Страница:
Заметим попутно, что германское вторжение в Норвегию началось 9 апреля, и оно ненамного опередило британское.
Но вернемся к зловредному диктатору, который не хотел усвоить аксиому: что можно Англии, не положено России.
В 1939 г. в связи с начавшейся в Европе войной Сталин ужесточил позицию СССР по отношению к правительству Финляндии, хотя все равно речь шла о компромиссе. Из Москвы поступило предложение решить вопрос кардинально – отодвинуть границу от Ленинграда с 32 до 70–80 км в обмен на многократно большую территорию в Карелии. Немыслимо было терпеть состояние приставленного дула пистолета к виску второго по величине промышленного, научного и культурного города страны. Однако предложение было отвергнуто, война стала неизбежной. Критики «зимней войны» в качестве примера особой агрессивности Кремля указывают на создание правительства Куусинена в Териоках, призванное заместить законное руководство Финляндии. Но опять же, Сталин не вышел за рамки исторических прецедентов. Так, война с США с Мексикой в 1846–1848 гг. по характеру была, в сущности, такой же. Напомним события. В 1846 г. янки (пришельцы-колонисты с востока) сформировали самозваное правительство и объявили Техас независимым от Мексики, после чего попросили принять их государство в Соединенные Штаты Америки. Ну а когда Мексика отказалась признать сей акт, началась война, в ходе которой США отторгли не только Техас, но и другие обширные земли (Калифорнию и т. д.).
Марионеточные правительства появлялись в нужный момент и в других местах: в колумбийской провинции Панама, на Гавайских островах, позже «добровольно» включенных в Соединенные Штаты, на Филиппинах и т. д. Что ж, оно и понятно – полный сил экспансионист жаждал расширения, используя все доступные ему способы. Так что метод объединения «республик свободных» был апробирован задолго до ленинско-сталинской национальной политики.
Советский Союз в лице его руководства следовал тем же закономерностям, через которые прошли все прочие пассионарии – тоталитарные или демократические. И эти закономерности будут работать, пока существует человеческое общество. Ныне ни Англия, ни Франция, ни США уже не совершают территориальных захватов по одной простой причине – молодость прошла. Ныне стоит задача не захватить, а сохранить наследие от молодых хищников. Так что современная Россия с остывшей пассионарностью сама может стать «Мексикой» или «Финляндией», только не надо затем удивляться: «Как они смеют?!» Смеют, ибо могут. У сильных своя логика поведения. Если она не нравится, тогда не будьте слабыми. Когда та же Финляндия продемонстрировала свою силу духа, Сталин уважительно смирился с этим фактом и никаких «правительств в изгнании» в 1944 г. уже не создавал, а установил с финским правительством нормальные отношения.
Продолжим обзор предвоенной ситуации с позиций глобальной политики.
В 1930-е гг. для Кремля настал благоприятнейший момент: одни великие державы ослабли (Англия, Франция, США), другие же (Германия, Италия, Япония) встали на путь активной военной экспансии, что рушило общемировой баланс сил и открывало путь к самым невероятным политическим комбинациям. Одной из них стал пресловутый пакт Молотова – Риббентропа.
Советская историография преподносила советско-германский договор как исключительно миролюбивый шаг, призванный отсрочить войну с Германией, чтобы лучше подготовиться к отражению возможной агрессии с ее стороны. Искусственность такой трактовки договора в общем-то всегда была очевидной. И не потому, что в августе 1939 г. у Германии не было общей границы с Советским Союзом. Вероятный захват Польши и Прибалтики выводил ее к рубежам СССР по широкой дуге. Главным было то, что Красная Армия в 1939 г. значительно превосходила вермахт по всем видам вооружений, особенно в танках и артиллерии. Германия располагала скудными запасами сырья и военных материалов. Лишь скоротечность военных кампаний 1939–1940 гг. не поставила вермахт под угрозу снарядного голода. Германия могла планировать войну с Россией, только усилившись за счет разбитых противников. Для чего же Сталину в таком случае был нужен договор с Германией?
На поверхности лежит следующее умозаключение: в результате договора Гитлер выиграл ближнюю перспективу, а Сталин – дальнюю. Гитлер мог теперь воевать в Европе, не боясь за восточный тыл, а Сталин – не опасаться совместного удара Японии и Германии. Кроме того, расстояние от западной границы до Москвы выросло с 600 до 1 тыс. км, а до Берлина сократилось до 750 км. В будущем это преимущество должно было сказаться. Но за все хорошее надо платить. Чем же заплатил Кремль?
Любимый тезис критиков Сталина: Красная Армия нанесла удар в спину Польского государства и «героически сражающейся польской армии». Но, во-первых, организованная борьба польской армии закончилась к 17 сентября. 14 сентября немцы заняли Брест, 15 сентября – Белосток, 16 сентября – Новоград-Волынский (это уже недалеко от советско-польской границы). Во-вторых, 16 сентября польское правительство находилось в бегах и вело переговоры с Румынией об убежище. 17 сентября оно, наконец, смогло пересечь желанную границу. Государством больше никто не руководил. Западные районы Белоруссии и Украины оказались «бесхозными». Вот если бы польское правительство осталось на территории Польского государства, а польская армия отходила на восток с намерением продолжать борьбу, пока французская армия не начнет активные действия и не оттянет германские дивизии, и в это время Красная Армия ударила бы с тыла, тогда да, можно было бы корить вероломного Сталина. Но в той ситуации при желании «вероломствовать» не было нужды. Польское государство развалилось, а ее правители и верховное командование сбежали с тонущего корабля. Вопрос же: «Надо ли было отдавать западную часть Украины и Белоруссии Германии или взять себе?» – вопрос политического вкуса. Ныне сбылась мечта критиков Сталина, и современная граница России проходит недалеко от Смоленска и Ростова. «Правда восторжествовала! – могут восклицать они. – Зря Сталин старался». Но это лишь одно представление о голубом счастье, которое может не совпадать с другими. Любопытна оценка сталинского шага У. Черчиллем. В своих мемуарах, изданных, кстати, в годы «холодной войны», он писал: «В пользу Советов нужно сказать, что Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на запад исходные позиции германских армий, с тем чтобы русские получили время и могли собрать силы со всех концов своей колоссальной империи… Если их политика и была холодно расчетливой, то она была также в тот момент в высокой степени реалистичной» (2, кн. 1, с. 180). То есть, судя по последним словам, сам Черчилль, как глава другой империи, поступил бы точно также. Это и есть реальная политика.
