В целях координирования действий решено было организовать «Политический центр» в составе представителей: партий с[оциалистов]-р[еволюционеров] и с[оциалистов]-д[емократов], трудового объединения крестьянства и земского политического] бюро. Была попытка привлечь к работе т[оварищей] коммунистов, но они, узнав, что в составе центра имеются земцы (ярые реакционеры, по их мнению), войти отказались. Как вел подготовительную работу центр – известно: работа велась среди войск, рабочих, трудовой интеллигенции; завязаны были сношения с западом и востоком; в самой армии Колчака находились наши агенты из солдат и командного состава. Одновременно велись переговоры с чехами на предмет установления дружественного нейтралитета. Работа дала хорошие результаты – переворот был совершен.
В конце ноября прошлого года управляющий Иркутской губернией П.Д. Яковлев приехал в губ[ернскую] земскую управу и передал мне приглашение председателя Совета министров В.Н. Пепеляева пожаловать к нему в гостиницу «Модерн»[92] побеседовать о создавшемся политическом положении. Была передана просьба мне же пригласить на эту же беседу Е.Е. Колосова. Я ответил Яковлеву, что вызову Колосова, переговорю с ним и результат сообщу по телефону. Результаты эти были таковы: «беседовать» будем, но не в «Модерне» у В.Н. Пепеляева, а в квартире П.Д. Яковлева.
В 4 часа началась беседа… Пепеляев сообщил, что он получил от Верховного правителя предложение сорганизовать новый кабинет министров. На это предложение он ответил согласием при условиях: восстановление дружбы с чехами, подчинение военной власти власти гражданской, расширение прав местных самоуправлений, расширение[93] прав земского совещания в сторону наделения его «некоторыми» законодательными функциями, немедленный созыв земского совещания. Все эти условия правителем приняты, за исключением наделения законодательными функциями земского совещания – по этому вопросу предложено представить письменный доклад.
«Вот, если для вас, [господа], моя программа приемлема, то я приглашаю вас помочь мне совместно проводить ее в жизнь», [ – ] закончил Пепеляев. Е.Е. Колосов и я подвергли жесточайшей критике политику правительства вообще, в частности – министра внутренних дел Пепеляева, и заявили в заключение[94]: «Для нас Ваша программа не приемлема, мы идем своей дорогой и не остановимся ни перед чем [ – ] даже пред вооруженным восстанием. В намеченном Вами кабинете особенно для нас неприемлема фигура б[ывшего] министра внутренних дел Пепеляева, а теперешнего премьера – тем более». Пепеляев на это ответил: «Вы, [господа], более чем откровенны». На этом беседа закончилась.
На следующий день была назначена[95] у Яковлева же беседа Пепеляева совместно с общественными деятелями. Присутствовали: Пепеляев, Яковлев, А.И. Погребецкий[96], В.А. Анисимов[97], М.М. Константинов, П.В. Зицерман, А.Я. Гончаров, А.А. Пескин[98], В.П. Неупокоев[99], М.Н. Богданов[100] и Я.Н. Ходукин. Пепеляев, как и накануне, изложил свою программу, но в этот раз он был самоуверен до чрезвычайности. Объяснение простое: он уже сформировал кабинет и беседовал по инерции. Положительных результатов не дала и эта беседа.
Военные действия начались (если не ошибаюсь) 24 декабря выступлением 53-го Сибирского стрелкового полка, имевшего стоянку в Глазково. Командование восставшими принял т[оварищ] Н.С. Калашников. Неточно данный адрес помешал своевременному извещению городских войсковых частей, и одновременного выступления не последовало. В последующие дни восстание распространилось на Военный город, ст[анции] Иннокентьевскую и Батарейную. В тот же день, когда Червен-Водали так грубо прервал переговоры о передаче власти, в городе выступила инструкторская школа, под руководством т[оварища] Кашина[101], отряды особого назначения с т[оварищем] Решетиным[102] во главе и сотня есаула Петелина… Начало было неудачно, и восставшие отступили в Знаменское предместье.
Мне трудно говорить о военных действиях: сведения мои отрывочны, так как я переезжал с одного фронта на другой, выполняя поручения Политического центра; то вел переговоры с союзниками. Одно неизменно врезалось в память: беззаветная храбрость, личное мужество [товарищей] Калашникова, Кашина, есаула Петелина и Виктора Попова[103], выше всяких похвал дралась рабочая дружина в Глазково, во время набега семеновцев.
Кажется, 3 января, в час ночи, явились в штаб Глазковской группы Народной армии представители союзных держав Франции, Англии, Америки, Японии и Чехославии[104]. В пышных фразах они заявили, что в интересах человечества предлагают свои услуги быть посредниками по перемирию между нами и правительством Колчака. Я, от имени центра, заявил, что мы не сторонники кровопролития, и на предварительные переговоры согласен. Тотчас же, я, полковник Красильников[105] и поручик [З]оркин[106] отправились, по приглашению пришедших, к высоким комиссарам Англии и Франции, в их салон-вагон.
