Страница:
— Подтвердите, — велел Хорнблауэр.
— Нам повезло, сэр, — заметил Буш.
— Возможно, — согласился Хорнблауэр. Без сомнения, Корнваллису доложили, что «Отчаянный» просит питьевую воду, но у адмирала могут быть и другие далеко идущие планы.
— Посмотрите-ка, сэр, — сказал Буш. — Они времени не теряют.
Два лихтера, каждый на восьми длинных веслах, каждый в сопровождении шестивесельного яла, огибали Бриксэмский мол.
— Я позабочусь о кранцах, сэр, — торопливо сказал Буш.
Это были водоналивные лихтеры, чудо инженерной мысли. Каждый из них содержал множество чугунных емкостей, и Хорнблауэр слышал, что каждый имеет грузоподъемность пятьдесят тонн и перевозит по десять тысяч галлонов питьевой воды. «Отчаянный», заполнив все свои бочки, брал от силы пятьдесят тысяч.
Так началась оргия пресной воды, чистой родниковой воды, лишь несколько дней простоявшей в чугунных емкостях. Лихтеры беспокойно терлись о борт, а матросы «Отчаянного» встали к прекрасным современным помпам, которыми те были оборудованы. Помпы погнали воду по четырем отличным парусиновым шлангам, пропущенным через порты в трюм. Палубный лагун, так долго пустовавший, промыли и наполнили. Матросы опорожнили его в мгновение ока и наполнили снова. Вполне возможно, что в этот момент матросы предпочли бы пресную воду даже и бренди.
Вода лилась рекой. Внизу бочки мыли пресной водой, выплескивая ее в трюм, откуда потом ее придется ценой огромных усилий выкачивать за борт. Каждый выпил, сколько хотел, и даже больше. Хорнблауэр глотал стакан за стаканом, пока в животе у него не забулькало, и все же через полчаса он уже пил снова. Он чувствовал, что оживает, как пустынный цветок после дождя.
— Посмотрите, сэр. — Буш, держа в руке подзорную трубу, указывал рукой на Бриксэм.
Хорнблауэр увидел в подзорную трубу толпу людей и стадо коров.
— Забивают скот, — сказал Буш. — Свежее мясо. Вскоре к ним подошел другой лихтер. С рамы, установленной по средней линии лихтера, свисали говяжьи, бараньи и свиные туши.
— Я не отказался бы от бифштекса, сэр, — сказал Буш. Быков, баранов и свиней пригнали в Бриксэм с пастбищ, забили и разделали у самой воды непосредственно перед погрузкой, чтоб мясо как можно дольше оставалось свежим.
— Здесь мяса на четыре дня, — наметанным глазом оценил Буш. — А вот и живой бык, четыре барана, свинья. Простите меня, сэр, но я поставлю у борта караул.
У большинства матросов есть деньги, и, дай им такую возможность, на выпивку они не поскупятся. У моряков с лихтера наверняка припасено бренди, и, если не следить самым тщательным образом, они его продадут. Водоналивные лихтеры уже отвалили. Оргия закончилась — с того момента как убрали шланги, восстанавливается прежний порядок. Галлон на человека в сутки на все про все.
Место водоналивных лихтеров занял провиантский, наполненный мешками с сухарями и горохом, бочонками с маслом, ящиками с сыром, но сверху, на самом виду, лежала дюжина сеток со свежим хлебом. Двести буханок по четыре фунта — от одного их вида у Хорнблауэра потекли слюнки. Доброе правительство, под твердым водительством Корнваллиса, прислало всю эту роскошь. Тяготы морской жизни проистекают обычно не от естественных причин только, но и от министерского нерадения.
За весь этот день не было ни минуты покоя. Вот Буш козыряет Хорнблауэру с новым делом.
— Вы не распорядились насчет жен, сэр.
— Жен?
— Жен, сэр.
Хорнблауэр произнес это слово как бы с сомнением, Буш — без всякого выражения. Обычно на корабли Его Величества во время стоянки в порту допускались женщины; одна или две из них действительно могли оказаться женами. Матросам это было некоторой компенсацией за то, что их во избежание побегов не отпускали на берег, но женщины неизбежно проносили тайком спиртное, а затем внизу начиналась оргия столь же бесстыдная, как при дворе Нерона. Из этого проистекали болезни и недисциплинированность. Дни и даже недели уходили на то, чтоб вернуть команду в норму. Хорнблауэру не хотелось губить свой прекрасный корабль, но, если «Отчаянный» долго простоит в порту, отклонить эту законную просьбу не удастся. Просто нельзя будет.
— Я отдам распоряжение позднее, — сказал Хорнблауэр. Совсем не трудно было, спустя несколько минут, застать Буша в таком месте, где их могли услышать человек десять матросов.
— А, мистер Буш! — Хорнблауэр надеялся, что голос его звучит не слишком наиграно. — Я смотрю, у вас много работы по судну.
— Да, сэр. Я хотел бы заново обтянуть часть стоячего такелажа. И сменить часть бегучего. И покрасить…
— Очень хорошо, мистер Буш. Когда судно будет вполне готово, мы пустим жен на борт, но не раньше. Не раньше, мистер Буш. А если нам придется отплыть до этого, значит, таковы превратности войны.
— Есть, сэр.
Потом привезли письма — на почте в Плимуте узнали о прибытии «Отчаянного» в Торский залив и доставили их по суше. Семь писем от Марии. Хорнблауэр вскрыл сначала последнее, узнал, что с Марией все в порядке и беременность ее протекает благополучно, потом просмотрел остальные и узнал (как и ожидал), что она с радостью прочитала в «Вестнике» письмо своего Гектора, что ее взволновали опасности, которым подвергается ее отважный моряк, и что ее гнетет печаль, поскольку долг службы лишает ее радости лицезреть свет ее очей. Хорнблауэр наполовину написал ответ, когда в каюту провели мичмана с запиской.
Е.В.С. «Ирландия»
Торский залив
Уважаемый капитан Хорнблауэр.
Если Вы сможете оставить Ваше судно сегодня в три часа пополудни, чтоб пообедать на флагмане, то доставите этим большую радость Вашему покорному слуге
У.Корнваллису, вице-ад.
P.S. Если вы согласны. Вам достаточно поднять на «Отчаянном» утвердительный сигнал.
Хорнблауэр поднялся на шканцы.
— Мистер Форман, Сигнальте. «Отчаянный» флагману. Утвердительный».
— Просто утвердительный, сэр?
— Вы меня слышали.
Приглашение главнокомандующего — все равно, что приглашение короля, и отклонить его так же невозможно, как если бы оно было подписано Георг, R[5]— даже если постскриптум и не предписывал соглашаться обязательно.
