Страница:
____________________
В большом городе не было даже самого относительного полицейского порядка. Людей резали не только ночью, но и днем. Тот, кому лень было убить врага самому, мог нанять исполнителя. Недорого - за четвертной.
Существовала любопытная уголовно-полицейская мафия (тогда говорили - коморра).* “Во многих кварталах были банды уголовников и хулиганов во главе с кочи (вожак, сорвиголова, разбойник). Эти кочи были в теснейшей связи с низшими полицейскими чинами - приставами, околоточными надзирателями и городовыми, в большинстве своем татарами. Фактически они вполне подчинялись полиции. Особенно влиятельным среди уголовной публики, как показывал студент Азизбеков** коллегии бакинских адвокатов, являлся пристав Мамедбеков. (См.: «Рабочее движение в Баку в годы первой русской революции. Документы и материалы». Баку, 1956, стр. 101; в дальнейшем «Рабочее движение…»)
____________________
* Коморра в Неаполе - то же, что мафия в Сицилии.
** Мешади Азизбеков (1876-1918) был в это время руководителем татарской социал-демократической партии «Гуммет». Впоследствии замнаркома внутренних дел в бакинском Совнаркоме. Расстрелян в числе «бакинских комиссаров».
____________________
Зима 1904/05 годов в Баку была снежной: многие одноэтажные дома замело по самые крыши. Зима была тревожной: телеграф приносил мрачные вести с японского театра военных действий. Недавнее убийство Плеве грянуло предвестием грядущих событий. Самодержавно - бюрократический режим, так долго сопротивлявшийся назревшим реформам, оказался перед перспективой революции.
13 декабря 1904 года в Баку началась забастовка, быстро переросшая во всеобщую. Полмесяца город был парализован. Не ходил транспорт, не выходили газеты, не работали почта, телефон, телеграф. Встали нефтепромыслы. После ряда кровопролитных столкновений с полицией и войсками рабочие добились заключения коллективного договора - первого в России. 31 декабря стачка прекратилась. Но вскоре пришло известие о расстреле 9 января, о, баррикадах на Васильевском острове…
Как раз в эти дни (12 января) произошло одно, с виду малозначительное, происшествие. А именно, два солдата-армянина конвоировали от следователя в тюрьму восемнадцатилетнего Була-Ага-Реза-оглы, обвинявшегося в покушении на убийство богатого армянина. Молодой человек попытался бежать и получил штыковое ранение, оказавшееся смертельным. В татарских кварталах стали поговаривать, что армяне нарочно убили мусульманина. (См.: «Р.С.», 9.2.1905). Между тем жизнь шла своим чередом. Забастовали типографские рабочие, и город остался без газет. На 19 февраля была намечена демонстрация рабочих; напуганные полицейские думали, что демонстрация будет вооруженной.
Именно в этот момент невидимая рука привела в действие механизм межнациональной вражды. Очевидно, одним ударом надеялись убить нескольких зайцев: «проучить» непокорных армян, напугать интеллигенцию, дезорганизовать рабочее движение и направить энергию недовольства в безопасное для властей русло.
Чины полиции сообщили татарам, что армяне собираются устроить им резню, и настойчиво советовали опередить армян. Пошли слухи, будто армяне готовятся напасть на мечети, резать там свиней и перебить всех мулл (см.: «Санкт-петербургские ведомости», 4.3.1905, в дальнейшем - «СПб вед.»), что они для этого заготовили склад бомб и, по выражению сотрудника «Каспия» А. Агаева, “выписали известного турецкого главу армянских шаек Андраника” («СПб вед.», 22.4.1905). Околоточный Шахтахтинский раздавал татарам “листки, в которых… указывалось, что армяне на Кавказе издавна являлись нацией, подавляющей и угнетающей другие национальности, в том числе и татар, что они деятельно агитируют в пользу уничтожения царской власти и что их поэтому следует бить” (Старцев, гл. 3). Впрочем, раздавали не только листки, но и оружие (там же). И это при том, что в Баку с разрешениями на ношение оружия было строго…*. Особенно зорко следили, чтобы не оказалось недозволенного оружия у армян.
____________________
* “Для того, чтобы купить какого-нибудь несчастного «револьвера-бульдога»… необходимо подать прошение высшим чинам администрации и ожидать разрешения… на протяжении целых месяцев”, - жаловался современник («СПб вед.», 30.8.1905)
____________________
В народе все упорнее поговаривали, что скоро будет “бунт между армянами и татарами”. (Заявление Монтина. Цит. по: «Рабочее движение…», стр.100) Интеллигенция, долго посмеивавшаяся над слухами, распускаемыми, по ее мнению, “с целью отвлечь общественное мнение от рабочей манифестации”, наконец спохватилась. В редакции газеты «Каспий» состоялось совещание армянской и татарской интеллигенции. Избрали комитет из 5 человек “для предотвращения возможных недоразумений” («СПб вед.», 22.4.1905) А между тем иные члены этого совещания (Тагиев, Топчибашев) участвовали и в других совещаниях, чисто татарских и отнюдь не миротворческих…
Затем на татарских домах появились надписи мелом и углем: “Я Алла”! (С Богом!). Русские дома отметили надписями: «урус». (См. Старцев, гл. 3).
Наступил февраль.
“Воскресенье, 6 февраля, был действительно ясный, солнечный, хотя и ветреный день, - пишет корреспондент «Русского слова» К. Миров. - На огромной, обсаженной чахлыми деревьями площади перед армянским собором - так называемом Парапете, как всегда по праздникам, толпился народ.
Парапет перед армянским собором - это, если можно так выразиться, форум бакинских армян. Кучки их перед церковью вы можете увидеть здесь даже в будни… Встречаются, говорят о городских и семейных делах.
В праздники толпа пестрее. Мелькают в ней и русские, и татарские лица.
В то злополучное воскресенье в толпе на Парапете шатался влиятельный и зажиточный… татарин Бабаев.
Он из Сабунчей сюда приехал, и в толпе бродил неспроста” («Р.С.», 20.2.1905).
Дело в том, что Бабаев был родственником убитого Була-Аги-Реза-оглы. Он давно поклялся отомстить убийце - и теперь искал его в толпе на Парапете.
“Бабаев, как я уже сказал, был влиятельным коммерсантом, но пользовался репутацией коморриста. Другими словами: свой престиж в округе он поддерживал, не стесняясь в средствах, при помощи двух-трех дюжих родичей и клиентов.
Подобная коморра в миниатюре обычна местным нравам.
Само собою разумеется, что родичи Бабаева осведомлены были о его планах на месть и в воскресенье готовы были помочь своему патрону в случае надобности.
