Страница:
Рима каждую из нас попросила дать обещание, что никто из семьи не станет требовать за нее возмездия.
Это было самым трудным в моей жизни обещанием. Язык мой отказывался повиноваться рассудку. Но я дала слово и теперь понимала, что мне ничего другого не остается, как повиноваться искреннему желанию сестры.
Выздоровев, Рима будет вынуждена вернуться в дом к человеку, который на протяжении стольких лет супружества скрывал свою способность к непомерной жестокости. Я знала, что нашедший однажды выход характер Салима уже никогда не смягчится. Но сделать мы ничего не могли.
Наше отчаяние только усилилось, когда работавшая в клинике египетская медсестра призналась Нуре в том, что в этот же день к жене приходил Салим. В присутствии медсестры он приподнял простыню и посмотрел на то отверстие, которое было сделано в теле Римы для выделения экскрементов. Увидев это, он выразил крайнее отвращение.
Еще медсестра заметила, что Салим сделал одно очень бессердечное замечание, сказав жене, что хотя он и не будет с ней разводиться, но никогда снова не приблизится к ее постели, потому что не в состоянии переносить ни вида, ни запаха столь отвратительного человека.
Я до сих пор удивляюсь, как смогла не дать волю своему гневу.
Входя в клинику, мы с сестрами представляли собой единую силу, преисполненную решимости вырвать сестру из лап ее злого мужа. Но обескураженные небезосновательными опасениями Римы потерять детей, мы покидали больницу группой слабых, закутанных в черные покрывала безымянных жен, не способных призвать к справедливости даже одного мужчину.
Горечь поражения была невыносимой.
Кто может отрицать, что главным столпом общественного порядка в Саудовской Аравии остается диктатура мужчин?
Поскольку наши мужья и дети все еще находились в Монте-Карло, все мы решили пожить пока вместе в доме Нуры. Туда и отвез нас Али сразу после клиники. Нура и Сара торжественно пообещали Али, что попросят одного из водителей Нуры отвнзти их вечером к Наде, сказав, что ему самому будет лучше остаться на ночь в доме другой жены.
После того, как мы позвонили мужьям в Монте-Карло и сообщили о состоянии Римы, Тахани объявила, что устала, и пораньше отправилась в постель. Я же выразила желание вместе с Нурой и Сарой поехать во дворец к Наде. Мне пришлось дать второе обещание, согласно которому я должна была воздержаться от предложения Наде оставить Али, раз уже ей представилась такая возможность.
Мои сестры слишком хорошо знали меня. Должна признаться, что в голове у меня уже созрел план постараться убедить Наду в том, чтобы она как можно быстрее воспользовалась ситуацией и вышла замуж за другого. Мой братец всю свою жизнь относился к женщинам с презрением, и, на мой взгляд, наступил подходящий момент для того, чтобы он понял, что нельзя использовать развод в качестве оружия против женщины. Возможно, потеря единственной жены, к которой он испытывал какие-то чувства, научила бы его с большей осмотрительностью применять тактику устрашения.
Теперь мне предстояло сдержать еще одно трудное обещание.
Было уже почти девять часов вечера, когда мы приехали. Владения Али казались более тихими, чем когда бы то ни было. Пока наша машина двигалась вдоль широкой подъездной дороги, огибающей все четыре дворца, принадлежащие брату, нам на глаза не попалась ни одна из его жен или наложниц. Детей тоже не было видно. Внутри,стен виллы дворец Нады был третьим по счету строением.
Египтянка, служившая у Нады экономкой, сообщила нам, что ее хозяйка в данный момент принимает ванну, по она нас ждет и поэтому велела ей проводить гостей в жилые апартаменты.
От скромности мой брат не умрет. Богатство, нажитое благодаря саудовской нефти, в его доме заявляло о себе на каждом шагу. О неимоверных тратах хозяина говорило все вокруг, стоило только войти в беломраморный холл дворца, равный по величине терминалу аэропорта. Сверкала поднимающаяся вверх лестница, и я вспомнила горделивое замечание брата о том, что колонны, поддерживающие сооружение, были покрыты настоящим серебром. В личные покои Нады вели двери высотой в пятнадцать футов с шарообразными ручками, сделанными из монолитного серебра.
Я, вспомнив о серьезных финансовых потерях, понесенных братом во время повышенного спроса на серебро на мировом рынке в восьмидесятых годах, старалась особенно не злорадствовать. Али пожадничал и скупил драгоценного металла больше, чем предполагал. Но удача изменила ему. Теперь его финансовая потеря для его серебряного дворца стала приобретением!
Я никогда не была у Нады в спальне, хотя когда-то получила приглашение посмотреть на кровать. Шокированная и страшно опечаленная, Сара рассказывала мне, что кровать была вырезана из слоновой кости, теперь я воочию убедилась в том, что ее описание соответствовало действительности. Однажды Али бахвалился, сколько слонов положило свои жизни на то, чтобы превратиться в ложе для его тучной фигуры. Но сейчас я забыла цифру, которую он называл тогда.
Пока я осматривала роскошный дом Али, изгнание аль-Саудов из королевства Саудовская Аравия представилось мне вполне оправданным, ибо, на мой взгляд, такое разложение не заслуживало иной судьбы. Доведется ли нам когда-нибудь пережить свержение королевской власти, подобно королю Египта Фаруку, шаху шахов Ирана, или ливийскому королю Идрису?
Но в одном я была уверена наверняка: если бы рабочему классу пришлось увидеть личные покои принца Али аль-Сауда, революция была бы неизбежна.
От этой жуткой мысли у меня все внутри похолодело.
В этот момент в комнате появилась Нада. У нее была модная прическа, высокомерное выражение лица и стиснутая сверкающей золотой парчовой тканью платья высокая грудь. Не нужно было обладать богатым воображением, чтобы представить себе, как вскружила голову нашему брату эта его самая красивая жена. Известность в нашей семье Нада снискала благодаря своим смелым туалетам и желанием сражаться с мужчиной, который на протяжении всей жизни не встречал сопротивления со стороны других женщин. Несмотря на умение Нады мучить Али, выражение ее глаз всегда мне казалось несколько злобным, и я ни разу не усомнилась в том, что замуж за брата Нада вышла лишь из страстного желания разбогатеть. Я очень хорошо помнила, как Сара однажды мне сказала, что неуверенность Нады в своем браке заставляла ее быть не такой, какой она была на самом деле, поскольку она не знала, когда Али заблагорассудится оставить ее, – ведь он уже поступал так с другими женщинами. Такое положение создавало необходимость в экономическом обеспечении себя на будущее. Но и сегодня я еще не уверена в том, что знаю ее. Я не могу не признать того, что за полученную роскошь Нада заплатила дорогую цену, потому что супружество с Али не может быть отрадным.
