Уже по дороге в штаб я узнал, что беспорядки в городе свелись в попытке семеновцев и сычевцев увезти часть золота и что там следом разразилось внутреннее восстание, что город занят повстанцами. (О том, что происходило в городе, вернее сказать, о том, как протекало это внутреннее восстание 4-го января до истечения перемирия, могли бы, думается, дать показания остававшиеся в городе члены Политцентра Л.И. Гольдман[164] и М.С. Фельдман[165], а также тов[арищ] Л.Я. Герштейн[166].) О том, как протекали военные операции после 4-го января, сообщить ничего не могу, так как, начиная с 5-го января, был всецело занят работой по ликвидации всякого рода «недоразумений» с иностранцами, особенно с японцами[167]. О ходе операций за это время мог бы дать показания В.Н. Мерхалев, уполномоченный Политцентра в штабе Народно-революционной армии.
Иван Иванович Ахматов. [г.] Иркутск… 30-го марта 1920 г.
Все поправки и перечеркивания сделаны самим свидетелем и им не оговорены.
Тов[арищ] председателя] Ир[кутской] чека К. Попов.
В показаниях Ахматова зачеркнуто: «полит. представител», «переговоры эти вели», «распор», вписано исправленное «боевой руководящей части», зачеркнуто «в какой», «мысль об», вписано «главного». Зачеркнуто «можно было», «оста», «воен», «чеховойск», вписано «как», зачеркнуто «стал», «перемирие», «удирают из города», «отсутствие де», вписано «ничего», зачеркнуто «Выход», «Об этом», надписано «О ходе операций за это время» – все собственноручно Ахматовым – верить.
Тов[арищ] председателя] Ир[кутской] чека К. Попов.
ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Д. 7. Л. 76–78. (Рукопись, подлинник.)
Протокол допроса гражд[анина] Александра Николаевича Алексеевского
Я, нижеподписавшийся, товарищ председателя Чрезвычайной следственной комиссии, К.А. Попов, допрашивал названного выше Алексеевского в качестве свидетеля по делу А.А. Червен-Водали, причем последний показал:
Я, Александр Николаевич Алексеевский, проживающий в квартире Ходукина по набережной Ангары, № 5, в родстве и близких отношениях с Червен-Водали не состоявший, знал Червен-Водали как общественного деятеля, а впоследствии министра внутренних дел и заместителя председателя Совета министров правительства Колчака. Лично знаком с Червен-Водали не был; видел его и разговаривал с ним два раза, оба раза в последние дни перед декабрьским выступлением против колчаковского правительства в Иркутске.
Освобожденный перед тем за неделю из тюрьмы, под поручительство губ[ернской] зем[ской] управы, я был вовлечен в политическую борьбу в Иркутском земском Политическом бюро, как одной из составных частей так называемого Политического центра.
Когда произошло выступление в Глазково, среди правительственных кругов возникла мысль разрешить конфликт мирным путем; эта мысль, переда[нная] в круги, близкие Политическому] центру, встретила сочувствие. И вот, по приглашению Червен-Водали, группа лиц, делегированная Политическим] центром, имела свидание с Червен-Водали в помещении Совета министров, – Русско-Азиатского банка, – накануне выступления некоторых частей Иркутского гарнизона против правительства Колчака в самом городе Иркутске. Группа эта состояла из Я.Н. Ходукина, П.Н. Данбинова, А.И. Филиппова, Зицермана, Гончарова и меня. Помню, нами было предложено, через Червен-Водали, который один говорил с нами, чтобы Совет министров добился от Колчака отказа от власти в пользу Совета министров, предварительно чему Колчак должен был [обещать] атамана Семенова устран[ить] от всех его должностей и отменить его приказ об образовании особого Забайкальского военного округа; Совет министров должен был далее передать всю полноту государственной власти на территории Сибири, не занятой большевиками, или Политическому центру, или Иркутской губернской земской управе, как государственному установлению, которому по закону первого Временного правительства принадлежит не только руководство хозяйственной жизнью губернии, но и управление ею; земство должно было, в дальнейшем, образовать государственную власть так, как требовали его договорные отношения с другими общественными и политическими элементами, составляющими Полит[ический] центр. Золотой запас должен был быть передан новой власти с тем, чтобы она сохранила его как общероссийское достояние. Лицам и приверженцам колчаковского правительства должно было быть предоставлено право свободного выезда на восток.