Настороже был, конечно, и солдат-армянин, знавший об угрозах Бабаева. Несомненно, и он, со своей стороны, принял меры, чтобы не оказаться одному в случае нападения…
6-го февраля на Парапете Бабаев встретил своего врага.
Показания очевидцев о подробностях этой встречи сбивчивы. Несомненно лишь, что Бабаев стрелял в армянина, но неудачно, и что сам ли солдат или подоспевшие к нему на помощь друзья тут же на площади кинжалами и револьверами покончили с Бабаевым.
Это убийство послужило сигналом к началу кровопролития.
У татар, явившихся вместе с Бабаевым, засверкали револьверы, загремели выстрелы, упало несколько человек… Толпа в паническом страхе разбежалась” (там же).
Сразу же пошли слухи: “На Парапете толпа армян убила мусульманина!” “Армяне нападают на мусульман!“ Тело Бабаева взвалили на тележку и повезли по татарским кварталам, призывая правоверных защищаться от армянских убийц.
Однако “вечером того же дня город еще жил своей обычной жизнью… в клубе перекидывались картами, в театре шел спектакль.
А на окраинах города, на Шемахинке, на Балаханской происходил уже в это время форменный бой на улицах.
Банды татар, вооруженные берданками, кинжалами и револьверами, бродили по улицам, расстреливал, встречных армян, раненых дорезывали кинжалами…” Чуя беду, армяне засели за ставнями домов, и оттуда ”раздавались иногда более или менее удачные выстрелы по проходившим мимо кучкам татар.
Перестрелка 6-го февраля ограничилась районами, Шемахинки и Балаханской, куда извозчики не решались возить.
Ночь, однако, на этот раз скоро прекратила побоище, и уже к первому часу ночи в городе все затихло.
Привыкшие к уличным дракам обыватели ложились спать спокойно, не подозревая ужасов, которые ждут их завтра” (там же).
В тот день было убито до 35 человек, “из них 3-4 татарина, остальные - армяне”. («СПб вед.», 25.5.1905).
Этим могло бы обойтись, если бы не неусыпные старания властей.
По свидетельству Азизбекова, вечером 6 февраля пристав Мамедбеков объехал всех кочи и главарей и говорил им, чтобы они не дремали, а то армяне ворвутся в татарские дома и всех там же перережут. “А чтобы им было чем защищаться, раздавали револьверы и патроны.” (См.: «Рабочее движение…», стр.101)
Татары были уверены, что существует приказ полиции и даже губернатора - бить армян в течение трех дней. Губернатор Накашидзе, конечно, открыто приказа не давал, но действительно запретил войскам вмешиваться в течение трех суток.
Ночью или на рассвете в окрестные татарские деревни были отправлены верховые с требованием прислать подмогу.
Между тем Баку просыпался и приступал к повседневной жизни. Открывались лавки. О вчерашнем мало кто вспоминал.
Около 10 часов утра в городе появились группы крестьян, вооруженных ружьями, кинжалами и револьверами. “Очевидцы рассказывают, как жутко становилось при одном взгляде на этих людей дикого вида, возбужденных видом крови и подхваченных воинственным азартом…
От селения к селению весть, что в городе «дерутся», перелетала с быстротою птицы, и «храбрецы» каждого селения спешили в Баку «потешиться дракой».
Поезда из Сабунчей привозили вооруженных татар сотнями. Пришлось прекратить движение поездов по этой ветке.
Иные примчались верхами…
Из селений, расположенных на линии железной дороги, татары приезжали даже на товарных поездах.
Они останавливали их среди пути и под угрозой смерти заставляли поездную прислугу везти себя в Баку.
В «Сумгаите» (ближайшая к Баку станция Закавказской дороги) в пассажирский поезд влезла шайка человек в тридцать вооруженных берданками татар.
Станционный жандарм, знавший, что в городе происходит побоище, хотел было помешать отъезду этой шайки, но под наведенными на него дулами винтовок быстро стушевался.
– Боялся очень опоздать - объяснял мне… один из этих татар. Он… хвастался, что «прикончил своею рукою человек семь армян»…
Как я уже сказал, шайки убийц появились одновременно в разных частях города. Загремели выстрелы… После первых же выстрелов закрыты были лавки не только армян, но и татар… Улицы опустели. В домах запирали двери, наглухо закрывали окна.
Застигнутые на улицах армяне спасались бегством. Вслед им гремели выстрелы. Несчастные падали, не добежав иногда несколько шагов до дверей своего дома… Жертвы среди армян насчитывались уже десятками. В то время, когда большинство мирного армянского населения в страхе ждало со стороны полиции и войск избавления от грозящей беды, раздраженная горячая молодежь рвалась мстить за убитых родичей и единоплеменников.
Еще немного, и раздались выстрелы в проходивших кучками татар из окон и с крыш армянских домов… упало несколько человек татар. Взаимное озлобление все возрастало.
Когда на улицах больше некого было убивать, татары кинулись громить армянские лавки. Взламывали двери, стреляли внутрь лавок залпами, вытаскивали неосторожно оставшихся в лавках торговцев и зверски расправлялись с ними.
Многие армяне, оказавшись в начале побоища далеко от дома, укрывались в гостиницах, в аптеках, в других общественных учреждениях…
Опустевшие улицы стали ареной травли смельчаков, решившихся выходить из своих убежищ, и несчастных, не успевших вовремя где-то укрыться. Вот мимо окон татарской гостиницы бежит какой-то армянин. Почти одновременно три выстрела грянули, и клубки дыма взвились над окнами… Армянин упал. Невольный крик ужаса вырывается у невольных зрителей этой драмы из окон соседних домов. Он поднялся. Он только ранен и снова бежит. Новые пули летят ему вдогонку. Затаив дыхание, следят за ним невольные зрители - спасется ли? Спасся. Он выбежал уже из-под окон гостиницы и мелькнул в подъезде аптеки.
Из-за угла показывается шайка татар. С другой стороны пробирается пугливо седой старик-армянин. Завидев татар, он пытается бежать, насколько позволяют ему старые ноги. Но татары уже заметили его. С гиком кидается один из них и в два прыжка настигает армянина. Раз-два - взмах кинжала, и старик, беспомощно раскинув руки, пластом валится на мостовую. Шайка идет далее…
Сломя голову, проносится по улице фаэтонщик-татарин. Он нахлестывает лошадей, словно спасаясь от какой-то погони.
Загремел выстрел откуда-то с крыши или из окна - фаэтонщик кубарем катится с облучка. Грузное тело, судорожно корчась, остается на мостовой, а лошади уже одни продолжают свою бешеную скачку.
За вооруженными шайками следовали грабители. Ворохами, узлами тащили они награбленное добро. Один нес обувь, другой - бутылку вина, третий - штуку сукна. Кто-то, обливаясь потом, тащил большое стенное зеркало” («Р.С.», 22.2.1905).
