Сергей Юрьевич Хольнов. Психодинамика чуда. Секреты подсознания

   Кстати, в модели толтеков, объясняющей все наши переходы из одного состояния в другое смещением так называемой точки сборки восприятия, эти два ее положения – интеллект и забота-тревога – помещаются рядышком. Но для нас, естественно, расстояние меж ними может представляться громадным.
   Что же характерно для этих состояний? В чистом виде состояние интеллекта пригодно для сознательного выстраивания логических цепочек, для решения каких-то стандартных задач, для оценки ситуаций и т. п. Я не случайно употребил слово «стандартных»: наша интуиция в состоянии интеллекта обычно молчит, и потому настоящее творческое мышление требует уже слегка измененных состояний. Дополнительно состояние интеллекта характеризуется определенными диапазонами эмоциональной и психической активности. В принципе, я думаю, это состояние знакомо каждому. Будучи в нем, человек, как говорится, чувствует ясную голову и готовность шевелить мозгами.
   А вот в состоянии заботы-тревоги преобладают эмоции, зачастую негативные, которые не позволяют уму функционировать нормально. В принципе, интеллект работает, но никакой пользы это не приносят. Потому что мысли крутятся вхолостую – именно крутятся, как тяжелый жернов, циклически возвращаясь к одному и тому же. Про людей, угодивших в это состояние, часто говорят, что они зациклились на чем-то. Весьма точное определение! Придумать что-либо полезное или решить какую-то задачу, даже типовую, в этом состоянии невозможно. Мысль как бы тащится по замкнутой колее, и ничего с ней не поделать, пока ее хозяин остается в состоянии заботы-тревоги. Это сочетание зашоренного интеллекта с налипшими на него эмоциями – иногда они могут быть даже приятными (положим, вы предвкушаете какое-то радостное событие, зациклились на нем и способны только его предвкушать) – способно изводить нас, как зубная боль. Разумеется, вам это состояние знакомо; кому-то – даже чересчур хорошо.
   В общем, мы имеем для бодрствования целый спектр нормальных состояний сознания, располагающихся на нашей воображаемой оси между состояниями заботы-тревоги и интеллекта. В принципе, указанную ось следовало бы добавить к предложенному выше графику с осями психической активности и воли. И у нас получился бы тогда трехмерный график, который можно еще усложнить, как было сказано, эмоциональными осями. Естественно, мы не станем этим заниматься. Я только хочу, чтобы вы отчетливо представляли, какое множество нормальных для нас состояний сознания может, в принципе, существовать.
   Кстати, у Александра Сергеевича Пушкина, которого я выше взял для примера, нормальное состояние сознания могло быть, в принципе, каким угодно. Могу даже предположить, исходя из биографических описаний последнего периода его жизни, что смещено оно было по оси в сторону состояния заботы-тревоги. Ну, а во время работы над стихами – так мне кажется – он переходил в одно очень продуктивное измененное состояние, или нормально-измененное.
   Вот именно: имеются еще и состояния нормально-измененные, которых тоже немало. Почему все-таки «нормально»? Да потому, что в них попадают – чаще или реже – и самые обычные, самые нормальные люди в своей нормальной жизни. Ну, к примеру, перед тем, как уснуть, у нас возникает некое промежуточное состояние меж сном и бодрствованием, которым очень интересуются восточные мистические традиции, поскольку его можно использовать как трамплин для перехода к осознанным сновидениям. (На санскрите оно называется «тандри».)
   Или состояние сексуального возбуждения. Когда мы в нем, мир нам представляется совсем иным, нежели в обычном состоянии. Мы и ведем себя в нем по-другому.
   Наверное, каждый из нас хотя бы раз в жизни попадал в еще одно измененное состояние сознания – то самое, в котором дон Хуан преподавал своим ученикам «левосторонние» учения и которое у Кастанеды названо состоянием повышенного осознания. Его характеризуют эмоциональность, а также очень высокая скорость восприятия и реакций плюс, как говорят теперь, высокая креативность мышления. Причем это уже – весьма глубокое, по нашим представлениям, измененное состояние, в котором начинает работать интуиция. Хотя в системе толтеков оно – всего лишь стартовая позиция для последующих погружений. Оказавшийся в нем человек потом, вернувшись в свое обычное состояние, как правило не помнит, что с ним происходило. (Вот и Кастанеда, по собственному признанию, потратил много лет, чтобы восстановить в памяти все перипетии случавшегося с ним после того, как дон Хуан наносил «удар нагваля»: то есть искусственно погружал своего ученика в состояние повышенного осознания.)