Потом надо было со всеми необходимыми предосторожностями загрузить порох. «Отчаянный» израсходовал тонну из пяти, хранившихся в его пороховом погребе. Погрузка была окончена, когда Провс подвел к Хорнблауэру одного из матросов с пороховой баржи.
— Он говорит, что должен вам кое-что передать. Смуглолицый, похожий на цыгана матрос смело посмотрел Хорнблауэру в глаза. Это было спокойствие человека, у которого в кармане документ, освобождающий от принудительной вербовки.
— Что такое?
— Леди просила вам кое-что передать. За это я должен получить от вас шиллинг.
Хорнблауэр пристально посмотрел на матроса. Только одна леди могла что-либо ему передавать.
— Чепуха. Леди пообещала шесть пенсов. Так ведь? Как ни кратко было их супружество, Хорнблауэр достаточно хорошо знал Марию.
— Ну… да, сэр.
— Вот шиллинг. Что она сказала?
— Леди сказала, чтоб вы искали ее на Бриксэмском моле, сэр.
— Очень хорошо.
Хорнблауэр вынул из стропки подзорную трубу и пошел на бак. Как ни много было работы на судне, несколько бездельников толклись у недгедсов. При виде капитана они в панике бросились прочь. Хорнблауэр поднес к глазу подзорную трубу. Как следовало ожидать, на Бриксэмском моле стояла толпа. Он долго и безуспешно искал, переводя трубу с одной женщины на другую. Это Мария? Она одна была в шляпке, а не в шали. Конечно, это Мария; он на мгновение забыл, что она на восьмом месяце. Она стояла в первых рядах. Хорнблауэр видел, как она размахивает платочком. Видеть его она не могла, по крайней мере не могла узнать с такого расстояния без подзорной трубы. Должно быть она, как и весь Плимут, услышала, что «Отчаянный» вошел в Торский залив, и проделала весь путь через Тотнес в почтовой карете — долгий и утомительный путь.
Мария снова замахала платочком в трогательной надежде, что он на нее смотрит. Той частью сознания, которая никогда не переставала следить за происходящим на судне, Хорнблауэр уловил свист дудок — боцманматы весь день высвистывали то одну, то другую команду.
— Шлюпку к спуску изготовить!
Никогда прежде Хорнблауэр в такой степени не чувствовал себя рабом королевской службы. Он должен отправляться на обед к главнокомандующему и не имеет права нарушить флотскую традицию, обязывающую его к пунктуальности. Вот и Форман, запыхался от бега.
— Мистер Буш передает, сэр. Шлюпка готова. Что делать? Попросить Буша, чтоб тот написал Марии записку и отправил с береговой лодкой? Нет. Лучше он рискнет опоздать. Сейчас в особенности, Мария не вынесет записки, написанной чужой рукой. Хориблауэр поспешно черкнул своим левосторонним пером.
Так рад был тебя увидеть, но нет ни минуты свободной, напишу позже.
Твой любящий муж Г.
Он подписывал свои письма к Марии инициалом — имя свое он не любил и не мог заставить себя подписаться «Горри». К черту все это. Рядом лежало начатое письмо, которое он за весь день так и не удосужился закончить. Хорнблауэр отбросил его и попытался заклеить записку облаткой. Семь месяцев в море уничтожили последние следы клея, и облатка не приставала. Доути высился над ним с плащом, шпагой и шляпой. Доути не хуже Хорнблауэра знал, как важна точность. Хорнблауэр протянул незапечатанную записку Бушу.
— Заклейте пожалуйста, мистер Буш. И пошлите с береговой лодкой миссис Хорнблауэр на мол. Да, она на моле. Береговой лодкой, мистер Буш. Ни один из матросов не должен ступить на берег.
Через борт и в шлюпку. Хорнблауэр легко мог вообразить, как зашумела толпа на моле. Сейчас более осведомленные зеваки поведают Марии, что происходит.
«Капитан спустился в шлюпку». Она замрет от радости и возбуждения. Шлюпка отвалила. Ветер и течение требовали, чтоб нос ее указывал прямо на мол — сейчас Мария переживает наивысшую надежду. Потом матросы выбрали фалы, на мачте поднялся рейковый парус с гиком, шлюпка развернулась, и вот она уже несется к флагману, прочь от Марии, без единого слова, без единого знака. Хорнблауэр почувствовал, как в груди его закипают жалость и раскаяние.
Хьюит ответил на окрик с флагмана, аккуратно привел шлюпку к ветру, быстро спустил парус, и шлюпка по инерции подошла к грот-русленю, чтоб баковый смог за него зацепиться. Хорнблауэр выбрал момент и перелез. Как только его голова поравнялась с главной палубой, приветственно засвистели дудки. И сквозь их свист Хорнблауэр услышал три двойных удара корабельного колокола. Шесть склянок послеполуденной вахты; три часа, время, указанное в приглашении.
Большая кормовая каюта «Ирландии» была обставлена не с таким размахом, как у Пелью на «Тоннане», в духе скорее спартанском, однако с достаточным комфортом. К удивлению Хорнблауэра других гостей не было — в каюте, кроме Корнваллиса, находились только Коллинз, мрачный и язвительный капитан флота, и флаг-адъютант, чью фамилию Хорнблауэр не расслышал, запомнив только, что она была двойная.
Хорнблауэр почувствовал на себе испытующий взгляд Корнваллиса. При других обстоятельствах его бы это смутило. Но он, с одной стороны, все еще был слишком занят мыслями о Марии, с другой — семь месяцев, проведенные в море, из них семь недель непрерывных штормов, вполне оправдывали и его потертый сюртук, и матросские штаны. Он встретил взгляд Корнваллиса, не робея. Мало того, доброму, хотя и без улыбки, лицу Корнваллиса совершенно неожиданное выражение придавал съехавший набок парик. Адмирал хранил странную верность конскому парику с короткой косичкой, какими в то время щеголяли уже только кучера в богатых домах, а залихватски сдвинутый набок, этот нелепый убор и вовсе уничтожал всякое внешнее достоинство.
Ладно, бог с ним с париком, но в воздухе висело какое-то напряжение, хотя Корнваллис был по обыкновению гостеприимен. Атмосфера была такова, что Хорнблауэр почти не замечал стоящей на столе еды. Говорили как-то осторожно и натянуто. Обсудили погоду. «Ирландия» находилась в Торском заливе уже несколько дней — она едва успела укрыться от последнего урагана.
— Сколько у вас было припасов, когда вы вошли в залив, капитан? — спросил Коллинз.
Все это звучало как-то наиграно, и тон у Коллинза тоже был странный. Особенно это подчеркивалось формальным «капитан» в обращении к скромному капитан-лейтенанту. Тут Хорнблауэр понял. Это — заранее подготовленный диалог, такого же свойства, что его недавний разговор с Бушем касательно женщин. Он раскусил тон, но по-прежнему не мог разгадать его причины. Но у него был ответ, настолько простой, что он и ответил просто:
— Достаточно, сэр. Говядины и свинины еще по крайней мере на месяц.