Фридрих Печке: “рассказал, как к их дому подъехал губернатор с казаками и полицеймейстером. Здесь их встретили вооруженные татары с поклонами, один из казаков отнял у татарина берданку, но губернатор приказал возвратить ее по принадлежности.
Двое из предводителей шаек громил, один из них чиновник казначейства Гаджи-бек, жаловались губернатору, что из 3-х этажного дома М. Мамиконова последовал выстрел.
Губернатор подъехал к сказанному дому, и приказал выйти на улицу домохозяину, сделал ему внушение, что если еще один выстрел из его дома последует, то он, губернатор, запрячет его туда, где он еще не был, и в заключение разрешил великодушно спрятаться от татарских пуль”.
“…околоточные надзиратели гуляли по городу с папиросой в зубах, с руками в карманах, беседовали и шутили с вооруженными татарами.
Пьяные городовые провожали опоздавших за известное вознаграждение (только не армян), шутя по дороге с вооруженными татарами. Если армянин просил проводить его, то показывали ему «шиш» и пускали в него нецензурные и оскорбительные слова”.
Ованесов, служащий в полицейском участке: “Помощник пристава 3-т полицейского участка Султанов ходил с шайкой татар по улицам, и, когда встречал армянина, то кричал татарам: «Бежит заяц - убивай его!»”.
Д-р Шахмурадов: “сам видел, как грабили татары, причем распоряжались этим околоточные и городовые”.
Ф.Печке:…в 30 шагах от охраняющих офицерскую квартиру солдат разыгрывается страшная драма: убивают людей, отрубают одному голову и бросают в огонь, а солдаты хладнокровно на все смотрят!. На мой вопрос, почему не разгоняют мерзавцев и не спасают несчастных, получаю ответ: «Не велено».
Предводителями шаек в моем районе были преимущественно чиновники и учителя-татары…которых я сам видел во главе шаек с берданками и револьверами в руках”.
Маркус Портнов, купец: “Я обратился к офицерам и спросил: «Господа! Неужели нельзя прекратить это безобразие? Ведь, как видите, нельзя проходить по улицам»…Офицер сказал:
– Да что же, вам жалко этих армяшек? Их слишком много расплодилось, пускай немного почистят…
Знакомый мой Абрам Шафер… говорил мне, что он, Шафер, слышал, как один полковник говорил стоящим при нем офицерам: «Господа, дали татарам три дня баловаться, и довольно».
Чикнаверов, бухгалтер: “Рассказывали, что офицер с отрядом, стоявшим па сабупчииском вокзале, вызвал лучшего стрелка и приказал стрелять в кучку армян на противоположной горке и что, таким образом, убил или ранил двоих”.
С.В.Бриземейстер: “рассказала: 9 февраля, в 12 часов дня, она вышла на Николаевскую улицу купить провизии и хлеба. Она встретила там двух солдат, которые сказали ей, чтобы она поспешала домой: вышел приказ действовать и что они идут к частям. Возвращаясь домой, она в крепости видела кучку татар, которые творили, что осталось мало времени работать, и смотрели на часы и говорили, что остается разрешенного губернатором времени еще полчаса”.
Схожую картину живописует и автор татарской газеты «Каспий»:
“Часов около 10 там и здесь показались толпы амбалов (грузчиков) и приезжих сельчан, начавших грабить указанные вожаками() лавки с мануфактурой и готовым платьем.
Ответом был разгром и разграбление нескольких мусульманских лавок.
Соседний с моей квартирой мануфактурный магазин на углу Азиатской и Базарной улиц громадная толпа оборванцев принялась грабить с утра и разграбила в четыре приема” (15.2.1905).
А вот что сообщает о событиях этого дня в служебном рапорте пристав 2-го участка (район Базарной и Кубинской площадей):
“Утром 7 февраля перестрелки между армянами и татарами усилились, причем татары открыто по улицам участка… ходили с ружьями и револьверами, а армяне производили стрельбу с крыш и окон домов.
В этот день было подобрано с улиц участка убитых 24 человека армян; было убито и поранено несколько мусульман, которые самими мусульманами убирались по своим домам.
Казаки, при обращении к ним г-на пристава, отказали ему в содействии, они не могли оказать его ввиду своей малочисленности. Пришедшие около 2-х часов дня, кажется, 2 роты Сальянского полка, во главе с подполковником Кузьминским, прошли с барабанным боем по Базарной улице. Народ, при приближении их, разбегался, а затем снова собирался в большом количестве на улицах. Г, пристав лично обращался к подполковнику Кузьминскому и просил его сделать несколько залпов по воздуху, чтобы рассеять народ. Но получив в ответ от него «не ваше дело, мы сами знаем, что нам нужно делать», г. пристав отошел от него и более за содействием не обращался.
С наступлением сумерек войска ушли, мусульманское население… могло в это время грабить магазины, лавки по Цициановской и Губернской улицам” («Каспий», 16.2.1905).
Бакинский полицеймейстер капитан Деминский так говорит о событиях 7 февраля:
“На другой день, сутра, улицы были запружены тысячной толпой мусульман; с Базарной улицы и Шемахинской они двигались к армянским кварталам, убивая встречных армян, разбивали двери домов и грабили. При появлении казачьих разъездов они рассыпались по соседним улицам” («Каспий», 15.2.1905). Г-н полицеймейстер забыл упомянуть, как он (по свидетельству француза Мишеля Тимони) “парадировал во главе около сотни казаков; полицеймейстер, проезжая мимо вооруженной толпы мусульман, не обращал на нее никакого внимания; со своей стороны татары… широко улыбались ему” (Старцев, гл.З). Что же до казаков, то они были настроены к погромщикам вполне доброжелательно, а на вопрос, почему не разгоняют толпу, усмехались: “Известно, почему!” (там же). Сам губернатор князь Накашидзе, “спокойно куря сигару” (там же), разъезжал в фаэтоне по заваленному трупами городу, шутил с бандитами, хлопал их по плечу и явно наслаждался картиной погрома. Официально эти: господа заявляли, будто у них недостаточно войск, чтобы прекратить беспорядки.
Из русских офицеров, кажется, только штабс-капитан Зуев осмелился по собственной инициативе дать приказ стрелять. При звуках залпа (в воздух) 25 солдат тысячная толпа татар немедленно разбежалась (см.: там же).
Армянские рабочие с Биби-Эйбатских промыслов двинулись в город на помощь соплеменникам. Город был оцеплен жандармами; рабочих остановили и разоружили. Тогда, на следующий день, собрался общий митинг всех биби-эйбатских рабочих (кроме татар, конечно) и постановил “идти в город и разносить полицейские и губернские учреждения, если полиция не примет мер к прекращению убийств” (там же). Даже официальный «Кавказ» упомянул, что “русские рабочие, желая! положить конец резне, 8-го февраля сообщили мусульманам, что если они не прекратят беспорядков, то они! вмешаются s это дело и положат им конец” («Кавказ», № 40, 1905).
