– Может, год назад так и случилось бы! – подхватил Шинкарев. – А сейчас, чтоб ты знал, гаденыш, действуют поправки, введенные в связи с принятием Закона о противодействии экстремистской деятельности! И ты напрасно, парень, шутишь с такими вот вещами!
   Трофимов поднял глаза к потолку, словно именно на нем были прописаны соответствующие статьи Уголовного кодекса Российской Федерации.
   – Ваши действия… гражданин-не-знаю-как-вас-там-зовут… подпадают под статью «два-один-три»…
   – «Хулиганство»? – подал реплику Шинкарев. – Подходящая статья. Но можно накрутить и посерьезней.
   – Ну так вот, – как бы пропустив реплику милицейского коллеги мимо ушей, сказал следователь. – Часть первая данной статьи гласит: «Хулиганство, то есть грубое нарушение общественного порядка, выражающее явное неуважение к обществу, совершенное с применением оружия…
   – Какого еще оружия, гражданин начальник? – скороговоркой выпалил задержанный. – Не было никакого оружия!
   – …или предметов, используемых в качестве оружия…
   – А листовки, кстати… особенно с призывом к свержению власти… это тоже приравнивается к оружию! – вклинился Шинкарев. – Бывает, что слово действует пострашней пули.
   – …наказывается… – по-прежнему глядя в потолок, продолжил цитирование статьи УК следак, – обязательными работами на срок… до двухсот сорока часов, либо исправительными работами на срок от одного года до двух лет, либо лишением свободы на срок до пяти лет»…
   Шинкарев поднял вверх указательный палец.
   – Вот так… понял, щенок?! В твоем случае – огребешь «пятак»!
   – По второй части той же статьи, – Трофимов подавил зевок, – если в составе группы… да еще и с учетом факта сопротивления представителям власти… что, кстати, имело место быть… наказание в виде лишения свободы сроком до семи лет. Но это, как сказал мой коллега, еще довольно мягкая статья. Хотя и семь лет в «зоне» это, знаешь ли, серьезный срок!
   – Какая такая еще «группа»? – пробормотал парень. – Вы чё-то не то говорите! Я в этом вот не участвую! О чем речь, не понимаю.
   – Ясно, что не о «групповухе», – ухмыльнулся Шинкарев. – Речь о том, что в акции, наряду с тобой, принимали участие и другие лица! Одного твоего сообщника… сообщницу, если быть точным – задержали прямо на месте преступления! Двое – это уже и есть «группа», «банда», «организация».
   – Как фамилия этой женщины? – спросил Трофимов. – Где и когда вы познакомились? Ну?!! Чего молчишь?! Язык проглотил?!
   – Я с ней незнаком, – выдавил из себя задержанный. – Поэтому и сказать мне – нечего.
   Сотрудники одинцовского УВД вновь обменялись взглядами. Они, надо сказать, умели понимать друг друга и без слов. Парня следовало брать в жесткий оборот. Ситуация в целом позволяла применить к нему довольно крутые средства «убеждения». Задержанного привезли в райотдел уже порядком «потрепанным»; еще при оформлении в дежурной части сделали отметку о наличии у доставленного из Барвихи гражданина следов «телесных» повреждений и произвели съемку на служебное видео – это чтоб потом не было соответствующих претензий к сотрудникам УВД. Ну а если у него, у этого борзого парня, что прикидывается тут конченным дебилом, после «задушевного разговора» появится еще пара-тройка ушибов и синяков – ну так кто ж их будет считать.
   Шинкарев, взяв парня за ворот куртки, рывком заставил его подняться со стула.
   – Значит так, щенок! Мы тут с твоей сообщницей пообщаемся! Я думаю, она нам все о тебе расскажет – я в этом уверен! А ты пока посиди в камере, пораскинь как следует мозгами! Учти: если будешь и далее играть с нами в эти вот игры, то тогда пеняй на себя!!
