Страница:
– Ну в самом деле, Миша? – пожевав полными губами, сказал Найман. – Зачем ты так говоришь? Я и без того чувствую себя виноватым… Но что я мог сделать? Ночевать с Юлей в одном номере? Но ты же в курсе, что у нас не те отношения! Гм…
Гуревич, лишь краем уха слушая эти его оправдательные речи, взял кейс из темно-вишневой кожи, вытащил из его внутренностей сложенный пополам листок бумаги и в который уже раз принялся изучать текст записки, оставленный Юлией в ночь с четверга на пятницу.
– Нет никаких оснований для беспокойства, – пробормотал он себе под нос, цитируя одно из мест этой странной записки. – Ну вот не дура ли?! Двадцать пять лет… взрослая уже женщина… а ума так и не нажила!
– Двадцать четыре года, десять месяцев и четырнадцать дней, – уточнил Саныч, известный своей скрупулезностью по части деталей. – Меня сильно смущает эта вот записка.
– Что, еще раз хотите прочесть? – спросил Гуревич. – Держите…
Мужчина в дымчатых очках покачал головой:
– Нет нужды, текст у меня отложился со всеми знаками препинания. Речь о другом. То, что принято решение не показывать пока записку тем сотрудникам милиции, которых уже подключили, – ход хотя и вынужденный, но, думаю, разумный…
– Да, Боря, хоть в одном ты не дал маху, – хмыкнув, сказал Гуревич, пряча листок обратно в кейс. – Хорошо, что додумался сначала прозвонить нам, в Москву. Если здешние менты узнают про Юлькину цидульку, их уже не заставишь нормально работать! Ты как угодно потом с ними объясняйся, хоть стимулируй их по бабкам, хоть дави на них через местные связи, особого толку уже не будет! Потому что в голове будут держать примерно следующее: «Это их семейные разборки, девчонка чухнула куда-то, оставив соответствующую записку… ну и на кой хрен, спрашивается, нам тут пыхтеть и упираться?…»
Саныч, согласно покивав головой, сказал:
– Есть еще один важный нюанс. Я не почерковед, но мне сдается, что записка эта написана твердой рукой. То есть Юлия Аркадьевна в тот момент, когда она писала эту записку, была уверена, что ее задумка…
– О которой мы пока ни черта не знаем, – хмуро сказал Борис.
– …действительно не связана с опасностью для ее жизни, – продолжил Саныч. – По-видимому, она была уверена, что… либо вернется в отель до утра, либо уже утром, в пятницу, сможет прозвонить откуда-то, из неизвестного нам пока места, и как-то объяснить в разговоре с вами, Борис, этот свой неожиданный поступок. Но, как мы видим, звонка так и не последовало, хотя времени с момента ее исчезновения прошло уже немало.
– Да я сам всех знакомых уже по нескольку раз обзвонил, – вздохнул Найман. – А что толку?!
Он попытался было возобновить свое броуново движение по тесноватому пространству люкса – находиться долго на одном месте Борис решительно не мог, – но очередной окрик Гуревича заставил его опуститься на край постели.
– Пошли уже третьи сутки, – бросив обеспокоенный взгляд на свои наручные «Патек Филип», сказал Гуревич. – По правде говоря, господа, я сильно колебался, стоит ли вам с Санычем вообще лететь сюда, в Кёниг… Ну и как прикажете все это понимать?
Все трое разом повернули головы в направлении стоящей в углу номера видеодвойки, при помощи которой они несколько раз просматривали копию видеокассеты, любезно предоставленную администрацией гостиницы (по правде говоря, сотрудница фирмы Саныча, которую зовут Майя Семенова, прибывшая в Кёниг тоже в субботу, но не вечерним, а утренним авиарейсом, изъяла именно оригинал записи, поменяв в последний момент кассеты местами… но это уже несущественная деталь). Обе камеры автоматического слежения, одна из которых установлена в вестибюле, а другая снаружи, укрепленная над вывеской гостиницы, держит в поле зрения парадное и паркинг перед «Приморской», зафиксировали тот момент, когда Поплавская, примерно за полчаса до полуночи, покинула здание.
Сама вышла, своими ножками, неспешно протопав ими до того места, где камера ночного видения потеряла ее из виду. А рядом с ней в этот момент ни единой живой души…
Гуревич потянулся было к пульту, но передумал еще раз смотреть эту уже виденную сегодня запись.
– Это хорошо, Борис, что вы уже прозвонили кое-кому из знакомых Юлии Аркадьевны, – спокойным, рассудительным тоном сказал Саныч. – Но этого, думаю, уже недостаточно. Если вы, Михаил Аркадьевич, не против, я прозвоню сейчас своему сотруднику, чтобы составили для нас максимально полный список… с распечаткой, если позволите… всех телефонных переговоров вашей сестры за последние несколько месяцев. Может быть, пробьем по этой линии что-нибудь важное, полезное. Понадобится, конечно, помощь со стороны близких и друзей… Нужно будет послать кого-нибудь, чтобы съездили на квартиру к Юлии Аркадьевне и посмотрели там хорошенько; заодно следует просмотреть органайзер и телефонные справочники, записные книжки, если таковые найдутся, письма, последнюю корреспонденцию, серверы компьютеров дома и на работе, ну и так далее…
Пока Гуревич и Сергей Александрович перебрасывались репликами, обсуждая, как им половчее завернуть дело так, чтобы, с одной стороны, не вызвать у близких и знакомых паники или ненужных разговоров, а с другой стороны, как-то получить нужную информацию, подтолкнуть как-то саму ситуацию, ожидая ее счастливого разрешения, Борис успел накоротке прозвонить своим родителям в Москву, предупредив, что вынужден будет, скорее всего, еще на некоторое время задержаться в Кёниге.
– Что-то не звонит ваша… эта… Семенова?! – сказал он, пряча трубку обратно в карман. – Куда это она пропала вместе с милицейскими?
Саныч усмехнулся, причем сделал он это, кажется, впервые за весь сегодняшний вечер:
– Как говорят англичане – «No news is good news». А чтоб было понятнее, скажу так: если у нашей Семеновой нет новостей, то в нашем случае это уже хорошая новость…
Глава 3
Глава 4
Гуревич, лишь краем уха слушая эти его оправдательные речи, взял кейс из темно-вишневой кожи, вытащил из его внутренностей сложенный пополам листок бумаги и в который уже раз принялся изучать текст записки, оставленный Юлией в ночь с четверга на пятницу.
