Польский дворянин именем Гуровский, который… ныне находится здесь, рассказывал, каким образом принужден был он сие делать по наущению волынского воеводы графа Потоцкого, который с Браклавским и Ктевским воеводствами учинили конфедерацию. Казимирский маршал принц Любомирский был при том конфедерационным маршалом, и состоящие в его команде войска уже в поход вступили, також волынская партия, состоящая из 500 человек, разграбила на Шванецкой дороге обоз регименриев Равицкого. Подольское воеводство публиковало манифест, что оное не вступит ни в какую конфедерацию, но останется нейтрально, и намерено отправить депутатом к российской армии подольского ловчего Васильского.
Переводы из дел фельдмаршала графа Бурхардта Христофора фон Миниха, касающихся до прошедшей турецкой войны. 1735–1739 гг. // Личная коллекция автора (Копия)
Манифест
Божею милостию, Мы, Анна Императрица[276] и Самодержица Всероссийская, и прочия, и прочия, и прочия
Объявляем чрез сие во всенародное известие, что по щастливо восстановленным с Портою Оттоманскою вечном мире, о котором во всем Государстве Нашем уже пред напечатанными манифестами публиковано, по содержанию соглашенного и заключенного о том, между обоими Империями трактата, с обоих сторон все пленники, как до начатия последней войны, так и во время оной, увезенные обоего пола взаимно из неволи освобождены, и без задержания в отечество свое отпущены быть имеют, а кроме тех, которые у нас христианскую веру приняли, или из турков в магометанский закон превращены, яко о таких отдача и возвращение не постановлена… И понеже со сторон Порты Оттоманской о помянутом освобождении и отпуске всех у них в полону имеющихся Наших подданных во всей Турецкой Империи публиковано, чтоб всякий таких пленных у себя имеющий, без задержания оных отпустил, також де и по тому действительно несколькое число от них уже отпущено, того ради будучи, Мы, взаимно Всемилостивейше, намерены восстановленном с оной Оттоманскою Портою мире, с нашей стороны истинно содержать и исполнять, о казенных турецких пленниках, которые в Государстве Нашем, в разных местах, в городах, и крепостях до ныне содержаны были, уже пред некоторым временем об освобождении и отправлении их чрез границы Наши во отечество их определение учинить, и потребные указы разослать Всемилостивейше соизволили.
А ныне вследствие же того, чрез сие, Всемилостивейшее повелеваем, чтоб все и каждые, как из генералитета и офицерства, так и из прочих чинов, кто таких пленных подданных Порты Оттоманской, которые веру христианскую не приняли при себе иметь, тех всех обоего мужеского и женского полу без задержания или скрывания от себя, отпускали, дабы всякий по своему желанию в отечество свое возвратиться мог, и хотя, как уже выше упомянуто, из того выключены быть имеют те, которые веру христианскую приняли, или принять пожелают, яко по сему трактату, оные в Государстве Нашем останутся, то однако же при том подтверждается, что яко с одной стороны таким оную веру принять желающим по христианской должности всякое к тому вспоможение и способствование показать надлежит, тако и с другой стороны, в том никакую неволю, силу или понуждение отнюдь не употреблять, ибо такое сильное к христианству приведение и Богу угодно быть не может. И о всем вышеписанном, Мы, чрез сие, во всенародное известие объявить, и публикацию учинить повелели, дабы все и каждый о таком Нашем Всемилостивейшем соизволении и указе ведал, и должное исполнение учинить мог.
Подлинный, за подписанием Ея Императорского Величества Собственной Руки Марта 8 дня 1740 года..
Манифест Божею милостию, Мы, Анна Императрица и самодержица Всероссийская, и прочия, и прочия, и прочия // Личная коллекция автора (Копия)
Глава 4
Переводы из дел фельдмаршала графа Бурхардта Христофора фон Миниха, касающихся до прошедшей турецкой войны. 1735–1739 гг. // Личная коллекция автора (Копия)
Манифест
Божею милостию, Мы, Анна Императрица[276] и Самодержица Всероссийская, и прочия, и прочия, и прочия
Объявляем чрез сие во всенародное известие, что по щастливо восстановленным с Портою Оттоманскою вечном мире, о котором во всем Государстве Нашем уже пред напечатанными манифестами публиковано, по содержанию соглашенного и заключенного о том, между обоими Империями трактата, с обоих сторон все пленники, как до начатия последней войны, так и во время оной, увезенные обоего пола взаимно из неволи освобождены, и без задержания в отечество свое отпущены быть имеют, а кроме тех, которые у нас христианскую веру приняли, или из турков в магометанский закон превращены, яко о таких отдача и возвращение не постановлена… И понеже со сторон Порты Оттоманской о помянутом освобождении и отпуске всех у них в полону имеющихся Наших подданных во всей Турецкой Империи публиковано, чтоб всякий таких пленных у себя имеющий, без задержания оных отпустил, також де и по тому действительно несколькое число от них уже отпущено, того ради будучи, Мы, взаимно Всемилостивейше, намерены восстановленном с оной Оттоманскою Портою мире, с нашей стороны истинно содержать и исполнять, о казенных турецких пленниках, которые в Государстве Нашем, в разных местах, в городах, и крепостях до ныне содержаны были, уже пред некоторым временем об освобождении и отправлении их чрез границы Наши во отечество их определение учинить, и потребные указы разослать Всемилостивейше соизволили.