   Как я уже сказал, иногда самые обычные люди, не помышляющие ни о каких психических переходах, спонтанно попадают в состояние повышенного осознания. Как правило, этому способствует эмоциональный всплеск и высокий уровень психической активности. В молодости я неоднократно улетал в это состояние – во время экзаменов и первых публичных выступлений, перед которыми сильно волновался. Потом я не помнил, что делал и как, но оказывалось, что все выходило у меня еще и лучше, чем в обычном состоянии.
   В 70-х годах прошлого века одна моя знакомая, вокалистка, на выпускных экзаменах в консерватории, предварительно сильно перенервничав – она и вообще была девушкой эмоциональной, – спела нечто непотребное (по семантике) великолепным меццо-сопрано. (Тем не менее, после этих экзаменов ее пригласили петь в Мариинку.) Просто девушка на репетициях, разучивая итальянскую арию в русском переводе, малость хулиганила, подставляя не особенно приличные рифмы… А в самый ответственный момент провалилась в состояние повышенного осознания и преспокойно вывалила на комиссию собственный вариант этой арии. Правда, спела его очень хорошо. Имейте в виду: подобные вещи случаются со всеми.
   Я думаю, что и Пушкин, когда брался за стихи, автоматически переходил в состояние повышенного осознания, которое называл вдохновением. Сама попытка заняться литературным творчеством служила «якорем» условного рефлекса, запускающим у него это состояние.
 
   Возможно, у кого-то возник законный вопрос: так существует ли качественное отличие измененных состояний сознания от состояний нормальных? Быть может, первые отличаются от вторых всего лишь какими-то количественными показателями, – скажем, большей или меньшей психической активностью, эмоциональностью или, предположим, силой воли?
   Ответ однозначен: нет, не так – имеется самое что ни на есть принципиальное различие между состояниями нормальными и измененными. И заключается оно в том, что в измененном состоянии принципиально изменяется и восприятие. Подчеркну: меняется принципиально, качественно, то есть самой своей модальностью. Ну, к примеру, пребываете ли вы в состоянии заботы-тревоги или занимаете позицию чистого интеллекта (нормальные состояния сознания), все равно ваше эмоциональное восприятие одних и тех же жизненных явлений в принципе будет идентичным. Иначе говоря, если у вас в состоянии заботы-тревоги вызывает резкое отторжение некая картинка, то она никогда не привлечет вас и в состоянии интеллекта. В то же время, если вы поменяете состояние сознания на измененное, даже какое-то легкое, то эта картинка вполне может вам понравиться. Ну, скажем, в состоянии сексуального возбуждения человеку может нравиться что-то такое, что в нормальном состоянии им же резко отторгается (или наоборот).
   Можно сказать иначе: переход из одного нормального состояния в другое личностных изменений не вызывает; погружение в измененные состояния может менять нашу личность.
   Существуют столь глубоко измененные состояния сознания (в принципе, они для нас доступны), в которых прежняя личность человека просто исчезает. Например, в своих книгах Кастанеда часто упоминает психическую позицию, как мы говорим, которую толтеки называют положением (точки сборки восприятия) без жалости. То же самое измененное состояние, весьма глубокое, у буддистов часто называется безэмоциональным, или равностным. Его суть – в тотальном равностном восприятии без выбора. И без каких-либо эмоций вообще! Между тем, в расхожем представлении человек без эмоций – какой-то робот, нечто отталкивающее, неестественное и потому пугающее. Делайте выводы.
   Не стану избыточно усложнять предложенную модель – ее вполне достаточно для материала, изложенного в этой книге. О психологических моделях и моделировании в широком смысле слова мы подробно расскажу в первой главе.