В общем, Червен-Водали заявил, что такая программа, приемлема для Совета министров; он возражал лишь против мнения, что порядок, способы и исключения из права свободного выезда на восток лиц колчаковского правительства практически должны были определяться новой властью. Он высказывал также мнение, что золотой запас, может быть, было бы лучше передать консорциуму иностранных банков государственного значения, для хранения до момента создания [будущей] общерусской власти.
В общем, оставалось впечатление, что соглашение почти достигнуто и что кровопролитие будет избегнуто. Однако на другой день, уже с утра, стали возникать сомнения в таком исходе, а [вечером], во время второго свидания, Червен-Водали заявил, что предложения Политического центра неприемлемы. Второе свидание было оттянуто по вине Совета министров на целый час, причем делегация Политического] центра, прибывшая вовремя, должна была ожидать около часа, пока Червен-Водали принял ее. Беседа в этот раз была очень короткой – всего минуты три-четыре.
Добавлю, что во время первой беседы был поднят вопрос, по инициативе нашей, о судьбе арестованных членов «штаба» [революционных войск], на одной из Иерусалимских улиц и в земском земельном отделе; мы просили их немедленного освобождения. Я особенно настаивал на этом в отношении члена губер[нской] земской управы Неупокоева; на это Червен-Водали ответил, что теперь, пока переговоры не закончены, об освобождении не может быть речи, особенно в отношении лиц военных или уличенных в участии в военной революционной работе, но что все они будут в полной безопасности, что об этом заботится сам Червен-Водали, поручивший их окороуливание (так в тексте. – Примеч. ред.) надежному, в отношении дисциплины, отряду особого назначения министерства] внутр[енних] дел. Червен-Водали обнадежил, что арестованные в недалеком будущем будут освобождены, что, в частности, Неупокоев будет, вероятно, освобожден даже завтра. Больше ничего показать не могу, так как этими двумя свиданиями [окончились] все мои сношения с Червен-Водали.
Александр Николаевич Алексеевский.
Тов[арищ] председателя] Ир[кутской] чека К. Попов.
ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Д. 7. Л. 79–79 об. (Оригинал, рукопись.)
Глава 2
Иван Иванович Ахматов. [г.] Иркутск… 30-го марта 1920 г.
Все поправки и перечеркивания сделаны самим свидетелем и им не оговорены.
Тов[арищ] председателя] Ир[кутской] чека К. Попов.
В показаниях Ахматова зачеркнуто: «полит. представител», «переговоры эти вели», «распор», вписано исправленное «боевой руководящей части», зачеркнуто «в какой», «мысль об», вписано «главного». Зачеркнуто «можно было», «оста», «воен», «чеховойск», вписано «как», зачеркнуто «стал», «перемирие», «удирают из города», «отсутствие де», вписано «ничего», зачеркнуто «Выход», «Об этом», надписано «О ходе операций за это время» – все собственноручно Ахматовым – верить.
Тов[арищ] председателя] Ир[кутской] чека К. Попов.
ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Д. 7. Л. 76–78. (Рукопись, подлинник.)
Протокол допроса гражд[анина] Александра Николаевича Алексеевского
Я, нижеподписавшийся, товарищ председателя Чрезвычайной следственной комиссии, К.А. Попов, допрашивал названного выше Алексеевского в качестве свидетеля по делу А.А. Червен-Водали, причем последний показал:
Я, Александр Николаевич Алексеевский, проживающий в квартире Ходукина по набережной Ангары, № 5, в родстве и близких отношениях с Червен-Водали не состоявший, знал Червен-Водали как общественного деятеля, а впоследствии министра внутренних дел и заместителя председателя Совета министров правительства Колчака. Лично знаком с Червен-Водали не был; видел его и разговаривал с ним два раза, оба раза в последние дни перед декабрьским выступлением против колчаковского правительства в Иркутске.
Освобожденный перед тем за неделю из тюрьмы, под поручительство губ[ернской] зем[ской] управы, я был вовлечен в политическую борьбу в Иркутском земском Политическом бюро, как одной из составных частей так называемого Политического центра.