А ныне вследствие же того, чрез сие, Всемилостивейшее повелеваем, чтоб все и каждые, как из генералитета и офицерства, так и из прочих чинов, кто таких пленных подданных Порты Оттоманской, которые веру христианскую не приняли при себе иметь, тех всех обоего мужеского и женского полу без задержания или скрывания от себя, отпускали, дабы всякий по своему желанию в отечество свое возвратиться мог, и хотя, как уже выше упомянуто, из того выключены быть имеют те, которые веру христианскую приняли, или принять пожелают, яко по сему трактату, оные в Государстве Нашем останутся, то однако же при том подтверждается, что яко с одной стороны таким оную веру принять желающим по христианской должности всякое к тому вспоможение и способствование показать надлежит, тако и с другой стороны, в том никакую неволю, силу или понуждение отнюдь не употреблять, ибо такое сильное к христианству приведение и Богу угодно быть не может. И о всем вышеписанном, Мы, чрез сие, во всенародное известие объявить, и публикацию учинить повелели, дабы все и каждый о таком Нашем Всемилостивейшем соизволении и указе ведал, и должное исполнение учинить мог.
Подлинный, за подписанием Ея Императорского Величества Собственной Руки Марта 8 дня 1740 года..
Манифест Божею милостию, Мы, Анна Императрица и самодержица Всероссийская, и прочия, и прочия, и прочия // Личная коллекция автора (Копия)
Глава 4
РЕГЛАМЕНТ РАБОТЫ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ СЛЕДСТВЕННОЙ КОМИССИИ (ПОРЯДОК ВЕДЕНИЯ ДОПРОСОВ)
Спустя пять дней со дня ареста Верховного правителя Политцентр обратился к К.А. Попову с просьбой ускорить «судебное рассмотрение» дел, проведя его в недельный срок. Ответ председателя комиссии звучал довольно официально: «Рассмотрев вопрос […] считаем возможным произвести расследование не менее чем в двухнедельный срок. О чем ставим Вас в известность»[277].
Скорее всего, запрос и подтолкнул комиссию к спешному открытию заседаний, начавшихся с допросов Колчака 20 января[278], без предварительно выработанных программы, плана и обвинений. Последние будут опубликованы лишь 29-го числа, когда сменятся не только председатель ЧСК, но и власть в городе. Тогда же комиссия через газету обратилась к населению с просьбой дать показания и представить материалы о событиях в Александровской центральной каторжной тюрьме с 8 по 11 декабря 1919 г., опубликовав список убитых 80 заключенных и подробности расправы[279].
22 января 1920 г. в Иркутске был подписан акт о мирной передаче власти Политцентром (действовавшим во исполнение постановления Временного Совета Сибирского народного управления, принятого днем раньше) Военно-революционному комитету (ВРК) РКП(б).
Центр констатировал, что передал «всю полноту принадлежащей ему государственной власти на всей территории, освобожденной от власти реакции» под гарантии: «а) беспрепятственного пропуска чехословацких войск на восток с оружием в руках, при условии полного их невмешательства в русские дела и передачи народно-революционному комитету золотого запаса, находящегося ныне под охраной чехо-войск; б) полной личной неприкосновенности демократии, боровшейся против власти Колчака»[280].
Приказом № 1 Иркутского ВРК (12-м параграфом) назначение на пост председателя следственной комиссии с правами комиссара юстиции получил С.Г. Чудновский[281].
По неоднократно публикуемым воспоминаниям Чудновского, председателя ВРК А.А. Ширямова, коменданта города И.Н. Бурсака и других участников событий[282], у лишенных первоисточников исследователей сложилось впечатление, что в задачи ЧСК входил только допрос Верховного правителя.
Между тем «Временным положением о Чрезвычайной следственной комиссии при Иркутском Военно-революционном комитете» выделялись две неразрывные задачи по расследованиям: «1) По делам б[ывших] Верховного правителя, Совета министров и ответственных представителей центральных ведомств, павшей 4–5 января с. г. власти, 2) По политическим делам особой важности как об агентах той же власти, так и о других лицах, возбуждаемым самостоятельно Чрезвычайной следственной комиссией…»[283]
Как видно, в первом пункте сохранилась даже формулировка преамбулы «опросника», разработанного 10 января эсеро-меньшевистской ЧСК, но не только одна она… Последующие пункты «Временного положения» не изменили и ее персональный состав. По окончании расследования дела должны были быть переданы с заключением на решение Ревкома[284].
Из документа следует, что «большевистская» следственная комиссия Иркутского Ревкома не выделяла в особое судопроизводство следственное дело А.В. Колчака, а рассматривала его неотъемлемой частью своих двух основных задач. И хотя «Временное положение» не датировано, можно предположить, что его принятие состоялось после приказа ВРК от 27 января № 6, когда спустя всего лишь пять суток «на территории, освобожденной от власти реакции», вдруг объявилось военное положение[285], т. к. оговаривались судебные функции комиссии, действовавшей в период «контрреволюционного вооруженного восстания»[286].
