниже последней. И это признают и антинорманисты, и норманисты, и совершенно нейтральные исследователи. Скандинавия уже теоретически не могла создавать ни русской культуры, ни русской государственности.
2) Разбирая различные стороны жизни (религию, язык, законодательство, торговлю, ремесла и т. д.) мы видим, что и практически влияние Скандинавии на Древнюю Русь было близко к нулю.
Норманизм – это не научная теория, а политическая доктрина, местами переходящая в демагогию с элементами лжи и мошенничества. Бесконечно стыдно за русскую историческую науку, позволившую сесть себе на шею политическим спекулянтам и не нашедшую в себе достаточно строгого научного метода, чтобы увидеть в 1954 году то, что было ясно еще в 1854-м.
Остановимся теперь на некоторых деталях, и прежде всего на нелепой сказке о приглашении целого племени скандинавов под именем «Русь». Предков наших считают за каких-то полуидиотов, которые, насладившись прелестями чужеземного гнета и прогнав варягов, не нашли ничего лучшего, как пригласить на свою голову целое чужое племя. Где это видано и слыхано? Приглашать на свою голову целое племя поработителей-чужестранцев!
Если первый летописец или, вернее, один из его продолжателей, в пылу монархического усердия допустил нелепую вставку, то на то и голова людям дана, чтобы отличать ложь от истины.
В других списках летописи сказано не «пояша по себе всю Русь», а «пояша по себе дружину многу». Совершенно ясно, что если в летописях мы встречаем два варианта одного и того же, то следует принимать не нелепый, а более вероятный и правдоподобный. Речь шла о приглашении семьи дельного военачальника с его братьями для постоянной защиты Новгорода от нападений варягов.
Рюрик является не причиной, не основой русской государственности, а ее следствием. Созревшая государственность потребовала новой административной формы, и эта форма пришла не снаружи, а изнутри. Явилась нужда не в племенном князе (таковые были и до тех пор, например, Вадим Храбрый в Новгороде), а в князе общеплеменном, федеративном, объединявшем не только славянские, но и финские племена в одно целое. Эту федеративность, необходимость объединения для единого, цельного отпора врагу, осознали сами племена, и ими и была создана новая форма правления. Ничего нового Рюриковичи не принесли, они были приглашены возглавить что-то новое, не ими изобретенное. Этой азбучной истины многие, даже самые блестящие наши историки, не поняли.
Отрываться от сохи и заниматься военным делом, требовавшим уже значительного искусства, тушить пожар, когда он горел уже во всю силу, северные племена по горькому опыту поняли, было нецелесообразно. Надо было иметь постоянное и обученное войско и опытного военачальника, которые пресекали бы поползновения врага в самом их начале. Рюрик, очевидно, известный как дельный военачальник, был приглашен с братьями и дружиной. Как посторонний, но не чужой, он был нейтрален и тем обеспечивал справедливость среди довольно разношерстной толпы его новых подчиненных. Была приглашена династия, но не племя, военная же дружина была наемниками, никакой решительно самостоятельно внутриполитической роли не игравшими.
Варяги были не правящим классом, как стараются их изобразить норманисты, а наемной гвардией, охранявшей князя, помогавшей ему в борьбе с соперниками и образовывавшей ядро армии в борьбе с внешними врагами. Никогда варяги не диктовали своих условий, их всегда нейтрализовали достаточным количеством славянских дружинников и «воев». И уж, конечно, никакой скандинавской государственности они не принесли. Если мы обратимся к скандинавским сагам, склонным к фантастике при описании событий, то даже в них мы не найдем утверждений, что скандинавы завоевывали Русь и образовывали там свои государства.
Бедные авторы саг! Их воображение оказалось гораздо слабее, чем у историков: Шлёцера, Погодина, Соловьева, Мошина и прочая, и прочая…
Эта подчиненность, наемническая роль скандинавов находится в полной гармонии с тем, что русской государственности они не создавали. Также в важных случаях действовало «вече», и так же говорили князю просто: «не хотим тебя» и гнали его прочь. И это бывало не только в Новгороде. Норманистам следует запомнить, что продажные шпаги вовсе не были великими государственными деятелями: ведь подавляющее большинство их была молодежь, буйный сброд, подчас отбросы скандинавского общества, и только.