Именно в соответствии с ней Сталин вопреки утверждениям советской и нынешней «официальной» историографии был заинтересован в возникновении войны в Европе. И не только потому, что в этом случае получал свободу действий в отношении Финляндии, Прибалтики и т. д., но и по более веской, глобальной, причине. Он предпочел, чтобы не СССР, а другие военные державы истощили себя во взаимной борьбе. Естественно, не вина Сталина, что надежды оказаться в выигрыше от перспективы длительной войны на Западе не оправдались. Новая германская военная машина в отличие от 1914 г. сумела реализовать концепцию блицкрига. И то, что за это его критикуют и понятно («как он смел строить такие расчеты без согласования с Западом!»), и непонятно, ибо неужели правитель государства должен обрекать свою страну на истощение, если есть иная перспектива в неизбежно надвигающейся войне? И неужели западные политики не хотели бы вместо войны у себя дома, войны СССР и Германии? Хотели, и очень… Но не получилось.
На этом суждении можно было бы поставить точку, ибо в планах Сталина не было ничего такого, чего не было бы в истории мировой политики и дипломатии. Но пакт Молотова – Риббентропа стал одним из источников нового раунда холодной войны в сфере истории. Ныне спор вокруг договора в основном ведется между теми, кто требует осуждения его без всяких оговорок, и теми, кто защищает целесообразность такого соглашения. Та сторона, что требует осудить Сталина за его политику, приводит такой довод: мол, это аморальный поступок, так как был заключен договор с агрессором и фашистским режимом. Однако такой аргумент несостоятелен. Во-первых, первыми с фашистами заключили соглашение о разделе сфер влияния в Европе правительства Франции и Великобритании в Мюнхене. Собственно, именно мюнхенский сговор о разделе Чехословакии и согласие признать аннексию Австрии сломали возможную систему коллективной безопасности в Европе (ведь представителей СССР в Мюнхен не позвали, и договор был заключен сепаратно). Путь к войне был открыт не в августе 1939 г., как это пытаются представить желающие сделать козлом отпущения СССР, а в сентябре 1938 г. Сталин лишь использовал «матрицу», логику соглашения, ничего принципиального не изобретая. Как надо было вести политику «здорового эгоизма», ему наглядно продемонстрировал Запад: чтобы оградить себя от войны, Франция и Англия готовы были отдать на растерзание свою союзницу. Возникал естественный вопрос: что же в таком случае ждать от них Советскому Союзу?
На переговорах с военными делегациями Франции и Великобритании в Москве в августе 1939 г. советская сторона четко заявила о своих возможностях и обязательствах, чего англо-французская делегация не сделала. Да и вели переговоры в Москве отставные военные. Все это напоминало способ давления на Берлин, а не серьезные намерения договориться о совместных действиях против Германии. А ведь делегации Франции и Великобритании могли привезти простое предложение: в случае нападения Германии на Польшу мы совместно объявляем ей войну и вводим в бой все силы, которыми располагаем. Казалось бы, чего проще? Так почему такого предложения не последовало и на сообщение Ворошилова, что Советский Союз готов выставить 130 дивизий и 9 тыс. танков, предпочли промычать нечто неопределенное? Потому что следующим пунктом обсуждения встал бы вопрос о послевоенном устройстве, о компенсации СССР за его участие в войне. Вот к этому разговору правительства Франции и Англии были не готовы. Это Горбачев и Ельцин подписывали договора в ответ на туманные посулы. Причем Горбачев потом признавался, что его обманули, в частности в вопросе расширения НАТО на восток. Сталин был из другого теста и предпочитал иметь синицу в руках.
Кстати, о потенциальных союзниках образца 1939 г. Показательно поведение России в августе 1914 г. Не закончив мобилизацию, русские войска вторглись в Восточную Пруссию, чтобы помочь Франции. Ценой больших потерь им удалось оттянуть на себя два корпуса, что помогло спасти Париж. А Франция и Англия пальцем не шевельнули, чтобы помочь польской армии, фактически вслед за Чехословакией предав и Польшу. Получается, Сталин был прав, отказавшись иметь таких «хитрых» союзников.
Тем более непонятно, почему Сталин должен был в 1939 г. биться за интересы недружественной Польши, а не решать собственные проблемы? С какой стати Советский Союз должен был воевать с Германией ради сохранения целостности Польского государства в границах 1939 г.? Так уже было неоднократно в истории России. При Павле I русские войска спасали чужие владения в Италии, при Александре I – на аустерлицком поле – Англию от вторжения Наполеона, при Николае I – Австрийскую империю от распада. И каждый раз это заканчивалось крупным разочарованием. Павел был возмущен поведением союзников и порвал с ними. Николай с началом Крымской войны и после ультиматума Австрии с требованием очистить Дунайские княжества назвал себя дураком… Сталин, обслуживая чужие интересы, дураком быть не захотел и закончить войну, как это сделал Петр III, безвозмездно отказавшийся от завоеваний в Семилетней войне, не собирался.
Критики Сталина стараются не акцентировать внимание на том, что правительство Польши не считало предосудительным поучаствовать вместе с Гитлером в разделе Чехословакии. И сегодня никто в Польше не кручинится по поводу того, что Польское государство стало соучастницей сталинского раздела Германии, в результате которого были получены германские земли с тысячелетней историей – Силезия и Померания, на которых никогда, даже в древности, не жили поляки. Причем в ходе раздела была проведена этническая чистка: местное население было изгнано, их недвижимое имущество присвоено без всякой компенсации. То есть, по существу, тамошнее население было ограблено. Получается нехитрая логика: когда Сталин делил «Польшу» – это плохо. Когда Сталин поделил с Польшей Германию – это хорошо! И грабеж – тоже хорошо, если идет в свой карман. С такой удобной логикой не только в политике, но в любом туристическом походе не пропадешь. Получается, как в одесском анекдоте: «Сева, а давай вон тому в шляпе морду набьем. – А если он нам? – А нам-то за что?»
