Страница:
Располагался Кабинет, судя по всему, в северном корпусе, занимая пространство бывших покоев барона Сергея Григорьевича, то есть на месте современных залов Гюбера Робера, Арабесковой гостиной и Минерального кабинета.
Фрагмент лепного убранства Большого зала
Спустя две недели швейцарцы предприняли попытку ознакомиться с законодательной деятельностью «Северной Минервы». Накануне визита в Комиссию они обедали у Строгонова, договариваясь, видимо, о деталях. На этот раз граф удивил их игрой на маленьком стеклянном клавесине, привезенном неким англичанином из Парижа. Наконец, 21 июля в сопровождении Жана Антуана, библиотекаря (секретаря) графа Строгонова, путешественники отправились на заседание Комиссии, но их не допустили в зал по соображениям безопасности – в зале на этот раз присутствовала сама императрица.
Путешествие Александра Сергеевича в Европу сторицей оправдало затраченные средства. Кабинет (музей) в Строгоновском доме был создан, по крайней мере, к концу 1760-х годов. Он характеризует своего единственного владельца на тот момент любителем курьезов, и эта репутация как будто подтверждается унаследованным Александром от отца интересом к авантюристам. Но два путешествия лучше одного, и лишь следующая поездка повлияла на создание интерьеров того дома, который мы знаем. (Добавлю к теории путешествий: следует посещать страну дважды, чтобы во второй раз увидеть пропущенное ранее.)
Глава 7
Глава 8
Фрагмент лепного убранства Большого зала
Спустя две недели швейцарцы предприняли попытку ознакомиться с законодательной деятельностью «Северной Минервы». Накануне визита в Комиссию они обедали у Строгонова, договариваясь, видимо, о деталях. На этот раз граф удивил их игрой на маленьком стеклянном клавесине, привезенном неким англичанином из Парижа. Наконец, 21 июля в сопровождении Жана Антуана, библиотекаря (секретаря) графа Строгонова, путешественники отправились на заседание Комиссии, но их не допустили в зал по соображениям безопасности – в зале на этот раз присутствовала сама императрица.
Путешествие Александра Сергеевича в Европу сторицей оправдало затраченные средства. Кабинет (музей) в Строгоновском доме был создан, по крайней мере, к концу 1760-х годов. Он характеризует своего единственного владельца на тот момент любителем курьезов, и эта репутация как будто подтверждается унаследованным Александром от отца интересом к авантюристам. Но два путешествия лучше одного, и лишь следующая поездка повлияла на создание интерьеров того дома, который мы знаем. (Добавлю к теории путешествий: следует посещать страну дважды, чтобы во второй раз увидеть пропущенное ранее.)
Глава 7
Второе паломничество в Париж
Граф Александр Сергеевич Строгонов успешно провел гранд-тур в 1750-е годы. Однако в последующие годы он остро ощутил необходимость новых путешествий для дальнейшего саморазвития. Он снова отправился за границу при первой представившейся возможности, а именно в 1771 году, хотя повод для поездки оказался не самым приятным.
Из ответных писем графини Анны Михайловны Строгоновой П.В. Бакунину меньшому мы знаем, что в 1764 году она решила расширить некий дом в Санкт-Петербурге. Едва ли при жизни отца она распоряжалась отцовским жилищем, которое, к тому же, и так было чрезмерно большим для М.Л. Воронцова – человека со средствами, но не столь значительными, как у Строгоновых. Поэтому, скорее всего, речь идет о доме графа Александра Сергеевича на Невском проспекте, его она с полным правом считала собственным.
Перед отъездом за границу с отцом графиня Анна Михайловна пригласила французского архитектора Жана-Батиста Валлен-Деламота, недавно появившегося на берегах Невы, составить некий проект. Можно предположить, что она хотела создать большой восточный корпус ансамбля, возведение которого представляется логическим шагом в развитии Строгоновского дома. Дошло ли дело до чертежей, не ясно, хотя два не реализованных плана восточного корпуса 1750-х годов нам известны. Один консервировал ситуацию, сохраняя полукруг стены во дворе, другой превращал восточный корпус в многоугольное сооружение.
Ее муж, Строгонов, как мы видели, наоборот, желал сдать в аренду дом, казавшийся ему слишком большим, и нанять для собственного проживания меньшие апартаменты. Такая полярность мнений стала новой причиной для семейных споров. Ранее смерть императрицы Елизаветы Петровны, краткое царствование Петра III и «революция», произведенная его супругой, будущей императрицей Екатериной Великой, поменяли ситуацию при российском дворе. Граф A.C. Строгонов, поссорившись с Воронцовыми в результате принятия в «романовском конфликте» женской стороны, в середине 1760-х годов затеял длительный бракоразводный процесс с Анной Михайловной и у него уже тем более отпала потребность в новых залах. Не поехав в Москву, он занялся устройством загородных усадеб близ Петербурга.
Дом Строгонова на Петергофской дороге был построен в 1765 году. Он находился неподалеку от первых Нарвских ворот, перенесенных в последующие годы на свое нынешнее место, то есть южнее. Небольшое восьмиугольное в плане здание имело бельведер, позволявший наблюдать близлежащий Финский залив Балтийского моря. Территорию регулярного французского парка окружал ров и двойная изгородь, а вход в него с запада и востока «охраняли» кордегардии в виде пропилей. С юга и севера симметрично им стояли одноэтажные павильоны. Главное здание усадьбы словно парило над парком, ибо возвышалось на особом плато, поддерживаемом каменной стенкой. Попасть на парадный двор можно было только по центральной аллее, поскольку там боскеты, вторившие квадрату внутреннего пространства, словно расступались, пропуская гостей. Автором оригинальной постройки раннего классицизма мог быть французский архитектор Валлен-Деламот, которому, как уже упоминалось, возможно, предлагались работы в качестве архитектора городского дома владельца.
