Сертаков Виталий. Баронесса Изнанки

   Мастера, обслуживавшие цайтмессер, только в первый момент показались Анке стариками. Просто они принадлежали совсем к другой расе разумных, это были вполне крепкие мужчины и женщины, маленького роста, с белой кожей альбиносов, маленькими глазками и крючковатыми носами. Когда двое из них пробежали мимо с огромной масленкой наперевес, Младшая с удивлением услышала немецкую речь.
   — Это германские кобольды, — шепнул дядя Саня, — Высокооплачиваемые спецы. Выражаясь нашим языком, они тут в долговременной секретной командировке.
   Кобольды носили темно-коричневые куртки, бархатные штаны с подтяжками и сумки с инструментами на боках. Двое из них неотлучно находились внизу, возле плавно качающихся маятников. Они варьировали грузы, замеряли путь, пройденный стрелами маятников по бумаге, записывали показания и передавали их по переговорной трубе наверх. Наверху же, под куполом четырехэтажного подвала, в скрещении балок сидел в будочке другой кобольд и каким-то хитрым приборчиком замерял скорость вращения вала. Ставший чересчур любезным, Фибо изо всех сил старался, чтобы Анка поняла, как действует механизм, но она все равно чувствовала, что безнадежно тупит. Она кивала, а перед глазами вставала серая морда червя, горгульи, желтый паук милорда Фрестакиллоуокера и бритый череп барона.
   Когда выбрались наверх, состоялась очередная вязкая, чересчур торжественная процедура прощания.
   — Я намерен сегодня же отбыть в родовой брох для выполнения формальностей, — барон почтительно прикрыл глаза, и на его сомкнувшихся веках заиграли желтые зрачки татуировки.
   — Только после того, как вы почтите своим присутствием нашу свадьбу, — напомнил фомор.
   — О, боже, — одновременно произнесли Анка и советница.

Цветочный народ

   Вечер не предвещал неприятностей.
   Веселились все. Младшая слегка отупела и осоловела от одного лишь запаха крепкого ячменного пива, медового эля и травяных настоек. Казалось, что одновременно плясал и пил пиво весь город. Гул тысяч голосов каждые полчаса заглушался коротким звоном часов, а раз в час производился выстрел из пушки. Сам герцог Фибо любезно вызвался быть гидом по ярмарке и окрестностям. Он же успокоил Анку, объяснив, что по окончании праздника пушку спрячут до следующих торжеств, и горожане смогут спокойно засыпать. Барон Ке ловко отговорился от участия в общей экскурсии и взвалил на себя приготовления к вечерней трапезе. В самом городе все равно было слишком шумно, а на постоялом дворе герцога гости буквально спали друг у друга на голове. Поэтому посовещались и решили выступить к родовой крепости барона Ке утром, а вечер провести за городской стеной. Досточтимый Фибо договорился с хозяином Фермы-у-Реки, что тот примет на постой всех гостей и, вдобавок, соорудит праздничный свадебный ужин за счет Палаты септов. Получив неожиданный кредит, барон развернулся на полную катушку. Выписал из городской таверны лучших поваров, заказал жареного быка, внутри которого полагался жареный баран, в нем — поросенок, утка, и все это в грибах, кореньях и так далее. Заказал фейерверк, фокусников, музыкантов и танцоров на проволоке.