 
   Усатая милиционерша прощупала, кажется, каждый шовчик на одежде. Причем, проделала она эту операцию многократно. Личный осмотр, надо сказать, сильно затянулся: он длился, по меньшей мере, минут сорок. Почти все это время Тереза находилась в правом противоположном от входа углу. Из одежды на ней остались лишь одни белые трусики; она стояла босиком на холодном и не слишком чистом полу, прикрывая грудь попеременно то правой, то левой рукой…
   Ну вот: прапорщица, закончив, казалось, рыться в вещах задержанной, вновь – в который уже раз! – принялась прощупывать подкладку короткой женской шубки из искусственного меха…
   Тереза проглотила подступивший к горлу ком.
   Все происходящее она понимала, как попытку оказать на нее психологическое давление. Как способ унизить ее, даже, как выражаются в определенных кругах – «опустить».
   Внутри у нее все окаменело; она сделалась безразличной ко всему, что вокруг нее творится и ждала лишь одного – чтобы закончилось это форменное безобразие, чтобы ей наконец позволили одеться.
   – Долго еще? – сказала она тихим голосом.
   – Стока, скока нужно! – скосив на нее глаза, сказала «прапорщица». – А будешь вопросы задавать, проторчишь в углу до утра!
   – Я не вам! – Тереза посмотрела на сержанта, который почти все это время не сводил с нее своих бесстыжих глаз. – Долго вы еще будете на меня пялиться?! Как вам не стыдно?! Могли бы и отвернуться! А еще лучше… шли бы вы отсюда!
   Милицейский сержант скривил губы в ухмылке.
   – Ага… счас! Взял и ушел! Я, гражданка, нахожусь тут по службе! Так положено. Вдруг вы решите оказать сопротивление? Или, к примеру, наброситесь на моего… на мою коллегу? А ваши «прелести» мне до одного места!
   Впрочем, тут он покривил душой. Дама, когда сотрудница, слой за слоем, как луковицу, очистила ее от шелухи, то бишь от одежды, оказалась очень даже н и ч е г о. В плане женских достоинств и прелестей, скажем так. Задержанной лет тридцать или около того. Черты лица правильные, но не достает какой-то изюминки; под глазами залегли глубокие тени, выражение лица отстраненное, веки опущены, как и уголки рта, под нижней губой то ли пятно размазанной помады, то ли след высохшей крови, от чего выражение ее лица напоминает пририсованную гримом «улыбку грустного клоуна»… Волосы, собранные на затылке в пучок, чуть отливают рыжинкой, на скулах, по обе стороны тонкого носа, а также на плечах, россыпи веснушек. Кожа белая, чистая; рост примерно сто семьдесят, развитые бедра, – чуть шире принятого стандарта, но для ценителей женской стати в самый раз. Небольшая, крепкая, не потерявшая своей формы грудь с маленькими коричневыми сосками: по-видимому, рожать и выкармливать деток этой даме еще не доводилось. На руках, особенно на предплечьях, заметны следы от пальцев сотрудников охраны, задержавших ее в «Дрим Хаусе». На спине, чуть выше поясницы, гематома величиной с детский кулачок. Сержант подумал про себя, что эта женщина – имеется в виду типаж – создана для семейного уклада жизни, а не для хулиганских акций, не для тех безрассудных выходок, которые более приличествуют молодежи, чем взрослым и ответственным людям… С другой стороны, людям сейчас свойственно совершать очень странные поступки. Так что гадать, почему взрослая – пусть даже и располагающая скромным достатком, судя по гардеробу – женщина оказалась в компании «отмороженного» юнца, не зная всех подробностей ее биографии – попросту бессмысленно.
 
   – Сымай трусы! – скомандовала «прапорщица». – Ну?! Оглохла что ли?! Давай, пошевеливайся… мне еще т е б я надо досмотреть!