Когда произошло выступление в Глазково, среди правительственных кругов возникла мысль разрешить конфликт мирным путем; эта мысль, переда[нная] в круги, близкие Политическому] центру, встретила сочувствие. И вот, по приглашению Червен-Водали, группа лиц, делегированная Политическим] центром, имела свидание с Червен-Водали в помещении Совета министров, – Русско-Азиатского банка, – накануне выступления некоторых частей Иркутского гарнизона против правительства Колчака в самом городе Иркутске. Группа эта состояла из Я.Н. Ходукина, П.Н. Данбинова, А.И. Филиппова, Зицермана, Гончарова и меня. Помню, нами было предложено, через Червен-Водали, который один говорил с нами, чтобы Совет министров добился от Колчака отказа от власти в пользу Совета министров, предварительно чему Колчак должен был [обещать] атамана Семенова устран[ить] от всех его должностей и отменить его приказ об образовании особого Забайкальского военного округа; Совет министров должен был далее передать всю полноту государственной власти на территории Сибири, не занятой большевиками, или Политическому центру, или Иркутской губернской земской управе, как государственному установлению, которому по закону первого Временного правительства принадлежит не только руководство хозяйственной жизнью губернии, но и управление ею; земство должно было, в дальнейшем, образовать государственную власть так, как требовали его договорные отношения с другими общественными и политическими элементами, составляющими Полит[ический] центр. Золотой запас должен был быть передан новой власти с тем, чтобы она сохранила его как общероссийское достояние. Лицам и приверженцам колчаковского правительства должно было быть предоставлено право свободного выезда на восток.
В общем, Червен-Водали заявил, что такая программа, приемлема для Совета министров; он возражал лишь против мнения, что порядок, способы и исключения из права свободного выезда на восток лиц колчаковского правительства практически должны были определяться новой властью. Он высказывал также мнение, что золотой запас, может быть, было бы лучше передать консорциуму иностранных банков государственного значения, для хранения до момента создания [будущей] общерусской власти.
В общем, оставалось впечатление, что соглашение почти достигнуто и что кровопролитие будет избегнуто. Однако на другой день, уже с утра, стали возникать сомнения в таком исходе, а [вечером], во время второго свидания, Червен-Водали заявил, что предложения Политического центра неприемлемы. Второе свидание было оттянуто по вине Совета министров на целый час, причем делегация Политического] центра, прибывшая вовремя, должна была ожидать около часа, пока Червен-Водали принял ее. Беседа в этот раз была очень короткой – всего минуты три-четыре.
Добавлю, что во время первой беседы был поднят вопрос, по инициативе нашей, о судьбе арестованных членов «штаба» [революционных войск], на одной из Иерусалимских улиц и в земском земельном отделе; мы просили их немедленного освобождения. Я особенно настаивал на этом в отношении члена губер[нской] земской управы Неупокоева; на это Червен-Водали ответил, что теперь, пока переговоры не закончены, об освобождении не может быть речи, особенно в отношении лиц военных или уличенных в участии в военной революционной работе, но что все они будут в полной безопасности, что об этом заботится сам Червен-Водали, поручивший их окороуливание (так в тексте. – Примеч. ред.) надежному, в отношении дисциплины, отряду особого назначения министерства] внутр[енних] дел. Червен-Водали обнадежил, что арестованные в недалеком будущем будут освобождены, что, в частности, Неупокоев будет, вероятно, освобожден даже завтра. Больше ничего показать не могу, так как этими двумя свиданиями [окончились] все мои сношения с Червен-Водали.
Александр Николаевич Алексеевский.
Тов[арищ] председателя] Ир[кутской] чека К. Попов.
ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Д. 7. Л. 79–79 об. (Оригинал, рукопись.)
Глава 2
СОЗДАНИЕ И СОСТАВ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЙ СЛЕДСТВЕННОЙ КОМИССИИ ПО ДЕЛУ ВЕРХОВНОГО ПРАВИТЕЛЯ РОССИИ АДМИРАЛА А.В. КОЛЧАКА
13 января 1920 г., за девять дней до официальной мирной передачи власти Политическим центром Иркутскому ВРК, на съезде профсоюзов Забайкальской железной дороги один из руководителей центра, член Учредительного собрания А.А. Иваницкий-Василенко заявил о проводимом расследовании «по поводу действий правительства Колчака» и даже предварительных его итогах.
