– Наняла! – фыркнул инспектор Сагг. – Ей самой скоро понадобится защита. Вот уж не удивился бы, если бы она тоже в этом участвовала. Да на что она способна со своей глухотой?
– Послушайте, инспектор, – стоял на своем лорд Питер. – Что толку упрямиться? Не проще ли вам впустить меня... Вы же знаете, я все равно там буду. В конце концов, можно подумать, что я хочу отобрать хлеб у ваших детей. Никто ничего не заплатил мне за то, что я нашел для вас изумруды лорда Эттенбери.
– Мой долг держать публику на расстоянии, – бубнил инспектор, – и я не нарушу его.
– Но я же вам ни слова не сказал насчет публики, – заявил лорд Питер, усаживаясь на ступеньку, чтобы с большим удобством продолжать беседу. – Хотя я лично ничего не имею против того, чтобы вы тихонько пропустили меня, сделав одно маленькое исключение. Золотое чувство меры, как говаривал Аристотель, спасает от превращения в золотого осла. Сагг, вы же не хотите стать золотым ослом? Мне-то уже приходилось. Съел целый розовый сад, и только после этого, Сагг...
Ты – мой прелестный сад из роз,
Ты – роза дивная моя!
– У меня нет намерения продолжать бессмысленный разговор, – обескураженно произнес Сагг. – И так все хуже некуда... Проклятый телефон! Эй, Которн, пойди, может, старая ведьма впустит тебя. Заперлась там и кричит, – продолжал Сагг. – От одного этого пойдешь на преступление, помилуй меня Господи.
Констебль ушел и вскоре вернулся.
– Звонили из Скотланд-Ярда, сэр, – доложил он, виновато покашливая. – Начальник полиции требует, чтобы вы пропустили лорда Питера Вимси. Вот!
Лорд Питер стоял поодаль, всем своим видом показывая, что не имеет отношения к этому делу, но глаза у него подозрительно блестели.
– Все козыри мои! – весело воскликнул лорд Питер. – Начальник полиции дружит с моей матушкой. Нет, нет, Сагг, не ворчите. В вашем распоряжении весь дом, и ничего страшного, если в нем станет на одного человека больше.
И он вошел в дверь, сопровождаемый мистером Паркером и мистером Бантером.
Прошло уже несколько часов, как увезли труп, и теперь, когда ванная комната и вся квартира должны были бы быть предоставлены взгляду и фотоаппарату мистера Бантера, оказалось, что главная помеха – миссис Фиппс. Ее сын и служанка, благодаря Саггу, быливыдворены из дома, но ни у нее, ни сына не былодрузей в городе, кроме нескольких деловых знакомых, адресов которых она не знала. В других квартирах жили семья из семи человек, уехавшая на зиму в теплые края, отставной полковник свирепого вида, служивший в Индии и занимавший квартиру один, если не считать слуги-индуса, на четвертом этаже обосновалось почтенное семейство, которое было доведено до белого каления непривычным шумом наверху. Муж, когда лорд Питер обратился к нему, выказал некоторую человечность, но жена, миссис Эпплдор, неожиданно появившись в теплом халате, немедленно вытащила его из ловушки, в которую он едва не попался поддавшись душевной слабости.
– Прошу прощения, – заявила она. – Боюсь, мы ничем не можем вам помочь. Это очень неприятное дело, мистер... увы, не знаю вашего имени. Мы всегда считали для себя неприемлемым быть замешанными в подобные дела. Конечно, если Фиппсы невиновны, а я надеюсь, что так оно и есть, они попали в очень неприятное положение, однако все это кажется мне очень подозрительным, и Теофилу тоже так кажется, поэтому мы ни в малейшей степени не желаем, чтобы потом говорили, будто мы содействовали убийцам. Не хватало еще, чтобы нас приняли за сообщников. Вы еще очень молоды, мистер...
– Лорд Питер Вимси, дорогая, – тихо произнес Теофил.
Но на его жену это не произвело ни малейшего впечатления.
– Ах, так. Насколько я помню, мы с вами дальние родственники через моего кузена, епископа Карисбрукского. Бедняжка! Вечно он попадал в руки всяких мошенников. Так и умер. Насколько я понимаю, вы на него похожи, лорд Питер.
– Сомневаюсь в нашем родстве. Мне всегда казалось, что он только свойственник, – ответил лорд Питер, – но всегда полезно узнавать что-нибудь новое. Поздравляю вас, мадам, с принадлежностью к нашему разветвленному роду. Прошу прощения за вторжение посреди ночи, хотя какие счеты могут быть между родственниками. Я очень благодарен вам, мадам, за то, что вы оказали мне столь родственный прием. Еще раз благодарю. И, пожалуйста, не беспокойтесь, мистер Эпплдор. Думаю, я увезу миссис Фиппс к матушке, чтобы она не мешала вам, иначе ваше христианское милосердие, если оно, конечно, проснется, может доставить вам кучу неприятностей. Спокойной ночи, сэр... Спокойной ночи, мадам... С моей стороны былоужасно неприлично вторгаться непрошеным в ваш дом.
– Вот и хорошо, – проговорила миссис Эпплдор, когда дверь за лордом Питером закрылась.
Когда родился я,
То красота и доброта
Меня улыбкой одарили.
– И еще, – продолжал лорд Питер, – они научили меня нахальству.
В два часа лорд Питер Вимси, одолжив у приятеля машину, явился в Денвер в сопровождении престарелой глухой дамы и с видавшим виды чемоданом.
Невысокая, довольно полная, с совершенно седыми волосами и прелестными руками, она была полной противоположностью своему младшему сыну внешне, но очень походила на него своим характером. У нее были веселые блестящие черные глаза, она быстро и уверенно двигалась и твердо отдавала продуманные распоряжения. Прошло совсем немного времени, когда она, накинув красивую шаль, села напротив лорда Питера, который ел холодное мясо и сыр с таким видом, будто ничего особенного не произошло и его подобное появление в материнском доме – дело обычное. Впрочем, это было недалеко от истины.
– Наша гостья уже спит? – спросил он.
– О да, дорогой. Удивительная старушка, правда? И такая храбрая. Она сказала, что до сих пор ни разу не ездила в машине. Ты ей очень понравился, дорогой. Оказывается, ты такой же заботливый, как ее сын. Бедняжка мистер Фиппс... Почему твой друг, инспектор, думает, будто он кого-то убил?
– Мой друг-инспектор... нет-нет, спасибо, мама, я больше не хочу... намерен доказать, что человек, вторгшийся в ванную комнату Фиппса, сэр Рувим Леви, вчера ночью загадочно исчезнувший из своего дома. Он выстроил такую версию. На Парк-лейн пропал голый джентльмен средних лет, а в Баттерси объявился голый джентльмен средних лет. Следовательно, это один и тот же джентльмен. Quod erat demonstrandum. Что и следовало доказать. Следовательно, виноват Фиппс.