   – Ни-за-что! – тихо сказала Тереза. – Если ты… «кобла»… прикоснешься ко мне хоть пальцем…
   – Што?! – усики над верхней губой сотрудницы, казалось, грозно встопорщились. – Ты чё-то сказала?! Или мне послышалось?!
   – …то я тебя – убью!
   – Ах ты… курва! – лицо «прапорщицы» налилось багрянцем. – Ты кому это говоришь… проститутка?!
   Сержант, продолжая скалить зубы в ухмылке, отлип наконец от стены, которую он подпирал плечом. Неспешно, отработанным до автоматизма жестом, отстегнул от пояса «банан»… Перехватил дубинку поближе к рукояти…
   Неизвестно, чем бы закончилась эта сцена для задержанной, если бы в следующую секунду не распахнулась дверь.
   – Та-ак… Отставить! – сказал крепыш в форме майора. Он обвел взглядом помещение; несколько секунд молчал, глядя на почти обнаженную женщину, застывшую в углу в позе то ли Афродиты, выходящей из пены морской, то ли кающейся грешницы… Потом, ткнув пальцем в кучу сваленной на столе одежды, скомандовал. – Быстро одеваться! Да, да, я вам говорю, гражданка! Одевайтесь!! Сержант, сопроводишь задержанную на второй этаж – к следователю Трофимову!
 
   Шинкарев наведался ненадолго в рубку дежурной части – патрульные доставили в УВД трех молодых парней, пытавшихся устроить поножовщину в местном кафе.
   Он уже хотел было подняться в кабинет Трофимова, куда должны привести задержанную в Барвихе женщину, но в дверях показались двое знакомых «пэпэсников». Держа с двух сторон под локотки, они почти насильно втащили в здание какого-то мужика… Тот, хотя и упирался, но куда ему против этих крепких мужиков…
   – А это что еще такое?! – Шинкарев приподнял правую бровь. – Что еще за… гусь лапчатый?
   – Да вот, товарищ майор, забрали его на «Пионерской», – доложил один из «пэпэсников». – Там, видимо, какая-то драка была. Но свидетелей ЧП мы на месте не обнаружили!..
   – Пока не очень понятно.
   – Мы, во время обхода, увидели этого вот гражданина, – сотрудник кивнул в сторону мужчины, которого коллега пытался усадить на деревянную скамью. – Подумали, может пьяный? Ну или – «нарик». Подошли к нему, значит, а он, хотя и шатался, как дух… попер на нас с кулаками! Ну мы его, значицца, упаковали в «канарейку» и привезли сразу сюда!
   – Это вы его так отделали? – поинтересовался Шинкарев. – Сколько раз было говорено: аккуратно надо работать, без членовредительства!
   – Да мы и пальцем до него не дотронулись!
   – Вот это… это правильный доклад! Гм. Вы что, в травмпункт успели уже его свозить?! – спросил Шинкарев, заметив под нахлобученной на голову задержанного гражданина старенькой, порядком вылинявшей спортивной шапочкой белоснежный край бинта. – Или в больницу заезжали?
   – Никак нет, товарищ майор! То есть, да – отвезли сначала в медпункт. Там ему, докладываем, как есть, сразу швы наложили! У него рваная рана на затылке! Весь в крови был, когда мы его заметили…
   – Ну так а чего вы его с ю д а притащили?! Отвезли бы в райбольницу… раз он, по вашим словам – типа раненый?! И что это у него за прикид?! Он что, так и был, вот в этих лохмотьях?
   – У него, товарищ майор, нет при себе никаких документов, – внес уточнение другой патрульный. – Когда мы его обнаружили, он вообще был без обуви и верхней одежды.
   – А это что за опорки на нем? – Майор сначала опустил взгляд на грязные калоши, болтавшиеся на ногах у задержанного на платформе «Пионерская» гражданина. Затем стал разглядывать бесформенную, всю какую-то засаленную куртку с подпалиной на левом рукаве, сквозь которую была видна свалявшаяся синтепоновая подкладка, с наполовину оторванным воротником. – Сколько раз было говорено: не таскайте в управление бомжей и нариков! И без них тут есть кем заниматься! Спросили – кто он? И, главное, откуда, где прописан?
