Страница:
– Вы не установили, почему агент покончил жизнь самоубийством?
Штольц пожал плечами:
– Мы знаем только, что это было самоубийством. Все факты говорят об этом. А почему он свел счеты с жизнью, об этом остается только догадываться. Возможно, он почувствовал или узнал, что его схватят, и у него сдали нервы.
– Полковник, – внимательно посмотрел в глаза Штольца Канарис, – а вы не исключаете какой-нибудь игры со стороны русских?
– Я, конечно же, обдумывал и эту версию, господин адмирал. Но какая здесь может быть игра? Агент Плутон – многократно проверенный человек, и мы точно знаем, что он застрелился.
– А перед этим передал информацию, – подхватил Канарис.
– Нет, здесь все чисто. И сведения, которые Плутон успел нам передать, без преувеличения – сверхважные.
Канарис на несколько минут задумался, а затем произнес:
– Пожалуй, я с вами соглашусь, полковник. Так что нужно браться за эту работу. Быстро, оперативно и четко, как вы умеете это делать. Подготовьте мне план операции – и вперед. Надо отправлять диверсионную группу на полигон, чтобы добыть необходимые нам сведения. Причем отобрать нужно самых лучших диверсантов. Как вы понимаете, действовать им придется в глубоком тылу. Тут необходим особый сорт людей, проверенных и высокообученных. Словом, мы должны послать на этот полигон нашу элиту. Если русские на самом деле испытывают сверхмощное оружие, мы должны многое о нем узнать: боевые характеристики, технологию изготовления… То есть все ценное, а главное, сделать это нужно в кратчайшие сроки.
– Слушаюсь, господин адмирал, – кивнул Штольц.
– Я лично буду следить за ходом этой операции. Назовем ее «Гарпун», – задумчиво произнес Канарис. – А вы непосредственно будете отвечать за успешность ее выполнения. Вам все ясно, полковник? – с нажимом спросил адмирал.
– Да, вопросов у меня нет, господин адмирал.
– Вот и прекрасно. Тогда действуйте.
– Есть один положительный момент, о котором я должен вас проинформировать, господин адмирал.
– Какой?
– В тех краях, в глухой таежной деревне, действует завербованный еще в 1938 году агент. Он периодически выходит с нами на связь.
– Вы даже в тайге держите агентов? – улыбнулся Канарис.
– Дело в том, что русские строят в Коми несколько военных заводов. Танки, самолеты, стрелковое оружие… А по роду службы мы должны все знать.
– Это похвально, Штольц, – Канарис потянулся в кресле, – но теперь надо бросить наших лучших оперативников и агентов на решение задач операции «Гарпун». Вопросы есть, полковник?
– Мне все предельно ясно, господин адмирал.
– Тогда действуйте, полковник. Тянуть нам нельзя, ситуация не позволяет. Ставлю задачу через неделю отправить нашу группу к полигону. Ровно через неделю, не позже, – повторил Канарис. – Докладывайте о ходе операции мне лично, а я в свою очередь буду докладывать фюреру. Вы уж постарайтесь, полковник, чтобы «Гарпун» попал в цель, и тогда я обещаю вам повышение в звании, боевые награды и новую, более высокую должность.
Штольц вскочил и подобострастно крикнул:
– Хайль Гитлер!
Когда полковник вышел, Канарис встал и подошел к большому глобусу, стоявшему у шкафа. Он нашел автономную советскую республику Коми. «В недрах тайги прячется секретный советский военный полигон, на котором успешно испытывают сверхоружие. Удача сама идет к нам в руки. Гитлер в последнее время не очень-то доволен нашей работой, так что операция «Гарпун» при успешном ее выполнении снова поднимет Абвер в глазах фюрера. Поэтому ставки не просто высоки, они заоблачны, – размышлял Канарис, стоя рядом с глобусом и покручивая его правой рукой. – Эта операция слишком много значит для нас, подхалимов у Гитлера хватает, и они нашептывают ему о том, что Абвер стал неэффективным и, мол, пора его реорганизовывать и менять старика Канариса. Эту операцию послал нам Бог.
Канарис сел за стол и, сняв с аппарата телефонную трубку, связался со Штольцем.
– Полковник Штольц, – послышалось в трубке.
– Послушайте, Штольц, на операцию «Гарпун» не жалеть никаких сил и средств. Другого результата, кроме как полный успех, просто не может быть. Вы поняли, Штольц?
– Да, господин адмирал.
– Вот и великолепно. Активизируйте работу, подключайте к ней лучшие силы, лучшие умы контрразведки. Работайте днем и ночью, главное, чтобы это было результативно. Повторяю, обо всех этапах подготовки и проведения операции докладывайте лично мне. Если потребуется помощь, поддержка с моей стороны, звоните мне хоть ночью домой. Я верю в вас, Штольц, – тихо, но твердо закончил Канарис.
– Операция «Гарпун» пройдет успешно, – заверил адмирала Штольц.
– Другого ответа от вас, полковник, я и не ожидал. Действуйте, – Канарис повесил трубку.
Глава 4
Штольц пожал плечами:
– Мы знаем только, что это было самоубийством. Все факты говорят об этом. А почему он свел счеты с жизнью, об этом остается только догадываться. Возможно, он почувствовал или узнал, что его схватят, и у него сдали нервы.
– Полковник, – внимательно посмотрел в глаза Штольца Канарис, – а вы не исключаете какой-нибудь игры со стороны русских?
– Я, конечно же, обдумывал и эту версию, господин адмирал. Но какая здесь может быть игра? Агент Плутон – многократно проверенный человек, и мы точно знаем, что он застрелился.
– А перед этим передал информацию, – подхватил Канарис.
– Нет, здесь все чисто. И сведения, которые Плутон успел нам передать, без преувеличения – сверхважные.
Канарис на несколько минут задумался, а затем произнес:
– Пожалуй, я с вами соглашусь, полковник. Так что нужно браться за эту работу. Быстро, оперативно и четко, как вы умеете это делать. Подготовьте мне план операции – и вперед. Надо отправлять диверсионную группу на полигон, чтобы добыть необходимые нам сведения. Причем отобрать нужно самых лучших диверсантов. Как вы понимаете, действовать им придется в глубоком тылу. Тут необходим особый сорт людей, проверенных и высокообученных. Словом, мы должны послать на этот полигон нашу элиту. Если русские на самом деле испытывают сверхмощное оружие, мы должны многое о нем узнать: боевые характеристики, технологию изготовления… То есть все ценное, а главное, сделать это нужно в кратчайшие сроки.
– Слушаюсь, господин адмирал, – кивнул Штольц.
– Я лично буду следить за ходом этой операции. Назовем ее «Гарпун», – задумчиво произнес Канарис. – А вы непосредственно будете отвечать за успешность ее выполнения. Вам все ясно, полковник? – с нажимом спросил адмирал.