И разумеется, в Варшаве вряд ли отказались бы вновь поучаствовать в разделе России, если бы такая возможность представилась. Это доказывает захватническая политика Польши на востоке в 1919–1920 гг. Кстати, любители стонать по поводу того, что 17 сентября 1939 г. СССР «нанес удар в спину героически сражающейся польской армии», забывают, что первой удар в спину не менее героически сражающейся Красной Армии нанесла польская армия в 1920 г. Тогда пришлось, оставив в покое Врангеля, срочно поворачивать войска на Киев, что обернулось дополнительными потерями.
Также не по делу вопль критиков по поводу похода Красной Армии на Варшаву. Разве польская армия в своем наступлении 1919–1920 гг. ограничивалась приграничными районами? Последовательно были захвачены Вильнюс, Минск, Киев. Не останови ее, дошла бы до Смоленска. Польская сторона играла по-крупному, метя восстановить великую державу в границах XVII в., так почему другие в ответ должны были стесняться?
Так что Сталин во внешней политике опять же не делал ничего того, что бы не делали другие европейские государства, включая Польское. Это фактически и было признано затем Лондоном и Вашингтоном. Ни Рузвельт, ни Черчилль Сталину за соглашение с Гитлером и «раздел Польши» серьезных претензий не предъявляли, а быстро, без проволочек заключили союзные договора в 1941 г., когда пакт Молотова – Риббентропа потерял силу. А в 1944–1945 гг. занялись со Сталиным не чем иным, как… разделом Европы! Кстати, по Потсдамскому договору «польские» территории, полученные в 1939 г., были оставлены за СССР. Только свои подписи под «разделом» поставили главы правительств США, Франции и Великобритании. Но в любом случае нынешние независимые Польша, Украина и Литва, критикуя политику Сталина, с удовольствием пользуются ее плодами – территориальными приобретениями, сделанными с помощью его силы. Непорядочно как-то получается. Или уж помалкивать про сталинские захваты, или принципиально отказаться от них.
Следует также отметить и неверное по существу выражение, превалирующее в литературе, типа: «Советский Союз разделил с Германией Польшу». Почему-то «забывается», что ни одного метра «польской территории» Россия не получила. Все было включено в состав Литовской, Белорусской и Украинской республик. Там они остаются и поныне. Русские вполне могут пенять Сталину за отстаивание чужих интересов, а украинским националистам рядом с памятником Бендере воздвигнуть бы бюст Иосифу Виссарионовичу, благодаря которому завершился процесс объединения Украины.
Если Вильно, Брест, Львов – польские города, так почему бы Варшаве при поддержке критиков «сговора» не потребовать возвращения «сталинских захватов»? Если же полученные в 1939 г. районы не были польскими, а являлись исконно литовскими, белорусскими и украинскими землями, то при чем здесь «раздел Польши»?
И все равно российские либеральные публицисты горячо ратуют за то, чтобы извиниться за «пакт Молотова – Риббентропа», мотивируя это тем, что во Франции и Великобритании официально повинились за «Мюнхен». Еще бы им не повиниться, ведь ради своего благополучия они предали своего верного союзника. Сталин же никого не предавал, он лишь воспользовался ситуацией, созданной другими. Впрочем, можно и извиниться. Только сначала осудить «раздел Польши» должны те, кто поимел с этого раздела – правительства и парламенты Литвы, Белоруссии, Украины. Тогда и Москве не зазорно будет присоединиться к общему хору.
Кстати, о «захватнической» политике большевиков. А если бы в Гражданской войне победил Деникин, неужели «белое» правительство смирилось бы с ситуацией того времени? Белогвардейцы наверняка сделали бы то же самое: погнали бы войска Пилсудского с Украины и Белоруссии и неизвестно где бы остановились. И наверняка бы не признали финскую границу под Петроградом. А может быть, и саму независимость Финляндии, а также государств Прибалтики. (Юденич, во всяком случае, отказался признать независимость Эстонии и лишился ее помощи.) И точно так же постарались бы вернуть Закавказье и Среднюю Азию в состав единого государства. И трудно представить, чтобы тогдашние политики из лагеря белых согласились бы с аннексией Бессарабии Румынией. Это в 1990-е годы деграданты готовы были разбазарить вековые приобретения, а в те времена дело с национальной энергетикой обстояло не так скверно. Так что «империализм» большевиков был вполне закономерен.
Современные горячие споры о пакте Молотова – Риббентропа как о договоре, фиксирующем раздел сфер влияния, носят в основном идеологический характер. Для России Беловежское соглашение 1991 г. имело куда более трагические последствия. И те, кто горюет по поводу «раздела Польши», ничего не имеют против раздела СССР и потери Россией своих оплаченных кровью территорий вроде Крыма и Донбасса, в освоение которых к тому же были вложены огромные средства. Неприятность для них состоит в том, что в 1939 г. Москва выступала с позиций сильного, уважаемого игрока в мировой политике, а ныне есть много желающих, чтобы такая ситуация для России никогда не повторилась. Поэтому есть смысл заранее дискредитировать возможные комбинации в будущем.