– Ты слишком увлекаешься эллипсисами, дорогой, – мягко проговорила герцогиня. – Даже если это один и тот же джентльмен, почему арестовали мистера Фиппса?
– Должен же был Сагг кого-то арестовать, – заметил лорд Питер. – Однако есть одно несущественное обстоятельство, которое служит доказательством теории Сагга, хотя мне это не кажется доказательством. Вечером, примерно в четверть десятого, некая молодая женщина, скажем так, гуляла по Баттерси-Парк-роуд, когда увидела джентльмена в пальто и цилиндре, шагавшего с зонтиком под дождем и внимательно читавшего названия улиц. Он не был похож на жителя тех мест, но, будучи не робкого десятка, женщина подошла к нему и поздоровалась: "Добрый вечер". "Скажите, пожалуйста, эта улица ведет к Принс-оф-Уэльс-роуд?" Женщина сказала, что он идет правильно, а потом игриво заговорила с ним, спросила, не хочет ли он провести с ней вечер, и так далее, правда, насчет этой части своего разговора она не была столь откровенна с Саггом, ибо изливала ему свое сердце, а у него такие высокие, чистые идеалы, ну, ты понимаешь. Короче говоря, джентльмен отказался от ее приглашения, сославшись на другое приглашение. "Мне необходимо повидаться с одним знакомым, дорогая". Сказав так, он зашагал дальше к Принс-оф-Уэльс-роуд, а она довольно удивленно смотрела ему вслед, пока к ней не подошла подруга и не сказала: "Не теряй на него время. Это Леви. Я его помню с тех пор, как жила в Уэст-энд. Девочки называли его Зеленым Недотрогой". Не думаю, чтобы ему очень подходило это прозвище, но женщина клянется, что она так сказала. Потом она забыла о нем. А утром пришел молочник и рассказал о невероятном происшествии в Квин-Кэролайн-мэншнс. Знаешь, она отправилась в полицейский участок, хотя обычно избегает приближаться к нему, и спросила, есть ли у умершего борода и очки. Ей сказали, что очки есть, а бороды нет, и у нее вырвалось: "Значит, это не он!" "Что значит "не он"?" И женщину допросили. Сагг, конечно же, пришел в восторг и тотчас арестовал мистера Фиппса.
– О Боже, – вздохнула герцогиня, – будем надеяться, бедная девочка не попадет в беду.
– Не знаю. Фиппс предназначен Саггом для публичного осуждения. Кроме того, он сам сглупил. Это я тоже вытянул из Сагга, хотя он ни за что не хочет делиться информацией. Похоже, Фиппс что-то напутал с поездом, которым он вернулся из Манчестера. Сначала он сказал, что приехал в половине одиннадцатого. А когда допросили Глэдис Хоррокс, то выяснилось, что он приехал без четверти двенадцать. Когда Фиппса попросили объяснить это обстоятельство, он стал заикаться и запинаться, но потом сказал, будто опоздал на поезд. Сагг навел справки и выяснил, что он в десять часов оставил чемодан в камере хранения. Опять допросили Фиппса. Он, запинаясь, признался, что встретил друга и погулял пару часов, короче говоря, он не может объяснить, где был и что делал, почему не сразу отправился домой и откуда у него синяк на лбу. На самом деле не может объяснить. Опять допросили Глэдис Хоррокс. На этот раз она сказала, что Фиппс был дома в половине одиннадцатого. Будто бы она не слышала, как он вошел. А почему не слышала? Этого она не знает. И не знает, почему в первый раз сказала, будто слышала, как он вошел. Ну, девушка расплакалась. А противоречия в показаниях на лицо. Возникли подозрения. Вот их обоих и арестовали.
– Все очень неприятно, дорогой, и не совсем прилично, – заметила герцогиня. – А ведь бедняжка мистер Фиппс очень-очень дорожит приличиями.
– Хотелось бы знать, что с ним произошло, – задумчиво произнес лорд Питер. – Не думаю, чтобы он был причастен к преступлению. К тому же, тот человек умер гораздо раньше – за день-два, не меньше. Хотя никто особенно не полагается на мнение патологоанатома. Вот тебе и проблема.
– Ужасно интересно, дорогой. Мне очень жаль несчастного сэра Рувима. Надо написать леди Леви. Знаешь, дорогой, мы с ней познакомились в Гемпшире, когда она была совсем молоденькой. Тогда ее звали Кристиной Форд, и я помню какой был ужасный скандал, когда она вышла замуж за еврея. Тогда он еще не имел своих богатств и нефтяного бизнеса в Америке. Родители хотели, чтобы она стала женой Джулиана Фрика, который быстро шел в гору, да и приходился им дальним родственником. Но она влюбилась в мистера Леви и убежала с ним. Он был очень красивым тогда, знаешь, по-восточному красивым, но совсем нищим, и Форды не хотели смириться с его религией. Теперь мы все евреи, да и тогда они вряд ли стали бы особенно противиться дочери, если бы он прикинулся кем-нибудь еще, как мистер Симонс, с которым мы познакомились у миссис Порчестер и который всегда говорит, что нос ему достался от итальянцев эпохи Возрождения и сам он ведет свой род от La Bella Siтoпetta. Глупо, правда? Конечно же, ему никто не верит. Я знаю, многие евреи – хорошие люди, и лично мне нравится, что они люди верующие, хотя, им, наверное, не очень удобно тут со своими обычаями – с субботой, обрезанием, зависимостью от луны – и со своими мясными продуктами, которые так трудно называются, что я никак не могу запомнить. К тому же, им нельзя есть бекон на завтрак. И все же, коли так получилось, девочка правильно поступила, когда вышла за него замуж, ведь она любила его, хотя, наверно, юный Фрик был искренне предан ей. Они и теперь большие друзья. Собственно, никакой помолвки не было, но ее отец одобрительно относился к чувствам Фрика, который потом так и не женился. Тебе ведь известно, что он живет совсем один в большом доме рядом с больницей, хотя он очень богат и заслужил всякие почести. Многие хотели бы заполучить его, например, леди Мэйнверинг пыталась женить его на своей старшей дочери, хотя, помнится, я говорила ей, что хирурга вряд ли проведешь искусственными выпуклостями... Ему ничего не стоит выяснить правду.
– По-видимому, у леди Леви талант привораживать мужчин. Вот и Леви называли Зеленым Недотрогой.
– Ты прав, дорогой. Она была прелестной девочкой, и, говорят, дочь вся в нее. Я совсем потеряла ее из вида, когда она вышла замуж. Ты ведь знаешь, твой отец недолюбливал деловых людей, но все говорят, что они идеальная пара. Знаешь, даже сложили поговорку. Сэра Рувима так же крепко любят дома, как ненавидят за его пределами. Помнишь поговорку "о святом дома и дьяволе за его воротами"?