   Ферма-у-Реки оказалась грандиозным сооружением, одновременно водяной мельницей, постоялым двором и таверной. Было заметно, что ее надстраивали и улучшали в течение нескольких столетий. Там и сям сохранились покосившиеся деревянные амбары, зато гостиницу строили уже из белого кирпича, а здание мельницы, напротив, было сложено из неровных гранитных плит. Путь от города занял почти час, но Младшая не волновалась, потому что их теперь сопровождали два германских кобольда с приборами, дюжина закованных в доспехи рыцарей, и в два раза больше копьеносцев с факелами. Фибо дал понять, что такой компанией они и поедут утром до владений баронессы Ке де Урр. На Ферме немедленно затеялась бешеная подготовка к свадьбе, все были полны энтузиазма, от герцога до голопузых детей мельника, носившихся по двору с метлами. Смущалась только Мария, а тетя Берта, невзирая на все могильные танцы, не могла скрыть печаль от смерти брата. Видимо, в Изнанке понятия не имели, что такое траур, потому что первый же тост подняли за дядю Эвальда, но с такими радостными воплями, словно женился именно он. Потом пили за прекрасную невесту, а Мария довольно сильно накачалась и глупо хихикала. Потом в каминный зал ввалилась новая партия гостей, это были пикси во главе с милордом Фрестакиллоуокером, еще изрядно слабым, но непременно желающим поздравить молодых. Потом прибыл на четверке вороных Его милость, пэр Ваалдахте, представитель славного Абердина, быстро наклюкался и принялся нудно объяснять Марии, почему реанимации следует разместить именно у него на родине. Вслед за назойливым бородачом пришла вся семья мельника, они хором пели и танцевали и потащили всех в круг. Анку слегка мутило от запахов жира и пота, от смрадного табачного облака и крепкого эля, который ей сначала показался сладким ликерчиком. Пили за всех королей Логриса поочередно, за членов Палаты септов поочередно, за славный урожай, за Его ученость, за родителей Его учености, за первую жену Его учености.
   Никто не заметил, когда из-за стола пропали Бернар и дядя Саня. Наверное, не только они отчалили во двор, где разгорался новый виток веселья. Когда фэйри поскидывали рубахи и затеяли мужские танцы вприсядку, Младшая потихоньку выскользнула на улицу. В небе взрывались голубые и оранжевые огни, охряная луна прыгала по Млечному пути, от реки доносился шум массового купания. Столы для проезжающих были накрыты под навесами, здесь тоже ревели волынки, шла игра в астрагалус, боролись рестлингисты и стравливали кикимор.
   В конце концов, она успешно добралась до кареты магистра и решила, что здесь-то ее точно оставят в покое, Но случилось иначе. Анке помахал рукой из своего домика возница: он закусывал там, внутри, а миску с горячим супом ему подавала молоденькая девчушка в холщовом платье до земли и деревянных туфлях с загнутыми носками. Девушка нахмурилась, разглядев под плащом Младшей джинсы, ее глаза округлились, она зашепталась с кучером. Анке стало неловко, что она приперлась, когда у фомора намечалось любовное свидание, ей захотелось запереться в каюте и переждать там, но тут из низенькой дверцы мельницы показался раскрасневшийся Бернар со здоровенным кувшином, за ним дядя Саня под ручку с краснощекой красоткой. Дальше, схватившись за руки, вели хоровод четверо младших рыцарей с дамами сомнительной внешности, Дамы распевали песни, стучали кружками и требовали продолжения банкета. Замыкал шествие сам милорд Фрестакиллоуокер, расстегнутый, хмельной, в перекошенной зеленой шапочке. Анка инстинктивно отпрянула в темноту кареты. Совсем недавно она мечтала найти Бернара, а теперь почему-то передумала. Она вовсе не ревновала к этим тощим мелким крестьянкам в деревянных башмаках, от которых разило брагой.
   Но ее заметили. Или учуяли. Впервые Анка в полном мере ощутила досаду от близкого общения с фэйри. От их сверчувствительных носов и острых глаз честному человеку никуда не спрятаться! Пока в хоровод вливались свежие силы, Бернар бросил товарищей и нетвердой походкой приблизился к карете.
   — Аня? Ты чего там прячешься? Все здорово, правда? Тебе нехорошо, ты заболела? Его милость предлагает ехать кататься до Старого моста, но Его ученость магистр Уг нэн Наат настоял, чтобы мы не уезжали ночью с Фермы, — Бернар протянул руки, помогая Анке спрыгнуть, но она осталась на высокой подножке. — А ты как думаешь? Чего ты молчишь? Хочешь, поедем с нами, покатаемся?
   От него несло пивом и табаком.
   — С кем это «с вами»?
   — Ну... со мной и с моими друзьями. — Он широко повел рукой, а другой рукой попытался взять ее за талию. Анка резко отодвинулась, и парень едва не свалился. — Аня, ты чего?
   — Ничего. У тебя друзья, я очень за тебя рада.