Кроме того, критики пакта Молотова – Риббентропа предпочитают не предлагать своих вариантов разрешения проблемы. Может, потому, что это сразу выявило бы слабость их позиции? Представим, что Сталин не пошел бы на договор с Гитлером, что последовало бы дальше? У Гитлера было два варианта: либо сделать Германию миролюбивой страной, либо все равно начать войну с Польшей. Какой вариант выбрал бы Гитлер, догадаться не трудно. Когда же Германия напала на Польшу, то у Сталина, в свою очередь, было бы два варианта. Первый: пассивно наблюдать, как вермахт выходит на советские границы и Москва, Ленинград, Киев оказываются в зоне действия бомбардировочной авиации. После этого судьба Прибалтики была бы также решена. По меньшей мере Литва и Латвия оказались бы в зоне германского влияния (владения Польши охватывали их границы). Таким образом, Советский Союз оказался бы в клещах между Японией с ее плацдармом в Маньчжурии и Германией с ее потенциальными союзниками: Финляндией с границей 32 км от Ленинграда и Румынией. И что дальше? Ждать неминуемой развязки? Глупо.
Второй вариант состоял в том, чтобы атаковать Германию в сентябре 1939 г. Но было ясно, что Англия и Франция останутся пассивными наблюдателями за линией Мажино, и Красной Армии придется воевать с вермахтом в одиночку и, возможно, с японской армией (как раз в это время полыхал конфликт на Халхин-Голе). Получалось, что СССР вынесла бы на себе всю тяжесть войны при третьей радующейся стороне.
Предположим, доблестная Красная Армия разгромила бы фашистов и, потеряв всего пару миллионов человек, встретилась бы с войсками Англии и Франции где-нибудь на Эльбе. Опять вопрос: что дальше? Снова было бы два варианта.
Первый: Красной Армии пришлось бы отступить к своим границам, оставив Европу старым игрокам – Парижу, Лондону, Варшаве. Но что взамен должен был получить СССР за свои жертвы? Территориальные приобретения были исключены, ведь соседние земли принадлежали Польше. Но тогда это называется «таскать каштаны чужими руками». Москва обслужила бы старушку Европу, и на этом все бы для нее закончилось. Глупо.
Второй вариант: делать то же, что делалось в 1946–1948 гг., т. е. остаться и утверждать в Европе советское влияние. Но при наличии свежих англо-французских объединенных вооруженных сил и США в качестве тылового резерва. Значит, сразу возникла бы угроза продолжения войны со свежими противниками. Поэтому Сталин предпочел иной вариант, при котором СССР получал нечто более осязаемое, чем «вечную благодарность народов, спасенных от фашизма», и иметь перед собой полнокровные армии западных «союзников» в реальности. Сталин предпочел сам стать третьей радующейся стороной, наблюдая со стороны за схваткой Англии и Франции с Германией и за тем, как увязает в Китае японская армия. Собственно говоря, за это его и критикуют, ибо иное было не по правилам. Россия всегда была на подхвате у европейских держав: в Семилетней войне (1756–1763.), в войнах с Наполеоном, во время подавления Венгерской революции 1849 г. и в мировой войне 1914 г. А тут роли переменились: бывшая обслуга начала собственную игру, прерогатива на которую всегда была за Лондоном и Парижем (подробнее см. 1). Это Англия и Франция могли санкционировать аннексии в Европе, а как же Сталин посмел без спросу изменить границу на востоке! Поневоле обидишься, и ту обиду затаили надолго, и ее с большой болью и участием озвучили наши критики Сталина.
Впрочем, одной критикой и вздохами дело не ограничилось. Во времена Горбачева – Ельцина Москва с большими процентами вернула сталинские долги западным державам. Казалось бы, теперь можно утереть слезы от той давней обиды, что нанес Сталин своей независимой игрой. Ан нет… Страх перед независимым игроком, меняющим мир, не забылся.
Еще Сталина обвиняют в том, что он пытался использовать Гитлера в своих целях. Так не только Гитлера, но и Чан Кайши (неудачно), Рузвельта и Черчилля (удачно). Точно так же, как Рузвельт и Черчилль пытались использовать Сталина, но неудачно. И не только Сталин, а многие другие государственные руководители делали, делают и будут делать примерно то же самое. Вспомним знаменитый афоризм Ф. Рузвельта о неком латиноамериканском диктаторе: «Да, он сукин сын. Но он наш сукин сын!» Так что же говорить о чужом сукине сыне? Потому давно сформулирован принцип: «В политике нет постоянных друзей – есть постоянные интересы».
Но суть дела была не в том, какие мелкие выгоды мог извлечь Кремль из соглашений с Берлином, Лондоном и Парижем. Главным было то, что в мире развернулась Большая Игра за передел сфер влияния. Стало ясно, что Великобритания и Франция перестали быть игроками № 1 и № 2 в мировой и даже европейкой политике. Таковыми становятся Германия и СССР, а на Дальнем Востоке – Япония. В отдалении маячили Соединенные Штаты. Именно они – молодые экспансионисты – шли на смену старым, выдохшимся империалистам, вынужденным «по старости» быть миролюбивыми. Новые игроки должны были определить границы сфер влияния на 1940-е и последующие десятилетия (Гитлер так вообще мечтал о веках и открыто ворковал про «тысячелетний рейх»!). Вот геополитическая суть таких вех, как Мюнхенское соглашение и пакт «о ненападении» 1939 г., конфликт на Халхин-Голе и т. п.
И бессмысленно также упрекать Сталина в желании распространить социализм в мире на том основании, что спустя несколько десятилетий нам этот строй разонравился. Ныне США распространяют демократию, в том числе и военными методами, и встречают на этом пути все больше трудностей. Кто знает, может, через какое-то время и буржуазная демократия перестанет нам нравиться. Уже растет число людей, поглядывающих на Китай и Халифат… Короче, не стоит путать глобальную политику со своими политическими пристрастиями.
После вынужденной защиты Сталина и его политики самое время приступить к критическому разбору его действительных промахов. При этом автору необходимо задаться вопросом: а зачем? Ибо разборов «полета» кремлевского стратега в литературе предостаточно. Другое дело, что многие разборы выглядят весьма неубедительно. Но главное то, что действия Сталина накануне и в период войны определили многие последующие события. Их анализ дает возможность извлечь уроки, которые при желании можно учесть в приближающемся очередном раунде Большой глобальной Игры по переделу сфер влияния.