– Нет никаких оснований для беспокойства, – пробормотал он себе под нос, цитируя одно из мест этой странной записки. – Ну вот не дура ли?! Двадцать пять лет… взрослая уже женщина… а ума так и не нажила!
– Двадцать четыре года, десять месяцев и четырнадцать дней, – уточнил Саныч, известный своей скрупулезностью по части деталей. – Меня сильно смущает эта вот записка.
– Что, еще раз хотите прочесть? – спросил Гуревич. – Держите…
Мужчина в дымчатых очках покачал головой:
– Нет нужды, текст у меня отложился со всеми знаками препинания. Речь о другом. То, что принято решение не показывать пока записку тем сотрудникам милиции, которых уже подключили, – ход хотя и вынужденный, но, думаю, разумный…
– Да, Боря, хоть в одном ты не дал маху, – хмыкнув, сказал Гуревич, пряча листок обратно в кейс. – Хорошо, что додумался сначала прозвонить нам, в Москву. Если здешние менты узнают про Юлькину цидульку, их уже не заставишь нормально работать! Ты как угодно потом с ними объясняйся, хоть стимулируй их по бабкам, хоть дави на них через местные связи, особого толку уже не будет! Потому что в голове будут держать примерно следующее: «Это их семейные разборки, девчонка чухнула куда-то, оставив соответствующую записку… ну и на кой хрен, спрашивается, нам тут пыхтеть и упираться?…»
Саныч, согласно покивав головой, сказал:
– Есть еще один важный нюанс. Я не почерковед, но мне сдается, что записка эта написана твердой рукой. То есть Юлия Аркадьевна в тот момент, когда она писала эту записку, была уверена, что ее задумка…
– О которой мы пока ни черта не знаем, – хмуро сказал Борис.
– …действительно не связана с опасностью для ее жизни, – продолжил Саныч. – По-видимому, она была уверена, что… либо вернется в отель до утра, либо уже утром, в пятницу, сможет прозвонить откуда-то, из неизвестного нам пока места, и как-то объяснить в разговоре с вами, Борис, этот свой неожиданный поступок. Но, как мы видим, звонка так и не последовало, хотя времени с момента ее исчезновения прошло уже немало.
– Да я сам всех знакомых уже по нескольку раз обзвонил, – вздохнул Найман. – А что толку?!
Он попытался было возобновить свое броуново движение по тесноватому пространству люкса – находиться долго на одном месте Борис решительно не мог, – но очередной окрик Гуревича заставил его опуститься на край постели.
– Пошли уже третьи сутки, – бросив обеспокоенный взгляд на свои наручные «Патек Филип», сказал Гуревич. – По правде говоря, господа, я сильно колебался, стоит ли вам с Санычем вообще лететь сюда, в Кёниг… Ну и как прикажете все это понимать?
Все трое разом повернули головы в направлении стоящей в углу номера видеодвойки, при помощи которой они несколько раз просматривали копию видеокассеты, любезно предоставленную администрацией гостиницы (по правде говоря, сотрудница фирмы Саныча, которую зовут Майя Семенова, прибывшая в Кёниг тоже в субботу, но не вечерним, а утренним авиарейсом, изъяла именно оригинал записи, поменяв в последний момент кассеты местами… но это уже несущественная деталь). Обе камеры автоматического слежения, одна из которых установлена в вестибюле, а другая снаружи, укрепленная над вывеской гостиницы, держит в поле зрения парадное и паркинг перед «Приморской», зафиксировали тот момент, когда Поплавская, примерно за полчаса до полуночи, покинула здание.
Сама вышла, своими ножками, неспешно протопав ими до того места, где камера ночного видения потеряла ее из виду. А рядом с ней в этот момент ни единой живой души…
Гуревич потянулся было к пульту, но передумал еще раз смотреть эту уже виденную сегодня запись.
– Это хорошо, Борис, что вы уже прозвонили кое-кому из знакомых Юлии Аркадьевны, – спокойным, рассудительным тоном сказал Саныч. – Но этого, думаю, уже недостаточно. Если вы, Михаил Аркадьевич, не против, я прозвоню сейчас своему сотруднику, чтобы составили для нас максимально полный список… с распечаткой, если позволите… всех телефонных переговоров вашей сестры за последние несколько месяцев. Может быть, пробьем по этой линии что-нибудь важное, полезное. Понадобится, конечно, помощь со стороны близких и друзей… Нужно будет послать кого-нибудь, чтобы съездили на квартиру к Юлии Аркадьевне и посмотрели там хорошенько; заодно следует просмотреть органайзер и телефонные справочники, записные книжки, если таковые найдутся, письма, последнюю корреспонденцию, серверы компьютеров дома и на работе, ну и так далее…
Пока Гуревич и Сергей Александрович перебрасывались репликами, обсуждая, как им половчее завернуть дело так, чтобы, с одной стороны, не вызвать у близких и знакомых паники или ненужных разговоров, а с другой стороны, как-то получить нужную информацию, подтолкнуть как-то саму ситуацию, ожидая ее счастливого разрешения, Борис успел накоротке прозвонить своим родителям в Москву, предупредив, что вынужден будет, скорее всего, еще на некоторое время задержаться в Кёниге.
– Что-то не звонит ваша… эта… Семенова?! – сказал он, пряча трубку обратно в карман. – Куда это она пропала вместе с милицейскими?
Саныч усмехнулся, причем сделал он это, кажется, впервые за весь сегодняшний вечер:
– Как говорят англичане – «No news is good news». А чтоб было понятнее, скажу так: если у нашей Семеновой нет новостей, то в нашем случае это уже хорошая новость…
Глава 3
ГДЕ ЧЕРТ САМ НЕ СМОЖЕТ, ТУДА БАБУ ПОШЛЕТ
Милицейский «уазик», чуть не доезжая до страхолюдного серого здания, в котором четверть века назад планировалось разместить администрацию области, но каковое остается и по сию пору позорным недостроем, свернул направо, на улицу Вагнера, после чего принялся петлять по довольно узким и вдобавок уставленным легковушками улицам юго-западной подошвы Замковой горы.
В аккурат в этот момент часовой механизм – часы эти, с золочеными цифирьками, были подарены городу немцами и установлены на башне Кафедрального собора, на острове Канта, – отбив полночь, начал отсчитывать первые секунды наступившего воскресного дня.
