Страница:
Итак, в южном люнете Минерального кабинета над преградой на пути к Картинной галерее помещена «аллегория огня». В чаше можно заметить саламандру.
Минеральный кабинет после реставрации. Верхняя галерея предназначена для второстепенных образцов. В верхней части дальней стены, над шкафами, «аллегория Земли» с Кибелой в центре
Поскольку три прочие композиции не содержат алхимических элементалий (гномов, ундин и сильфов), то элементаль огня на южном люнете следует трактовать как стремление выделить именно его и указать на путь к алхимической лаборатории.
Принцип оформления Картинной галереи идентичен Минеральному кабинету и, вероятно, тот же скульптор сделал два барельефа и в ней. В центре барельефа, дальнего от вошедшего в зал, показана женская фигура – «аллегория живописи». Она держит в левой руке палитру, пальцем правой указывая на картину (зеркало), которое ей подносит путти. Справа – натурный класс: лишь один из мальчиков растирает краски, трое других рисуют скульптурный бюст. На полу атрибуты класса: слепки, палитры и кисти. Слева от Живописи творческий класс: сидя перед мольбертом один путти уже пишет, двое других изучают альбомы в поисках вдохновения.
Обернувшись назад, в сторону Минерального кабинета, зритель мог видеть другую композицию – «аллегорию скульптуры». С молотком в правой руке женская фигура опирается на бюст и делит композицию на две части. Справа двое мальчиков высекают из мрамора торс. Слева – в то время как одни формуют профиль, другие заняты работой над капителью колонны. И здесь получилась «мастерская Академии художеств».
Нельзя сказать, что в Картинной галерее графа Александра Сергеевича в равной степени были представлены живопись и скульптура. Скорее это был храм только живописи, в котором имелись лишь три важных произведения резца. Удлиненный в плане зал, состоящий из трех частей: центрального, перекрытого цилиндрическим сводом, со скульптурными аллегориями живописи и ваяния в люнетах и двух купольных помещений по бокам. Первоначально архитектор намеревался устроить большое окно на восточной стене. Однако свыше шести десятков картин самых выдающихся живописцев столетия, для размещения которых главным образом и построен третий корпус домового ансамбля, заняли всю плоскость. Довольно значительному числу полотен места все же не хватило.
«Аллегория скульптуры» показывала, что Картинная галерея задумывалась как класс Академии художеств
Следует знать, что по традиции эпохи для подобного зала важно было не только качество отдельного холста, но и полнота охвата всех школ, а также красивое расположение полотен на стене. Кстати, граф обладал несколькими шедеврами, среди них следует назвать портрет Николаса Рококса ван Дейка и «Отдых на пути в Египет» Пуссена.
Замечу, что не экспансия картин, а логика развития замысла Казанского собора стала главной причиной отмены окна, точнее – перенесения его в Физический кабинет, устроенный пятью годами позднее. Дело в том, что храм оказался дальше от красной линии (тротуара), чем предшествующая ему церковь Рождества Богородицы.
Именно в Картинной галерее происходит действие пьесы-поговорки «Утро любителя драгоценностей», написанной графом для Эрмитажного театра. В небольшом произведении автор дает отповедь профанам, досаждающим ему издевательством над делом его жизни. «Театр представляет комнату картинную. Живописный станок стоит подле дверей, в которые входят; другой напереди театра, и на всяком из них по картине. На столе вдали лежат книги, развернутые эстампы, некоторые редкости из натуральной истории и пр.». Такова экспозиция.
Достойный тщательного рассмотрения шедевр А. Воронихина, в данном случае демонстрирующего свой талант миниатюриста
Пьеса начинается ворчанием слуги, вытирающего пыль с любимой картины хозяина «Избиение младенцев», на которое граф отвечает: «Я почитаю вещью необходимой в составлении счастью, особливо для человека чувствительного, некоторое почтение к глупостям подобных себе». Далее, по ходу действия он разъясняет свое кредо: «Я люблю хорошие и редкие вещи во всех родах. Особливо чувствую всякий раз новое удовольствие читать в неизмеримой книге природы, которая при всяком шаге представляет мне зрелище, достойное занимать мое любопытство». В пьесах, как это часто случается и в жизни, слабостью графа стремятся воспользоваться некие проходимцы, желающие продать ему чучела птиц, но в финале пьесы мошенники с позором выдворяются.
Картина Солимены «Избиение младенцев», несмотря на свой ужасный сюжет, вероятно, входила в число любимых полотен Александра Сергеевича, ибо, как свидетельствует акварель Андрея Воронихина 1793 года, она висела над его креслом.
За скульптурой Амура Фальконе и за зеркальной дверью в 1791 году были отделаны близкие к кухне помещения Столовой и Буфетной, оставленные де Пилем и другими мемуаристами без внимания. Итак, внутри Строгоновского дома главной составляющей Кабинета графа Александра Сергеевича являлись «храм Натуры» и «храм Искусства». В масштабе города дом уравновешивался садом, про который будет рассказано в следующей главе. Рассказ о Кабинете будет продолжен далее.
Можно упрекать главного коллекционера из семейства Строгоновых в безрассудной трате средств, и, разумеется, его «инвестиции» в искусство не могут быть сопоставимы с предпринимательской деятельностью деда Григория Дмитриевича и других работников семьи петровского времени. Тем не менее, принимая своих кредиторов в Картинной галерее, этот (как и ему подобные) меценат доказывал свою платежеспособность, правда, это более потребуется его потомкам.
Глава 9
Глава 10
Минеральный кабинет после реставрации. Верхняя галерея предназначена для второстепенных образцов. В верхней части дальней стены, над шкафами, «аллегория Земли» с Кибелой в центре
Поскольку три прочие композиции не содержат алхимических элементалий (гномов, ундин и сильфов), то элементаль огня на южном люнете следует трактовать как стремление выделить именно его и указать на путь к алхимической лаборатории.