Но вернемся к зловредному диктатору, который не хотел усвоить аксиому: что можно Англии, не положено России.
В 1939 г. в связи с начавшейся в Европе войной Сталин ужесточил позицию СССР по отношению к правительству Финляндии, хотя все равно речь шла о компромиссе. Из Москвы поступило предложение решить вопрос кардинально – отодвинуть границу от Ленинграда с 32 до 70–80 км в обмен на многократно большую территорию в Карелии. Немыслимо было терпеть состояние приставленного дула пистолета к виску второго по величине промышленного, научного и культурного города страны. Однако предложение было отвергнуто, война стала неизбежной. Критики «зимней войны» в качестве примера особой агрессивности Кремля указывают на создание правительства Куусинена в Териоках, призванное заместить законное руководство Финляндии. Но опять же, Сталин не вышел за рамки исторических прецедентов. Так, война с США с Мексикой в 1846–1848 гг. по характеру была, в сущности, такой же. Напомним события. В 1846 г. янки (пришельцы-колонисты с востока) сформировали самозваное правительство и объявили Техас независимым от Мексики, после чего попросили принять их государство в Соединенные Штаты Америки. Ну а когда Мексика отказалась признать сей акт, началась война, в ходе которой США отторгли не только Техас, но и другие обширные земли (Калифорнию и т. д.).
Марионеточные правительства появлялись в нужный момент и в других местах: в колумбийской провинции Панама, на Гавайских островах, позже «добровольно» включенных в Соединенные Штаты, на Филиппинах и т. д. Что ж, оно и понятно – полный сил экспансионист жаждал расширения, используя все доступные ему способы. Так что метод объединения «республик свободных» был апробирован задолго до ленинско-сталинской национальной политики.
Советский Союз в лице его руководства следовал тем же закономерностям, через которые прошли все прочие пассионарии – тоталитарные или демократические. И эти закономерности будут работать, пока существует человеческое общество. Ныне ни Англия, ни Франция, ни США уже не совершают территориальных захватов по одной простой причине – молодость прошла. Ныне стоит задача не захватить, а сохранить наследие от молодых хищников. Так что современная Россия с остывшей пассионарностью сама может стать «Мексикой» или «Финляндией», только не надо затем удивляться: «Как они смеют?!» Смеют, ибо могут. У сильных своя логика поведения. Если она не нравится, тогда не будьте слабыми. Когда та же Финляндия продемонстрировала свою силу духа, Сталин уважительно смирился с этим фактом и никаких «правительств в изгнании» в 1944 г. уже не создавал, а установил с финским правительством нормальные отношения.
Продолжим обзор предвоенной ситуации с позиций глобальной политики.
В 1930-е гг. для Кремля настал благоприятнейший момент: одни великие державы ослабли (Англия, Франция, США), другие же (Германия, Италия, Япония) встали на путь активной военной экспансии, что рушило общемировой баланс сил и открывало путь к самым невероятным политическим комбинациям. Одной из них стал пресловутый пакт Молотова – Риббентропа.
Советская историография преподносила советско-германский договор как исключительно миролюбивый шаг, призванный отсрочить войну с Германией, чтобы лучше подготовиться к отражению возможной агрессии с ее стороны. Искусственность такой трактовки договора в общем-то всегда была очевидной. И не потому, что в августе 1939 г. у Германии не было общей границы с Советским Союзом. Вероятный захват Польши и Прибалтики выводил ее к рубежам СССР по широкой дуге. Главным было то, что Красная Армия в 1939 г. значительно превосходила вермахт по всем видам вооружений, особенно в танках и артиллерии. Германия располагала скудными запасами сырья и военных материалов. Лишь скоротечность военных кампаний 1939–1940 гг. не поставила вермахт под угрозу снарядного голода. Германия могла планировать войну с Россией, только усилившись за счет разбитых противников. Для чего же Сталину в таком случае был нужен договор с Германией?
На поверхности лежит следующее умозаключение: в результате договора Гитлер выиграл ближнюю перспективу, а Сталин – дальнюю. Гитлер мог теперь воевать в Европе, не боясь за восточный тыл, а Сталин – не опасаться совместного удара Японии и Германии. Кроме того, расстояние от западной границы до Москвы выросло с 600 до 1 тыс. км, а до Берлина сократилось до 750 км. В будущем это преимущество должно было сказаться. Но за все хорошее надо платить. Чем же заплатил Кремль?
Любимый тезис критиков Сталина: Красная Армия нанесла удар в спину Польского государства и «героически сражающейся польской армии». Но, во-первых, организованная борьба польской армии закончилась к 17 сентября. 14 сентября немцы заняли Брест, 15 сентября – Белосток, 16 сентября – Новоград-Волынский (это уже недалеко от советско-польской границы). Во-вторых, 16 сентября польское правительство находилось в бегах и вело переговоры с Румынией об убежище. 17 сентября оно, наконец, смогло пересечь желанную границу. Государством больше никто не руководил. Западные районы Белоруссии и Украины оказались «бесхозными». Вот если бы польское правительство осталось на территории Польского государства, а польская армия отходила на восток с намерением продолжать борьбу, пока французская армия не начнет активные действия и не оттянет германские дивизии, и в это время Красная Армия ударила бы с тыла, тогда да, можно было бы корить вероломного Сталина. Но в той ситуации при желании «вероломствовать» не было нужды. Польское государство развалилось, а ее правители и верховное командование сбежали с тонущего корабля. Вопрос же: «Надо ли было отдавать западную часть Украины и Белоруссии Германии или взять себе?» – вопрос политического вкуса. Ныне сбылась мечта критиков Сталина, и современная граница России проходит недалеко от Смоленска и Ростова. «Правда восторжествовала! – могут восклицать они. – Зря Сталин старался». Но это лишь одно представление о голубом счастье, которое может не совпадать с другими. Любопытна оценка сталинского шага У. Черчиллем. В своих мемуарах, изданных, кстати, в годы «холодной войны», он писал: «В пользу Советов нужно сказать, что Советскому Союзу было жизненно необходимо отодвинуть как можно дальше на запад исходные позиции германских армий, с тем чтобы русские получили время и могли собрать силы со всех концов своей колоссальной империи… Если их политика и была холодно расчетливой, то она была также в тот момент в высокой степени реалистичной» (2, кн. 1, с. 180). То есть, судя по последним словам, сам Черчилль, как глава другой империи, поступил бы точно также. Это и есть реальная политика.