Один из планов первого этажа предполагал консервацию того плана строгоновского дворца, который отсылал к венскому шедевру Фишера фон Эрлаха
Цокольный этаж здания был обработан рустом, второй и третий оформляли пилястры, неглубокие филенки и цветочные гирлянды – такие, как на Эрмитаже императрицы, возведенном французом в те же годы. Над скругленными углами квадратной в плане постройки стояли декоративные композиции, а на совершенно необычном ступенчатом аттике сидел мандарин под зонтиком, как на китайском павильоне в Люневилле (Франция) или на Чайном доме в Сан-Суси. Следует заметить, что хотя «китайщина» в творениях Деламота – не столь частый «гость», как у Антонио Ринальди, она все же присутствовала в его творчестве. В середине 1760-х Деламот создал два Китайских кабинета в Большом Петергофском дворце.
Интерьеры дома, который неоднократно перестраивался, не сохранились. В одном из строгоновских альбомов я обнаружил лист с надписью на обороте «Альковъ ординарной е[го] s[иятельства г[рафа] а с с[трогонова]». Чертеж показывает очень небольшое помещение (пять аршин длина, столько же высота, а ширина – четыре; аршин, напомню, равен 71 сантиметру) с отделкой в духе Людовика XVI, чертеж можно связать с именем Деламота. К сожалению, трудно сделать окончательный вывод, ибо памятники того стиля почти не дошли до нас. Кроме того, российские собрания не располагают достаточно большим числом чертежей 1750–1760-х годов. Не исключено, что перед нами проект для Строгоновского дома на Невском проспекте, но все же скорее лист показывает интерьер загородного особняка Александра Сергеевича.
Вид Приморской дачи графа A.C. Строгонова. Гравюра П. Штелина
История Строгоновского сада на Большой Невке, то есть в противоположной, северной, стороне Петербурга, в известной степени напоминает биографию дома у Полицейского моста. Первый участок у впадения Черной речки в Большую Невку Сергей Григорьевич приобрел в 1743 году. В 1771 году был приобретен последний участок. То была мыза Мандурова, получившая свое название от финской деревни Мантарова. Трудное для русского уха название трансформировалось и распространилось на весь парк. Не позднее 1754 года барон Сергей Григорьевич обладал домом о «двух этажах с людскими покоями, анбарами, конюшнею, со всем деревянным строением и огородом с разными фруктами». Этот (или другой) дом, возведенный на месте прежнего (или на новом месте), изобразил в 1790 году Жан Балтазар де Траверсе. Оригинальное здание напоминает своим обликом Катальную горку в Ораниенбауме, возведенную Антонио Ринальди в 1762–1774 годах, что, наряду с имеющимся планом, зная о приверженности зодчих одним и тем же стилистическим приемам, позволяет датировать постройку Строгоновых примерно серединой 1760-х годов.
Дом имел нижний каменный этаж, там архитектор разместил парадные комнаты. Их расположение показывает, что гости ожидались главным образом со стороны реки. Через три двери попадали в обширную Приемную, миновав которую и повернув налево можно было оказаться сразу в Столовой. В той же части дома располагались Круглый зал и Гостиная, где в алькове помещался диван, а в правой части находились Биллиардная с овальным потолком, напоминавшим Штукатурный покой в Китайском дворце, и Буфет. Между ними располагался вестибюль с лестницей, ведущей на второй, деревянный этаж.
Небольшие размеры проектируемого помещения позволяют предполагать, что здесь представлен вид зала в доме Александра Сергеевича на Петергофской дороге. Возможно, Ж.-Б. Деламот был автором этого листа
Завершалась постройка восьмиугольным бельведером, откуда, как и из здания на Петергофской дороге, был виден залив. Таким образом, в 1760-е годы граф A.C. Строгонов обзавелся двумя модными дачами. Если мои предположения верны, то для их создания он пригласил француза Жан-Батиста Валлен-Деламота и итальянца Антонио Ринальди. Каждый из них мог поучаствовать и в реконструкции главного невского дома, но это предположение исходит только из логики превращения этих зодчих в придворных мастеров Строгонова, связанных более или прочно с семьей на протяжении известного времени. Но таких сведений нет, да и сам факт строительства ими дач окончательно не доказан.
Развода с А.М. Воронцовой Строгонов не дождался – она внезапно умерла в 1769 году. Этому событию предшествовала трагическая коллизия. В графиню Строгонову влюбился граф Н.И. Панин, забросивший службу в Коллегии иностранных дел. Узнав об этом, Александр Сергеевич, который увлекся княжной Екатериной Петровной Трубецкой, надеялся, что это ускорит решение его дела. Однако Панин, устав ждать развода Строгоновых, стал вздыхать о графин А.П. Шереметевой, которую из мести отравила тезка Анна Михайловна, но и сама не избежала той же участи. Во втором преступлении молва устами французского посла Корберона обвинила князя Петра Трубецкого. Женившись на его дочери Екатерине в том же 1769 году граф Строгонов вскоре вновь поехал в Париж, где провел 1771–1779 годы.
Это путешествие – затянувшийся на целых восемь лет медовый месяц – серьезным образом продвинуло дело создания Кабинета, как именовали тогда частный музей владельца.
Именно из Франции прибыло множество вещей, ставших непременным атрибутом невского дома. Над ним как будто довлело некое проклятие: почти беспрерывно целое столетие после его создания владелец, будь то мужчина или женщина, не имел спутника жизни.