Последовала чуть-чуть затянувшаяся пауза, словно остальные переваривали полученную информацию, потом Корнваллис спросил:
— Вода?
— Это другое дело, сэр. Я ни разу не смог заполнить все свои бочки из водоналивных судов. У нас оставалось совсем мало. Потому мы и вернулись.
— Сколько?
— Два дня на половинном рационе, сэр. Мы были на половинном рационе неделю, и четыре недели до этого на двух третях.
— Ого, — сказал Коллинз, и в то же мгновение атмосфера переменилась.
— Вы совсем не подстраховались на случай непредвиденных обстоятельств, Хорнблауэр, — сказал Корнваллис. Теперь он улыбался, и Хорнблауэр в своей невинности понял, что же собственно происходило. Его подозревали в неоправданно раннем возвращении, подозревали, что он один из тех капитанов, кто устал бороться со штормами. Этих капитанов Корнваллис намеревался выкорчевать из Ла-Маншского флота, и Хорнблауэр рассматривался как кандидат на выкорчевывание.
— Вы должны были вернуться как минимум на четыре дня раньше, — сказал Корнваллис.
— Ну, сэр. — Хорнблауэр мог бы сослаться на приказ Чамберса, но не видел для этого причин, и решил его не упоминать. — В конце концов все обошлось благополучно.
— Вы, конечно, пришлете свои журналы, сэр? — спросил флаг-адъютант.
— Конечно, — ответил Хорнблауэр.
Вахтенные журналы документально подтвердят его слова, но вопрос был бестактный, почти оскорбительный, ставящий под сомнение правдивость Хорнблауэра. Неловкость флаг-адъютанта явно разозлила Корнваллиса.
— Капитан Хорнблауэр сможет это сделать в удобное для него время, — сказал он. — Ну, стаканчик вина, сэр?
Удивительно, как мгновенно преобразилась атмосфера, так же разительно, как изменилось освещение, стоило вестовому внести свечи. Все четверо смеялись и шутили, когда вошел Ньютон, капитан корабля. Ему представили Хорнблауэра.
— Ветер устойчивый, вест-норд-вест, сэр, — сказал Ньютон.
— Спасибо, капитан. — Корнваллис обратил на Хорнблауэра голубые глаза. — Вы готовы к отплытию?
— Да, сэр. — Иного ответа быть не могло.
— Ветер скоро станет восточнее, — задумчиво произнес Корнваллис. — Даунс, Спитхед, Плимутский залив набиты судами, ожидающими попутного ветра. Но «Отчаянному» хватит и одного румба.
— Я могу сейчас дойти до Уэссана в два галса, сэр, — сказал Хорнблауэр. Мария ютится где-то на квартире в Бриксэме, однако он должен был это сказать.
— М-м, — протянул Корнваллис, как бы споря с собой. — Мне не спокойно, когда вы не следите за Гулем, Хорнблауэр. Но я могу позволить вам еще день простоять на якоре.
— Спасибо, сэр.
— Если ветер не переменится. — Корнваллис принял наконец решение. — Вот ваши приказы. Вы отплываете завтра на закате. Но если ветер отойдет еще на один румб, вы снимаетесь с якоря немедленно. То есть, если ветер станет норд-вест-тень-вест.
— Есть, сэр.
Хорнблауэр любил, чтоб его подчиненные именно так отвечали на его приказы, и сам ответил так же. Корнваллис продолжал, по-прежнему с интересом разглядывая Хорнблауэра.
— На одном из призов месяц назад мы взяли неплохой кларет. Не согласитесь ли вы принять от меня дюжину, Хорнблауэр?
— С превеликим удовольствием, сэр.
— Я прикажу погрузить его в вашу шлюпку. Корнваллис обратился к своему вестовому, который в свою очередь что-то зашептал адмиралу, Хорнблауэр услышал, как Корнваллис ответил: «Да, конечно».
— Может ваш вестовой заодно прикажет подготовить мою шлюпку, сэр? — спросил Хорнблауэр. Он не сомневался, что пробыл у Корнваллиса достаточно долго.
Было совершенно темно, когда Хорнблауэр спустился через борт в шлюпку и обнаружил у своих ног ящик с вином. Дул умеренный ветер. Темная поверхность Торского залива была усеяна корабельными огнями, виднелись и огоньки Торки, Пэйтона и Бриксэма. Где-то там Мария, наверняка в тесноте, ведь в городках, без сомнения, полным-полно офицерских жен.
— Позовите меня в тот момент, когда ветер станет норд-вест-тень-вест, — сказал Хорнблауэр Бушу, едва ступив на палубу.
— Норд-вест-тень-вест. Есть, сэр. Матросы ухитрились раздобыть спиртное, сэр.
— Это для вас неожиданность?
Британский моряк, оказавшись вблизи берега, как-нибудь да раздобудет себе выпить. Если у него нет денег, он отдаст одежду, обувь, даже серьги.
— У меня были с ними неприятности, особенно после раздачи пива.
Пиво, когда его удавалось раздобыть, выдавалось вместо рома.
— Вы с ними разобрались?
— Да, сэр.
— Очень хорошо, мистер Буш.
Двое матросов под присмотром Доути принесли из шлюпки ящик с вином. Войдя в каюту, Хорнблауэр увидел, что ящик уже принайтовлен к переборке, занимая почти все свободное место. Доути, вскрыв ящик правилом, склонился над ним.
— Больше некуда было его поставить, сэр, — извиняющимся тоном произнес Доути.
Это было верно в двух отношениях. Корабль забит припасами, сырое мясо висит во всех подходящих и неподходящих местах, и свободное место едва ли удалось бы найти. С другой стороны, вино не будет в безопасности от матросов, если не поместить его в капитанской каюте, возле которой постоянно дежурит часовой. Доути только что вынул из ящика большой пакет.
— Это что? — спросил Хорнблауэр. Он уже заметил, что Доути немного смущен, и, когда тот заколебался, повторил свой вопрос уже более резко.
— Это мне от адмиральского вестового, сэр.
— Покажите.
Хорнблауэр ожидал увидеть бутылки с бренди или другую контрабанду.
— Это припасы для капитанской каюты, сэр.
— Покажите.
— Припасы для капитанской каюты, сэр, как я и говорил. — Доути, разворачивая сверток, внимательно разглядывал его содержимое. Ясно, что он и сам не знал, что там найдет. — Это оливковое масло, сэр. А это пряности. Майоран, тмин, чеснок. Это кофе — на вид не больше полуфунта. И перец. И уксус. И…
— Где вы это все раздобыли?