   Дядя Саня, возглавлявший хоровод, по пути, под хохот женщин, опрокинул в себя еще кружку эля и повел свой нетрезвый отряд в обход двора, в сторону мельницы. Многие хватали факелы, кто-то падал, кто-то без умолку хохотал, девушки визжали, надрывались волынки и лютни.
   — Анечка. Ты почему сердишься? Ведь это мои друзья, мои кровники. Все, ты понимаешь? Не только папа и мама, а вообще все, кто здесь живет. Это так здорово, я только этим вечером понял.
   — Что ты понял? Что я тебе больше не нужна?
   Он несколько секнуд разглядывал ее, не соображая, затем тряхнул гривой и расхохотался.
   — Эй, чего ты ржешь? — разозлилась Младшая. — Чему ты радуешься? У меня вот нет повода плясать. Пока вы пляшете, с моим братом там могут такое сделать.
   — Тебе же объясняли, мы догоним время Верхнего мира, — попытался отбиться Бернар. — Его ученость считает, что, при определенных обстоятельствах, мы можем выйти через Запечатанные двери даже раньше, чем зашли.
   — А почему мы не поехали сразу к барону, а придумали эту дурацкую свадьбу? Только не говори, что этого требовал ваш расфуфыренный герцог. Вам просто надоело, вам хочется повеселиться! Зачем мы торчим в этой навозной куче? Вот что я тебе скажу, Бернар, — Младшая медлила на ступеньке, словно не замечая протянутых к ней рук. — Ты собираешься теперь хлестать пиво, кривляться перед своими милордами и, как попугай, повторять их чудесные имена? Если так, то меня в свою компанию не зови! Я поеду одна.
   Улыбка медленно сползла с лица парня. Бернар постоял еще несколько секунд, растопырив руки, затем покраснел, оглянулся, нет ли кого поблизости, и полез в карету.
   — Аня, что случилось? Я не имею права говорить иначе, здесь принято, упоминая человека в третьем лице, даже если его нет рядом, называть его титулы и родовые имена. Мы не в России, здесь совсем другие законы.
   — Ага! Про законы я помню, и помню, что говорила ведьма про самый главный закон. Кто попал в Изнанку, забывает о своих родных и о своем долге. Он хочет только одного — остаться тут навсегда. Ведь правда же, тут здорово, Бернар? Такие милые люди, и девочки на любой вкус, и нет обычных, которых надо бояться!
   — Ты не права! — Он покраснел еще сильнее, и Анка поняла, что попала в точку. — Ты не права, я никого не забыл.
   — Бернар, ты становишься другим. Ты никогда раньше не подсмеивался надо мной. Ты не отворачивался, когда я тебя зову.
   — Ты не понимаешь! — Он схватил ее за руки. Впервые за долгое время Младшая ощутила его совсем близко, однако Бернар ее снова разочаровал. Вместо того чтобы проявить хоть какую-то ласку, он тревожно оглянулся на открытую дверь, не подслушивает ли кто, и заговорил одновременно резким и умоляющим шепотом. В нем словно боролись два человека. — Ты должна понять, что здесь все иначе. Я обещал, что мы будем вместе, обещал, что не брошу тебя, и я выполню обещание! Если даже все отвернутся, я найду твоего брата и спасу любой ценой!
   — А вот этого не надо, — вставила Анка.
   — А? Чего не надо? — в запале не расслышал фэйри.
   — Любой ценой не надо, — Младшая высвободила руки. — Пусти, мне больно. И любой ценой мне ничего не надо. Если ты помешался на своем Священном холме, значит, будешь его искать любой ценой? Даже если все погибнут вокруг, да? Даже если придется кого-нибудь убить, ты будешь искать свой проклятый Священный холм?!