Да несчастье помогло…

   Чтобы уже «закрыть» эту тему, расскажу вам о том, что вы наверняка знаете и без меня, а именно: сверхвозможности у отдельных людей иногда возникают и случайно – благодаря несчастному случаю, катастрофе, болезни – в общем, в результате какого-то очень сильного переживания, погружающего человека опять-таки в измененное состояние сознания.
   Приведу примеры, очевидцем которых был сам. В 70-е годы жила у нас в Питере одна женщина – З. К. Эта женщина обладала совершенно уникальными возможностями. Например, удерживала спичечный коробок между разведенными ладонями или двигала этот коробок взглядом по столу. Кстати, когда производили замеры во время опытов с ней, то выяснили, что между ее ладонями возникает очень мощное электростатическое поле. Ее постоянно пасли «спецы» из КГБ. Лечить людей или как-то по-иному им помогать З. К. могла неважно, да и не каждому контакт с нею приносил пользу. Ее дар, скорее, годился для разрушения. Один посетитель случайно угодил под ее взгляд во время опыта – хотелось мужику сфотографировать колдунью получше – и получил сильный ожог.
   Эти необычные способности появились у З. К. после того как в ее дом угодила бомба – девочкой она пережила в Ленинграде блокаду, – и она долгое время находилась под завалами, из-под которых ее, к счастью, извлекли и вернули к жизни.
   Этот случай хорошо укладывается в схему: мощнейший стресс и, конечно, измененное состояние сознания вызвали перестройку психики с таким удивительным эффектом.
   Но вот иной пример – другой человек. Приблизительно в то же самое время жил в Питере скульптор Л. Ваял он в основном бюсты Ленина. Не улыбайтесь: в те годы для этого требовалось особое разрешение. Имел шикарную мастерскую в центре города, в которой постоянно собиралась публика – из художников, литераторов, музыкантов… А еще он коллекционировал скрипки и хвастался, будто в его коллекции имеется инструмент работы великого Страдивари. Иногда он даже предъявлял гостям эту самую скрипку, правда, в разобранном виде. На мой взгляд, то были просто куски сухой древесины с остатками лака на них – в общем, нечто такое, что не узнал бы даже сам великий мастер, когда бы ему это показали.
   Впрочем, все это не имеет значения. Важно другое – у Л. были мощные магнетические способности. Бывало, он накрывал ладонью стопку газет или журналов в 3–4 сантиметра толщиной – он любил показывать свой фокус гостям, – и эта стопка прилипала к его руке. Затем он медленно поднимал ее и держал на весу некоторое время. Потом подходил к стене, прикладывал к ней стопку газет и убирал руку. Газеты оставались на обоях, точно приклеенные, некоторое время, может быть, секунд 30, после чего все-таки падали.
   Была у Л. – и, кстати, у его молодой жены – еще одна способность: мощные видения вплоть до объективизации образов, причем не будущего, а прошлого. Однажды из-за этой способности они с женой на пару угодили в «психушку». Увидели торжественный въезд императора в столицу, действительно имевший место, по-моему, в 1909 году.
   Способности свои скульптор «заработал», по его словам, лет в 35–40 – после инфаркта и клинической смерти. Интересно, что Сила в нем то нарастала, то убывала. Причем она не зависела от лунной фазы – скорее, от солнечной, то есть от времени года.
   Кстати, у меня есть знакомый, очень хорошо Л. знавший, который уверяет, будто скульптор каким-то образом передал свою силу его, знакомого, жене. Однако эту его жену лично я никогда не видел, а потому утверждать ничего не берусь.
   А вот пример другого сорта; он выдернут мною из настоящего времени. Прогуливаясь по Московскому проспекту, вы и сегодня можете встретить некоего господина с тростью, в шортах и яркой клетчатой рубахе с короткими рукавами. На голове у него – стетсоновская шляпа, на боку – брезентовая сумка. Босые ноги засунуты в разношенные сандалии. Все бы ничего – мало ли на белом свете чудаков! – когда бы субъект этот не разгуливал в таком виде по городу в самые лютые морозы. (Нынешней зимой, очень суровой, он дважды попадался мне на Московском в таком виде.)