Вид выборгской дачи графа A.C. Строгонова до перестройки ее А.Н. Воронихиным. Лист из альбома «Voyage pittoresque» (Путешествующий по России живописец), исполненного Жаном Балтазаром де ла Траверсе для графа П.А. Строгонова, насчитывавшего около 400 листов и разрозненного впоследствии
Графиня Екатерина Петровна была «характера высокого и отменно любезная. Беседа ее имела что-то особо заманчивое, она была одарена многими прелестями природы, умна, мила, приятна. Любила театр, искусство, поэзию, художество»[19]. Таким образом разделяла (или делала вид) интересы мужа. Тем не менее после возвращения из Франции союз распался, причем второго развода Строгонов не затевал. Первый был слишком тягостным. Не исключено, что потеря Анны Михайловны, официального разрыва с которой граф долгое время желал, оставила настолько глубокий след в его душе, что он дал обет построить храм, возведение которого символически, посредством изображения храма на потолочном плафоне в доме-дворце, когда-то завещал ему отец. Так можно интерпретировать последующие события его жизни.
Итак, Париж 1770-х – временное пристанище российского коллекционера, который поселился на rue Richelie близ Национальной библиотеки. Минуло двадцать лет с момента первого приезда Александра Сергеевича во французскую столицу, но там по-прежнему «день мешался с ночью». Это выражение принадлежит писателю, автору «Недоросля», Д.И. Фонвизину, который в ужасе писал родственникам: «День делают ночью, а ночь днем. Игра и прекрасный пол занимают каждую минуту. Кто не подвергается всякую минуту опасности потерять свое имение и здоровье, тот называется здесь философом»[20].
Философом называли, вероятно, и графа Строгонова, который успевал участвовать в делах общества «вольных каменщиков» и добился там такого авторитета, что в 1773 году участвовал в реформировании французского масонства, а позже даже принял в одну из лож, под названием «Девять муз» Вольтера. Членами той ложи состояли многие выдающиеся художники, музыканты и литераторы – Парни, Делиль, Грез, Верне, Гудон. Там же во Франции Александр Сергеевич купил два десятка картин, преимущественно голландской и фламандской школ, «Амура-Гарпократа» Фальконе, «гробницу Гомера» (заочно) и попросил скульптора Ж.-П.-А. Тассара придать черты императрицы Екатерины II статуе Минервы, той, что граф нашел в его мастерской и немедленно купил.
Мраморная Минерва Тассара сохранилась
И холсты, и все прочие художественные покупки сыграли большую роль в формировании внутреннего мира графа Александра Сергеевича. Они были связаны с конкретными замыслами, воплощение которых не заставило себя долго ждать. Пожалуй, особенно интересной была скульптура Амура. Она представляет крылатого мальчика, пытающегося левой рукой достать стрелу из колчана. Приложив палец правой руки к губам, он как будто бы наблюдает за тем, чтобы шум не мешал его «охоте». Тем менее, чего или кого именно он опасается, остается загадочным. Возможны несколько интерпретаций жеста Амура.
В древнем Египте бог Хор изображался как ребенок сходным образом, он просто сосал свой палец. Его греческий «эквивалент» Гарпократ, изображаемый в той же позе, превратился в божество молчания и тайны. В начале XVII века жест получил новую трактовку Скрытный мальчик стал богом любви, апеллирующим к благоразумию в вопросе выбора сердечной привязанности. Любая из этих интерпретаций в сущности применима к Купидону Фальконе. Но юный бог любви может рассматриваться и ищущим жертву среди своих зрителей. В этом смысле предостережение может трактоваться как призыв к созерцанию вероятнее, нежели к молчанию. Далее мы увидим какой интерпретации придерживался Строгонов.
Г. Робер запечатлел факт совместного со Строгоновым паломничества на могилу Абеляра и Элоизы в Параклете
Именно в парижский период Александр Сергеевич познакомился с «живописцем руин» Гюбером Робером, тот на одной из картин изобразил A.C. Строгонова и себя при осмотре могилы Абеляра и Элоизы. Эту картину ждала необыкновенная, драматическая история в России (о ней будет рассказано в IV части книги). В тот момент она стала собственностью графа, как и те шесть, что были заказаны в 1773 году для особого зала петербургского дома. На одном из холстов представлен собор Св. Петра в Риме, который «возбудил ревность» Строгонова, пожелавшего построить нечто подобное в Петербурге. Сорок лет спустя близ его дома появится храм, который отдалено напоминает римский образец.
Жизнь Александра Сергеевича сложилась таким образом, что накануне своего 40-летия он испытал потребность в храме, идея возвести который заключалась в плафоне-завещании Большого зала его апартаментов. В этот решающий момент мирского бытия он оказался, наконец, под покровительством Минервы, количество ее изображений в доме на Невском проспекте увеличилось. Назову наиболее важные. К богине, написанной кистью Валериани, прибавилась Минерва Тассара, а также Минерва на картине Солимены «Аллегория правления». Две последние он привез после второго большого путешествия в Европу, о котором мы очень мало знаем. Однако без сомнения именно оно привело к окончательному комплектованию Кабинета (музея) и становлению феномена Строгоновского дома.
Из ответных писем графини Анны Михайловны Строгоновой П.В. Бакунину меньшому мы знаем, что в 1764 году она решила расширить некий дом в Санкт-Петербурге. Едва ли при жизни отца она распоряжалась отцовским жилищем, которое, к тому же, и так было чрезмерно большим для М.Л. Воронцова – человека со средствами, но не столь значительными, как у Строгоновых. Поэтому, скорее всего, речь идет о доме графа Александра Сергеевича на Невском проспекте, его она с полным правом считала собственным.
Перед отъездом за границу с отцом графиня Анна Михайловна пригласила французского архитектора Жана-Батиста Валлен-Деламота, недавно появившегося на берегах Невы, составить некий проект. Можно предположить, что она хотела создать большой восточный корпус ансамбля, возведение которого представляется логическим шагом в развитии Строгоновского дома. Дошло ли дело до чертежей, не ясно, хотя два не реализованных плана восточного корпуса 1750-х годов нам известны. Один консервировал ситуацию, сохраняя полукруг стены во дворе, другой превращал восточный корпус в многоугольное сооружение.