«Открывается немало темных дел, – отмечал он, – с народным достоянием. Пока выяснены два крупных факта: бывшим министром финансов Иваном Михайловым экспроприировано из средств государственного казначейства бумажных денег сибирского образца на сумму 15 млн. руб., каковые он обменивал на так называемые романовки, платя за каждый романовский рубль 20 руб. сибирскими. Затем, бывшим временным председателем Совета министров Червен-Водали экспроприировано 10 млн. руб.; деньги эти, по простой записке Червен-Водали, Государственным банком выданы некому Казакову[168]. Червен-Водали арестован и находится в Иркутской тюрьме, к розыску Ивана Михайлова и Казакова приняты меры»[169].
Следовательно, еще до передачи чешским командованием арестованных А.В. Колчака и В.Н. Пепеляева уполномоченным Политцентра и народно-революционной армии следствие по «делу правительства» уже находилось в производстве.
5 января 1920 г. для проведения предварительного следствия по делу заключенных под стражу лиц после свержения власти «право-большевистской атамановщины» были образованы городские и уездные следственные комиссии.
Им предоставлялись права: «1. Освобождать лиц, задержанных без достаточных к тому оснований. 2. Производить дознания о лицах, задержание коих признано необходимым ввиду опасности их для образовавшейся народной власти и общественного спокойствия. 3. Производить обыски, выемки и аресты через подлежащие местные власти»[170].
Специальным (пятым) пунктом ограничивались полномочия комиссий в освобождении чиновников кабинета министров правительства Колчака и «вообще лиц, занимавших ответственные должности или видное положение в органах свергнутой власти».
Руководством для дознания являлся устав уголовного судопроизводства, результаты предварительного следствия и акты, составленные с соблюдением всех требований. Две меры пресечения – залог и надзор милиции – на арестованных не распространялись. Внутренний порядок работы комиссий назначался ими самими, отдельные дела поручались одному из семи членов.
Начало следствия по делу правительства Колчака – 7 января, когда была учреждена ЧСК по производству расследований: «а) о лицах, принадлежащих к составу Совета министров, и о высших должностных лицах центральных учреждений свергнутого Российского правительства адмирала Колчака, б) изъятым, особыми в каждом случае, постановлениями Политического центра из общего порядка расследований городских и уездных следственных комиссий и в) о лицах, деятельность которых имеет неразрывную связь с делами лиц, упомянутых в пунктах а и б сей статьи»[171].
ЧСК действовала на основании общего положения об уездных и городских следственных комиссиях, осуществляемого Сибирским земским Политбюро по соглашению с Иркутской городской управой от 5-го числа, и состояла из председателя и двух членов, назначенных Политцентром, а также по одному члену от Совета профсоюзов Сибири, ЦК объединенного трудового крестьянства Сибири и органов местного самоуправления.
В тот же день на протоколе, составленном уполномоченным Иркутской городской следственной комиссии М.Ф. Миллионщиковым[172], о передаче в ЧСК переписки и документов, выявленных при обыске у 18 человек, неизвестное лицо вывело резолюцию: «Дело Совмина. Завесть наряд вещественных доказательств»[173].
В состав ЧСК вошли: председатель – юрист, присяжный поверенный, меньшевик-интернационалист К.А. Попов; члены: представитель от Политцентра – член Учредительного собрания, эсер Л.Я. Герштейн, от Исполкома Совета профсоюзов Сибири – эсер Г.И. Лукьянчиков[174], от земского политбюро – член Учредительного собрания, бывший председатель Амурского правительства, секретарь Государственного экономического совещания правительства Колчака эсер А.Н. Алексеевский и председатель Иркутской уездной земской управы эсер И.И. Головко[175]; М.Г. Гордин[176]; инструктор Союза кооперативных объединений «Центросибирь», социал-демократ, меньшевик-интернационалист В.П. Денике[177].
Сбор вещественных доказательств ЧСК против «представителей павшей власти» сосредоточивался по трем направлениям. Первое – финансово-валютные операции правительства. Уполномоченным Политцентра по ведомству финансов 8 и 10 января были взяты показания у бывшего директора департамента государственного казначейства и ряда должностных лиц кредитной канцелярии о снабжении чиновников ведомства иностранной валютой (японскими иенами) по льготному курсу, после открытия в Харбинском отделении Русско-Азиатского банка текущих счетов.
Второе направление – с 11 января Попов, Денике и Лукьянчиков начали допрашивать некоторых арестованных, переданных гражданской следственной комиссией, в частности, бывшего штатного преподавателя Академии Генштаба Сыромятникова[178] и Червен-Водали[179]. Для чего 10 января ЧСК своим постановлением приняла решение о составе вопросов для формального «опроса находящихся под стражей лиц, принадлежавших к составу центральных учреждений».