   Если бы этого господина повстречал тибетец, то сделал бы вывод, что перед ним – рэпа (райпа – бурятск.), то есть анахорет, овладевший искусством туммо: искусством «внутреннего тепла», помогающим налджорпа, тибетским подвижникам, выдерживать лютые зимние бури в горах. Американец, поглядев на стетсоновскую шляпу, мог бы принять мужика за техасца, прикинувшегося ковбоем. Европейцы разглядели бы в шортах и рубахе нечто тирольское. Китаец мог бы счесть чудака сострадательным учителем чань, желающим своим противоречивым видом преподать всем встречным истинное учение.
   Что же до меня, грешного, то я почему-то подумал о каком-нибудь отечественном психопатологе, который, скорей всего, без колебаний поставил бы диагноз – паранойяльно осложненная шизофрения.
   К слову, в районе того же Московского проспекта водится еще одно чучело – лихой казачок, разъезжающий в полной амуниции на велосипеде. Прежде он умудрялся гарцевать на своем «двухколесном жеребце» с шашкой на боку, которая то и дело норовила влезть меж спиц. Потом, видимо, мужичка разоружили, и он какое-то время ездил с нагайкой. Теперь же, когда его лишили и нагайки, казачок вынужден, чтобы чести своей не посрамить, кататься по городу с какой-то комичной плеточкой, видимо, приобретенной в секс-шопе. Но то – просто к слову.
   Если же оставить в стороне очевидный диагноз этих господ, то все-таки тот, в шляпе и шортах, обладает и кое-какими преимуществами, поскольку действительно каким-то чудом не обращается в сосульку на двадцатиградусном морозе.
   Ради интереса попробуем примерить к этому питерскому рэпа биоэнергологическую модель. По мнению «полевиков», паранойяльный радикал свидетельствует (по выражению тех из них, которые склоняются к западной учености) о хроническом синдроме избыточности по меридиану толстого кишечника. Ну, а перегруженный канал толстого кишечника – косвенное свидетельство очень сильного меридиана печени, при котором никакой мороз не страшен. С другой стороны, канал печени как раз и стимулируется всякими стрессами – переохлаждениями, запредельными нагрузками, «адреналиновыми» ситуациями и прочее. Однако его стимуляция еще сильнее угнетает меридиан толстого кишечника, то есть укрепляет паранойяльный радикал. В результате получается замкнутый круг.
   В общем, мы можем сделать вывод: потенциальные наши возможности воистину безграничны – нужно лишь найти к ним тропинку, которая начинается с какого-то измененного состояния сознания. И, к счастью, чтобы его заполучить, вовсе не обязательно попадать под бомбежку, переносить инфаркт или лишаться рассудка.
   Очень показательно то, как подходят к данному вопросу тибетские подвижники – весьма знаменитая своими сверхнормальными способностями категория мистиков. Судя по писаниям, потенциальный ученик буквально носится повсюду за выбранным учителем, умоляя его дать ему абхишеку (специфическое буддийское посвящение) на ту или иную практику, а также, если требуется, – некие устные наставления.
   Абхишека обычно состоит из нескольких частей, которые варьируются. Как правило, создается особый магический круг (мандала – санскр.; ихор – тиб.); ученику открывается некая мантра (звуковой эквивалент); и непременно учитель вводит ученика в измененное состояние сознания, которое необходимо для его практики. В дальнейшем же сами атрибуты посвящения служат «якорями», погружающими ученика в это состояние (ихор – визуальный «якорь», а мантра – аудиальный).
   Добившись успеха в одной практике, ученик, как правило, обращается к учителю за следующим посвящением. И так может продолжаться очень долго.
   Более того, в некоторых тибетских монастырях система посвящений возведена в ранг верховного принципа. В них послушник получает от своего ламы посвящения буквально на все действия, которые в жизни совершает; даже, казалось бы, самые простые и естественные. Например, на умывание, на трапезу, на отход ко сну и т. д. и т. п. В результате все, что послушник в жизни делает, становится для него «якорем» условного рефлекса, как говорят наши гипнологи – то есть вводит его в какое-то полезное, с позиций учения, состояние сознания.