Мы уже указывали выше, что принадлежность Рюриковичей к германскому народу весьма сомнительна, скорее всего, они были славянами[33]. Мы уже указывали, что у поляков было имя Ририк, добавим, что у чехов был Rerich, у вендов (в 910 году) князь Rerec, далее у чехов был Olek, Ingor, у хорутян (803 год) князь Ingo и т. д. В истории нет ни малейшего намека, что Рюриковичи имели затруднения с языком, имели переводчиков и т. д.[34]
С момента воцарения династии Рюриковичи становятся по языку, вере, обычаям, одежде и проч. совершенными «руссами». Мы имеем довольно подробное описание наружности Светослава, оставленное нам греческим историком, видевшим его лично.
Бороды он не носил, а только длинные усы. Голова была брита, за исключением длинной пряди волос («чуба»), указывающей на знатность. Этот «чуб», как наследие предков, прошел через века и сохранялся до последних дней у запорожского казачества.
В одном ухе его была серьга – опять-таки черта, сохранившаяся в запорожском казачестве. Носил он рубаху и штаны, и по одежде ничем не отличался от других воинов, за исключением чистоты (да и то, надо полагать, она была специально по случаю встречи с византийским императором). Иначе говоря, по внешности он не имел ничего общего с викингом.
Имея мать христианку, настаивавшую на его переходе в эту религию, Светослав возражал, что он не может этого сделать, ибо над ним будет смеяться его войско. Из всего, что мы знали о нем, видно, что Светослав был человеком очень твердой воли и ни перед кем шеи не гнул. Если-бы он захотел стать христианином, то никто ему в этом отношении помешать не мог, как не помешал его матери, которая, как женщина, не могла обладать такой самостоятельностью, как Светослав. Значит, по своим убеждениям он был совершенно сходен со своими воинами и его возражения матери были пустой отговоркой. Кто же были его воины в основной их массе, мы увидим из цитаты из А. В. Арциховского («История культуры древней Руси». Том I. 1951, издание Акад. наук, стр. 425): «Оружие дружинников X века убеждает нас в том, что дружины русских князей в эпоху походов Олега и Святослава отнюдь не были норманнскими по своему основному составу. И шлем, и кольчуга, и стрелы русских дружинников отличаются от норманнских. Только меч русских дружинников действительно аналогичен мечу, характерному для норманнского воина. Но выше уже отмечалось, что меч этого типа не норманнский, а общеевропейский, ввозившийся и в Скандинавию, и на Русь из Западной Европы. На Руси было и свое производство мечей». К такому выводу приходит автор специальной статьи об оружии Древней Руси, оригинальный исследователь, имевший дело с материалом, а не только где-то и что-то читавший. Этот твердо установленный факт о славянском характере дружин первых русских князей стоит в 10 раз больше пустых исторических разглагольствований норманистов. Небесполезно упомянуть, что все слова, относящиеся к различного рода оружию, являются славянскими, а не скандинавскими: меч, щит, лук, стрела, копье, секира, топор, броня и т. д. Если принять, что норманны руководили Русью, а особенно ее вооружением и войнами, то отсутствие скандинавских слов для обозначения предметов вооружения или специфически скандинавских предметов является совершенно необъяснимым.
Но, может быть, они навязали или пытались навязать свою веру языческую, скандинавскую? Здесь мы сталкиваемся с фактом огромной важности: несмотря на то, что скандинавская династия, по воззрениям норманистов, царила по крайней мере в течение трех языческих поколений (Олег, Игорь, Святослав и частично Владимир, если не считать еще самого Рюрика), в истории нет ни одного факта, даже намека на то, что они исповедовали религию Одина. Это не только странно, но и совершенно непонятно, если стоять на норманистских позициях; для норманистов такие факты – «трын-трава».
Всюду Рюриковичи ведут себя так, как если бы они были исконными руссами. Ни одного недоразумения или столкновения, ни малейшей заминки на религиозной почве[24].
Даже такая деталь: германские народы клялись оружием, вонзая его в землю, Олег же, первый «русский» князь, как и все прочие славяне, клялся, кладя меч обнаженным на землю. Значит, если он даже не был славянином, то шел в фарватере славянской стихии, не он влиял на нее, а он подчинялся ее влиянию. Клялся Олег, как и прочие, не Одином, а Перуном, воины же его, христиане, клялись на христианский лад.