В этот день (7 февраля) начали действовать дашнакцаканские отряды самообороны. Надо сказать, что бакинский комитет партии Дашнакцутюн первоначально… совершенно растерялся перед неожиданными событиями. Приняв их за случайную вспышку, дашнакцаканы сначала лишь издали вместе с эсерами и социал-демократами листовку, призывающую к спокойствию (см.: Э.Оганесян, «Век борьбы», Т.1, стр.154). Затем была отправлена телеграмма Накашидзе: “Защищайте народ, в противном случае будете отвечать лично”. Но когда характер погромов вполне выяснился, а генерал-губернатор категорически отказался вооружить армян, с промыслов вызвали телеграммой знаменитого фидаина Никола Думана* и поручили ему организацию самообороны. 7 февраля небольшой отряд Думана успешно действовал, разгоняя толпы погромщиков. Одновременно действовали группы под командой Вардана Ханасори, ** Мурада Себастаци,*** Амазаспа**** и других фидаинов, получивших боевой опыт в Турецкой Армении. (Газета «Гракан Терт», 9.2.1990)
Благодаря успехам самообороны число убитых татар, ничтожное до тех пор, с вечера 7 февраля начинает возрастать, армян - падать (см.: «СПб вед.». 25.5.1905).
____________________
* Никол Думан (Никогайос Тер-Ованесян) (1867-1914) - видный деятель партии Дашнакцутюн. Уроженец Нагорного Карабаха, окончил Шушинскую епархиальную школу. Командовал отрядом в Ханасорском походе 1897, одним из инициаторов которого он был. Организатор и руководитель армянской самообороны в Закавказье в 1905-1906. Будучи смертельно болен, покончил с собой.
** Вардан Ханасори (Саркис Меграбян) (ум. в 1943) - уроженец Нагорного Карабаха. В 1896 - руководитель самообороны Шатаха и участник самообороны Вана, в 1897 - руководитель Ханасорского похода (откуда и прозвище). В 1905-1906 - руководитель самообороны Карабаха. С 1915 - командир Араратского отряда армянских добровольцев на Кавказском фронте. Умер в Ереване.
*** Мурад Себастаци (Мурад Хримян, или Акопян) (1874-1918) - уроженец Себастии. Один из руководителей Сасунской самообороны 1904. В 1905-1906 руководил самообороной Зангезура. В 1918 руководил самообороной Ерзнка. Убит при защите Баку от турок.
**** Амазасп Срвандзтян (1873-1921) - видный армянский военачальник. Один из руководителей самообороны Карабаха в 1905-1906. В 1908 приговорен русским судом к смертной казни, замененной ссылкой в Сибирь, откуда бежал в 1913. С 1914 командовал 5-м армянским добровольческим отрядом русской армии. В 1918 командовал армянской бригадой войск «Бакинской коммуны», в 1919-1920 - командир Норбаязетской группы войск. Расстрелян большевиками в Ереванской тюрьме.
____________________
Но наиболее трагические события разыгрались 8 февраля.
“Трехэтажный дом Бабаджанова… осажден был после полудня 8 февраля, и более часу происходила оживленная перестрелка между татарами и обитателями дома.
Кто-то предложил, наконец, поджечь дом. Через полчаса откуда-то взялась бочка керосина. Облили им подъезд осажденного дома и подожгли. Не прошло и десяти минут, как выход из дому был охвачен пламенем, распространявшим удушливый дым. Осажденные поняли, что наступил их последний час, и в безумном ужасе заметались по дому. Порою чья-нибудь голова высовывалась из окна. Ее встречал град пуль, шлепавшихся вокруг по стенам. Выхода не было. Или ждать смерти в огне, или броситься из окон на кинжалы разъяренной толпы.
Большинство предпочло задохнуться в дыму, чем подвергнуться жестокостям и поруганию татар.
Синодик лиц, заживо сгоревших в этом обитаемом костре, насчитывает 19 имен. Среди них коммерсант Адамов с женой и сыном, присяжный поверенный Татосов, тоже с женой и двумя детьми.
К 9-ти часам вечера в каменном доме сгорело все, что могло сгореть. Уцелел лишь подвальный этаж. Там могли спрятаться несколько несчастных, и толпа решила обыскать подвал. В полутемном подвале оказались какие-то большие ящики. Не давая себе даже труда открыть их, какой-то лезгин пырнул в один из ящиков своим длинным кинжалом.
Сдавленный крик боли и ужаса раздался оттуда. Лезвие обагрилось кровью.
Толпа снаружи дико загоготала. Несчастные были открыты. Их было 9 человек.
По одному их выводили на свет Божий и закалывали беззащитных, как овец. Толпа глумилась над трупами.
Где-то нашли несколько спрятавшихся женщин. Татары не убивали их, но одна из них, старуха-мать, на коленях валялась перед убийцами, умоляя пощадить жизнь ее сына. Мольбы были напрасны: его изрубили на глазах у несчастной матери.
Без чувств упала она тут же на дымившиеся еще обломки, платье на ней загорелось, и она сгорела заживо. Никто не пошевелился, чтобы спасти несчастную.
Подобные же сцены происходили при разгроме дома Лазаревой… где погибло 12 человек, Агамова… где погибло 8 человек, и, наконец, бакинского богача, владельца пассажа Балабека Лалаева… где также погибло 20 человек.
Самого Балабека Лалаева, трясущегося и посиневшего от ужаса, разъяренные татары нашли где-то спрятавшимся и долго глумились над ним. Жена Лалаева так же на коленях умоляла разбойников пощадить мужа. Она предлагала выкуп за его жизнь - несколько десятков тысяч и все драгоценности, которые были у них в доме.
– Драгоценности мы и так возьмем, - с наглым смехом отвечали они.
Убит был зверски сам Лалаев. Убита его жена, отчаянно, как тигрица, защищавшая мужа. Убит брат Лалаяна Григорий. Не щадили даже детей. В клозете, где-то, судорожно вцепившись в трубу, повис 11-летний мальчик-армянин. Его вытащили оттуда и зарезали, смешав кровь с детскими слезами.
По случаю с Лалаевым, не следует думать, что разбойники были особенно бескорыстны. Все разоренные дома, конечно, и разграблены дочиста. То, чего громилы не могли унести с собой, дорогую мебель, они выбрасывали из окон и ломали… В одном из окон второго этажа… виднелось пианино. Его хотели, очевидно, выбросить, но оно застряло и черным кузовом повисло над головами прохожих.
