Страница:
Об исчезновении зардалу она имела только самые смутные воспоминания: сознание возвращало лишь образы летящих тел, зеленый огонь, мир, погрузившийся во тьму, взрыв солнца. А затем — великое спокойствие, отсутствие каких бы то ни было образов зардалу.
Для социального класса Каллик Великое Восстание и исчезновение тирании зардалу принесло мало перемен. Она родилась рабочим и, оставшись на родине, пробыла бы им всю жизнь. Ее предназначение всегда быть рабочим, в отличие от правителей, писцов, воинов, кормильцев или производителей. Ее зачали для рабства, родили для рабства и продали в рабство. Ничто не доставляло ей столько неудобств, как отсутствие хозяев. Они просто были ей необходимы — будь то люди, кекропийцы или хайменопты.
Исчезновение Лэнг и Ребки подвигло ее на активную деятельность. Она немедленно совершила облет Жемчужины на низкой высоте, чтобы исследовать поверхность медленно вращающегося планетоида, не пропустив ни одного квадратного метра.
Облет занял час и не дал никаких результатов. Каллик осталась при убеждении, что Жемчужина внутри полая, но никаких признаков внешних структур не обнаружила. Ничто не указывало также на наличие какого-либо входа внутрь. Если бы Каллик не видела собственными многочисленными парами глаз то втянутое в поверхность мерцающее облако, то посчитала бы поверхность Жемчужины абсолютно непроницаемой.
Когда бесполезный осмотр завершился, Каллик вновь направила глаза вверх, чтобы изучить небо над кораблем. В поисках Ребки и Лэнг она не сдвинулась ни на шаг, но зато фаги теперь больше не желали оставаться в отдалении. Присутствие «Все — мое», казалось, сводило их с ума. Каллик видела, как один из фагов трижды проходил всего в нескольких километрах над кораблем. И каждый раз он подлетал все ближе. Сейчас она заметила, как еще два фага перешли на более низкую орбиту.
Она посадила «Все — мое» примерно в то же место, где они его обнаружили, и прошла в свою каюту. Время осторожности кончилось. Она выбрала необходимое оборудование и перенесла его с борта корабля на поверхность. Оно должно было измерить электромагнитное поле Жемчужины и рассчитать внешнее поле, способное нейтрализовать его по величине и фазе.
Она послала краткое сообщение на Опал, в котором изложила, что собирается предпринять. Связаться с Ж'мерлией она не могла, поскольку Дрейфус-27 все еще был закрыт гигантской массой Гаргантюа.
Каллик оттащила генератор поля и ингибитор метров на сорок от «Все — мое». Ей оставайтесь разрешить единственную проблему. Если ее ингибитор создаст компенсирующее электромагнитное поле в эффективном радиусе пять — десять метров, то, когда поверхность Жемчужины станет жидкой или газообразной, устройство в ней утонет. Единственный способ избежать этого — привязать к противоположным сторонам прибора концы двух веревок, обмотанных вокруг сферы, причем так, чтобы одна лежала по геодезическому «экватору», а вторая проходила через геодезические «полюса». Таким образом, сила тяготения скомпенсируется натяжением веревок, поддерживаемых твердой поверхностью Жемчужины.
Каллик остановилась, чтобы подумать. Веревки будут держаться, если, конечно, местная нейтрализация поля не вызовет глобальной нейтрализации. Тогда Жемчужина превратится в жидкий или газовый шар, а Каллик, «Все — мое» и «Летний сон» вместе провалятся в его неизвестные глубины.
У хайменоптки не было плеч, чтобы пожать ими. Вместо этого Каллик что-то тихо щелкнула сама себе и стала привязывать тонкие монокристаллические кабели от корабля к генератору поля. Она была фаталисткой. Итак, Жемчужина может стать жидкой. Хорошо, но ведь никто никогда не обещал ей жизнь без риска. Она поспешила на «Все — мое» и оставила на пишущем устройстве корабля послание для Ж'мерлии, что-то вроде «Прощай, приятно было познакомиться». Если она вернется невредимой, то сотрет его.
Она включила питание и отошла, наблюдая.
Ничего не изменилось. Генератор представлял собой компактное устройство, питавшееся от микроволнового пучка, подаваемого со «Все — мое». Ничто снаружи не указывало на то, что он приведен в действие, а сама аппаратура стояла точно там, где она ее установила, и не производила ни звуков, ни движений.
Затем она услышала слабое поскрипывание кабелей, туго натянувшихся под весом генератора. Сам прибор стоял на трех твердых ножках, но сейчас их концы на несколько сантиметров утонули в поверхности Жемчужины.
Каллик осторожно приблизилась к генератору. Его положение оставалось устойчивым, без признаков движения вверх или вниз. Она потрогала один из кабелей, чтобы определить степень его натяжения. Складывалось впечатление, что без них генератор уже утонул бы. В радиусе пяти метров от центра поля, где удерживающие кабели уже скрылись из вида, поверхность выглядела несколько иначе.
Каллик пригнулась. Ее передняя конечность вошла в серую поверхность, но ничего не ощутила.
Она принесла с корабля несколько использованных топливных канистр. Одну из них она бросила так, чтобы та упала возле генератора. Поверхность никак не прореагировала, но металлическая канистра исчезла сразу и без следа. Отсутствие кругов в месте падения говорило скорее о газообразном, чем о жидком состоянии зоны вокруг генератора.
Каллик отошла на несколько шагов. Раз канистра провалилась совершенно свободно, значит, и хайменоптке это удастся без особых трудностей. Но была ли зона скомпенсированного поля достаточно глубокой, чтобы обеспечить полный доступ внутрь? Или же в нескольких метрах внизу лежит твердое дно?
Каллик знала, что, стоя на месте и размышляя, ответа она не получит.
Она вернулась на корабль и, вытащив кусок кабеля, привязала один его конец к скобе на наружной обшивке «Все — мое», а другим обвязала себя вокруг грудного сегмента. Если кто-нибудь захочет совершить на «Все — мое» межпланетный перелет, пока Каллик будет находиться внутри Жемчужины, у нее возникнут большие неприятности.
Больших неприятностей у нее и так полно.
Она подошла к краю скомпенсированной зоны. Несколько секунд постояла, сомневаясь Нет никакой гарантии, что ее действия помогут Дари Лэнг и Хансу Ребке, — да и вряд ли это лучший способ им помочь. Если имеется более оптимальное решение, она обязана найти его.