Принцип оформления Картинной галереи идентичен Минеральному кабинету и, вероятно, тот же скульптор сделал два барельефа и в ней. В центре барельефа, дальнего от вошедшего в зал, показана женская фигура – «аллегория живописи». Она держит в левой руке палитру, пальцем правой указывая на картину (зеркало), которое ей подносит путти. Справа – натурный класс: лишь один из мальчиков растирает краски, трое других рисуют скульптурный бюст. На полу атрибуты класса: слепки, палитры и кисти. Слева от Живописи творческий класс: сидя перед мольбертом один путти уже пишет, двое других изучают альбомы в поисках вдохновения.
Обернувшись назад, в сторону Минерального кабинета, зритель мог видеть другую композицию – «аллегорию скульптуры». С молотком в правой руке женская фигура опирается на бюст и делит композицию на две части. Справа двое мальчиков высекают из мрамора торс. Слева – в то время как одни формуют профиль, другие заняты работой над капителью колонны. И здесь получилась «мастерская Академии художеств».
Нельзя сказать, что в Картинной галерее графа Александра Сергеевича в равной степени были представлены живопись и скульптура. Скорее это был храм только живописи, в котором имелись лишь три важных произведения резца. Удлиненный в плане зал, состоящий из трех частей: центрального, перекрытого цилиндрическим сводом, со скульптурными аллегориями живописи и ваяния в люнетах и двух купольных помещений по бокам. Первоначально архитектор намеревался устроить большое окно на восточной стене. Однако свыше шести десятков картин самых выдающихся живописцев столетия, для размещения которых главным образом и построен третий корпус домового ансамбля, заняли всю плоскость. Довольно значительному числу полотен места все же не хватило.
«Аллегория скульптуры» показывала, что Картинная галерея задумывалась как класс Академии художеств
Следует знать, что по традиции эпохи для подобного зала важно было не только качество отдельного холста, но и полнота охвата всех школ, а также красивое расположение полотен на стене. Кстати, граф обладал несколькими шедеврами, среди них следует назвать портрет Николаса Рококса ван Дейка и «Отдых на пути в Египет» Пуссена.
Замечу, что не экспансия картин, а логика развития замысла Казанского собора стала главной причиной отмены окна, точнее – перенесения его в Физический кабинет, устроенный пятью годами позднее. Дело в том, что храм оказался дальше от красной линии (тротуара), чем предшествующая ему церковь Рождества Богородицы.
Именно в Картинной галерее происходит действие пьесы-поговорки «Утро любителя драгоценностей», написанной графом для Эрмитажного театра. В небольшом произведении автор дает отповедь профанам, досаждающим ему издевательством над делом его жизни. «Театр представляет комнату картинную. Живописный станок стоит подле дверей, в которые входят; другой напереди театра, и на всяком из них по картине. На столе вдали лежат книги, развернутые эстампы, некоторые редкости из натуральной истории и пр.». Такова экспозиция.
Достойный тщательного рассмотрения шедевр А. Воронихина, в данном случае демонстрирующего свой талант миниатюриста
Пьеса начинается ворчанием слуги, вытирающего пыль с любимой картины хозяина «Избиение младенцев», на которое граф отвечает: «Я почитаю вещью необходимой в составлении счастью, особливо для человека чувствительного, некоторое почтение к глупостям подобных себе». Далее, по ходу действия он разъясняет свое кредо: «Я люблю хорошие и редкие вещи во всех родах. Особливо чувствую всякий раз новое удовольствие читать в неизмеримой книге природы, которая при всяком шаге представляет мне зрелище, достойное занимать мое любопытство». В пьесах, как это часто случается и в жизни, слабостью графа стремятся воспользоваться некие проходимцы, желающие продать ему чучела птиц, но в финале пьесы мошенники с позором выдворяются.
Картина Солимены «Избиение младенцев», несмотря на свой ужасный сюжет, вероятно, входила в число любимых полотен Александра Сергеевича, ибо, как свидетельствует акварель Андрея Воронихина 1793 года, она висела над его креслом.
За скульптурой Амура Фальконе и за зеркальной дверью в 1791 году были отделаны близкие к кухне помещения Столовой и Буфетной, оставленные де Пилем и другими мемуаристами без внимания. Итак, внутри Строгоновского дома главной составляющей Кабинета графа Александра Сергеевича являлись «храм Натуры» и «храм Искусства». В масштабе города дом уравновешивался садом, про который будет рассказано в следующей главе. Рассказ о Кабинете будет продолжен далее.
Можно упрекать главного коллекционера из семейства Строгоновых в безрассудной трате средств, и, разумеется, его «инвестиции» в искусство не могут быть сопоставимы с предпринимательской деятельностью деда Григория Дмитриевича и других работников семьи петровского времени. Тем не менее, принимая своих кредиторов в Картинной галерее, этот (как и ему подобные) меценат доказывал свою платежеспособность, правда, это более потребуется его потомкам.
Глава 9
Игра со временем
«Живя летом при дворе, то в Царском, то в Петербурге, граф по часту приезжал и на дачу Здесь на площадке противу дома раскинуты были палатки, где каждое воскресенье играла музыка. Сам граф, одетый в куртку из зеленой материи, вмешивался в ряды гуляющих, вступал с ними в разговоры и казался простым хозяином-гражданином. Но балы, даваемые им всему двору, в честь императрицы, были великолепны и не только не уступали своею роскошью, изяществом и вообще обстановкой балам, дававшимся другими лицами, но превосходили их. Одним словом, граф Александр Сергеевич, вместе с другими вельможами, умел показать все величие русского двора», – несколько наивно писал Н.М. Колмаков[22] о мызе Мандуровой, которую вскоре все знали как Строгоновскую дачу.