– Да, вопросов у меня нет, господин адмирал.
– Вот и прекрасно. Тогда действуйте.
– Есть один положительный момент, о котором я должен вас проинформировать, господин адмирал.
– Какой?
– В тех краях, в глухой таежной деревне, действует завербованный еще в 1938 году агент. Он периодически выходит с нами на связь.
– Вы даже в тайге держите агентов? – улыбнулся Канарис.
– Дело в том, что русские строят в Коми несколько военных заводов. Танки, самолеты, стрелковое оружие… А по роду службы мы должны все знать.
– Это похвально, Штольц, – Канарис потянулся в кресле, – но теперь надо бросить наших лучших оперативников и агентов на решение задач операции «Гарпун». Вопросы есть, полковник?
– Мне все предельно ясно, господин адмирал.
– Тогда действуйте, полковник. Тянуть нам нельзя, ситуация не позволяет. Ставлю задачу через неделю отправить нашу группу к полигону. Ровно через неделю, не позже, – повторил Канарис. – Докладывайте о ходе операции мне лично, а я в свою очередь буду докладывать фюреру. Вы уж постарайтесь, полковник, чтобы «Гарпун» попал в цель, и тогда я обещаю вам повышение в звании, боевые награды и новую, более высокую должность.
Штольц вскочил и подобострастно крикнул:
– Хайль Гитлер!
Когда полковник вышел, Канарис встал и подошел к большому глобусу, стоявшему у шкафа. Он нашел автономную советскую республику Коми. «В недрах тайги прячется секретный советский военный полигон, на котором успешно испытывают сверхоружие. Удача сама идет к нам в руки. Гитлер в последнее время не очень-то доволен нашей работой, так что операция «Гарпун» при успешном ее выполнении снова поднимет Абвер в глазах фюрера. Поэтому ставки не просто высоки, они заоблачны, – размышлял Канарис, стоя рядом с глобусом и покручивая его правой рукой. – Эта операция слишком много значит для нас, подхалимов у Гитлера хватает, и они нашептывают ему о том, что Абвер стал неэффективным и, мол, пора его реорганизовывать и менять старика Канариса. Эту операцию послал нам Бог.
Канарис сел за стол и, сняв с аппарата телефонную трубку, связался со Штольцем.
– Полковник Штольц, – послышалось в трубке.
– Послушайте, Штольц, на операцию «Гарпун» не жалеть никаких сил и средств. Другого результата, кроме как полный успех, просто не может быть. Вы поняли, Штольц?
– Да, господин адмирал.
– Вот и великолепно. Активизируйте работу, подключайте к ней лучшие силы, лучшие умы контрразведки. Работайте днем и ночью, главное, чтобы это было результативно. Повторяю, обо всех этапах подготовки и проведения операции докладывайте лично мне. Если потребуется помощь, поддержка с моей стороны, звоните мне хоть ночью домой. Я верю в вас, Штольц, – тихо, но твердо закончил Канарис.
– Операция «Гарпун» пройдет успешно, – заверил адмирала Штольц.
– Другого ответа от вас, полковник, я и не ожидал. Действуйте, – Канарис повесил трубку.
Глава 4
Накануне вылета группы Когтя на полигон в Коми полковник Костомаров отпустил майора домой в семь вечера. Когда Коготь около восьми часов вошел в свою квартиру, Варя после дежурства мылась в ванной. Он разделся, прошел на кухню, открыл банку свиной тушенки, нарезал сала, достал из кадки соленый огурец и водрузил на стол бутылку водки. Два граненых стакана были естественным приложением.
Коготь сел за стол и стал ждать жену. Варя вышла из ванной обнаженной, на плече у нее висело белое полотенце. Повернув голову в сторону кухни, она взвизгнула, прикрывая голое тело полотенцем.
– Господи, Володя, как ты меня напугал! – воскликнула женщина. – Я же подумала, что у нас в доме кто-то чужой, может, грабитель или еще кто. Ты же так рано никогда не возвращался.
– А сегодня вот вернулся раньше. И сказать по правде – не зря. Было на что посмотреть.
Майор встал, подошел к жене и, погладив ее мокрые волосы, крепко поцеловал в губы, обхватив двумя руками за талию. Потом он подхватил Варю на руки и отнес в спальню. Уложив женщину на кровать, он стал ее целовать, прижимая к себе.
Быстро сняв одежду, Коготь прошептал Варе на ухо:
– Я же говорил тебе, что мы встретимся в постели. Так оно и вышло. Я люблю тебя, Варя. Очень люблю, – целуя жену в шею и грудь, тихо сказал Коготь.
– Я тоже тебя очень люблю, Володя.
Позже они пошли на кухню ужинать. Майор открыл ножом бутылку водки, плеснул немного Варе, а себе налил побольше.
– В кои-то веки мы ужинаем вместе, – покачала головой Варя и рассмеялась, а потом серьезно добавила: – Ты меня так испугал, Володя, если бы ты только знал…
– Нужно было быть чуть собраннее и внимательнее, тогда ты заметила бы в прихожей мои сапоги и успела бы одеться, – улыбнулся Коготь. – Хотя это и не обязательное условие. В любом случае, ты не испугалась бы.
– Я же, Володя, гражданский человек, а не военный. Пришла в шесть часов с дежурства, немного полежала на диване, отдохнула. Сегодня был тяжелый день, хотя и прошлые дни были нелегкими. Потом я нагрела в тазике воды и пошла в ванную мыться.
– И тут в дом пробрался я, – подтрунивая над женой, засмеялся Коготь, – похитил красавицу и соблазнил ее в спальне.
– Да ладно тебе в краску меня вгонять, – нарочито серьезно сказала Варя. – Лучше скажи, за что выпьем, коль нам в этот чудный майский вечер выпало огромное счастье быть вместе. Ведь сколько миллионов людей разлучено из-за войны… И они могут только мечтать о таком прекрасном вечере. Только ты и я, а больше ничего и никого не существует. Нет ни войны, ни страданий – ничего хотя бы на короткий миг.
– Я тебе должен сказать, Варя, – лицо Когтя стало привычно суровым, – завтра я уеду из Москвы. Ничего не поделаешь, служба.
– Теперь мне понятно, почему ты пришел сегодня пораньше домой, – Варя подалась вперед, опершись локтями о стол и подперев голову ладонями. – Мы живем вместе почти год. Но я никак не могу привыкнуть к тому, что ты то и дело куда-нибудь уезжаешь. А в прошлый раз вернулся с плечевым ранением…
– Не преувеличивай, подумаешь, зацепило немного, – Коготь равнодушно махнул рукой.
– Зацепило, говоришь… Пуля прошла навылет, чудом не пробив легкое, – тяжело вздохнула Варя.