– Похоже, наш приятель нажил себе парочку-другую врагов.
– Парочку? Да их десятки. Сити – ужасное место, правда? Они там все измаэлиты, изгнанники, хотя не думаю, чтобы сэру Рувиму понравились мои слова. В этом есть что-то незаконное, будто он не совсем еврей, да? Мне всегда трудно разбираться во всех этих людях из Ветхого Завета.
Лорд Питер весело рассмеялся, потом зевнул.
– Пожалуй, мне надо поспать пару часов, – сказал он. – Я должен вернуться к восьми... Паркер придет к завтраку.
Герцогиня взглянула на часы, показывавшие без пяти три.
– Я пришлю тебе завтрак в половине седьмого. Надеюсь, в твоей комнате все, как всегда, дорогой. Я только попросила положить тебе в постель горячую бутылку.Льняные простыни такие холодные. Можешь ее убрать, если она тебе не нужна.
Глава 4
– Послушайте, инспектор, – стоял на своем лорд Питер. – Что толку упрямиться? Не проще ли вам впустить меня... Вы же знаете, я все равно там буду. В конце концов, можно подумать, что я хочу отобрать хлеб у ваших детей. Никто ничего не заплатил мне за то, что я нашел для вас изумруды лорда Эттенбери.
– Мой долг держать публику на расстоянии, – бубнил инспектор, – и я не нарушу его.
– Но я же вам ни слова не сказал насчет публики, – заявил лорд Питер, усаживаясь на ступеньку, чтобы с большим удобством продолжать беседу. – Хотя я лично ничего не имею против того, чтобы вы тихонько пропустили меня, сделав одно маленькое исключение. Золотое чувство меры, как говаривал Аристотель, спасает от превращения в золотого осла. Сагг, вы же не хотите стать золотым ослом? Мне-то уже приходилось. Съел целый розовый сад, и только после этого, Сагг...
Ты – мой прелестный сад из роз,
Ты – роза дивная моя!
– У меня нет намерения продолжать бессмысленный разговор, – обескураженно произнес Сагг. – И так все хуже некуда... Проклятый телефон! Эй, Которн, пойди, может, старая ведьма впустит тебя. Заперлась там и кричит, – продолжал Сагг. – От одного этого пойдешь на преступление, помилуй меня Господи.
Констебль ушел и вскоре вернулся.
– Звонили из Скотланд-Ярда, сэр, – доложил он, виновато покашливая. – Начальник полиции требует, чтобы вы пропустили лорда Питера Вимси. Вот!
Лорд Питер стоял поодаль, всем своим видом показывая, что не имеет отношения к этому делу, но глаза у него подозрительно блестели.
– Все козыри мои! – весело воскликнул лорд Питер. – Начальник полиции дружит с моей матушкой. Нет, нет, Сагг, не ворчите. В вашем распоряжении весь дом, и ничего страшного, если в нем станет на одного человека больше.
И он вошел в дверь, сопровождаемый мистером Паркером и мистером Бантером.
Прошло уже несколько часов, как увезли труп, и теперь, когда ванная комната и вся квартира должны были бы быть предоставлены взгляду и фотоаппарату мистера Бантера, оказалось, что главная помеха – миссис Фиппс. Ее сын и служанка, благодаря Саггу, быливыдворены из дома, но ни у нее, ни сына не былодрузей в городе, кроме нескольких деловых знакомых, адресов которых она не знала. В других квартирах жили семья из семи человек, уехавшая на зиму в теплые края, отставной полковник свирепого вида, служивший в Индии и занимавший квартиру один, если не считать слуги-индуса, на четвертом этаже обосновалось почтенное семейство, которое было доведено до белого каления непривычным шумом наверху. Муж, когда лорд Питер обратился к нему, выказал некоторую человечность, но жена, миссис Эпплдор, неожиданно появившись в теплом халате, немедленно вытащила его из ловушки, в которую он едва не попался поддавшись душевной слабости.
– Прошу прощения, – заявила она. – Боюсь, мы ничем не можем вам помочь. Это очень неприятное дело, мистер... увы, не знаю вашего имени. Мы всегда считали для себя неприемлемым быть замешанными в подобные дела. Конечно, если Фиппсы невиновны, а я надеюсь, что так оно и есть, они попали в очень неприятное положение, однако все это кажется мне очень подозрительным, и Теофилу тоже так кажется, поэтому мы ни в малейшей степени не желаем, чтобы потом говорили, будто мы содействовали убийцам. Не хватало еще, чтобы нас приняли за сообщников. Вы еще очень молоды, мистер...
– Лорд Питер Вимси, дорогая, – тихо произнес Теофил.
Но на его жену это не произвело ни малейшего впечатления.
– Ах, так. Насколько я помню, мы с вами дальние родственники через моего кузена, епископа Карисбрукского. Бедняжка! Вечно он попадал в руки всяких мошенников. Так и умер. Насколько я понимаю, вы на него похожи, лорд Питер.
– Сомневаюсь в нашем родстве. Мне всегда казалось, что он только свойственник, – ответил лорд Питер, – но всегда полезно узнавать что-нибудь новое. Поздравляю вас, мадам, с принадлежностью к нашему разветвленному роду. Прошу прощения за вторжение посреди ночи, хотя какие счеты могут быть между родственниками. Я очень благодарен вам, мадам, за то, что вы оказали мне столь родственный прием. Еще раз благодарю. И, пожалуйста, не беспокойтесь, мистер Эпплдор. Думаю, я увезу миссис Фиппс к матушке, чтобы она не мешала вам, иначе ваше христианское милосердие, если оно, конечно, проснется, может доставить вам кучу неприятностей. Спокойной ночи, сэр... Спокойной ночи, мадам... С моей стороны былоужасно неприлично вторгаться непрошеным в ваш дом.
– Вот и хорошо, – проговорила миссис Эпплдор, когда дверь за лордом Питером закрылась.
Когда родился я,
То красота и доброта
Меня улыбкой одарили.
– И еще, – продолжал лорд Питер, – они научили меня нахальству.
В два часа лорд Питер Вимси, одолжив у приятеля машину, явился в Денвер в сопровождении престарелой глухой дамы и с видавшим виды чемоданом.
* * *
– Добро пожаловать, дорогая, – с улыбкой проговорила герцогиня.Невысокая, довольно полная, с совершенно седыми волосами и прелестными руками, она была полной противоположностью своему младшему сыну внешне, но очень походила на него своим характером. У нее были веселые блестящие черные глаза, она быстро и уверенно двигалась и твердо отдавала продуманные распоряжения. Прошло совсем немного времени, когда она, накинув красивую шаль, села напротив лорда Питера, который ел холодное мясо и сыр с таким видом, будто ничего особенного не произошло и его подобное появление в материнском доме – дело обычное. Впрочем, это было недалеко от истины.