— Я написал записку адмиральскому вестовому и послал с вашим рулевым, сэр. Вы обязательно должны иметь все это, сэр. Теперь я смогу готовить вам как положено, сэр.
— Адмирал знает?
— Меня бы это удивило, сэр.
На лице Доути было написано самоуверенное превосходство. Хорнблауэру на мгновение приоткрылся мир, о существовании которого он прежде не подозревал. Есть адмиралы и капитаны, но под этой блистающей поверхностью существует невидимый круг вестовых, со своими тайными обрядами и паролями, устраивающий жизнь своих офицеров, не спрашивая у них разрешения.
— Сэр! — В каюту торопливо вошел Буш. — Ветер норд-вест-тень-вест. Похоже, он будет меняться и дальше.
Хорнблауэру понадобилось время, чтоб переключиться с вестовых и пряностей на корабль и необходимые для отплытия приказы. В следующую минуту он опять стал собой и уже выкрикивал:
— Свистать всех наверх. Поставить стеньги. Выправить реи. Я хочу сняться с якоря через двадцать минут. Через пятнадцать.
— Есть, сэр.
Тишину взорвали ругательства унтер-офицеров и свист дудок. Затуманенные пивом и бренди мозги прояснялись от тяжелой работы, свежего воздуха и холодного ночного ветра. Неловкие пальцы хватались за фалы и тали. Матросы спотыкались и падали в темноте. Их поднимали пинками унтер-офицеры, понукаемые штурманскими помощниками, которых в свою очередь понукали Буш и Провс. С ростров тащили громоздкие колбасы свернутых парусов.
— Можно ставить паруса, сэр, — доложил Буш.
— Очень хорошо. Пошлите матросов на шпиль. Мистер Форман, каков ночной сигнал «Снимаюсь с якоря»?
— Минуточку, сэр. — За семь месяцев в море Форман не выучил книгу ночных сигналов так хорошо, как должен бы. — Один фальшфейер и один бенгальский огонь одновременно, сэр.
— Очень хорошо. Приготовьте их. Мистер Провс, курс от Старта до Уэссана, пожалуйста.
Теперь матросы узнают, если еще не догадались, какая их ожидает судьба. Мария не узнает ничего, пока не посмотрит завтра на Торский залив и не увидит, что место «Отчаянного» опустело. Единственным утешением ей будет его вчерашняя записка — слабое утешение. Он не должен думать ни о Марии, ни о ребенке.
Защелкал шпиль, подтягивая корабль к становому якорю. Придется потратить дополнительные усилия, чтоб вытащить шлюпочную карронаду, привязанную к якорному канату. Дополнительные усилия будут платой за безопасность предыдущих дней. Дело было не только тяжелое, но и муторное.
— Мне выбрать малый якорь до панера, сэр?
— Да, пожалуйста, мистер Буш. И можете сниматься с якоря как только сочтете удобным.
— Есть, сэр.
— Сигнальте, мистер Форман.
Шканцы внезапно осветились. Зловещий голубой свет фальшфейера смешался с не менее зловещим светом бенгальского огня. Не успел стихнуть их треск, как флагман подал ответный сигнал: три раза мигнул прикрываемый на доли секунды фальшфейер.
— Флагман подтверждает, сэр!
— Очень хорошо.
Вот и конец короткой стоянки в гавани. Еще несколько месяцев он не увидит Марии; когда они снова встретятся, она будет матерью.
— Выбрать шкоты до места!
«Отчаянный» набирал скорость, разворачиваясь под попутным ветром, чтоб обойти Бэрри-Хед. Хорнблауэр, пытаясь побороть накатившую на него тоску, перебирал в голове множество не связанных между собой мыслей. Он вспомнил короткий разговор между Корнваллисом и его вестовым. Он был совершенно уверен, что слуга говорил Корнваллису о пакете, приготовленном для передачи на «Отчаянный». Доути совсем не так умен, как думает. Это умозаключение заставило Хорнблауэра слабо улыбнуться. «Отчаянный» рассекал Ла-Маншские волны. На правом траверзе неясно виднелся Бэрри-Хед.
— Нам повезло, сэр, — заметил Буш.
— Возможно, — согласился Хорнблауэр. Без сомнения, Корнваллису доложили, что «Отчаянный» просит питьевую воду, но у адмирала могут быть и другие далеко идущие планы.
— Посмотрите-ка, сэр, — сказал Буш. — Они времени не теряют.
Два лихтера, каждый на восьми длинных веслах, каждый в сопровождении шестивесельного яла, огибали Бриксэмский мол.
— Я позабочусь о кранцах, сэр, — торопливо сказал Буш.
Это были водоналивные лихтеры, чудо инженерной мысли. Каждый из них содержал множество чугунных емкостей, и Хорнблауэр слышал, что каждый имеет грузоподъемность пятьдесят тонн и перевозит по десять тысяч галлонов питьевой воды. «Отчаянный», заполнив все свои бочки, брал от силы пятьдесят тысяч.
Так началась оргия пресной воды, чистой родниковой воды, лишь несколько дней простоявшей в чугунных емкостях. Лихтеры беспокойно терлись о борт, а матросы «Отчаянного» встали к прекрасным современным помпам, которыми те были оборудованы. Помпы погнали воду по четырем отличным парусиновым шлангам, пропущенным через порты в трюм. Палубный лагун, так долго пустовавший, промыли и наполнили. Матросы опорожнили его в мгновение ока и наполнили снова. Вполне возможно, что в этот момент матросы предпочли бы пресную воду даже и бренди.
Вода лилась рекой. Внизу бочки мыли пресной водой, выплескивая ее в трюм, откуда потом ее придется ценой огромных усилий выкачивать за борт. Каждый выпил, сколько хотел, и даже больше. Хорнблауэр глотал стакан за стаканом, пока в животе у него не забулькало, и все же через полчаса он уже пил снова. Он чувствовал, что оживает, как пустынный цветок после дождя.
— Посмотрите, сэр. — Буш, держа в руке подзорную трубу, указывал рукой на Бриксэм.
Хорнблауэр увидел в подзорную трубу толпу людей и стадо коров.
— Забивают скот, — сказал Буш. — Свежее мясо. Вскоре к ним подошел другой лихтер. С рамы, установленной по средней линии лихтера, свисали говяжьи, бараньи и свиные туши.
— Я не отказался бы от бифштекса, сэр, — сказал Буш. Быков, баранов и свиней пригнали в Бриксэм с пастбищ, забили и разделали у самой воды непосредственно перед погрузкой, чтоб мясо как можно дольше оставалось свежим.
— Здесь мяса на четыре дня, — наметанным глазом оценил Буш. — А вот и живой бык, четыре барана, свинья. Простите меня, сэр, но я поставлю у борта караул.