В канареечного цвета машине находилось трое людей. За баранкой сидел сержант, парень лет двадцати пяти, довольно молчаливый тип, не произнесший за весь вечер, пока они рейдировали по городу и его окрестностям, кажется, и десятка фраз. Справа от него, в кресле пассажира, располагался майор Михайлов, заместитель начальника ОРО[3] местного УВД: это был матерый ментяра лет тридцати четырех, довольно крупного телосложения, человек знающий, но уже подрастерявший с годами присущие молодости прыть и желание «гореть на работе».
Прикомандированная устроилась на заднем сиденье тряского «уазика». Зовут эту девушку – Майя Семенова. Михайлов знал, что она москвичка и является сотрудницей одной из частных охранных структур. Вообще-то у майора сегодня по графику выходной. Но его вызвонили в тот момент, когда он уже собрался ехать с женой и двумя детьми на собственную дачу, и дали команду немедленно прибыть в управление.
Там, в кабинете первого зама главы УВД, и состоялось его первое знакомство с этой столичной штучкой, прибывшей в Кёниг всего два или три часа назад. Приобняв майора за плечи, начальник сказал примерно следующее… «Михайлов, нужно экстренно организовать поиск одной девушки. Данные на нее сообщит тебе прикомандированная Семенова. Вызови на работу всех сотрудников своего отдела! Учти, команда поступила с самого верха! И вообще, Михайлов… не выступай особо… будь на своем месте!..»
Поначалу ничего иного, кроме глухого раздражения и даже неприязни, Михайлов к этой «штучке» не испытывал. Получается, что его, майора милиции Михайлова, а также почти с десяток его подчиненных передали, пусть даже на время, под начало какой-то «соплюхе», которую здесь, в Кёниге, вообще никто не знает. С каких это пор оперативный состав МВД – в лице, скажем, его отдела – передается в фактическое подчинение одной из частных охранных структур, да еще не местной, где бы работали свои люди, а какой-то московской конторы?! Черт-те что, короче, и с боку бантик…
Ладно, был бы какой «зубр», отслуживший лет эдак двадцать на Петровке, а потом занявший кресло руководителя частной службы безопасности. Без вопросов… А что он увидел в кабинете начальника? Девушку, которой с виду лет двадцать пять… ну максимум двадцать семь. В темных брючках, кроссовках на толстой подошве, комбинированной куртке с «молниями» и накладными карманами, с кожаными заплатами на локтях аспидно-черного цвета. На голове красуется бейсболка, голубовато-серого цвета, из плотной замши, с эмблемой «Пумы» над козырьком; на затылке, поверх застежки кепи, пропущен короткий, сантиметров в пятнадцать, «хвост», причем волосы у нее – неважно, свои или крашеные – такого же цвета, что и ее смахивающая на байкерский прикид куртка. Лицо овальное, высокие скулы, карие, в опушке из длинных ресниц, глаза смотрят внимательно и в то же время доброжелательно. В ушной раковине торчит наушник от плеера… Детский сад какой-то, ей-богу…
Пообщавшись какое-то время с Семеновой, майор несколько изменил свое отношение к этой «штучке», навяленной ему начальством в выходной субботний день. Прикомандированная оказалась женщиной неглупой, и пусть она не очень хорошо знала местный криминальный пейзаж, зато понимала, кажется, толк в специфике оперативно-розыскной работы и умела четко формулировать цели и задачи для тех людей, которых решено было привлечь к розыску. Когда речь шла о необходимости получить более полные данные касательно объекта поиска и возможных причин его исчезновения, Семенова здесь – по неизвестной пока майору причине – явно попридержала какую-то часть известной ей информации. Впрочем, розыскникам раздали фотоснимки Юлии и сообщили тот необходимый минимум сведений, который им требовался для работы…
Но не эти обнаружившиеся в ней качества заставили майора Михайлова изменить свое мнение о командированной. Едва он остался наедине с Семеновой, как она вручила ему конверт, в котором оказалось десять тысяч долларов сотенными купюрами: «Это вам и вашим людям, майор. Небольшая доплата за сверхурочную работу…»
Этим вечером их милицейский «уазик» успел побывать уже в самых разных местах города, но никаких следов Поплавской в Кёниге обнаружено пока не было.
«Канарейка», свернув под арку, уперлась фарами в стену серого приземистого здания, лишенного окон.
Из динамика рации, настроенной на милицейскую волну, доносился вялый треп дежурного по городу с одной из патрульных машин. Снаружи накрапывал дождик, редкие тяжелые капли плющились на лобовом стекле, отбивали нечастую и неритмичную дробь на жестяной крыше древнего «уазика». Майор, с трудом справившись с приступом зевоты, повернул голову к такому же сонному, как он сам, водителю:
– Куда это ты нас привез? На станцию «Скорой», что ли?
– Нет, товарищ майор, станцию мы проехали. Вы ж сами сказали, чтоб я сначала вез вас в «холодильник».
– А-а, тогда понятно… Остаешься в машине, сержант! Пойдем, Семенова! Это наш третий в городе и последний по счету «холодильник»…
Они вышли из «уазика». Майор, подойдя к окованной жестью двери, принялся колотить в нее кулаком:
– Открывайте, черти, милиция приехала!
Тишина. Он пнул ногой дверь:
– Эй, есть ли там кто живой?! Или одни только жмуры?
Тут же раздался лязгающий звук; распахнулись разом обе дверцы; в предбаннике, освещенном лишь тусклым светильником, покачиваясь и таращась на ночных визитеров, стоял какой-то плюгавый мужичонка, одетый в крайне замызганный рабочий халат и прорезиненный фартук.
– И-ик! – сказал он. – Че надо?
– Майор милиции Михайлов, – не утруждая себя поиском и демонстрацией служебного удостоверения, сказал розыскник. – Девушка со мной… Я с тобой разговаривал по телефону? С полчаса примерно назад?
– И-ик… Кажись, да, со мной…
– Да ты никак пьян, братец? – Майор развернул мужичонку, подтолкнув его к лестнице, через которую можно было пройти в полуподвальное помещение. – Ха-ар-рош… Опять, черти, бухаете на работе?
Когда они спустились в помещение морга, визитеров накрыла с головой густая волна тяжелых, почти непереносимых для нормального человеческого обоняния запахов… Семенова прикрыла нос и рот надушенным платочком. Майор, по-простецки защемив нос двумя пальцами, принялся шарить пальцами левой руки по стене возле входа, надеясь нащупать включатель (в помещении морга горел лишь слабенький дежурный светильник).