Высокие комиссары, повторив предложение своих представителей, заявили о своей готовности быть посредниками. Мы согласились на 24-часовое перемирие, во время которого должны начаться мирные переговоры. Был составлен соответствующий акт и подписан нами. Через несколько минут этот акт был принесен нам, подписанным со стороны пр[авительст]ва Колчака Ханжиным и кем-то еще – не помню – или Ларионовым, или же Червен-Водали. Оказалось, что эти представители находятся в соседнем купе и переговоры были делом их рук. На следующий день начались переговоры с 10 ч[асов] утра..
Мы[107], в составе членов Политического] центра: Ходукина, Иваницкого-Василенко[108], Ахматова, представителей штаба Красильникова и [З]оркина, предъявили целый ряд условий, на которых могли бы прекратить войну. В свое время условия эти и ответы на них были напечатаны в официальных органах Политического центра. Сейчас я боюсь перепутать их редакцию. Ответ ясно показал нам сущность намерений колчаковцев: выиграть время. Мы заявили высоким комиссарам, что считаем ответы неискренними, бесчестными и поэтому от дальнейших переговоров отказываемся. Забыл сказать, что представителями правительства были Ларионов и генерал-майор Вагин[109]. Переговоры велись путем письменных сношений. Выслушав наше заявление, высокие комиссары, после переговоров с колчаковцами, просили нас продолжить вечером переговоры уже путем личного свидания, обещая оказать свое всемерное содействие к благоприятному их исходу.
Должен заметить, что высокие комиссары все время переговоров не скрывали своих симпатий к представителям Политического центра и открыто подчеркивали недовольство поведением представителей правительства. Вечером состоялись личные переговоры с Ларионовым и Вагиным. Результатов никаких не дали. Мы решились прервать переговоры, но Ларионов и Вагин чуть ли не умоляли продолжить их завтра в 2 часа дня, уже совместно с полным составом Совета министров, продлить перемирие еще на 24 часа. Нами дано было согласие на продолжение переговоров, но перемирие согласились продлить лишь на 12 часов.
На следующий день, вместо назначенных в 2 ч[аса], Совет министров прибыл лишь в 6 ч[асов] вечера… Состав был таков: Червен-Водали, Бурышкин, Ханжин, Ларионов, Палечек[110] и от штаба Вагин. Червен-Водали повторил те же требования, что выставляли Ларионов и Вагин. Мы ответили отказом. Начался разбор по пунктам. Среди этого разбора принесли нам известие, что в городе начались грабежи. Перед этим я только что обратил внимание Червен-Водали и высоких комиссаров на то, что среди заседания вышел и более часу не возвращается военный министр Ханжин. Гарантирует ли Совет министров нам, что решение, которое здесь будет принято, не будет аннулировано военным министром, ибо, по-видимому, Совет министров – одно, а Сычев и Ко – другое правительство?
Червен-Водали был крайне смущен этим заявлением, говорил, что сейчас пошлет за Ханжиным и т. д. Посланный вскоре вернулся и сообщил, что военный министр заболел. Вскоре пришло известие о грабежах в городе. Мы потребовали немедленного распоряжения от Червен-Водали, чтобы арестованные наши товарищи, в числе 31-го, были сданы под охрану чехословаков. Червен-Водали дал слово немедленно сделать соответствующее распоряжение. Как оказалось впоследствии, было[111] поздно: арестованные были уже увезены. Переговоры были прерваны. Через[112] три часа мы были уже в городе. Червен-Водали ушел к генералу Жанену[113] и не возвращался.
Огромной частью населения переворот был встречен более чем сочувственно. Лишь незначительные группы были настроены враждебно. О роли Червен-Водали могу сказать немного: виделся с ним всего два раза… Считаю его человеком неискренним: он, приглашая нас на переговоры первый и второй раз, по моему глубокому убеждению, стремился только выиграть время до прихода семеновцев. И еще один факт: Червен-Водали дал честное слово Яковлеву, что кровопролития не допустит. Как видите, – допустил.
Еще менее могу сказать о Ларионове. При переговорах он производил впечатление человека, которому поручили защищать явно некрасивое дело. И вот он по обязанности защищал его нудно, вяло, неинтересно. И уже совершенно[114] ничего не могу сказать о генерале Ханжине: видел его всего один раз, и в этот раз генерал не проронил ни одного слова… В первый же раз, при переговорах с Червен-Водали, нами был поставлен вопрос о наших арестованных товарищах. Министр заявил, что они содержатся в «Модерне», хорошо питаются и находятся в совершенной безопасности: их охраняет рота верного министру отряда особого назначения. К сожалению, большего сказать не могу: ничего не знаю.
Я. Ходукин.