Располагаясь на Выборгской стороне за Каменным островом и соединяясь с ним наплавным мостом, она относилась к типу общественного сада Века Просвещения. Неоднократно принимая своих друзей и гостей российского государства, граф желал показать и высоким, и простым жителям города постройки и монументы разных народов. Несмотря на открытый характер дома графа на Невском проспекте, коллекции оставались известными лишь небольшому кругу людей. Здесь же на значительной территории уникальные памятники истории смогли увидеть те, кто никогда бы не попал в палаты на Невском проспекте. Среди них важнейшее место отводилось загадочной гробнице.
Осведомленный И.Г. Георги отметил в своем описании Петербурга важнейшую достопримечательность сада: «Привезенный сюда в прежнию с турками войну… под предлогом, будто бы был гроб Омира».
В действительности, графа Александра Сергеевича обманул голландский авантюрист Паш фон Кринен, автор удачной публичной кампании. «Сосватанный» им Строгонову саркофаг датируется III веком н. э. и потому, конечно, не имеет никакого отношения к легендарному поэту. Возможно, граф подозревал голландца в подлоге, но не слишком огорчался, согласившись на иную версию: он считал свое сокровище гробницей Ахиллеса. И правда, на нем изображен во дворце царя Скиросского этот античный герой, переодетый в женское платье, но разоблаченный благодаря хитрости Одиссея.
Мраморный саркофаг – самый устойчивый «бренд» Строгоновского сада
Сохранившиеся изображения Строгоновской дачи в первый момент создают впечатление свободного расположения сооружений, но затем становится очевидным замысел композиции, спланированной заново или, возможно, усовершенствованной А.Н. Воронихиным. Архитектор предусмотрел зрительскую центральную ось обзора: она начиналась от дома, шла с севера на юг, пересекала луг и пруд, достигала статуи Нептуна на гиппокамах (морских конях) и заканчивалась искусственным островом на расширенной в этом месте Черной речке. Именно так, кстати, при создании своих садов поступал Гюбер Робер. Да и Чарлз Камерон что-то подобное устроил в Павловске на реке Славянка.
На острове находился сложенный из диких камней грот, его создание связано, вероятно, с воспоминаниями о путешествиях в молодости графа Александра Сергеевича. На гроте стояла мраморная (по всей видимости) реплика Точильщика из флорентийского музея Уффицы. В настоящее время его атрибутируют как римскую копию с эллинистического образца неизвестного эллинистического мастера и связывают с группой произведений на тему Одиссеи из городка Сперлонги, расположенного в 116 километрах на юг от итальянской столицы на берегу Адриатического моря. Там находилась вилла императора Тиберия, частью ее был сохранившийся до наших дней грот на берегу Адриатического моря, он и дал название городку. Другой грот, Сибиллин, Строгонов видел в 1755 году во время поездки из Рима в Неаполь.
Центральная часть парка A.C. Строгонова. За скульптурой Нептуна на гиппокамах (морских конях) виден остров с гротом и хижиной. Слева – «древний», справа – «современный» мосты
В Строгоновском саду были сделаны декорации для «иллюстрированного» античного сочинения. В результате бури, учиненной богом морей Нептуном, Одиссей оказывается на острове, где его и встретила нимфа. В разных местах парка размещались образцы мусульманской, китайской и египетской архитектуры, как указания на места странствий героя. На остров перекинули два моста, казавшиеся произведениями разных эпох. Первый отличался конструктивной ясностью и был выполнен из дерева. Второй построен из кирпича и облицован камнем для имитации древнего облика. Руина, чаще всего рукотворная, – непременный и важнейший элемент английского парка, который представлял собой Строгоновский сад в тот момент. Вероятно, в этом месте рассказа следует процитировать французского садовника и поэта Жака Делиля:
Вид на дачу графа Александра Сергеевича из грота, истинные размеры которого были много меньше, чем представляется на этой акварели С.Ф. Галактионова
Вскоре после завершения перестроек на даче состоялся праздник. Французская портретистка Элизабет Виже-Лебрен описала следующим образом: «Со всех сторон к нам подплывали лодки… В три часа мы поднялись на крытую террасу, обрамленную колоннами, куда ото всюду проникал дневной свет. С одной ее стороны можно было наслаждаться видами парка, с другой – зрелищем Невы, покрытой тысячами лодок, более или менее украшенных… На этой же террасе нам подали превосходнейший обед… Во время нашей трапезы раздавались сладостные звуки духового оркестра, великолепно исполнившего увертюру к „Ифигении“… После обеда мы соврешили прелестную прогулку по парку, а к вечеру снова поднялись на террасу, откуда при спустившихся сумерках наслаждались зрелищем нарочито устроенного для нас фейерверка, каковой, отражаясь водах Невы, производил магическое впечатление»[23].
Эти развлечения были частью «греческого вечера», устроенного Строгоновым в честь французской эмигрантки и ставшего своего рода презентацией его сада. Рассказ о празднике помещен в самом начале российского эпизода мемуаров. Поэтому может сложиться впечатление, что он состоялся в июле 1795 года, сразу после приезда художницы.
Однако следует иметь в виду, что источник представляет собой не подобие дневника, а довольно свободный текст. Воспоминания эмоциональной дамы впоследствии смешались, и она расположила их в свободном порядке. «Греческий вечер» не мог проходить ранее 1796 года, когда дача Александра Сергеевича приобрела классический вид.