– Наша гостья уже спит? – спросил он.
– О да, дорогой. Удивительная старушка, правда? И такая храбрая. Она сказала, что до сих пор ни разу не ездила в машине. Ты ей очень понравился, дорогой. Оказывается, ты такой же заботливый, как ее сын. Бедняжка мистер Фиппс... Почему твой друг, инспектор, думает, будто он кого-то убил?
– Мой друг-инспектор... нет-нет, спасибо, мама, я больше не хочу... намерен доказать, что человек, вторгшийся в ванную комнату Фиппса, сэр Рувим Леви, вчера ночью загадочно исчезнувший из своего дома. Он выстроил такую версию. На Парк-лейн пропал голый джентльмен средних лет, а в Баттерси объявился голый джентльмен средних лет. Следовательно, это один и тот же джентльмен. Quod erat demonstrandum. Что и следовало доказать. Следовательно, виноват Фиппс.
– Ты слишком увлекаешься эллипсисами, дорогой, – мягко проговорила герцогиня. – Даже если это один и тот же джентльмен, почему арестовали мистера Фиппса?
– Должен же был Сагг кого-то арестовать, – заметил лорд Питер. – Однако есть одно несущественное обстоятельство, которое служит доказательством теории Сагга, хотя мне это не кажется доказательством. Вечером, примерно в четверть десятого, некая молодая женщина, скажем так, гуляла по Баттерси-Парк-роуд, когда увидела джентльмена в пальто и цилиндре, шагавшего с зонтиком под дождем и внимательно читавшего названия улиц. Он не был похож на жителя тех мест, но, будучи не робкого десятка, женщина подошла к нему и поздоровалась: "Добрый вечер". "Скажите, пожалуйста, эта улица ведет к Принс-оф-Уэльс-роуд?" Женщина сказала, что он идет правильно, а потом игриво заговорила с ним, спросила, не хочет ли он провести с ней вечер, и так далее, правда, насчет этой части своего разговора она не была столь откровенна с Саггом, ибо изливала ему свое сердце, а у него такие высокие, чистые идеалы, ну, ты понимаешь. Короче говоря, джентльмен отказался от ее приглашения, сославшись на другое приглашение. "Мне необходимо повидаться с одним знакомым, дорогая". Сказав так, он зашагал дальше к Принс-оф-Уэльс-роуд, а она довольно удивленно смотрела ему вслед, пока к ней не подошла подруга и не сказала: "Не теряй на него время. Это Леви. Я его помню с тех пор, как жила в Уэст-энд. Девочки называли его Зеленым Недотрогой". Не думаю, чтобы ему очень подходило это прозвище, но женщина клянется, что она так сказала. Потом она забыла о нем. А утром пришел молочник и рассказал о невероятном происшествии в Квин-Кэролайн-мэншнс. Знаешь, она отправилась в полицейский участок, хотя обычно избегает приближаться к нему, и спросила, есть ли у умершего борода и очки. Ей сказали, что очки есть, а бороды нет, и у нее вырвалось: "Значит, это не он!" "Что значит "не он"?" И женщину допросили. Сагг, конечно же, пришел в восторг и тотчас арестовал мистера Фиппса.
– О Боже, – вздохнула герцогиня, – будем надеяться, бедная девочка не попадет в беду.
– Не знаю. Фиппс предназначен Саггом для публичного осуждения. Кроме того, он сам сглупил. Это я тоже вытянул из Сагга, хотя он ни за что не хочет делиться информацией. Похоже, Фиппс что-то напутал с поездом, которым он вернулся из Манчестера. Сначала он сказал, что приехал в половине одиннадцатого. А когда допросили Глэдис Хоррокс, то выяснилось, что он приехал без четверти двенадцать. Когда Фиппса попросили объяснить это обстоятельство, он стал заикаться и запинаться, но потом сказал, будто опоздал на поезд. Сагг навел справки и выяснил, что он в десять часов оставил чемодан в камере хранения. Опять допросили Фиппса. Он, запинаясь, признался, что встретил друга и погулял пару часов, короче говоря, он не может объяснить, где был и что делал, почему не сразу отправился домой и откуда у него синяк на лбу. На самом деле не может объяснить. Опять допросили Глэдис Хоррокс. На этот раз она сказала, что Фиппс был дома в половине одиннадцатого. Будто бы она не слышала, как он вошел. А почему не слышала? Этого она не знает. И не знает, почему в первый раз сказала, будто слышала, как он вошел. Ну, девушка расплакалась. А противоречия в показаниях на лицо. Возникли подозрения. Вот их обоих и арестовали.
– Все очень неприятно, дорогой, и не совсем прилично, – заметила герцогиня. – А ведь бедняжка мистер Фиппс очень-очень дорожит приличиями.
– Хотелось бы знать, что с ним произошло, – задумчиво произнес лорд Питер. – Не думаю, чтобы он был причастен к преступлению. К тому же, тот человек умер гораздо раньше – за день-два, не меньше. Хотя никто особенно не полагается на мнение патологоанатома. Вот тебе и проблема.
– Ужасно интересно, дорогой. Мне очень жаль несчастного сэра Рувима. Надо написать леди Леви. Знаешь, дорогой, мы с ней познакомились в Гемпшире, когда она была совсем молоденькой. Тогда ее звали Кристиной Форд, и я помню какой был ужасный скандал, когда она вышла замуж за еврея. Тогда он еще не имел своих богатств и нефтяного бизнеса в Америке. Родители хотели, чтобы она стала женой Джулиана Фрика, который быстро шел в гору, да и приходился им дальним родственником. Но она влюбилась в мистера Леви и убежала с ним. Он был очень красивым тогда, знаешь, по-восточному красивым, но совсем нищим, и Форды не хотели смириться с его религией. Теперь мы все евреи, да и тогда они вряд ли стали бы особенно противиться дочери, если бы он прикинулся кем-нибудь еще, как мистер Симонс, с которым мы познакомились у миссис Порчестер и который всегда говорит, что нос ему достался от итальянцев эпохи Возрождения и сам он ведет свой род от La Bella Siтoпetta. Глупо, правда? Конечно же, ему никто не верит. Я знаю, многие евреи – хорошие люди, и лично мне нравится, что они люди верующие, хотя, им, наверное, не очень удобно тут со своими обычаями – с субботой, обрезанием, зависимостью от луны – и со своими мясными продуктами, которые так трудно называются, что я никак не могу запомнить. К тому же, им нельзя есть бекон на завтрак. И все же, коли так получилось, девочка правильно поступила, когда вышла за него замуж, ведь она любила его, хотя, наверно, юный Фрик был искренне предан ей. Они и теперь большие друзья. Собственно, никакой помолвки не было, но ее отец одобрительно относился к чувствам Фрика, который потом так и не женился. Тебе ведь известно, что он живет совсем один в большом доме рядом с больницей, хотя он очень богат и заслужил всякие почести. Многие хотели бы заполучить его, например, леди Мэйнверинг пыталась женить его на своей старшей дочери, хотя, помнится, я говорила ей, что хирурга вряд ли проведешь искусственными выпуклостями... Ему ничего не стоит выяснить правду.