Зачеркнуто: «Особенно», «сове», «уже», «несколько», «в том же со», «31 наших» – не читать.
Тов[арищ] председателя] губ[ернской] чека К. Попов.
Товарищ председателя К. Попов – при допросе[115], товарищем Ходукиным представлено письмо Червен-Водали к нему от 5 января с. г., прилагаемое к настоящему протоколу —
К Попов.
Записка А.А. Червен-Водали Я.Н. Ходукину
5 января 1920 г. Многоуважаемый Яков Николаевич, прошу Вас передать Политическому центру, что я сегодня днем, с ведома и разрешения Вашего коменданта станции, на пароходе «Сибиряк», переехал на эту сторону, был сейчас же в здании Русско-Азиатского банка, к сожалению, никого из Политического центра не застал. В «Модерн» меня почему-то не впускают. Завтра к 12 час[ам] дня зайду к Вам в Управу, чтобы выяснить, могу ли жить в «Модерне», или надо переехать. С совершенным почтением,
А… Червен-Водали.
ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Д. 7. Л. 65–70 об. (Рукопись, подлинник.)
Протокол допроса Павла Васильевича Зицермана
Марта 4 дня 1920 г., я, товарищ председателя Чрезвычайной следственной комиссии К.А. Попов, опрашивал т[оварища] Зицермана в качестве свидетеля по делу А.А. Червен-Водали, причем т[оварищ] Зицерман показал: Я, Павел Васильевич Зицерман, 37 лет, гражданин гор[ода] Иркутска, Червен-Водали посторонний, по делу записывая свои показания по Вашему предложению, собственноручно показываю:
С Червен-Водали мне приходилось часто встречаться по делам городского самоуправления, как городскому голове, когда он исполнял обязанности министра внутренних дел в колчаковском правительстве. Но первые мои встречи с ним произошли, когда он еще не был министром. По приезде[116] в Иркутск из Омска в ноябре минувшего года, Червен-Водали, вместе с П.А. Бурышкиным, заш[ли] в гор[одскую] управу, чтоб познакомиться со мной. Познакомившись, он просил меня уделить ему и Бурышкину час или два для беседы по делам Согора[117], представителями которого они оба были.
Беседа наша состоялась на следующий день вечером, у меня в кабинете в гор[одской] управе, причем на ней, кроме меня, присутствовали товарищ гор[одского] головы А.Я. Гончаров и член управы А.А. Пескин. Червен-Водали и Бурышкин, подробно ознакомив нас с политической хозяйственной ролью в Европейской России и Зап[адной] Сибири, как Согора, так и с их личной ролью, предложили нам возобновить в Иркутске деятельность бездействовавшего Иркутского отделения комитета Союза городов. После этого вступления, Червен-Водали и Бурышкин заявили, что главной целью их прихода к нам является желание переговорить по вопросам не только хозяйственным, городским, а по вопросам политического свойства. Оба они политическое и экономическое положение Сибири находили критическим и виновником такого положения страны считали Колчака и его Омское правительство.
Дав убийственную критику колчаковского правительства, Червен-Водали сказал, что единственным средством исправить положение он считает уход всего правительства в отставку и образование нового, пользующегося доверием общественных кругов. Такое правительство[118] могло бы быть образовано, по его мнению, наполовину из социалистов, наполовину из представителей буржуазии, причем в числе этого правительства ему хотелось бы видеть какого-нибудь популярного для всей России общественного работника, например Третьякова (к кандидатуре Пепеляева, в качестве председателя Совета министров, он относился отрицательно).
Это новое правительство должно было бы, не теряя времени, декларировать гражданские свободы, снять цензуру с печати, объявить созыв земского совещания или даже Земск[ого] Собора с законодательными функциями и подчинить военную власть, вне пределов фронта, высшей гражданской власти. Новое правительство Червен-Водали представлял себе как сибирское, а не российское.
Развив предложенные положения, Червен-Водали обратился ко мне и моим товарищам с вопросом, приемлемы ли такие предложения для городского самоуправления и земства. Я и тов[арищ] Гончаров ответили ему, что мнение гор[одской] думы и земства по этим вопросам нам еще точно неизвестно, но мы предполагаем, что они не будут приемлемы, так как и дума и земство потребуют ухода Колчака, образования однородного социалистического] министерства и немедленного заключения мира с большевиками. Червен-Водали просил нас поставить все же эти вопросы перед думскими фракциями и дать ему в ближайшее время ответ для сообщения, очевидно, Колчаку и его правительству. На этом закончена была наша беседа, а через неделю после этого городск[ая] дума, в своем известном заседании, дала ответ на поставленные Червен-Водали вопросы.