Пока она так стояла, над ней раздалось громкое «в-шших-х!». Это был фаг, пронесшийся не более, чем в пятидесяти метрах от поверхности. Темная пасть была закрыта, но она может распахнуться в любую секунду.
Каллик просвистела молитвенный призыв к Ресестрес, главному не-божеству официального хайменоптского атеизма, закрыла все свои глаза, сделала шаг вперед и провалилась в неосязаемую поверхность Жемчужины.
Для социального класса Каллик Великое Восстание и исчезновение тирании зардалу принесло мало перемен. Она родилась рабочим и, оставшись на родине, пробыла бы им всю жизнь. Ее предназначение всегда быть рабочим, в отличие от правителей, писцов, воинов, кормильцев или производителей. Ее зачали для рабства, родили для рабства и продали в рабство. Ничто не доставляло ей столько неудобств, как отсутствие хозяев. Они просто были ей необходимы — будь то люди, кекропийцы или хайменопты.
Исчезновение Лэнг и Ребки подвигло ее на активную деятельность. Она немедленно совершила облет Жемчужины на низкой высоте, чтобы исследовать поверхность медленно вращающегося планетоида, не пропустив ни одного квадратного метра.
Облет занял час и не дал никаких результатов. Каллик осталась при убеждении, что Жемчужина внутри полая, но никаких признаков внешних структур не обнаружила. Ничто не указывало также на наличие какого-либо входа внутрь. Если бы Каллик не видела собственными многочисленными парами глаз то втянутое в поверхность мерцающее облако, то посчитала бы поверхность Жемчужины абсолютно непроницаемой.
Когда бесполезный осмотр завершился, Каллик вновь направила глаза вверх, чтобы изучить небо над кораблем. В поисках Ребки и Лэнг она не сдвинулась ни на шаг, но зато фаги теперь больше не желали оставаться в отдалении. Присутствие «Все — мое», казалось, сводило их с ума. Каллик видела, как один из фагов трижды проходил всего в нескольких километрах над кораблем. И каждый раз он подлетал все ближе. Сейчас она заметила, как еще два фага перешли на более низкую орбиту.
Она посадила «Все — мое» примерно в то же место, где они его обнаружили, и прошла в свою каюту. Время осторожности кончилось. Она выбрала необходимое оборудование и перенесла его с борта корабля на поверхность. Оно должно было измерить электромагнитное поле Жемчужины и рассчитать внешнее поле, способное нейтрализовать его по величине и фазе.
Она послала краткое сообщение на Опал, в котором изложила, что собирается предпринять. Связаться с Ж'мерлией она не могла, поскольку Дрейфус-27 все еще был закрыт гигантской массой Гаргантюа.
Каллик оттащила генератор поля и ингибитор метров на сорок от «Все — мое». Ей оставайтесь разрешить единственную проблему. Если ее ингибитор создаст компенсирующее электромагнитное поле в эффективном радиусе пять — десять метров, то, когда поверхность Жемчужины станет жидкой или газообразной, устройство в ней утонет. Единственный способ избежать этого — привязать к противоположным сторонам прибора концы двух веревок, обмотанных вокруг сферы, причем так, чтобы одна лежала по геодезическому «экватору», а вторая проходила через геодезические «полюса». Таким образом, сила тяготения скомпенсируется натяжением веревок, поддерживаемых твердой поверхностью Жемчужины.
Каллик остановилась, чтобы подумать. Веревки будут держаться, если, конечно, местная нейтрализация поля не вызовет глобальной нейтрализации. Тогда Жемчужина превратится в жидкий или газовый шар, а Каллик, «Все — мое» и «Летний сон» вместе провалятся в его неизвестные глубины.
У хайменоптки не было плеч, чтобы пожать ими. Вместо этого Каллик что-то тихо щелкнула сама себе и стала привязывать тонкие монокристаллические кабели от корабля к генератору поля. Она была фаталисткой. Итак, Жемчужина может стать жидкой. Хорошо, но ведь никто никогда не обещал ей жизнь без риска. Она поспешила на «Все — мое» и оставила на пишущем устройстве корабля послание для Ж'мерлии, что-то вроде «Прощай, приятно было познакомиться». Если она вернется невредимой, то сотрет его.
Она включила питание и отошла, наблюдая.
Ничего не изменилось. Генератор представлял собой компактное устройство, питавшееся от микроволнового пучка, подаваемого со «Все — мое». Ничто снаружи не указывало на то, что он приведен в действие, а сама аппаратура стояла точно там, где она ее установила, и не производила ни звуков, ни движений.
Затем она услышала слабое поскрипывание кабелей, туго натянувшихся под весом генератора. Сам прибор стоял на трех твердых ножках, но сейчас их концы на несколько сантиметров утонули в поверхности Жемчужины.
Каллик осторожно приблизилась к генератору. Его положение оставалось устойчивым, без признаков движения вверх или вниз. Она потрогала один из кабелей, чтобы определить степень его натяжения. Складывалось впечатление, что без них генератор уже утонул бы. В радиусе пяти метров от центра поля, где удерживающие кабели уже скрылись из вида, поверхность выглядела несколько иначе.
Каллик пригнулась. Ее передняя конечность вошла в серую поверхность, но ничего не ощутила.
Она принесла с корабля несколько использованных топливных канистр. Одну из них она бросила так, чтобы та упала возле генератора. Поверхность никак не прореагировала, но металлическая канистра исчезла сразу и без следа. Отсутствие кругов в месте падения говорило скорее о газообразном, чем о жидком состоянии зоны вокруг генератора.
Каллик отошла на несколько шагов. Раз канистра провалилась совершенно свободно, значит, и хайменоптке это удастся без особых трудностей. Но была ли зона скомпенсированного поля достаточно глубокой, чтобы обеспечить полный доступ внутрь? Или же в нескольких метрах внизу лежит твердое дно?
Каллик знала, что, стоя на месте и размышляя, ответа она не получит.
Она вернулась на корабль и, вытащив кусок кабеля, привязала один его конец к скобе на наружной обшивке «Все — мое», а другим обвязала себя вокруг грудного сегмента. Если кто-нибудь захочет совершить на «Все — мое» межпланетный перелет, пока Каллик будет находиться внутри Жемчужины, у нее возникнут большие неприятности.