– Значит, я везучий человек. Тебе радоваться надо, а ты вдруг загрустила. Улыбнись, дорогая, ну пожалуйста. У тебя такая очаровательная улыбка. Я не перестаю ею восхищаться. Эх, жаль не умею я слагать стихи. Улыбнись!
– Володя, ты взрослый мужчина, поэтому пора бы тебе знать, что улыбки по заказу если и получаются, то лишь фальшивые.
– Что ж, приму к сведению.
– Скажи, Володя, ты едешь на фронт?
Вместо ответа майор пристально посмотрел в глаза жене и укоризненно покачал головой.
– Ах да, я совсем забыла, это военная тайна. Извини, а как надолго ты уезжаешь?
– Точно сказать не могу, может, на месяц или на два. Там будет видно.
– Давай выпьем, Володя, за то, чтобы ты выполнил задание и вернулся ко мне живым и здоровым. Помни, что я очень буду тебя ждать.
Женщина не совладала с нервами, и из ее глаз потекли слезы.
– Ну вот, снова… А по радио передавали, что сегодня будет сухая, теплая погода, – Коготь поставил на стол граненый стакан с водкой и, придвинувшись к жене, крепко ее обнял и поцеловал в губы. – Варюха, да все пойдет как по маслу, задание простое. Курорт, честное слово, а не задание. Так что выбрось все плохое из головы. Подумай лучше, как мы с тобой заживем после войны. Будем ходить в театры, само собой – на балет. Ты же любишь балет. Посмотрим «Лебединое озеро». Ты только представь!
– Конечно, – вытирая ладонями слезы, выдохнула женщина, – я же серьезно занималась балетом, если бы не травма ноги, то могла бы стать известной балериной. Это было мечтой моего детства, но, увы, не сложилось.
– Да, но тогда наша медицина лишилась бы прекрасного хирурга – Варвары Алексеевны Коготь. Непорядок был бы.
Женщина улыбнулась.
– Вот видишь, Варюша, можем улыбаться, когда хотим, – бодро сказал Коготь. Затем он взял стакан с водкой и сказал: – Давай, дорогая, выпьем за нашу счастливую, радостную жизнь после войны.
– Давай – за нее и за скорейшую победу.
Супруги чокнулись и, выдохнув, почти одновременно залпом выпили водку.
– Ух ты, горькая какая, – поспешно закусив свиной тушенкой, сказала Варя.
Коготь, орудуя вилкой, намазал на ломоть хлеба тушенку, подхватил вилкой огурец и, не торопясь, принялся жевать.
Супруги легли спать около часа ночи. Варя со страстью, словно в последний раз, целовала и ласкала мужа, все крепче прижимаясь к нему. Коготь положил ее на спину и сделал свое мужское дело. Варя вскрикнула и затихла. Вскоре она уснула в объятиях мужа, а вот Когтю не спалось. Не привык он так рано ложиться спать. Обычно майор возвращался со службы в два-три часа ночи, выпивал залпом сто пятьдесят граммов водки и засыпал на три-четыре часа, затем вставал и, быстро позавтракав, ехал на службу. И так день за днем. А в эту ночь еще его разбередили мысли о матери. Варя какими-то еле уловимыми чертами лица, плавной неторопливой походкой была на нее похожа. Коготь постоянно подмечал это и любил супругу так же сильно, как и маму.
Воспоминания захлестнули майора, заболели, засаднили где-то глубоко в душе, и он понял, что вряд ли ему суждено уснуть в эту ночь. Осторожно, чтобы не разбудить жену, он отодвинулся от нее и, повернувшись, бесшумно встал с кровати и замер, прислушиваясь к глубокому, сонному дыханию Вари. «Слава Богу, спит», – подумал Коготь и, постояв еще немного, повернулся и на цыпочках вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
Он включил на кухне свет, сел возле стола на табурет, взял со стола недопитую бутылку водки и, плеснув себе немного в стакан, выпил, закусив тонко нарезанными кусочками сала и хлеба. На душе не полегчало. Майор вздохнул. Ну да, он бросил курить, но папироса сейчас пришлась бы ой как кстати.
Коготь подошел к окну, за которым стояла тихая майская ночь. На мгновение майору показалось, что на него смотрят из темноты чьи-то глаза. «Мама! – тяжело выдохнул майор и, отойдя от окна, сел на табурет. – И вот так вот всегда, когда предстоит тяжелое, опасное задание. Мама приходит во сне или на короткий миг, как сейчас является наяву, словно пытается предупредить и уберечь». Коготь обхватил голову руками, закрыв глаза.
Он услышал легкую патефонную мелодию, доносившуюся откуда-то издали. Было воскресенье, а значит, они всей семьей ехали в Москву, чтобы погулять по городу, сходить в кино или зоопарк. Отец Когтя был военным летчиком. Семья жила в небольшом деревянном домике, как и все семьи военнослужащих, в военном городке в сорока километрах от Москвы. Отец Володи был очень высоким, под метр девяносто, молодым и стройным мужчиной. Кучерявые, черные как смоль волосы. Лихие усы, закруглявшиеся возле уголков рта. Выразительные карие глаза. Он был шутником, балагуром и, как понял, подрастая, Коготь, большим любителем женщин.
Мать работала в аптеке фармацевтом. Она была худой и стройной, как тростиночка. Писала стихи и прекрасно играла на фортепиано. Всегда заботливая, внимательная, чуткая, она умела вызвать сына на откровенность, когда у него были какие-нибудь проблемы. Коготь боготворил свою мать, с ней он всегда был откровенным. Она помогала ему с математикой и русским языком. А отец дома бывал редко. Иногда спросит что-нибудь у сына, так, для порядка, пошутит и пойдет по своим делам.
Когда семья уже старалась выйти из дома, чтобы отправиться к железной дороге, которая находилась за лесом, в трех километрах от военного городка, отцу кто-то позвонил. Он снял трубку, выслушал сказанное, что-то тихо ответил и вернул трубку на рычаг аппарата.
– Кто это звонил, Николай? – спросила Лида у мужа.
– Да командиру части захотелось проверить боеготовность. Возможно, сегодня будут полеты. Езжайте без меня в столицу и повеселитесь там как следует. Лето, каникулы, пусть Вова отдохнет. Расскажете мне потом, сколько в Москве съели мороженого.
– Жаль, у нас и на прошлой неделе не получилось всей семьей съездить в Москву, – сказала Лидия.
– Ничего страшного в этом не вижу, погуляешь по столице с сыном. Сама понимаешь – служба. Ничего не попишешь, – Николай развел руки в стороны.
– Ладно, удачных тебе полетов, – пожелала Лида и повернулась к сыну: – Пойдем, Володя, а то опоздаем.
Они вышли из дома и зашагали по лесной тропинке. Но не прошли они и километра, как Володя споткнулся о камень и сильно подвернул ногу. Он попытался идти, прихрамывая, однако нога стала болеть еще сильнее.