«Советский» период предварительного следствия любопытен с двух сторон. Первая – новый председатель ЧСК Чудновский практически не участвовал в ее работах. Его подпись можно видеть на документах, написанных и составленных К.А. Поповым, и в приказах об арестах и расстрелах. Впрочем, нельзя не отметить интерес председателя к изъятым у разных лиц денежным суммам и «мешку с золотыми и бриллиантовыми вещами»[287]. На допросах Колчака Самуил Гданьевич появился всего дважды – 23 января и 6 февраля. Однако повторное «посещение» весьма спорное: в книге «Допрос Колчака» указывается, что он пришел на последнее заседание, задал единственный вопрос и что-то напомнил адмиралу, но в выявленных подлинных протоколах допроса[288] подпись Чудновского за 6 февраля отсутствует[289]. Зная скрупулезность Попова при заполнении следственных документов, можно предположить: председателю было не до Колчака с его показаниями для истории или намеченного на 27 января показательного суда.
Вторая сторона – все расследование осуществлялось и юридически оформлялось теми же членами ЧСК, что и при Политцентре: меньшевиком-интернационалистом Поповым, социал-демократом меньшевиком-интернационалистом Денике и эсерами Лукьянчиковым и Алексеевским. Не претендуя на «первооткрытие» данного факта, отмеченного самим Поповым в предисловии к книге «Допрос Колчака»[290], докажем, что подбор документальных вещественных доказательств (с их внутренней смысловой структурой) представлялся каким угодно, но только не большевистским мировоззрением. Это, в конечном счете, и явилось главным «камнем преткновения» для несостоятельной попытки диктатуры сибирского «пролетариата» подменить собою причины, приведшие к свержению «правобольшевистской атамановщины». Потому что не каждый мог согласиться с принципом, высказанным директором Института советского права и председателем Совнаркома А.Г. Гойхбаргом[291], – «чем сильнее разнузданные силы, тем лучше для ускорения всеобщего возмущения сложившимся политическим строем»[292].
В связи с данными обстоятельствами уместно поставить под сомнение заключение представителей Военной прокуратуры Отдела реабилитации Забайкальского военного округа в 1999 г. о невозможности реабилитации А.В. Колчака; чиновники при этом ссылались на «революционную интуицию» Чрезвычайной следственной комиссии. Чья именно здесь подразумевается «интуиция»?
В день заключения акта о мирном переходе власти К.А. Попов (все еще председатель) обратился в Правительствующий сенат с просьбой прислать в комиссию все указы, приказы и документы по делу А.В. Колчака[293]. Это обращение может быть объяснено стремлением Константина Андреевича сохранить документы от нежелательной (в лучшем случае) потери при предусмотренной третьим пунктом акта передаче дел, а также для изучения конечного результата работы юридического совещания при Политцентре. Видимо, некая заминка в передаче дел из сената все-таки произошла, поэтому 29-го Алексеевский получил мандат делегата ВРК для «разборки и выема документов, относящихся к делу быв[шего] Верховного правителя России»[294].
30 января было принято исключительной важности постановление, где за подписями Попова, Денике и Герштейна подследственным «по делу самозваного и мятежного правительства Колчака и их вдохновителей» впервые предъявлялись конкретные обвинения «на основании ряда данных, как то свидетельских показаний, документов, имеющихся в распоряжении следственной комиссии, и официальных актов, опубликованных […] павшей властью»:
«1) а. – в захвате власти вопреки воле народа и в ведении гражданской войны в целях восстановления дореволюционного режима, б. – в фактическом установлении на территории павшей власти дореволюционного режима, с доведением наихудших проявлений его до небывалых пределов, в частности, – 1) в упразднении всех политических и социальных завоеваний революции, в особенности по отношению к рабочему классу и беднейшему крестьянству; 2) в расхищении прямыми и косвенными путями народного достояния; 3) в создании целой системы организованных грабежей, вооруженных разбоев и всякого рода насилия над населением, разгромов и выжигания целых сел и деревень; 4) в организации одиночных и групповых убийств политических противников и массового истребления населения»[295].
Данные обвинения объявлялись руководством для дальнейшего производства расследований по делам всего состава Совета министров во главе с адмиралом Колчаком. При этом в преамбуле постановления не оговаривалась подведомственность следственной комиссии Ревкому. А это влечет за собой вопрос о смысловой нагрузке обвинительного документа: как следует понимать такой выпад, направленный непосредственно против местной советской власти, как подпункт б – «в фактическом установлении на территории павшей власти дореволюционного режима»? Ведь считалось, что до установления «дореволюционного режима» в Сибири функционировала власть Советов некоего «пролетариата», «развращенного мелкобуржуазными привычками», которая ретировалась сразу же после первого военного столкновения с чехословаками. Получается – для Попова, Денике и Герштейна уравнивались две «павшие власти», что видно по отсутствующей просоветской оценке политической ситуации в Сибири. Отмечая «упразднение всех политических и социальных завоеваний революции», судя по всему, разработчики постановления имели в виду Февраль, но только не Октябрь 1917 г.