Больших неприятностей у нее и так полно.
Она подошла к краю скомпенсированной зоны. Несколько секунд постояла, сомневаясь Нет никакой гарантии, что ее действия помогут Дари Лэнг и Хансу Ребке, — да и вряд ли это лучший способ им помочь. Если имеется более оптимальное решение, она обязана найти его.
Пока она так стояла, над ней раздалось громкое «в-шших-х!». Это был фаг, пронесшийся не более, чем в пятидесяти метрах от поверхности. Темная пасть была закрыта, но она может распахнуться в любую секунду.
Каллик просвистела молитвенный призыв к Ресестрес, главному не-божеству официального хайменоптского атеизма, закрыла все свои глаза, сделала шаг вперед и провалилась в неосязаемую поверхность Жемчужины.
12
Корабль «Несравненный» — несравненно гремящий, ржавый, громоздкий и вонючий — приближался к Гаргантюа. Берди Келли и Джулиус Грэйвз сосредоточили свое внимание на спутниках планеты и ждали, когда изображение Жемчужины станет более подробным, в то время как В.К.Талли застыл перед картинкой гигантской планеты на дисплее.
Берди Келли это было очень по душе. Разработчики Талли сделали так, что тело вживленного компьютера нуждалось в отдыхе, но неорганический мозг продолжал работать постоянно. За последние три дня Берди несколько десятков раз вырывало из глубокого сна прикосновение и вежливое «Можно мне говорить?»
Как следствие — Берди потерял сон.
— Черт бы тебя побрал, Талли. Больше никаких вопросов. Почему бы тебе не пойти для разнообразия к Грэйвзам и не спросить их? Джулиус и Стивен знают в десять раз больше моего.
— Нет, комиссар Келли, это неверно. — В.К.Талли покачал головой, практикуясь в усвоенном человеческом жесте, означающем несогласие, и традиционной человеческой паузе перед тем, как дать ответ. — Они знают больше вашего в гораздо больше раз, чем десять. Может, в сто раз? Дайте мне подумать.
Первый взгляд на Гаргантюа заставил его на время замолкнуть. Однако сейчас он вновь поднимал голову, выходя из мечтательной задумчивости. К облегчению Берди, на этот раз он обратился к Джулиусу Грэйвзу.
— Если вы мне позволите говорить, я бы хотел коснуться сообщений, полученных от Дари Лэнг и от Каллик. Профессор Лэнг утверждает, что Жемчужина — артефакт Строителей, и Каллик с ней согласна. Еще какие-нибудь очевидные факты свидетельствуют об активности Строителей в окрестностях Гаргантюа?
— Нет. Ближайший к Гаргантюа артефакт это — Пуповина, соединяющая Тектон и Опал. — Голос принадлежал Стивену Грэйвзу. — И он единственный, известный в системе Мэндела.
— Благодарю вас. Именно это и говорят мои банки данных, но я хотел бы знать, нет ли здесь несоответствий, как в других областях. — Талли подался вперед и постучал по дисплею, экран которого целиком заполнял Гаргантюа. — Не посмотрите ли вы на это, чтобы высказать свое мнение?
Его указательный палец лежал на оранжево-коричневом пятне ниже экватора Гаргантюа.
— Насчет светлого овала? — спросил Грэйвз, взглянув на дисплей, и сразу же отвернулся к другому экрану, где сенсоры оценивали обстановку в пространстве вокруг Жемчужины. — Извини. У меня нет по нему информации.
Но к его великому изумлению, откликнулся Берди. Наконец-то он знал что-то, чего не знал Грэйвз!
— Это называется Глаз Гаргантюа, — выпалил он. — Газовый вихрь, вечный ураган, около сорока тысяч километров в поперечнике. — Он указал на экран. — Можно даже разглядеть окружающие его завихрения.
— Я вижу их. Вам известно, как долго существует Глаз Гаргантюа?
— Не совсем, но его наблюдают со времен колонизации Добеллии. Тысячи лет. Когда люди прилетали сюда в поисках минералов много лет назад, все разведывательные экспедиции привозили с собой его изображение. О нем говорится в любой детской книжке с картинками. Это одна из достопримечательностей данной звездной системы, одно из так называемых «чудес природы», которые изучают в школе.
— Вы говорите слишком метафорично. В школе я ничего не изучал, потому что не ходил в нее. — В.К.Талли нахмурил брови. Он экспериментировал с этой гримасой, как средством выражения парадокса или множественности выбора, и в конце концов ощутил, что добился удовлетворительного уровня выразительности. — Но это знание не является окончательным. О Глазе Гаргантюа нельзя рассказывать детям как об одном из чудес природы данной звездной системы. И для этого есть основание: он им не является.
— Что значит не является? — неосторожно вырвалось у Берди. Кто, как не он, знал, что такое ввязаться в дискуссию с Талли.
— Глаз Гаргантюа не является природным феноменом данной звездной системы. Он не природного происхождения.
— Тогда что это за пятно?
— Я не знаю. — Талли попробовал воспользоваться еще одним человеческим жестом — пожать плечами. — Но мне известно, что оно не природного происхождения. На протяжении пятнадцати часов я проанализировал все возможные граничные условия. Система, которую мы наблюдаем, не имеет стационарного решения для соответствующего трехмерного уравнения Навье-Стокса. Вихрь должен был рассосаться в течение нескольких недель или месяцев. Для того чтобы Глаз Гаргантюа существовал, необходимо присутствие какого-то огромного дополнительного источника атмосферной циркуляции. — Он дотронулся до экрана. — В центре Глаза, там, где мы видим воронку…
— Фаги! — ворвался в их разговор возбужденный голос Джулиуса Грэйвза. — Они там действительно есть. Мы получаем картинку фрагментов, вращающихся вокруг Жемчужины, но она не похожа на ту, что передали Ребка и Лэнг в первый раз. Облако простирается до самой поверхности. Если это фаги…
— Можем мы пролететь сквозь них, как капитан Ребка и профессор Лэнг? — Талли адресовал свой вопрос Берди, как наиболее опытному пилоту. — Они достигли поверхности невредимыми.
— Долететь до поверхности в этом мусорном ящике? — Берди обвел ненавидящим взглядом панели управления и прочие устройства рудовоза. — Да это и самому черту не под силу. Подумай сам. Движок дает не больше половины мощности, никакого оружия, чтобы отпугивать фагов, а по маневренности мы не лучше прудовика. Если там внизу фаги и они хотя бы наполовину такие голодные, как описал их капитан Ребка, то у нас возникнут проблемы. Возможно, если только они нас нюхнут, прежде чем начать жевать, у нас появится шанс.