Нада сказала:
– Вас прислал Али, ведь так?
Я всмотрелась в ее лицо и подумала, что она опечалилась и нахмурилась оттого, что наш визит был напрасен. Я окончательно запуталась в своих симпатиях и антипатиях. Нура и Сара окружили невестку, а я, извинившись, прошла к бару, сказав, что хочу чего-нибудь выпить.
В доме было совершенно тихо, нигде не было видно ни души. После того, как я приготовила себе джин с содовой, у меня уже не было желания возвращаться к сестрам, я принялась бродить по дворцу брата и вскоре оказалась в его кабинете, расположенном на нижнем уровне дома.
Меня охватило детское любопытство, и я начала копаться среди личных вещей брата, сделав для себя открытие, которое сначала озадачило меня, а потом изрядно позабавило.
Я открыла маленький пакет, лежавший на его письменном столе, и с определенным любопытством ознакомилась с гарнитуром нижнего белья, купленным моим братом во время последней поездки в Гонконг.
К трусам прилагался тонкий лист бумаги с написанными на нем инструкциями, и я не без интереса ознакомилась с ними:
Чудесное белье: поздравляем вас с покупкой нового чудесного белья! Предмет туалета, купленный вами, следует носить ежедневно. Это белье гарантирует его обладателю улучшение половой потенции.
Секрет этих чудесных трусов заключался в их «стратегическом» кармане, который обеспечивает половым органам нужную температуру и оптимальные условия.
Чудесное белье рекомендуется для всех мужчин, особенно для тех, кто ведет активную половую жизнь и занят на сидячей работе.
Я захихикала, и в меня вселился злой дух. Тонкий полиэтиленовый пакет с трусами и инструкцией я запихнула под свое длинное платье. Пока я еще не знала, что сделаю с этой вещицей, но у меня возникло отчаянное желание во что бы то ни стало поделиться секретом с Каримом. Почувствовав себя как в годы моего детского соперничества с Али, я с радостью представила себе моего братца, судорожно рыскающего по дому в поисках волшебных трусов!
Сестер я встретила на лестнице и по их глазам поняла, что успеха в разговоре с женой Али они не достигли.
Нада покидала Али.
В отличие от бедной Римы Наду не беспокоил вопрос о детях, она не волновалась, что Али заберет их, поскольку нашего брата очень мало занимали его отпрыски женского пола. Он открыто заявлял жене, что дочери не представляют для него никакой ценности, и он позволит им жить с матерью.
Я уехала, не попрощавшись. Джин с тоником я смаковала в машине. Кража личных вещей Али вызвала во мне давно забытые эмоции. Я чувствовала себя так, как может чувствовать принцесса из дома аль-Саудов, несущаяся в автомобиле по улицам Эр-Рияда и наслаждающаяся алкогольным напитком.
Я спросила Сару, почему Нада собралась покинуть полную соблазнов жизнь члена семьи аль-Саудов, ведь у нее родословная была довольно сомнительной. Ей будет довольно трудно воспроизвести жизнь, полную такой роскоши, которую она знала, будучи женой Али. Такого невероятно богатого мужа Нада сумела заполучить благодаря своей замечательной красоте, а не семейным связям.
Нура сказала, что, насколько она поняла, причиной развода Али с Надой, оказывается, стал вечер любви.
Нада со слезами на глазах призналась сестрам в том, что все три раза причиной развода был секс. Али хотелось, чтобы она удовлетворяла его в любое время дня и ночи, для чего он часто будил ее, когда ему вздумается. За неделю до этого Нада отказала мужу в близости, но Али продолжал настаивать, говоря, что жена никогда не должна оказывать мужчине сопротивление, даже если она едет верхом на верблюде! Она настояла на своем, и тогда Али развелся с ней.
Сара сказала мне еще об одном удивительном признании Нады. Если остальные жены Али были Наде симпатичны, то прижитые с наложницами дети утомляли ее. Наш братец был отцом семнадцати законных детей и двадцати трех незаконных. Владения, которые Нада называла своим домом, кишели наложницами мужа и их детьми.
При упоминании о половой активности брата, которая дала жизнь столь обильному потомству, я невольно вспомнила о «чудесном белье» Али и смеялась так долго, что по моим щекам побежали слезы. Поделиться с сестрами причиной моего веселья я не могла, и они стали опасаться, что события дня отрицательно отразились на моем психическом здоровье.
Эпилог
Это было самым трудным в моей жизни обещанием. Язык мой отказывался повиноваться рассудку. Но я дала слово и теперь понимала, что мне ничего другого не остается, как повиноваться искреннему желанию сестры.
Выздоровев, Рима будет вынуждена вернуться в дом к человеку, который на протяжении стольких лет супружества скрывал свою способность к непомерной жестокости. Я знала, что нашедший однажды выход характер Салима уже никогда не смягчится. Но сделать мы ничего не могли.
Наше отчаяние только усилилось, когда работавшая в клинике египетская медсестра призналась Нуре в том, что в этот же день к жене приходил Салим. В присутствии медсестры он приподнял простыню и посмотрел на то отверстие, которое было сделано в теле Римы для выделения экскрементов. Увидев это, он выразил крайнее отвращение.
Еще медсестра заметила, что Салим сделал одно очень бессердечное замечание, сказав жене, что хотя он и не будет с ней разводиться, но никогда снова не приблизится к ее постели, потому что не в состоянии переносить ни вида, ни запаха столь отвратительного человека.
Я до сих пор удивляюсь, как смогла не дать волю своему гневу.
Входя в клинику, мы с сестрами представляли собой единую силу, преисполненную решимости вырвать сестру из лап ее злого мужа. Но обескураженные небезосновательными опасениями Римы потерять детей, мы покидали больницу группой слабых, закутанных в черные покрывала безымянных жен, не способных призвать к справедливости даже одного мужчину.
Горечь поражения была невыносимой.
Кто может отрицать, что главным столпом общественного порядка в Саудовской Аравии остается диктатура мужчин?