Комиссию интересовало: «1) Личность и служба в момент переворота 4–5 января с. г. и с какого времени состоял на должности или стоял у власти, 2) Кем и при каких обстоятельствах задержан, 3) Принимал ли то или иное участие в государственных переворотах: 1) июньском 1918 г., 2) сентябрьском того же года, 3) ноябрьском того же года, 4) Отношение к декабрьским событиям 1918 г. в Омске, 5) Круг деятельности служебной и общественной со времени июньского переворота 1918 г., 6) Принимал ли участие в политических работах Совета министров и своего министерства, 7) Какое участие принимал в последних событиях перед 4–5 января, 8) Принимал ли участие в постановлении от 19 ноября 1919 г. и пользовался ли этим постановлением, 9) Были ли на руках задержанного или в его распоряжении непосредственно перед переворотом 4–5 января казенные суммы и где они находятся»[180].
Третье направление – разбор документов в делах канцелярии Совета министров Омского правительства. И уже 13 января на стол председателя Попова легло показание об организации и подпольной работе Сибирского бюро ЦК РКП(б) в Уфе. «Копия. Секретно. Показания посадского Оглобина. Сибирское бюро ЦК РКП состоит из председателя Ивана Никитича Смирнова – члена Ревсовета 5-й армии, его помощника или заместителя Голощекина, секретаря Доры Климентьевы Гончаровой, экспедитора или делопроизводителя Айзермана и еще одного, название должности которого мне неизвестно, по фамилии Чижов. Все дела и касса бюро находятся в руках Гончаровой.
Гончарова – русская по национальности, училась в Ростове, по профессии фельдшерица, ей около 35 лет, в большевистских организациях она работала еще будучи институткой, т. е. приблизительно с 1904–1905 гг. В экспедиции заготовления бумаг, а также анализа документов работает латыш Айзерман, очень большой практик по подделке подписей, печатей, штампов, а также по разборке и составлению всевозможных шифров. Помещается это бюро в настоящее время в городе Уфе, на Аксаковой улице […] Подчиняется бюро только лишь ЦК большевиков, откуда и получает средства.
Цели Сибирского бюро таковы: поддержка связей с сибирскими организациями, оказывание помощи сибирским организациям деньгами, людьми и инструктированием, для чего у них существует такой порядок: узнав о том, что в каком-нибудь городе или заводе сгруппировалась организация, они вызывают с фронта Гузакова, дают ему транспорт, денег для передачи по тому адресу, который им известен.
Гузаков имеет в своем распоряжении отряд добровольцев, человек 60–70, которые находятся все время в районе расположения 3-й бригады 26-й дивизии 5-й армии. Фронт, особенно в Урале, сплошного характера не имеет, и Гузаков со всем или частью своего отряда переходит незаметно фронт, быстро является в том месте, где ему нужно, и сейчас же возвращается обратно. Гузаков, кроме передачи денег и инструкций, также информирует бюро о своей деятельности и недостатках в организации.
В помощь уже соответствующим организациям бюро посылает людей, переправой через фронт таких людей занимается тот же Гузаков […] всем отправленным бюро выдает секретные документы […] вместе с этими и другими документами каждому отправляемому выдается, мне лично был дан аванс 5000 руб., Погорелову в 25 000 руб., аванс в 5, 10 и 15 000 руб. Кроме того, почти всем выдаются еще подложные документы, как то – документы военнопленного, возвращающегося из Германии или Австрии в Сибирь, документы состоятельного человека, отступающего от большевистского нашествия, и много различных видов […]»[181].
Таким образом, первоначальный итог по трем направлениям деятельности ЧСК и позволил одному из руководителей Политцентра спустя всего лишь неделю со дня прихода к власти заявить о предварительных выводах в расследовании «действий» Омского правительства.
С арестом Верховного правителя и председателя Совета министров В.Н. Пепеляева «хлопот» для комиссии заметно прибавилось. Для полноты событийной картины немаловажно восстановить измененный многочисленными историко-художественными произведениями ход ареста и портреты прямых его участников.