– По-видимому, у леди Леви талант привораживать мужчин. Вот и Леви называли Зеленым Недотрогой.
– Ты прав, дорогой. Она была прелестной девочкой, и, говорят, дочь вся в нее. Я совсем потеряла ее из вида, когда она вышла замуж. Ты ведь знаешь, твой отец недолюбливал деловых людей, но все говорят, что они идеальная пара. Знаешь, даже сложили поговорку. Сэра Рувима так же крепко любят дома, как ненавидят за его пределами. Помнишь поговорку "о святом дома и дьяволе за его воротами"?
– Похоже, наш приятель нажил себе парочку-другую врагов.
– Парочку? Да их десятки. Сити – ужасное место, правда? Они там все измаэлиты, изгнанники, хотя не думаю, чтобы сэру Рувиму понравились мои слова. В этом есть что-то незаконное, будто он не совсем еврей, да? Мне всегда трудно разбираться во всех этих людях из Ветхого Завета.
Лорд Питер весело рассмеялся, потом зевнул.
– Пожалуй, мне надо поспать пару часов, – сказал он. – Я должен вернуться к восьми... Паркер придет к завтраку.
Герцогиня взглянула на часы, показывавшие без пяти три.
– Я пришлю тебе завтрак в половине седьмого. Надеюсь, в твоей комнате все, как всегда, дорогой. Я только попросила положить тебе в постель горячую бутылку.Льняные простыни такие холодные. Можешь ее убрать, если она тебе не нужна.
Глава 4
– Ну, вот, Паркер, – проговорил лорд Питер, отодвигая кофейную чашку и раскуривая трубку. – Может быть, вы что-нибудь надумаете, хотя я, честно говоря, не извлек для себя ничего полезного. А у вас что?
– Я лазал на крышу сегодня утром.
– Ну, конечно! У вас просто дьявольская энергия! Паркер, мне кажется наш договор весьма плодотворен. Гораздо легчеработать, когда за тебя кое-что делают, чем все делать самому. Очень приятно чувствовать себя боссом и знать, что за тебя проделают всю черную работу. Ладно, я работаю за вас, вы – за меня, и мы оба довольны. Что вы там нашли?
– Почти ничего. Искал я, конечно же, какие-нибудь следы, но ведь прошел дождь, так что... Сами понимаете. В детективном романе дождь наверняка закончился бы за час до совершения преступления, и между тремя и четырьмя часами, не раньше и не позже, появились легко узнаваемые следы. Однако в реальном Лондоне, да еще в ноябре, можно найти столько же следов, сколько на Ниагаре. Но я облазил там все крыши и теперь твердо уверен, что мы можем взять под подозрение любого обитателя тамошних квартир. Все лестницы выходят на крышу, и идти совсем нетрудно, почти как по Шэфтсбери-авеню. Тем не менее, я раздобыл доказательство, что труп пришел по крыше.
– Да?
Паркер вынул записную книжку, а из нее кусочки материи, которые он положил перед своим другом.
– Некто зацепился за трубу прямо над окном, что в ванной комнате Фиппсов. Другой кусочек я нашел в щели парапета, а остальные – из дымохода за ним. Что вы думаете по этому поводу?
Лорд Питер внимательно осмотрел их с помощью лупы.
– Интересно, – прошептал он, – очень интересно. Бантер, вы разобрались со своим приобретением? – спросил он своего незаменимого слугу, явившегося с почтой.
– Да, милорд.
– Что-нибудь узнали?
– Возможно, милорд. Сейчас принесу отпечатки.
– Давайте. – И он вновь повернулся к Паркеру. – Наше объявление уже вышло в "Таймс". Выглядит великолепно. "Пишите, звоните, приходите на Пиккадилли". Наверно, надо было дать номер почтового ящика, однако мне кажется, честнее смотреть человеку в глаза, особенно если его обманываешь. Современный мир отвык от честного рукопожатия и невинной души. Что?
– Вы ведь не думаете, что человек, оставивший цепь на шее убитого, сам придет к вам, чтобы вы вернули ее ему?
– Увы, нет, – с привычной учтивостью, которая отличает истинного аристократа, ответил лорд Питер. – Поэтому-то я постарался разузнать о продавшем ее ювелире. Видите? – Он указал на соответствующий параграф. – Цепь не старая... Почти не ношеная. О, благодарю вас, Бантер. Вот, посмотрите, Паркер, какие отпечатки пальцев вы обнаружили вчера на подоконнике и на ванне. Я их просмотрел. Вы сделали это открытие, и я преклоняюсь перед вами, как Ватсон перед Шерлоком Холмсом. Нет, нет, не надо ничего говорить. Я и так знаю, что вы скажете. И полностью с вами согласен. Ну, начинаем... Раз, два, три...
Трое мужчин уставились на фотографии.
– Преступник, – с горечью заметил лорд Питер, – лазал по крышам в дождь и потому совершенно естественно измазал руки в саже. Уложив труп в ванну, он стер все отпечатки, кроме двух, которые он предупредительно оставил нам, чтобы показать, как надо работать. Из следов на полу мы знаем, что на нем были калоши, а из отпечатков пальцев на ванне – что у него нормальное количество пальцев и он был в резиновых перчатках. Вот так, джентльмены. Мы имеем дело не с дураком.
Он отложил фотографии и вернулся к изучению кусочков материи. Несколько минут прошли в полной тишине. Неожиданно лорд Питер довольно громко свистнул.
– Паркер, вы ничего не хотите сказать?
– Похоже, их вырвало из простыни. Может быть, некто скрутил из простыней веревку.
– Может быть, – подтвердил лорд Питер. – Может быть. Наверно, мы ошибались... да-да, мы ошибались. Интересно. Как вы думаете, на таких нитках крупный мужчина может висеть?
Он прищурился и так задымил трубкой, что его лицо почти совсем исчезло из поля зрения.
– Что вы собираетесь делать сегодня утром? – спросил его Паркер.
– Пожалуй, пора чем-нибудь заняться. Поедем в особняк на Парк-лейн и посмотрим, чем позабавит нас сэр Рувим.
Кухарка сэра Рувима Леви, не сводя глаз с мистера Бантера, который своим аристократическим видом не мог не поразить ее воображение, торопливо подавала ему все, что он требовал. Мистер Бантер поставил на стол корзинку с бутылкой, в которой была вода, с серебряной щеткой для волос, с парой туфель, кусочком линолеума и "Письмами разбогатевшего коммерсанта, адресованными его сыну" в блестящем переплете. Сняв с руки зонтик, он поместил его рядом со всем остальным.