Поскольку наши мужья и дети все еще находились в Монте-Карло, все мы решили пожить пока вместе в доме Нуры. Туда и отвез нас Али сразу после клиники. Нура и Сара торжественно пообещали Али, что попросят одного из водителей Нуры отвнзти их вечером к Наде, сказав, что ему самому будет лучше остаться на ночь в доме другой жены.
После того, как мы позвонили мужьям в Монте-Карло и сообщили о состоянии Римы, Тахани объявила, что устала, и пораньше отправилась в постель. Я же выразила желание вместе с Нурой и Сарой поехать во дворец к Наде. Мне пришлось дать второе обещание, согласно которому я должна была воздержаться от предложения Наде оставить Али, раз уже ей представилась такая возможность.
Мои сестры слишком хорошо знали меня. Должна признаться, что в голове у меня уже созрел план постараться убедить Наду в том, чтобы она как можно быстрее воспользовалась ситуацией и вышла замуж за другого. Мой братец всю свою жизнь относился к женщинам с презрением, и, на мой взгляд, наступил подходящий момент для того, чтобы он понял, что нельзя использовать развод в качестве оружия против женщины. Возможно, потеря единственной жены, к которой он испытывал какие-то чувства, научила бы его с большей осмотрительностью применять тактику устрашения.
Теперь мне предстояло сдержать еще одно трудное обещание.
Было уже почти девять часов вечера, когда мы приехали. Владения Али казались более тихими, чем когда бы то ни было. Пока наша машина двигалась вдоль широкой подъездной дороги, огибающей все четыре дворца, принадлежащие брату, нам на глаза не попалась ни одна из его жен или наложниц. Детей тоже не было видно. Внутри,стен виллы дворец Нады был третьим по счету строением.
Египтянка, служившая у Нады экономкой, сообщила нам, что ее хозяйка в данный момент принимает ванну, по она нас ждет и поэтому велела ей проводить гостей в жилые апартаменты.
От скромности мой брат не умрет. Богатство, нажитое благодаря саудовской нефти, в его доме заявляло о себе на каждом шагу. О неимоверных тратах хозяина говорило все вокруг, стоило только войти в беломраморный холл дворца, равный по величине терминалу аэропорта. Сверкала поднимающаяся вверх лестница, и я вспомнила горделивое замечание брата о том, что колонны, поддерживающие сооружение, были покрыты настоящим серебром. В личные покои Нады вели двери высотой в пятнадцать футов с шарообразными ручками, сделанными из монолитного серебра.
Я, вспомнив о серьезных финансовых потерях, понесенных братом во время повышенного спроса на серебро на мировом рынке в восьмидесятых годах, старалась особенно не злорадствовать. Али пожадничал и скупил драгоценного металла больше, чем предполагал. Но удача изменила ему. Теперь его финансовая потеря для его серебряного дворца стала приобретением!
Я никогда не была у Нады в спальне, хотя когда-то получила приглашение посмотреть на кровать. Шокированная и страшно опечаленная, Сара рассказывала мне, что кровать была вырезана из слоновой кости, теперь я воочию убедилась в том, что ее описание соответствовало действительности. Однажды Али бахвалился, сколько слонов положило свои жизни на то, чтобы превратиться в ложе для его тучной фигуры. Но сейчас я забыла цифру, которую он называл тогда.
Пока я осматривала роскошный дом Али, изгнание аль-Саудов из королевства Саудовская Аравия представилось мне вполне оправданным, ибо, на мой взгляд, такое разложение не заслуживало иной судьбы. Доведется ли нам когда-нибудь пережить свержение королевской власти, подобно королю Египта Фаруку, шаху шахов Ирана, или ливийскому королю Идрису?
Но в одном я была уверена наверняка: если бы рабочему классу пришлось увидеть личные покои принца Али аль-Сауда, революция была бы неизбежна.
От этой жуткой мысли у меня все внутри похолодело.
В этот момент в комнате появилась Нада. У нее была модная прическа, высокомерное выражение лица и стиснутая сверкающей золотой парчовой тканью платья высокая грудь. Не нужно было обладать богатым воображением, чтобы представить себе, как вскружила голову нашему брату эта его самая красивая жена. Известность в нашей семье Нада снискала благодаря своим смелым туалетам и желанием сражаться с мужчиной, который на протяжении всей жизни не встречал сопротивления со стороны других женщин. Несмотря на умение Нады мучить Али, выражение ее глаз всегда мне казалось несколько злобным, и я ни разу не усомнилась в том, что замуж за брата Нада вышла лишь из страстного желания разбогатеть. Я очень хорошо помнила, как Сара однажды мне сказала, что неуверенность Нады в своем браке заставляла ее быть не такой, какой она была на самом деле, поскольку она не знала, когда Али заблагорассудится оставить ее, – ведь он уже поступал так с другими женщинами. Такое положение создавало необходимость в экономическом обеспечении себя на будущее. Но и сегодня я еще не уверена в том, что знаю ее. Я не могу не признать того, что за полученную роскошь Нада заплатила дорогую цену, потому что супружество с Али не может быть отрадным.
Нада сказала:
– Вас прислал Али, ведь так?
Я всмотрелась в ее лицо и подумала, что она опечалилась и нахмурилась оттого, что наш визит был напрасен. Я окончательно запуталась в своих симпатиях и антипатиях. Нура и Сара окружили невестку, а я, извинившись, прошла к бару, сказав, что хочу чего-нибудь выпить.
В доме было совершенно тихо, нигде не было видно ни души. После того, как я приготовила себе джин с содовой, у меня уже не было желания возвращаться к сестрам, я принялась бродить по дворцу брата и вскоре оказалась в его кабинете, расположенном на нижнем уровне дома.
Меня охватило детское любопытство, и я начала копаться среди личных вещей брата, сделав для себя открытие, которое сначала озадачило меня, а потом изрядно позабавило.
Я открыла маленький пакет, лежавший на его письменном столе, и с определенным любопытством ознакомилась с гарнитуром нижнего белья, купленным моим братом во время последней поездки в Гонконг.
К трусам прилагался тонкий лист бумаги с написанными на нем инструкциями, и я не без интереса ознакомилась с ними:
Чудесное белье: поздравляем вас с покупкой нового чудесного белья! Предмет туалета, купленный вами, следует носить ежедневно. Это белье гарантирует его обладателю улучшение половой потенции.