– Дай-ка я посмотрю, что там у тебя, сынок. Сядь на траву, сними ботинок и носок, – сказала мать Володе.
Мальчик, расстроенный тем, что поездка в Москву срывалась, тяжело вздохнул, морщась от боли, опустился на траву и снял обувь. Мать внимательно осмотрела поврежденный голеностоп, который уже сильно напух.
– Никуда мы, Вова, сегодня не поедем, – вынесла она свой вердикт. – У тебя вывих. Ноге нужен покой и лед. Вставай, будешь опираться на меня, так и дойдем потихоньку до дома.
– Вот невезуха! – раздосадовано сказал мальчик. – Все пошло наперекосяк. Сначала папу вызвали на аэродром, а потом этот чертов камень…
– Молодой человек, прошу следить за речью. То, что ты, Вова, травмировался, не дает тебе никакого права употреблять не очень хорошие слова. Я же всегда тебя учу, что русский язык красивый, благозвучный. Вот и используй его возможности, а то так в следующий раз слово «чертов» ты заменишь на более низкое словцо. Ты понимаешь, о чем речь, – назидательно сказала Лидия.
Володя поднялся и, положив правую руку на плечо мамы, похромал по лесной дорожке. Обратный путь к дому показался им долгим. Они часто останавливались и отдыхали. Нога у Володи нестерпимо болела.
– Ничего, потерпи, сынок, придем домой, ляжешь на кровать, приложим к ноге лед, и тебе станет легче, – подбадривала мальчика Лидия.
Подойдя к дому, они обратили внимание на то, что входная дверь чуть приоткрыта.
– Может, Николая отпустили с аэродрома? – пожав плечами, предположила Лида.
Они с сыном вошли в прихожую, и тут справа, из спальни, послышались женские стоны и скрип кровати. Лида побледнела. Она посадила сына на потертый старый диван, тихо пошла к спальне, повернула ручку, ахнула и закричала:
– Это ты, Зина?! Ты – моя лучшая подруга и спишь в моей кровати в моем доме и с моим мужем!
Володе Когтю было около четырнадцати лет, и он все понял. Отца никто и никуда не вызывал. Он отправил жену и сына в столицу, чтобы разлечься с очередной любовницей.
Из спальни выбежала полуголая Зина. Не обращая внимания на подростка, она поспешно оделась и украдкой выскочила из дома.
Мать опустилась на корточки вдоль стены и зарыдала. Из спальни вышел отец. Он был в одних галифе.
– Лида, все это, конечно, ужасно, но не расстраивайся уж так. Я все объясню, – присев рядом с женой, сказал Николай.
– Я терпела все эти россказни о твоих бравых похождениях направо и налево, – повернув к мужу заплаканное лицо, как-то потерянно, не своим голосом сказала Лида, – а сейчас сама увидела, как ты привел в нашу супружескую кровать мою подругу. Как мне жить после этого? Ты не просто плюнул мне в душу, ты растоптал ее.
– Лида, не драматизируй события. Ну, иногда так бывает в жизни. Все успокоится, и мы будем жить долго и счастливо. Вот увидишь. Просто вышло недоразумение.
– Вот до чего ты дошел, Николай, называешь предательство недоразумением. А жить, возможно, ты и будешь счастливо, но только не я.
Володя с трудом сдержал порыв броситься к матери, обнять ее и успокоить. Отец что-то объяснял, размахивая руками, но она его не слушала. С того дня Лида стала замкнутой. Придя с работы, она подолгу лежала на кровати и смотрела в потолок.
Через два месяца Володя, возвращаясь из школы, заметил возле своего дома много людей. Среди них были и офицеры. «Что-то случилось», – кольнуло в груди мальчика, и он побежал, чувствуя беду. Когда он подбежал поближе, то увидел, как два офицера в небольшой пристройке к дому, служившей кладовой, вынимают из петли его мать.
«Мама!» – отчаянно закричал Володя, не веря в происходящее. Он растолкал сгрудившихся людей, пробираясь к пристройке. Мать вынесли и положили на траву. След от петли темным кровоподтеком врезался в хрупкую шею молодой женщины. Ее голова безвольно склонилась к левому плечу. Глаза потускнели и немного провалились.
Кто-то прошептал за спиной Володи: «Она не выдержала измены мужа. Сломалась». Спазм рыданий заглушил все голоса вокруг. Подросток упал на колени рядом с матерью и, положив голову ей на грудь, сотрясаясь всем телом, словно в конвульсиях, заплакал.
Позже Володя сидел возле ее гроба, не переставая гладить мамин лоб и волосы. Никого вокруг себя он не видел. Отец что-то говорил ему, но Володя не слышал его слов. А когда гроб с телом матери стали опускать в землю, мальчик потерял сознание. Он стал плохо спать, мало ел, но по-прежнему учился на «отлично», потому что так всегда хотела мама.
Однажды вечером, когда отец возвратился усталый с полетов, Володя сидел за столом в своей комнате и делал уроки, склонившись над тетрадкой.
– Как у тебя дела? – спросил отец и, подойдя к сыну, потрепал его по волосам.
И тут в душе подростка распрямилась невидимая пружина гнева. Он вскочил, сбросив руку отца.
– Как у меня дела?! – закричал он. – Ты хочешь это знать?! Или ты просто пришел отметиться перед встречей с очередной любовницей?!
– Замолчи! – грозно рявкнул летчик.
Но Володя проигнорировал предупреждение.
– Ты убил мою маму! Убил прямо у меня на глазах! А сейчас спрашиваешь, как у меня дела? Ты знаешь, как я ее любил, как мы с ней часами разговаривали… А теперь я совершенно один во всем мире. Вот такие мои дела! – закричал подросток. – Будь ты проклят со всеми своими любовницами!
Отец наотмашь ударил сына кулаком по лицу. Володя упал рядом с кроватью, ударившись затылком о железную ножку. Из носа брызнула кровь.
– Если и я тебе мешаю развлекаться, тогда ты и меня убей! – крикнул подросток.
Он бросился на отца с кулаками, но, получив сильный удар ладонью в ухо, рухнул на пол, потеряв сознание.
Через полгода, испытывая новый самолет, капитан Николай Коготь разбился, уведя горящий самолет в сторону от поселка. За этот подвиг он посмертно был награжден орденом Красного Знамени. Орден в память об отце был вручен Володе командиром части, в которой служил Николай Коготь, в школе на торжественной линейке.
Из родственников у Володи остался только дед по маминой линии, с которым мать обменивалась время от времени письмами. Спустя две недели после гибели отца вечером в дом Володи кто-то постучал.
– Кто там? – настороженно спросил подросток.
– Гость из Сибири. Открывай, внук, не ночевать же мне на улице.