В большом городе не было даже самого относительного полицейского порядка. Людей резали не только ночью, но и днем. Тот, кому лень было убить врага самому, мог нанять исполнителя. Недорого - за четвертной.
Существовала любопытная уголовно-полицейская мафия (тогда говорили - коморра).* “Во многих кварталах были банды уголовников и хулиганов во главе с кочи (вожак, сорвиголова, разбойник). Эти кочи были в теснейшей связи с низшими полицейскими чинами - приставами, околоточными надзирателями и городовыми, в большинстве своем татарами. Фактически они вполне подчинялись полиции. Особенно влиятельным среди уголовной публики, как показывал студент Азизбеков** коллегии бакинских адвокатов, являлся пристав Мамедбеков. (См.: «Рабочее движение в Баку в годы первой русской революции. Документы и материалы». Баку, 1956, стр. 101; в дальнейшем «Рабочее движение…»)
____________________
* Коморра в Неаполе - то же, что мафия в Сицилии.
** Мешади Азизбеков (1876-1918) был в это время руководителем татарской социал-демократической партии «Гуммет». Впоследствии замнаркома внутренних дел в бакинском Совнаркоме. Расстрелян в числе «бакинских комиссаров».
____________________
Зима 1904/05 годов в Баку была снежной: многие одноэтажные дома замело по самые крыши. Зима была тревожной: телеграф приносил мрачные вести с японского театра военных действий. Недавнее убийство Плеве грянуло предвестием грядущих событий. Самодержавно - бюрократический режим, так долго сопротивлявшийся назревшим реформам, оказался перед перспективой революции.
13 декабря 1904 года в Баку началась забастовка, быстро переросшая во всеобщую. Полмесяца город был парализован. Не ходил транспорт, не выходили газеты, не работали почта, телефон, телеграф. Встали нефтепромыслы. После ряда кровопролитных столкновений с полицией и войсками рабочие добились заключения коллективного договора - первого в России. 31 декабря стачка прекратилась. Но вскоре пришло известие о расстреле 9 января, о, баррикадах на Васильевском острове…
Как раз в эти дни (12 января) произошло одно, с виду малозначительное, происшествие. А именно, два солдата-армянина конвоировали от следователя в тюрьму восемнадцатилетнего Була-Ага-Реза-оглы, обвинявшегося в покушении на убийство богатого армянина. Молодой человек попытался бежать и получил штыковое ранение, оказавшееся смертельным. В татарских кварталах стали поговаривать, что армяне нарочно убили мусульманина. (См.: «Р.С.», 9.2.1905). Между тем жизнь шла своим чередом. Забастовали типографские рабочие, и город остался без газет. На 19 февраля была намечена демонстрация рабочих; напуганные полицейские думали, что демонстрация будет вооруженной.
Именно в этот момент невидимая рука привела в действие механизм межнациональной вражды. Очевидно, одним ударом надеялись убить нескольких зайцев: «проучить» непокорных армян, напугать интеллигенцию, дезорганизовать рабочее движение и направить энергию недовольства в безопасное для властей русло.
Чины полиции сообщили татарам, что армяне собираются устроить им резню, и настойчиво советовали опередить армян. Пошли слухи, будто армяне готовятся напасть на мечети, резать там свиней и перебить всех мулл (см.: «Санкт-петербургские ведомости», 4.3.1905, в дальнейшем - «СПб вед.»), что они для этого заготовили склад бомб и, по выражению сотрудника «Каспия» А. Агаева, “выписали известного турецкого главу армянских шаек Андраника” («СПб вед.», 22.4.1905). Околоточный Шахтахтинский раздавал татарам “листки, в которых… указывалось, что армяне на Кавказе издавна являлись нацией, подавляющей и угнетающей другие национальности, в том числе и татар, что они деятельно агитируют в пользу уничтожения царской власти и что их поэтому следует бить” (Старцев, гл. 3). Впрочем, раздавали не только листки, но и оружие (там же). И это при том, что в Баку с разрешениями на ношение оружия было строго…*. Особенно зорко следили, чтобы не оказалось недозволенного оружия у армян.
____________________
* “Для того, чтобы купить какого-нибудь несчастного «револьвера-бульдога»… необходимо подать прошение высшим чинам администрации и ожидать разрешения… на протяжении целых месяцев”, - жаловался современник («СПб вед.», 30.8.1905)
____________________
В народе все упорнее поговаривали, что скоро будет “бунт между армянами и татарами”. (Заявление Монтина. Цит. по: «Рабочее движение…», стр.100) Интеллигенция, долго посмеивавшаяся над слухами, распускаемыми, по ее мнению, “с целью отвлечь общественное мнение от рабочей манифестации”, наконец спохватилась. В редакции газеты «Каспий» состоялось совещание армянской и татарской интеллигенции. Избрали комитет из 5 человек “для предотвращения возможных недоразумений” («СПб вед.», 22.4.1905) А между тем иные члены этого совещания (Тагиев, Топчибашев) участвовали и в других совещаниях, чисто татарских и отнюдь не миротворческих…
Затем на татарских домах появились надписи мелом и углем: “Я Алла”! (С Богом!). Русские дома отметили надписями: «урус». (См. Старцев, гл. 3).
Наступил февраль.
“Воскресенье, 6 февраля, был действительно ясный, солнечный, хотя и ветреный день, - пишет корреспондент «Русского слова» К. Миров. - На огромной, обсаженной чахлыми деревьями площади перед армянским собором - так называемом Парапете, как всегда по праздникам, толпился народ.
Парапет перед армянским собором - это, если можно так выразиться, форум бакинских армян. Кучки их перед церковью вы можете увидеть здесь даже в будни… Встречаются, говорят о городских и семейных делах.
В праздники толпа пестрее. Мелькают в ней и русские, и татарские лица.
В то злополучное воскресенье в толпе на Парапете шатался влиятельный и зажиточный… татарин Бабаев.
Он из Сабунчей сюда приехал, и в толпе бродил неспроста” («Р.С.», 20.2.1905).
Дело в том, что Бабаев был родственником убитого Була-Аги-Реза-оглы. Он давно поклялся отомстить убийце - и теперь искал его в толпе на Парапете.
“Бабаев, как я уже сказал, был влиятельным коммерсантом, но пользовался репутацией коморриста. Другими словами: свой престиж в округе он поддерживал, не стесняясь в средствах, при помощи двух-трех дюжих родичей и клиентов.
Подобная коморра в миниатюре обычна местным нравам.
Само собою разумеется, что родичи Бабаева осведомлены были о его планах на месть и в воскресенье готовы были помочь своему патрону в случае надобности.