— Нюхнут?..
— Шучу, В.К. Я имею в виду, что лучше нам держаться подальше.
— Но нам не обязательно полагаться только на «Несравненный», чтобы попасть туда, — произнес Джулиус Грэйвз. — Можно воспользоваться «Летним сном». Доставил же он других мимо этих фагов, а профессор Лэнг сообщила в своем последнем послании, что оставила его на дистанционном управлении. Мы можем вызвать его сюда и полететь.
— Но что будет с Ребкой, Лэнг и Каллик? — Берди совершенно не нравилось предложение, всем вместе лететь на Жемчужину, опасно это или нет. — Вдруг им понадобится корабль, чтобы срочно оттуда удрать.
— У них остается «Все — мое». В случае необходимости они его используют. А мы позаимствуем на несколько часов «Летний сон», и вернем его раньше, чем они узнают об этом. Но «Летнему сну» на полет сюда потребуется некоторое время. Команду надо подавать немедленно. Так что, комиссар, сделайте милость…
На поверхности Жемчужины действительно лежал фаг.
Или, точнее, его останки. Ж'мерлия приблизился, насколько требовала необходимость, дабы убедиться, что куча свинцово-серого мусора состоит из правильных пятиугольников. Но никакого присутствия органов, внутренних структур или каких-либо иных элементов, позволяющих судить, тот ли это тип фага, что встречается в остальной части рукава, не наблюдалось.
Считалось, что фаг невозможно разрушить. Этот же выглядел так, словно врезался на большой скорости в поверхность Жемчужины. Вопреки логике фаг не пробил гигантскую дыру в оболочке. На ней не было никаких следов, или они уже исчезли. Из чего же сделана Жемчужина, если осталась без единой царапины после такого удара?
Ж'мерлия поднял к небу свои лимонно-желтые глаза, чтобы посмотреть, нет ли там фагов. Они кружились буквально над его головой. И, насколько он мог судить, с каждым виражом опускались все ниже.
Он побежал рысью, выискивая на поверхности Жемчужины хоть что-то знакомое. Менее чем через пять минут он наткнулся на туго натянутый кабель, протянувшийся от горизонта до горизонта и, двинувшись вдоль него, вскоре увидел «Все — мое». Он поспешил к кораблю, надеясь найти там Каллик или пропавших людей, но быстрый осмотр показал, что каюты пусты; записка от Каллик подтверждала это. Поодаль, метрах в сорока, стояло оборудование, частично утонувшее в гладкой серой поверхности Жемчужины. Четыре туго натянутых кабеля, расходившихся под прямыми углами, очевидно, поддерживали какую-то машину.
Ж'мерлия решил, что кабели протянулись вокруг всего планетоида. Не имело смысла идти вдоль них. Он подошел к машине поближе и определил, что перед ним полевой монитор и ингибитор. Если она работала именно так, как предполагала Каллик, то поверхность вокруг нее не должна оказывать сопротивление весу. Ж'мерлия сделал несколько осторожных шагов к тому месту, где кабели исчезали в поверхности Жемчужины. Когда он попробовал опустить в этой точке переднюю конечность на поверхность, она прошла сквозь нее без всякого сопротивления. Гладкое серое вещество оказалось совершенно нематериальным.
Он выпрямился. Другой кабель тянулся от скобы на обшивке «Все — мое» до точки, где он уходил вглубь разжиженной ингибитором поверхности. Кто угодно мог спуститься по этой веревке в неизведанную серую область — или же, что более желательно, подняться оттуда на поверхность Жемчужины.
Ж'мерлия вернулся на корабль и провел более тщательное обследование. Все оборудование находилось в рабочем состоянии. Затратив час или два на знакомство с пультом управления, он сможет улететь в любую точку рукава.
Эта идея становилась все более соблазнительной. Каждые несколько минут он слышал, как над кораблем со свистом проносятся фаги. Что-то буквально сводило их с ума — возможно, присутствие пришельцев на поверхности Жемчужины. Место уже становилось небезопасным: словно подтверждая опасения Ж'мерлии, метрах в ста над «Все — мое» пролетел фаг с открытой пастью.
Рано или поздно какой-нибудь перевозбужденный фаг врежется в него или в корабль. Нужно убираться с поверхности планетоида, иначе скоро от него вообще не будет никакого прока.
Ж'мерлия ощущал усиливающееся недовольство собственными действиями. Он прибыл на Жемчужину, слабо представляя, как спасать Ребку, Лэнг и Каллик, а возможно и Атвар Х'сиал с Луисом Нендой, но и здесь не придумал, что же делать дальше. Он не обладал предприимчивостью и решительностью Каллик. Последовать за ней внутрь Жемчужины казалось совершенно неподходящей идеей. С другой стороны, оставаться на поверхности с каждой минутой становилось все опаснее.
Ж'мерлия сидел в кабине «Все — мое» и дрожал от возбуждения.
Довольно с него этой свободы думать самому; кто ему нужен, так это хозяин, чтобы давать указания.
Ему лично дали приказ оставаться на Дрейфусе-27, а он его не выполнил. Он не хотел возвращаться на Дрейфус-27 — слишком далеко от Жемчужины — но возможен хороший компромисс. Он отлетит на «Летнем сне» от фагов на безопасное расстояние, но не слишком далеко, чтобы следить за происходящим на поверхности планетоида. Тогда, если Каллик или кто-нибудь еще появится, Ж'мерлия в считанные минуты посадит корабль, чтобы взять их на борт.
Хорошим это решение назвать было нельзя, но оно представлялось ему достаточно разумным. Он поколебался еще несколько минут, пока фаг не просвистел столь близко, что чуть не схватил его. «Летний сон» находился в двух минутах быстрого бега. Ж'мерлия закрыл кабину «Все — мое» и поспешил на другой корабль.
Ему оставалось до него менее ста метров, когда тот плавно стартовал с поверхности Жемчужины и на глазах изумленного лотфианина с максимальным ускорением исчез в мерцающей пустоте над его головой.