– Почему такая вонь?! – чуточку гнусавя, поинтересовался Михайлов. – У вас что тут, еще с прошлого года покойники лежат? Проветривать надо! Черт… почему верхний свет не врубается?!
– Так это… и-ик!.. Лампочка перегорела.
Майор, цедя ругательства, двинулся в сторону столов, снимая на ходу с пояса фонарь. Впрочем, даже мертвенно-бледного света дежурного светильника было вполне достаточно, чтобы сосчитать все «население» 3-го городского морга: всего на столах было разложено пятеро покойников.
Но стоило розыскнику пересчитать тела, накрытые прорезиненными накидками, как одно из них, на самом дальнем от входа столе, вдруг зашевелилось… потом заняло сидячее положение… потом из-под накидки показалась чья-то всклокоченная голова.
– О-от, черти! – выругался майор, сердце которого пропустило два или три удара. – Вы что, вдвоем тут дежурите?
– Ну так… и-ик!.. одному нельзя, – сказал мужичонка. – Если одному тут сторожить… это… может крыша съехать! Мы тут вместе работаем, а спим, значит, по очереди…
Майор повернулся к командированной, к этой столичной барышне, которая, вопреки его опасениям, держалась пока нормально, хотя и продолжала прижимать к носу свой надушенный платочек.
– Видишь, Семенова, в каких условиях нам приходится трудиться? – выдав эту реплику, не лишенную прозрачного намека, он перевел взгляд на мужичонку, которого продолжало основательно покачивать. – Ну где тут у вас два покойника женского пола, про которых мне было сказано по телефону?
– Это что, труп? – угрюмо спросил Михайлов, одной рукой приподымая прорезиненную простыню, а другой подсвечивая себе фонарем. – Я вас спрашиваю, черти немытые!
– Ну да… и-ик!.. труп.
– Это же старуха! – брезгливо вытирая пальцы о полу бушлата, заметил майор. – Ей лет семьдесят, наверное… Мы ищем девушку… молодую женщину примерно лет двадцати пяти! А вы мне тут бабульку какую-то пытаетесь подсунуть? Кстати, когда к вам ее привезли? Без документов, конечно?
– Так надысь только доставили… Кажись, машиной ее сбило.
– Надысь… кажись… – пробормотал майор, продвигаясь к следующему столу.
Под накидкой оказался мертвый мужичонка явно бомжовой наружности.
– Ну и где тут у вас вторая покойница?
Пока он разглядывал труп подростка, по-видимому, умершего от «передоза», Семенова успела подойти к четвертому столу. Она взялась пальцами за край простыни… затаила дыхание, гоня от себя недобрые предчувствия… открыла лицо и грудь лежащей на покойницком столе женщины… и тут же облегченно перевела дух.
Да, в морге обнаружилась довольно молодая женщина, которой вряд ли исполнилось тридцать. Но это определенно не была Юлия Поплавская…
Было уже половина восьмого утра, когда Семенова почувствовала, что она нуждается хотя бы в небольшом отдыхе. Майор Михайлов всю ночь возил ее по местным «малинам» и притонам, то есть по таким местам, куда запросто могла угодить Поплавская, если какие-нибудь местные хмыри подхватили ее ночью на улице и, к примеру, накачав наркотиками, спрятали где-нибудь, надеясь в будущем использовать свою добычу в качестве той же секс-рабыни…
Да, весь вечер и всю ночь она общалась с отловленными милицией проститутками, сутенерами, наркоманами, драгдилерами, дежурным персоналом гостиниц, ресторанов и какими-то откровенными клошарами, с теми же ментами. И теперь ее от всего этого порядком тошнило.
Новостей на данную минуту не было никаких. Ни хороших, ни плохих. Ни у нее, ни у Саныча, который всю ночь находился в «Приморской» и с которым она изредка перезванивалась по сотовому. Ни у родственников и многочисленных знакомых Юлии, многих из которых в эту ночь, в Москве, других городах и даже за пределами России, потревожили телефонными звонками…
Доставить Семенову в «Приморскую» вызвался все тот же Михайлов. Наверное, майор надеялся, что там, куда он отвезет прикомандированную, ему перепадет еще какая-нибудь премия. Определенно, такая вот мыслишка просквозила в его голове, потому что он отпустил водителя отдыхать, а сам, хотя и чертовски устал, уселся за руль «уазика».
Заметно рассвело.
Какое-то время они ехали по умытому дождем городу молча, думая каждый о своем. Но потом выяснилось, что думают они, в сущности, об одном и том же.
– Со всяким, конечно, может быть, Семенова, – задумчиво произнес майор, покосившись на сидящую справа пассажирку. – И все же я не врубаюсь…
Семеновой сейчас совсем не хотелось разговаривать. Ни с проститутками и привокзальными бомжами, ни с сутенерами и ментами, ни даже с Санычем, хотя он и является ее непосредственным начальником. Но она все же вытащила из ушной раковины наушник, в котором звучали классические хиты семидесятых годов, и спросила:
– Что именно вам не понятно, майор?
– Поплавская сама ведь вышла из гостиницы, так?
– Верно.
– Я вот думаю, может, ее как-то выманили? А если это… киднепинг?
– Похищение? – переспросила Семенова. – С целью выкупа? Такую возможность мы тоже не исключаем… Но пока, насколько мне известно, никто с пропозицией такого рода к близким Поплавской не обращался.
– Ну вот зачем она вышла из гостиницы? А? Погулять? Одна? Ты же видела, Семенова, что у нас творится по ночам…
– То же самое, что и в других городах.
– Ну да, ну да, – теряя интерес к разговору, сказал майор. – Но все равно странно.
Через минуту он припарковал свой «уазик» на гостиничном паркинге.
– Кстати, майор, у вас есть личный транспорт? – неожиданно поинтересовалась Семенова, прежде чем покинуть порядком обрыдшую ей «канарейку». – Какая у вас машина?
– Девятая модель. Старенькая уже… А что?
– Если будете и дальше работать активно… если это приведет к положительному результату… то, полагаю, сможете сменить свою «девятку» на новенький джип.
Едва Семенова успела принять душ, как в ее номер постучались. Она отложила на столик пару довольно увесистых полированных шариков, при помощи которых разрабатывала ушибленную кисть правой руки, и, как была, босиком, с мокрыми волосами и в коротком халатике, пошла отпирать дверь.