15 января 1920 г. представитель Чехословацкой республики доктор Благож[182] пригласил к себе члена Политцентра эсера Б.А. Косминского[183] для выяснения вопроса, как планируется провести передачу арестованных пассажиров. Борис Александрович заявил, что для этого к поезду № 52 немедленно направляется особая комиссия, которая, приняв пленников, передаст их дела для расследования в спешном порядке в ЧСК[184].
В 7 часов вечера комиссия перешла по льду на другую сторону Ангары. Ею был составлен и передан чехам акт: «15-го января 1920 г., мы, нижеподписавшиеся, составили настоящий акт в том, что сего числа в 9 часов 55 минут, по уполномочию Политического центра приняли от командира 1-го батальона 6-го полка майора Кравак[185], в присутствии дежурного офицера поручика[186] Боровичка[187], бывшего Верховного правителя адмирала Колчака и бывшего председателя Совета министров Пепеляева. Член Политического центра М… Фельдман, помощник командующего народно-революционной армии капитан Нестеров[188], уполномоченный Политического центра при штабе народно-революционной армии В. Мерхалев, начальник гарнизона г. Иркутска есаул Петелин»[189].
Со своей стороны, представители центра получили следующий документ: «15-го января 1920 г., настоящим удостоверяю, что от уполномоченных Политического центра мной получен акт в принятии бывшего Верховного правителя адмирала Колчака и бывшего предс[едателя] Сов[ета] мин[истров] Пепеляева. Деж[урный] офицер-подпоручик Боровичка 6-го чеховойского полка»[190].
Иркутская газета «Народная мысль» свидетельствовала с места события: «По узкой, едва установившейся дорожке, неровному льду Ангары, гуськом двинулось редкостное шествие. Оставленный всеми, потерпевший полнейший крах в своей государственной деятельности, тот, кто еще вчера горделиво именовал себя «Верховным правителем России», и рядом с ним представители революционной демократии, со своими верными народно-революционными войсками. В безмолвном морозном воздухе тихой зимней ночи (было около 12-ти час[ов] ночи), на белом покрове реки, отчетливо выделялись, как живые символы рухнувшей реакционной власти, затерянные одинокие фигуры Колчака и Пепеляева…»[191]
«Открывается немало темных дел, – отмечал он, – с народным достоянием. Пока выяснены два крупных факта: бывшим министром финансов Иваном Михайловым экспроприировано из средств государственного казначейства бумажных денег сибирского образца на сумму 15 млн. руб., каковые он обменивал на так называемые романовки, платя за каждый романовский рубль 20 руб. сибирскими. Затем, бывшим временным председателем Совета министров Червен-Водали экспроприировано 10 млн. руб.; деньги эти, по простой записке Червен-Водали, Государственным банком выданы некому Казакову[168]. Червен-Водали арестован и находится в Иркутской тюрьме, к розыску Ивана Михайлова и Казакова приняты меры»[169].
Следовательно, еще до передачи чешским командованием арестованных А.В. Колчака и В.Н. Пепеляева уполномоченным Политцентра и народно-революционной армии следствие по «делу правительства» уже находилось в производстве.
5 января 1920 г. для проведения предварительного следствия по делу заключенных под стражу лиц после свержения власти «право-большевистской атамановщины» были образованы городские и уездные следственные комиссии.
Им предоставлялись права: «1. Освобождать лиц, задержанных без достаточных к тому оснований. 2. Производить дознания о лицах, задержание коих признано необходимым ввиду опасности их для образовавшейся народной власти и общественного спокойствия. 3. Производить обыски, выемки и аресты через подлежащие местные власти»[170].
Специальным (пятым) пунктом ограничивались полномочия комиссий в освобождении чиновников кабинета министров правительства Колчака и «вообще лиц, занимавших ответственные должности или видное положение в органах свергнутой власти».
Руководством для дознания являлся устав уголовного судопроизводства, результаты предварительного следствия и акты, составленные с соблюдением всех требований. Две меры пресечения – залог и надзор милиции – на арестованных не распространялись. Внутренний порядок работы комиссий назначался ими самими, отдельные дела поручались одному из семи членов.
Начало следствия по делу правительства Колчака – 7 января, когда была учреждена ЧСК по производству расследований: «а) о лицах, принадлежащих к составу Совета министров, и о высших должностных лицах центральных учреждений свергнутого Российского правительства адмирала Колчака, б) изъятым, особыми в каждом случае, постановлениями Политического центра из общего порядка расследований городских и уездных следственных комиссий и в) о лицах, деятельность которых имеет неразрывную связь с делами лиц, упомянутых в пунктах а и б сей статьи»[171].