Тем не менее документ вошел в основу для судопроизводства. Во-первых, все перечисленные обвинения продублируются (в советской редакторской правке) обвинительным заключением и приговором. Во-вторых, пункт о «прямом руководительстве и соучастии» будет интерпретирован как «соучастие в преступной шайке». В-третьих, заданность констатирующей части прямым образом скажется на всем дальнейшем расследовании[296].
28 января официально сообщалось о разработанном плане по допросу Колчака и то, что по первым пяти вопросам он был уже допрошен. Публично обещано – фиксируемый двумя стенографистками окончательный текст допроса будет помещен в печати[297]. Ни в одном из 12 вопросов плана ведения допросов даже не упоминалось о «расстрелах коммунистов». Лишь 10-й пункт перечислял интересующие комиссию аспекты «деятельности Верховного правителя»:
«Перемены в системе управления и организация армии, кем были внесены или придуманы лично Вами? Урезание прав самоуправления, расширение прав администраций управл[ений] губ[ерниями] и т. д., создание гражданских контрразведок, охранок, расстрелы, сжигание деревень, заложничество, порки, с другой стороны, бездействие власти в отношении атаманов, военных властей, хищений, расхищение государственного достояния – ссудами, пособиями, пенсиями, синекурами, было ли все это системой привлечения сим к службе идее и какой?»
Из «выдающихся частных» случаев преступлений правительства ЧСК интересовали: разгон и расстрелы членов Учредительного собрания; подавление восстания в Омске в декабре 1918 г.; меры, принятые для подчинения Сибири Японии; переговоры об уступке частей территории США или Японии; признание военной и гражданской независимости Г.М. Семенова[298].
Все протоколы допросов Верховного правителя (за исключением 5-го от 27 января 1920 г.) заполнял лично Попов, 5-й – Денике. Во время допросов работали две стенографистки: С. Каминская и С.П. Дробышевская, которые расшифровку стенограмм и печатные работы осуществляли на дому. 17 марта из квартиры Дробышевской («самовольно уехавшей из Иркутска на Восток») Попову была доставлена разорванная часть стенограммы[299]. Видимо, всю дальнейшую техническую работу выполнила Каминская. Вот почему в примечаниях от редакции в книге «Допрос Колчака» отмечалось, что «некоторые места стенограммы и отдельные слова, не поддававшиеся прочтению, в подлиннике пропущены и на их месте поставлены многоточия»[300]. Каминская не везде смогла прочитать скоропись Дробышевской.
Форма снятия показаний «вопрос – ответ» подтверждается разорванной стенограммой, где подчеркнутые первые в ряду знаки указывают на собственные имя или фамилию. На одной из частей разорванного листа проставлено время 9.40. Стенограмма велась карандашом на линованной и нелинованной бумаге.
Необходимо отметить определенную «литературную обработку» показаний А.В. Колчака в ленинградском издании «Допроса» (это касается и берлинского 1923 г.)[301]. Начатая из-за чисто технического затруднения по расшифровке стенограммы, она получила дальнейшее продолжение уже в редакции Попова. На 24 марта 1920 г. было отпечатано на машинке четыре экземпляра стенограммы[302], причем 1-й на 131, 2-й – 133, 3-й – 225 и 4-й – 218 страницах. В первых двух все исправления и добавления выполнены и заверены Поповым. На основании каких документальных источников мог он править текст «протоколов»? Скорее всего, полагаясь на память, ведь во время допросов он занимался заполнением документов, вести при этом еще один «протокол» физически невозможно. Установлен и первоисточник, в соответствии с которым Константин Андреевич «приукрашивал» «кровавые заслуги» адмирала Колчака, – газетная публикация приказа от 3 апреля 1919 г. № 54[303]. В ней рассказывалось о расправе в Киянской и Степно-Баджевской волостях Енисейской губернии, когда селения обеих этих волостей были сожжены, а население подвергнуто поркам и расстрелам.
Располагая действительно подлинными протоколами допросов Верховного правителя с его и всех членов ЧСК собственноручными подписями, можно сделать вывод, что издатели «Допроса Колчака» заменили протоколы на стенограмму показаний. В качестве доказательства правомерно рассматривать изменения, внесенные К.А. Поповым в один из экземпляров текста стенограммы.
Даже поверхностный текстологический анализ (без наложения на текст книги «Допрос Колчака») способен выявить более чем существенную корректуру. Например, на 5-м листе слово «северный» исправлено на «Тихий», таким образом, Северный Ледовитый океан «превратился» в Тихий. На 30-м листе вписано словосочетание, которое морской офицер никогда не употребит даже в разговоре, – «военный пароход». На 53-м листе слово «вечер» дважды менялось на «ночь».
Однако самым ярким показателем подлога являются изменения последней стенограммы, взятой за основу современными следователями Военной прокуратуры: 23 раза Попов правил наименование собственного статуса в качестве товарища председателя ЧСК!