Именно в соответствии с ней Сталин вопреки утверждениям советской и нынешней «официальной» историографии был заинтересован в возникновении войны в Европе. И не только потому, что в этом случае получал свободу действий в отношении Финляндии, Прибалтики и т. д., но и по более веской, глобальной, причине. Он предпочел, чтобы не СССР, а другие военные державы истощили себя во взаимной борьбе. Естественно, не вина Сталина, что надежды оказаться в выигрыше от перспективы длительной войны на Западе не оправдались. Новая германская военная машина в отличие от 1914 г. сумела реализовать концепцию блицкрига. И то, что за это его критикуют и понятно («как он смел строить такие расчеты без согласования с Западом!»), и непонятно, ибо неужели правитель государства должен обрекать свою страну на истощение, если есть иная перспектива в неизбежно надвигающейся войне? И неужели западные политики не хотели бы вместо войны у себя дома, войны СССР и Германии? Хотели, и очень… Но не получилось.
На этом суждении можно было бы поставить точку, ибо в планах Сталина не было ничего такого, чего не было бы в истории мировой политики и дипломатии. Но пакт Молотова – Риббентропа стал одним из источников нового раунда холодной войны в сфере истории. Ныне спор вокруг договора в основном ведется между теми, кто требует осуждения его без всяких оговорок, и теми, кто защищает целесообразность такого соглашения. Та сторона, что требует осудить Сталина за его политику, приводит такой довод: мол, это аморальный поступок, так как был заключен договор с агрессором и фашистским режимом. Однако такой аргумент несостоятелен. Во-первых, первыми с фашистами заключили соглашение о разделе сфер влияния в Европе правительства Франции и Великобритании в Мюнхене. Собственно, именно мюнхенский сговор о разделе Чехословакии и согласие признать аннексию Австрии сломали возможную систему коллективной безопасности в Европе (ведь представителей СССР в Мюнхен не позвали, и договор был заключен сепаратно). Путь к войне был открыт не в августе 1939 г., как это пытаются представить желающие сделать козлом отпущения СССР, а в сентябре 1938 г. Сталин лишь использовал «матрицу», логику соглашения, ничего принципиального не изобретая. Как надо было вести политику «здорового эгоизма», ему наглядно продемонстрировал Запад: чтобы оградить себя от войны, Франция и Англия готовы были отдать на растерзание свою союзницу. Возникал естественный вопрос: что же в таком случае ждать от них Советскому Союзу?
На переговорах с военными делегациями Франции и Великобритании в Москве в августе 1939 г. советская сторона четко заявила о своих возможностях и обязательствах, чего англо-французская делегация не сделала. Да и вели переговоры в Москве отставные военные. Все это напоминало способ давления на Берлин, а не серьезные намерения договориться о совместных действиях против Германии. А ведь делегации Франции и Великобритании могли привезти простое предложение: в случае нападения Германии на Польшу мы совместно объявляем ей войну и вводим в бой все силы, которыми располагаем. Казалось бы, чего проще? Так почему такого предложения не последовало и на сообщение Ворошилова, что Советский Союз готов выставить 130 дивизий и 9 тыс. танков, предпочли промычать нечто неопределенное? Потому что следующим пунктом обсуждения встал бы вопрос о послевоенном устройстве, о компенсации СССР за его участие в войне. Вот к этому разговору правительства Франции и Англии были не готовы. Это Горбачев и Ельцин подписывали договора в ответ на туманные посулы. Причем Горбачев потом признавался, что его обманули, в частности в вопросе расширения НАТО на восток. Сталин был из другого теста и предпочитал иметь синицу в руках.
Кстати, о потенциальных союзниках образца 1939 г. Показательно поведение России в августе 1914 г. Не закончив мобилизацию, русские войска вторглись в Восточную Пруссию, чтобы помочь Франции. Ценой больших потерь им удалось оттянуть на себя два корпуса, что помогло спасти Париж. А Франция и Англия пальцем не шевельнули, чтобы помочь польской армии, фактически вслед за Чехословакией предав и Польшу. Получается, Сталин был прав, отказавшись иметь таких «хитрых» союзников.
Тем более непонятно, почему Сталин должен был в 1939 г. биться за интересы недружественной Польши, а не решать собственные проблемы? С какой стати Советский Союз должен был воевать с Германией ради сохранения целостности Польского государства в границах 1939 г.? Так уже было неоднократно в истории России. При Павле I русские войска спасали чужие владения в Италии, при Александре I – на аустерлицком поле – Англию от вторжения Наполеона, при Николае I – Австрийскую империю от распада. И каждый раз это заканчивалось крупным разочарованием. Павел был возмущен поведением союзников и порвал с ними. Николай с началом Крымской войны и после ультиматума Австрии с требованием очистить Дунайские княжества назвал себя дураком… Сталин, обслуживая чужие интересы, дураком быть не захотел и закончить войну, как это сделал Петр III, безвозмездно отказавшийся от завоеваний в Семилетней войне, не собирался.
Критики Сталина стараются не акцентировать внимание на том, что правительство Польши не считало предосудительным поучаствовать вместе с Гитлером в разделе Чехословакии. И сегодня никто в Польше не кручинится по поводу того, что Польское государство стало соучастницей сталинского раздела Германии, в результате которого были получены германские земли с тысячелетней историей – Силезия и Померания, на которых никогда, даже в древности, не жили поляки. Причем в ходе раздела была проведена этническая чистка: местное население было изгнано, их недвижимое имущество присвоено без всякой компенсации. То есть, по существу, тамошнее население было ограблено. Получается нехитрая логика: когда Сталин делил «Польшу» – это плохо. Когда Сталин поделил с Польшей Германию – это хорошо! И грабеж – тоже хорошо, если идет в свой карман. С такой удобной логикой не только в политике, но в любом туристическом походе не пропадешь. Получается, как в одесском анекдоте: «Сева, а давай вон тому в шляпе морду набьем. – А если он нам? – А нам-то за что?»