Чудом уцелевший уникальный лист. План первого этажа Строгоновской дачи, выполненный А. Ринальди, был превращен в рабочий А. Воронихиным, тот в целях экономии времени и средств непосредственно на листе предшественника показал графу свои предложения
В настоящее время достаточно хорошо известно, как создавался этот воронихинский шедевр. За образец переустройства зодчий взял галерею в Царском Селе, едва законченную тогда Чарлзом Камероном и позднее получившую его имя. На первом этапе работ архитектор Федор Демерцов (он на короткое время привлекался к проектированию) сочинил проект, в котором точно воспроизвел фасад шотландца, но для меньшего по объему сооружения. При сохранении фронтона здание оказалось бы тяжеловесным. Строгонов это понимал и отстранил Демерцова от дальнейшей работы. Воронихин – мастер более свободный в полете своей творческой мысли – отказался от давления прототипа и добился легкости здания, увенчав его куполом и устранив фронтон. Разобрав верхние деревянные конструкции, архитектор максимально сохранил кирпичные стены внизу. Заменив окна, он обогатил боковые фасады рельефами и колоннадами.
Как и другие русские богачи, Александр Сергеевич стремился добиваться первенства во всем, и надо отметить намерения исполнялись. И.М. Долгорукий, описывая празднования воскресений на Строгоновской даче, стоившие каждый раз хозяину 500 рублей (огромную сумму), свидетельствует об участии в гуляниях всех сословий; горожане в конечном итоге предпочли веселиться здесь, а не на даче Л.А. Нарышкина «Ба-Ба», располагавшейся на Петергофской дороге. Прежде именно там предпочитали бывать петербуржцы, что вызывало ревность Александра Сергеевича.
Панорама набережной Большой Невки в период расцвета Строгоновской дачи. Слева направо видны жилые постройки 1790-х гг.: дом Александра Сергеевича, флигель барона Александра Николаевича и дом Павла Александровича. Рисунок, положенный в основу гравюры, был исполнен с Каменного острова, откуда можно было переправиться к Строгоновым по плашкоутному (наплавному) мосту
Руинный мост на Строгоновской даче
Парки, насыщенные в большей или меньшей степени «рассказывающими» павильонами, часто создавались в Европе по заказам просвещенных вельмож и просвещенных монархов. Как правило, он окружал летний дворец своего создателя. В России наилучший пример – Царское Село императрицы Екатерины II. Строгоновский случай характерен тем, что его сад находился на значительном удалении от городского дома, а владелец ограничился относительно небольшим жилищем. Другой особенностью была установка здесь (довольно случайная) гробницы, связанной благодаря предприимчивости авантюриста с легендарным поэтом.
Располагаясь на Выборгской стороне за Каменным островом и соединяясь с ним наплавным мостом, она относилась к типу общественного сада Века Просвещения. Неоднократно принимая своих друзей и гостей российского государства, граф желал показать и высоким, и простым жителям города постройки и монументы разных народов. Несмотря на открытый характер дома графа на Невском проспекте, коллекции оставались известными лишь небольшому кругу людей. Здесь же на значительной территории уникальные памятники истории смогли увидеть те, кто никогда бы не попал в палаты на Невском проспекте. Среди них важнейшее место отводилось загадочной гробнице.
Осведомленный И.Г. Георги отметил в своем описании Петербурга важнейшую достопримечательность сада: «Привезенный сюда в прежнию с турками войну… под предлогом, будто бы был гроб Омира».
В действительности, графа Александра Сергеевича обманул голландский авантюрист Паш фон Кринен, автор удачной публичной кампании. «Сосватанный» им Строгонову саркофаг датируется III веком н. э. и потому, конечно, не имеет никакого отношения к легендарному поэту. Возможно, граф подозревал голландца в подлоге, но не слишком огорчался, согласившись на иную версию: он считал свое сокровище гробницей Ахиллеса. И правда, на нем изображен во дворце царя Скиросского этот античный герой, переодетый в женское платье, но разоблаченный благодаря хитрости Одиссея.
Мраморный саркофаг – самый устойчивый «бренд» Строгоновского сада
Сохранившиеся изображения Строгоновской дачи в первый момент создают впечатление свободного расположения сооружений, но затем становится очевидным замысел композиции, спланированной заново или, возможно, усовершенствованной А.Н. Воронихиным. Архитектор предусмотрел зрительскую центральную ось обзора: она начиналась от дома, шла с севера на юг, пересекала луг и пруд, достигала статуи Нептуна на гиппокамах (морских конях) и заканчивалась искусственным островом на расширенной в этом месте Черной речке. Именно так, кстати, при создании своих садов поступал Гюбер Робер. Да и Чарлз Камерон что-то подобное устроил в Павловске на реке Славянка.
На острове находился сложенный из диких камней грот, его создание связано, вероятно, с воспоминаниями о путешествиях в молодости графа Александра Сергеевича. На гроте стояла мраморная (по всей видимости) реплика Точильщика из флорентийского музея Уффицы. В настоящее время его атрибутируют как римскую копию с эллинистического образца неизвестного эллинистического мастера и связывают с группой произведений на тему Одиссеи из городка Сперлонги, расположенного в 116 километрах на юг от итальянской столицы на берегу Адриатического моря. Там находилась вилла императора Тиберия, частью ее был сохранившийся до наших дней грот на берегу Адриатического моря, он и дал название городку. Другой грот, Сибиллин, Строгонов видел в 1755 году во время поездки из Рима в Неаполь.