Берди Келли это было очень по душе. Разработчики Талли сделали так, что тело вживленного компьютера нуждалось в отдыхе, но неорганический мозг продолжал работать постоянно. За последние три дня Берди несколько десятков раз вырывало из глубокого сна прикосновение и вежливое «Можно мне говорить?»
Как следствие — Берди потерял сон.
— Черт бы тебя побрал, Талли. Больше никаких вопросов. Почему бы тебе не пойти для разнообразия к Грэйвзам и не спросить их? Джулиус и Стивен знают в десять раз больше моего.
— Нет, комиссар Келли, это неверно. — В.К.Талли покачал головой, практикуясь в усвоенном человеческом жесте, означающем несогласие, и традиционной человеческой паузе перед тем, как дать ответ. — Они знают больше вашего в гораздо больше раз, чем десять. Может, в сто раз? Дайте мне подумать.
Первый взгляд на Гаргантюа заставил его на время замолкнуть. Однако сейчас он вновь поднимал голову, выходя из мечтательной задумчивости. К облегчению Берди, на этот раз он обратился к Джулиусу Грэйвзу.
— Если вы мне позволите говорить, я бы хотел коснуться сообщений, полученных от Дари Лэнг и от Каллик. Профессор Лэнг утверждает, что Жемчужина — артефакт Строителей, и Каллик с ней согласна. Еще какие-нибудь очевидные факты свидетельствуют об активности Строителей в окрестностях Гаргантюа?
— Нет. Ближайший к Гаргантюа артефакт это — Пуповина, соединяющая Тектон и Опал. — Голос принадлежал Стивену Грэйвзу. — И он единственный, известный в системе Мэндела.
— Благодарю вас. Именно это и говорят мои банки данных, но я хотел бы знать, нет ли здесь несоответствий, как в других областях. — Талли подался вперед и постучал по дисплею, экран которого целиком заполнял Гаргантюа. — Не посмотрите ли вы на это, чтобы высказать свое мнение?
Его указательный палец лежал на оранжево-коричневом пятне ниже экватора Гаргантюа.
— Насчет светлого овала? — спросил Грэйвз, взглянув на дисплей, и сразу же отвернулся к другому экрану, где сенсоры оценивали обстановку в пространстве вокруг Жемчужины. — Извини. У меня нет по нему информации.
Но к его великому изумлению, откликнулся Берди. Наконец-то он знал что-то, чего не знал Грэйвз!
— Это называется Глаз Гаргантюа, — выпалил он. — Газовый вихрь, вечный ураган, около сорока тысяч километров в поперечнике. — Он указал на экран. — Можно даже разглядеть окружающие его завихрения.
— Я вижу их. Вам известно, как долго существует Глаз Гаргантюа?
— Не совсем, но его наблюдают со времен колонизации Добеллии. Тысячи лет. Когда люди прилетали сюда в поисках минералов много лет назад, все разведывательные экспедиции привозили с собой его изображение. О нем говорится в любой детской книжке с картинками. Это одна из достопримечательностей данной звездной системы, одно из так называемых «чудес природы», которые изучают в школе.
— Вы говорите слишком метафорично. В школе я ничего не изучал, потому что не ходил в нее. — В.К.Талли нахмурил брови. Он экспериментировал с этой гримасой, как средством выражения парадокса или множественности выбора, и в конце концов ощутил, что добился удовлетворительного уровня выразительности. — Но это знание не является окончательным. О Глазе Гаргантюа нельзя рассказывать детям как об одном из чудес природы данной звездной системы. И для этого есть основание: он им не является.
— Что значит не является? — неосторожно вырвалось у Берди. Кто, как не он, знал, что такое ввязаться в дискуссию с Талли.
— Глаз Гаргантюа не является природным феноменом данной звездной системы. Он не природного происхождения.
— Тогда что это за пятно?
— Я не знаю. — Талли попробовал воспользоваться еще одним человеческим жестом — пожать плечами. — Но мне известно, что оно не природного происхождения. На протяжении пятнадцати часов я проанализировал все возможные граничные условия. Система, которую мы наблюдаем, не имеет стационарного решения для соответствующего трехмерного уравнения Навье-Стокса. Вихрь должен был рассосаться в течение нескольких недель или месяцев. Для того чтобы Глаз Гаргантюа существовал, необходимо присутствие какого-то огромного дополнительного источника атмосферной циркуляции. — Он дотронулся до экрана. — В центре Глаза, там, где мы видим воронку…
— Фаги! — ворвался в их разговор возбужденный голос Джулиуса Грэйвза. — Они там действительно есть. Мы получаем картинку фрагментов, вращающихся вокруг Жемчужины, но она не похожа на ту, что передали Ребка и Лэнг в первый раз. Облако простирается до самой поверхности. Если это фаги…
— Можем мы пролететь сквозь них, как капитан Ребка и профессор Лэнг? — Талли адресовал свой вопрос Берди, как наиболее опытному пилоту. — Они достигли поверхности невредимыми.
— Долететь до поверхности в этом мусорном ящике? — Берди обвел ненавидящим взглядом панели управления и прочие устройства рудовоза. — Да это и самому черту не под силу. Подумай сам. Движок дает не больше половины мощности, никакого оружия, чтобы отпугивать фагов, а по маневренности мы не лучше прудовика. Если там внизу фаги и они хотя бы наполовину такие голодные, как описал их капитан Ребка, то у нас возникнут проблемы. Возможно, если только они нас нюхнут, прежде чем начать жевать, у нас появится шанс.
— Нюхнут?..
— Шучу, В.К. Я имею в виду, что лучше нам держаться подальше.
— Но нам не обязательно полагаться только на «Несравненный», чтобы попасть туда, — произнес Джулиус Грэйвз. — Можно воспользоваться «Летним сном». Доставил же он других мимо этих фагов, а профессор Лэнг сообщила в своем последнем послании, что оставила его на дистанционном управлении. Мы можем вызвать его сюда и полететь.
— Но что будет с Ребкой, Лэнг и Каллик? — Берди совершенно не нравилось предложение, всем вместе лететь на Жемчужину, опасно это или нет. — Вдруг им понадобится корабль, чтобы срочно оттуда удрать.
— У них остается «Все — мое». В случае необходимости они его используют. А мы позаимствуем на несколько часов «Летний сон», и вернем его раньше, чем они узнают об этом. Но «Летнему сну» на полет сюда потребуется некоторое время. Команду надо подавать немедленно. Так что, комиссар, сделайте милость…
На поверхности Жемчужины действительно лежал фаг.