Из сообщения летописи ясно, что с религией считались и религии различали друг от друга. Если бы Олег исповедовал религию Одина, то его заставили бы клясться именно им, а не Перуном. Вся соль ведь в том, чтобы связать клятвой клянущегося тем, что он почитает, перед чем он склоняется, иначе клятва теряет всякий смысл. За все пребывание варягов на Руси при языческих князьях мы не имеем ни одного наималейшего намека на существование на Руси религии Одина. Таким образом, скандинавы не только не принесли на Русь своей религии, но даже странным образом оказались в полном подчинении у славян в этом отношении.
Подводя итоги вышесказанному, мы должны признать, что влияние скандинавов на Русь в религиозном отношении было близко к нулю. Далее, вековое пребывание Рюриковичей у кормила правления, руководство важными постами варягами, наличие многочисленных варяжских дружин и проч. выразилось в том, что русский язык заимствовал из Скандинавии, как это мы видели в одном из очерков, менее полудесятка (!!!) слов, если вообще что-либо заимствовал. Такое ничтожное количество заимствованных слов говорит о ничтожности влияния скандинавов на Русь, что стоит в полном противоречии с постулатом норманистов. Наоборот, только русская лень является причиной того, что до сих пор не исследовано достаточно подробно влияние языка Древней Руси на Скандинавию, – до сих пор в шведском языке сохраняются слова, взятые из славянского: lodja – лодка (старорусское слово было «ладья»), petschat – печать, torg – площадь, bezmen – безмен, kleti – клеть и т. д.
Здесь уместно будет сказать несколько дополнительных слов к тому, что было сказано нами в предыдущем выпуске о скандинавских словах в русском языке. Сыромятников, 1912 (Журнал министерства народного просвещения, июль, с. 132–133) нашел всего 8 древнескандинавских слов в русском языке. В 1931 году норманист Мошин еще раз подверг этот вопрос ревизии. Из полусотни слов, которые в 1850 году разобрал Срезневский, только 6 Мошин признал за скандинавские и еще 2, возможно, скандинавские. Срезневский считал, что Русь тогда обладала запасом слов не менее, чем в 10 000. Совершенно очевидно, что соотношение 6 к 10 000 ничтожно мало.
Однако и здесь начинаются новые сомнения: в числе 6 слов имеется слово «аск», считаемое Томсеном за основу для слова «ящик». Но Даль (Словарь, IV том) указал, что слово «ящик» русские заимствовали у поляков, а те от немцев.
Выясняется, что слово «берковец» (старинное «берковеск») – восточного происхождения (Бруцкус считает его тюркским). Третье слово – «якорь» уходит в санскрит. Остаются три слова, смущающие Мошина: – «гридь», «спуд», «Суд». Достаточно добавить, что такой знаток, как Срезневский, считает слово «гридь» русским, слово «спуд» Даль считает церковно-славянским, касательно же слова «Суд» (название гавани Царьграда), то оно весьма сомнительное, ибо «Souda» – греческое, «ров с водой». В отношении слов «тиун» и «ябедник» сам Мошин находится в сомнении. Итак, мы приходим к выводу, что нет ни одного слова в русском языке, которое мы могли бы считать бесспорно древнескандинавским.
Подводя итоги всему вышесказанному, мы должны признать, что влияние скандинавов на Русь в отношении языка было близко к нулю.
Но, может быть, варяги принесли с собой грамотность, письменность? Ведь народы Скандинавии пользовались руническими письменами. Действительно, одна-единственная руническая надпись найдена на всем огромном просторе России[25], именно на острове Березани недалеко от устья Днепра. Так как готы, перекочевавшие из Прибалтики, в течение нескольких столетий жили вдоль северного побережья Черного моря, то происхождение этой надписи не является загадкой. Норманисты объясняли это загадочное отсутствие рунических надписей тем, что в России не было камня, на котором можно было писать! Не говоря о том, что это утверждение совершенно ошибочно, ибо мы находим немало выходов гранита, известняков и других пород (мы даже имеем, например, на Каменных могилах вблизи Мариуполя рисунки и знаки в пещерах[26] и т. д.), можно напомнить, что имеются иные материалы, которые могли бы нести рунические надписи. Так, например, вблизи Ковеля (самое восточное местонахождение рун) найдено металлическое копье, по-видимому, с именем владельца, написанное рунами.