Потом занялся приготовлениями к фотографированию. Когда аппарат был готов к работе, мистер Бантер вытер стол, засучил рукава и натянул резиновые перчатки. Камердинер сэра Рувима Леви, войдя в этот момент в кухню и заметив манипуляции мистера Бантера, прошел мимо помощницы кухарки, таращившей глаза на незнакомца, и критически осмотрел фотоаппарат. Мистер Бантер приветливо кивнул ему и откупорил небольшую бутылочку с серым порошком.
– Странный у вас хозяин, – заявил он, не зная, с чего начать разговор.
– И, правда, другого такого нет, – откликнулся мистер Бантер. – А теперь, моя дорогая, обратился он к помощнице кухарки, – я хотел бы посмотреть, как у вас получится высыпать немножко порошка на бутылочку, пока я ее держу в руках, а потом на туфли, так, правильно, сверху... Спасибо. Мисс... Как вас зовут? Прайс? А... Но у вас, наверное, есть имя, правда? Мэйбл? Это имя мне особенно нравится. У вас хорошо получается, видно, руки у вас сильные. Мисс Мэйбл, видите вот это? Это отпечатки пальцев. Здесь их три, а здесь – два. Пожалуйста, дорогая, не касайтесь их, или вы их сотрете. Мы их запечатлеем на пленке, а потом на бумаге. Теперь возьмите щетку для волос. Может быть, миссис Пемминг, вы будете так добры и подержите ее за щетину?
– За щетину, мистер Бантер?
– Будьте так любезны, миссис Пемминг... Теперь положите ее. Ну, мисс Мэйбл, еще раз подвергнем испытанию ваши таланты. Не возражаете? Нет? Тогда возьмите фонарик. Прекрасно! Великолепно! Я бы и то не справился лучше. Ах, какие отпечатки. Совсем четкие. Они наверняка заинтересуют его светлость. Теперь вот эта книжечка... Нет, нет, я сам... Ее надо брать за краешек, к тому же, я в перчатках... Знаете, миссис Пемминг, я аккуратный преступник и не хочу оставлять следы. Обмахните пыль,мисс Мэйбл. Теперь с этой стороны... Вот так. Сколько тут отпечатков, и все четкие. Прекрасно. О, пожалуйста, мистер Грейвс, не трогайте тут ничего... Тут ничего нельзя трогать.
– И вы собираетесь что-то узнать из этого? – свысока спросил мистер Грейвс.
– Не что-то, а очень много, – ответил мистер Бантер со стоном, рассчитанным на то, чтобы воззвать к лучшим чувствам мистера Грейвса и, если удастся, разговорить его. – Если бы вы, миссис Пемминг были столь любезны и подержали этот кусочек линолеума, я бы подержал его за другой конец, а мисс Мэйбл стряхнула бы с него пыль. Да, мистер Грейвс, у меня тяжелая жизнь. Камердинер – это не шутки. С утра до вечера, да еще подавать чай по сто раз с половины седьмого утра до одиннадцати вечера, да еще эта криминология в любое время суток. Удивительно, какие только мысли не посещают богачей, которым нечем заняться.
– Как же вы выдерживаете! – отозвался мистер Грейвс. – У нас тут ничего подобного не бывает. Мы ведем самый обычный образ жизни, мистер Бантер, даже и рассказать-то нечего. Завтрак, обед – в определенные часы, гости все почтенные, никаких размалеванных девиц... и никаких вызовов по ночам. Все тихо, спокойно. Обычно я не работал у евреев, мистер Бантер, и я так думаю, что вы считаете себя в выигрыше, что служите у аристократа, однако кому нужны аристократы в наши дни, если они загружают тебя работой. Должен вам сказать, что, хоть сэр Рувим и из бедняков, но уж никто не назовет его вульгарным, а леди Леви у нас дворянка... мисс Форд в девичестве. Она из гемпширских Фордов, и оба они очень деликатные.
– Я с вами согласен, мистер Грейвс... Его светлость и я никогда не чванились своим положением... Ну вот, конечно же, след ноги... Такому линолеуму цены нет. Я всегда говорю, почему бы доброму иудею не быть добрым человеком? Размеренная жизнь и деликатность, что может быть лучше? А у вашего сэра Рувима еще и вкусы на редкость простые, словно он не богач вовсе.
– Очень простые, – подтвердила кухарка, – по крайней мере, когда они едят втроем с мисс Рашель... Когда нет гостей. Если бы не гости, я бы совсем разучилась готовить, правда, правда, мистер Бантер.
Тем временем мистер Бантер добавил к своей коллекции ручку зонтика и принялся с помощью горничной завешивать окно.
– Великолепно, – похвалил он ее. – Если бы я еще мог разложить на столе одно одеяло, а другое повесить на вешалку для полотенец, например... О, вы очень добры, миссис Пемминг... Ах, если бы его светлость не требовал от меня работы по ночам. Иногда приходится ложиться в три-четыре, а утром опять вставай и буди его, чтобы он шерлокхолмствовал где-нибудь на другом конце страны. А сколько грязи он приносит на одежде и ботинках!
– Стыдно слушать, мистер Бантер, – сочувственно произнесла миссис Пемминг, – приличные люди так себя не ведут. Хотите знать мое мнение, так джентльмен, а уж его светлость и подавно, должен держаться подальше от полиции.
– Все очень сложно, – признался мистер Бантер, благородно принося в жертву характер своего хозяина и собственные чувства. – Ботинки летят в угол, одежда на полу, как говорится...
– Такое часто случается, если человек родился в рубашке, – поддакнул мистер Грейвс. – А вот сэр Рувим никогда не забывает о приличиях. Рубашка всегда аккуратно повешена на стул, ботинки на месте, чтобы их легко можно было отыскать утром. Короче говоря, он нас не затрудняет понапрасну.
– А вчера?
– Туфли были на месте. Вот одежда – это да. Но обычно нет. Сэр Рувим всегда о нас заботится. Хорошо бы с ним ничего не случилось!
– Да уж, бедняжка, – всхлипнула кухарка. – Говорят, он ушел из дома в чем мать родила, но мне что-то не верится, мистер Бантер, не мог он это сделать, клянусь вам чем угодно.
– Ах! – воскликнул мистер Бантер, включая освещение. – Немногие могут сказать лучше о людях, которые им платят.
Он задумчиво посмотрел на костюм и промерил его еще раз. Паркер аккуратно занес данные в записную книжку.
– Полагаю, – отозвался он, – что, только сложившись пополам, мужчина, в котором шесть футов и два дюйма, может влезть в этот костюм.
– Паркер, вы, случайно, не шотландец? – с горькой иронией поинтересовался лорд Питер.
– Нет, насколько мне известно. А что?