Дед был худой и высокий, как и его дочь, мать Володи. Однако внешность Петра Устиновича Трофимова была обманчивой. Он был жилист, физически силен, несмотря на свои шестьдесят два года, и очень умен.
– Завтра, Володя, мы с тобой двинемся в обратный путь, – присев на диван, сообщил дед.
– А как же школа? Я же здесь учусь.
– Школа есть и у нас в поселке. Там и будешь учиться. Вдвоем нам с тобой будет веселей, скучать тебе не придется.
На следующий день Володя зашел с дедом на кладбище, положил цветы сначала на могилу матери, а в другом конце кладбища и на могилу отца.
Володя собрал свой нехитрый скарб, и внук с дедом отправились в Москву на железнодорожный вокзал.
Сибирский поселок Кузьмовка находился на берегу реки, по которой сплавляли лес. Дед Петр, как его называл Володя, был потомственным охотником и зарабатывал себе на жизнь, охотясь на норок и песцов.
Тайга стала второй школой для Володи. Дед часто брал его с собой. Однажды он поставил на камень старую консервную банку и, сняв с плеча карабин, сказал:
– Сейчас, друг мой, займемся стрельбой.
– Я же ни разу не стрелял из настоящего оружия, – неуверенно протянул подросток, взяв карабин в руки, – я только в тире пробовал.
– Сейчас мы это поправим. Ты же мужик и должен уметь стрелять, чтобы защитить свой дом, семью. Попробуй-ка хорошенько прицелиться и плавно нажать на курок.
Володя повернулся к деду и случайно выстрелил. Петр Устинович едва успел присесть. Пробитую шапку словно ветром сорвало с головы.
– Вот это да, родной внук чуть не лишил деда жизни. Тогда бы ты и вовсе круглым сиротой остался.
– Это случайно вышло, я не хотел, – испуганно оправдывался подросток.
– Вот тебе первый урок. Нужно любить оружие, обращаться с ним бережно и осторожно, – наставлял дед, – а о прострелянной шапке никому не говори. Ерунда. Всякое бывает.
Дед Петр научил Володю метко стрелять, выслеживать зверя, преследовать раненую добычу. Он обучал его премудростям охоты, тем знаниям, которые передавались только от отца к сыну по наследству. «Тайга – это открытая книга для того, кто умеет ее читать. Смотри и слушай, все необычное подмечай и делай выводы. Иногда сломанная ветка может рассказать опытному человеку очень многое», – наставлял внука Петр Устинович.
Когда Володя выследил и застрелил лося, дед сказал, потрепав ладонью внука по взъерошенным волосам: «Вот теперь ты настоящий охотник». Это была высшая похвала из уст деда Петра.
По вечерам дед и внук играли в шахматы. Петр Устинович был чемпионом района по этой древней игре и любил в свободное время сыграть несколько партий. Иногда к ним присоединялись друзья Петра Устиновича – местный фельдшер Карасев и охотник Михалыч, как называл его дед. И тогда шахматные сражения могли проходить до утра. Дед Петр гордился, что его внук Володя всех обыгрывает. «Способный у тебя внук», – проиграв партию Володе, качал головой Михалыч. «Так ведь было в кого пойти», – ударяя себя в грудь кулаком, смеялся Устинович.
Окончив школу с отличием, Володя поехал в Москву поступать в военное артиллерийское училище. «Нелегкий ты хлеб себе выбрал, внук, – перед расставанием сказал Петр Устинович. – Чует мое сердце, что придется тебе повоевать. Но ты упорный, умеешь терпеть и ждать, а на войне это важно. Учись как следует и не забывай писать деду». У бывалого, закаленного охотника потекла по щеке слеза.
Как сына погибшего при исполнении служебного долга офицера, награжденного орденом, Володю без проблем приняли в военное училище. Началась армейская жизнь.
Воспоминания о матери и о своей судьбе не отпускали майора до утра. Когда начало светать, он вскипятил воду и побрился. Затем он сел завтракать, и тут на кухню вошла Варя. На ней было нарядное нежно-синее платье. Когда Коготь уезжал куда-нибудь, она всегда надевала его, чтобы проводить мужа. И он возвращался, несмотря на тысячи опасностей, подстерегающих его. «Он вернется. Обязательно вернется живым и здоровым», – как заклинание повторяла Варя про себя, присев за стол напротив мужа.
– Ты сегодня не спал, – едва взглянув на супруга, сказала она.
– Откуда ты знаешь? Я, кажется, очень тихо встал. По-моему, я не разбудил тебя, Варя.
– Нет, не разбудил. Просто ты забываешь, что я врач и знаю некоторые вещи о физиологии человека, которые мне могут немало подсказать.
– Интересно, как-нибудь просветишь меня на досуге. Ты надела мое любимое платье. Оно так идет тебе.
– Мне оно тоже нравится, – улыбнулась Варя и подумала: «Потому что оно уже стало нашим талисманом, приносящим тебе удачу, мой любимый».
– Присоединяйся, – показав на стол с едой, сказал Коготь.
– С удовольствием. – Она налила себе чаю, потянулась за хлебом. – По-моему, ты не скучал сегодня ночью. Бутылка водки куда-то исчезла.
Коготь сел за стол и стал ждать жену. Варя вышла из ванной обнаженной, на плече у нее висело белое полотенце. Повернув голову в сторону кухни, она взвизгнула, прикрывая голое тело полотенцем.
– Господи, Володя, как ты меня напугал! – воскликнула женщина. – Я же подумала, что у нас в доме кто-то чужой, может, грабитель или еще кто. Ты же так рано никогда не возвращался.
– А сегодня вот вернулся раньше. И сказать по правде – не зря. Было на что посмотреть.
Майор встал, подошел к жене и, погладив ее мокрые волосы, крепко поцеловал в губы, обхватив двумя руками за талию. Потом он подхватил Варю на руки и отнес в спальню. Уложив женщину на кровать, он стал ее целовать, прижимая к себе.
Быстро сняв одежду, Коготь прошептал Варе на ухо:
– Я же говорил тебе, что мы встретимся в постели. Так оно и вышло. Я люблю тебя, Варя. Очень люблю, – целуя жену в шею и грудь, тихо сказал Коготь.
– Я тоже тебя очень люблю, Володя.
Позже они пошли на кухню ужинать. Майор открыл ножом бутылку водки, плеснул немного Варе, а себе налил побольше.
– В кои-то веки мы ужинаем вместе, – покачала головой Варя и рассмеялась, а потом серьезно добавила: – Ты меня так испугал, Володя, если бы ты только знал…
– Нужно было быть чуть собраннее и внимательнее, тогда ты заметила бы в прихожей мои сапоги и успела бы одеться, – улыбнулся Коготь. – Хотя это и не обязательное условие. В любом случае, ты не испугалась бы.