После описанной беседы с Червен-Водали мне приходилось говорить в бытность его министром внутренних дел и исполняющим обязанности председателя] Совета министров исключительно по городским вопросам и только однажды. За неделю, приблизительно, до декабрьского выступления он заговорил со мной об отношении руководящих обществ[енных] организаций к правительству. Разговор происходил в его кабинете, в помещении Русско-Азиатск[ого] банка… Говорил Червен-Водали о том, что ему хорошо известно о готовящемся выступлении против правительства, что он всеми силами пытается предотвратить это выступление, всеми средствами сдерживает напор военной партии, с Артемьевым[119] и Сычевым во главе, но что больше сдерживать этого напора не в силах, что с ним уже перестали считаться и кровопролитие, очевидно, неизбежно, но он все же еще надеется, что социалистические] организации пойдут на некоторые уступки. Вечером этого же дня в городск[ом] театре должно было состояться общее собрание городских и земских деятелей и Червен-Водали обещал мне выслушать это собрание, но оно, командующим войсками Артемьевым, не было допущено.
После вышеописанного мне пришлось быть у Червен-Водали вместе с представителями земства Я.Н. Ходукиным, И.Х. Петелиным, П.Н. Данбиновым, А.И. Филипповым и тов[арищем] гор[одского] головы А.Я. Гончаровым. Это было уже после перехода гарнизона Военного городка и станции Иннокентьевской на сторону повстанцев. Шли мы в Русско-Азиатский банк, чтоб выслушать новые предложения Червен-Водали. Червен-Водали, приняв нас, сказал, что события последних дней, особенно переход власти в Красноярске к Комитету обществ[енных] организаций, убедили его в невозможности дальнейшего существования колчаковского правительства, что оно должно передать власть земству. При этом он добавил, что это его личный взгляд, мнения всего Совета министров он пока еще не знает.
Далее он заявил, что считает необходимым также и уход Колчака. Главными условиями передачи власти земству он считает свободный пропуск Колчака, министров и всех ответственных гражданских и военных лиц на восток; передача золотого запаса, как собственности Российского государства, под охрану представителям иностранных держав и признание Деникина Верховным правителем на территории Европ[ейской] России. Все эти вопросы, сказал он далее, будут поставлены им на обсуждение пред Советом министров, и завтра к 3-м часам дня будет вынесено определенное решение. Нас Червен-Водали просил поставить пред Политическим центром[120] и сообщить к 3-м час[ам] завтрашнего дня его решение. На завтра, в 3 часа дня, мы шли к Червен-Водали сообщить ему ответ Полит[ического] центра, но он, не спросив ответа, заявил, что Совет министров решил власти земству не сдавать. Выслушав заявление, мы ушли. Больше Червен-Водали я не видел.
Павел Зицерман.
Зачеркнуто «Червен-Водали», исправлено «Такое правительство» – верить.
Товарищ предс[едателя] Чр[езвычайной] следственной] комиссии К. Попов.
ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Д. 7. Л. 71–72 об. (Рукопись, подлинник.)
Протокол допроса в качестве свидетеля Александра Яковлевича Гончарова
(Адрес: Иркутск, Амурская, 21, кв[артира] зубного врача Гончаровой)[121]. Марта 4 дня 1920 г., я, нижеподписавшийся, товарищ председателя Чрезвычайной следственной комиссии, К.А. Попов, опрашивал названного выше Гончарова в качестве свидетеля по делу А.А. Червен-Водали, причем Гончаров показал:
Переворот в декабре[122] подготовлялся в течение нескольких месяцев. Главными организаторами его были краевые комитеты партий с[оциалистов]-д[емократов] и с[оциалистов]-р[еволюционеров], последние вели агитацию в войсках и рабочей среде. Видную роль в организации общественного мнения против колчаковского правительства сыграла Иркутская городская дума, которая своим постановлением от 25 ноября 1919 г. поставила точки над «и», выразив недоверие власти Колчака, бандита, как его называли ораторы, выступавшие на этом заседании.
За несколько дней до этого заседания, приблизительно числа 18—20-го, в Иркутскую городскую управу заходили, еще в то время, неофициальные представители власти Колчака, члены Экономического совещания[123], Червен-Водали и Бурышкин. Представившись нам как члены Всероссийского Союза городов, они информировали нас подробно о своей деятельности в несоветской России, у Скоропадского[124] и Деникина и у Колчака в Омске. Закончился наш разговор их предложением назначить время, когда бы они могли поговорить с городским головой и мной[125], товарищем гор[одского] головы. Такое время нами было назначено через 1–2 дня. Разговор наш начался предложением их вступить Иркутскому городскому самоуправлению в состав Всероссийского Союза городов, но вскоре мы перешли к злободневному вопросу об организации власти.
В это время Пепеляев был в Иркутске и вел переговоры или, вернее, предлагал общественным деятелям вступить в состав министерства. Червен-Водали просил нас указать тех общественных партийных работников, которые бы вошли в состав м[инистерст]ва, во главе с Пепеляевым, причем м[инистерст]во это должно носить характер Всероссийского. Вместе с тем, он спрашивал наше мнение по вопросу о возможности существования такого состава м[инистерст]ва, в[126] которое должны войти лица с политической окраской от представителей приходов до социалистов включительно. Мы высказали резко отрицательную точку зрения на возможность такого коалиционного состава, рекомендовали сложить власть существовавшему м[инистерст]ву и передать ее социалистам. На этом наш разговор окончился.