Ее муж, Строгонов, как мы видели, наоборот, желал сдать в аренду дом, казавшийся ему слишком большим, и нанять для собственного проживания меньшие апартаменты. Такая полярность мнений стала новой причиной для семейных споров. Ранее смерть императрицы Елизаветы Петровны, краткое царствование Петра III и «революция», произведенная его супругой, будущей императрицей Екатериной Великой, поменяли ситуацию при российском дворе. Граф A.C. Строгонов, поссорившись с Воронцовыми в результате принятия в «романовском конфликте» женской стороны, в середине 1760-х годов затеял длительный бракоразводный процесс с Анной Михайловной и у него уже тем более отпала потребность в новых залах. Не поехав в Москву, он занялся устройством загородных усадеб близ Петербурга.
Дом Строгонова на Петергофской дороге был построен в 1765 году. Он находился неподалеку от первых Нарвских ворот, перенесенных в последующие годы на свое нынешнее место, то есть южнее. Небольшое восьмиугольное в плане здание имело бельведер, позволявший наблюдать близлежащий Финский залив Балтийского моря. Территорию регулярного французского парка окружал ров и двойная изгородь, а вход в него с запада и востока «охраняли» кордегардии в виде пропилей. С юга и севера симметрично им стояли одноэтажные павильоны. Главное здание усадьбы словно парило над парком, ибо возвышалось на особом плато, поддерживаемом каменной стенкой. Попасть на парадный двор можно было только по центральной аллее, поскольку там боскеты, вторившие квадрату внутреннего пространства, словно расступались, пропуская гостей. Автором оригинальной постройки раннего классицизма мог быть французский архитектор Валлен-Деламот, которому, как уже упоминалось, возможно, предлагались работы в качестве архитектора городского дома владельца.
Один из планов первого этажа предполагал консервацию того плана строгоновского дворца, который отсылал к венскому шедевру Фишера фон Эрлаха
Цокольный этаж здания был обработан рустом, второй и третий оформляли пилястры, неглубокие филенки и цветочные гирлянды – такие, как на Эрмитаже императрицы, возведенном французом в те же годы. Над скругленными углами квадратной в плане постройки стояли декоративные композиции, а на совершенно необычном ступенчатом аттике сидел мандарин под зонтиком, как на китайском павильоне в Люневилле (Франция) или на Чайном доме в Сан-Суси. Следует заметить, что хотя «китайщина» в творениях Деламота – не столь частый «гость», как у Антонио Ринальди, она все же присутствовала в его творчестве. В середине 1760-х Деламот создал два Китайских кабинета в Большом Петергофском дворце.
Интерьеры дома, который неоднократно перестраивался, не сохранились. В одном из строгоновских альбомов я обнаружил лист с надписью на обороте «Альковъ ординарной е[го] s[иятельства г[рафа] а с с[трогонова]». Чертеж показывает очень небольшое помещение (пять аршин длина, столько же высота, а ширина – четыре; аршин, напомню, равен 71 сантиметру) с отделкой в духе Людовика XVI, чертеж можно связать с именем Деламота. К сожалению, трудно сделать окончательный вывод, ибо памятники того стиля почти не дошли до нас. Кроме того, российские собрания не располагают достаточно большим числом чертежей 1750–1760-х годов. Не исключено, что перед нами проект для Строгоновского дома на Невском проспекте, но все же скорее лист показывает интерьер загородного особняка Александра Сергеевича.
Вид Приморской дачи графа A.C. Строгонова. Гравюра П. Штелина
История Строгоновского сада на Большой Невке, то есть в противоположной, северной, стороне Петербурга, в известной степени напоминает биографию дома у Полицейского моста. Первый участок у впадения Черной речки в Большую Невку Сергей Григорьевич приобрел в 1743 году. В 1771 году был приобретен последний участок. То была мыза Мандурова, получившая свое название от финской деревни Мантарова. Трудное для русского уха название трансформировалось и распространилось на весь парк. Не позднее 1754 года барон Сергей Григорьевич обладал домом о «двух этажах с людскими покоями, анбарами, конюшнею, со всем деревянным строением и огородом с разными фруктами». Этот (или другой) дом, возведенный на месте прежнего (или на новом месте), изобразил в 1790 году Жан Балтазар де Траверсе. Оригинальное здание напоминает своим обликом Катальную горку в Ораниенбауме, возведенную Антонио Ринальди в 1762–1774 годах, что, наряду с имеющимся планом, зная о приверженности зодчих одним и тем же стилистическим приемам, позволяет датировать постройку Строгоновых примерно серединой 1760-х годов.
Дом имел нижний каменный этаж, там архитектор разместил парадные комнаты. Их расположение показывает, что гости ожидались главным образом со стороны реки. Через три двери попадали в обширную Приемную, миновав которую и повернув налево можно было оказаться сразу в Столовой. В той же части дома располагались Круглый зал и Гостиная, где в алькове помещался диван, а в правой части находились Биллиардная с овальным потолком, напоминавшим Штукатурный покой в Китайском дворце, и Буфет. Между ними располагался вестибюль с лестницей, ведущей на второй, деревянный этаж.
Небольшие размеры проектируемого помещения позволяют предполагать, что здесь представлен вид зала в доме Александра Сергеевича на Петергофской дороге. Возможно, Ж.-Б. Деламот был автором этого листа
Завершалась постройка восьмиугольным бельведером, откуда, как и из здания на Петергофской дороге, был виден залив. Таким образом, в 1760-е годы граф A.C. Строгонов обзавелся двумя модными дачами. Если мои предположения верны, то для их создания он пригласил француза Жан-Батиста Валлен-Деламота и итальянца Антонио Ринальди. Каждый из них мог поучаствовать и в реконструкции главного невского дома, но это предположение исходит только из логики превращения этих зодчих в придворных мастеров Строгонова, связанных более или прочно с семьей на протяжении известного времени. Но таких сведений нет, да и сам факт строительства ими дач окончательно не доказан.