– Я же, Володя, гражданский человек, а не военный. Пришла в шесть часов с дежурства, немного полежала на диване, отдохнула. Сегодня был тяжелый день, хотя и прошлые дни были нелегкими. Потом я нагрела в тазике воды и пошла в ванную мыться.
– И тут в дом пробрался я, – подтрунивая над женой, засмеялся Коготь, – похитил красавицу и соблазнил ее в спальне.
– Да ладно тебе в краску меня вгонять, – нарочито серьезно сказала Варя. – Лучше скажи, за что выпьем, коль нам в этот чудный майский вечер выпало огромное счастье быть вместе. Ведь сколько миллионов людей разлучено из-за войны… И они могут только мечтать о таком прекрасном вечере. Только ты и я, а больше ничего и никого не существует. Нет ни войны, ни страданий – ничего хотя бы на короткий миг.
– Я тебе должен сказать, Варя, – лицо Когтя стало привычно суровым, – завтра я уеду из Москвы. Ничего не поделаешь, служба.
– Теперь мне понятно, почему ты пришел сегодня пораньше домой, – Варя подалась вперед, опершись локтями о стол и подперев голову ладонями. – Мы живем вместе почти год. Но я никак не могу привыкнуть к тому, что ты то и дело куда-нибудь уезжаешь. А в прошлый раз вернулся с плечевым ранением…
– Не преувеличивай, подумаешь, зацепило немного, – Коготь равнодушно махнул рукой.
– Зацепило, говоришь… Пуля прошла навылет, чудом не пробив легкое, – тяжело вздохнула Варя.
– Значит, я везучий человек. Тебе радоваться надо, а ты вдруг загрустила. Улыбнись, дорогая, ну пожалуйста. У тебя такая очаровательная улыбка. Я не перестаю ею восхищаться. Эх, жаль не умею я слагать стихи. Улыбнись!
– Володя, ты взрослый мужчина, поэтому пора бы тебе знать, что улыбки по заказу если и получаются, то лишь фальшивые.
– Что ж, приму к сведению.
– Скажи, Володя, ты едешь на фронт?
Вместо ответа майор пристально посмотрел в глаза жене и укоризненно покачал головой.
– Ах да, я совсем забыла, это военная тайна. Извини, а как надолго ты уезжаешь?
– Точно сказать не могу, может, на месяц или на два. Там будет видно.
– Давай выпьем, Володя, за то, чтобы ты выполнил задание и вернулся ко мне живым и здоровым. Помни, что я очень буду тебя ждать.
Женщина не совладала с нервами, и из ее глаз потекли слезы.
– Ну вот, снова… А по радио передавали, что сегодня будет сухая, теплая погода, – Коготь поставил на стол граненый стакан с водкой и, придвинувшись к жене, крепко ее обнял и поцеловал в губы. – Варюха, да все пойдет как по маслу, задание простое. Курорт, честное слово, а не задание. Так что выбрось все плохое из головы. Подумай лучше, как мы с тобой заживем после войны. Будем ходить в театры, само собой – на балет. Ты же любишь балет. Посмотрим «Лебединое озеро». Ты только представь!
– Конечно, – вытирая ладонями слезы, выдохнула женщина, – я же серьезно занималась балетом, если бы не травма ноги, то могла бы стать известной балериной. Это было мечтой моего детства, но, увы, не сложилось.
– Да, но тогда наша медицина лишилась бы прекрасного хирурга – Варвары Алексеевны Коготь. Непорядок был бы.
Женщина улыбнулась.
– Вот видишь, Варюша, можем улыбаться, когда хотим, – бодро сказал Коготь. Затем он взял стакан с водкой и сказал: – Давай, дорогая, выпьем за нашу счастливую, радостную жизнь после войны.
– Давай – за нее и за скорейшую победу.
Супруги чокнулись и, выдохнув, почти одновременно залпом выпили водку.
– Ух ты, горькая какая, – поспешно закусив свиной тушенкой, сказала Варя.
Коготь, орудуя вилкой, намазал на ломоть хлеба тушенку, подхватил вилкой огурец и, не торопясь, принялся жевать.
Супруги легли спать около часа ночи. Варя со страстью, словно в последний раз, целовала и ласкала мужа, все крепче прижимаясь к нему. Коготь положил ее на спину и сделал свое мужское дело. Варя вскрикнула и затихла. Вскоре она уснула в объятиях мужа, а вот Когтю не спалось. Не привык он так рано ложиться спать. Обычно майор возвращался со службы в два-три часа ночи, выпивал залпом сто пятьдесят граммов водки и засыпал на три-четыре часа, затем вставал и, быстро позавтракав, ехал на службу. И так день за днем. А в эту ночь еще его разбередили мысли о матери. Варя какими-то еле уловимыми чертами лица, плавной неторопливой походкой была на нее похожа. Коготь постоянно подмечал это и любил супругу так же сильно, как и маму.
Воспоминания захлестнули майора, заболели, засаднили где-то глубоко в душе, и он понял, что вряд ли ему суждено уснуть в эту ночь. Осторожно, чтобы не разбудить жену, он отодвинулся от нее и, повернувшись, бесшумно встал с кровати и замер, прислушиваясь к глубокому, сонному дыханию Вари. «Слава Богу, спит», – подумал Коготь и, постояв еще немного, повернулся и на цыпочках вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
Он включил на кухне свет, сел возле стола на табурет, взял со стола недопитую бутылку водки и, плеснув себе немного в стакан, выпил, закусив тонко нарезанными кусочками сала и хлеба. На душе не полегчало. Майор вздохнул. Ну да, он бросил курить, но папироса сейчас пришлась бы ой как кстати.
Коготь подошел к окну, за которым стояла тихая майская ночь. На мгновение майору показалось, что на него смотрят из темноты чьи-то глаза. «Мама! – тяжело выдохнул майор и, отойдя от окна, сел на табурет. – И вот так вот всегда, когда предстоит тяжелое, опасное задание. Мама приходит во сне или на короткий миг, как сейчас является наяву, словно пытается предупредить и уберечь». Коготь обхватил голову руками, закрыв глаза.
Он услышал легкую патефонную мелодию, доносившуюся откуда-то издали. Было воскресенье, а значит, они всей семьей ехали в Москву, чтобы погулять по городу, сходить в кино или зоопарк. Отец Когтя был военным летчиком. Семья жила в небольшом деревянном домике, как и все семьи военнослужащих, в военном городке в сорока километрах от Москвы. Отец Володи был очень высоким, под метр девяносто, молодым и стройным мужчиной. Кучерявые, черные как смоль волосы. Лихие усы, закруглявшиеся возле уголков рта. Выразительные карие глаза. Он был шутником, балагуром и, как понял, подрастая, Коготь, большим любителем женщин.