Изменения, внесенные и заверенные К.А. Поповым, в тексте одного из экземпляров стенограммы допросов Верховного правителя России
Стенограмма № 1
Лист 1. Вписано между строк «окружного» и «был» – верить, зачеркнутого «дое» (в слове «доехала». – С. Д.) – не читать.
Лист 1 об. Исправлено дважды «1899 г.» и вписано между строк «помощника заведующего», «земного», «краткий курс» – верить.
Лист 2. Вписано «мой», зачеркнуто «где», вписано «там», исправлено «санную», исправлено «то», вписано «что-нибудь предпринять, чтобы», исправлено «Оленину», вписано «ранее» – тому верить.
Лист 2 об. Исправлено «Тикси», «приберечь», «пошел», «ноября», вписано «было», «имеем», зачеркнуто «решился», переделано на «пошел» – верить.
Лист 3. Вписано «Морское», «снова», исправлено «Беличевым», «сказавшим» – верить.
Лист 3 об. Вписано «тесной», зачеркнуто «затем», исправлено «я», «привел», зачеркнуто «эту», исправлено «по», исправлено «научных», «над тем», «правильных» и «минных» – верить.
Лист 4. Зачеркнуто «В этот кружок входили Щеглов, Римский-Корсаков, Пилкин», вписано «до сих пор», исправлено «в союзе», надписано «на театре», зачеркнуто «случае», надписано «деле» – верить.
Лист 4 об. Вписано «морским», исправлено «Вандана», исправлено «post-factum», зачеркнуто «напр. один», надписано «было достаточно одного», исправлено «Треитчке», зачеркнуто «стоим», надписано «с его», исправлено «откровенностью», вписано «он», исправлено «говоря» – верить.
Лист 5. Зачеркнуто «северный», надписано «Тихий», зачеркнуто «не» (в слове «невозможно». – С. Д.), зачеркнуто «ледоходных», вписано «ледокольного типа», зачеркнуто «этих», вписано «для экспедиции», зачеркнуто «чтобы их не ломал лед», зачеркнуто «эту идею», надписано «силу» – верить.
Лист 5 об. Зачеркнуто «Дежневу», надписано «Сердце-камень», исправлено «деталями судостроительной программы», зачеркнуто «его», вписано «генерал», исправлено «легче», вписано «Балтийского флота», вписано «флаг», зачеркнуто «все признаки» – верить.
Лист 6. Зачеркнуто «ее стороны войск», надписано «флота», исправлено «приказали», зачеркнуто «в его», вписано «в его» – верить.
Лист 7 об. Зачеркнуто «в минных судах» – верить.
Стенограмма № 2
Лист 10. Исправлено «для того» и «сперва» – верить.
Лист 10 об. Зачеркнуто «направлять», надписано «наладить», зачеркнуто «не», вписано «же», исправлено «и», зачеркнуто «я», вписано «с», исправлено «Гебена», «обратно», вписано «канал», зачеркнуто «море» – верить.
Лист 11. Исправлено «подбить», вписано «не», исправлено «подошли» – верить.
Лист 11 об. Исправлено «отсутствии» – верить.
Лист 12. Вписано «ряда» и исправлено «помню» – верить.
Лист 12 об. Исправлено «у», «к этому», «флот», «содействовали», «несомненно», зачеркнуто «оценивал», «при оценке», исправлено «роли», зачеркнуто «которая», надписано «какой она» – верить.
Лист 13. Исправлено «никаких», вписано «в 1917 г.», вписано «к монархии» – верить.
Лист 13 об. Вписано «нашу», зачеркнуто «ними», надписано «нею» – верить.
Скорее всего, запрос и подтолкнул комиссию к спешному открытию заседаний, начавшихся с допросов Колчака 20 января[278], без предварительно выработанных программы, плана и обвинений. Последние будут опубликованы лишь 29-го числа, когда сменятся не только председатель ЧСК, но и власть в городе. Тогда же комиссия через газету обратилась к населению с просьбой дать показания и представить материалы о событиях в Александровской центральной каторжной тюрьме с 8 по 11 декабря 1919 г., опубликовав список убитых 80 заключенных и подробности расправы[279].
22 января 1920 г. в Иркутске был подписан акт о мирной передаче власти Политцентром (действовавшим во исполнение постановления Временного Совета Сибирского народного управления, принятого днем раньше) Военно-революционному комитету (ВРК) РКП(б).
Центр констатировал, что передал «всю полноту принадлежащей ему государственной власти на всей территории, освобожденной от власти реакции» под гарантии: «а) беспрепятственного пропуска чехословацких войск на восток с оружием в руках, при условии полного их невмешательства в русские дела и передачи народно-революционному комитету золотого запаса, находящегося ныне под охраной чехо-войск; б) полной личной неприкосновенности демократии, боровшейся против власти Колчака»[280].
Приказом № 1 Иркутского ВРК (12-м параграфом) назначение на пост председателя следственной комиссии с правами комиссара юстиции получил С.Г. Чудновский[281].