Настороже был, конечно, и солдат-армянин, знавший об угрозах Бабаева. Несомненно, и он, со своей стороны, принял меры, чтобы не оказаться одному в случае нападения…
6-го февраля на Парапете Бабаев встретил своего врага.
Показания очевидцев о подробностях этой встречи сбивчивы. Несомненно лишь, что Бабаев стрелял в армянина, но неудачно, и что сам ли солдат или подоспевшие к нему на помощь друзья тут же на площади кинжалами и револьверами покончили с Бабаевым.
Это убийство послужило сигналом к началу кровопролития.
У татар, явившихся вместе с Бабаевым, засверкали револьверы, загремели выстрелы, упало несколько человек… Толпа в паническом страхе разбежалась” (там же).
Сразу же пошли слухи: “На Парапете толпа армян убила мусульманина!” “Армяне нападают на мусульман!“ Тело Бабаева взвалили на тележку и повезли по татарским кварталам, призывая правоверных защищаться от армянских убийц.
Однако “вечером того же дня город еще жил своей обычной жизнью… в клубе перекидывались картами, в театре шел спектакль.
А на окраинах города, на Шемахинке, на Балаханской происходил уже в это время форменный бой на улицах.
Банды татар, вооруженные берданками, кинжалами и револьверами, бродили по улицам, расстреливал, встречных армян, раненых дорезывали кинжалами…” Чуя беду, армяне засели за ставнями домов, и оттуда ”раздавались иногда более или менее удачные выстрелы по проходившим мимо кучкам татар.
Перестрелка 6-го февраля ограничилась районами, Шемахинки и Балаханской, куда извозчики не решались возить.
Ночь, однако, на этот раз скоро прекратила побоище, и уже к первому часу ночи в городе все затихло.
Привыкшие к уличным дракам обыватели ложились спать спокойно, не подозревая ужасов, которые ждут их завтра” (там же).
В тот день было убито до 35 человек, “из них 3-4 татарина, остальные - армяне”. («СПб вед.», 25.5.1905).
Этим могло бы обойтись, если бы не неусыпные старания властей.
По свидетельству Азизбекова, вечером 6 февраля пристав Мамедбеков объехал всех кочи и главарей и говорил им, чтобы они не дремали, а то армяне ворвутся в татарские дома и всех там же перережут. “А чтобы им было чем защищаться, раздавали револьверы и патроны.” (См.: «Рабочее движение…», стр.101)
Татары были уверены, что существует приказ полиции и даже губернатора - бить армян в течение трех дней. Губернатор Накашидзе, конечно, открыто приказа не давал, но действительно запретил войскам вмешиваться в течение трех суток.
Ночью или на рассвете в окрестные татарские деревни были отправлены верховые с требованием прислать подмогу.
Между тем Баку просыпался и приступал к повседневной жизни. Открывались лавки. О вчерашнем мало кто вспоминал.
Около 10 часов утра в городе появились группы крестьян, вооруженных ружьями, кинжалами и револьверами. “Очевидцы рассказывают, как жутко становилось при одном взгляде на этих людей дикого вида, возбужденных видом крови и подхваченных воинственным азартом…
От селения к селению весть, что в городе «дерутся», перелетала с быстротою птицы, и «храбрецы» каждого селения спешили в Баку «потешиться дракой».
Поезда из Сабунчей привозили вооруженных татар сотнями. Пришлось прекратить движение поездов по этой ветке.
Иные примчались верхами…
Из селений, расположенных на линии железной дороги, татары приезжали даже на товарных поездах.
Они останавливали их среди пути и под угрозой смерти заставляли поездную прислугу везти себя в Баку.
В «Сумгаите» (ближайшая к Баку станция Закавказской дороги) в пассажирский поезд влезла шайка человек в тридцать вооруженных берданками татар.
Станционный жандарм, знавший, что в городе происходит побоище, хотел было помешать отъезду этой шайки, но под наведенными на него дулами винтовок быстро стушевался.
– Боялся очень опоздать - объяснял мне… один из этих татар. Он… хвастался, что «прикончил своею рукою человек семь армян»…
Как я уже сказал, шайки убийц появились одновременно в разных частях города. Загремели выстрелы… После первых же выстрелов закрыты были лавки не только армян, но и татар… Улицы опустели. В домах запирали двери, наглухо закрывали окна.
Застигнутые на улицах армяне спасались бегством. Вслед им гремели выстрелы. Несчастные падали, не добежав иногда несколько шагов до дверей своего дома… Жертвы среди армян насчитывались уже десятками. В то время, когда большинство мирного армянского населения в страхе ждало со стороны полиции и войск избавления от грозящей беды, раздраженная горячая молодежь рвалась мстить за убитых родичей и единоплеменников.
Еще немного, и раздались выстрелы в проходивших кучками татар из окон и с крыш армянских домов… упало несколько человек татар. Взаимное озлобление все возрастало.
Когда на улицах больше некого было убивать, татары кинулись громить армянские лавки. Взламывали двери, стреляли внутрь лавок залпами, вытаскивали неосторожно оставшихся в лавках торговцев и зверски расправлялись с ними.
Многие армяне, оказавшись в начале побоища далеко от дома, укрывались в гостиницах, в аптеках, в других общественных учреждениях…
Опустевшие улицы стали ареной травли смельчаков, решившихся выходить из своих убежищ, и несчастных, не успевших вовремя где-то укрыться. Вот мимо окон татарской гостиницы бежит какой-то армянин. Почти одновременно три выстрела грянули, и клубки дыма взвились над окнами… Армянин упал. Невольный крик ужаса вырывается у невольных зрителей этой драмы из окон соседних домов. Он поднялся. Он только ранен и снова бежит. Новые пули летят ему вдогонку. Затаив дыхание, следят за ним невольные зрители - спасется ли? Спасся. Он выбежал уже из-под окон гостиницы и мелькнул в подъезде аптеки.
Из-за угла показывается шайка татар. С другой стороны пробирается пугливо седой старик-армянин. Завидев татар, он пытается бежать, насколько позволяют ему старые ноги. Но татары уже заметили его. С гиком кидается один из них и в два прыжка настигает армянина. Раз-два - взмах кинжала, и старик, беспомощно раскинув руки, пластом валится на мостовую. Шайка идет далее…
Сломя голову, проносится по улице фаэтонщик-татарин. Он нахлестывает лошадей, словно спасаясь от какой-то погони.
Загремел выстрел откуда-то с крыши или из окна - фаэтонщик кубарем катится с облучка. Грузное тело, судорожно корчась, остается на мостовой, а лошади уже одни продолжают свою бешеную скачку.
За вооруженными шайками следовали грабители. Ворохами, узлами тащили они награбленное добро. Один нес обувь, другой - бутылку вина, третий - штуку сукна. Кто-то, обливаясь потом, тащил большое стенное зеркало” («Р.С.», 22.2.1905).