 
   А вы не задумывались о том, как нестабильно наше индивидуальное восприятие? Сегодня вам что-то нравится, а завтра – нет; вечером вам хочется одного, а утром – другого нынче вы пришли в восторг от какого-то плана, а дня через два он перестал вас вдохновлять… Бывало такое? Наверное, не раз. И если даже не брать в расчет эмоциональную составляющую восприятия – наши эмоции, как мы отлично знаем, субстанция изменчивая, – то и в интеллектуальном смысле какой-то стабильности мы в нем тоже не обнаружим. Нечто представлялось тебе вчера очевидным, а сегодня ты никак не можешь взять в толк, с чего это недавно так заблуждался.
   Данному явлению, то есть высочайшей вариативности нашего восприятия, существует множество объяснений. Позже мы этого коснемся, но сейчас я о другом. Парадокс в том, что при совершенно естественном непостоянстве восприятия любого человека его личность, тяготеющая к стабильности, всячески старается опровергнуть существующее положение вещей. Эфемерная личность защищает себя, отождествляясь со своими атрибутами – взглядами, предпочтениями и прочее. В вопросах восприятия логика личности такова: мои взгляды, представления, эмоции – это моя личная собственность, которую я буду отстаивать во что бы то ни стало и защищать. И возникает глубокая трещина, психический разлом: с одной стороны, наше истинное восприятие изменяется и перетекает из одной формы в другую, а с другой, мы стараемся доказать и окружающему миру, и самим себе, что это не так. Наше выражение «цельная личность», которым мы обозначаем некий идеал человека разумного, тяготеет к постоянству, неизменности и прочему. Но в наибольшей степени изо всех личностных типов эти постоянство и неизменность характеризуют паранойяльный тип.
   Мне кажется, что человеку разумному было бы разумно, оправдывая свое обозначение в перечне биологических видов, принять с благодарностью этот подарок природы – гибкость собственного восприятия – и научиться пользоваться ею для целей самых разных. От улучшения своих коммуникационных возможностей до наращивания творческого потенциала; от обустройства с максимальным комфортом в нашем непрерывно меняющемся мире до открытия новых психических миров, а то и проникновения в них.
   В связи с затронутой темой мне вспомнилась одна восточная притча. Четверо слепцов шли по дороге, натолкнулись на слона и принялись его исследовать.
   – Слон – это толстый шланг, – сообщил один, исследуя на ощупь хобот.
   – Нет, – возразил другой, тянувший животное за хвост. – Как ты не понимаешь, что это – веревка!
   – Вы оба заблуждаетесь, – возразил третий, щупавший слоновье пузо. – Слон – это огромный кожаный мешок.
   – Скорее это – столб, обтянутый кожей, – сообщил последний, припавший к ноге слона.
   Мимо по дороге проходил зрячий человек. Слыша рассуждения слепцов, он просто улыбнулся.
   Забавно, что и мы, люди зрячие, воспринимаем мир примерно по той же схеме, что и слепцы из притчи.

Глава 1
Психический мир – это мир моделей

   Наверное, многие из вас – если не все вы – читали книги Кастанеды. В них красной нитью проходит мысль о том, что наше восприятие мира и себя в нем, а, следовательно, и наше нормальное состояние сознания, в первую очередь, зависит от индивидуальной социализации. Что же он понимал под словом «социализация»? Очень многие факторы, формирующие нашу психику; всю их совокупность. Это и воспитание, и образование, и все прочие виды обучения, а также наши личные представления о добре и зле, о мироустройстве – обо всем, что мы считаем реальностью, а, к тому же и о том, что, по нашему мнению, нереально или маловероятно. Это и усвоенные нами ценности, или представления о добре и зле – о том, что хорошо и что плохо. Это и наши пристрастия, и жизненные предпочтения, и устремления. Таким образом, от нашей социализации напрямую зависят и наше восприятие, а, следовательно, и наши возможности.
   Теперь поглядим, что же такое социализация в психологическом смысле. А это модели – набор моделей, которые мы для себя принимаем, не более. Вдумайтесь в это поглубже – тогда вы непременно обнаружите, что я прав.