Секрет этих чудесных трусов заключался в их «стратегическом» кармане, который обеспечивает половым органам нужную температуру и оптимальные условия.
Чудесное белье рекомендуется для всех мужчин, особенно для тех, кто ведет активную половую жизнь и занят на сидячей работе.
Я захихикала, и в меня вселился злой дух. Тонкий полиэтиленовый пакет с трусами и инструкцией я запихнула под свое длинное платье. Пока я еще не знала, что сделаю с этой вещицей, но у меня возникло отчаянное желание во что бы то ни стало поделиться секретом с Каримом. Почувствовав себя как в годы моего детского соперничества с Али, я с радостью представила себе моего братца, судорожно рыскающего по дому в поисках волшебных трусов!
Сестер я встретила на лестнице и по их глазам поняла, что успеха в разговоре с женой Али они не достигли.
Нада покидала Али.
В отличие от бедной Римы Наду не беспокоил вопрос о детях, она не волновалась, что Али заберет их, поскольку нашего брата очень мало занимали его отпрыски женского пола. Он открыто заявлял жене, что дочери не представляют для него никакой ценности, и он позволит им жить с матерью.
Я уехала, не попрощавшись. Джин с тоником я смаковала в машине. Кража личных вещей Али вызвала во мне давно забытые эмоции. Я чувствовала себя так, как может чувствовать принцесса из дома аль-Саудов, несущаяся в автомобиле по улицам Эр-Рияда и наслаждающаяся алкогольным напитком.
Я спросила Сару, почему Нада собралась покинуть полную соблазнов жизнь члена семьи аль-Саудов, ведь у нее родословная была довольно сомнительной. Ей будет довольно трудно воспроизвести жизнь, полную такой роскоши, которую она знала, будучи женой Али. Такого невероятно богатого мужа Нада сумела заполучить благодаря своей замечательной красоте, а не семейным связям.
Нура сказала, что, насколько она поняла, причиной развода Али с Надой, оказывается, стал вечер любви.
Нада со слезами на глазах призналась сестрам в том, что все три раза причиной развода был секс. Али хотелось, чтобы она удовлетворяла его в любое время дня и ночи, для чего он часто будил ее, когда ему вздумается. За неделю до этого Нада отказала мужу в близости, но Али продолжал настаивать, говоря, что жена никогда не должна оказывать мужчине сопротивление, даже если она едет верхом на верблюде! Она настояла на своем, и тогда Али развелся с ней.
Сара сказала мне еще об одном удивительном признании Нады. Если остальные жены Али были Наде симпатичны, то прижитые с наложницами дети утомляли ее. Наш братец был отцом семнадцати законных детей и двадцати трех незаконных. Владения, которые Нада называла своим домом, кишели наложницами мужа и их детьми.
При упоминании о половой активности брата, которая дала жизнь столь обильному потомству, я невольно вспомнила о «чудесном белье» Али и смеялась так долго, что по моим щекам побежали слезы. Поделиться с сестрами причиной моего веселья я не могла, и они стали опасаться, что события дня отрицательно отразились на моем психическом здоровье.
Эпилог
О Господи, пусть конец моей жизни станет самой лучшей ее частью,
А лучшие мои дела – ее завершением,
А лучшим из моих дней – день моей встречи с Тобой.
О Господи, пусть смерть станет самым лучшим из тех собьипий, которые мы не выбираем для себя сами,
Но которых ждем;
А могила – лучшей обителью, в которой обоснуемся,
И лучше смерти пусть будет то, что следует за ней.
Молитва паломника
C тех пор, как мы оставили в Монако наши семьи, прошла неделя. Через два дня наши мужья и дети должны были вернуться в Саудовскую Аравию.
В эту ночь все десять дочерей моей матери собрались в доме Нуры. Мы были счастливы, что и Рима тоже была с нами. В это утро она была выписана из клиники и приехала погостить к Hype до тех пор, пока ее здоровье окончательно не поправится.
Случай, сведший нас вместе, был одновременно и горек, и сладостен. В этот день мы отмечали двадцатилетие со дня смерти нашей дорогой матери. Это стало нашей ежегодной традицией, о которой мы никогда не забывали, ибо даже по прошествии двадцати лет нам очень недоставало матери. Раньше память о ней мы отмечали воспоминаниями о любимых детских историях, рассказанных ею. Мы делились друг с другом мыслями о том, какое влияние она оказала на нашу жизнь. В этот вечер обычная приподнятость общего настроения от милых детских воспоминаний была омрачена трагедией, происшедшей в жизни Римы, и нам не хотелось веселиться.
– Двадцать лет! – размышляла Сара. – Неужели прошло уже столько лет с того дня, как мы в последний раз смотрели в лицо нашей матери?
Оказалось, что годы летят быстрее, чем нам хотелось бы.
Внезапно меня осенила мысль, что сейчас восемь из десяти дочерей были старше, чем наша матушка, когда умерла. Исключение составляли только Сара и я. Когда я сказала об этом вслух, раздались стоны, и на меня зашикали.
А Нура велела:
– Султана! Ничего не гсзори! Пожалуйста! У Нуры уже были внуки, и возраст нашей старшей сестры в последнее время стал запретной темой для разговора.
Рима попросила нас всех замолкнуть, она сказала, что у нее была в запасе одна короткая история о нашей маме, которой она с нами никогда не делилась, так как боялась, что я могу обидеться.
От удивления и любопытства у меня разгорелись глаза, и я дала слово, что ничего из того, что расскажет Рима, не вызовет у меня обиды и я не подниму шум.
– Ты должна обещать, Султана! И, пожалуйста, какие бы чувства ни испытала, постарайся сдержать слово!
Я рассмеялась и согласилась. Мое любопытство еще больше усилилось.
Однажды, когда мне было всего восемь лет, мать позвала к себе в спальню Риму и попросила дать ей торжественное обещание. Мысль о том, что она одна будет знать какой-то особый секрет, которым хотела поделиться мать, привела Риму в благоговейный трепет. Испытывая страшное волнение, она пообещала, что никто не будет знать об их разговоре.
Мама сказала ей, что сделала одно открытие, касавшееся Султаны, которое очень встревожило ее. Мать сказала Риме:
– Султана – воришка!
От удивления у меня вылезли на лоб глаза, а мои сестры разразились громким смехом.