Центральная часть парка A.C. Строгонова. За скульптурой Нептуна на гиппокамах (морских конях) виден остров с гротом и хижиной. Слева – «древний», справа – «современный» мосты
В Строгоновском саду были сделаны декорации для «иллюстрированного» античного сочинения. В результате бури, учиненной богом морей Нептуном, Одиссей оказывается на острове, где его и встретила нимфа. В разных местах парка размещались образцы мусульманской, китайской и египетской архитектуры, как указания на места странствий героя. На остров перекинули два моста, казавшиеся произведениями разных эпох. Первый отличался конструктивной ясностью и был выполнен из дерева. Второй построен из кирпича и облицован камнем для имитации древнего облика. Руина, чаще всего рукотворная, – непременный и важнейший элемент английского парка, который представлял собой Строгоновский сад в тот момент. Вероятно, в этом месте рассказа следует процитировать французского садовника и поэта Жака Делиля:
Для созерцания всех упомянутых сооружений предназначался знаменитый воронихинский павильон, за ним, так же как и за садом, закрепилось название «Строгоновская дача» – прекрасный маленький дворец, или вилла. В качестве «оппозиции» ей построили «хижину» на острове, она представляла собой двуэтажное, квадратное в плане здание, увенчанное голубым куполом. Нижний рустованный этаж прорезали огромные венецианские окна с цветными стеклами. Наверху был единственный зал, окруженный широкой коллонадой.
Но свежесть, роскошь, блеск строений современных
Сравнится ль прелестью с таящейся в стенах
Старинных крепостей суровой красоты?
Как привлекателен шершавый и простой
Их камень, мхом, травой и плесенью покрытый,
Хранящий дух легенд, дождем веков омытый!
Вид на дачу графа Александра Сергеевича из грота, истинные размеры которого были много меньше, чем представляется на этой акварели С.Ф. Галактионова
Вскоре после завершения перестроек на даче состоялся праздник. Французская портретистка Элизабет Виже-Лебрен описала следующим образом: «Со всех сторон к нам подплывали лодки… В три часа мы поднялись на крытую террасу, обрамленную колоннами, куда ото всюду проникал дневной свет. С одной ее стороны можно было наслаждаться видами парка, с другой – зрелищем Невы, покрытой тысячами лодок, более или менее украшенных… На этой же террасе нам подали превосходнейший обед… Во время нашей трапезы раздавались сладостные звуки духового оркестра, великолепно исполнившего увертюру к „Ифигении“… После обеда мы соврешили прелестную прогулку по парку, а к вечеру снова поднялись на террасу, откуда при спустившихся сумерках наслаждались зрелищем нарочито устроенного для нас фейерверка, каковой, отражаясь водах Невы, производил магическое впечатление»[23].
Эти развлечения были частью «греческого вечера», устроенного Строгоновым в честь французской эмигрантки и ставшего своего рода презентацией его сада. Рассказ о празднике помещен в самом начале российского эпизода мемуаров. Поэтому может сложиться впечатление, что он состоялся в июле 1795 года, сразу после приезда художницы.
Однако следует иметь в виду, что источник представляет собой не подобие дневника, а довольно свободный текст. Воспоминания эмоциональной дамы впоследствии смешались, и она расположила их в свободном порядке. «Греческий вечер» не мог проходить ранее 1796 года, когда дача Александра Сергеевича приобрела классический вид.
Чудом уцелевший уникальный лист. План первого этажа Строгоновской дачи, выполненный А. Ринальди, был превращен в рабочий А. Воронихиным, тот в целях экономии времени и средств непосредственно на листе предшественника показал графу свои предложения
В настоящее время достаточно хорошо известно, как создавался этот воронихинский шедевр. За образец переустройства зодчий взял галерею в Царском Селе, едва законченную тогда Чарлзом Камероном и позднее получившую его имя. На первом этапе работ архитектор Федор Демерцов (он на короткое время привлекался к проектированию) сочинил проект, в котором точно воспроизвел фасад шотландца, но для меньшего по объему сооружения. При сохранении фронтона здание оказалось бы тяжеловесным. Строгонов это понимал и отстранил Демерцова от дальнейшей работы. Воронихин – мастер более свободный в полете своей творческой мысли – отказался от давления прототипа и добился легкости здания, увенчав его куполом и устранив фронтон. Разобрав верхние деревянные конструкции, архитектор максимально сохранил кирпичные стены внизу. Заменив окна, он обогатил боковые фасады рельефами и колоннадами.
Как и другие русские богачи, Александр Сергеевич стремился добиваться первенства во всем, и надо отметить намерения исполнялись. И.М. Долгорукий, описывая празднования воскресений на Строгоновской даче, стоившие каждый раз хозяину 500 рублей (огромную сумму), свидетельствует об участии в гуляниях всех сословий; горожане в конечном итоге предпочли веселиться здесь, а не на даче Л.А. Нарышкина «Ба-Ба», располагавшейся на Петергофской дороге. Прежде именно там предпочитали бывать петербуржцы, что вызывало ревность Александра Сергеевича.
Панорама набережной Большой Невки в период расцвета Строгоновской дачи. Слева направо видны жилые постройки 1790-х гг.: дом Александра Сергеевича, флигель барона Александра Николаевича и дом Павла Александровича. Рисунок, положенный в основу гравюры, был исполнен с Каменного острова, откуда можно было переправиться к Строгоновым по плашкоутному (наплавному) мосту
Руинный мост на Строгоновской даче
Парки, насыщенные в большей или меньшей степени «рассказывающими» павильонами, часто создавались в Европе по заказам просвещенных вельмож и просвещенных монархов. Как правило, он окружал летний дворец своего создателя. В России наилучший пример – Царское Село императрицы Екатерины II. Строгоновский случай характерен тем, что его сад находился на значительном удалении от городского дома, а владелец ограничился относительно небольшим жилищем. Другой особенностью была установка здесь (довольно случайная) гробницы, связанной благодаря предприимчивости авантюриста с легендарным поэтом.
Глава 10
Физический кабинет
Используя особенности планировки дома патрона, А.Н. Воронихин, предполагая, вероятно, в том числе и просветительские цели, уже в середине 1790-х годов использовал египетскую декорацию для оформления алхимической лаборатории графа Александра Сергеевича. Те краткие сведения, что уже приводились и будут дополнены ниже, показывают, что появление у Строгонова «храма Амона» представляется логичным следствием его мыслительной деятельности.