   – Эти вот «опорки» валялись рядом… в том месте, где мы его нашли! Там же, в нескольких шагах, увидели брошенную куртку! Вот эту, что сейчас одета на нем! Не знаю, его это шмотки или нет. Но не везти же его в райотдел раздетого и босого?!
   – Ну так кто он по жизни? Прописан ли где? Есть ли родственники? Ну и вообще – что с ним стряслось?!
   – А он отказывается имя называть. Ну или не понимает, о чем его спрашивают. Представляете?! Какой-то контуженный… на всю голову! Кстати, выхлопа от него нет. Разве что обдолбан… Но фельдшер…
   – Да он сам был сильно датый, – вставил реплику второй «пэпэсник». – Празднуют, бля, «эскулапы», все никак не остановятся! Одни мы только пашем.
   – Фельдшер сначала отказывался осматривать его. Говорил, чтоб мы везли в райбольницу. А у него, у этого… я уже говорил – никаких документов! И то, что имя не называет – это ж подозрительно!
   – Он вообще хоть что-нибудь вам сообщил? Может, он того… глухонемой?
   – Не, он разговаривает. Хотя не так, чтоб очень связно.
   – И что он говорит?
   – Ну… что типа голова болит. Что ничего не помнит. Ну и так далее! Все время за башку держится! А там, в Пионерской, кто-то дачные дома почистил. Не он ли, случаем?
   – Что? – в голосе майора появились нотки заинтересованности. – Отказывается имя называть? И еще утверждает, что «ничего не помнит»? Гм. Что-то у нас сегодня попадаются сплошь «контуженные»…
   Шинкарев подошел к мужчине, который и вправду смахивал в своем прикиде на бомжа. Тот сидел скукожившись: закрывал руками голову, словно боялся, что его будут бить, причем бить именно по голове.
   – Эй! – брезгливо морщась, майор ткнул пальцем ему в плечо. – Ты кто такой будешь? Как зовут? Где живешь? Ну?! Хватит в молчанку играть! Заколебали вы меня. Сплошь «беспамятливые» пошли! Ну что за день такой?! Сначала из-за праздничного стола выдернули! Так теперь еще с такими вот «контуженными» разбирайся!!
   – Н-не н-надо, – едва слышно сказал «бомж». – П-пожалуйста… отвезите… меня д-д-домой…
   – Отвезем! – ухмыльнувшись, сказал Шинкарев. – Назови только адрес! Ну или хотя бы номер телефона. Чтоб мы, к примеру, твоей родне могли сообщить!
   – Н-не помню. Голова… Д-домой… пожалуйста…
   – Сомневаюсь, мужик, чтоб у тебя был дом, – сделав шаг назад, сказал Шинкарев. – На свалке проживаешь? Или в дачных домах зимуешь? Ну!? Чего молчим?! – майор вяло махнул рукой. – Ладно, определите его покамест в «обезьянник»! Там уже один такой сидит. Тоже, кстати, отказывается имя называть…
   Из «рубки» показался сотрудник.
   – Товарищ майор, вас к телефону! Срочно, из Москвы звонят!
   Шинкарев подошел к аппарату, представился. На связи с ним, как выяснилось, был старший коллега из главка.
   – Шинкарев? Нужна «справка».
   – Слушаю, товарищ полковник!
   – Тот гражданин, что был задержан в барвихинском «Дрим Хаусе» – его к вам привезли? Имеется в виду парень, который распространял листовки.
   – Да… вот примерно час тому назад доставили! Проводим по нему «установочные» мероприятия. Сейчас с ним наш дознаватель работает…
   – Отставить, – распорядился его высокопоставленный собеседник. – Принято решение…
   В трубке как-то странно зашуршало; Шинкарев поморщился – он не расслышал концовку фразы.