ЧСК действовала на основании общего положения об уездных и городских следственных комиссиях, осуществляемого Сибирским земским Политбюро по соглашению с Иркутской городской управой от 5-го числа, и состояла из председателя и двух членов, назначенных Политцентром, а также по одному члену от Совета профсоюзов Сибири, ЦК объединенного трудового крестьянства Сибири и органов местного самоуправления.
В тот же день на протоколе, составленном уполномоченным Иркутской городской следственной комиссии М.Ф. Миллионщиковым[172], о передаче в ЧСК переписки и документов, выявленных при обыске у 18 человек, неизвестное лицо вывело резолюцию: «Дело Совмина. Завесть наряд вещественных доказательств»[173].
В состав ЧСК вошли: председатель – юрист, присяжный поверенный, меньшевик-интернационалист К.А. Попов; члены: представитель от Политцентра – член Учредительного собрания, эсер Л.Я. Герштейн, от Исполкома Совета профсоюзов Сибири – эсер Г.И. Лукьянчиков[174], от земского политбюро – член Учредительного собрания, бывший председатель Амурского правительства, секретарь Государственного экономического совещания правительства Колчака эсер А.Н. Алексеевский и председатель Иркутской уездной земской управы эсер И.И. Головко[175]; М.Г. Гордин[176]; инструктор Союза кооперативных объединений «Центросибирь», социал-демократ, меньшевик-интернационалист В.П. Денике[177].
Сбор вещественных доказательств ЧСК против «представителей павшей власти» сосредоточивался по трем направлениям. Первое – финансово-валютные операции правительства. Уполномоченным Политцентра по ведомству финансов 8 и 10 января были взяты показания у бывшего директора департамента государственного казначейства и ряда должностных лиц кредитной канцелярии о снабжении чиновников ведомства иностранной валютой (японскими иенами) по льготному курсу, после открытия в Харбинском отделении Русско-Азиатского банка текущих счетов.
Второе направление – с 11 января Попов, Денике и Лукьянчиков начали допрашивать некоторых арестованных, переданных гражданской следственной комиссией, в частности, бывшего штатного преподавателя Академии Генштаба Сыромятникова[178] и Червен-Водали[179]. Для чего 10 января ЧСК своим постановлением приняла решение о составе вопросов для формального «опроса находящихся под стражей лиц, принадлежавших к составу центральных учреждений».
Комиссию интересовало: «1) Личность и служба в момент переворота 4–5 января с. г. и с какого времени состоял на должности или стоял у власти, 2) Кем и при каких обстоятельствах задержан, 3) Принимал ли то или иное участие в государственных переворотах: 1) июньском 1918 г., 2) сентябрьском того же года, 3) ноябрьском того же года, 4) Отношение к декабрьским событиям 1918 г. в Омске, 5) Круг деятельности служебной и общественной со времени июньского переворота 1918 г., 6) Принимал ли участие в политических работах Совета министров и своего министерства, 7) Какое участие принимал в последних событиях перед 4–5 января, 8) Принимал ли участие в постановлении от 19 ноября 1919 г. и пользовался ли этим постановлением, 9) Были ли на руках задержанного или в его распоряжении непосредственно перед переворотом 4–5 января казенные суммы и где они находятся»[180].
Третье направление – разбор документов в делах канцелярии Совета министров Омского правительства. И уже 13 января на стол председателя Попова легло показание об организации и подпольной работе Сибирского бюро ЦК РКП(б) в Уфе. «Копия. Секретно. Показания посадского Оглобина. Сибирское бюро ЦК РКП состоит из председателя Ивана Никитича Смирнова – члена Ревсовета 5-й армии, его помощника или заместителя Голощекина, секретаря Доры Климентьевы Гончаровой, экспедитора или делопроизводителя Айзермана и еще одного, название должности которого мне неизвестно, по фамилии Чижов. Все дела и касса бюро находятся в руках Гончаровой.
Гончарова – русская по национальности, училась в Ростове, по профессии фельдшерица, ей около 35 лет, в большевистских организациях она работала еще будучи институткой, т. е. приблизительно с 1904–1905 гг. В экспедиции заготовления бумаг, а также анализа документов работает латыш Айзерман, очень большой практик по подделке подписей, печатей, штампов, а также по разборке и составлению всевозможных шифров. Помещается это бюро в настоящее время в городе Уфе, на Аксаковой улице […] Подчиняется бюро только лишь ЦК большевиков, откуда и получает средства.