Развода с А.М. Воронцовой Строгонов не дождался – она внезапно умерла в 1769 году. Этому событию предшествовала трагическая коллизия. В графиню Строгонову влюбился граф Н.И. Панин, забросивший службу в Коллегии иностранных дел. Узнав об этом, Александр Сергеевич, который увлекся княжной Екатериной Петровной Трубецкой, надеялся, что это ускорит решение его дела. Однако Панин, устав ждать развода Строгоновых, стал вздыхать о графин А.П. Шереметевой, которую из мести отравила тезка Анна Михайловна, но и сама не избежала той же участи. Во втором преступлении молва устами французского посла Корберона обвинила князя Петра Трубецкого. Женившись на его дочери Екатерине в том же 1769 году граф Строгонов вскоре вновь поехал в Париж, где провел 1771–1779 годы.
Это путешествие – затянувшийся на целых восемь лет медовый месяц – серьезным образом продвинуло дело создания Кабинета, как именовали тогда частный музей владельца.
Именно из Франции прибыло множество вещей, ставших непременным атрибутом невского дома. Над ним как будто довлело некое проклятие: почти беспрерывно целое столетие после его создания владелец, будь то мужчина или женщина, не имел спутника жизни.
Вид выборгской дачи графа A.C. Строгонова до перестройки ее А.Н. Воронихиным. Лист из альбома «Voyage pittoresque» (Путешествующий по России живописец), исполненного Жаном Балтазаром де ла Траверсе для графа П.А. Строгонова, насчитывавшего около 400 листов и разрозненного впоследствии
Графиня Екатерина Петровна была «характера высокого и отменно любезная. Беседа ее имела что-то особо заманчивое, она была одарена многими прелестями природы, умна, мила, приятна. Любила театр, искусство, поэзию, художество»[19]. Таким образом разделяла (или делала вид) интересы мужа. Тем не менее после возвращения из Франции союз распался, причем второго развода Строгонов не затевал. Первый был слишком тягостным. Не исключено, что потеря Анны Михайловны, официального разрыва с которой граф долгое время желал, оставила настолько глубокий след в его душе, что он дал обет построить храм, возведение которого символически, посредством изображения храма на потолочном плафоне в доме-дворце, когда-то завещал ему отец. Так можно интерпретировать последующие события его жизни.
Итак, Париж 1770-х – временное пристанище российского коллекционера, который поселился на rue Richelie близ Национальной библиотеки. Минуло двадцать лет с момента первого приезда Александра Сергеевича во французскую столицу, но там по-прежнему «день мешался с ночью». Это выражение принадлежит писателю, автору «Недоросля», Д.И. Фонвизину, который в ужасе писал родственникам: «День делают ночью, а ночь днем. Игра и прекрасный пол занимают каждую минуту. Кто не подвергается всякую минуту опасности потерять свое имение и здоровье, тот называется здесь философом»[20].
Философом называли, вероятно, и графа Строгонова, который успевал участвовать в делах общества «вольных каменщиков» и добился там такого авторитета, что в 1773 году участвовал в реформировании французского масонства, а позже даже принял в одну из лож, под названием «Девять муз» Вольтера. Членами той ложи состояли многие выдающиеся художники, музыканты и литераторы – Парни, Делиль, Грез, Верне, Гудон. Там же во Франции Александр Сергеевич купил два десятка картин, преимущественно голландской и фламандской школ, «Амура-Гарпократа» Фальконе, «гробницу Гомера» (заочно) и попросил скульптора Ж.-П.-А. Тассара придать черты императрицы Екатерины II статуе Минервы, той, что граф нашел в его мастерской и немедленно купил.
Мраморная Минерва Тассара сохранилась
И холсты, и все прочие художественные покупки сыграли большую роль в формировании внутреннего мира графа Александра Сергеевича. Они были связаны с конкретными замыслами, воплощение которых не заставило себя долго ждать. Пожалуй, особенно интересной была скульптура Амура. Она представляет крылатого мальчика, пытающегося левой рукой достать стрелу из колчана. Приложив палец правой руки к губам, он как будто бы наблюдает за тем, чтобы шум не мешал его «охоте». Тем менее, чего или кого именно он опасается, остается загадочным. Возможны несколько интерпретаций жеста Амура.
В древнем Египте бог Хор изображался как ребенок сходным образом, он просто сосал свой палец. Его греческий «эквивалент» Гарпократ, изображаемый в той же позе, превратился в божество молчания и тайны. В начале XVII века жест получил новую трактовку Скрытный мальчик стал богом любви, апеллирующим к благоразумию в вопросе выбора сердечной привязанности. Любая из этих интерпретаций в сущности применима к Купидону Фальконе. Но юный бог любви может рассматриваться и ищущим жертву среди своих зрителей. В этом смысле предостережение может трактоваться как призыв к созерцанию вероятнее, нежели к молчанию. Далее мы увидим какой интерпретации придерживался Строгонов.
Г. Робер запечатлел факт совместного со Строгоновым паломничества на могилу Абеляра и Элоизы в Параклете
Именно в парижский период Александр Сергеевич познакомился с «живописцем руин» Гюбером Робером, тот на одной из картин изобразил A.C. Строгонова и себя при осмотре могилы Абеляра и Элоизы. Эту картину ждала необыкновенная, драматическая история в России (о ней будет рассказано в IV части книги). В тот момент она стала собственностью графа, как и те шесть, что были заказаны в 1773 году для особого зала петербургского дома. На одном из холстов представлен собор Св. Петра в Риме, который «возбудил ревность» Строгонова, пожелавшего построить нечто подобное в Петербурге. Сорок лет спустя близ его дома появится храм, который отдалено напоминает римский образец.