У большинства матросов есть деньги, и, дай им такую возможность, на выпивку они не поскупятся. У моряков с лихтера наверняка припасено бренди, и, если не следить самым тщательным образом, они его продадут. Водоналивные лихтеры уже отвалили. Оргия закончилась — с того момента как убрали шланги, восстанавливается прежний порядок. Галлон на человека в сутки на все про все.
Место водоналивных лихтеров занял провиантский, наполненный мешками с сухарями и горохом, бочонками с маслом, ящиками с сыром, но сверху, на самом виду, лежала дюжина сеток со свежим хлебом. Двести буханок по четыре фунта — от одного их вида у Хорнблауэра потекли слюнки. Доброе правительство, под твердым водительством Корнваллиса, прислало всю эту роскошь. Тяготы морской жизни проистекают обычно не от естественных причин только, но и от министерского нерадения.
За весь этот день не было ни минуты покоя. Вот Буш козыряет Хорнблауэру с новым делом.
— Вы не распорядились насчет жен, сэр.
— Жен?
— Жен, сэр.
Хорнблауэр произнес это слово как бы с сомнением, Буш — без всякого выражения. Обычно на корабли Его Величества во время стоянки в порту допускались женщины; одна или две из них действительно могли оказаться женами. Матросам это было некоторой компенсацией за то, что их во избежание побегов не отпускали на берег, но женщины неизбежно проносили тайком спиртное, а затем внизу начиналась оргия столь же бесстыдная, как при дворе Нерона. Из этого проистекали болезни и недисциплинированность. Дни и даже недели уходили на то, чтоб вернуть команду в норму. Хорнблауэру не хотелось губить свой прекрасный корабль, но, если «Отчаянный» долго простоит в порту, отклонить эту законную просьбу не удастся. Просто нельзя будет.
— Я отдам распоряжение позднее, — сказал Хорнблауэр. Совсем не трудно было, спустя несколько минут, застать Буша в таком месте, где их могли услышать человек десять матросов.
— А, мистер Буш! — Хорнблауэр надеялся, что голос его звучит не слишком наиграно. — Я смотрю, у вас много работы по судну.
— Да, сэр. Я хотел бы заново обтянуть часть стоячего такелажа. И сменить часть бегучего. И покрасить…
— Очень хорошо, мистер Буш. Когда судно будет вполне готово, мы пустим жен на борт, но не раньше. Не раньше, мистер Буш. А если нам придется отплыть до этого, значит, таковы превратности войны.
— Есть, сэр.
Потом привезли письма — на почте в Плимуте узнали о прибытии «Отчаянного» в Торский залив и доставили их по суше. Семь писем от Марии. Хорнблауэр вскрыл сначала последнее, узнал, что с Марией все в порядке и беременность ее протекает благополучно, потом просмотрел остальные и узнал (как и ожидал), что она с радостью прочитала в «Вестнике» письмо своего Гектора, что ее взволновали опасности, которым подвергается ее отважный моряк, и что ее гнетет печаль, поскольку долг службы лишает ее радости лицезреть свет ее очей. Хорнблауэр наполовину написал ответ, когда в каюту провели мичмана с запиской.
Е.В.С. «Ирландия»
Торский залив
Уважаемый капитан Хорнблауэр.
Если Вы сможете оставить Ваше судно сегодня в три часа пополудни, чтоб пообедать на флагмане, то доставите этим большую радость Вашему покорному слуге
У.Корнваллису, вице-ад.
P.S. Если вы согласны. Вам достаточно поднять на «Отчаянном» утвердительный сигнал.
Хорнблауэр поднялся на шканцы.
— Мистер Форман, Сигнальте. «Отчаянный» флагману. Утвердительный».
— Просто утвердительный, сэр?
— Вы меня слышали.
Приглашение главнокомандующего — все равно, что приглашение короля, и отклонить его так же невозможно, как если бы оно было подписано Георг, R[5]— даже если постскриптум и не предписывал соглашаться обязательно.
Потом надо было со всеми необходимыми предосторожностями загрузить порох. «Отчаянный» израсходовал тонну из пяти, хранившихся в его пороховом погребе. Погрузка была окончена, когда Провс подвел к Хорнблауэру одного из матросов с пороховой баржи.
— Он говорит, что должен вам кое-что передать. Смуглолицый, похожий на цыгана матрос смело посмотрел Хорнблауэру в глаза. Это было спокойствие человека, у которого в кармане документ, освобождающий от принудительной вербовки.
— Что такое?
— Леди просила вам кое-что передать. За это я должен получить от вас шиллинг.
Хорнблауэр пристально посмотрел на матроса. Только одна леди могла что-либо ему передавать.
— Чепуха. Леди пообещала шесть пенсов. Так ведь? Как ни кратко было их супружество, Хорнблауэр достаточно хорошо знал Марию.
— Ну… да, сэр.
— Вот шиллинг. Что она сказала?
— Леди сказала, чтоб вы искали ее на Бриксэмском моле, сэр.
— Очень хорошо.
Хорнблауэр вынул из стропки подзорную трубу и пошел на бак. Как ни много было работы на судне, несколько бездельников толклись у недгедсов. При виде капитана они в панике бросились прочь. Хорнблауэр поднес к глазу подзорную трубу. Как следовало ожидать, на Бриксэмском моле стояла толпа. Он долго и безуспешно искал, переводя трубу с одной женщины на другую. Это Мария? Она одна была в шляпке, а не в шали. Конечно, это Мария; он на мгновение забыл, что она на восьмом месяце. Она стояла в первых рядах. Хорнблауэр видел, как она размахивает платочком. Видеть его она не могла, по крайней мере не могла узнать с такого расстояния без подзорной трубы. Должно быть она, как и весь Плимут, услышала, что «Отчаянный» вошел в Торский залив, и проделала весь путь через Тотнес в почтовой карете — долгий и утомительный путь.
Мария снова замахала платочком в трогательной надежде, что он на нее смотрит. Той частью сознания, которая никогда не переставала следить за происходящим на судне, Хорнблауэр уловил свист дудок — боцманматы весь день высвистывали то одну, то другую команду.
— Шлюпку к спуску изготовить!
Никогда прежде Хорнблауэр в такой степени не чувствовал себя рабом королевской службы. Он должен отправляться на обед к главнокомандующему и не имеет права нарушить флотскую традицию, обязывающую его к пунктуальности. Вот и Форман, запыхался от бега.
— Мистер Буш передает, сэр. Шлюпка готова. Что делать? Попросить Буша, чтоб тот написал Марии записку и отправил с береговой лодкой? Нет. Лучше он рискнет опоздать. Сейчас в особенности, Мария не вынесет записки, написанной чужой рукой. Хориблауэр поспешно черкнул своим левосторонним пером.
Так рад был тебя увидеть, но нет ни минуты свободной, напишу позже.
Твой любящий муж Г.