– А то, что из всех осмотрительных, скупых, хладнокровных дьяволов, каких я только знаю, – проговорил лорд Питер, – вы – самый осмотрительный, скупой и хладнокровный. Я тут изо всех сил напрягаю мозги, чтобы внести сенсацию в ваше скучное полицейское расследование, а вам хоть бы что!
– Какой смысл в поспешных выводах?
– Проклятье! – Лорд Питер вставил в глаз монокль и, словно принюхиваясь, наклонился над подушкой. – Подайте-ка мне пинцет, – попросил он. – Ради бога, дышите потише, вы же не кит.
И он ухватил пинцетом нечто совершенно невидимое.
– Что это? – спросил Паркер.
– Волос, – мрачно ответил лорд Питер, и его твердый взгляд стал еще тверже. – Пора нам взглянуть на шляпы Леви. Позвоните, пожалуйста, камердинеру.
– Я лазал на крышу сегодня утром.
– Ну, конечно! У вас просто дьявольская энергия! Паркер, мне кажется наш договор весьма плодотворен. Гораздо легчеработать, когда за тебя кое-что делают, чем все делать самому. Очень приятно чувствовать себя боссом и знать, что за тебя проделают всю черную работу. Ладно, я работаю за вас, вы – за меня, и мы оба довольны. Что вы там нашли?
– Почти ничего. Искал я, конечно же, какие-нибудь следы, но ведь прошел дождь, так что... Сами понимаете. В детективном романе дождь наверняка закончился бы за час до совершения преступления, и между тремя и четырьмя часами, не раньше и не позже, появились легко узнаваемые следы. Однако в реальном Лондоне, да еще в ноябре, можно найти столько же следов, сколько на Ниагаре. Но я облазил там все крыши и теперь твердо уверен, что мы можем взять под подозрение любого обитателя тамошних квартир. Все лестницы выходят на крышу, и идти совсем нетрудно, почти как по Шэфтсбери-авеню. Тем не менее, я раздобыл доказательство, что труп пришел по крыше.
– Да?
Паркер вынул записную книжку, а из нее кусочки материи, которые он положил перед своим другом.
– Некто зацепился за трубу прямо над окном, что в ванной комнате Фиппсов. Другой кусочек я нашел в щели парапета, а остальные – из дымохода за ним. Что вы думаете по этому поводу?
Лорд Питер внимательно осмотрел их с помощью лупы.
– Интересно, – прошептал он, – очень интересно. Бантер, вы разобрались со своим приобретением? – спросил он своего незаменимого слугу, явившегося с почтой.
– Да, милорд.
– Что-нибудь узнали?
– Возможно, милорд. Сейчас принесу отпечатки.
– Давайте. – И он вновь повернулся к Паркеру. – Наше объявление уже вышло в "Таймс". Выглядит великолепно. "Пишите, звоните, приходите на Пиккадилли". Наверно, надо было дать номер почтового ящика, однако мне кажется, честнее смотреть человеку в глаза, особенно если его обманываешь. Современный мир отвык от честного рукопожатия и невинной души. Что?
– Вы ведь не думаете, что человек, оставивший цепь на шее убитого, сам придет к вам, чтобы вы вернули ее ему?
– Увы, нет, – с привычной учтивостью, которая отличает истинного аристократа, ответил лорд Питер. – Поэтому-то я постарался разузнать о продавшем ее ювелире. Видите? – Он указал на соответствующий параграф. – Цепь не старая... Почти не ношеная. О, благодарю вас, Бантер. Вот, посмотрите, Паркер, какие отпечатки пальцев вы обнаружили вчера на подоконнике и на ванне. Я их просмотрел. Вы сделали это открытие, и я преклоняюсь перед вами, как Ватсон перед Шерлоком Холмсом. Нет, нет, не надо ничего говорить. Я и так знаю, что вы скажете. И полностью с вами согласен. Ну, начинаем... Раз, два, три...
Трое мужчин уставились на фотографии.
– Преступник, – с горечью заметил лорд Питер, – лазал по крышам в дождь и потому совершенно естественно измазал руки в саже. Уложив труп в ванну, он стер все отпечатки, кроме двух, которые он предупредительно оставил нам, чтобы показать, как надо работать. Из следов на полу мы знаем, что на нем были калоши, а из отпечатков пальцев на ванне – что у него нормальное количество пальцев и он был в резиновых перчатках. Вот так, джентльмены. Мы имеем дело не с дураком.
Он отложил фотографии и вернулся к изучению кусочков материи. Несколько минут прошли в полной тишине. Неожиданно лорд Питер довольно громко свистнул.
– Паркер, вы ничего не хотите сказать?
– Похоже, их вырвало из простыни. Может быть, некто скрутил из простыней веревку.
– Может быть, – подтвердил лорд Питер. – Может быть. Наверно, мы ошибались... да-да, мы ошибались. Интересно. Как вы думаете, на таких нитках крупный мужчина может висеть?
Он прищурился и так задымил трубкой, что его лицо почти совсем исчезло из поля зрения.
– Что вы собираетесь делать сегодня утром? – спросил его Паркер.
– Пожалуй, пора чем-нибудь заняться. Поедем в особняк на Парк-лейн и посмотрим, чем позабавит нас сэр Рувим.
* * *
– А теперь, миссис Пемминг, будьте так любезны и принесите мне одеяло, – попросил мистер Бантер, входя в кухню. – Еще я попрошу вашего разрешения занавесить окно простыней, а здесь поставьте, пожалуйста, экран, чтобы не было бликов, если вы понимаете, о чем идет речь.Кухарка сэра Рувима Леви, не сводя глаз с мистера Бантера, который своим аристократическим видом не мог не поразить ее воображение, торопливо подавала ему все, что он требовал. Мистер Бантер поставил на стол корзинку с бутылкой, в которой была вода, с серебряной щеткой для волос, с парой туфель, кусочком линолеума и "Письмами разбогатевшего коммерсанта, адресованными его сыну" в блестящем переплете. Сняв с руки зонтик, он поместил его рядом со всем остальным.
Потом занялся приготовлениями к фотографированию. Когда аппарат был готов к работе, мистер Бантер вытер стол, засучил рукава и натянул резиновые перчатки. Камердинер сэра Рувима Леви, войдя в этот момент в кухню и заметив манипуляции мистера Бантера, прошел мимо помощницы кухарки, таращившей глаза на незнакомца, и критически осмотрел фотоаппарат. Мистер Бантер приветливо кивнул ему и откупорил небольшую бутылочку с серым порошком.
– Странный у вас хозяин, – заявил он, не зная, с чего начать разговор.