Цели Сибирского бюро таковы: поддержка связей с сибирскими организациями, оказывание помощи сибирским организациям деньгами, людьми и инструктированием, для чего у них существует такой порядок: узнав о том, что в каком-нибудь городе или заводе сгруппировалась организация, они вызывают с фронта Гузакова, дают ему транспорт, денег для передачи по тому адресу, который им известен.
Гузаков имеет в своем распоряжении отряд добровольцев, человек 60–70, которые находятся все время в районе расположения 3-й бригады 26-й дивизии 5-й армии. Фронт, особенно в Урале, сплошного характера не имеет, и Гузаков со всем или частью своего отряда переходит незаметно фронт, быстро является в том месте, где ему нужно, и сейчас же возвращается обратно. Гузаков, кроме передачи денег и инструкций, также информирует бюро о своей деятельности и недостатках в организации.
В помощь уже соответствующим организациям бюро посылает людей, переправой через фронт таких людей занимается тот же Гузаков […] всем отправленным бюро выдает секретные документы […] вместе с этими и другими документами каждому отправляемому выдается, мне лично был дан аванс 5000 руб., Погорелову в 25 000 руб., аванс в 5, 10 и 15 000 руб. Кроме того, почти всем выдаются еще подложные документы, как то – документы военнопленного, возвращающегося из Германии или Австрии в Сибирь, документы состоятельного человека, отступающего от большевистского нашествия, и много различных видов […]»[181].
Таким образом, первоначальный итог по трем направлениям деятельности ЧСК и позволил одному из руководителей Политцентра спустя всего лишь неделю со дня прихода к власти заявить о предварительных выводах в расследовании «действий» Омского правительства.
С арестом Верховного правителя и председателя Совета министров В.Н. Пепеляева «хлопот» для комиссии заметно прибавилось. Для полноты событийной картины немаловажно восстановить измененный многочисленными историко-художественными произведениями ход ареста и портреты прямых его участников.
15 января 1920 г. представитель Чехословацкой республики доктор Благож[182] пригласил к себе члена Политцентра эсера Б.А. Косминского[183] для выяснения вопроса, как планируется провести передачу арестованных пассажиров. Борис Александрович заявил, что для этого к поезду № 52 немедленно направляется особая комиссия, которая, приняв пленников, передаст их дела для расследования в спешном порядке в ЧСК[184].
В 7 часов вечера комиссия перешла по льду на другую сторону Ангары. Ею был составлен и передан чехам акт: «15-го января 1920 г., мы, нижеподписавшиеся, составили настоящий акт в том, что сего числа в 9 часов 55 минут, по уполномочию Политического центра приняли от командира 1-го батальона 6-го полка майора Кравак[185], в присутствии дежурного офицера поручика[186] Боровичка[187], бывшего Верховного правителя адмирала Колчака и бывшего председателя Совета министров Пепеляева. Член Политического центра М… Фельдман, помощник командующего народно-революционной армии капитан Нестеров[188], уполномоченный Политического центра при штабе народно-революционной армии В. Мерхалев, начальник гарнизона г. Иркутска есаул Петелин»[189].
Со своей стороны, представители центра получили следующий документ: «15-го января 1920 г., настоящим удостоверяю, что от уполномоченных Политического центра мной получен акт в принятии бывшего Верховного правителя адмирала Колчака и бывшего предс[едателя] Сов[ета] мин[истров] Пепеляева. Деж[урный] офицер-подпоручик Боровичка 6-го чеховойского полка»[190].
Иркутская газета «Народная мысль» свидетельствовала с места события: «По узкой, едва установившейся дорожке, неровному льду Ангары, гуськом двинулось редкостное шествие. Оставленный всеми, потерпевший полнейший крах в своей государственной деятельности, тот, кто еще вчера горделиво именовал себя «Верховным правителем России», и рядом с ним представители революционной демократии, со своими верными народно-революционными войсками. В безмолвном морозном воздухе тихой зимней ночи (было около 12-ти час[ов] ночи), на белом покрове реки, отчетливо выделялись, как живые символы рухнувшей реакционной власти, затерянные одинокие фигуры Колчака и Пепеляева…»[191]