Он подписывал свои письма к Марии инициалом — имя свое он не любил и не мог заставить себя подписаться «Горри». К черту все это. Рядом лежало начатое письмо, которое он за весь день так и не удосужился закончить. Хорнблауэр отбросил его и попытался заклеить записку облаткой. Семь месяцев в море уничтожили последние следы клея, и облатка не приставала. Доути высился над ним с плащом, шпагой и шляпой. Доути не хуже Хорнблауэра знал, как важна точность. Хорнблауэр протянул незапечатанную записку Бушу.
— Заклейте пожалуйста, мистер Буш. И пошлите с береговой лодкой миссис Хорнблауэр на мол. Да, она на моле. Береговой лодкой, мистер Буш. Ни один из матросов не должен ступить на берег.
Через борт и в шлюпку. Хорнблауэр легко мог вообразить, как зашумела толпа на моле. Сейчас более осведомленные зеваки поведают Марии, что происходит.
«Капитан спустился в шлюпку». Она замрет от радости и возбуждения. Шлюпка отвалила. Ветер и течение требовали, чтоб нос ее указывал прямо на мол — сейчас Мария переживает наивысшую надежду. Потом матросы выбрали фалы, на мачте поднялся рейковый парус с гиком, шлюпка развернулась, и вот она уже несется к флагману, прочь от Марии, без единого слова, без единого знака. Хорнблауэр почувствовал, как в груди его закипают жалость и раскаяние.
Хьюит ответил на окрик с флагмана, аккуратно привел шлюпку к ветру, быстро спустил парус, и шлюпка по инерции подошла к грот-русленю, чтоб баковый смог за него зацепиться. Хорнблауэр выбрал момент и перелез. Как только его голова поравнялась с главной палубой, приветственно засвистели дудки. И сквозь их свист Хорнблауэр услышал три двойных удара корабельного колокола. Шесть склянок послеполуденной вахты; три часа, время, указанное в приглашении.
Большая кормовая каюта «Ирландии» была обставлена не с таким размахом, как у Пелью на «Тоннане», в духе скорее спартанском, однако с достаточным комфортом. К удивлению Хорнблауэра других гостей не было — в каюте, кроме Корнваллиса, находились только Коллинз, мрачный и язвительный капитан флота, и флаг-адъютант, чью фамилию Хорнблауэр не расслышал, запомнив только, что она была двойная.
Хорнблауэр почувствовал на себе испытующий взгляд Корнваллиса. При других обстоятельствах его бы это смутило. Но он, с одной стороны, все еще был слишком занят мыслями о Марии, с другой — семь месяцев, проведенные в море, из них семь недель непрерывных штормов, вполне оправдывали и его потертый сюртук, и матросские штаны. Он встретил взгляд Корнваллиса, не робея. Мало того, доброму, хотя и без улыбки, лицу Корнваллиса совершенно неожиданное выражение придавал съехавший набок парик. Адмирал хранил странную верность конскому парику с короткой косичкой, какими в то время щеголяли уже только кучера в богатых домах, а залихватски сдвинутый набок, этот нелепый убор и вовсе уничтожал всякое внешнее достоинство.
Ладно, бог с ним с париком, но в воздухе висело какое-то напряжение, хотя Корнваллис был по обыкновению гостеприимен. Атмосфера была такова, что Хорнблауэр почти не замечал стоящей на столе еды. Говорили как-то осторожно и натянуто. Обсудили погоду. «Ирландия» находилась в Торском заливе уже несколько дней — она едва успела укрыться от последнего урагана.
— Сколько у вас было припасов, когда вы вошли в залив, капитан? — спросил Коллинз.
Все это звучало как-то наиграно, и тон у Коллинза тоже был странный. Особенно это подчеркивалось формальным «капитан» в обращении к скромному капитан-лейтенанту. Тут Хорнблауэр понял. Это — заранее подготовленный диалог, такого же свойства, что его недавний разговор с Бушем касательно женщин. Он раскусил тон, но по-прежнему не мог разгадать его причины. Но у него был ответ, настолько простой, что он и ответил просто:
— Достаточно, сэр. Говядины и свинины еще по крайней мере на месяц.
Последовала чуть-чуть затянувшаяся пауза, словно остальные переваривали полученную информацию, потом Корнваллис спросил:
— Вода?
— Это другое дело, сэр. Я ни разу не смог заполнить все свои бочки из водоналивных судов. У нас оставалось совсем мало. Потому мы и вернулись.
— Сколько?
— Два дня на половинном рационе, сэр. Мы были на половинном рационе неделю, и четыре недели до этого на двух третях.
— Ого, — сказал Коллинз, и в то же мгновение атмосфера переменилась.
— Вы совсем не подстраховались на случай непредвиденных обстоятельств, Хорнблауэр, — сказал Корнваллис. Теперь он улыбался, и Хорнблауэр в своей невинности понял, что же собственно происходило. Его подозревали в неоправданно раннем возвращении, подозревали, что он один из тех капитанов, кто устал бороться со штормами. Этих капитанов Корнваллис намеревался выкорчевать из Ла-Маншского флота, и Хорнблауэр рассматривался как кандидат на выкорчевывание.
— Вы должны были вернуться как минимум на четыре дня раньше, — сказал Корнваллис.
— Ну, сэр. — Хорнблауэр мог бы сослаться на приказ Чамберса, но не видел для этого причин, и решил его не упоминать. — В конце концов все обошлось благополучно.
— Вы, конечно, пришлете свои журналы, сэр? — спросил флаг-адъютант.
— Конечно, — ответил Хорнблауэр.
Вахтенные журналы документально подтвердят его слова, но вопрос был бестактный, почти оскорбительный, ставящий под сомнение правдивость Хорнблауэра. Неловкость флаг-адъютанта явно разозлила Корнваллиса.
— Капитан Хорнблауэр сможет это сделать в удобное для него время, — сказал он. — Ну, стаканчик вина, сэр?
Удивительно, как мгновенно преобразилась атмосфера, так же разительно, как изменилось освещение, стоило вестовому внести свечи. Все четверо смеялись и шутили, когда вошел Ньютон, капитан корабля. Ему представили Хорнблауэра.
— Ветер устойчивый, вест-норд-вест, сэр, — сказал Ньютон.
— Спасибо, капитан. — Корнваллис обратил на Хорнблауэра голубые глаза. — Вы готовы к отплытию?
— Да, сэр. — Иного ответа быть не могло.
— Ветер скоро станет восточнее, — задумчиво произнес Корнваллис. — Даунс, Спитхед, Плимутский залив набиты судами, ожидающими попутного ветра. Но «Отчаянному» хватит и одного румба.
— Я могу сейчас дойти до Уэссана в два галса, сэр, — сказал Хорнблауэр. Мария ютится где-то на квартире в Бриксэме, однако он должен был это сказать.