– Есть новость, Семенова, – проходя в номер, сказал Саныч. – Пока ты пробивала местные бордели, мы тут одну важную информацию выудили…
Вслед за ним в номер прошли еще двое, Гуревич и Боря Найман; причем в отличие от нее, все они, включая Саныча, кажется, пару-тройку часов этой ночью прихватили для отдыха…
– Дайте мне хотя бы минуту времени, – сказала Семенова. – Вы не беспокойтесь, я в ванной комнате переоденусь…
– Да ладно, Майя, здесь все свои, – заметил Саныч, жестом приглашая свою сотрудницу присесть на так и не потревоженную ею этой ночью постель. – Так вот, слушай…
Семенова села на постель, попыталась хотя бы частично прикрыть свои обнаженные ноги халатиком, который едва доходил ей до середины бедер, также безуспешно попыталась запахнуть его на груди, потом плюнула, решив не суетиться попусту, и насторожила ушки.
– Это же сплошной коматоз?! – опередив Саныча, который открыл уже было рот, чтобы сообщить что-то важное, выкрикнул Боря Найман. – Знаешь, что она «мыльнула» своей подруге?! Приготовь, мол, пару наручников, я уже в дороге… Как это вам нравится? Они что там, «садо-мазо» уже практикуют?…
– Похоже, наша Юля сбрендила, – процедил Гуревич.
Некоторое время мужчины молчали, затем Саныч, обменявшись красноречивыми взглядами с Гуревичем, задумчиво сказал:
– А не послать ли нам Семенову в Вильнюс?
В аккурат в этот момент часовой механизм – часы эти, с золочеными цифирьками, были подарены городу немцами и установлены на башне Кафедрального собора, на острове Канта, – отбив полночь, начал отсчитывать первые секунды наступившего воскресного дня.
В канареечного цвета машине находилось трое людей. За баранкой сидел сержант, парень лет двадцати пяти, довольно молчаливый тип, не произнесший за весь вечер, пока они рейдировали по городу и его окрестностям, кажется, и десятка фраз. Справа от него, в кресле пассажира, располагался майор Михайлов, заместитель начальника ОРО[3] местного УВД: это был матерый ментяра лет тридцати четырех, довольно крупного телосложения, человек знающий, но уже подрастерявший с годами присущие молодости прыть и желание «гореть на работе».
Прикомандированная устроилась на заднем сиденье тряского «уазика». Зовут эту девушку – Майя Семенова. Михайлов знал, что она москвичка и является сотрудницей одной из частных охранных структур. Вообще-то у майора сегодня по графику выходной. Но его вызвонили в тот момент, когда он уже собрался ехать с женой и двумя детьми на собственную дачу, и дали команду немедленно прибыть в управление.
Там, в кабинете первого зама главы УВД, и состоялось его первое знакомство с этой столичной штучкой, прибывшей в Кёниг всего два или три часа назад. Приобняв майора за плечи, начальник сказал примерно следующее… «Михайлов, нужно экстренно организовать поиск одной девушки. Данные на нее сообщит тебе прикомандированная Семенова. Вызови на работу всех сотрудников своего отдела! Учти, команда поступила с самого верха! И вообще, Михайлов… не выступай особо… будь на своем месте!..»
Поначалу ничего иного, кроме глухого раздражения и даже неприязни, Михайлов к этой «штучке» не испытывал. Получается, что его, майора милиции Михайлова, а также почти с десяток его подчиненных передали, пусть даже на время, под начало какой-то «соплюхе», которую здесь, в Кёниге, вообще никто не знает. С каких это пор оперативный состав МВД – в лице, скажем, его отдела – передается в фактическое подчинение одной из частных охранных структур, да еще не местной, где бы работали свои люди, а какой-то московской конторы?! Черт-те что, короче, и с боку бантик…
Ладно, был бы какой «зубр», отслуживший лет эдак двадцать на Петровке, а потом занявший кресло руководителя частной службы безопасности. Без вопросов… А что он увидел в кабинете начальника? Девушку, которой с виду лет двадцать пять… ну максимум двадцать семь. В темных брючках, кроссовках на толстой подошве, комбинированной куртке с «молниями» и накладными карманами, с кожаными заплатами на локтях аспидно-черного цвета. На голове красуется бейсболка, голубовато-серого цвета, из плотной замши, с эмблемой «Пумы» над козырьком; на затылке, поверх застежки кепи, пропущен короткий, сантиметров в пятнадцать, «хвост», причем волосы у нее – неважно, свои или крашеные – такого же цвета, что и ее смахивающая на байкерский прикид куртка. Лицо овальное, высокие скулы, карие, в опушке из длинных ресниц, глаза смотрят внимательно и в то же время доброжелательно. В ушной раковине торчит наушник от плеера… Детский сад какой-то, ей-богу…
Пообщавшись какое-то время с Семеновой, майор несколько изменил свое отношение к этой «штучке», навяленной ему начальством в выходной субботний день. Прикомандированная оказалась женщиной неглупой, и пусть она не очень хорошо знала местный криминальный пейзаж, зато понимала, кажется, толк в специфике оперативно-розыскной работы и умела четко формулировать цели и задачи для тех людей, которых решено было привлечь к розыску. Когда речь шла о необходимости получить более полные данные касательно объекта поиска и возможных причин его исчезновения, Семенова здесь – по неизвестной пока майору причине – явно попридержала какую-то часть известной ей информации. Впрочем, розыскникам раздали фотоснимки Юлии и сообщили тот необходимый минимум сведений, который им требовался для работы…
Но не эти обнаружившиеся в ней качества заставили майора Михайлова изменить свое мнение о командированной. Едва он остался наедине с Семеновой, как она вручила ему конверт, в котором оказалось десять тысяч долларов сотенными купюрами: «Это вам и вашим людям, майор. Небольшая доплата за сверхурочную работу…»
Этим вечером их милицейский «уазик» успел побывать уже в самых разных местах города, но никаких следов Поплавской в Кёниге обнаружено пока не было.
«Канарейка», свернув под арку, уперлась фарами в стену серого приземистого здания, лишенного окон.
Из динамика рации, настроенной на милицейскую волну, доносился вялый треп дежурного по городу с одной из патрульных машин. Снаружи накрапывал дождик, редкие тяжелые капли плющились на лобовом стекле, отбивали нечастую и неритмичную дробь на жестяной крыше древнего «уазика». Майор, с трудом справившись с приступом зевоты, повернул голову к такому же сонному, как он сам, водителю:
– Куда это ты нас привез? На станцию «Скорой», что ли?