В 1762–1768 годах в Москве публикуется «Сетос» – роман Ж. Террасона, переведенный Денисом Фонвизиным и названный им «Геройская добродетель, или Жизнь Сифа, царя египетскаго, из таинственных свидетельств Древняго Египта взятая». В 1770 году в Берлине вышел в свет другой анонимный трактат на тему Египта с загадочным названием «Крата Репоа». Этой книге, автором которой был прусский военный советник Карл Фридрих фон Кеппен (1734–1798), предстояло не только сыграть определяющую роль в истории европейского масонства XVIII–XIX веков, но и стать «фундаментальным документом» западной эзотерики в целом.
Сочинение Кеппена в скором времени приобрело широкую известность и в последней четверти XVIII века выдержало ряд переизданий. В 1779–1784 годах в Москве и Санкт-Петербурге публикуются три русских версии «Крата Репоа». Подзаголовок трактата («Посвящение в древнее тайное общество египетских жрецов») не оставлял у образованного современника сомнений в принадлежности книги к давней традиции любомудрия (философии), достигшей в XVIII века небывалого доселе подъема. Сформировалась традиция египтософии или изучения воображаемого Египта, рассматриваемого в качестве источника всей эзотерической премудрости и вневременной идеи, слабо связанной с исторической реальностью.
Вероятно, в 1796 году, осенью при необъяснимом почти точном совпадении с началом правления Павла I, в конце восточной анфилады на месте прежних Столовой и Буфета, за зеркальной дверью была устроена новая, наиболее тайная часть Кабинета графа A.C. Строгонова. Про эту дверь сохранился анекдот, приводимый Н.М. Колмаковым: «Рассказывают, что однажды, позвав своих друзей на обед, он вдруг объявил им, что повар его неизвестно куда исчез, оставив его и гостей без обеда; последние спешили уходить, как вдруг незаметно раскрылась широкая зеркальная дверь, и изумленным гостям представился вид роскошнейшего обеденного стола»[24]. На самом деле перед дверью уже довольно продолжительное время стояла скульптура Амура (об ее трактовках упоминалось в главе 7), самая древняя интерпретация смысла изваяния, вероятно, подразумевалась Строгоновым.
Посмертный портрет графа A.C. Строгонова работы А. Варнека. Изображен в костюме кавалера ордена Андрея Первозванного. За спиной – статуя Юпитера-Амона из Физического кабинета (надпись на ее постаменте «ARS ÆGIPTIACA PETROPOLI RENATA. MDCCCX» – Искусство египетское в Петербурге возобновлено. 1880). На столе с ляпис-лазурью из Картинной галереи, рядом с кавалерской шапкой, гранитная ваза, под ним копия Укротителя коня Кусту. В окне – Казанский собор как главный результат жизненного пути
Тема любви сама по себе мало интересовала графа Александра Сергеевича. Амур, поставленный среди картин, призывал к созерцательной тишине – вокруг скульптуры располагался особый отдел аллегорий в живописи. Когда позади Амура появилась алхимическая лаборатория, придав двери функцию преграды, жест его правой руки можно рассматривать как указание на тайну. Можно предположить, что подобные опыты происходили в отдаленной части дома и ранее, прежде чем принадлежность хозяина к масонству обозначалась столь материально.
Десятилетием ранее, в 1785 году, Екатерина II издала пьесу «Обманщик», впервые представленную в Эрмитажном театре 4 января 1786 года. В ней к Самблину (Строгонову) приходит человек с фамилией Калифалкжерстон, образованной императрицей, вероятно, в результате впечатлений от фамилий двух англичан на службе Екатерины II: контр-адмирала Дж. Элфистона и Джона Роджерсона (в России его называли Иоганн Джон Самуил Рогерсон или Иван Самойлович Рожерсон, 1741–1843), шотландского доктора императрицы, а также восточного слова «калиф», которое, вероятно, должно было усилить впечатление шарлатанства. Калифалкжерстон убаюкивает бдительность Самблина демонстрацией своих необыкновенных магнетических способностей и обещает поправить его финансовое положение путем изготовления золота и алмазов.
После трех месяцев непосредственного кипения котел с золотом неожиданно лопается. Не потерявший самообладания Калифалкжерстон просит Самблина достать крупные алмазы для кипечения во втором котле. В противном случае, по его мнению, катастрофа повторится. Не без внутреннего сопротивления хозяин дома отдает злоумышленнику новые драгоценности, но и они не спасают положения. Исчезает и второй источник богатства.
В пьесе «Обольщенной», впервые поставленной на сцене Эрмитажного театра 2 февраля 1786 года, главный герой – алхимик, ему дана фамилия Радотов (от французского глагола radoter – болтать). Действие начинается с того, что супруга высказывает опасения относительно его вменяемости, ибо во время последнего недомогания тот: «Уверить <…> старался, что болезнь есть благое самое состояние». Кроме того, странность Радотова состоит в уклонении «от того, что нам кажется хорошо, весело, приятно; равномерно и от людей и дел».
Отвечая на вопрос о том, как именно это происходит, госпожа Радотова говорит: «Углубясь в мыслях сидит на стуле, перед ним на столе лежит раскрытая книга, читает ли он или нет, того я не знаю; но когда я вхожу, он меня не слышит и не видит, и нахожу его обыкновенно глаза утупя, на одном месте недвижим, точно аки написан на картине». Следом за этим она объясняет, как это произошло: «С тех пор как последний раз был в отпуску привез человека, с которым, запершись, сидит долго и приводят других людей, коих имена и состояние мало кому известны. Одеты они дурно, говорят языком не вразумительным, лицом бледны…». Императрица описывает заседание масонской ложи в доме Радотова следующим образом: «Мы вошли в горницу, где посредством огня производят будто сокровища бесценные». На печи, как и в предыдущей пьесе, стояли три горшка: «Один с золотом, другой с каменьями, а третий с исцелительным составом для всех вообще болезней». В последнем горшке был «философский камень».