В конце ноября прошлого года управляющий Иркутской губернией П.Д. Яковлев приехал в губ[ернскую] земскую управу и передал мне приглашение председателя Совета министров В.Н. Пепеляева пожаловать к нему в гостиницу «Модерн»[92] побеседовать о создавшемся политическом положении. Была передана просьба мне же пригласить на эту же беседу Е.Е. Колосова. Я ответил Яковлеву, что вызову Колосова, переговорю с ним и результат сообщу по телефону. Результаты эти были таковы: «беседовать» будем, но не в «Модерне» у В.Н. Пепеляева, а в квартире П.Д. Яковлева.
В 4 часа началась беседа… Пепеляев сообщил, что он получил от Верховного правителя предложение сорганизовать новый кабинет министров. На это предложение он ответил согласием при условиях: восстановление дружбы с чехами, подчинение военной власти власти гражданской, расширение прав местных самоуправлений, расширение[93] прав земского совещания в сторону наделения его «некоторыми» законодательными функциями, немедленный созыв земского совещания. Все эти условия правителем приняты, за исключением наделения законодательными функциями земского совещания – по этому вопросу предложено представить письменный доклад.
«Вот, если для вас, [господа], моя программа приемлема, то я приглашаю вас помочь мне совместно проводить ее в жизнь», [ – ] закончил Пепеляев. Е.Е. Колосов и я подвергли жесточайшей критике политику правительства вообще, в частности – министра внутренних дел Пепеляева, и заявили в заключение[94]: «Для нас Ваша программа не приемлема, мы идем своей дорогой и не остановимся ни перед чем [ – ] даже пред вооруженным восстанием. В намеченном Вами кабинете особенно для нас неприемлема фигура б[ывшего] министра внутренних дел Пепеляева, а теперешнего премьера – тем более». Пепеляев на это ответил: «Вы, [господа], более чем откровенны». На этом беседа закончилась.
На следующий день была назначена[95] у Яковлева же беседа Пепеляева совместно с общественными деятелями. Присутствовали: Пепеляев, Яковлев, А.И. Погребецкий[96], В.А. Анисимов[97], М.М. Константинов, П.В. Зицерман, А.Я. Гончаров, А.А. Пескин[98], В.П. Неупокоев[99], М.Н. Богданов[100] и Я.Н. Ходукин. Пепеляев, как и накануне, изложил свою программу, но в этот раз он был самоуверен до чрезвычайности. Объяснение простое: он уже сформировал кабинет и беседовал по инерции. Положительных результатов не дала и эта беседа.
Военные действия начались (если не ошибаюсь) 24 декабря выступлением 53-го Сибирского стрелкового полка, имевшего стоянку в Глазково. Командование восставшими принял т[оварищ] Н.С. Калашников. Неточно данный адрес помешал своевременному извещению городских войсковых частей, и одновременного выступления не последовало. В последующие дни восстание распространилось на Военный город, ст[анции] Иннокентьевскую и Батарейную. В тот же день, когда Червен-Водали так грубо прервал переговоры о передаче власти, в городе выступила инструкторская школа, под руководством т[оварища] Кашина[101], отряды особого назначения с т[оварищем] Решетиным[102] во главе и сотня есаула Петелина… Начало было неудачно, и восставшие отступили в Знаменское предместье.
Мне трудно говорить о военных действиях: сведения мои отрывочны, так как я переезжал с одного фронта на другой, выполняя поручения Политического центра; то вел переговоры с союзниками. Одно неизменно врезалось в память: беззаветная храбрость, личное мужество [товарищей] Калашникова, Кашина, есаула Петелина и Виктора Попова[103], выше всяких похвал дралась рабочая дружина в Глазково, во время набега семеновцев.
Кажется, 3 января, в час ночи, явились в штаб Глазковской группы Народной армии представители союзных держав Франции, Англии, Америки, Японии и Чехославии[104]. В пышных фразах они заявили, что в интересах человечества предлагают свои услуги быть посредниками по перемирию между нами и правительством Колчака. Я, от имени центра, заявил, что мы не сторонники кровопролития, и на предварительные переговоры согласен. Тотчас же, я, полковник Красильников[105] и поручик [З]оркин[106] отправились, по приглашению пришедших, к высоким комиссарам Англии и Франции, в их салон-вагон.