Итак, несмотря на вековое, якобы, господство норманнов на Руси, следов их письменности не найдено. Что же касается восточных славян, то мы имеем много данных, что они пользовались разными видами письменности задолго до Рюрика (надписи на дне сосуда в с. Алеканове и т. д.). Мы не останавливаемся здесь на этом вопросе подробно, ибо предполагаем посвятить ему особый очерк, но считаем нужным напомнить, что кириллица появилась на Руси приблизительно в одно и то же время с появлением Рюрика. Сама же она, весьма вероятно, впитала в себя элементы письма, существовавшего задолго до Рюрика. Об этом совершенно ясно говорит «Житие св. Кирила», которое, естественно, склонно преувеличивать заслуги его. Между тем оно повествует, что во время поездки в Хазарию (около 860 г., т. е. до изобретения кириллицы) Кирилл нашел в Корсуне человека, у которого были Евангелие и Псалтырь, написанные «русьскыми письмены». Кирилл в несколько дней научился читать эти книги, чем совершенно поразил окружающих. Неудивительно, поэтому, что в одной из русских рукописей XV века говорится: «а грамота русская явилась, Богом дана, в Корсуне русину, от нея же научися философ Константин».
Подводя итоги вышесказанному, мы должны признать, что влияние скандинавов на Русь в отношении письменности равнялось нулю.
Но, может быть, скандинавы принесли с собой свои законы, свои формы суда?
Первый кодекс русских законов был составлен около 1016 года, хотя существование более ранних редакций видно из договоров Руси с греками еще в первой половине Х века. Первый скандинавский кодекс «Schonsche Gesetz» появился в 1103 году, шведский «Ostgota Lagen» в 1168 г., «Westgota Lagen» в 1220 году. Таким образом, «Русская Правда» на 150 лет старше шведского кодекса, что говорит в пользу того, что русское законодательство возникло независимо от скандинавского. Наоборот, при общей отсталости культуры Скандинавии от культуры Древней Руси можно предполагать некоторое заимствование скандинавами норм права у руссов.
Сам С. М. Соловьев, заядлый норманист, писал (История России, I, 3-е издание, стр. 271): «…не может быть и речи не только о том, что Русская Правда есть скандинавский закон, но даже о сильном влиянии в ней скандинавского элемента».
Владимирский-Буданов («Обзор истории русского права», 6-е издание, 1909, стр. 97) указывает, что в «Русской Правде» есть некоторое влияние византийского права, но нет совсем влияния права скандинавских стран.
Не только статьи или параграфы кодекса отличают русское право от скандинавского, но главным образом самый дух их. Древний русский кодекс был гораздо гуманнее скандинавского или германского: не было разнообразных и зверских казней, не было пыток, не было, в сущности, смертной казни, или она часто заменялась «вирой», т. е. денежным штрафом. Жестокости были введены в русское право значительно позднее под влиянием германского права, главным образом через посредство Пскова и Новгорода.
Вопреки господствовавшему в X веке в Европе так называемому «береговому праву», т. е. праву на людей и имущество с разбитого корабля, русско-византийские договоры провозглашают помощь иностранцам, потерпевшим кораблекрушение. Русское право X–XIII веков знало наказания за преступления, совершенные по отношению к потерпевшим кораблекрушение, ст. 9 договора 944 года прямо ссылается на закон русский.
В этом постановлении сказывается истинный дух гуманности, ибо, казалось бы, достаточно уже людям испытать ужас смертельной опасности, тяжесть утраты товаров и имущества, трудности в возвращении домой, – закон цивилизованной Европы подвергал их еще большей опасности – стать рабами.
Здесь не место останавливаться на анализе «Русской Правды», отметим, что в ней имеются две статьи – «о воле́» и «о псе», которые являются едва ли не первыми в мире законами о покровительстве домашним животным. Словом, русское право – право не заимствованное, а оригинальное. Влияние скандинавского права на русское, как мы видели выше, равняется нулю.
Итак, «завоеватели», «властители», «культуртрегеры» норманны не имели никакого влияния ни на религию, ни на законы, ни на язык руссов. Хороши завоеватели, хороши культуртрегеры! Какими тупицами нужно быть, чтобы, зная все эти факты еще в конце минувшего столетия или, самое позднее, в начале текущего, бормотать что-то о влиянии варягов по крайней мере до 1938 года («Владимирский сборник»)!