   Она вырвалась и спрыгнула вниз. В глубине души Анка, конечно же, надеялась, что Бернар побежит следом, но он не побежал. Младшая побродила в потемках, чувствуя настоятельную потребность прилечь. Ее окликали, радушно приглашали к столам: весть об обычной девочке, направляющейся на страшный далекий континент, облетела уже, кажется, всю подземную Британию. Анка вежливо раскланивалась, пятилась, подставляла шею под бусы и обереги. Ока обошла все четыре стола во дворе таверны, добралась до запертых ворот со стражником на верхотуре, но ни Бернара, ни Саню больше не встретила. Несколько раз мимо нее, с гоготом, искрами и песней проносился хоровод, приходилось уступать дорогу. Собственно, Анка о Бернаре не слишком-то волновалось, много чести волноваться о всяких пьяных дурачках. Но ей становилось все хуже, давало о себе знать выпитое спиртное. На всякий случай Младшая решила сделать еще кружочек вдоль стены постоялого двора. Она помнила, что, когда подъезжали, был мост, затем низкая полуразрушенная стена кладбища, запруда с мельничным колесом, а потом — широкий выметенный двор с постройками и красивой четырехглавой башней таверны. Недалеко от стены лес был вырублен, трава скошена. Лорд Фибо показал на траву и пояснил, что где-то здесь существует «ночная граница», и стережет ее цветочный народец. После захода солнца они зажигают голубые сигнальные огни, оберегающие Ферму-у-Воды от нечисти. Якобы договор с цветочным народцем подписал еще прапрадед нынешнего хозяина, лет пятьсот назад, и с тех пор Добрые Соседи платят цветочным эльфам толику от урожая зерна и готового хлеба. Младшая тогда загорелась узнать побольше о цветочных эльфах, которые, со слов герцога, даже по сравнению с клури каун были малышками, но, как всегда, ее отвлекли на самом интересном месте. Фибо засмеялся и посоветовал ей особенно не обольщаться, мол, цветочные не совсем разумны. Иногда с ними можно общаться, но без слов, а чаще они вовсе не подпускают к себе.
   Младшая решила, что лучший способ проветрить мозг от спиртного — это прогуляться вокруг мельницы, а если повезет — издалека понаблюдать за выкошенной «нейтральной полосой» вокруг стены, вдруг удастся пообщаться с крылатыми малышами? Этот маневр показался ей совсем несложным.
   Она покинула освещенное пространство, слегка поплутала среди конюшен и овчарен, пока снова не выбралась к свету, со стороны зерновых складов. Там горели факелы, нефть в бочках, и, невзирая на выходной и всеобщее веселье, шла отгрузка зерна с подводы. Отгрузка велась, мягко говоря, своеобразно. Анка вначале чуть не прошла мимо, эка невидаль — телега с мешками. Потом до нее дошло, что мешки сами соскакивают с высокой подводы, сами выстраиваются в ряд и соскальзывают по желобу в нутро мельницы. Под фонарем на крепком деревянном крыльце пыхтели трубками два сына мельника и с ними белоголовый, белобородый толстяк, наверное — поставщик. Все трое чинно беседовали, отмечали на дощечке количество принятого товара и совершенно не смущались отсутствием грузчиков. Сыновей мельника Анка запомнила, когда они пели и выплясывали поздравительный танец «невесте». Толстого она раньше не встречала.
   Младшую снова начало мутить, как и наверху, в свадебном зале. Она обошла сторонкой мельников, посидела немножко на распиленных пнях, вдыхая вкусный смолистый запах лесопилки. Ее, безусловно, сразу заметили, даже в полном мраке фэйри прекрасно ориентировались, но из вежливости не стали окликать. Когда прошел приступ рвоты, снова стало легко дышать, Младшая немножко успокоилась и... замерзла. Как раз охряная луна спряталась за тучу, а ее лиловая подруга подсвечивала снизу восток. Младшая встала, хотела вернуться назад, к мельникам и подводе с летающими мешками, но передумала, застеснялась вдруг, что они слышали, как ей худо. Она пошла обратно, в темноту, наугад, слушая нестройное пение, завывание волынок и стук пивных кружек. Несколько раз стукнулась коленками и чуть не разбила нос о невидимые преграды, затем поняла, что окончательно заблудилась в лабиринте хозяйственных построек, и решила идти, никуда не сворачивая, вдоль высокой стены, сложенной из грубых камней. Младшая рассудила, что, скорее всего, это та самая внешняя стена, которая идет в обход мельницы. А раз так — она неминуемо вернет ее к освещенным окнам постоялого двора и теплой постельке в карете.
   Невзирая на все недавние приключения в замке, она и не подумала испугаться.