Жизнь Александра Сергеевича сложилась таким образом, что накануне своего 40-летия он испытал потребность в храме, идея возвести который заключалась в плафоне-завещании Большого зала его апартаментов. В этот решающий момент мирского бытия он оказался, наконец, под покровительством Минервы, количество ее изображений в доме на Невском проспекте увеличилось. Назову наиболее важные. К богине, написанной кистью Валериани, прибавилась Минерва Тассара, а также Минерва на картине Солимены «Аллегория правления». Две последние он привез после второго большого путешествия в Европу, о котором мы очень мало знаем. Однако без сомнения именно оно привело к окончательному комплектованию Кабинета (музея) и становлению феномена Строгоновского дома.
Глава 8
Любитель искусств
Со временем известие о Строгонове и его доме распространилось по Европе и по Петербургу. Граф Александр Сергеевич даже стал прославляться как покровитель искусств. Пожалуй, своего апогея его слава достигла к 1791 году, когда Гавриил Державин написал знаменитую кантату «Песнь дому, любящему науки, или любителю художеств», положенную на ноты Дмитрием Бортнянским. Рефреном там звучали такие слова:
Этапы совершенствования дома графа Александра Сергеевича, в котором Кабинет (музей) занимал самое важное место, мы узнаем прежде всего из уст иностранных гостей. Заметки французского графа Фортиа де Пиля в начале 1790-х, голландца И. Меермана и польского короля Станислава Августа Понятовского в конце того же десятилетия, а также Генриха Реймерса в 1805 году и 1809 годах позволяют, хоть и весьма схематично, воссоздать облик дома.
Де Пиль посетил дом Строгоновых на Невском летом 1791 года. Этот визит особенно драгоценен для нас, ибо вояжер оставил подробные указания о том, что и в какой последовательности показывалось любопытствующим в уже новом, устроенном Андреем Воронихиным Кабинете графа. Поднявшись по Парадной лестнице на второй этаж, гости попадали в Биллиардную. Чаще употребляемое в настоящее время название «Старая передняя» указывает на другую (и может быть более раннюю) функцию этого зала.
Единственный обмерный план второго, парадного этажа невского дома, был сделан в мастерской А.Н. Воронихина между 1796 и 1811 гг. Показывает момент после завершения создания Кабинета (музея) и самое начало длительного периода формирования южного корпуса
Название это пустил в оборот Александр Бенуа, вероятно, со слов дворецкого, сопровождавшего по дому знаменитого художника, критика и знатока искусств в самом начале XX столетия. Здесь до настоящего времени находятся барельефы с играющими путти – фрагменты переделанного впоследствии интерьера времен Воронихина.
В следующем зале гостям первыми показывали те самые картины Гюбера Робера, что были одним из самых важных парижских приобретений их владельца. Собор Св. Петра, изображенный на одном из холстов, отсылал к Большому залу, соединяя тематически оба зала в единое целое.
Рядом с картинами стояли четыре, по числу главных полотен Робера, скульптурных бюста. Они были исполнены из мрамора Гудоном и представляли славных деятелей Просвещения – Вольтера, Дидро, Д’Аламбера и Эйлера. По крайней мере, с первыми двумя из знаменитостей Строгонов познакомился в Париже.
Далее Пиль называет Минеральный кабинет, и потому я вынужден миновать два загадочных зала (на месте нынешней Арабесковой галереи), сведений о ранней отделке которых не приводит ни один из посетителей. Лишь И. Меерман, получивший разрешение графа увидеть его сокровища в декабре 1797 года, говорит о небольшой ротонде с колоннами, выполненными из белого топаза. Впоследствии это произведение возможно стояло на столе в Картинной галерее.
В северо-восточном углу здания располагался Минеральный кабинет. Для его создания Воронихин, возможно зная о старых планах Растрелли, соединил между собой не только два скромных зала 1740-х годов, но и добавил к ним прежние спальни третьего этажа. Четыре оси вместо пяти – единственная погрешность против задуманного предшественником «флигеля». Полученное пространство стало вполне пригодным для двухъярусного храма с хорами, но оно отошло минералам. Собственно, можно было бы поступить проще и сделать интерьер в одном уровне, как и предлагал Строгонову Ф.И. Демерцов. Воронихин, используя свой парижский опыт, выбрал сложный, более вместительный вариант.
Фактов о жизни А.Н. Воронихина (1760–1814) сохранилось крайне мало. Допустимо предположить, что он состоял при юном графе П.А. Строгонове в качестве «придворного живописца и летописца», подобно М.И. Печеневу, мастеру «малого двора A.C. Сторогонова». В отличие от своего предшественника Воронихин проявил архитекторские способности, которые были развиты Ж. Роммом и каким-то малоизвестным парижским зодчим в период 1786–1790-х годов, когда бывший крепостной стал уже свободным. Последующие четверть века он беззаветно работал для своих покровителей, оставив свой след и как мастер императора Александра I (Горный институт и другие постройки), и как архитектор вдовствующей императрицы Марии Федоровны (г. Павловск).
Эта картина Робера, возможно, имела исключительное значение в мыслительном процессе графа Строгонова
В уютном и одновременно грандиозном интерьере использована архитектурно-декоративная система, применяемая, как правило, при сооружении зданий, посвященных Богу. Действительно, в первый момент можно подумать, что попадаешь в церковь – все на месте: двенадцать, по числу апостолов, колонн, паруса, хоры, свод. Но всмотревшись внимательно, замечаешь иные детали и смысл интерьера. На парусах помещены не евангелисты, а эмблемы искусств и наук, в люнетах – не ожидаемые сцены из Библии, а аллегории четырех стихий. Отражением влияний Нового времени можно считать Минеральный кабинет, устроенный в годы Великой Французской революции. Одновременно с храмами Разума (масонскими) на берегах Сены Александр Строгонов на невских берегах создал оду веку Просвещения.