Фридрих Печке: “рассказал, как к их дому подъехал губернатор с казаками и полицеймейстером. Здесь их встретили вооруженные татары с поклонами, один из казаков отнял у татарина берданку, но губернатор приказал возвратить ее по принадлежности.
Двое из предводителей шаек громил, один из них чиновник казначейства Гаджи-бек, жаловались губернатору, что из 3-х этажного дома М. Мамиконова последовал выстрел.
Губернатор подъехал к сказанному дому, и приказал выйти на улицу домохозяину, сделал ему внушение, что если еще один выстрел из его дома последует, то он, губернатор, запрячет его туда, где он еще не был, и в заключение разрешил великодушно спрятаться от татарских пуль”.
“…околоточные надзиратели гуляли по городу с папиросой в зубах, с руками в карманах, беседовали и шутили с вооруженными татарами.
Пьяные городовые провожали опоздавших за известное вознаграждение (только не армян), шутя по дороге с вооруженными татарами. Если армянин просил проводить его, то показывали ему «шиш» и пускали в него нецензурные и оскорбительные слова”.
Ованесов, служащий в полицейском участке: “Помощник пристава 3-т полицейского участка Султанов ходил с шайкой татар по улицам, и, когда встречал армянина, то кричал татарам: «Бежит заяц - убивай его!»”.
Д-р Шахмурадов: “сам видел, как грабили татары, причем распоряжались этим околоточные и городовые”.
Ф.Печке:…в 30 шагах от охраняющих офицерскую квартиру солдат разыгрывается страшная драма: убивают людей, отрубают одному голову и бросают в огонь, а солдаты хладнокровно на все смотрят!. На мой вопрос, почему не разгоняют мерзавцев и не спасают несчастных, получаю ответ: «Не велено».
Предводителями шаек в моем районе были преимущественно чиновники и учителя-татары…которых я сам видел во главе шаек с берданками и револьверами в руках”.
Маркус Портнов, купец: “Я обратился к офицерам и спросил: «Господа! Неужели нельзя прекратить это безобразие? Ведь, как видите, нельзя проходить по улицам»…Офицер сказал:
– Да что же, вам жалко этих армяшек? Их слишком много расплодилось, пускай немного почистят…
Знакомый мой Абрам Шафер… говорил мне, что он, Шафер, слышал, как один полковник говорил стоящим при нем офицерам: «Господа, дали татарам три дня баловаться, и довольно».
Чикнаверов, бухгалтер: “Рассказывали, что офицер с отрядом, стоявшим па сабупчииском вокзале, вызвал лучшего стрелка и приказал стрелять в кучку армян на противоположной горке и что, таким образом, убил или ранил двоих”.
С.В.Бриземейстер: “рассказала: 9 февраля, в 12 часов дня, она вышла на Николаевскую улицу купить провизии и хлеба. Она встретила там двух солдат, которые сказали ей, чтобы она поспешала домой: вышел приказ действовать и что они идут к частям. Возвращаясь домой, она в крепости видела кучку татар, которые творили, что осталось мало времени работать, и смотрели на часы и говорили, что остается разрешенного губернатором времени еще полчаса”.
Схожую картину живописует и автор татарской газеты «Каспий»:
“Часов около 10 там и здесь показались толпы амбалов (грузчиков) и приезжих сельчан, начавших грабить указанные вожаками() лавки с мануфактурой и готовым платьем.
Ответом был разгром и разграбление нескольких мусульманских лавок.
Соседний с моей квартирой мануфактурный магазин на углу Азиатской и Базарной улиц громадная толпа оборванцев принялась грабить с утра и разграбила в четыре приема” (15.2.1905).
А вот что сообщает о событиях этого дня в служебном рапорте пристав 2-го участка (район Базарной и Кубинской площадей):
“Утром 7 февраля перестрелки между армянами и татарами усилились, причем татары открыто по улицам участка… ходили с ружьями и револьверами, а армяне производили стрельбу с крыш и окон домов.
В этот день было подобрано с улиц участка убитых 24 человека армян; было убито и поранено несколько мусульман, которые самими мусульманами убирались по своим домам.
Казаки, при обращении к ним г-на пристава, отказали ему в содействии, они не могли оказать его ввиду своей малочисленности. Пришедшие около 2-х часов дня, кажется, 2 роты Сальянского полка, во главе с подполковником Кузьминским, прошли с барабанным боем по Базарной улице. Народ, при приближении их, разбегался, а затем снова собирался в большом количестве на улицах. Г, пристав лично обращался к подполковнику Кузьминскому и просил его сделать несколько залпов по воздуху, чтобы рассеять народ. Но получив в ответ от него «не ваше дело, мы сами знаем, что нам нужно делать», г. пристав отошел от него и более за содействием не обращался.
С наступлением сумерек войска ушли, мусульманское население… могло в это время грабить магазины, лавки по Цициановской и Губернской улицам” («Каспий», 16.2.1905).
Бакинский полицеймейстер капитан Деминский так говорит о событиях 7 февраля:
“На другой день, сутра, улицы были запружены тысячной толпой мусульман; с Базарной улицы и Шемахинской они двигались к армянским кварталам, убивая встречных армян, разбивали двери домов и грабили. При появлении казачьих разъездов они рассыпались по соседним улицам” («Каспий», 15.2.1905). Г-н полицеймейстер забыл упомянуть, как он (по свидетельству француза Мишеля Тимони) “парадировал во главе около сотни казаков; полицеймейстер, проезжая мимо вооруженной толпы мусульман, не обращал на нее никакого внимания; со своей стороны татары… широко улыбались ему” (Старцев, гл.З). Что же до казаков, то они были настроены к погромщикам вполне доброжелательно, а на вопрос, почему не разгоняют толпу, усмехались: “Известно, почему!” (там же). Сам губернатор князь Накашидзе, “спокойно куря сигару” (там же), разъезжал в фаэтоне по заваленному трупами городу, шутил с бандитами, хлопал их по плечу и явно наслаждался картиной погрома. Официально эти: господа заявляли, будто у них недостаточно войск, чтобы прекратить беспорядки.
Из русских офицеров, кажется, только штабс-капитан Зуев осмелился по собственной инициативе дать приказ стрелять. При звуках залпа (в воздух) 25 солдат тысячная толпа татар немедленно разбежалась (см.: там же).
Армянские рабочие с Биби-Эйбатских промыслов двинулись в город на помощь соплеменникам. Город был оцеплен жандармами; рабочих остановили и разоружили. Тогда, на следующий день, собрался общий митинг всех биби-эйбатских рабочих (кроме татар, конечно) и постановил “идти в город и разносить полицейские и губернские учреждения, если полиция не примет мер к прекращению убийств” (там же). Даже официальный «Кавказ» упомянул, что “русские рабочие, желая! положить конец резне, 8-го февраля сообщили мусульманам, что если они не прекратят беспорядков, то они! вмешаются s это дело и положат им конец” («Кавказ», № 40, 1905).