Но, может быть, скандинавы развили на Руси торговлю? Из показаний арабского географа IX века Ибн-Хордад-бе[27] (около 846 г.) видно, что руссы имели уже развитую торговлю задолго до Рюрика. Он говорит, что руссы, племя из славян (заметьте!), ходят с своими товарами по Черному морю и торгуют там и в Византии или же спускаются по реке славян (Волге) в столицу Хазар-Итиль, оттуда в Каспийское море и торгуют по его берегам. Отсюда они возят свои товары на верблюдах в Багдад. Эти данные дополняются указанием, что русские купцы проникают в Балх и Маверанагр[28] и доходят даже до Китая. Значит, скандинавам нечего было развивать торговлю, если она уже была развита.
Из очерка о пути «из варяг в греки» видно, что днепровский торговый путь имел в Скандинавии ничтожное значение, т. е. именно по магистрали, вдоль которой жила и развивалась Русь. Что же касается волжского пути, то роль скандинавов в торговле значительно меньше, чем думали до сих пор. Шведский исследователь Арнэ («La Suéde et l’orient», 1914, стр. 13) отмечает, что шведы не проникали дальше Серкира – близ Каспийского моря. Отсутствие значительной торговли с Югом доказывается тем, что ни в Турции, ни в Малой Азии не найдено никаких скандинавских предметов времени викингов. Очевидно, из бассейна Волги они не выходили.
Непосредственная торговля скандинавов с Востоком началась в конце IX века, развивалась в X веке и прекратилась в начале XI, т. е. тогда, когда торговля руссов с Востоком имела уже многовековую практику и имела значительно больший размах.
Хотя в торговле Руси значительную роль играл простой обмен товаров, металлические деньги (сначала чужие, а после и собственной чеканки) играли все же заметную роль. В связи с этим следует отметить, что чеканка монеты на Руси началась после принятия Владимиром христианства, а чеканка монеты в Швеции, согласно Монтелиусу, – около середины XI века, т. е. позже, чем на Руси. Чеканка монеты в Швеции началась с подражания чужим образцам, в том числе и русским, о чем говорит не только русский исследователь Кондаков, но и швед Арнэ.
Естественно, далее, ожидать, что если скандинавская торговля оказала большое влияние на торговлю Древней Руси, то денежная система, единицы счета, веса и т. д. отразят это влияние. Этого нет. Если в «шляге» славян усматривать «Shilling», то «шляг» существовал и в Польше и во всей Западной Европе, отнюдь не являясь монетой исключительно скандинавской! До чеканки русской монеты, естественно, употребляли чужую.
Другой системой денег была не металлическая, а меховая. Она на Руси господствовала, «гривна кун» являлась основной единицей «Русской Правды». Эта система: куны, ногаты, резаны и т. д., является чисто славянской системой, причем эта система имела такое широкое распространение, что употреблялась в торговле ганзейскими городами, о чем мы узнаём также из трудов норманистов.
Таким образом, торговцы-скандинавы не оказали влияния на торговлю Руси, по крайней мере следов этого влияния до сих пор не найдено. Если мы и находим следы влияния, то в более позднюю эпоху, а самая торговля относится к северу Руси (торговля с жителями Готланда[29], с немцами на материке Европы, а не со скандинавами).
Не принесли с собой скандинавы и новой промышленности или ремесел. Анализ изделий и украшений Древней Руси специалистами (в особенности новейшими) устанавливает значительную самобытность Руси и влияния Византии и Востока[30], в меньшей мере Запада, и ничего нельзя сказать о влиянии Скандинавии. Вообще, когда говорят о Скандинавии того времени, не дают себе отчета, чем она была в действительности.
Прежде всего, она была страной относительно новой культуры (это не Египет, Ассирия или Индия), а главное – бедной страной, и на весьма низкой ступени развития.
Всякая высокая культура требует прежде всего предпосылок для своего развития, а это обусловливается аккумулированием труда и опыта прошедших поколений, а также объемом этих поколений, между тем население Швеции было весьма невелико. Н. Koht[31] считает, что в XI веке в Швеции было около 300 000 чел. Значит в IX веке было 250 000 чел., в X веке – 275 000, в XI – 300 000, в XII – 320 000. Население Руси можно определить для X века в 9 миллионов, для XII века в 10 миллионов.
Каждое поколение, так сказать, увеличивает собой удобрение для дальнейшей культуры. Редкое население Скандинавии, жившее бедно, в суровом климате, на неплодородной почве, в тяжелых условиях борьбы за существование, не могло сосредоточить необходимой материальной базы для развития культуры. Жить было тяжело, и молодежь занималась главным образом разбоем или предлагала себя внаем – в своей стране жить было нечем.