Или, точнее, его останки. Ж'мерлия приблизился, насколько требовала необходимость, дабы убедиться, что куча свинцово-серого мусора состоит из правильных пятиугольников. Но никакого присутствия органов, внутренних структур или каких-либо иных элементов, позволяющих судить, тот ли это тип фага, что встречается в остальной части рукава, не наблюдалось.
Считалось, что фаг невозможно разрушить. Этот же выглядел так, словно врезался на большой скорости в поверхность Жемчужины. Вопреки логике фаг не пробил гигантскую дыру в оболочке. На ней не было никаких следов, или они уже исчезли. Из чего же сделана Жемчужина, если осталась без единой царапины после такого удара?
Ж'мерлия поднял к небу свои лимонно-желтые глаза, чтобы посмотреть, нет ли там фагов. Они кружились буквально над его головой. И, насколько он мог судить, с каждым виражом опускались все ниже.
Он побежал рысью, выискивая на поверхности Жемчужины хоть что-то знакомое. Менее чем через пять минут он наткнулся на туго натянутый кабель, протянувшийся от горизонта до горизонта и, двинувшись вдоль него, вскоре увидел «Все — мое». Он поспешил к кораблю, надеясь найти там Каллик или пропавших людей, но быстрый осмотр показал, что каюты пусты; записка от Каллик подтверждала это. Поодаль, метрах в сорока, стояло оборудование, частично утонувшее в гладкой серой поверхности Жемчужины. Четыре туго натянутых кабеля, расходившихся под прямыми углами, очевидно, поддерживали какую-то машину.
Ж'мерлия решил, что кабели протянулись вокруг всего планетоида. Не имело смысла идти вдоль них. Он подошел к машине поближе и определил, что перед ним полевой монитор и ингибитор. Если она работала именно так, как предполагала Каллик, то поверхность вокруг нее не должна оказывать сопротивление весу. Ж'мерлия сделал несколько осторожных шагов к тому месту, где кабели исчезали в поверхности Жемчужины. Когда он попробовал опустить в этой точке переднюю конечность на поверхность, она прошла сквозь нее без всякого сопротивления. Гладкое серое вещество оказалось совершенно нематериальным.
Он выпрямился. Другой кабель тянулся от скобы на обшивке «Все — мое» до точки, где он уходил вглубь разжиженной ингибитором поверхности. Кто угодно мог спуститься по этой веревке в неизведанную серую область — или же, что более желательно, подняться оттуда на поверхность Жемчужины.
Ж'мерлия вернулся на корабль и провел более тщательное обследование. Все оборудование находилось в рабочем состоянии. Затратив час или два на знакомство с пультом управления, он сможет улететь в любую точку рукава.
Эта идея становилась все более соблазнительной. Каждые несколько минут он слышал, как над кораблем со свистом проносятся фаги. Что-то буквально сводило их с ума — возможно, присутствие пришельцев на поверхности Жемчужины. Место уже становилось небезопасным: словно подтверждая опасения Ж'мерлии, метрах в ста над «Все — мое» пролетел фаг с открытой пастью.
Рано или поздно какой-нибудь перевозбужденный фаг врежется в него или в корабль. Нужно убираться с поверхности планетоида, иначе скоро от него вообще не будет никакого прока.
Ж'мерлия ощущал усиливающееся недовольство собственными действиями. Он прибыл на Жемчужину, слабо представляя, как спасать Ребку, Лэнг и Каллик, а возможно и Атвар Х'сиал с Луисом Нендой, но и здесь не придумал, что же делать дальше. Он не обладал предприимчивостью и решительностью Каллик. Последовать за ней внутрь Жемчужины казалось совершенно неподходящей идеей. С другой стороны, оставаться на поверхности с каждой минутой становилось все опаснее.
Ж'мерлия сидел в кабине «Все — мое» и дрожал от возбуждения.
Довольно с него этой свободы думать самому; кто ему нужен, так это хозяин, чтобы давать указания.
Ему лично дали приказ оставаться на Дрейфусе-27, а он его не выполнил. Он не хотел возвращаться на Дрейфус-27 — слишком далеко от Жемчужины — но возможен хороший компромисс. Он отлетит на «Летнем сне» от фагов на безопасное расстояние, но не слишком далеко, чтобы следить за происходящим на поверхности планетоида. Тогда, если Каллик или кто-нибудь еще появится, Ж'мерлия в считанные минуты посадит корабль, чтобы взять их на борт.
Хорошим это решение назвать было нельзя, но оно представлялось ему достаточно разумным. Он поколебался еще несколько минут, пока фаг не просвистел столь близко, что чуть не схватил его. «Летний сон» находился в двух минутах быстрого бега. Ж'мерлия закрыл кабину «Все — мое» и поспешил на другой корабль.
Ему оставалось до него менее ста метров, когда тот плавно стартовал с поверхности Жемчужины и на глазах изумленного лотфианина с максимальным ускорением исчез в мерцающей пустоте над его головой.
13
Жемчужина, наблюдаемая с большого расстояния на фоне нависающей громады Гаргантюа, казалась мелкой букашкой. Без сигнала маяка «Все — мое» планетоид, затерянный среди более крупных фрагментов, вряд ли удалось бы обнаружить.
Но если посмотреть на нее изнутри…
Полы, нависающие стены и куполообразные потолки нижних уровней состояли из широких жестких обручей, соединенных между собой и слабо фосфоресцирующих. Это походило на прогулку по извилистому пищеводу громадного инопланетного животного. Некоторые из секций заполняли сетки и кабели, наподобие тех, что встречались на верхних уровнях; другие пустовали; в некоторых местах в беспорядке валялись части какой-то аппаратуры.
Пока Ханс Ребка прокладывал путь все глубже и глубже вдоль бесконечных коридоров. Дари что-то бормотала под нос.
— Что-что? — спросил он через плечо, когда ее бормотание зазвучало громче обычного.
— Высчитываю. Плохо дело. Радиус Жемчужины один и шестнадцать сотых километра. Каждый из внутренних уровней имеет высоту пятьдесят метров, что означает двадцать квадратных километров поверхности пола. Сколько же времени нам понадобится, чтобы все их осмотреть?