– И, правда, другого такого нет, – откликнулся мистер Бантер. – А теперь, моя дорогая, обратился он к помощнице кухарки, – я хотел бы посмотреть, как у вас получится высыпать немножко порошка на бутылочку, пока я ее держу в руках, а потом на туфли, так, правильно, сверху... Спасибо. Мисс... Как вас зовут? Прайс? А... Но у вас, наверное, есть имя, правда? Мэйбл? Это имя мне особенно нравится. У вас хорошо получается, видно, руки у вас сильные. Мисс Мэйбл, видите вот это? Это отпечатки пальцев. Здесь их три, а здесь – два. Пожалуйста, дорогая, не касайтесь их, или вы их сотрете. Мы их запечатлеем на пленке, а потом на бумаге. Теперь возьмите щетку для волос. Может быть, миссис Пемминг, вы будете так добры и подержите ее за щетину?
– За щетину, мистер Бантер?
– Будьте так любезны, миссис Пемминг... Теперь положите ее. Ну, мисс Мэйбл, еще раз подвергнем испытанию ваши таланты. Не возражаете? Нет? Тогда возьмите фонарик. Прекрасно! Великолепно! Я бы и то не справился лучше. Ах, какие отпечатки. Совсем четкие. Они наверняка заинтересуют его светлость. Теперь вот эта книжечка... Нет, нет, я сам... Ее надо брать за краешек, к тому же, я в перчатках... Знаете, миссис Пемминг, я аккуратный преступник и не хочу оставлять следы. Обмахните пыль,мисс Мэйбл. Теперь с этой стороны... Вот так. Сколько тут отпечатков, и все четкие. Прекрасно. О, пожалуйста, мистер Грейвс, не трогайте тут ничего... Тут ничего нельзя трогать.
– И вы собираетесь что-то узнать из этого? – свысока спросил мистер Грейвс.
– Не что-то, а очень много, – ответил мистер Бантер со стоном, рассчитанным на то, чтобы воззвать к лучшим чувствам мистера Грейвса и, если удастся, разговорить его. – Если бы вы, миссис Пемминг были столь любезны и подержали этот кусочек линолеума, я бы подержал его за другой конец, а мисс Мэйбл стряхнула бы с него пыль. Да, мистер Грейвс, у меня тяжелая жизнь. Камердинер – это не шутки. С утра до вечера, да еще подавать чай по сто раз с половины седьмого утра до одиннадцати вечера, да еще эта криминология в любое время суток. Удивительно, какие только мысли не посещают богачей, которым нечем заняться.
– Как же вы выдерживаете! – отозвался мистер Грейвс. – У нас тут ничего подобного не бывает. Мы ведем самый обычный образ жизни, мистер Бантер, даже и рассказать-то нечего. Завтрак, обед – в определенные часы, гости все почтенные, никаких размалеванных девиц... и никаких вызовов по ночам. Все тихо, спокойно. Обычно я не работал у евреев, мистер Бантер, и я так думаю, что вы считаете себя в выигрыше, что служите у аристократа, однако кому нужны аристократы в наши дни, если они загружают тебя работой. Должен вам сказать, что, хоть сэр Рувим и из бедняков, но уж никто не назовет его вульгарным, а леди Леви у нас дворянка... мисс Форд в девичестве. Она из гемпширских Фордов, и оба они очень деликатные.
– Я с вами согласен, мистер Грейвс... Его светлость и я никогда не чванились своим положением... Ну вот, конечно же, след ноги... Такому линолеуму цены нет. Я всегда говорю, почему бы доброму иудею не быть добрым человеком? Размеренная жизнь и деликатность, что может быть лучше? А у вашего сэра Рувима еще и вкусы на редкость простые, словно он не богач вовсе.
– Очень простые, – подтвердила кухарка, – по крайней мере, когда они едят втроем с мисс Рашель... Когда нет гостей. Если бы не гости, я бы совсем разучилась готовить, правда, правда, мистер Бантер.
Тем временем мистер Бантер добавил к своей коллекции ручку зонтика и принялся с помощью горничной завешивать окно.
– Великолепно, – похвалил он ее. – Если бы я еще мог разложить на столе одно одеяло, а другое повесить на вешалку для полотенец, например... О, вы очень добры, миссис Пемминг... Ах, если бы его светлость не требовал от меня работы по ночам. Иногда приходится ложиться в три-четыре, а утром опять вставай и буди его, чтобы он шерлокхолмствовал где-нибудь на другом конце страны. А сколько грязи он приносит на одежде и ботинках!
– Стыдно слушать, мистер Бантер, – сочувственно произнесла миссис Пемминг, – приличные люди так себя не ведут. Хотите знать мое мнение, так джентльмен, а уж его светлость и подавно, должен держаться подальше от полиции.
– Все очень сложно, – признался мистер Бантер, благородно принося в жертву характер своего хозяина и собственные чувства. – Ботинки летят в угол, одежда на полу, как говорится...
– Такое часто случается, если человек родился в рубашке, – поддакнул мистер Грейвс. – А вот сэр Рувим никогда не забывает о приличиях. Рубашка всегда аккуратно повешена на стул, ботинки на месте, чтобы их легко можно было отыскать утром. Короче говоря, он нас не затрудняет понапрасну.
– А вчера?
– Туфли были на месте. Вот одежда – это да. Но обычно нет. Сэр Рувим всегда о нас заботится. Хорошо бы с ним ничего не случилось!
– Да уж, бедняжка, – всхлипнула кухарка. – Говорят, он ушел из дома в чем мать родила, но мне что-то не верится, мистер Бантер, не мог он это сделать, клянусь вам чем угодно.
– Ах! – воскликнул мистер Бантер, включая освещение. – Немногие могут сказать лучше о людях, которые им платят.
* * *
– Пять футов десять дюймов, – сказал лорд Питер, – и ни дюймом больше.Он задумчиво посмотрел на костюм и промерил его еще раз. Паркер аккуратно занес данные в записную книжку.
– Полагаю, – отозвался он, – что, только сложившись пополам, мужчина, в котором шесть футов и два дюйма, может влезть в этот костюм.
– Паркер, вы, случайно, не шотландец? – с горькой иронией поинтересовался лорд Питер.
– Нет, насколько мне известно. А что?
– А то, что из всех осмотрительных, скупых, хладнокровных дьяволов, каких я только знаю, – проговорил лорд Питер, – вы – самый осмотрительный, скупой и хладнокровный. Я тут изо всех сил напрягаю мозги, чтобы внести сенсацию в ваше скучное полицейское расследование, а вам хоть бы что!
– Какой смысл в поспешных выводах?
– Проклятье! – Лорд Питер вставил в глаз монокль и, словно принюхиваясь, наклонился над подушкой. – Подайте-ка мне пинцет, – попросил он. – Ради бога, дышите потише, вы же не кит.
И он ухватил пинцетом нечто совершенно невидимое.
– Что это? – спросил Паркер.
– Волос, – мрачно ответил лорд Питер, и его твердый взгляд стал еще тверже. – Пора нам взглянуть на шляпы Леви. Позвоните, пожалуйста, камердинеру.