Рима взмахом руки призвала нас к тишине, чтобы закончить историю.
Мать не раз заставала младшего ребенка в тот момент, когда та брала без спроса личные вещи других обитателей дома. Матушка сказала, что ловила меня, когда я таскала чужие игрушки, книжки, конфеты, печенье, а также вещи, которые не были мне нужны, как, например, коллекция пластинок Али. Мать сказала Риме, что перепробовала все средства и наказания, но ничто не возымело успеха, видимо, я была ребенком, которого невозможно пристыдить и заставить слушаться мать. Теперь для спасения моей души мать нуждалась в помощи Римы.
Мать заставила Риму поклясться, что та до конца своих дней будет молить Аллдха о том, чтобы он защитил, направил и простил Султану.
Рима посмотрела на меня и с тщательно скрываемым смехом в голосе сказала:
– Султана, я уже устала волноваться из-за твоего греховного поведения. Данное мной обещание оказалось тяжелой ношей, поскольку я не только произношу пять обязательных молитв в день, но также молюсь во многих других случаях. Я держу слово, данное мною нашей дорогой матушке, и никогда не смогу нарушить его, так что мне придется молиться за тебя до самого своего последнего вздоха. Но сейчас я благодарю Господа за то, что ты больше не воровка и мои молитвы были услышаны!
Комната наполнилась голосами восьми остальных сестер. Они, повизгивая и всхлипывая, заходились от хохота. Когда же наконец наступила тишина, было сделано интересное открытие. Оказывается, с такой просьбой матушка обратилась к каждой из сестер и от каждой из них получила согласие! Каждая из них была уверена в том, что является единственным ребенком в семье, кому доверена тайна о маленькой воровке! И на протяжении двадцати лет никто и словом не обмолвился о данном обещании. Когда нам открылась истинная ситуация, от нашего хохота сотрясались стены дворца Нуры.
Я испытала острое чувство облегчения. Наверняка меня хранили многочисленные небесные ангелы, потому что все мои благоверные сестры ежедневно возносили за меня молитвы.
Тогда в шутливой манере Тахани прямо в лоб спросила меня:
– Султана, нам бы хотелось знать, услышал ли Аллах наши молитвы. Со времен своей юности взяла ли ты что-нибудь, тебе не принадлежащее?
Я видела, что мои сестры ждут от меня отрицательного ответа, потому что и представить себе не могли, что до сих пор я являюсь мелким воришкой. Губы у меня задергались, и я не могла сдержать улыбки. Вспомнив о «чудесном белье» Али, спрятанном среди моих вещей, в комнате, которую занимала, я беспокойно задвигалась.
Удивленная моей заминкой, Нура окликнула меня:
– Султана!
– Подождите минуточку, – сказала я и побежала к себе, чтобы принести предметы туалета, которые стащила из дома Али.
Сестры мои не могли поверить своим глазам, когда я вернулась в комнату в трусах Али и с инструкцией в руках. Когда я зачитывала инструкцию, положив в специальный «стратегический» карман два банана, Нура попыталась твердо выразить свое неодобрение, но истерический смех сестер заглушил ее слова; трем пришлось выскочить из комнаты, а еще одна призналась, что даже обмочила трусики.
Своего веселья мы не могли сдержать и тогда, когда во дворец опрометью прибежали слуги, услышав из дальних уголков сада такой дикий шум.
Как только воцарилась тишина, зазвонил телефон, и паши мысли приняли более серьезное направление. Звонила Нашва, она попросила пригласить к телефону свою мать, Сару. Оказывается, она звонила из Монако, чтобы пожаловаться матери на свою кузину Амани. В Монако кузина ни на шаг не отставала от нее, называя себя единоличной представительницей «комитета морали и борьбы с социальным разложением».
Нашва кипела от негодования, поскольку Амани зашла слишком далеко. Она забрала у кузины косметику, лак для ногтей и солнцезащитные очки, утверждая, что пользование такими вещами делает Нашву нарушителем исламской морали!
Нашва сказала матери, что если на Амани не найдется управы, то она подговорит своих французских подружек, чтобы они вечером проследили за ней и где-нибудь в общественном месте, где полно туристов, сорвали с нее всю одежду, оставив в одном нижнем белье. Может быть, тогда пуританский ум Амани найдет для себя жругое занятие, более важное, чем нравственность Нашвы.
Вечерняя беседа с темы трусов Али перешла на другую. И все мы не могли не видеть иронии судьбы в том, что дочь Султаны была охвачена религиозной горячкой, в то время как дочь Сары счастливо проводила время на дискотеках.
Я вышла из комнаты, чтобы позвонить Кариму и рассказать ему о конфликте между нашим ребенком и ее двоюродной сестрой. Муж уведомил меня, что уже предпринял меры, решив никуда не отпускать от себя Амани до тех пор, пока они не вернутся в Эр-Рияд, поскольку в этот день наша дочь повздорила с менеджером отеля в Монте-Карло, требуя, чтобы тот обеспечил отдельными лифтами мужчин и женщин, так как, указала она, не связанные родственными узами представители разного пола не могут находиться вместе в столь ограниченном пространстве.
Я не поверила своим ушам, и от удивления у меня округлились глаза. Я немедленно согласилась с Каримом, когда он сказал, что по возвращении в королевство Амани нужно будет показать психиатру. Успешное выздоровление Махи после психического расстройства сделало Карима ярым поклонником психиатрии.
На минуту я испытала чувство радости, вспомнив, что наше старшее дитя вернулось в семью ответственным человеком. Теперь все мысли девочки были направлены на образование и будущую нормальную жизнь.
Когда я вернулась, в самом разгаре был горячий спор об опасности воинствующего фундаментализма, который бросил вызов лидирующему положению нашей семьи в Саудовской Аравии. Мои мысли снова вернулись к Амани и ее чрезмерному увлечению верой. Сестры отметили, что их мужья сильно обеспокоены все увеличивающимся разрывом между монархией и древним идеологическим движением, набиравшим сегодня силу. Как известно, лидерами исламских фундаменталистов являются молодые, образованные люди. Эта группа добивается бескомпромиссного возврата к Корану, что вступает в противоречие с курсом нашего режима, направленного на модернизацию и вестернизацию королевства.
Я почти ничего не говорила, хотя в свое время достаточно подробно изучала движения, поскольку мой собственный ребенок был представителем экстремистской группировки, находившейся в оппозиции к монархии. Эта тема касалась меня лично, и я деловито занялась подушками, чтобы подложить их под голову Риме.