   – Товарищ полковник… извините, не расслышал!
   – Я говорю, прекратить допрос! Определите задержанного пока в ваш ИВС! Утром к вам подъедут двое наших сотрудников! Они вас проинструктируют насчет дальнейшего. Теперь вам понятно, что нужно делать?
   – Э-э-э… так точно, понял.
   – Добро, Шинкарев, конец связи.

Глава 4
«ЖЕНИХА ХОТЕЛА, ВОТ И ЗАЛЕТЕЛА…»

   5-е января,
   первая половина дня.
 
   Частный кабинет, в который решила наведаться Лола, – предварительно прозвонив на забитый когда-то в память мобилы номер и застолбив для себя время на одиннадцать утра – находится в двух кварталах от станции метро «Новогиреево». И, соответственно, всего в каких десяти минутах езды от Реутово, где молодая неженатая пара последние несколько недель проживала в съемной двухкомнатной с холлом квартире.
   Лола въехала во двор кирпичной многоэтажки. Ей не было нужды сверяться с адресом на визитке, потому что в одно время она довольно регулярно посещала расположенное по данному адресу частное заведение. Припарковала «муссо» на остававшемся свободным пятачке неподалеку от крыльца с мраморными ступенями. Выбралась из джипа, не забыв прихватить сумочку. Одета она в короткую дубленку кофейного цвета, черные бриджи и высокие, выше колена, сапоги на среднем каблуке. Голова повязана косынкой, на переносице темные очки, губы, собранные в тонкую линию, едва тронуты помадой – она, надо сказать, в последнее время вообще уделяла своей внешности минимум внимания.
   Поднялась по ступеням. Над дверью, укрепленная на кронштейне, следящая телекамера. Справа, на стене, вывеска:
   ЧАСТНЫЙ КАБИНЕТ
   ВСЕ МЕДИЦИНСКИЕ УСЛУГИ
   Лола, взявшись за дверную ручку, криво усмехнулась. Во-первых, здесь размещается не один, а несколько «частных кабинетов». А во-вторых, на вывеске явно недостает нескольких слов, а именно:
   «СРОЧНО, АНОНИМНО, ДОРОГО»…
   Осмотр в кабинете гинеколога занял около тридцати минут.
   – Можете одеваться, Алла.
   Врач, невысокий, плотный мужчина лет пятидесяти, стащил перчатки, бросил их в корзину для мусора и направился к умывальнику, ополоснуть руки. «Давно меня не называли по имени, – подумала Лола, натягивая трусики-стринги. – Алла… Лола… дура безмозглая! Ну вот, мать… Такой вот залет. Сплошные неприятности… А этот… этот… заморочил голову, напаскудничал и свалил куда-то! Козел… как и все мужики!»
   Врач вытер руки бумажным полотенцем, прошел к столу, уселся в кресло. Дождавшись, когда пациентка выйдет из-за ширмы, он жестом пригласил ее присесть в другое кресло, приставленное к торцу стола.
   – Сколько, Борис Евсеевич? – спросила Лола.
   – Шесть-семь недель, – поняв, о чем она спрашивает, сказал тот. – Я бы посоветовал вам пройти углубленный медицинский осмотр. Могу дать адрес одной из специализированных клиник, у меня там хороший знакомый отделение гинекологии возглавляет…
   Он открыл верхний ящик стола, достал визитку и передал ее клиентке.
   – Гм. – Лола тяжело вздохнула. – Ну… я так и думала… что вот этим все может и кончиться, – некоторое время она задумчиво вертела в пальцах глянцевый квадратик бумаги, затем открыла сумочку и положила его вовнутрь. – Спасибо, Борис Евсеевич. Я знала, что могу на вас положиться.