– Нет, товарищ майор, станцию мы проехали. Вы ж сами сказали, чтоб я сначала вез вас в «холодильник».
– А-а, тогда понятно… Остаешься в машине, сержант! Пойдем, Семенова! Это наш третий в городе и последний по счету «холодильник»…
Они вышли из «уазика». Майор, подойдя к окованной жестью двери, принялся колотить в нее кулаком:
– Открывайте, черти, милиция приехала!
Тишина. Он пнул ногой дверь:
– Эй, есть ли там кто живой?! Или одни только жмуры?
Тут же раздался лязгающий звук; распахнулись разом обе дверцы; в предбаннике, освещенном лишь тусклым светильником, покачиваясь и таращась на ночных визитеров, стоял какой-то плюгавый мужичонка, одетый в крайне замызганный рабочий халат и прорезиненный фартук.
– И-ик! – сказал он. – Че надо?
– Майор милиции Михайлов, – не утруждая себя поиском и демонстрацией служебного удостоверения, сказал розыскник. – Девушка со мной… Я с тобой разговаривал по телефону? С полчаса примерно назад?
– И-ик… Кажись, да, со мной…
– Да ты никак пьян, братец? – Майор развернул мужичонку, подтолкнув его к лестнице, через которую можно было пройти в полуподвальное помещение. – Ха-ар-рош… Опять, черти, бухаете на работе?
Когда они спустились в помещение морга, визитеров накрыла с головой густая волна тяжелых, почти непереносимых для нормального человеческого обоняния запахов… Семенова прикрыла нос и рот надушенным платочком. Майор, по-простецки защемив нос двумя пальцами, принялся шарить пальцами левой руки по стене возле входа, надеясь нащупать включатель (в помещении морга горел лишь слабенький дежурный светильник).
– Почему такая вонь?! – чуточку гнусавя, поинтересовался Михайлов. – У вас что тут, еще с прошлого года покойники лежат? Проветривать надо! Черт… почему верхний свет не врубается?!
– Так это… и-ик!.. Лампочка перегорела.
Майор, цедя ругательства, двинулся в сторону столов, снимая на ходу с пояса фонарь. Впрочем, даже мертвенно-бледного света дежурного светильника было вполне достаточно, чтобы сосчитать все «население» 3-го городского морга: всего на столах было разложено пятеро покойников.
Но стоило розыскнику пересчитать тела, накрытые прорезиненными накидками, как одно из них, на самом дальнем от входа столе, вдруг зашевелилось… потом заняло сидячее положение… потом из-под накидки показалась чья-то всклокоченная голова.
– О-от, черти! – выругался майор, сердце которого пропустило два или три удара. – Вы что, вдвоем тут дежурите?
– Ну так… и-ик!.. одному нельзя, – сказал мужичонка. – Если одному тут сторожить… это… может крыша съехать! Мы тут вместе работаем, а спим, значит, по очереди…
Майор повернулся к командированной, к этой столичной барышне, которая, вопреки его опасениям, держалась пока нормально, хотя и продолжала прижимать к носу свой надушенный платочек.
– Видишь, Семенова, в каких условиях нам приходится трудиться? – выдав эту реплику, не лишенную прозрачного намека, он перевел взгляд на мужичонку, которого продолжало основательно покачивать. – Ну где тут у вас два покойника женского пола, про которых мне было сказано по телефону?
– Это что, труп? – угрюмо спросил Михайлов, одной рукой приподымая прорезиненную простыню, а другой подсвечивая себе фонарем. – Я вас спрашиваю, черти немытые!
– Ну да… и-ик!.. труп.
– Это же старуха! – брезгливо вытирая пальцы о полу бушлата, заметил майор. – Ей лет семьдесят, наверное… Мы ищем девушку… молодую женщину примерно лет двадцати пяти! А вы мне тут бабульку какую-то пытаетесь подсунуть? Кстати, когда к вам ее привезли? Без документов, конечно?
– Так надысь только доставили… Кажись, машиной ее сбило.
– Надысь… кажись… – пробормотал майор, продвигаясь к следующему столу.
Под накидкой оказался мертвый мужичонка явно бомжовой наружности.
– Ну и где тут у вас вторая покойница?
Пока он разглядывал труп подростка, по-видимому, умершего от «передоза», Семенова успела подойти к четвертому столу. Она взялась пальцами за край простыни… затаила дыхание, гоня от себя недобрые предчувствия… открыла лицо и грудь лежащей на покойницком столе женщины… и тут же облегченно перевела дух.
Да, в морге обнаружилась довольно молодая женщина, которой вряд ли исполнилось тридцать. Но это определенно не была Юлия Поплавская…
Было уже половина восьмого утра, когда Семенова почувствовала, что она нуждается хотя бы в небольшом отдыхе. Майор Михайлов всю ночь возил ее по местным «малинам» и притонам, то есть по таким местам, куда запросто могла угодить Поплавская, если какие-нибудь местные хмыри подхватили ее ночью на улице и, к примеру, накачав наркотиками, спрятали где-нибудь, надеясь в будущем использовать свою добычу в качестве той же секс-рабыни…
Да, весь вечер и всю ночь она общалась с отловленными милицией проститутками, сутенерами, наркоманами, драгдилерами, дежурным персоналом гостиниц, ресторанов и какими-то откровенными клошарами, с теми же ментами. И теперь ее от всего этого порядком тошнило.
Новостей на данную минуту не было никаких. Ни хороших, ни плохих. Ни у нее, ни у Саныча, который всю ночь находился в «Приморской» и с которым она изредка перезванивалась по сотовому. Ни у родственников и многочисленных знакомых Юлии, многих из которых в эту ночь, в Москве, других городах и даже за пределами России, потревожили телефонными звонками…
Доставить Семенову в «Приморскую» вызвался все тот же Михайлов. Наверное, майор надеялся, что там, куда он отвезет прикомандированную, ему перепадет еще какая-нибудь премия. Определенно, такая вот мыслишка просквозила в его голове, потому что он отпустил водителя отдыхать, а сам, хотя и чертовски устал, уселся за руль «уазика».
Заметно рассвело.
Какое-то время они ехали по умытому дождем городу молча, думая каждый о своем. Но потом выяснилось, что думают они, в сущности, об одном и том же.