В этот день (7 февраля) начали действовать дашнакцаканские отряды самообороны. Надо сказать, что бакинский комитет партии Дашнакцутюн первоначально… совершенно растерялся перед неожиданными событиями. Приняв их за случайную вспышку, дашнакцаканы сначала лишь издали вместе с эсерами и социал-демократами листовку, призывающую к спокойствию (см.: Э.Оганесян, «Век борьбы», Т.1, стр.154). Затем была отправлена телеграмма Накашидзе: “Защищайте народ, в противном случае будете отвечать лично”. Но когда характер погромов вполне выяснился, а генерал-губернатор категорически отказался вооружить армян, с промыслов вызвали телеграммой знаменитого фидаина Никола Думана* и поручили ему организацию самообороны. 7 февраля небольшой отряд Думана успешно действовал, разгоняя толпы погромщиков. Одновременно действовали группы под командой Вардана Ханасори, ** Мурада Себастаци,*** Амазаспа**** и других фидаинов, получивших боевой опыт в Турецкой Армении. (Газета «Гракан Терт», 9.2.1990)
Благодаря успехам самообороны число убитых татар, ничтожное до тех пор, с вечера 7 февраля начинает возрастать, армян - падать (см.: «СПб вед.». 25.5.1905).
____________________
* Никол Думан (Никогайос Тер-Ованесян) (1867-1914) - видный деятель партии Дашнакцутюн. Уроженец Нагорного Карабаха, окончил Шушинскую епархиальную школу. Командовал отрядом в Ханасорском походе 1897, одним из инициаторов которого он был. Организатор и руководитель армянской самообороны в Закавказье в 1905-1906. Будучи смертельно болен, покончил с собой.
** Вардан Ханасори (Саркис Меграбян) (ум. в 1943) - уроженец Нагорного Карабаха. В 1896 - руководитель самообороны Шатаха и участник самообороны Вана, в 1897 - руководитель Ханасорского похода (откуда и прозвище). В 1905-1906 - руководитель самообороны Карабаха. С 1915 - командир Араратского отряда армянских добровольцев на Кавказском фронте. Умер в Ереване.
*** Мурад Себастаци (Мурад Хримян, или Акопян) (1874-1918) - уроженец Себастии. Один из руководителей Сасунской самообороны 1904. В 1905-1906 руководил самообороной Зангезура. В 1918 руководил самообороной Ерзнка. Убит при защите Баку от турок.
**** Амазасп Срвандзтян (1873-1921) - видный армянский военачальник. Один из руководителей самообороны Карабаха в 1905-1906. В 1908 приговорен русским судом к смертной казни, замененной ссылкой в Сибирь, откуда бежал в 1913. С 1914 командовал 5-м армянским добровольческим отрядом русской армии. В 1918 командовал армянской бригадой войск «Бакинской коммуны», в 1919-1920 - командир Норбаязетской группы войск. Расстрелян большевиками в Ереванской тюрьме.
____________________
Но наиболее трагические события разыгрались 8 февраля.
“Трехэтажный дом Бабаджанова… осажден был после полудня 8 февраля, и более часу происходила оживленная перестрелка между татарами и обитателями дома.
Кто-то предложил, наконец, поджечь дом. Через полчаса откуда-то взялась бочка керосина. Облили им подъезд осажденного дома и подожгли. Не прошло и десяти минут, как выход из дому был охвачен пламенем, распространявшим удушливый дым. Осажденные поняли, что наступил их последний час, и в безумном ужасе заметались по дому. Порою чья-нибудь голова высовывалась из окна. Ее встречал град пуль, шлепавшихся вокруг по стенам. Выхода не было. Или ждать смерти в огне, или броситься из окон на кинжалы разъяренной толпы.
Большинство предпочло задохнуться в дыму, чем подвергнуться жестокостям и поруганию татар.
Синодик лиц, заживо сгоревших в этом обитаемом костре, насчитывает 19 имен. Среди них коммерсант Адамов с женой и сыном, присяжный поверенный Татосов, тоже с женой и двумя детьми.
К 9-ти часам вечера в каменном доме сгорело все, что могло сгореть. Уцелел лишь подвальный этаж. Там могли спрятаться несколько несчастных, и толпа решила обыскать подвал. В полутемном подвале оказались какие-то большие ящики. Не давая себе даже труда открыть их, какой-то лезгин пырнул в один из ящиков своим длинным кинжалом.
Сдавленный крик боли и ужаса раздался оттуда. Лезвие обагрилось кровью.
Толпа снаружи дико загоготала. Несчастные были открыты. Их было 9 человек.
По одному их выводили на свет Божий и закалывали беззащитных, как овец. Толпа глумилась над трупами.
Где-то нашли несколько спрятавшихся женщин. Татары не убивали их, но одна из них, старуха-мать, на коленях валялась перед убийцами, умоляя пощадить жизнь ее сына. Мольбы были напрасны: его изрубили на глазах у несчастной матери.
Без чувств упала она тут же на дымившиеся еще обломки, платье на ней загорелось, и она сгорела заживо. Никто не пошевелился, чтобы спасти несчастную.
Подобные же сцены происходили при разгроме дома Лазаревой… где погибло 12 человек, Агамова… где погибло 8 человек, и, наконец, бакинского богача, владельца пассажа Балабека Лалаева… где также погибло 20 человек.
Самого Балабека Лалаева, трясущегося и посиневшего от ужаса, разъяренные татары нашли где-то спрятавшимся и долго глумились над ним. Жена Лалаева так же на коленях умоляла разбойников пощадить мужа. Она предлагала выкуп за его жизнь - несколько десятков тысяч и все драгоценности, которые были у них в доме.
– Драгоценности мы и так возьмем, - с наглым смехом отвечали они.
Убит был зверски сам Лалаев. Убита его жена, отчаянно, как тигрица, защищавшая мужа. Убит брат Лалаяна Григорий. Не щадили даже детей. В клозете, где-то, судорожно вцепившись в трубу, повис 11-летний мальчик-армянин. Его вытащили оттуда и зарезали, смешав кровь с детскими слезами.
По случаю с Лалаевым, не следует думать, что разбойники были особенно бескорыстны. Все разоренные дома, конечно, и разграблены дочиста. То, чего громилы не могли унести с собой, дорогую мебель, они выбрасывали из окон и ломали… В одном из окон второго этажа… виднелось пианино. Его хотели, очевидно, выбросить, но оно застряло и черным кузовом повисло над головами прохожих.