И разумеется, в Варшаве вряд ли отказались бы вновь поучаствовать в разделе России, если бы такая возможность представилась. Это доказывает захватническая политика Польши на востоке в 1919–1920 гг. Кстати, любители стонать по поводу того, что 17 сентября 1939 г. СССР «нанес удар в спину героически сражающейся польской армии», забывают, что первой удар в спину не менее героически сражающейся Красной Армии нанесла польская армия в 1920 г. Тогда пришлось, оставив в покое Врангеля, срочно поворачивать войска на Киев, что обернулось дополнительными потерями.
Также не по делу вопль критиков по поводу похода Красной Армии на Варшаву. Разве польская армия в своем наступлении 1919–1920 гг. ограничивалась приграничными районами? Последовательно были захвачены Вильнюс, Минск, Киев. Не останови ее, дошла бы до Смоленска. Польская сторона играла по-крупному, метя восстановить великую державу в границах XVII в., так почему другие в ответ должны были стесняться?
Так что Сталин во внешней политике опять же не делал ничего того, что бы не делали другие европейские государства, включая Польское. Это фактически и было признано затем Лондоном и Вашингтоном. Ни Рузвельт, ни Черчилль Сталину за соглашение с Гитлером и «раздел Польши» серьезных претензий не предъявляли, а быстро, без проволочек заключили союзные договора в 1941 г., когда пакт Молотова – Риббентропа потерял силу. А в 1944–1945 гг. занялись со Сталиным не чем иным, как… разделом Европы! Кстати, по Потсдамскому договору «польские» территории, полученные в 1939 г., были оставлены за СССР. Только свои подписи под «разделом» поставили главы правительств США, Франции и Великобритании. Но в любом случае нынешние независимые Польша, Украина и Литва, критикуя политику Сталина, с удовольствием пользуются ее плодами – территориальными приобретениями, сделанными с помощью его силы. Непорядочно как-то получается. Или уж помалкивать про сталинские захваты, или принципиально отказаться от них.
Следует также отметить и неверное по существу выражение, превалирующее в литературе, типа: «Советский Союз разделил с Германией Польшу». Почему-то «забывается», что ни одного метра «польской территории» Россия не получила. Все было включено в состав Литовской, Белорусской и Украинской республик. Там они остаются и поныне. Русские вполне могут пенять Сталину за отстаивание чужих интересов, а украинским националистам рядом с памятником Бендере воздвигнуть бы бюст Иосифу Виссарионовичу, благодаря которому завершился процесс объединения Украины.
Если Вильно, Брест, Львов – польские города, так почему бы Варшаве при поддержке критиков «сговора» не потребовать возвращения «сталинских захватов»? Если же полученные в 1939 г. районы не были польскими, а являлись исконно литовскими, белорусскими и украинскими землями, то при чем здесь «раздел Польши»?
И все равно российские либеральные публицисты горячо ратуют за то, чтобы извиниться за «пакт Молотова – Риббентропа», мотивируя это тем, что во Франции и Великобритании официально повинились за «Мюнхен». Еще бы им не повиниться, ведь ради своего благополучия они предали своего верного союзника. Сталин же никого не предавал, он лишь воспользовался ситуацией, созданной другими. Впрочем, можно и извиниться. Только сначала осудить «раздел Польши» должны те, кто поимел с этого раздела – правительства и парламенты Литвы, Белоруссии, Украины. Тогда и Москве не зазорно будет присоединиться к общему хору.
Кстати, о «захватнической» политике большевиков. А если бы в Гражданской войне победил Деникин, неужели «белое» правительство смирилось бы с ситуацией того времени? Белогвардейцы наверняка сделали бы то же самое: погнали бы войска Пилсудского с Украины и Белоруссии и неизвестно где бы остановились. И наверняка бы не признали финскую границу под Петроградом. А может быть, и саму независимость Финляндии, а также государств Прибалтики. (Юденич, во всяком случае, отказался признать независимость Эстонии и лишился ее помощи.) И точно так же постарались бы вернуть Закавказье и Среднюю Азию в состав единого государства. И трудно представить, чтобы тогдашние политики из лагеря белых согласились бы с аннексией Бессарабии Румынией. Это в 1990-е годы деграданты готовы были разбазарить вековые приобретения, а в те времена дело с национальной энергетикой обстояло не так скверно. Так что «империализм» большевиков был вполне закономерен.
Современные горячие споры о пакте Молотова – Риббентропа как о договоре, фиксирующем раздел сфер влияния, носят в основном идеологический характер. Для России Беловежское соглашение 1991 г. имело куда более трагические последствия. И те, кто горюет по поводу «раздела Польши», ничего не имеют против раздела СССР и потери Россией своих оплаченных кровью территорий вроде Крыма и Донбасса, в освоение которых к тому же были вложены огромные средства. Неприятность для них состоит в том, что в 1939 г. Москва выступала с позиций сильного, уважаемого игрока в мировой политике, а ныне есть много желающих, чтобы такая ситуация для России никогда не повторилась. Поэтому есть смысл заранее дискредитировать возможные комбинации в будущем.