   А чего, собственно, пугаться в самом центре страны, где все такие дружные, нет никаких разбойников, не водится диких зверей, а демонов давно оттеснили на окраины? Анка повторяла себе это последние десять минут, когда пение стало стихать, а освещенные окна так и не показались. Правой ладонью она непрерывно прикасалась к шершавой поверхности камня, иногда натыкалась на разные бестолковые предметы — пустой бочонок, сваленные грудой плуги, колоду для рубки мяса, но хозяйственный двор все не желал заканчиваться. В какой-то момент Анка поняла, что больше не слышит пения, а потом правая рука провалилась в пустоту. Открытая калитка... Анка проклинала себя, что не удосужилась прихватить спички. В карете у магистра сейчас так тепло и замечательно, возница раскочегарил печку, та раскалилась и уютно потрескивает, в щелях шебуршатся сверчки, вокруг бродят огромные пастушьи собаки, ни капельки не опасные для постояльцев, но враги всех злодеев.
   А она, как дура, зачем-то поперлась гулять вокруг мельницы! То есть, если быть до конца честной, она отдавала себе отчет, куда и зачем поперлась. Ей совершенно необходимо было увидеть Бернара в компании разгульных сельских девчонок, тех самых Темных фэйри, породниться с которыми ему так не терпелось. Вот скоро и породнится, никто ему мешать не станет, она-то уж точно слова не скажет! Если этому обормоту не терпится по весне обзавестись любовницей или невестой, — скатертью дорожка! Только тогда незачем было болтать всякие горячие слова, обзывать при всех своей девушкой и намекать на гениальных фоморов, которые, якобы, умеют совмещать генотипы! Ей всего пятнадцать лет, и никакие генотипы с дураками она совмещать не намерена. Она очень хорошо заметила, как Бернар плясал с девчонками и обнимался с ними. А может, и не только обнимался, И дядя Саня тоже! Но Саня старый, он с женой на Алтае еще расстался, она там и живет с детьми, так что ему волочиться за юбками можно. Конечно, молодцы оба, наклюкались и побежали обжиматься. А эти-то местные и рады стараться, юбки задирать. Конечно, не каждый же день такие гости из Верхнего мира, да еще городские, типа, офигенно культурные. Ну и пусть дурной Бернар тут торчит, плевать она на него хотела!
   Внезапно Младшая поняла, где находится. Обрадовалась, а потом слегка испугалась. Она стояла в проеме калитки, выходившей на речную плотину. Это была вовсе не стена, огораживающая двор постоялого двора, а совсем другая, которую они проезжали по пути сюда. Эта каменная ограда тянулась неизвестно куда, и неизвестно, как далеко Анка вдоль нее ушла. Очевидно, она все-таки опьянела, раз упустила предыдущую калитку и как-то сумела выбраться на задворки. Прямо под ногами плескалась темная вода, течение было медленное, в илистом зеркале отражались звезды. За стеной покачивали ветками кряжистые ясени и вязы. Почти касаясь лица, промчалась с писком стайка летучих мышей.
   Анка вышла в калитку. Слева, в наползающем тумане, она различала силуэт мельницы и громадное восьмиугольное колесо, неторопливо черпающее и отдающее реке воду. В верхних этажах мельницы светились огоньки, там до сих пор шла работа. Постоялый двор и трактир остались еще левее.
   Как же она успела так далеко умотать?
   Первая иголочка страха кольнула ее в сердце. Можно попытаться вернуться назад тем же путем, держась стены теперь уже левой рукой. Но кто поручится, что она не запуталась до того? Младшая уже совсем не была уверена, что все время шла вдоль стены. Кажется, после лесопилки она пару раз свернула, обходя какие-то сарайчики.
   Можно было, конечно, закричать, но тогда... Она представила себе, как будет стыдно, когда сбегутся люди, с оружием и собаками, бросят веселье, а многие вообще проснутся. Они прибегут, окружат ее с фонариками, и ей придется объяснять, что ничего не случилось, просто стало страшно и потому пришлось поднять на ноги всю округу.
   Анка решительно развернулась к ограде, и тут...