Высокие комиссары, повторив предложение своих представителей, заявили о своей готовности быть посредниками. Мы согласились на 24-часовое перемирие, во время которого должны начаться мирные переговоры. Был составлен соответствующий акт и подписан нами. Через несколько минут этот акт был принесен нам, подписанным со стороны пр[авительст]ва Колчака Ханжиным и кем-то еще – не помню – или Ларионовым, или же Червен-Водали. Оказалось, что эти представители находятся в соседнем купе и переговоры были делом их рук. На следующий день начались переговоры с 10 ч[асов] утра..
Мы[107], в составе членов Политического] центра: Ходукина, Иваницкого-Василенко[108], Ахматова, представителей штаба Красильникова и [З]оркина, предъявили целый ряд условий, на которых могли бы прекратить войну. В свое время условия эти и ответы на них были напечатаны в официальных органах Политического центра. Сейчас я боюсь перепутать их редакцию. Ответ ясно показал нам сущность намерений колчаковцев: выиграть время. Мы заявили высоким комиссарам, что считаем ответы неискренними, бесчестными и поэтому от дальнейших переговоров отказываемся. Забыл сказать, что представителями правительства были Ларионов и генерал-майор Вагин[109]. Переговоры велись путем письменных сношений. Выслушав наше заявление, высокие комиссары, после переговоров с колчаковцами, просили нас продолжить вечером переговоры уже путем личного свидания, обещая оказать свое всемерное содействие к благоприятному их исходу.
Должен заметить, что высокие комиссары все время переговоров не скрывали своих симпатий к представителям Политического центра и открыто подчеркивали недовольство поведением представителей правительства. Вечером состоялись личные переговоры с Ларионовым и Вагиным. Результатов никаких не дали. Мы решились прервать переговоры, но Ларионов и Вагин чуть ли не умоляли продолжить их завтра в 2 часа дня, уже совместно с полным составом Совета министров, продлить перемирие еще на 24 часа. Нами дано было согласие на продолжение переговоров, но перемирие согласились продлить лишь на 12 часов.
На следующий день, вместо назначенных в 2 ч[аса], Совет министров прибыл лишь в 6 ч[асов] вечера… Состав был таков: Червен-Водали, Бурышкин, Ханжин, Ларионов, Палечек[110] и от штаба Вагин. Червен-Водали повторил те же требования, что выставляли Ларионов и Вагин. Мы ответили отказом. Начался разбор по пунктам. Среди этого разбора принесли нам известие, что в городе начались грабежи. Перед этим я только что обратил внимание Червен-Водали и высоких комиссаров на то, что среди заседания вышел и более часу не возвращается военный министр Ханжин. Гарантирует ли Совет министров нам, что решение, которое здесь будет принято, не будет аннулировано военным министром, ибо, по-видимому, Совет министров – одно, а Сычев и Ко – другое правительство?
Червен-Водали был крайне смущен этим заявлением, говорил, что сейчас пошлет за Ханжиным и т. д. Посланный вскоре вернулся и сообщил, что военный министр заболел. Вскоре пришло известие о грабежах в городе. Мы потребовали немедленного распоряжения от Червен-Водали, чтобы арестованные наши товарищи, в числе 31-го, были сданы под охрану чехословаков. Червен-Водали дал слово немедленно сделать соответствующее распоряжение. Как оказалось впоследствии, было[111] поздно: арестованные были уже увезены. Переговоры были прерваны. Через[112] три часа мы были уже в городе. Червен-Водали ушел к генералу Жанену[113] и не возвращался.
Огромной частью населения переворот был встречен более чем сочувственно. Лишь незначительные группы были настроены враждебно. О роли Червен-Водали могу сказать немного: виделся с ним всего два раза… Считаю его человеком неискренним: он, приглашая нас на переговоры первый и второй раз, по моему глубокому убеждению, стремился только выиграть время до прихода семеновцев. И еще один факт: Червен-Водали дал честное слово Яковлеву, что кровопролития не допустит. Как видите, – допустил.
Еще менее могу сказать о Ларионове. При переговорах он производил впечатление человека, которому поручили защищать явно некрасивое дело. И вот он по обязанности защищал его нудно, вяло, неинтересно. И уже совершенно[114] ничего не могу сказать о генерале Ханжине: видел его всего один раз, и в этот раз генерал не проронил ни одного слова… В первый же раз, при переговорах с Червен-Водали, нами был поставлен вопрос о наших арестованных товарищах. Министр заявил, что они содержатся в «Модерне», хорошо питаются и находятся в совершенной безопасности: их охраняет рота верного министру отряда особого назначения. К сожалению, большего сказать не могу: ничего не знаю.
Я. Ходукин.
Зачеркнуто: «Особенно», «сове», «уже», «несколько», «в том же со», «31 наших» – не читать.
Тов[арищ] председателя] губ[ернской] чека К. Попов.
Товарищ председателя К. Попов – при допросе[115], товарищем Ходукиным представлено письмо Червен-Водали к нему от 5 января с. г., прилагаемое к настоящему протоколу —
К Попов.