Мать работала в аптеке фармацевтом. Она была худой и стройной, как тростиночка. Писала стихи и прекрасно играла на фортепиано. Всегда заботливая, внимательная, чуткая, она умела вызвать сына на откровенность, когда у него были какие-нибудь проблемы. Коготь боготворил свою мать, с ней он всегда был откровенным. Она помогала ему с математикой и русским языком. А отец дома бывал редко. Иногда спросит что-нибудь у сына, так, для порядка, пошутит и пойдет по своим делам.
Когда семья уже старалась выйти из дома, чтобы отправиться к железной дороге, которая находилась за лесом, в трех километрах от военного городка, отцу кто-то позвонил. Он снял трубку, выслушал сказанное, что-то тихо ответил и вернул трубку на рычаг аппарата.
– Кто это звонил, Николай? – спросила Лида у мужа.
– Да командиру части захотелось проверить боеготовность. Возможно, сегодня будут полеты. Езжайте без меня в столицу и повеселитесь там как следует. Лето, каникулы, пусть Вова отдохнет. Расскажете мне потом, сколько в Москве съели мороженого.
– Жаль, у нас и на прошлой неделе не получилось всей семьей съездить в Москву, – сказала Лидия.
– Ничего страшного в этом не вижу, погуляешь по столице с сыном. Сама понимаешь – служба. Ничего не попишешь, – Николай развел руки в стороны.
– Ладно, удачных тебе полетов, – пожелала Лида и повернулась к сыну: – Пойдем, Володя, а то опоздаем.
Они вышли из дома и зашагали по лесной тропинке. Но не прошли они и километра, как Володя споткнулся о камень и сильно подвернул ногу. Он попытался идти, прихрамывая, однако нога стала болеть еще сильнее.
– Дай-ка я посмотрю, что там у тебя, сынок. Сядь на траву, сними ботинок и носок, – сказала мать Володе.
Мальчик, расстроенный тем, что поездка в Москву срывалась, тяжело вздохнул, морщась от боли, опустился на траву и снял обувь. Мать внимательно осмотрела поврежденный голеностоп, который уже сильно напух.
– Никуда мы, Вова, сегодня не поедем, – вынесла она свой вердикт. – У тебя вывих. Ноге нужен покой и лед. Вставай, будешь опираться на меня, так и дойдем потихоньку до дома.
– Вот невезуха! – раздосадовано сказал мальчик. – Все пошло наперекосяк. Сначала папу вызвали на аэродром, а потом этот чертов камень…
– Молодой человек, прошу следить за речью. То, что ты, Вова, травмировался, не дает тебе никакого права употреблять не очень хорошие слова. Я же всегда тебя учу, что русский язык красивый, благозвучный. Вот и используй его возможности, а то так в следующий раз слово «чертов» ты заменишь на более низкое словцо. Ты понимаешь, о чем речь, – назидательно сказала Лидия.
Володя поднялся и, положив правую руку на плечо мамы, похромал по лесной дорожке. Обратный путь к дому показался им долгим. Они часто останавливались и отдыхали. Нога у Володи нестерпимо болела.
– Ничего, потерпи, сынок, придем домой, ляжешь на кровать, приложим к ноге лед, и тебе станет легче, – подбадривала мальчика Лидия.
Подойдя к дому, они обратили внимание на то, что входная дверь чуть приоткрыта.
– Может, Николая отпустили с аэродрома? – пожав плечами, предположила Лида.
Они с сыном вошли в прихожую, и тут справа, из спальни, послышались женские стоны и скрип кровати. Лида побледнела. Она посадила сына на потертый старый диван, тихо пошла к спальне, повернула ручку, ахнула и закричала:
– Это ты, Зина?! Ты – моя лучшая подруга и спишь в моей кровати в моем доме и с моим мужем!
Володе Когтю было около четырнадцати лет, и он все понял. Отца никто и никуда не вызывал. Он отправил жену и сына в столицу, чтобы разлечься с очередной любовницей.
Из спальни выбежала полуголая Зина. Не обращая внимания на подростка, она поспешно оделась и украдкой выскочила из дома.
Мать опустилась на корточки вдоль стены и зарыдала. Из спальни вышел отец. Он был в одних галифе.
– Лида, все это, конечно, ужасно, но не расстраивайся уж так. Я все объясню, – присев рядом с женой, сказал Николай.
– Я терпела все эти россказни о твоих бравых похождениях направо и налево, – повернув к мужу заплаканное лицо, как-то потерянно, не своим голосом сказала Лида, – а сейчас сама увидела, как ты привел в нашу супружескую кровать мою подругу. Как мне жить после этого? Ты не просто плюнул мне в душу, ты растоптал ее.
– Лида, не драматизируй события. Ну, иногда так бывает в жизни. Все успокоится, и мы будем жить долго и счастливо. Вот увидишь. Просто вышло недоразумение.
– Вот до чего ты дошел, Николай, называешь предательство недоразумением. А жить, возможно, ты и будешь счастливо, но только не я.
Володя с трудом сдержал порыв броситься к матери, обнять ее и успокоить. Отец что-то объяснял, размахивая руками, но она его не слушала. С того дня Лида стала замкнутой. Придя с работы, она подолгу лежала на кровати и смотрела в потолок.
Через два месяца Володя, возвращаясь из школы, заметил возле своего дома много людей. Среди них были и офицеры. «Что-то случилось», – кольнуло в груди мальчика, и он побежал, чувствуя беду. Когда он подбежал поближе, то увидел, как два офицера в небольшой пристройке к дому, служившей кладовой, вынимают из петли его мать.
«Мама!» – отчаянно закричал Володя, не веря в происходящее. Он растолкал сгрудившихся людей, пробираясь к пристройке. Мать вынесли и положили на траву. След от петли темным кровоподтеком врезался в хрупкую шею молодой женщины. Ее голова безвольно склонилась к левому плечу. Глаза потускнели и немного провалились.
Кто-то прошептал за спиной Володи: «Она не выдержала измены мужа. Сломалась». Спазм рыданий заглушил все голоса вокруг. Подросток упал на колени рядом с матерью и, положив голову ей на грудь, сотрясаясь всем телом, словно в конвульсиях, заплакал.
Позже Володя сидел возле ее гроба, не переставая гладить мамин лоб и волосы. Никого вокруг себя он не видел. Отец что-то говорил ему, но Володя не слышал его слов. А когда гроб с телом матери стали опускать в землю, мальчик потерял сознание. Он стал плохо спать, мало ел, но по-прежнему учился на «отлично», потому что так всегда хотела мама.
Однажды вечером, когда отец возвратился усталый с полетов, Володя сидел за столом в своей комнате и делал уроки, склонившись над тетрадкой.
– Как у тебя дела? – спросил отец и, подойдя к сыну, потрепал его по волосам.