— М-м, — протянул Корнваллис, как бы споря с собой. — Мне не спокойно, когда вы не следите за Гулем, Хорнблауэр. Но я могу позволить вам еще день простоять на якоре.
— Спасибо, сэр.
— Если ветер не переменится. — Корнваллис принял наконец решение. — Вот ваши приказы. Вы отплываете завтра на закате. Но если ветер отойдет еще на один румб, вы снимаетесь с якоря немедленно. То есть, если ветер станет норд-вест-тень-вест.
— Есть, сэр.
Хорнблауэр любил, чтоб его подчиненные именно так отвечали на его приказы, и сам ответил так же. Корнваллис продолжал, по-прежнему с интересом разглядывая Хорнблауэра.
— На одном из призов месяц назад мы взяли неплохой кларет. Не согласитесь ли вы принять от меня дюжину, Хорнблауэр?
— С превеликим удовольствием, сэр.
— Я прикажу погрузить его в вашу шлюпку. Корнваллис обратился к своему вестовому, который в свою очередь что-то зашептал адмиралу, Хорнблауэр услышал, как Корнваллис ответил: «Да, конечно».
— Может ваш вестовой заодно прикажет подготовить мою шлюпку, сэр? — спросил Хорнблауэр. Он не сомневался, что пробыл у Корнваллиса достаточно долго.
Было совершенно темно, когда Хорнблауэр спустился через борт в шлюпку и обнаружил у своих ног ящик с вином. Дул умеренный ветер. Темная поверхность Торского залива была усеяна корабельными огнями, виднелись и огоньки Торки, Пэйтона и Бриксэма. Где-то там Мария, наверняка в тесноте, ведь в городках, без сомнения, полным-полно офицерских жен.
— Позовите меня в тот момент, когда ветер станет норд-вест-тень-вест, — сказал Хорнблауэр Бушу, едва ступив на палубу.
— Норд-вест-тень-вест. Есть, сэр. Матросы ухитрились раздобыть спиртное, сэр.
— Это для вас неожиданность?
Британский моряк, оказавшись вблизи берега, как-нибудь да раздобудет себе выпить. Если у него нет денег, он отдаст одежду, обувь, даже серьги.
— У меня были с ними неприятности, особенно после раздачи пива.
Пиво, когда его удавалось раздобыть, выдавалось вместо рома.
— Вы с ними разобрались?
— Да, сэр.
— Очень хорошо, мистер Буш.
Двое матросов под присмотром Доути принесли из шлюпки ящик с вином. Войдя в каюту, Хорнблауэр увидел, что ящик уже принайтовлен к переборке, занимая почти все свободное место. Доути, вскрыв ящик правилом, склонился над ним.
— Больше некуда было его поставить, сэр, — извиняющимся тоном произнес Доути.
Это было верно в двух отношениях. Корабль забит припасами, сырое мясо висит во всех подходящих и неподходящих местах, и свободное место едва ли удалось бы найти. С другой стороны, вино не будет в безопасности от матросов, если не поместить его в капитанской каюте, возле которой постоянно дежурит часовой. Доути только что вынул из ящика большой пакет.
— Это что? — спросил Хорнблауэр. Он уже заметил, что Доути немного смущен, и, когда тот заколебался, повторил свой вопрос уже более резко.
— Это мне от адмиральского вестового, сэр.
— Покажите.
Хорнблауэр ожидал увидеть бутылки с бренди или другую контрабанду.
— Это припасы для капитанской каюты, сэр.
— Покажите.
— Припасы для капитанской каюты, сэр, как я и говорил. — Доути, разворачивая сверток, внимательно разглядывал его содержимое. Ясно, что он и сам не знал, что там найдет. — Это оливковое масло, сэр. А это пряности. Майоран, тмин, чеснок. Это кофе — на вид не больше полуфунта. И перец. И уксус. И…
— Где вы это все раздобыли?
— Я написал записку адмиральскому вестовому и послал с вашим рулевым, сэр. Вы обязательно должны иметь все это, сэр. Теперь я смогу готовить вам как положено, сэр.
— Адмирал знает?
— Меня бы это удивило, сэр.
На лице Доути было написано самоуверенное превосходство. Хорнблауэру на мгновение приоткрылся мир, о существовании которого он прежде не подозревал. Есть адмиралы и капитаны, но под этой блистающей поверхностью существует невидимый круг вестовых, со своими тайными обрядами и паролями, устраивающий жизнь своих офицеров, не спрашивая у них разрешения.
— Сэр! — В каюту торопливо вошел Буш. — Ветер норд-вест-тень-вест. Похоже, он будет меняться и дальше.
Хорнблауэру понадобилось время, чтоб переключиться с вестовых и пряностей на корабль и необходимые для отплытия приказы. В следующую минуту он опять стал собой и уже выкрикивал:
— Свистать всех наверх. Поставить стеньги. Выправить реи. Я хочу сняться с якоря через двадцать минут. Через пятнадцать.
— Есть, сэр.
Тишину взорвали ругательства унтер-офицеров и свист дудок. Затуманенные пивом и бренди мозги прояснялись от тяжелой работы, свежего воздуха и холодного ночного ветра. Неловкие пальцы хватались за фалы и тали. Матросы спотыкались и падали в темноте. Их поднимали пинками унтер-офицеры, понукаемые штурманскими помощниками, которых в свою очередь понукали Буш и Провс. С ростров тащили громоздкие колбасы свернутых парусов.
— Можно ставить паруса, сэр, — доложил Буш.
— Очень хорошо. Пошлите матросов на шпиль. Мистер Форман, каков ночной сигнал «Снимаюсь с якоря»?
— Минуточку, сэр. — За семь месяцев в море Форман не выучил книгу ночных сигналов так хорошо, как должен бы. — Один фальшфейер и один бенгальский огонь одновременно, сэр.
— Очень хорошо. Приготовьте их. Мистер Провс, курс от Старта до Уэссана, пожалуйста.
Теперь матросы узнают, если еще не догадались, какая их ожидает судьба. Мария не узнает ничего, пока не посмотрит завтра на Торский залив и не увидит, что место «Отчаянного» опустело. Единственным утешением ей будет его вчерашняя записка — слабое утешение. Он не должен думать ни о Марии, ни о ребенке.
Защелкал шпиль, подтягивая корабль к становому якорю. Придется потратить дополнительные усилия, чтоб вытащить шлюпочную карронаду, привязанную к якорному канату. Дополнительные усилия будут платой за безопасность предыдущих дней. Дело было не только тяжелое, но и муторное.
— Мне выбрать малый якорь до панера, сэр?
— Да, пожалуйста, мистер Буш. И можете сниматься с якоря как только сочтете удобным.
— Есть, сэр.
— Сигнальте, мистер Форман.