Яшмовый кабинет Агатовых комнат в Царском Селе послужил прототипом при проектировании Минерального кабинета. Рисунок шелка, использованного для обивки стульев, был применен и в Картинной галерее (указано А. Деревенсковым)
Де Пиль рекомендовал посмотреть «коллекцию табакерок, украшенных разными драгоценными камнями, экспонаты по естественной истории, руды: золотую, серебрянную, оловянную, свинцовую, железную, камни, окаменевшие куски дерева, раковины и т. д., прекрасный кусок сибирского малахита… камень с венериными волосами… вид гиацинта из Бразилии»[21]. Коллекция минералов, привезенных не только из самых отдаленных уголков России, но и из Англии, Германии, Исландии, Италии и других стран разных континентов, предопределила выбор Пантеона, знаменитейшего римского храма всех богов в качестве главного прототипа для оформления Минерального кабинета. Но только ли камням был посвящен зал?
В люнетах находим скульптурные композиции, трактуемые обычно как аллегории четырех стихий. Думается, что замысел был более сложным. Каждая из них представлена в виде сидящих женских фигур. Обращает на себя внимание барельеф, расположенный в южном люнете над скрытым от взора несведущих проходом в Картинную галерею. Женщина в античном одеянии держит в руках чашу с огнем, в которой видна саламандра. Слева один путти держит в руке факел, показывая взглядом на некий камень, в то время как его товарищ гасит другой факел в сосуде с водой. Справа группа путти греется у поддерживаемого огня.
Фрагмент южного люнета Минерального кабинета
Согласно средневековым поверьям, саламандра обладала холодным телом, позволяющем ей находиться в огне, не сгорая, а также тушить любое пламя. В алхимии она, представляя собой дух огня как первоэлемента (так называемый «элементаль» огня), является одним из воплощений философского камня. Элементали находятся в равновесии посредством противоположностей: вода гасит огонь, огонь кипятит воду, земля сдерживает воздух, воздух раздувает землю. В таком случае рассмотренную композицию следует трактовать не столько как аллегорию огня, сколько шире – как представление алхимического процесса.
«Аллегория воздуха» в северном люнете представлена в виде опирающейся на лук спящей охотницы, один юный помощник пробуждает ее к действию, показывая подсадную птицу, другой путти придерживает собаку.
«Аллегория воды» в западном люнете держит в правой руке рыбу, которую ей, видимо, предоставил либо тот мальчик, что справа от нее держит удочку, либо веселая компания слева – та, что вытаскивает сеть из воды.
И, наконец, «аллегория земли» изображена в образе опирающейся на льва Кибелы – богини плодородия, покровительницы городов и замков. На голове у нее так называемая градская корона, в руке ключ. Путти не только слева и справа от фигуры демонстрируют фрукты, но и в малых люнетах под арками. Дополнительное размещение атрибутов музыки на парусах, да и сами минералы могут трактоваться как элементы культа Кибелы, позволяет сказать, что этот зал, посвященный Воронихиным Натуре (в противоположность последующему залу Искусств), можно называть храмом Кибелы.
«Бессмертие» Строгонова обеспечивалось Кабинетом (музеем), в 1791–1796 годах перестроенным Андреем Воронихиным. С другой стороны, очевидно, что сочинение Державина инспирировал сам A.C. Строгонов к возвращению из заграничного вояжа Павла, ему, судя по всему, Александр Сергеевич и хотел показать себя во славе прежде всего. Церемония торжественной встречи отца с сыном, не состоявшаяся в 1756 году, имела место тридцатью пятью годами позже, под сохранившимся плафоном Дж. К. Валериани. С того времени дом вновь делился на две части, а идея строительства собора вновь стала актуальной.
Науки смертных просвещают,
Питают, облегчают труд,
Художества их украшают
И к вечной славе их ведут.
Блажен тот муж, блажен стократно,
Кто покровительствует им.
Вознаградят его обратно
Они бессмертием своим.
Этапы совершенствования дома графа Александра Сергеевича, в котором Кабинет (музей) занимал самое важное место, мы узнаем прежде всего из уст иностранных гостей. Заметки французского графа Фортиа де Пиля в начале 1790-х, голландца И. Меермана и польского короля Станислава Августа Понятовского в конце того же десятилетия, а также Генриха Реймерса в 1805 году и 1809 годах позволяют, хоть и весьма схематично, воссоздать облик дома.
Де Пиль посетил дом Строгоновых на Невском летом 1791 года. Этот визит особенно драгоценен для нас, ибо вояжер оставил подробные указания о том, что и в какой последовательности показывалось любопытствующим в уже новом, устроенном Андреем Воронихиным Кабинете графа. Поднявшись по Парадной лестнице на второй этаж, гости попадали в Биллиардную. Чаще употребляемое в настоящее время название «Старая передняя» указывает на другую (и может быть более раннюю) функцию этого зала.
Единственный обмерный план второго, парадного этажа невского дома, был сделан в мастерской А.Н. Воронихина между 1796 и 1811 гг. Показывает момент после завершения создания Кабинета (музея) и самое начало длительного периода формирования южного корпуса
Название это пустил в оборот Александр Бенуа, вероятно, со слов дворецкого, сопровождавшего по дому знаменитого художника, критика и знатока искусств в самом начале XX столетия. Здесь до настоящего времени находятся барельефы с играющими путти – фрагменты переделанного впоследствии интерьера времен Воронихина.
В следующем зале гостям первыми показывали те самые картины Гюбера Робера, что были одним из самых важных парижских приобретений их владельца. Собор Св. Петра, изображенный на одном из холстов, отсылал к Большому залу, соединяя тематически оба зала в единое целое.
Рядом с картинами стояли четыре, по числу главных полотен Робера, скульптурных бюста. Они были исполнены из мрамора Гудоном и представляли славных деятелей Просвещения – Вольтера, Дидро, Д’Аламбера и Эйлера. По крайней мере, с первыми двумя из знаменитостей Строгонов познакомился в Париже.