Я задавалась вопросом, какие волнения мне еще предстоит пережить на земле, которую я называю своей отчизной? Неужели мой собственный ребенок войдет в оппозицию, которая свергнет законное правительство Саудовской Аравии?
Когда тема мусульманских экстремистов исчерпала себя, Рима сказала, что хотела бы поделиться с нами еще одной новостью.
Я надеялась, что в этот раз не будет обнародован очередной мой грех, и постаралась сохранить бесстрастное лицо.
Безразличным тоном Рима сообщила нам, что Салим собирается взять вторую жену.
Моя мать испытала унижение потому, что отец, кроме нее, имел еще трех жен, Рима была первой из сестер, кому предстояло пройти через эту муку.
У меня сжалось сердце, и глаза наполнились слезами. Но Рима просила нас не расстраиваться, потому что она счастливо проживет жизнь забытой жены. Ничто не могло поколебать ее решимости жить спокойно до тех пор, пока она не разлучена с детьми. Изменившимся голосом она сказала, что счастлива, хотя глаза ее говорили о противоположном.
Я знала, что моя сестра любит Салима искренней и преданной любовью. В земной жизни Рима не получила награды за то, что была преданной женой и любящей матерью.
Ради сестры остальные сделали вид, что поверили Риме, и поздравили ее с этой маленькой победой.
Нура объявила, что Нада еще раз стала женой Али. Наш брат подписал документ, дающий Наде право на обладание своим богатством, а также устроил ей поездку в Париж для покупки бриллиантов и рубинов, достойных самой королевы.
Когда Тахани поинтересовалась, как же ему удалось преодолеть религиозный указ о запрете повторного брака с Надой, я с удивлением узнала, что Али нанял кузена из рода Саудов для фиктивной женитьбы на Наде. После бракосочетания состоялся развод. Тогда Али и Нада снова вступили в брак.
Мне на память пришло учение ислама относительно подобных дел, и я сказала сестрам, что поступок Али был противоправным. Сам пророк сказал, что Аллах проклянет мужчин, участвующих в таких сделках, потому что они не что иное, как обман самого Аллаха, что считается великим грехом.
– Но кто может вмешаться? – спросила Сара.
Нура согласилась с ней, что никто.
– Но Аллаху все известно, – добавила она, и все мы испытали великую жалость к Али, потому что он взял па душу еще один большой грех.
Beчep подходил к концу, когда снова зазвонил телефон. Вошла одна из служанок Нуры и объявила, что к телефону приглашали Тахани.
Те из нас, кто оставил своих любимых в Монако, решили, что, должно быть, произошел еще один конфликт, и мы попросили Тахани избавить нас от дальнейших подробностей о проказах наших детей.
Но когда мы услышали ее крик, то все бросились к ней. Она положила трубку на место, но мы еще долго не могли успокоить сестру. Мы очень боялись, что с кем-то из членов нашей семьи приключилось несчастье.
Охваченная горем Тахани наконец произнесла:
– Умерла Самира.
Никто из нас не мог ни пошевелиться, ни вымолвить хоть слово.
Могло ли это быть правдой?
Я принялась загибать пальцы, пытаясь сосчитать, сколько же лет бедная девочка провела в заточении в женской комнате, этой обитой подушками клетке в доме ее жестокосердного дяди.
– Как долго? – спросила Сара, увидев мою борьбу с памятью,
– Почти пятнадцать лет, – ответила я.
– Я совершила страшный грех, – призналась Тахани. – Много лет я просила Аллаха прибрать ее дядюшку!
Мы слышали, что дядя Самиры был морщинистым и тщедушным человеком, и это позволяло нам надеяться на то, что после его смерти Самира снова вернется к нам.
Я саркастически заметила:
– Следовало знать, что такие, как он, быстро не умирают.
На протяжении многих лет мы пытались добиться освобождения Самиры, считая, что ее грех несоизмерим с пожизненным наказанием, но ее дядя оставался непримиримым, считая, что только одному ему известна воля Аллаха, и свой суровый приговор не отменил.
Самира была умной, красивой девушкой с добрым характером. Но все, чем она обладала, жестокая судьба отобрала у нее. В результате невероятной жестокости ее дяди Самира умерла в полном одиночестве, запертая в темной комнате, лишенная контактов с людьми в течение пятнадцати долгих лет.
Тахани сотрясали рыдания, всхлипывания делали слова неразборчивыми. Прошло много времени, прежде чем нам удалось узнать, что в этот же день Самира была похоронена. Тетушка ее поведала, что, несмотря на крайнее истощение, когда ее обернули в белые полотняные покрывала, в которых ей предстояло предстать перед Господом, Самира по-прежнему была хороша, собой.
А лучшие мои дела – ее завершением,
А лучшим из моих дней – день моей встречи с Тобой.
О Господи, пусть смерть станет самым лучшим из тех собьипий, которые мы не выбираем для себя сами,
Но которых ждем;
А могила – лучшей обителью, в которой обоснуемся,
И лучше смерти пусть будет то, что следует за ней.
Молитва паломника
C тех пор, как мы оставили в Монако наши семьи, прошла неделя. Через два дня наши мужья и дети должны были вернуться в Саудовскую Аравию.
В эту ночь все десять дочерей моей матери собрались в доме Нуры. Мы были счастливы, что и Рима тоже была с нами. В это утро она была выписана из клиники и приехала погостить к Hype до тех пор, пока ее здоровье окончательно не поправится.
Случай, сведший нас вместе, был одновременно и горек, и сладостен. В этот день мы отмечали двадцатилетие со дня смерти нашей дорогой матери. Это стало нашей ежегодной традицией, о которой мы никогда не забывали, ибо даже по прошествии двадцати лет нам очень недоставало матери. Раньше память о ней мы отмечали воспоминаниями о любимых детских историях, рассказанных ею. Мы делились друг с другом мыслями о том, какое влияние она оказала на нашу жизнь. В этот вечер обычная приподнятость общего настроения от милых детских воспоминаний была омрачена трагедией, происшедшей в жизни Римы, и нам не хотелось веселиться.
– Двадцать лет! – размышляла Сара. – Неужели прошло уже столько лет с того дня, как мы в последний раз смотрели в лицо нашей матери?
Оказалось, что годы летят быстрее, чем нам хотелось бы.