Записка А.А. Червен-Водали Я.Н. Ходукину
5 января 1920 г. Многоуважаемый Яков Николаевич, прошу Вас передать Политическому центру, что я сегодня днем, с ведома и разрешения Вашего коменданта станции, на пароходе «Сибиряк», переехал на эту сторону, был сейчас же в здании Русско-Азиатского банка, к сожалению, никого из Политического центра не застал. В «Модерн» меня почему-то не впускают. Завтра к 12 час[ам] дня зайду к Вам в Управу, чтобы выяснить, могу ли жить в «Модерне», или надо переехать. С совершенным почтением,
А… Червен-Водали.
ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Д. 7. Л. 65–70 об. (Рукопись, подлинник.)
Протокол допроса Павла Васильевича Зицермана
Марта 4 дня 1920 г., я, товарищ председателя Чрезвычайной следственной комиссии К.А. Попов, опрашивал т[оварища] Зицермана в качестве свидетеля по делу А.А. Червен-Водали, причем т[оварищ] Зицерман показал: Я, Павел Васильевич Зицерман, 37 лет, гражданин гор[ода] Иркутска, Червен-Водали посторонний, по делу записывая свои показания по Вашему предложению, собственноручно показываю:
С Червен-Водали мне приходилось часто встречаться по делам городского самоуправления, как городскому голове, когда он исполнял обязанности министра внутренних дел в колчаковском правительстве. Но первые мои встречи с ним произошли, когда он еще не был министром. По приезде[116] в Иркутск из Омска в ноябре минувшего года, Червен-Водали, вместе с П.А. Бурышкиным, заш[ли] в гор[одскую] управу, чтоб познакомиться со мной. Познакомившись, он просил меня уделить ему и Бурышкину час или два для беседы по делам Согора[117], представителями которого они оба были.
Беседа наша состоялась на следующий день вечером, у меня в кабинете в гор[одской] управе, причем на ней, кроме меня, присутствовали товарищ гор[одского] головы А.Я. Гончаров и член управы А.А. Пескин. Червен-Водали и Бурышкин, подробно ознакомив нас с политической хозяйственной ролью в Европейской России и Зап[адной] Сибири, как Согора, так и с их личной ролью, предложили нам возобновить в Иркутске деятельность бездействовавшего Иркутского отделения комитета Союза городов. После этого вступления, Червен-Водали и Бурышкин заявили, что главной целью их прихода к нам является желание переговорить по вопросам не только хозяйственным, городским, а по вопросам политического свойства. Оба они политическое и экономическое положение Сибири находили критическим и виновником такого положения страны считали Колчака и его Омское правительство.
Дав убийственную критику колчаковского правительства, Червен-Водали сказал, что единственным средством исправить положение он считает уход всего правительства в отставку и образование нового, пользующегося доверием общественных кругов. Такое правительство[118] могло бы быть образовано, по его мнению, наполовину из социалистов, наполовину из представителей буржуазии, причем в числе этого правительства ему хотелось бы видеть какого-нибудь популярного для всей России общественного работника, например Третьякова (к кандидатуре Пепеляева, в качестве председателя Совета министров, он относился отрицательно).
Это новое правительство должно было бы, не теряя времени, декларировать гражданские свободы, снять цензуру с печати, объявить созыв земского совещания или даже Земск[ого] Собора с законодательными функциями и подчинить военную власть, вне пределов фронта, высшей гражданской власти. Новое правительство Червен-Водали представлял себе как сибирское, а не российское.
Развив предложенные положения, Червен-Водали обратился ко мне и моим товарищам с вопросом, приемлемы ли такие предложения для городского самоуправления и земства. Я и тов[арищ] Гончаров ответили ему, что мнение гор[одской] думы и земства по этим вопросам нам еще точно неизвестно, но мы предполагаем, что они не будут приемлемы, так как и дума и земство потребуют ухода Колчака, образования однородного социалистического] министерства и немедленного заключения мира с большевиками. Червен-Водали просил нас поставить все же эти вопросы перед думскими фракциями и дать ему в ближайшее время ответ для сообщения, очевидно, Колчаку и его правительству. На этом закончена была наша беседа, а через неделю после этого городск[ая] дума, в своем известном заседании, дала ответ на поставленные Червен-Водали вопросы.
После описанной беседы с Червен-Водали мне приходилось говорить в бытность его министром внутренних дел и исполняющим обязанности председателя] Совета министров исключительно по городским вопросам и только однажды. За неделю, приблизительно, до декабрьского выступления он заговорил со мной об отношении руководящих обществ[енных] организаций к правительству. Разговор происходил в его кабинете, в помещении Русско-Азиатск[ого] банка… Говорил Червен-Водали о том, что ему хорошо известно о готовящемся выступлении против правительства, что он всеми силами пытается предотвратить это выступление, всеми средствами сдерживает напор военной партии, с Артемьевым[119] и Сычевым во главе, но что больше сдерживать этого напора не в силах, что с ним уже перестали считаться и кровопролитие, очевидно, неизбежно, но он все же еще надеется, что социалистические] организации пойдут на некоторые уступки. Вечером этого же дня в городск[ом] театре должно было состояться общее собрание городских и земских деятелей и Червен-Водали обещал мне выслушать это собрание, но оно, командующим войсками Артемьевым, не было допущено.