В основе всех металлов лежат два принципа – Ртуть (философская Ртуть) и Сера (философская Сера). Ртуть является принципом металличности, Сера – принципом горючести. Следует подчеркнуть, что философская Ртуть и философская Сера не тождественны ртути и сере как конкретным веществам. Обычные ртуть и сера представляют собой своего рода свидетельства существования философских Ртути и Серы как «принципов», причем «принципов» скорее духовных, нежели материальных. «Принципы» алхимической теории предполагают, что действие высоких температур (метод огня) есть наилучший метод для упрощения состава тела.
Алхимики следовали натуре, где сухие испарения, конденсируясь в недрах Земли, дают Серу, мокрые – Ртуть. Затем под действием теплоты два «принципа» соединяются, образуя семь известных металлов – золото, серебро, ртуть, свинец, медь, олово и железо. Золото – совершенный металл – образуется, только если вполне чистые Сера и Ртуть взяты в наиболее благоприятных соотношениях. В земле образование золота и других металлов происходит постепенно и медленно. Алхимики считали, «созревание» золота можно ускорить с помощью некоего «медикамента» или «эликсира», который приводит к изменению соотношения Ртути и Серы в металлах и к превращению последних в золото и серебро.
Изображение Амона С. Суханов составил из двух частей сердобольского гранита
Так английский художник Дж. Райт представил комнату алхимика. Мрачные «готические своды». Свет чуть проникает сквозь витраж. Все внимание концентрируется на реторте
Поскольку плотность золота больше плотности ртути, считалось, что эликсир должен быть очень плотной субстанцией. Позднее в Европе эликсир получил название «философский камень». Собственно, философский камень – начало всех начал, мифическое вещество, способное дать своему обладателю бессмертие, вечную молодость и знания. Но не эти его свойства, в первую очередь, привлекали алхимиков. Главное, что делало этот камень таким желанным – это его легендарная способность превращать любой металл в золото. Желая высмеять своего оппонента, Екатерина II намеренно исказила алхимический процесс.
Хотя перед нами художественные произведения, мы, без сомнения, имеем портрет графа Александра Сергеевича. Друживший в молодости с Чуди и Сан Северо он с течением времени не остепенился, явно был алхимиком сам и, кроме того, окружил себя «подозрительными» и случайными людьми. Доступ в его дом, как в 1760-е годы, оставался чрезвычайно легким. Кабинет графа был уже сформирован, хотя еще не получил архитектурного оформления. Его часто обманывали, и он постоянно имел проблемы с кредиторами. Наконец, Строгонов находился в постоянном диалоге с Екатериной II. Та, во-первых, не верила в искренность своего поданного, а во-вторых, не признавала как благотворных намерений масонов, так и алхимии. Однако вернемся к дому A.C. Строгонова.
В 1762–1768 годах в Москве публикуется «Сетос» – роман Ж. Террасона, переведенный Денисом Фонвизиным и названный им «Геройская добродетель, или Жизнь Сифа, царя египетскаго, из таинственных свидетельств Древняго Египта взятая». В 1770 году в Берлине вышел в свет другой анонимный трактат на тему Египта с загадочным названием «Крата Репоа». Этой книге, автором которой был прусский военный советник Карл Фридрих фон Кеппен (1734–1798), предстояло не только сыграть определяющую роль в истории европейского масонства XVIII–XIX веков, но и стать «фундаментальным документом» западной эзотерики в целом.
Сочинение Кеппена в скором времени приобрело широкую известность и в последней четверти XVIII века выдержало ряд переизданий. В 1779–1784 годах в Москве и Санкт-Петербурге публикуются три русских версии «Крата Репоа». Подзаголовок трактата («Посвящение в древнее тайное общество египетских жрецов») не оставлял у образованного современника сомнений в принадлежности книги к давней традиции любомудрия (философии), достигшей в XVIII века небывалого доселе подъема. Сформировалась традиция египтософии или изучения воображаемого Египта, рассматриваемого в качестве источника всей эзотерической премудрости и вневременной идеи, слабо связанной с исторической реальностью.
Вероятно, в 1796 году, осенью при необъяснимом почти точном совпадении с началом правления Павла I, в конце восточной анфилады на месте прежних Столовой и Буфета, за зеркальной дверью была устроена новая, наиболее тайная часть Кабинета графа A.C. Строгонова. Про эту дверь сохранился анекдот, приводимый Н.М. Колмаковым: «Рассказывают, что однажды, позвав своих друзей на обед, он вдруг объявил им, что повар его неизвестно куда исчез, оставив его и гостей без обеда; последние спешили уходить, как вдруг незаметно раскрылась широкая зеркальная дверь, и изумленным гостям представился вид роскошнейшего обеденного стола»[24]. На самом деле перед дверью уже довольно продолжительное время стояла скульптура Амура (об ее трактовках упоминалось в главе 7), самая древняя интерпретация смысла изваяния, вероятно, подразумевалась Строгоновым.
Посмертный портрет графа A.C. Строгонова работы А. Варнека. Изображен в костюме кавалера ордена Андрея Первозванного. За спиной – статуя Юпитера-Амона из Физического кабинета (надпись на ее постаменте «ARS ÆGIPTIACA PETROPOLI RENATA. MDCCCX» – Искусство египетское в Петербурге возобновлено. 1880). На столе с ляпис-лазурью из Картинной галереи, рядом с кавалерской шапкой, гранитная ваза, под ним копия Укротителя коня Кусту. В окне – Казанский собор как главный результат жизненного пути
Тема любви сама по себе мало интересовала графа Александра Сергеевича. Амур, поставленный среди картин, призывал к созерцательной тишине – вокруг скульптуры располагался особый отдел аллегорий в живописи. Когда позади Амура появилась алхимическая лаборатория, придав двери функцию преграды, жест его правой руки можно рассматривать как указание на тайну. Можно предположить, что подобные опыты происходили в отдаленной части дома и ранее, прежде чем принадлежность хозяина к масонству обозначалась столь материально.