Внезапно меня осенила мысль, что сейчас восемь из десяти дочерей были старше, чем наша матушка, когда умерла. Исключение составляли только Сара и я. Когда я сказала об этом вслух, раздались стоны, и на меня зашикали.
А Нура велела:
– Султана! Ничего не гсзори! Пожалуйста! У Нуры уже были внуки, и возраст нашей старшей сестры в последнее время стал запретной темой для разговора.
Рима попросила нас всех замолкнуть, она сказала, что у нее была в запасе одна короткая история о нашей маме, которой она с нами никогда не делилась, так как боялась, что я могу обидеться.
От удивления и любопытства у меня разгорелись глаза, и я дала слово, что ничего из того, что расскажет Рима, не вызовет у меня обиды и я не подниму шум.
– Ты должна обещать, Султана! И, пожалуйста, какие бы чувства ни испытала, постарайся сдержать слово!
Я рассмеялась и согласилась. Мое любопытство еще больше усилилось.
Однажды, когда мне было всего восемь лет, мать позвала к себе в спальню Риму и попросила дать ей торжественное обещание. Мысль о том, что она одна будет знать какой-то особый секрет, которым хотела поделиться мать, привела Риму в благоговейный трепет. Испытывая страшное волнение, она пообещала, что никто не будет знать об их разговоре.
Мама сказала ей, что сделала одно открытие, касавшееся Султаны, которое очень встревожило ее. Мать сказала Риме:
– Султана – воришка!
От удивления у меня вылезли на лоб глаза, а мои сестры разразились громким смехом.
Рима взмахом руки призвала нас к тишине, чтобы закончить историю.
Мать не раз заставала младшего ребенка в тот момент, когда та брала без спроса личные вещи других обитателей дома. Матушка сказала, что ловила меня, когда я таскала чужие игрушки, книжки, конфеты, печенье, а также вещи, которые не были мне нужны, как, например, коллекция пластинок Али. Мать сказала Риме, что перепробовала все средства и наказания, но ничто не возымело успеха, видимо, я была ребенком, которого невозможно пристыдить и заставить слушаться мать. Теперь для спасения моей души мать нуждалась в помощи Римы.
Мать заставила Риму поклясться, что та до конца своих дней будет молить Аллдха о том, чтобы он защитил, направил и простил Султану.
Рима посмотрела на меня и с тщательно скрываемым смехом в голосе сказала:
– Султана, я уже устала волноваться из-за твоего греховного поведения. Данное мной обещание оказалось тяжелой ношей, поскольку я не только произношу пять обязательных молитв в день, но также молюсь во многих других случаях. Я держу слово, данное мною нашей дорогой матушке, и никогда не смогу нарушить его, так что мне придется молиться за тебя до самого своего последнего вздоха. Но сейчас я благодарю Господа за то, что ты больше не воровка и мои молитвы были услышаны!
Комната наполнилась голосами восьми остальных сестер. Они, повизгивая и всхлипывая, заходились от хохота. Когда же наконец наступила тишина, было сделано интересное открытие. Оказывается, с такой просьбой матушка обратилась к каждой из сестер и от каждой из них получила согласие! Каждая из них была уверена в том, что является единственным ребенком в семье, кому доверена тайна о маленькой воровке! И на протяжении двадцати лет никто и словом не обмолвился о данном обещании. Когда нам открылась истинная ситуация, от нашего хохота сотрясались стены дворца Нуры.
Я испытала острое чувство облегчения. Наверняка меня хранили многочисленные небесные ангелы, потому что все мои благоверные сестры ежедневно возносили за меня молитвы.
Тогда в шутливой манере Тахани прямо в лоб спросила меня:
– Султана, нам бы хотелось знать, услышал ли Аллах наши молитвы. Со времен своей юности взяла ли ты что-нибудь, тебе не принадлежащее?
Я видела, что мои сестры ждут от меня отрицательного ответа, потому что и представить себе не могли, что до сих пор я являюсь мелким воришкой. Губы у меня задергались, и я не могла сдержать улыбки. Вспомнив о «чудесном белье» Али, спрятанном среди моих вещей, в комнате, которую занимала, я беспокойно задвигалась.
Удивленная моей заминкой, Нура окликнула меня:
– Султана!
– Подождите минуточку, – сказала я и побежала к себе, чтобы принести предметы туалета, которые стащила из дома Али.
Сестры мои не могли поверить своим глазам, когда я вернулась в комнату в трусах Али и с инструкцией в руках. Когда я зачитывала инструкцию, положив в специальный «стратегический» карман два банана, Нура попыталась твердо выразить свое неодобрение, но истерический смех сестер заглушил ее слова; трем пришлось выскочить из комнаты, а еще одна призналась, что даже обмочила трусики.
Своего веселья мы не могли сдержать и тогда, когда во дворец опрометью прибежали слуги, услышав из дальних уголков сада такой дикий шум.
Как только воцарилась тишина, зазвонил телефон, и паши мысли приняли более серьезное направление. Звонила Нашва, она попросила пригласить к телефону свою мать, Сару. Оказывается, она звонила из Монако, чтобы пожаловаться матери на свою кузину Амани. В Монако кузина ни на шаг не отставала от нее, называя себя единоличной представительницей «комитета морали и борьбы с социальным разложением».
Нашва кипела от негодования, поскольку Амани зашла слишком далеко. Она забрала у кузины косметику, лак для ногтей и солнцезащитные очки, утверждая, что пользование такими вещами делает Нашву нарушителем исламской морали!
Нашва сказала матери, что если на Амани не найдется управы, то она подговорит своих французских подружек, чтобы они вечером проследили за ней и где-нибудь в общественном месте, где полно туристов, сорвали с нее всю одежду, оставив в одном нижнем белье. Может быть, тогда пуританский ум Амани найдет для себя жругое занятие, более важное, чем нравственность Нашвы.
Вечерняя беседа с темы трусов Али перешла на другую. И все мы не могли не видеть иронии судьбы в том, что дочь Султаны была охвачена религиозной горячкой, в то время как дочь Сары счастливо проводила время на дискотеках.