— Об этом не беспокойся. Прежде мы умрем от голода. — У Ребки тоже, видимо, подвело живот, но держался он вызывающе весело. Страдания или даже упоминание о них отнюдь не наполняли Дари бодростью. Они приводили ее в дурное настроение. На Вратах Стражника она за двадцать лет ни разу не пропустила приема пищи.
— Похоже, ничего полезного мы пока не обнаружили. Куда ты собрался нас завести?
Ханс не отвечал. Несмотря на свое брюзжание. Дари ежеминутно останавливалась, чтобы получше рассмотреть встретившуюся новую конструкцию. Любой предмет на Жемчужине был продуктом технологии Строителей и очаровывал ее с первого взгляда. Некоторые из них она узнавала — те, что встречались на остальных 1236 известных артефактах Строителей, разбросанных по рукаву, но огромное большинство было абсолютно неизвестно, и ей хотелось их разглядеть. Ребка с трудом отрывал ее от этого занятия, каждый раз напоминая, что прежде всего им необходимо найти центр управления Жемчужиной. Поскольку планетоид имеет искусственное происхождение и пригоден для обитания, что-то должно поддерживать его в рабочем состоянии.
Ребка не упоминал вслух о мучивших его опасениях. По мере того как они спускались все ближе к центру Жемчужины, гравитация неуклонно возрастала. Сейчас она была близка к двум «же». Очевидно, где-то у них под ногами находился мощный источник поля. Пока они могли передвигаться без особого труда, но что делать, если будет возрастать и дальше? Никто не знал, какое гравитационное поле Строители считали нормальным.
По кривизне пола он установил, что они находились примерно в шестистах метрах от центра Жемчужины. На встречающихся развилках он всегда выбирал путь вниз. Вера в то, что наиболее важные области планетоида должны располагаться ближе к центру, чем к поверхности, основывалась исключительно на инстинкте. Если он ошибается, то обрекает на гибель их обоих.
Несмотря ни на что, происходящее приводило Ребку в восторг. Ради этого стоило жить. Исследовать места, которых прежде ни один человек не видел, да еще с интересным компаньоном — что еще нужно? Разве немного пищи.
— Мне кажется, мы до чего-то добрались, — произнес он. — Свет впереди меняется. Он тускнеет.
Ответное урчание за спиной Ребки прозвучало скептически. «Интересно, — подумал он, — не в желудке ли это у Дари». По мере того как освещение ослабевало, он ступал вперед с большей осторожностью. Очень скоро он уже ничего не видел впереди, но инстинктивно чувствовал, что их ждет что-то новенькое.
— Оставайся здесь. — Он приглушил голос до тихого шепота. — Не знаю, что там дальше, но, прежде чем включать свет, я хочу пройти еще немного. — Даже эти едва слышные слова прозвучали странно, с гулким эхом.
Он встал на четвереньки и ощупью двинулся вперед. Через пять метров его левая рука провалилась в пустоту. Он поводил рукой перед собой. Пустота. Тоннель кончался провалом. Света не было ни внизу, ни с одной из сторон. Он отполз обратно к Дари и прошептал ей на ухо:
— Придется воспользоваться твоим фонариком. Свети вперед. Будь осторожна — сначала посмотри на пол, потом медленно поднимай луч. — Ханс осторожно пропустил ее на шаг вперед. — Осторожнее! Впереди ничего нет.
Дари кивнула, невидимая в темноте. Луч света уперся в пол у нее под ногами, затем скользнул за находившийся перед ними выступ. Поднявшись, он слабо отразился от дальней стены. Дари слегка подалась вперед, чтобы посветить вниз. Еще шаг, и она заступила бы за край.
Уступ, на котором она стояла, делил пополам стену большой камеры, резко уходившей вниз метров на двадцать; там она закруглялась по краям, образуя вогнутый и абсолютно пустой пол.
Дари отступила на шаг. В таком гравитационном поле любое падение привело бы к смертельному исходу. Она посветила выше. Над ними нависал сводчатый потолок, окончательно придававший камере сферическую форму. Куполообразный свод не имел никаких деталей, светильников или опорных конструкций. В поперечнике камера достигала, по крайней мере, шестидесяти метров.
— Там что-то есть. — Ханс прошептал эти слова, но по камере раскатилось эхо, долго не желая затихать: «Есть… есть… есть… есть…» — Точно в середине. Свети туда.
Дари направила луч фонаря прямо перед собой. В середине камеры без всякой поддержки висела в пустоте серебристая сфера примерно десяти метров в диаметре. Дари тут же подумала о шаре, поднявшемся из разверзшихся недр Тектона во время Летнего Прилива, но этот был в сотни раз меньше.
И проявлял гораздо большую активность. Он висел неподвижно, но едва луч коснулся его, поверхность шара пришла в движение — словно по капле ртути побежала рябь. Волны становились все больше и устойчивей. Шар изменял форму, вытягиваясь.
— Есть… есть… есть… есть… — Глубокий и древний, как море, скрипучий голос наполнил камеру. — Есть… есть… есть… есть. Центр… центр… центр… центр.
Дари была поражена настолько, что едва не выронила фонарик. Сфера превратилась в неправильной формы эллипсоид. Из его вершины показался серебряный побег и, медленно распустившись в пятилепестковый цветок, повернулся к Дари и Хансу. Из передней стороны шара выступили пятиугольные лепестки, потянувшиеся к лучу фонарика. Вниз опустился длинный тонкий хвост, достигший пола. За три минуты безликий шар превратился в рогатое и хвостатое животное дьявольского вида, с похожей на цветок головой, выискивающей источник вторжения.
Из отверстия в теле демона исходил мерцающий зеленый свет, освещавший Ханса и Дари. По внутреннему пространству огромной камеры побежали блики. Дари выключила фонарь.
— Человеческая форма… человеческая… человеческая. Слишком скоро… скоро… скоро… — Усталый голос эхом разносился вокруг. — Кто… кто… кто… кто…
Но если посмотреть на нее изнутри…
Полы, нависающие стены и куполообразные потолки нижних уровней состояли из широких жестких обручей, соединенных между собой и слабо фосфоресцирующих. Это походило на прогулку по извилистому пищеводу громадного инопланетного животного. Некоторые из секций заполняли сетки и кабели, наподобие тех, что встречались на верхних уровнях; другие пустовали; в некоторых местах в беспорядке валялись части какой-то аппаратуры.
Пока Ханс Ребка прокладывал путь все глубже и глубже вдоль бесконечных коридоров. Дари что-то бормотала под нос.