Десятилетием ранее, в 1785 году, Екатерина II издала пьесу «Обманщик», впервые представленную в Эрмитажном театре 4 января 1786 года. В ней к Самблину (Строгонову) приходит человек с фамилией Калифалкжерстон, образованной императрицей, вероятно, в результате впечатлений от фамилий двух англичан на службе Екатерины II: контр-адмирала Дж. Элфистона и Джона Роджерсона (в России его называли Иоганн Джон Самуил Рогерсон или Иван Самойлович Рожерсон, 1741–1843), шотландского доктора императрицы, а также восточного слова «калиф», которое, вероятно, должно было усилить впечатление шарлатанства. Калифалкжерстон убаюкивает бдительность Самблина демонстрацией своих необыкновенных магнетических способностей и обещает поправить его финансовое положение путем изготовления золота и алмазов.
После трех месяцев непосредственного кипения котел с золотом неожиданно лопается. Не потерявший самообладания Калифалкжерстон просит Самблина достать крупные алмазы для кипечения во втором котле. В противном случае, по его мнению, катастрофа повторится. Не без внутреннего сопротивления хозяин дома отдает злоумышленнику новые драгоценности, но и они не спасают положения. Исчезает и второй источник богатства.
В пьесе «Обольщенной», впервые поставленной на сцене Эрмитажного театра 2 февраля 1786 года, главный герой – алхимик, ему дана фамилия Радотов (от французского глагола radoter – болтать). Действие начинается с того, что супруга высказывает опасения относительно его вменяемости, ибо во время последнего недомогания тот: «Уверить <…> старался, что болезнь есть благое самое состояние». Кроме того, странность Радотова состоит в уклонении «от того, что нам кажется хорошо, весело, приятно; равномерно и от людей и дел».
Отвечая на вопрос о том, как именно это происходит, госпожа Радотова говорит: «Углубясь в мыслях сидит на стуле, перед ним на столе лежит раскрытая книга, читает ли он или нет, того я не знаю; но когда я вхожу, он меня не слышит и не видит, и нахожу его обыкновенно глаза утупя, на одном месте недвижим, точно аки написан на картине». Следом за этим она объясняет, как это произошло: «С тех пор как последний раз был в отпуску привез человека, с которым, запершись, сидит долго и приводят других людей, коих имена и состояние мало кому известны. Одеты они дурно, говорят языком не вразумительным, лицом бледны…». Императрица описывает заседание масонской ложи в доме Радотова следующим образом: «Мы вошли в горницу, где посредством огня производят будто сокровища бесценные». На печи, как и в предыдущей пьесе, стояли три горшка: «Один с золотом, другой с каменьями, а третий с исцелительным составом для всех вообще болезней». В последнем горшке был «философский камень».
В основе всех металлов лежат два принципа – Ртуть (философская Ртуть) и Сера (философская Сера). Ртуть является принципом металличности, Сера – принципом горючести. Следует подчеркнуть, что философская Ртуть и философская Сера не тождественны ртути и сере как конкретным веществам. Обычные ртуть и сера представляют собой своего рода свидетельства существования философских Ртути и Серы как «принципов», причем «принципов» скорее духовных, нежели материальных. «Принципы» алхимической теории предполагают, что действие высоких температур (метод огня) есть наилучший метод для упрощения состава тела.
Алхимики следовали натуре, где сухие испарения, конденсируясь в недрах Земли, дают Серу, мокрые – Ртуть. Затем под действием теплоты два «принципа» соединяются, образуя семь известных металлов – золото, серебро, ртуть, свинец, медь, олово и железо. Золото – совершенный металл – образуется, только если вполне чистые Сера и Ртуть взяты в наиболее благоприятных соотношениях. В земле образование золота и других металлов происходит постепенно и медленно. Алхимики считали, «созревание» золота можно ускорить с помощью некоего «медикамента» или «эликсира», который приводит к изменению соотношения Ртути и Серы в металлах и к превращению последних в золото и серебро.
Изображение Амона С. Суханов составил из двух частей сердобольского гранита
Так английский художник Дж. Райт представил комнату алхимика. Мрачные «готические своды». Свет чуть проникает сквозь витраж. Все внимание концентрируется на реторте
Поскольку плотность золота больше плотности ртути, считалось, что эликсир должен быть очень плотной субстанцией. Позднее в Европе эликсир получил название «философский камень». Собственно, философский камень – начало всех начал, мифическое вещество, способное дать своему обладателю бессмертие, вечную молодость и знания. Но не эти его свойства, в первую очередь, привлекали алхимиков. Главное, что делало этот камень таким желанным – это его легендарная способность превращать любой металл в золото. Желая высмеять своего оппонента, Екатерина II намеренно исказила алхимический процесс.
Хотя перед нами художественные произведения, мы, без сомнения, имеем портрет графа Александра Сергеевича. Друживший в молодости с Чуди и Сан Северо он с течением времени не остепенился, явно был алхимиком сам и, кроме того, окружил себя «подозрительными» и случайными людьми. Доступ в его дом, как в 1760-е годы, оставался чрезвычайно легким. Кабинет графа был уже сформирован, хотя еще не получил архитектурного оформления. Его часто обманывали, и он постоянно имел проблемы с кредиторами. Наконец, Строгонов находился в постоянном диалоге с Екатериной II. Та, во-первых, не верила в искренность своего поданного, а во-вторых, не признавала как благотворных намерений масонов, так и алхимии. Однако вернемся к дому A.C. Строгонова.