 
   Врач какое-то время внимательно смотрел ей в лицо. С того момента, как он видел ее в последний раз, она сильно изменилась. Как будто даже стала старше, и не на один год, а на целую жизнь. Заострившиеся скулы, тени под глазами, бледное, какое-то несвежее лицо, покусанные губы; волосы выкрашены в радикальный кислотно-фиолетовый цвет, из-за чего она стала смахивать на вампиршу из голливудского «ужастика». Причем на вампиршу, которая мучительно страдает и из-за «ломки», и еще от того, что нужда заставила ее покинуть свой темный угол и отправиться в мир обычных людей посреди бела дня…
   Борис Евсеевич кое-что знал об этой девушке; возможно, знал о ней даже больше, чем того требовала его частная практика.
   Он был в курсе, что она три или четыре года работала на подиуме, преимущественно в Москве, числясь в штате агентства «Красные звезды». Но в число «топовых» моделей не пробилась: лишь к девятнадцати годам сумела вырваться из своего провинциального Саратова, где она параллельно училась в хореографическом училище и участвовала в провинциальных фэшн-показах. Слишком поздно для избранного ею ремесла она перебралась в Москву. Пока обзаводилась нужными связями, пока разбиралась в специфике московской – в целом – и модельной – в частности – жизни, в спину уже дышали юные конкурентки, еще более целеустремленные и беспринципные, чем она сама. И не то что дышали, или ворчали за спиной, не то, чтобы строили мелкие козни, а норовили столкнуть с «языка», и сделать это так, чтоб человек уже не поднялся, а еще лучше – насмерть.
   Едва не с первого дня эта Алла, как и многие другие красивые девушки, пыталась найти себе постоянного «спонсора». Особой активностью, на грани агрессии, выделяются в этом плане именно «провинциалки», которым, как говорится, нечего терять, но зато обрести можно все и сразу. Но, то ли в силу сложного характера, то ли из-за фатального невезения, найти себе надежного и щедрого «папика» – не говоря уже о том, чтобы выйти замуж за состоятельного человека – у нее никак не получалось…
   Как и многие другие девушки ее склада, она совмещала свою не слишком успешно складывающуюся карьеру модели с работой в фирме, специализирующейся на предоставлении так называемых «эскортных» услуг. В одно время Алла котировалась по разряду «пятисотдолларовых». То есть, за час, проведенный в обществе модельной девушки, состоятельный гражданин, нуждающийся в компании и в, скажем так, дружеском общении с красивой представительницей другого пола, обязан выложить пять сотен «зеленых». При том, что услуги и н т и м н о г о характера оплачиваются – по взаимной договоренности – клиентом дополнительно, сверх существующего, установленного эскортной фирмой, почасового тарифа.
   Раз в месяц, а иногда и чаще, «эскортницы» проходят медосмотр. Не в последнюю очередь потому, что некоторые особо взыскательные клиенты требуют секса без использования предохранительных средств. Соответственно, выплачивая за данную услугу дополнительный гонорар. Борис Евсеевич тоже не гнушался подработка, девушки-эскортницы были его постоянной клиентурой. Алла уже года три, а то и поболее, ежемесячно являлась к нему на осмотр. Но в конце минувшего лета у нее случился «трабл»: сначала кто-то из клиентов заразил ее гонореей, а спустя день или два уже она – а работа у нее тогда была, как на конвейере – «наградила» венерическим заболеванием важного гражданина, чиновника одной из столичных управ. Тот, соответственно, заразил жену, благодаря связям с которой и взлетел на свое высокое хлебное место…
   Короче, этот крутой дядя, как впоследствии слышал Борис Евсеевич, сильно осерчал. Сначала кто-то основательно, до полусмерти, избил «фирмача», поставляющего «сильным мира сего» элитных девушек по вызову. Ну а вскоре неизвестные «поучили» и саму девушку: после «разбора» у нее оказались сломанными два ребра, а ссадин и ушибов было вообще не счесть.