– Со всяким, конечно, может быть, Семенова, – задумчиво произнес майор, покосившись на сидящую справа пассажирку. – И все же я не врубаюсь…
Семеновой сейчас совсем не хотелось разговаривать. Ни с проститутками и привокзальными бомжами, ни с сутенерами и ментами, ни даже с Санычем, хотя он и является ее непосредственным начальником. Но она все же вытащила из ушной раковины наушник, в котором звучали классические хиты семидесятых годов, и спросила:
– Что именно вам не понятно, майор?
– Поплавская сама ведь вышла из гостиницы, так?
– Верно.
– Я вот думаю, может, ее как-то выманили? А если это… киднепинг?
– Похищение? – переспросила Семенова. – С целью выкупа? Такую возможность мы тоже не исключаем… Но пока, насколько мне известно, никто с пропозицией такого рода к близким Поплавской не обращался.
– Ну вот зачем она вышла из гостиницы? А? Погулять? Одна? Ты же видела, Семенова, что у нас творится по ночам…
– То же самое, что и в других городах.
– Ну да, ну да, – теряя интерес к разговору, сказал майор. – Но все равно странно.
Через минуту он припарковал свой «уазик» на гостиничном паркинге.
– Кстати, майор, у вас есть личный транспорт? – неожиданно поинтересовалась Семенова, прежде чем покинуть порядком обрыдшую ей «канарейку». – Какая у вас машина?
– Девятая модель. Старенькая уже… А что?
– Если будете и дальше работать активно… если это приведет к положительному результату… то, полагаю, сможете сменить свою «девятку» на новенький джип.
Едва Семенова успела принять душ, как в ее номер постучались. Она отложила на столик пару довольно увесистых полированных шариков, при помощи которых разрабатывала ушибленную кисть правой руки, и, как была, босиком, с мокрыми волосами и в коротком халатике, пошла отпирать дверь.
– Есть новость, Семенова, – проходя в номер, сказал Саныч. – Пока ты пробивала местные бордели, мы тут одну важную информацию выудили…
Вслед за ним в номер прошли еще двое, Гуревич и Боря Найман; причем в отличие от нее, все они, включая Саныча, кажется, пару-тройку часов этой ночью прихватили для отдыха…
– Дайте мне хотя бы минуту времени, – сказала Семенова. – Вы не беспокойтесь, я в ванной комнате переоденусь…
– Да ладно, Майя, здесь все свои, – заметил Саныч, жестом приглашая свою сотрудницу присесть на так и не потревоженную ею этой ночью постель. – Так вот, слушай…
Семенова села на постель, попыталась хотя бы частично прикрыть свои обнаженные ноги халатиком, который едва доходил ей до середины бедер, также безуспешно попыталась запахнуть его на груди, потом плюнула, решив не суетиться попусту, и насторожила ушки.
– Это же сплошной коматоз?! – опередив Саныча, который открыл уже было рот, чтобы сообщить что-то важное, выкрикнул Боря Найман. – Знаешь, что она «мыльнула» своей подруге?! Приготовь, мол, пару наручников, я уже в дороге… Как это вам нравится? Они что там, «садо-мазо» уже практикуют?…
– Похоже, наша Юля сбрендила, – процедил Гуревич.
Некоторое время мужчины молчали, затем Саныч, обменявшись красноречивыми взглядами с Гуревичем, задумчиво сказал:
– А не послать ли нам Семенову в Вильнюс?
Глава 4
ПОЛДЕНЬ: ДЖЕНТЛЬМЕНЫ ПЬЮТ И ЗАКУСЫВАЮТ
Определенно, понедельник – день тяжелый.
Стас Нестеров, прикурив сигарету, посмотрел на своего компаньона и давнего приятеля, который, запрокинув голову, громко и жадно глотая, вливал себе в утробу содержимое жестяной банки.
Уже пару минут как в дверь офиса охранной фирмы «Фалькон», владельцем которой является Стас Нестеров – в последнее время на паях с Римасом Мажонасом, – настойчиво звонили какие-то люди, но ни Стас, ни его крупногабаритный заместитель на это совершенно не реагировали.
Мажонас прицельно швырнул пустую банку в мусорную корзину у двери, вытер тыльной стороной ладони губы, после чего недовольным голосом сказал:
– Ну и дрянь же это безалкогольное пиво! Стас, а может…
Нестеров, конечно, понял, куда клонит его приятель: человек, чью дочь они выцарапали из лап Ричи, устроил «соколам» неслабую проставку; весь воскресный день они провели на сельской ферме у этих крайне гостеприимных людей… шашлычки, то, се… Заночевали там же, встали ни свет ни заря, проехали почти три сотни километров обратно до Вильнюса, но уже в девять утра, как и водится у приличных людей, чисто выбритые, спрыснутые одеколоном, явились в свой рабочий офис.
Какой-то настырный тип вновь утопил пальцем кнопку дверного звонка, причем он собирался, кажется, держать «пипку» нажатой вплоть до наступления Судного дня.
– Договорились же, Римас, что не будем бухать по утрам, – сказал Стас, пустив под потолок своего кабинета идеально ровное колечко сигаретного дыма. – Был у нас такой уговор? И потом, нам минут через десять надо будет уже выезжать… Не забыл, какие у нас мероприятия намечены на сегодня?
– Ну так а я что? – Мажонас пожал своими широченными плечами. – Слово наше крепкое! Но скорее бы уже двенадцать дня наступило, а то в башке трещит…
Общались эти двое меж собой то по-литовски, то по-русски, причем литовскую речь пересыпали известными русскими фразеологизмами и наоборот.
По всем помещениям офиса, где, кроме них двоих, в это утро понедельника более никого не было, разнеслись гулкие частые удары.
«Соколы» посмотрели друг на друга, потом одновременно сверились каждый со своими наручными часами – стрелки показывают пять минут одиннадцатого – и опять обменялись красноречивыми взглядами.
– Тебе не кажется, Слон, что к нам в дверь кто-то стучится?
Мажонас выглянул в окно, поглядел с высоты второго этажа на темно-синий микроавтобус, появившийся во дворе, на две полицейские тачки, которых еще несколько минут назад здесь не было, после чего, почесав в затылке, сказал:
– Я же говорил тебе, Стас, что надо было еще пару дней на хуторе задержаться!..
Слон отправился отпирать дверь (не сделай он этого, незваные гости, кажется, не остановились бы ни перед чем и выставили только недавно установленные двойные металлические двери вильнюсского офиса частной охранной фирмы «Фалькон»).