По неоднократно публикуемым воспоминаниям Чудновского, председателя ВРК А.А. Ширямова, коменданта города И.Н. Бурсака и других участников событий[282], у лишенных первоисточников исследователей сложилось впечатление, что в задачи ЧСК входил только допрос Верховного правителя.
Между тем «Временным положением о Чрезвычайной следственной комиссии при Иркутском Военно-революционном комитете» выделялись две неразрывные задачи по расследованиям: «1) По делам б[ывших] Верховного правителя, Совета министров и ответственных представителей центральных ведомств, павшей 4–5 января с. г. власти, 2) По политическим делам особой важности как об агентах той же власти, так и о других лицах, возбуждаемым самостоятельно Чрезвычайной следственной комиссией…»[283]
Как видно, в первом пункте сохранилась даже формулировка преамбулы «опросника», разработанного 10 января эсеро-меньшевистской ЧСК, но не только одна она… Последующие пункты «Временного положения» не изменили и ее персональный состав. По окончании расследования дела должны были быть переданы с заключением на решение Ревкома[284].
Из документа следует, что «большевистская» следственная комиссия Иркутского Ревкома не выделяла в особое судопроизводство следственное дело А.В. Колчака, а рассматривала его неотъемлемой частью своих двух основных задач. И хотя «Временное положение» не датировано, можно предположить, что его принятие состоялось после приказа ВРК от 27 января № 6, когда спустя всего лишь пять суток «на территории, освобожденной от власти реакции», вдруг объявилось военное положение[285], т. к. оговаривались судебные функции комиссии, действовавшей в период «контрреволюционного вооруженного восстания»[286].
«Советский» период предварительного следствия любопытен с двух сторон. Первая – новый председатель ЧСК Чудновский практически не участвовал в ее работах. Его подпись можно видеть на документах, написанных и составленных К.А. Поповым, и в приказах об арестах и расстрелах. Впрочем, нельзя не отметить интерес председателя к изъятым у разных лиц денежным суммам и «мешку с золотыми и бриллиантовыми вещами»[287]. На допросах Колчака Самуил Гданьевич появился всего дважды – 23 января и 6 февраля. Однако повторное «посещение» весьма спорное: в книге «Допрос Колчака» указывается, что он пришел на последнее заседание, задал единственный вопрос и что-то напомнил адмиралу, но в выявленных подлинных протоколах допроса[288] подпись Чудновского за 6 февраля отсутствует[289]. Зная скрупулезность Попова при заполнении следственных документов, можно предположить: председателю было не до Колчака с его показаниями для истории или намеченного на 27 января показательного суда.
Вторая сторона – все расследование осуществлялось и юридически оформлялось теми же членами ЧСК, что и при Политцентре: меньшевиком-интернационалистом Поповым, социал-демократом меньшевиком-интернационалистом Денике и эсерами Лукьянчиковым и Алексеевским. Не претендуя на «первооткрытие» данного факта, отмеченного самим Поповым в предисловии к книге «Допрос Колчака»[290], докажем, что подбор документальных вещественных доказательств (с их внутренней смысловой структурой) представлялся каким угодно, но только не большевистским мировоззрением. Это, в конечном счете, и явилось главным «камнем преткновения» для несостоятельной попытки диктатуры сибирского «пролетариата» подменить собою причины, приведшие к свержению «правобольшевистской атамановщины». Потому что не каждый мог согласиться с принципом, высказанным директором Института советского права и председателем Совнаркома А.Г. Гойхбаргом[291], – «чем сильнее разнузданные силы, тем лучше для ускорения всеобщего возмущения сложившимся политическим строем»[292].
В связи с данными обстоятельствами уместно поставить под сомнение заключение представителей Военной прокуратуры Отдела реабилитации Забайкальского военного округа в 1999 г. о невозможности реабилитации А.В. Колчака; чиновники при этом ссылались на «революционную интуицию» Чрезвычайной следственной комиссии. Чья именно здесь подразумевается «интуиция»?
В день заключения акта о мирном переходе власти К.А. Попов (все еще председатель) обратился в Правительствующий сенат с просьбой прислать в комиссию все указы, приказы и документы по делу А.В. Колчака[293]. Это обращение может быть объяснено стремлением Константина Андреевича сохранить документы от нежелательной (в лучшем случае) потери при предусмотренной третьим пунктом акта передаче дел, а также для изучения конечного результата работы юридического совещания при Политцентре. Видимо, некая заминка в передаче дел из сената все-таки произошла, поэтому 29-го Алексеевский получил мандат делегата ВРК для «разборки и выема документов, относящихся к делу быв[шего] Верховного правителя России»[294].