Поэтому неудивительно, что скандинавы того времени не дали ничего особенного для всесветной культуры. Центр европейской культуры тогдашнего времени был в Средней и Южной Европе.
Наконец, не могли оказать скадинавы большого внимания на руссов уже и потому, что количественно были ничтожны на Руси, – они бесследно растворялись в необъятном славянском море.
Крёбер («Configurations of culture growth», 1944, стр. 594)[32] говорит следующее: «Приняв христианство (а мы видели, что это было сравнительно поздно. – С.Л.), скандинавские страны скоро стали лишь пограничными постами Европы, отсталыми в отношении населения, состоятельности и развития и неизбежно отставшими в культурной продукции всех видов. Позднее Средневековье и Ренессанс находят их без литературы, искусства или современной мысли». Он же указывает (стр. 792) на причину культурной отсталости Скандинавии сравнительно с Россией: близость последней к Византии и Азии.
Итак, по рассмотрении всего, мы можем выставить два постулата:
1) В IX, X, XI веках культура Скандинавии была во всех отношениях беднее культуры Древней Руси. Отдаленная от культурных центров – Рима и Царьграда, бедная природными богатствами, бедная населением, бедная центрами (в Швеции Монтелиус насчитывал всего 7 городов) – Скандинавия ничего не могла дать Руси в культурном отношении, ибо была ниже последней. И это признают и антинорманисты, и норманисты, и совершенно нейтральные исследователи. Скандинавия уже теоретически не могла создавать ни русской культуры, ни русской государственности.
2) Разбирая различные стороны жизни (религию, язык, законодательство, торговлю, ремесла и т. д.) мы видим, что и практически влияние Скандинавии на Древнюю Русь было близко к нулю.
Норманизм – это не научная теория, а политическая доктрина, местами переходящая в демагогию с элементами лжи и мошенничества. Бесконечно стыдно за русскую историческую науку, позволившую сесть себе на шею политическим спекулянтам и не нашедшую в себе достаточно строгого научного метода, чтобы увидеть в 1954 году то, что было ясно еще в 1854-м.
Остановимся теперь на некоторых деталях, и прежде всего на нелепой сказке о приглашении целого племени скандинавов под именем «Русь». Предков наших считают за каких-то полуидиотов, которые, насладившись прелестями чужеземного гнета и прогнав варягов, не нашли ничего лучшего, как пригласить на свою голову целое чужое племя. Где это видано и слыхано? Приглашать на свою голову целое племя поработителей-чужестранцев!
Если первый летописец или, вернее, один из его продолжателей, в пылу монархического усердия допустил нелепую вставку, то на то и голова людям дана, чтобы отличать ложь от истины.
В других списках летописи сказано не «пояша по себе всю Русь», а «пояша по себе дружину многу». Совершенно ясно, что если в летописях мы встречаем два варианта одного и того же, то следует принимать не нелепый, а более вероятный и правдоподобный. Речь шла о приглашении семьи дельного военачальника с его братьями для постоянной защиты Новгорода от нападений варягов.
Рюрик является не причиной, не основой русской государственности, а ее следствием. Созревшая государственность потребовала новой административной формы, и эта форма пришла не снаружи, а изнутри. Явилась нужда не в племенном князе (таковые были и до тех пор, например, Вадим Храбрый в Новгороде), а в князе общеплеменном, федеративном, объединявшем не только славянские, но и финские племена в одно целое. Эту федеративность, необходимость объединения для единого, цельного отпора врагу, осознали сами племена, и ими и была создана новая форма правления. Ничего нового Рюриковичи не принесли, они были приглашены возглавить что-то новое, не ими изобретенное. Этой азбучной истины многие, даже самые блестящие наши историки, не поняли.
Отрываться от сохи и заниматься военным делом, требовавшим уже значительного искусства, тушить пожар, когда он горел уже во всю силу, северные племена по горькому опыту поняли, было нецелесообразно. Надо было иметь постоянное и обученное войско и опытного военачальника, которые пресекали бы поползновения врага в самом их начале. Рюрик, очевидно, известный как дельный военачальник, был приглашен с братьями и дружиной. Как посторонний, но не чужой, он был нейтрален и тем обеспечивал справедливость среди довольно разношерстной толпы его новых подчиненных. Была приглашена династия, но не племя, военная же дружина была наемниками, никакой решительно самостоятельно внутриполитической роли не игравшими.