Я вышла из комнаты, чтобы позвонить Кариму и рассказать ему о конфликте между нашим ребенком и ее двоюродной сестрой. Муж уведомил меня, что уже предпринял меры, решив никуда не отпускать от себя Амани до тех пор, пока они не вернутся в Эр-Рияд, поскольку в этот день наша дочь повздорила с менеджером отеля в Монте-Карло, требуя, чтобы тот обеспечил отдельными лифтами мужчин и женщин, так как, указала она, не связанные родственными узами представители разного пола не могут находиться вместе в столь ограниченном пространстве.
Я не поверила своим ушам, и от удивления у меня округлились глаза. Я немедленно согласилась с Каримом, когда он сказал, что по возвращении в королевство Амани нужно будет показать психиатру. Успешное выздоровление Махи после психического расстройства сделало Карима ярым поклонником психиатрии.
На минуту я испытала чувство радости, вспомнив, что наше старшее дитя вернулось в семью ответственным человеком. Теперь все мысли девочки были направлены на образование и будущую нормальную жизнь.
Когда я вернулась, в самом разгаре был горячий спор об опасности воинствующего фундаментализма, который бросил вызов лидирующему положению нашей семьи в Саудовской Аравии. Мои мысли снова вернулись к Амани и ее чрезмерному увлечению верой. Сестры отметили, что их мужья сильно обеспокоены все увеличивающимся разрывом между монархией и древним идеологическим движением, набиравшим сегодня силу. Как известно, лидерами исламских фундаменталистов являются молодые, образованные люди. Эта группа добивается бескомпромиссного возврата к Корану, что вступает в противоречие с курсом нашего режима, направленного на модернизацию и вестернизацию королевства.
Я почти ничего не говорила, хотя в свое время достаточно подробно изучала движения, поскольку мой собственный ребенок был представителем экстремистской группировки, находившейся в оппозиции к монархии. Эта тема касалась меня лично, и я деловито занялась подушками, чтобы подложить их под голову Риме.
Я задавалась вопросом, какие волнения мне еще предстоит пережить на земле, которую я называю своей отчизной? Неужели мой собственный ребенок войдет в оппозицию, которая свергнет законное правительство Саудовской Аравии?
Когда тема мусульманских экстремистов исчерпала себя, Рима сказала, что хотела бы поделиться с нами еще одной новостью.
Я надеялась, что в этот раз не будет обнародован очередной мой грех, и постаралась сохранить бесстрастное лицо.
Безразличным тоном Рима сообщила нам, что Салим собирается взять вторую жену.
Моя мать испытала унижение потому, что отец, кроме нее, имел еще трех жен, Рима была первой из сестер, кому предстояло пройти через эту муку.
У меня сжалось сердце, и глаза наполнились слезами. Но Рима просила нас не расстраиваться, потому что она счастливо проживет жизнь забытой жены. Ничто не могло поколебать ее решимости жить спокойно до тех пор, пока она не разлучена с детьми. Изменившимся голосом она сказала, что счастлива, хотя глаза ее говорили о противоположном.
Я знала, что моя сестра любит Салима искренней и преданной любовью. В земной жизни Рима не получила награды за то, что была преданной женой и любящей матерью.
Ради сестры остальные сделали вид, что поверили Риме, и поздравили ее с этой маленькой победой.
Нура объявила, что Нада еще раз стала женой Али. Наш брат подписал документ, дающий Наде право на обладание своим богатством, а также устроил ей поездку в Париж для покупки бриллиантов и рубинов, достойных самой королевы.
Когда Тахани поинтересовалась, как же ему удалось преодолеть религиозный указ о запрете повторного брака с Надой, я с удивлением узнала, что Али нанял кузена из рода Саудов для фиктивной женитьбы на Наде. После бракосочетания состоялся развод. Тогда Али и Нада снова вступили в брак.
Мне на память пришло учение ислама относительно подобных дел, и я сказала сестрам, что поступок Али был противоправным. Сам пророк сказал, что Аллах проклянет мужчин, участвующих в таких сделках, потому что они не что иное, как обман самого Аллаха, что считается великим грехом.
– Но кто может вмешаться? – спросила Сара.
Нура согласилась с ней, что никто.
– Но Аллаху все известно, – добавила она, и все мы испытали великую жалость к Али, потому что он взял па душу еще один большой грех.
Beчep подходил к концу, когда снова зазвонил телефон. Вошла одна из служанок Нуры и объявила, что к телефону приглашали Тахани.
Те из нас, кто оставил своих любимых в Монако, решили, что, должно быть, произошел еще один конфликт, и мы попросили Тахани избавить нас от дальнейших подробностей о проказах наших детей.
Но когда мы услышали ее крик, то все бросились к ней. Она положила трубку на место, но мы еще долго не могли успокоить сестру. Мы очень боялись, что с кем-то из членов нашей семьи приключилось несчастье.
Охваченная горем Тахани наконец произнесла:
– Умерла Самира.
Никто из нас не мог ни пошевелиться, ни вымолвить хоть слово.
Могло ли это быть правдой?
Я принялась загибать пальцы, пытаясь сосчитать, сколько же лет бедная девочка провела в заточении в женской комнате, этой обитой подушками клетке в доме ее жестокосердного дяди.
– Как долго? – спросила Сара, увидев мою борьбу с памятью,
– Почти пятнадцать лет, – ответила я.
– Я совершила страшный грех, – призналась Тахани. – Много лет я просила Аллаха прибрать ее дядюшку!
Мы слышали, что дядя Самиры был морщинистым и тщедушным человеком, и это позволяло нам надеяться на то, что после его смерти Самира снова вернется к нам.
Я саркастически заметила:
– Следовало знать, что такие, как он, быстро не умирают.
На протяжении многих лет мы пытались добиться освобождения Самиры, считая, что ее грех несоизмерим с пожизненным наказанием, но ее дядя оставался непримиримым, считая, что только одному ему известна воля Аллаха, и свой суровый приговор не отменил.
Самира была умной, красивой девушкой с добрым характером. Но все, чем она обладала, жестокая судьба отобрала у нее. В результате невероятной жестокости ее дяди Самира умерла в полном одиночестве, запертая в темной комнате, лишенная контактов с людьми в течение пятнадцати долгих лет.
Тахани сотрясали рыдания, всхлипывания делали слова неразборчивыми. Прошло много времени, прежде чем нам удалось узнать, что в этот же день Самира была похоронена. Тетушка ее поведала, что, несмотря на крайнее истощение, когда ее обернули в белые полотняные покрывала, в которых ей предстояло предстать перед Господом, Самира по-прежнему была хороша, собой.