   Ну, к примеру, все мы знаем, что Земля круглая и вращается вокруг Солнца. Между тем, мы этом никоим образом не чувствовали, не чувствуем и никогда не почувствуем. Для нашего сенсорного восприятия Земля является плоской – естественно, с выпуклостями – горами и впадинами, то есть морями и океанами. А Солнце восходит на востоке и заходит на западе.
   В древности люди так и считали, а дископодобную Землю помещали, скажем, на трех китов, или слонов, или еще на что-то (на кого-то). Потому что опыт и здравый смысл подсказывали им, что неподвижное тело без опоры непременно должно рухнуть. Особенно такое тяжелое, такое массивное, как Земля.
   Согласитесь, что с точки зрения нашего повседневного чувственного опыта, представление о «висящей» в космическом пространстве Земле куда как более фантастично и нелепо, нежели представление о той же Земле, опирающейся на что-то, сравнимое с нею по размерам.
   Но мы обучены современным взглядам на мироздание, современным его моделям и преспокойно их принимаем – без внутреннего отторжения и даже тени скепсиса.
   Итак, мы можем резюмировать: наш психический мир основан на определенных моделях, поскольку наше восприятие способно работать только в рамках каких-то моделей. Вернее, не восприятие само по себе, а осознанное восприятие. Модели ему столь же необходимы, как протезы или хотя бы костыли безногому. Лишите человека моделей – и он перестанет адекватно воспринимать то, что видит.
   Ну, к примеру, в тридцатые годы прошлого столетия экспедицией АН СССР был поставлен опыт. Неграмотным узбекским женщинам показывали фотографии близких людей – мужей, детей, родителей. При этом процентов тридцать из них или даже более видели на фотографиях просто цветовые пятна. Потому что у них в сознании не было соответствующих моделей, которые и позволяют нам интерпретировать нужным образом, например, фотографии или рисунки.
   Кстати, есть такое состояние – одна из фаз на пути к просветлению у буддистов (известно оно и индийским йогам), – которое описывается как «взгляд ребенка на фрески монастырской стены». Вот такое восприятие уже очень близко подходит к полному отказу от интерпретаций и моделей.
   У буддистов имеется термин, который наши буддологи обычно переводят неологизмом «таковость»: то есть так, как есть на самом деле (без иллюзорных интерпретаций или моделей). Но нам, грешным (и не только – даже для весьма продвинутых в психо-мистическом отношении людей), буддийская таковость просто недоступна. А потому нам непременно нужны модели, причем такие, которые бы заработали именно у нас, современных людей.
   Поясню на простом примере. Допустим, у сибирских шаманов имеется модель нижнего мира, куда они отправляются во время камланий. При этом им действительно удаются некоторые удивительные вещи, которые ни за что не получатся у среднего европейца, сколько бы он ни колотил в шаманский бубен в заданном ритме. «Но почему?» – спросите вы. А я отвечу: прежде всего, потому, что шаман по-настоящему верит в свой нижний мир. Понимаете? А нам поверить в него как в физическую реальность очень и очень трудно, практически невозможно. Следовательно, эта модель нам не годится, а потому мы – такие, какие мы есть – при всем желании, не сможем эффективно действовать, используя техники шаманизма.
   Аналогичным образом и наша святая, соборная, апостольская Церковь отлично может служить школой благочестия, высокой морали и духовности, но никак не школой сверхвозможностей. Хотя бы потому, что принятые ею космогонические модели для нашего разума-восприятия непостижимы. Иначе говоря, если использовать, к примеру, святую троицу как рабочую модель, то вряд ли у нас выйдет что-то путное с ее помощью. Для нашего сознания такая модель всегда останется абстракцией, но главное – для подсознания. Мы не способны опереться на нее своим восприятием. Вот использовать ее как обобщение при наведении транса на какого-нибудь верующего человека вполне можно, причем очень даже эффективно.
   Далее, как вы уже могли понять на примере изменений наших представлений о Земле, все модели имеют свойство стареть, ветшать и даже умирать, а потому традиции, их использующие, должны изобретать время от времени модели новые, которые соответствовали бы нуждам живых людей, а не их далеких предков. И это устаревание свойственно моделям любых психомистических течений.