Варяги были не правящим классом, как стараются их изобразить норманисты, а наемной гвардией, охранявшей князя, помогавшей ему в борьбе с соперниками и образовывавшей ядро армии в борьбе с внешними врагами. Никогда варяги не диктовали своих условий, их всегда нейтрализовали достаточным количеством славянских дружинников и «воев». И уж, конечно, никакой скандинавской государственности они не принесли. Если мы обратимся к скандинавским сагам, склонным к фантастике при описании событий, то даже в них мы не найдем утверждений, что скандинавы завоевывали Русь и образовывали там свои государства.
Бедные авторы саг! Их воображение оказалось гораздо слабее, чем у историков: Шлёцера, Погодина, Соловьева, Мошина и прочая, и прочая…
Эта подчиненность, наемническая роль скандинавов находится в полной гармонии с тем, что русской государственности они не создавали. Также в важных случаях действовало «вече», и так же говорили князю просто: «не хотим тебя» и гнали его прочь. И это бывало не только в Новгороде. Норманистам следует запомнить, что продажные шпаги вовсе не были великими государственными деятелями: ведь подавляющее большинство их была молодежь, буйный сброд, подчас отбросы скандинавского общества, и только.
Мы уже указывали выше, что принадлежность Рюриковичей к германскому народу весьма сомнительна, скорее всего, они были славянами[33]. Мы уже указывали, что у поляков было имя Ририк, добавим, что у чехов был Rerich, у вендов (в 910 году) князь Rerec, далее у чехов был Olek, Ingor, у хорутян (803 год) князь Ingo и т. д. В истории нет ни малейшего намека, что Рюриковичи имели затруднения с языком, имели переводчиков и т. д.[34]
С момента воцарения династии Рюриковичи становятся по языку, вере, обычаям, одежде и проч. совершенными «руссами». Мы имеем довольно подробное описание наружности Светослава, оставленное нам греческим историком, видевшим его лично.
Бороды он не носил, а только длинные усы. Голова была брита, за исключением длинной пряди волос («чуба»), указывающей на знатность. Этот «чуб», как наследие предков, прошел через века и сохранялся до последних дней у запорожского казачества.
В одном ухе его была серьга – опять-таки черта, сохранившаяся в запорожском казачестве. Носил он рубаху и штаны, и по одежде ничем не отличался от других воинов, за исключением чистоты (да и то, надо полагать, она была специально по случаю встречи с византийским императором). Иначе говоря, по внешности он не имел ничего общего с викингом.
Имея мать христианку, настаивавшую на его переходе в эту религию, Светослав возражал, что он не может этого сделать, ибо над ним будет смеяться его войско. Из всего, что мы знали о нем, видно, что Светослав был человеком очень твердой воли и ни перед кем шеи не гнул. Если-бы он захотел стать христианином, то никто ему в этом отношении помешать не мог, как не помешал его матери, которая, как женщина, не могла обладать такой самостоятельностью, как Светослав. Значит, по своим убеждениям он был совершенно сходен со своими воинами и его возражения матери были пустой отговоркой. Кто же были его воины в основной их массе, мы увидим из цитаты из А. В. Арциховского («История культуры древней Руси». Том I. 1951, издание Акад. наук, стр. 425): «Оружие дружинников X века убеждает нас в том, что дружины русских князей в эпоху походов Олега и Святослава отнюдь не были норманнскими по своему основному составу. И шлем, и кольчуга, и стрелы русских дружинников отличаются от норманнских. Только меч русских дружинников действительно аналогичен мечу, характерному для норманнского воина. Но выше уже отмечалось, что меч этого типа не норманнский, а общеевропейский, ввозившийся и в Скандинавию, и на Русь из Западной Европы. На Руси было и свое производство мечей». К такому выводу приходит автор специальной статьи об оружии Древней Руси, оригинальный исследователь, имевший дело с материалом, а не только где-то и что-то читавший. Этот твердо установленный факт о славянском характере дружин первых русских князей стоит в 10 раз больше пустых исторических разглагольствований норманистов. Небесполезно упомянуть, что все слова, относящиеся к различного рода оружию, являются славянскими, а не скандинавскими: меч, щит, лук, стрела, копье, секира, топор, броня и т. д. Если принять, что норманны руководили Русью, а особенно ее вооружением и войнами, то отсутствие скандинавских слов для обозначения предметов вооружения или специфически скандинавских предметов является совершенно необъяснимым.