30 января было принято исключительной важности постановление, где за подписями Попова, Денике и Герштейна подследственным «по делу самозваного и мятежного правительства Колчака и их вдохновителей» впервые предъявлялись конкретные обвинения «на основании ряда данных, как то свидетельских показаний, документов, имеющихся в распоряжении следственной комиссии, и официальных актов, опубликованных […] павшей властью»:
«1) а. – в захвате власти вопреки воле народа и в ведении гражданской войны в целях восстановления дореволюционного режима, б. – в фактическом установлении на территории павшей власти дореволюционного режима, с доведением наихудших проявлений его до небывалых пределов, в частности, – 1) в упразднении всех политических и социальных завоеваний революции, в особенности по отношению к рабочему классу и беднейшему крестьянству; 2) в расхищении прямыми и косвенными путями народного достояния; 3) в создании целой системы организованных грабежей, вооруженных разбоев и всякого рода насилия над населением, разгромов и выжигания целых сел и деревень; 4) в организации одиночных и групповых убийств политических противников и массового истребления населения»[295].
Данные обвинения объявлялись руководством для дальнейшего производства расследований по делам всего состава Совета министров во главе с адмиралом Колчаком. При этом в преамбуле постановления не оговаривалась подведомственность следственной комиссии Ревкому. А это влечет за собой вопрос о смысловой нагрузке обвинительного документа: как следует понимать такой выпад, направленный непосредственно против местной советской власти, как подпункт б – «в фактическом установлении на территории павшей власти дореволюционного режима»? Ведь считалось, что до установления «дореволюционного режима» в Сибири функционировала власть Советов некоего «пролетариата», «развращенного мелкобуржуазными привычками», которая ретировалась сразу же после первого военного столкновения с чехословаками. Получается – для Попова, Денике и Герштейна уравнивались две «павшие власти», что видно по отсутствующей просоветской оценке политической ситуации в Сибири. Отмечая «упразднение всех политических и социальных завоеваний революции», судя по всему, разработчики постановления имели в виду Февраль, но только не Октябрь 1917 г.
Тем не менее документ вошел в основу для судопроизводства. Во-первых, все перечисленные обвинения продублируются (в советской редакторской правке) обвинительным заключением и приговором. Во-вторых, пункт о «прямом руководительстве и соучастии» будет интерпретирован как «соучастие в преступной шайке». В-третьих, заданность констатирующей части прямым образом скажется на всем дальнейшем расследовании[296].
28 января официально сообщалось о разработанном плане по допросу Колчака и то, что по первым пяти вопросам он был уже допрошен. Публично обещано – фиксируемый двумя стенографистками окончательный текст допроса будет помещен в печати[297]. Ни в одном из 12 вопросов плана ведения допросов даже не упоминалось о «расстрелах коммунистов». Лишь 10-й пункт перечислял интересующие комиссию аспекты «деятельности Верховного правителя»:
«Перемены в системе управления и организация армии, кем были внесены или придуманы лично Вами? Урезание прав самоуправления, расширение прав администраций управл[ений] губ[ерниями] и т. д., создание гражданских контрразведок, охранок, расстрелы, сжигание деревень, заложничество, порки, с другой стороны, бездействие власти в отношении атаманов, военных властей, хищений, расхищение государственного достояния – ссудами, пособиями, пенсиями, синекурами, было ли все это системой привлечения сим к службе идее и какой?»
Из «выдающихся частных» случаев преступлений правительства ЧСК интересовали: разгон и расстрелы членов Учредительного собрания; подавление восстания в Омске в декабре 1918 г.; меры, принятые для подчинения Сибири Японии; переговоры об уступке частей территории США или Японии; признание военной и гражданской независимости Г.М. Семенова[298].
Все протоколы допросов Верховного правителя (за исключением 5-го от 27 января 1920 г.) заполнял лично Попов, 5-й – Денике. Во время допросов работали две стенографистки: С. Каминская и С.П. Дробышевская, которые расшифровку стенограмм и печатные работы осуществляли на дому. 17 марта из квартиры Дробышевской («самовольно уехавшей из Иркутска на Восток») Попову была доставлена разорванная часть стенограммы[299]. Видимо, всю дальнейшую техническую работу выполнила Каминская. Вот почему в примечаниях от редакции в книге «Допрос Колчака» отмечалось, что «некоторые места стенограммы и отдельные слова, не поддававшиеся прочтению, в подлиннике пропущены и на их месте поставлены многоточия»[300]. Каминская не везде смогла прочитать скоропись Дробышевской.
Форма снятия показаний «вопрос – ответ» подтверждается разорванной стенограммой, где подчеркнутые первые в ряду знаки указывают на собственные имя или фамилию. На одной из частей разорванного листа проставлено время 9.40. Стенограмма велась карандашом на линованной и нелинованной бумаге.
Необходимо отметить определенную «литературную обработку» показаний А.В. Колчака в ленинградском издании «Допроса» (это касается и берлинского 1923 г.)[301]. Начатая из-за чисто технического затруднения по расшифровке стенограммы, она получила дальнейшее продолжение уже в редакции Попова. На 24 марта 1920 г. было отпечатано на машинке четыре экземпляра стенограммы[302], причем 1-й на 131, 2-й – 133, 3-й – 225 и 4-й – 218 страницах. В первых двух все исправления и добавления выполнены и заверены Поповым. На основании каких документальных источников мог он править текст «протоколов»? Скорее всего, полагаясь на память, ведь во время допросов он занимался заполнением документов, вести при этом еще один «протокол» физически невозможно. Установлен и первоисточник, в соответствии с которым Константин Андреевич «приукрашивал» «кровавые заслуги» адмирала Колчака, – газетная публикация приказа от 3 апреля 1919 г. № 54[303]. В ней рассказывалось о расправе в Киянской и Степно-Баджевской волостях Енисейской губернии, когда селения обеих этих волостей были сожжены, а население подвергнуто поркам и расстрелам.