И тут в душе подростка распрямилась невидимая пружина гнева. Он вскочил, сбросив руку отца.
– Как у меня дела?! – закричал он. – Ты хочешь это знать?! Или ты просто пришел отметиться перед встречей с очередной любовницей?!
– Замолчи! – грозно рявкнул летчик.
Но Володя проигнорировал предупреждение.
– Ты убил мою маму! Убил прямо у меня на глазах! А сейчас спрашиваешь, как у меня дела? Ты знаешь, как я ее любил, как мы с ней часами разговаривали… А теперь я совершенно один во всем мире. Вот такие мои дела! – закричал подросток. – Будь ты проклят со всеми своими любовницами!
Отец наотмашь ударил сына кулаком по лицу. Володя упал рядом с кроватью, ударившись затылком о железную ножку. Из носа брызнула кровь.
– Если и я тебе мешаю развлекаться, тогда ты и меня убей! – крикнул подросток.
Он бросился на отца с кулаками, но, получив сильный удар ладонью в ухо, рухнул на пол, потеряв сознание.
Через полгода, испытывая новый самолет, капитан Николай Коготь разбился, уведя горящий самолет в сторону от поселка. За этот подвиг он посмертно был награжден орденом Красного Знамени. Орден в память об отце был вручен Володе командиром части, в которой служил Николай Коготь, в школе на торжественной линейке.
Из родственников у Володи остался только дед по маминой линии, с которым мать обменивалась время от времени письмами. Спустя две недели после гибели отца вечером в дом Володи кто-то постучал.
– Кто там? – настороженно спросил подросток.
– Гость из Сибири. Открывай, внук, не ночевать же мне на улице.
Дед был худой и высокий, как и его дочь, мать Володи. Однако внешность Петра Устиновича Трофимова была обманчивой. Он был жилист, физически силен, несмотря на свои шестьдесят два года, и очень умен.
– Завтра, Володя, мы с тобой двинемся в обратный путь, – присев на диван, сообщил дед.
– А как же школа? Я же здесь учусь.
– Школа есть и у нас в поселке. Там и будешь учиться. Вдвоем нам с тобой будет веселей, скучать тебе не придется.
На следующий день Володя зашел с дедом на кладбище, положил цветы сначала на могилу матери, а в другом конце кладбища и на могилу отца.
Володя собрал свой нехитрый скарб, и внук с дедом отправились в Москву на железнодорожный вокзал.
Сибирский поселок Кузьмовка находился на берегу реки, по которой сплавляли лес. Дед Петр, как его называл Володя, был потомственным охотником и зарабатывал себе на жизнь, охотясь на норок и песцов.
Тайга стала второй школой для Володи. Дед часто брал его с собой. Однажды он поставил на камень старую консервную банку и, сняв с плеча карабин, сказал:
– Сейчас, друг мой, займемся стрельбой.
– Я же ни разу не стрелял из настоящего оружия, – неуверенно протянул подросток, взяв карабин в руки, – я только в тире пробовал.
– Сейчас мы это поправим. Ты же мужик и должен уметь стрелять, чтобы защитить свой дом, семью. Попробуй-ка хорошенько прицелиться и плавно нажать на курок.
Володя повернулся к деду и случайно выстрелил. Петр Устинович едва успел присесть. Пробитую шапку словно ветром сорвало с головы.
– Вот это да, родной внук чуть не лишил деда жизни. Тогда бы ты и вовсе круглым сиротой остался.
– Это случайно вышло, я не хотел, – испуганно оправдывался подросток.
– Вот тебе первый урок. Нужно любить оружие, обращаться с ним бережно и осторожно, – наставлял дед, – а о прострелянной шапке никому не говори. Ерунда. Всякое бывает.
Дед Петр научил Володю метко стрелять, выслеживать зверя, преследовать раненую добычу. Он обучал его премудростям охоты, тем знаниям, которые передавались только от отца к сыну по наследству. «Тайга – это открытая книга для того, кто умеет ее читать. Смотри и слушай, все необычное подмечай и делай выводы. Иногда сломанная ветка может рассказать опытному человеку очень многое», – наставлял внука Петр Устинович.
Когда Володя выследил и застрелил лося, дед сказал, потрепав ладонью внука по взъерошенным волосам: «Вот теперь ты настоящий охотник». Это была высшая похвала из уст деда Петра.
По вечерам дед и внук играли в шахматы. Петр Устинович был чемпионом района по этой древней игре и любил в свободное время сыграть несколько партий. Иногда к ним присоединялись друзья Петра Устиновича – местный фельдшер Карасев и охотник Михалыч, как называл его дед. И тогда шахматные сражения могли проходить до утра. Дед Петр гордился, что его внук Володя всех обыгрывает. «Способный у тебя внук», – проиграв партию Володе, качал головой Михалыч. «Так ведь было в кого пойти», – ударяя себя в грудь кулаком, смеялся Устинович.
Окончив школу с отличием, Володя поехал в Москву поступать в военное артиллерийское училище. «Нелегкий ты хлеб себе выбрал, внук, – перед расставанием сказал Петр Устинович. – Чует мое сердце, что придется тебе повоевать. Но ты упорный, умеешь терпеть и ждать, а на войне это важно. Учись как следует и не забывай писать деду». У бывалого, закаленного охотника потекла по щеке слеза.
Как сына погибшего при исполнении служебного долга офицера, награжденного орденом, Володю без проблем приняли в военное училище. Началась армейская жизнь.
Воспоминания о матери и о своей судьбе не отпускали майора до утра. Когда начало светать, он вскипятил воду и побрился. Затем он сел завтракать, и тут на кухню вошла Варя. На ней было нарядное нежно-синее платье. Когда Коготь уезжал куда-нибудь, она всегда надевала его, чтобы проводить мужа. И он возвращался, несмотря на тысячи опасностей, подстерегающих его. «Он вернется. Обязательно вернется живым и здоровым», – как заклинание повторяла Варя про себя, присев за стол напротив мужа.
– Ты сегодня не спал, – едва взглянув на супруга, сказала она.
– Откуда ты знаешь? Я, кажется, очень тихо встал. По-моему, я не разбудил тебя, Варя.
– Нет, не разбудил. Просто ты забываешь, что я врач и знаю некоторые вещи о физиологии человека, которые мне могут немало подсказать.
– Интересно, как-нибудь просветишь меня на досуге. Ты надела мое любимое платье. Оно так идет тебе.
– Мне оно тоже нравится, – улыбнулась Варя и подумала: «Потому что оно уже стало нашим талисманом, приносящим тебе удачу, мой любимый».
– Присоединяйся, – показав на стол с едой, сказал Коготь.
– С удовольствием. – Она налила себе чаю, потянулась за хлебом. – По-моему, ты не скучал сегодня ночью. Бутылка водки куда-то исчезла.