Из коридора послышались звуки какой-то возни. Явственно прозвучал чей-то злой матерок. А спустя еще несколько секунд на пороге служебного кабинета Стаса Нестерова нарисовались двое громил в масках и брониках, с крупными буквами ARAS[4] на груди и спине.
– Всем оставаться на месте! – скомандовал один из спецназовцев, вооруженный короткоствольным «хеклером» калибра 5,45. – Держать руки на виду!
Поскольку обе эти команды относились, по всей видимости, именно к нему – а кроме него, в помещении больше никого не было, – Нестеров так и остался сидеть в кресле за своим двухтумбовым письменным столом.
Один «аровец» остался у двери, удерживая Стаса на мушке, как будто он был какой-то опасный преступник, другой, описав полукруг, зашел сзади и ловко цапнул своей рукой, затянутой в перчатку с вырезанными пальцами, наплечную кобуру с «ЧЗ», которая, завернутая в поддерживающие ремни, лежала на краешке стола.
– Еще оружие есть? – спросил «аровец».
– Сначала объяснитесь… или предъявите бумагу на обыск, – процедил Стас. – Кто у вас старший?!
– Предъявим, – сказал спецназовец. – Ну так где остальные стволы?
– В оружейной комнате, где им и положено храниться.
– Добро. Можете сидеть вольно.
Стас выковырял из пачки сигарету, прикурил, потом стал размышлять над тем, что все это могло бы означать.
«Скорее всего, этот наезд организовал Ричи, – подумал Стас, делая глубокую затяжку. – В отместку за то, что мы с Римасом в пятницу вечером нарушили его покой и увели с его конюшни малолетку, которую по закону он не имел права у себя держать… Пожаловался, видать, своей «крыше», ну а его дружки из полиции решили обставить этот банальный наезд как реальную спецоперацию…»
Стас Нестеров, прикурив сигарету, посмотрел на своего компаньона и давнего приятеля, который, запрокинув голову, громко и жадно глотая, вливал себе в утробу содержимое жестяной банки.
Уже пару минут как в дверь офиса охранной фирмы «Фалькон», владельцем которой является Стас Нестеров – в последнее время на паях с Римасом Мажонасом, – настойчиво звонили какие-то люди, но ни Стас, ни его крупногабаритный заместитель на это совершенно не реагировали.
Мажонас прицельно швырнул пустую банку в мусорную корзину у двери, вытер тыльной стороной ладони губы, после чего недовольным голосом сказал:
– Ну и дрянь же это безалкогольное пиво! Стас, а может…
Нестеров, конечно, понял, куда клонит его приятель: человек, чью дочь они выцарапали из лап Ричи, устроил «соколам» неслабую проставку; весь воскресный день они провели на сельской ферме у этих крайне гостеприимных людей… шашлычки, то, се… Заночевали там же, встали ни свет ни заря, проехали почти три сотни километров обратно до Вильнюса, но уже в девять утра, как и водится у приличных людей, чисто выбритые, спрыснутые одеколоном, явились в свой рабочий офис.
Какой-то настырный тип вновь утопил пальцем кнопку дверного звонка, причем он собирался, кажется, держать «пипку» нажатой вплоть до наступления Судного дня.
– Договорились же, Римас, что не будем бухать по утрам, – сказал Стас, пустив под потолок своего кабинета идеально ровное колечко сигаретного дыма. – Был у нас такой уговор? И потом, нам минут через десять надо будет уже выезжать… Не забыл, какие у нас мероприятия намечены на сегодня?
– Ну так а я что? – Мажонас пожал своими широченными плечами. – Слово наше крепкое! Но скорее бы уже двенадцать дня наступило, а то в башке трещит…
Общались эти двое меж собой то по-литовски, то по-русски, причем литовскую речь пересыпали известными русскими фразеологизмами и наоборот.
По всем помещениям офиса, где, кроме них двоих, в это утро понедельника более никого не было, разнеслись гулкие частые удары.
«Соколы» посмотрели друг на друга, потом одновременно сверились каждый со своими наручными часами – стрелки показывают пять минут одиннадцатого – и опять обменялись красноречивыми взглядами.
– Тебе не кажется, Слон, что к нам в дверь кто-то стучится?
Мажонас выглянул в окно, поглядел с высоты второго этажа на темно-синий микроавтобус, появившийся во дворе, на две полицейские тачки, которых еще несколько минут назад здесь не было, после чего, почесав в затылке, сказал:
– Я же говорил тебе, Стас, что надо было еще пару дней на хуторе задержаться!..
Слон отправился отпирать дверь (не сделай он этого, незваные гости, кажется, не остановились бы ни перед чем и выставили только недавно установленные двойные металлические двери вильнюсского офиса частной охранной фирмы «Фалькон»).
Из коридора послышались звуки какой-то возни. Явственно прозвучал чей-то злой матерок. А спустя еще несколько секунд на пороге служебного кабинета Стаса Нестерова нарисовались двое громил в масках и брониках, с крупными буквами ARAS[4] на груди и спине.
– Всем оставаться на месте! – скомандовал один из спецназовцев, вооруженный короткоствольным «хеклером» калибра 5,45. – Держать руки на виду!
Поскольку обе эти команды относились, по всей видимости, именно к нему – а кроме него, в помещении больше никого не было, – Нестеров так и остался сидеть в кресле за своим двухтумбовым письменным столом.
Один «аровец» остался у двери, удерживая Стаса на мушке, как будто он был какой-то опасный преступник, другой, описав полукруг, зашел сзади и ловко цапнул своей рукой, затянутой в перчатку с вырезанными пальцами, наплечную кобуру с «ЧЗ», которая, завернутая в поддерживающие ремни, лежала на краешке стола.
– Еще оружие есть? – спросил «аровец».
– Сначала объяснитесь… или предъявите бумагу на обыск, – процедил Стас. – Кто у вас старший?!
– Предъявим, – сказал спецназовец. – Ну так где остальные стволы?
– В оружейной комнате, где им и положено храниться.
– Добро. Можете сидеть вольно.
Стас выковырял из пачки сигарету, прикурил, потом стал размышлять над тем, что все это могло бы означать.
«Скорее всего, этот наезд организовал Ричи, – подумал Стас, делая глубокую затяжку. – В отместку за то, что мы с Римасом в пятницу вечером нарушили его покой и увели с его конюшни малолетку, которую по закону он не имел права у себя держать… Пожаловался, видать, своей «крыше», ну а его дружки из полиции решили обставить этот банальный наезд как реальную спецоперацию…»