Располагая действительно подлинными протоколами допросов Верховного правителя с его и всех членов ЧСК собственноручными подписями, можно сделать вывод, что издатели «Допроса Колчака» заменили протоколы на стенограмму показаний. В качестве доказательства правомерно рассматривать изменения, внесенные К.А. Поповым в один из экземпляров текста стенограммы.
Даже поверхностный текстологический анализ (без наложения на текст книги «Допрос Колчака») способен выявить более чем существенную корректуру. Например, на 5-м листе слово «северный» исправлено на «Тихий», таким образом, Северный Ледовитый океан «превратился» в Тихий. На 30-м листе вписано словосочетание, которое морской офицер никогда не употребит даже в разговоре, – «военный пароход». На 53-м листе слово «вечер» дважды менялось на «ночь».
Однако самым ярким показателем подлога являются изменения последней стенограммы, взятой за основу современными следователями Военной прокуратуры: 23 раза Попов правил наименование собственного статуса в качестве товарища председателя ЧСК!
Изменения, внесенные и заверенные К.А. Поповым, в тексте одного из экземпляров стенограммы допросов Верховного правителя России
Стенограмма № 1
Лист 1. Вписано между строк «окружного» и «был» – верить, зачеркнутого «дое» (в слове «доехала». – С. Д.) – не читать.
Лист 1 об. Исправлено дважды «1899 г.» и вписано между строк «помощника заведующего», «земного», «краткий курс» – верить.
Лист 2. Вписано «мой», зачеркнуто «где», вписано «там», исправлено «санную», исправлено «то», вписано «что-нибудь предпринять, чтобы», исправлено «Оленину», вписано «ранее» – тому верить.
Лист 2 об. Исправлено «Тикси», «приберечь», «пошел», «ноября», вписано «было», «имеем», зачеркнуто «решился», переделано на «пошел» – верить.
Лист 3. Вписано «Морское», «снова», исправлено «Беличевым», «сказавшим» – верить.
Лист 3 об. Вписано «тесной», зачеркнуто «затем», исправлено «я», «привел», зачеркнуто «эту», исправлено «по», исправлено «научных», «над тем», «правильных» и «минных» – верить.
Лист 4. Зачеркнуто «В этот кружок входили Щеглов, Римский-Корсаков, Пилкин», вписано «до сих пор», исправлено «в союзе», надписано «на театре», зачеркнуто «случае», надписано «деле» – верить.
Лист 4 об. Вписано «морским», исправлено «Вандана», исправлено «post-factum», зачеркнуто «напр. один», надписано «было достаточно одного», исправлено «Треитчке», зачеркнуто «стоим», надписано «с его», исправлено «откровенностью», вписано «он», исправлено «говоря» – верить.
Лист 5. Зачеркнуто «северный», надписано «Тихий», зачеркнуто «не» (в слове «невозможно». – С. Д.), зачеркнуто «ледоходных», вписано «ледокольного типа», зачеркнуто «этих», вписано «для экспедиции», зачеркнуто «чтобы их не ломал лед», зачеркнуто «эту идею», надписано «силу» – верить.
Лист 5 об. Зачеркнуто «Дежневу», надписано «Сердце-камень», исправлено «деталями судостроительной программы», зачеркнуто «его», вписано «генерал», исправлено «легче», вписано «Балтийского флота», вписано «флаг», зачеркнуто «все признаки» – верить.
Лист 6. Зачеркнуто «ее стороны войск», надписано «флота», исправлено «приказали», зачеркнуто «в его», вписано «в его» – верить.
Лист 7 об. Зачеркнуто «в минных судах» – верить.
Стенограмма № 2
Лист 10. Исправлено «для того» и «сперва» – верить.
Лист 10 об. Зачеркнуто «направлять», надписано «наладить», зачеркнуто «не», вписано «же», исправлено «и», зачеркнуто «я», вписано «с», исправлено «Гебена», «обратно», вписано «канал», зачеркнуто «море» – верить.
Лист 11. Исправлено «подбить», вписано «не», исправлено «подошли» – верить.
Лист 11 об. Исправлено «отсутствии» – верить.
Лист 12. Вписано «ряда» и исправлено «помню» – верить.
Лист 12 об. Исправлено «у», «к этому», «флот», «содействовали», «несомненно», зачеркнуто «оценивал», «при оценке», исправлено «роли», зачеркнуто «которая», надписано «какой она» – верить.
Лист 13. Исправлено «никаких», вписано «в 1917 г.», вписано «к монархии» – верить.
Лист 13 об. Вписано «нашу», зачеркнуто «ними», надписано «нею» – верить.