   После того случая девушка Алла на какое-то время исчезла из виду. Скорее всего, ей выписали своеобразный «волчий билет». Прежние занятия для нее отныне были заказаны. Она и так, из-за своего возраста, балансировала на грани вылета из «модельной лиги», членство в которой давало ей какой-никакой статус. А теперь, после всего случившегося, она уже не могла надеяться не то что на удачное замужество, но даже на то, чтобы определиться в разряд «содержанок», – худая слава, как известно, распространяется подобно пожару в сухом хвойном лесу.
 
   – Могу я поинтересоваться, Алла…
   – Не стоит. – Девушка, у которой все это время был какой-то блуждающий, отсутствующий взгляд, покачала головой. Достав платок из сумочки, она извинилась и прочистила нос. – Я пока сама еще ничего не решила. А вот по поводу сданных анализов…
   – Об этом не беспокойтесь. Денька примерно через четыре я вам лично перезвоню. Напомните еще раз ваш номерок…
   Лола несколько секунд колебалась, но потом все же продиктовала номер личной мобилы – врач записал его в свой «кондуит».
   – Ну… я тогда пойду, наверное, Борис Евсеевич?
   Тот мягко улыбнулся.
   – А вы ничего не забыли?
   – Ах да… – Лола шмыгнула носом, пришлось опять лезть в сумочку за платком. – Извините, что-то мне не по себе сегодня. Просто «тормоз» какой-то… Сколько?
   – Ничего страшного, вполне объяснимо. Обычная такса – пять тысяч. Но в связи с праздниками у нас расценки удвоены…
   – Да, да… конечно.
   – И вот с этим вашим… «насморком», – он посмотрел ней в глаза. – Я бы вас советовал… э-э-э… быть поосторожней! Особенно в вашем положении.
   Лола достала из кармашка сумочки деньги. Отсчитала десять тысячерублевых купюр. После секундной заминки, прибавила к ним еще две купюры такого же номинала. Положила деньги на глянцевую столешницу.
   – Вот… спасибо вам, Борис Евсеевич.
   – Всегда к вашим услугам. Распорядиться, чтобы оформили чек?
   – Нет, нет, ни к чему.
   – Числа десятого позвоню, как и обещал, – проводив ее до двери своего кабинета, сказал врач. – Может, вызвать такси?
   – Спасибо, не нужно, – девушка вымученно улыбнулась. – Я на своих колесах. До свидания, Борис Евсеевич….
 
   Она вышла в коридор. Ей не хватало воздуха; ноги, казалось, вообще отказывались повиноваться командам мозга. С одной стороны, хотелось как можно скорей выбраться из этого стерильного, пропахшего ароматизаторами мирка на свежий воздух. Но с другой, она понимала, что в таком состоянии вряд ли сможет сесть за руль машины.
   А если и рискнет сесть, то далеко не уедет…
   Коридор, в который выходит с полдюжины дверей, облицован светлыми панелями. Паркетный пол, диван, пара кресел с кожаной обивкой, мягкий медовый свет, сочащийся из светильников, легкая музыка из скрытых в стене динамиков… Почувствовав, что пол вот-вот уйдет у нее из-под ног, Лола опустилась в одно из кресел.
   – С вами все порядке? – спросила у нее невесть откуда взявшаяся женщина, облаченная в голубенький халат и такого же цвета косынку. – Может, Бориса Евсеевича позвать?
   – Нет, нет, не нужно, – Лоле потребовалось сделать над собой усилие, чтобы изобразить некое подобие улыбки. – Ничего, если я посижу тут несколько минут? А потом… потом пойду по своим делам.
   – Да, конечно, – женщина бросила на нее понимающий взгляд. – Может, стоит кому-то из близких позвонить? Чтобы приехал сюда за вами. Или вызвать вам такси?
   «У меня нет близких, – с горечью подумалось Лоле. – Был один… думала, что вот, наконец, нашла свою «половинку». Да и тот, кажется, сбежал…»
   Но озвучивать эти свои невеселые мысли – да еще перед чужим человеком – она сочла излишним.