Кроме того, критики пакта Молотова – Риббентропа предпочитают не предлагать своих вариантов разрешения проблемы. Может, потому, что это сразу выявило бы слабость их позиции? Представим, что Сталин не пошел бы на договор с Гитлером, что последовало бы дальше? У Гитлера было два варианта: либо сделать Германию миролюбивой страной, либо все равно начать войну с Польшей. Какой вариант выбрал бы Гитлер, догадаться не трудно. Когда же Германия напала на Польшу, то у Сталина, в свою очередь, было бы два варианта. Первый: пассивно наблюдать, как вермахт выходит на советские границы и Москва, Ленинград, Киев оказываются в зоне действия бомбардировочной авиации. После этого судьба Прибалтики была бы также решена. По меньшей мере Литва и Латвия оказались бы в зоне германского влияния (владения Польши охватывали их границы). Таким образом, Советский Союз оказался бы в клещах между Японией с ее плацдармом в Маньчжурии и Германией с ее потенциальными союзниками: Финляндией с границей 32 км от Ленинграда и Румынией. И что дальше? Ждать неминуемой развязки? Глупо.
Второй вариант состоял в том, чтобы атаковать Германию в сентябре 1939 г. Но было ясно, что Англия и Франция останутся пассивными наблюдателями за линией Мажино, и Красной Армии придется воевать с вермахтом в одиночку и, возможно, с японской армией (как раз в это время полыхал конфликт на Халхин-Голе). Получалось, что СССР вынесла бы на себе всю тяжесть войны при третьей радующейся стороне.
Предположим, доблестная Красная Армия разгромила бы фашистов и, потеряв всего пару миллионов человек, встретилась бы с войсками Англии и Франции где-нибудь на Эльбе. Опять вопрос: что дальше? Снова было бы два варианта.
Первый: Красной Армии пришлось бы отступить к своим границам, оставив Европу старым игрокам – Парижу, Лондону, Варшаве. Но что взамен должен был получить СССР за свои жертвы? Территориальные приобретения были исключены, ведь соседние земли принадлежали Польше. Но тогда это называется «таскать каштаны чужими руками». Москва обслужила бы старушку Европу, и на этом все бы для нее закончилось. Глупо.
Второй вариант: делать то же, что делалось в 1946–1948 гг., т. е. остаться и утверждать в Европе советское влияние. Но при наличии свежих англо-французских объединенных вооруженных сил и США в качестве тылового резерва. Значит, сразу возникла бы угроза продолжения войны со свежими противниками. Поэтому Сталин предпочел иной вариант, при котором СССР получал нечто более осязаемое, чем «вечную благодарность народов, спасенных от фашизма», и иметь перед собой полнокровные армии западных «союзников» в реальности. Сталин предпочел сам стать третьей радующейся стороной, наблюдая со стороны за схваткой Англии и Франции с Германией и за тем, как увязает в Китае японская армия. Собственно говоря, за это его и критикуют, ибо иное было не по правилам. Россия всегда была на подхвате у европейских держав: в Семилетней войне (1756–1763.), в войнах с Наполеоном, во время подавления Венгерской революции 1849 г. и в мировой войне 1914 г. А тут роли переменились: бывшая обслуга начала собственную игру, прерогатива на которую всегда была за Лондоном и Парижем (подробнее см. 1). Это Англия и Франция могли санкционировать аннексии в Европе, а как же Сталин посмел без спросу изменить границу на востоке! Поневоле обидишься, и ту обиду затаили надолго, и ее с большой болью и участием озвучили наши критики Сталина.
Впрочем, одной критикой и вздохами дело не ограничилось. Во времена Горбачева – Ельцина Москва с большими процентами вернула сталинские долги западным державам. Казалось бы, теперь можно утереть слезы от той давней обиды, что нанес Сталин своей независимой игрой. Ан нет… Страх перед независимым игроком, меняющим мир, не забылся.
Еще Сталина обвиняют в том, что он пытался использовать Гитлера в своих целях. Так не только Гитлера, но и Чан Кайши (неудачно), Рузвельта и Черчилля (удачно). Точно так же, как Рузвельт и Черчилль пытались использовать Сталина, но неудачно. И не только Сталин, а многие другие государственные руководители делали, делают и будут делать примерно то же самое. Вспомним знаменитый афоризм Ф. Рузвельта о неком латиноамериканском диктаторе: «Да, он сукин сын. Но он наш сукин сын!» Так что же говорить о чужом сукине сыне? Потому давно сформулирован принцип: «В политике нет постоянных друзей – есть постоянные интересы».
Но суть дела была не в том, какие мелкие выгоды мог извлечь Кремль из соглашений с Берлином, Лондоном и Парижем. Главным было то, что в мире развернулась Большая Игра за передел сфер влияния. Стало ясно, что Великобритания и Франция перестали быть игроками № 1 и № 2 в мировой и даже европейкой политике. Таковыми становятся Германия и СССР, а на Дальнем Востоке – Япония. В отдалении маячили Соединенные Штаты. Именно они – молодые экспансионисты – шли на смену старым, выдохшимся империалистам, вынужденным «по старости» быть миролюбивыми. Новые игроки должны были определить границы сфер влияния на 1940-е и последующие десятилетия (Гитлер так вообще мечтал о веках и открыто ворковал про «тысячелетний рейх»!). Вот геополитическая суть таких вех, как Мюнхенское соглашение и пакт «о ненападении» 1939 г., конфликт на Халхин-Голе и т. п.
И бессмысленно также упрекать Сталина в желании распространить социализм в мире на том основании, что спустя несколько десятилетий нам этот строй разонравился. Ныне США распространяют демократию, в том числе и военными методами, и встречают на этом пути все больше трудностей. Кто знает, может, через какое-то время и буржуазная демократия перестанет нам нравиться. Уже растет число людей, поглядывающих на Китай и Халифат… Короче, не стоит путать глобальную политику со своими политическими пристрастиями.
После вынужденной защиты Сталина и его политики самое время приступить к критическому разбору его действительных промахов. При этом автору необходимо задаться вопросом: а зачем? Ибо разборов «полета» кремлевского стратега в литературе предостаточно. Другое дело, что многие разборы выглядят весьма неубедительно. Но главное то, что действия Сталина накануне и в период войны определили многие последующие события. Их анализ дает возможность извлечь уроки, которые при желании можно учесть в приближающемся очередном раунде Большой глобальной Игры по переделу сфер влияния.