— Что-что? — спросил он через плечо, когда ее бормотание зазвучало громче обычного.
— Высчитываю. Плохо дело. Радиус Жемчужины один и шестнадцать сотых километра. Каждый из внутренних уровней имеет высоту пятьдесят метров, что означает двадцать квадратных километров поверхности пола. Сколько же времени нам понадобится, чтобы все их осмотреть?
— Об этом не беспокойся. Прежде мы умрем от голода. — У Ребки тоже, видимо, подвело живот, но держался он вызывающе весело. Страдания или даже упоминание о них отнюдь не наполняли Дари бодростью. Они приводили ее в дурное настроение. На Вратах Стражника она за двадцать лет ни разу не пропустила приема пищи.
— Похоже, ничего полезного мы пока не обнаружили. Куда ты собрался нас завести?
Ханс не отвечал. Несмотря на свое брюзжание. Дари ежеминутно останавливалась, чтобы получше рассмотреть встретившуюся новую конструкцию. Любой предмет на Жемчужине был продуктом технологии Строителей и очаровывал ее с первого взгляда. Некоторые из них она узнавала — те, что встречались на остальных 1236 известных артефактах Строителей, разбросанных по рукаву, но огромное большинство было абсолютно неизвестно, и ей хотелось их разглядеть. Ребка с трудом отрывал ее от этого занятия, каждый раз напоминая, что прежде всего им необходимо найти центр управления Жемчужиной. Поскольку планетоид имеет искусственное происхождение и пригоден для обитания, что-то должно поддерживать его в рабочем состоянии.
Ребка не упоминал вслух о мучивших его опасениях. По мере того как они спускались все ближе к центру Жемчужины, гравитация неуклонно возрастала. Сейчас она была близка к двум «же». Очевидно, где-то у них под ногами находился мощный источник поля. Пока они могли передвигаться без особого труда, но что делать, если будет возрастать и дальше? Никто не знал, какое гравитационное поле Строители считали нормальным.
По кривизне пола он установил, что они находились примерно в шестистах метрах от центра Жемчужины. На встречающихся развилках он всегда выбирал путь вниз. Вера в то, что наиболее важные области планетоида должны располагаться ближе к центру, чем к поверхности, основывалась исключительно на инстинкте. Если он ошибается, то обрекает на гибель их обоих.
Несмотря ни на что, происходящее приводило Ребку в восторг. Ради этого стоило жить. Исследовать места, которых прежде ни один человек не видел, да еще с интересным компаньоном — что еще нужно? Разве немного пищи.
— Мне кажется, мы до чего-то добрались, — произнес он. — Свет впереди меняется. Он тускнеет.
Ответное урчание за спиной Ребки прозвучало скептически. «Интересно, — подумал он, — не в желудке ли это у Дари». По мере того как освещение ослабевало, он ступал вперед с большей осторожностью. Очень скоро он уже ничего не видел впереди, но инстинктивно чувствовал, что их ждет что-то новенькое.
— Оставайся здесь. — Он приглушил голос до тихого шепота. — Не знаю, что там дальше, но, прежде чем включать свет, я хочу пройти еще немного. — Даже эти едва слышные слова прозвучали странно, с гулким эхом.
Он встал на четвереньки и ощупью двинулся вперед. Через пять метров его левая рука провалилась в пустоту. Он поводил рукой перед собой. Пустота. Тоннель кончался провалом. Света не было ни внизу, ни с одной из сторон. Он отполз обратно к Дари и прошептал ей на ухо:
— Придется воспользоваться твоим фонариком. Свети вперед. Будь осторожна — сначала посмотри на пол, потом медленно поднимай луч. — Ханс осторожно пропустил ее на шаг вперед. — Осторожнее! Впереди ничего нет.
Дари кивнула, невидимая в темноте. Луч света уперся в пол у нее под ногами, затем скользнул за находившийся перед ними выступ. Поднявшись, он слабо отразился от дальней стены. Дари слегка подалась вперед, чтобы посветить вниз. Еще шаг, и она заступила бы за край.
Уступ, на котором она стояла, делил пополам стену большой камеры, резко уходившей вниз метров на двадцать; там она закруглялась по краям, образуя вогнутый и абсолютно пустой пол.
Дари отступила на шаг. В таком гравитационном поле любое падение привело бы к смертельному исходу. Она посветила выше. Над ними нависал сводчатый потолок, окончательно придававший камере сферическую форму. Куполообразный свод не имел никаких деталей, светильников или опорных конструкций. В поперечнике камера достигала, по крайней мере, шестидесяти метров.
— Там что-то есть. — Ханс прошептал эти слова, но по камере раскатилось эхо, долго не желая затихать: «Есть… есть… есть… есть…» — Точно в середине. Свети туда.
Дари направила луч фонаря прямо перед собой. В середине камеры без всякой поддержки висела в пустоте серебристая сфера примерно десяти метров в диаметре. Дари тут же подумала о шаре, поднявшемся из разверзшихся недр Тектона во время Летнего Прилива, но этот был в сотни раз меньше.
И проявлял гораздо большую активность. Он висел неподвижно, но едва луч коснулся его, поверхность шара пришла в движение — словно по капле ртути побежала рябь. Волны становились все больше и устойчивей. Шар изменял форму, вытягиваясь.
— Есть… есть… есть… есть… — Глубокий и древний, как море, скрипучий голос наполнил камеру. — Есть… есть… есть… есть. Центр… центр… центр… центр.
Дари была поражена настолько, что едва не выронила фонарик. Сфера превратилась в неправильной формы эллипсоид. Из его вершины показался серебряный побег и, медленно распустившись в пятилепестковый цветок, повернулся к Дари и Хансу. Из передней стороны шара выступили пятиугольные лепестки, потянувшиеся к лучу фонарика. Вниз опустился длинный тонкий хвост, достигший пола. За три минуты безликий шар превратился в рогатое и хвостатое животное дьявольского вида, с похожей на цветок головой, выискивающей источник вторжения.
Из отверстия в теле демона исходил мерцающий зеленый свет, освещавший Ханса и Дари. По внутреннему пространству огромной камеры побежали блики. Дари выключила фонарь.
— Человеческая форма… человеческая… человеческая. Слишком скоро… скоро… скоро… — Усталый голос эхом разносился вокруг. — Кто… кто… кто… кто…