   Тут она заметила цепочку голубоватых огней у себя за спиной и невольно похолодела. Винные пары окончательно выветрились. Младшей моментально припомнились слова лорда Фибо насчет границы голубых огней. А потом то же самое повторил хозяин постоялого двора, высокий пузатый фэйри, красноносый и беззубый. Все шумели, орали, и Анка тоже слушала вполуха, а когда переспросила, ей сказали, что можно не беспокоиться, главное — ни в коем случае не уходить за границу голубых огней. Полуразумные цветочные эльфы, которых полно водилось по берегу реки, не гарантировали безопасности за пределами круга. Защитить от демонов цветочный народ не мог, но уже пятьсот лет исправно предупреждал о кикиморах, водяных пони, совах-оборотнях или глейстигах.
   Младшая всполошилась. Ока ухитрилась перешагнуть границу холодных голубых огней, но, к счастью, не успела уйти далеко! Раз огоньки голубые и стоит тишина, только стрекочут насекомые, значит — внутри круга все спокойно. Кажется, хозяин предупреждал, что в случае опасности цветочный народ поднимает шум, а голубые огоньки сменятся красными, похожими на волчьи глаза.
   Анка шагнула назад, в проем калитки, и поскорее перебралась за границу голубоватого свечения. Казалось, что искрят закрывшиеся на ночь цветы. Потом в траве обозначилось легкое шевеление, словно взлетела стрекозка. Младшая поколебалась немного, уж очень интересно было бы понаблюдать за настоящими эльфами. Не за глупыми пьяными мужиками, в одного из которых ускоренными темпами превращался Бернар, а за теми самыми, о которых сложены сказки.
   Нет, ей вовсе некуда спешить. И совершенно незачем так быстро покидать столь замечательное место. От скошенной высокой травы пахло так же, как в детстве. Короткими сонными трелями перекликались ночные пичуги, их ласковое курлыканье подтверждало, что рядом нет хищников, и не ожидается непогода. Ветер блудил где-то высоко в компании желтой луны. Младшая ощущала смутное, плаксивое томление в груди, как будто вот-вот должно произойти что-то печальное и светлое одновременно.
   Ей показалось, что где-то очень далеко Бернар выкрикивает ее имя. Ничего, пусть попляшет со своими кудрявыми родственницами, которые моются, небось, раз в месяц! Тихонько дышал лес, вдали ухали совы, а звезды сияли так ярко, что, кажется, можно было читать газету, Постукивало мельничное колесо, подвывала музыка, визжали девушки. Анка опустилась на колени и протянула руки к голубым искрам. От травинок, от уснувших бутонов по кончикам пальцев потек голубой прозрачный огонь. Он добрался до локтей, обвивая кисти рук, как нежный шелковый платок. Огонь пульсировал, стекая обратно, впитываясь в траву.
   — Мне очень плохо, — неизвестно кому пожаловалась Младшая. — Мне плохо, потому что меня здесь никто не любит. Меня любит мама, но она очень далеко. Еще меня любит брат, но он... с ним еще труднее. А мама сейчас, я знаю, что она сейчас бы сказала. «И в кого ты у меня такая правильная дурочка?»
   Анке показалось, что сбоку, на периферии зрения, среди высоких стеблей речной травы показались два крошечных человечка, оба с огромными глазами навыкате и двумя парами очень быстро трепещущих крыльев. Она повернула голову, но снова увидела только маслянистый плеск реки и колыхание водорослей. Но кто-то за ней наблюдал из травы, совершенно точно!
   Вместо того чтобы замолчать, она странным образом воодушевилась и продолжала делиться своими горестями.
   — Это потому, что я вечно ко всем привязываюсь, как банный лист, так маманя тоже меня называет. Вначале мы жили себе спокойненько в поселке, в школу ходили, и тут приперся Лукас со своей огромной черепахой-реанимацией. Я могла дома сидеть, а вместо этого побежала за Марией. Стала Марии помогать, и раненых бинтовала, и, когда ей плохо было, тоже с ней сидела.
   И что? И ничего: как была она деревяшка, так и осталась. Только себя любит и о черепахах заботится, чтобы прожить подольше. Я ее раньше любила, Марию, мне казалось, что она всем людям на Земле помочь хочет. Атланты эти, они Валечке столько наобещали, а все обманывали. Им главное — только для себя.