Далее Пиль называет Минеральный кабинет, и потому я вынужден миновать два загадочных зала (на месте нынешней Арабесковой галереи), сведений о ранней отделке которых не приводит ни один из посетителей. Лишь И. Меерман, получивший разрешение графа увидеть его сокровища в декабре 1797 года, говорит о небольшой ротонде с колоннами, выполненными из белого топаза. Впоследствии это произведение возможно стояло на столе в Картинной галерее.
В северо-восточном углу здания располагался Минеральный кабинет. Для его создания Воронихин, возможно зная о старых планах Растрелли, соединил между собой не только два скромных зала 1740-х годов, но и добавил к ним прежние спальни третьего этажа. Четыре оси вместо пяти – единственная погрешность против задуманного предшественником «флигеля». Полученное пространство стало вполне пригодным для двухъярусного храма с хорами, но оно отошло минералам. Собственно, можно было бы поступить проще и сделать интерьер в одном уровне, как и предлагал Строгонову Ф.И. Демерцов. Воронихин, используя свой парижский опыт, выбрал сложный, более вместительный вариант.
Фактов о жизни А.Н. Воронихина (1760–1814) сохранилось крайне мало. Допустимо предположить, что он состоял при юном графе П.А. Строгонове в качестве «придворного живописца и летописца», подобно М.И. Печеневу, мастеру «малого двора A.C. Сторогонова». В отличие от своего предшественника Воронихин проявил архитекторские способности, которые были развиты Ж. Роммом и каким-то малоизвестным парижским зодчим в период 1786–1790-х годов, когда бывший крепостной стал уже свободным. Последующие четверть века он беззаветно работал для своих покровителей, оставив свой след и как мастер императора Александра I (Горный институт и другие постройки), и как архитектор вдовствующей императрицы Марии Федоровны (г. Павловск).
Эта картина Робера, возможно, имела исключительное значение в мыслительном процессе графа Строгонова
В уютном и одновременно грандиозном интерьере использована архитектурно-декоративная система, применяемая, как правило, при сооружении зданий, посвященных Богу. Действительно, в первый момент можно подумать, что попадаешь в церковь – все на месте: двенадцать, по числу апостолов, колонн, паруса, хоры, свод. Но всмотревшись внимательно, замечаешь иные детали и смысл интерьера. На парусах помещены не евангелисты, а эмблемы искусств и наук, в люнетах – не ожидаемые сцены из Библии, а аллегории четырех стихий. Отражением влияний Нового времени можно считать Минеральный кабинет, устроенный в годы Великой Французской революции. Одновременно с храмами Разума (масонскими) на берегах Сены Александр Строгонов на невских берегах создал оду веку Просвещения.
Яшмовый кабинет Агатовых комнат в Царском Селе послужил прототипом при проектировании Минерального кабинета. Рисунок шелка, использованного для обивки стульев, был применен и в Картинной галерее (указано А. Деревенсковым)
Де Пиль рекомендовал посмотреть «коллекцию табакерок, украшенных разными драгоценными камнями, экспонаты по естественной истории, руды: золотую, серебрянную, оловянную, свинцовую, железную, камни, окаменевшие куски дерева, раковины и т. д., прекрасный кусок сибирского малахита… камень с венериными волосами… вид гиацинта из Бразилии»[21]. Коллекция минералов, привезенных не только из самых отдаленных уголков России, но и из Англии, Германии, Исландии, Италии и других стран разных континентов, предопределила выбор Пантеона, знаменитейшего римского храма всех богов в качестве главного прототипа для оформления Минерального кабинета. Но только ли камням был посвящен зал?
В люнетах находим скульптурные композиции, трактуемые обычно как аллегории четырех стихий. Думается, что замысел был более сложным. Каждая из них представлена в виде сидящих женских фигур. Обращает на себя внимание барельеф, расположенный в южном люнете над скрытым от взора несведущих проходом в Картинную галерею. Женщина в античном одеянии держит в руках чашу с огнем, в которой видна саламандра. Слева один путти держит в руке факел, показывая взглядом на некий камень, в то время как его товарищ гасит другой факел в сосуде с водой. Справа группа путти греется у поддерживаемого огня.
Фрагмент южного люнета Минерального кабинета
Согласно средневековым поверьям, саламандра обладала холодным телом, позволяющем ей находиться в огне, не сгорая, а также тушить любое пламя. В алхимии она, представляя собой дух огня как первоэлемента (так называемый «элементаль» огня), является одним из воплощений философского камня. Элементали находятся в равновесии посредством противоположностей: вода гасит огонь, огонь кипятит воду, земля сдерживает воздух, воздух раздувает землю. В таком случае рассмотренную композицию следует трактовать не столько как аллегорию огня, сколько шире – как представление алхимического процесса.
«Аллегория воздуха» в северном люнете представлена в виде опирающейся на лук спящей охотницы, один юный помощник пробуждает ее к действию, показывая подсадную птицу, другой путти придерживает собаку.
«Аллегория воды» в западном люнете держит в правой руке рыбу, которую ей, видимо, предоставил либо тот мальчик, что справа от нее держит удочку, либо веселая компания слева – та, что вытаскивает сеть из воды.
И, наконец, «аллегория земли» изображена в образе опирающейся на льва Кибелы – богини плодородия, покровительницы городов и замков. На голове у нее так называемая градская корона, в руке ключ. Путти не только слева и справа от фигуры демонстрируют фрукты, но и в малых люнетах под арками. Дополнительное размещение атрибутов музыки на парусах, да и сами минералы могут трактоваться как элементы культа Кибелы, позволяет сказать, что этот зал, посвященный Воронихиным Натуре (в противоположность последующему залу Искусств), можно называть храмом Кибелы.