После вышеописанного мне пришлось быть у Червен-Водали вместе с представителями земства Я.Н. Ходукиным, И.Х. Петелиным, П.Н. Данбиновым, А.И. Филипповым и тов[арищем] гор[одского] головы А.Я. Гончаровым. Это было уже после перехода гарнизона Военного городка и станции Иннокентьевской на сторону повстанцев. Шли мы в Русско-Азиатский банк, чтоб выслушать новые предложения Червен-Водали. Червен-Водали, приняв нас, сказал, что события последних дней, особенно переход власти в Красноярске к Комитету обществ[енных] организаций, убедили его в невозможности дальнейшего существования колчаковского правительства, что оно должно передать власть земству. При этом он добавил, что это его личный взгляд, мнения всего Совета министров он пока еще не знает.
Далее он заявил, что считает необходимым также и уход Колчака. Главными условиями передачи власти земству он считает свободный пропуск Колчака, министров и всех ответственных гражданских и военных лиц на восток; передача золотого запаса, как собственности Российского государства, под охрану представителям иностранных держав и признание Деникина Верховным правителем на территории Европ[ейской] России. Все эти вопросы, сказал он далее, будут поставлены им на обсуждение пред Советом министров, и завтра к 3-м часам дня будет вынесено определенное решение. Нас Червен-Водали просил поставить пред Политическим центром[120] и сообщить к 3-м час[ам] завтрашнего дня его решение. На завтра, в 3 часа дня, мы шли к Червен-Водали сообщить ему ответ Полит[ического] центра, но он, не спросив ответа, заявил, что Совет министров решил власти земству не сдавать. Выслушав заявление, мы ушли. Больше Червен-Водали я не видел.
Павел Зицерман.
Зачеркнуто «Червен-Водали», исправлено «Такое правительство» – верить.
Товарищ предс[едателя] Чр[езвычайной] следственной] комиссии К. Попов.
ЦА ФСБ России. Арх. № Н-501. Д. 7. Л. 71–72 об. (Рукопись, подлинник.)
Протокол допроса в качестве свидетеля Александра Яковлевича Гончарова
(Адрес: Иркутск, Амурская, 21, кв[артира] зубного врача Гончаровой)[121]. Марта 4 дня 1920 г., я, нижеподписавшийся, товарищ председателя Чрезвычайной следственной комиссии, К.А. Попов, опрашивал названного выше Гончарова в качестве свидетеля по делу А.А. Червен-Водали, причем Гончаров показал:
Переворот в декабре[122] подготовлялся в течение нескольких месяцев. Главными организаторами его были краевые комитеты партий с[оциалистов]-д[емократов] и с[оциалистов]-р[еволюционеров], последние вели агитацию в войсках и рабочей среде. Видную роль в организации общественного мнения против колчаковского правительства сыграла Иркутская городская дума, которая своим постановлением от 25 ноября 1919 г. поставила точки над «и», выразив недоверие власти Колчака, бандита, как его называли ораторы, выступавшие на этом заседании.
За несколько дней до этого заседания, приблизительно числа 18—20-го, в Иркутскую городскую управу заходили, еще в то время, неофициальные представители власти Колчака, члены Экономического совещания[123], Червен-Водали и Бурышкин. Представившись нам как члены Всероссийского Союза городов, они информировали нас подробно о своей деятельности в несоветской России, у Скоропадского[124] и Деникина и у Колчака в Омске. Закончился наш разговор их предложением назначить время, когда бы они могли поговорить с городским головой и мной[125], товарищем гор[одского] головы. Такое время нами было назначено через 1–2 дня. Разговор наш начался предложением их вступить Иркутскому городскому самоуправлению в состав Всероссийского Союза городов, но вскоре мы перешли к злободневному вопросу об организации власти.
В это время Пепеляев был в Иркутске и вел переговоры или, вернее, предлагал общественным деятелям вступить в состав министерства. Червен-Водали просил нас указать тех общественных партийных работников, которые бы вошли в состав м[инистерст]ва, во главе с Пепеляевым, причем м[инистерст]во это должно носить характер Всероссийского. Вместе с тем, он спрашивал наше мнение по вопросу о возможности существования такого состава м[инистерст]ва, в[126] которое должны войти лица с политической окраской от представителей приходов до социалистов включительно. Мы высказали резко отрицательную точку зрения на возможность такого коалиционного состава, рекомендовали сложить власть существовавшему м[инистерст]ву и передать ее социалистам. На этом наш разговор окончился.