Шканцы внезапно осветились. Зловещий голубой свет фальшфейера смешался с не менее зловещим светом бенгальского огня. Не успел стихнуть их треск, как флагман подал ответный сигнал: три раза мигнул прикрываемый на доли секунды фальшфейер.
— Флагман подтверждает, сэр!
— Очень хорошо.
Вот и конец короткой стоянки в гавани. Еще несколько месяцев он не увидит Марии; когда они снова встретятся, она будет матерью.
— Выбрать шкоты до места!
«Отчаянный» набирал скорость, разворачиваясь под попутным ветром, чтоб обойти Бэрри-Хед. Хорнблауэр, пытаясь побороть накатившую на него тоску, перебирал в голове множество не связанных между собой мыслей. Он вспомнил короткий разговор между Корнваллисом и его вестовым. Он был совершенно уверен, что слуга говорил Корнваллису о пакете, приготовленном для передачи на «Отчаянный». Доути совсем не так умен, как думает. Это умозаключение заставило Хорнблауэра слабо улыбнуться. «Отчаянный» рассекал Ла-Маншские волны. На правом траверзе неясно виднелся Бэрри-Хед.
15
Было холодно, невыносимо холодно. Дни стали короткими, а ночи — длинными-предлинными. Вместе с холодами пришли восточные ветры — одно вытекало из другого — и смена тактической обстановки. Ибо хотя «Отчаянный» избавился от тревог, связанных с нахождением вблизи подветренного берега, неизмеримо возросла и ответственность. Теперь ежечасные измерения ветра перестали быть рутиной, представляющей чисто научный интерес. Ветер, дующий с десяти из тридцати двух румбов компаса, позволит даже ленивому французскому флоту выйти через Гуль в Атлантику. Если он попробует это сделать — долг «Отчаянного» немедленно предупредить Ла-Маншский флот. Если французы осмелеют настолько, что решат драться, Ла-Маншский флот построится в кильватерную колонну, чтоб им противостоять, а если (что более вероятно) французы постараются выскользнуть незамеченными, — перекроет все проходы — Ра, Ируазу, Фур.
Сегодня прилив не кончался до двух часов пополудни. Это было очень неудобно — до этого времени «Отчаянный» не решался подойти к берегу, чтоб нести свой дозор с самого близкого расстояния. Сделать это раньше было бы рискованно — если ветер вдруг стихнет, судно, брошенное на волю прилива, может вынести под батареи на Пти Мину и Капуцинах — батарею Тулинг. А еще гибельнее батарей будут рифы — Поллукс и Девочки.
Чтобы проверить положение судна, Хорнблауэр вышел на палубу со светом (в тот день, один из самых коротких дней в году, это было не так уж рано). Провс брал азимут на Пти Мину и Гран Гуэн.
— С Рождеством вас, сэр, — сказал Буш. Чрезвычайно характерно для военной службы, что Буш козырнул, произнося эти слова.
— Спасибо, мистер Буш. И вас также.
Не менее характерно, что Хорнблауэр в точности знал, что сегодня двадцать пятое декабря, и совершенно забыл, что это Рождество; в таблицах приливов церковные праздники не упоминались.
— Есть ли новости от вашей супруги, сэр? — спросил Буш.
— Нет еще, — ответил Хорнблауэр с улыбкой, которая лишь наполовину была вымученной. — Письмо, которое я получил вчера, датировано восемнадцатым, и в нем еще ничего нет.
Письмо от Марии дошло за шесть дней, потому лишь, что провиантское судно доставило его с попутным ветром. Это означало также, что ответ доберется до Марии недель за шесть — а за шесть недель — за неделю — все переменится, ребенок родится. Флотский офицер, пишущий письмо жене, равно как и лорды Адмиралтейства, планирующие перемещения флотов, должны внимательно смотреть на флюгер. Мария и повитуха сошлись, что ребенок родится под Новый Год. В это время Мария будет читать письма, которые Хорнблауэр написал месяц назад. Он хотел бы, чтоб эти письма были подушевней. Но никакими силами нельзя ни вернуть их, ни изменить, ни дополнить.
Единственное, что он мог сделать, это провести часть утра за сочинением письма, которое восполнило бы, пусть с опозданием, недостатки предыдущих (Хорнблауэр со стыдом вспомнил, что не первый раз принимает такое решение). Это письмо писать было еще труднее — приходилось учитывать все возможные повороты событий. Все возможные повороты событий… Хорнблауэр тревожился в этот момент точно так же, как и любой будущий отец.
Сегодня прилив не кончался до двух часов пополудни. Это было очень неудобно — до этого времени «Отчаянный» не решался подойти к берегу, чтоб нести свой дозор с самого близкого расстояния. Сделать это раньше было бы рискованно — если ветер вдруг стихнет, судно, брошенное на волю прилива, может вынести под батареи на Пти Мину и Капуцинах — батарею Тулинг. А еще гибельнее батарей будут рифы — Поллукс и Девочки.
Чтобы проверить положение судна, Хорнблауэр вышел на палубу со светом (в тот день, один из самых коротких дней в году, это было не так уж рано). Провс брал азимут на Пти Мину и Гран Гуэн.
— С Рождеством вас, сэр, — сказал Буш. Чрезвычайно характерно для военной службы, что Буш козырнул, произнося эти слова.
— Спасибо, мистер Буш. И вас также.
Не менее характерно, что Хорнблауэр в точности знал, что сегодня двадцать пятое декабря, и совершенно забыл, что это Рождество; в таблицах приливов церковные праздники не упоминались.
— Есть ли новости от вашей супруги, сэр? — спросил Буш.
— Нет еще, — ответил Хорнблауэр с улыбкой, которая лишь наполовину была вымученной. — Письмо, которое я получил вчера, датировано восемнадцатым, и в нем еще ничего нет.
Письмо от Марии дошло за шесть дней, потому лишь, что провиантское судно доставило его с попутным ветром. Это означало также, что ответ доберется до Марии недель за шесть — а за шесть недель — за неделю — все переменится, ребенок родится. Флотский офицер, пишущий письмо жене, равно как и лорды Адмиралтейства, планирующие перемещения флотов, должны внимательно смотреть на флюгер. Мария и повитуха сошлись, что ребенок родится под Новый Год. В это время Мария будет читать письма, которые Хорнблауэр написал месяц назад. Он хотел бы, чтоб эти письма были подушевней. Но никакими силами нельзя ни вернуть их, ни изменить, ни дополнить.
Единственное, что он мог сделать, это провести часть утра за сочинением письма, которое восполнило бы, пусть с опозданием, недостатки предыдущих (Хорнблауэр со стыдом вспомнил, что не первый раз принимает такое решение). Это письмо писать было еще труднее — приходилось учитывать все возможные повороты событий. Все возможные повороты событий… Хорнблауэр тревожился в этот момент точно так же, как и любой будущий отец.