Шекли Роберт. Миры Роберта Шекли. Сборник научно-фантастических рассказов

   Помощник инженера по техосмотру показал рукой в угол ремонтной мастерской. Там, на полу, лежал старший инженер. Он еще не оправился от шока.
   — Вот он хотел выключить одну, — пояснил помощник. Он стиснул руки и едва Одерживал дрожь.
   — Что за нелепость! У них же нет никакого чувства самосохранения.
   — Тогда выключайте их сами. Да они, наверно, больше и не станут прилетать.
   Что же происходит? Гелсен начал соображать что к чему. Страж-птицы еще не определили окончательно, чем же отличается живое существо от неживых предмете. Когда на заводе Монро некоторых из них выключили, остальные, видимо, сделали из этого свои выводы. Поневоле они пришли к заключению, что они и сами — живые существа. Никто никогда не внушал им обратного. И несомненно, они во многих отношениях действуют как живые организмы. На Гелсена нахлынули прежние страхи. Он содрогнулся и поспешно вышел из ремонтной. Надо поскорей отыскать Макинтайра!
   Сестра подала хирургу тампон.
   — Скальпель!
   Она вложила ему в руку скальпель. Он начал первый разрез. И вдруг заметил неладное.
   — Кто впустил сюда эту штуку?
   — Не знаю, — отозвалась сестра, голос ее из-за марлевой повязки прозвучал глухо.
   — Уберите ее.
   Сестра замахала руками на блестящую крылатую машинку, но та, подрагивая, повисла у нее над головой.
   Хирург продолжал делать разрез… но недолго это ему удавалось. Металлическая птица отогнала его в сторону и насторожилась, охраняя пациента.
   — Позвоните на фабрику! — распорядился хирург. — Пускай они ее выключат.
   Страж-птица не могла допустить, чтобы над живым существом совершили насилие.
   Хирург беспомощно смотрел, как на операционном столе умирает больной.
   Страж-птица парила высоко над равниной, изрезанной бегущими во все стороны дорогами, и наблюдала, и ждала. Уже много недель она работала без отдыха и без ремонта. Отдых и ремонт стали недостижимы — не может же страж-птица допустить, чтобы ее — живое существо — убили! А между тем птицы, которые возвращались на техосмотр, были убиты.
   В программу страж-птиц был заложен приказ через определенные промежутки времени возвращаться на фабрику. Но страж-птица повиновалась приказу более непреложному: охранять жизнь, в том числе и свою собственную.
   Признаки убийства бесконечно множились, определение так расширилось, что охватить его стадо немыслимо. Но страж-птицу это не занимало. Она откликалась на известные сигналы, откуда бы они ни исходили, каков бы ни был их источник.
   После того как страж-птицы открыли, что они и сами живые существа, в блоках их памяти появилось новое определение живого организма. Оно охватывало многое множество видов и подвидов.
   Сигнал! В сотый раз за этот день страж-птица легла на крыло и стремительно пошла вниз, торопясь помешать убийству.
   Джексон зевнул и остановил машину у обочины. Он не заметил в небе сверкающей точки. Ему незачем было остерегаться. Ведь по всем человеческим понятиям он вовсе не замышлял убийства.
   Самое подходящее местечко, чтобы вздремнуть, — подумал он. Семь часов без передышки вел машину, не диво, что глаза слипаются. Он протянул руку, хотел выключить зажигание…
   И что-то отбросило его к стенке кабины.
   — Ты что, сбесилась? — спросил он сердито. — Я ж только хотел…
   Он снова протянул руку, и снова его ударило.
   У Джексона хватило ума не пытаться в третий раз. Он каждый день слушал радио и знал, как поступают страж-птицы с непокорными упрямцами.
   — Дура железная, — сказал он повисшей над ним механической птице. — Автомобиль не живой. Я вовсе не хочу его убить.
   Но страж-птица знала одно: некоторые действия прекращают деятельность организма. Автомобиль, безусловно, деятельный организм, Ведь он из металла, как и сама страж-птица, не так ли? И при этом движется…
   — Без ремонта и подзарядки у них истощится запас энергии, — сказал Макинтайр, отодвигая груду спецификаций.
   — А когда это будет? — осведомился Гелсен.
   — Через полгода, через год. Для верности скажем — год.
   — Год… — повторил Гелсен. — Тогда всему 'конец. Слыхали последнюю новость?
   — Что такое?
   — Страж-птицы решили, что Земля — живая. И не дают фермерам пахать. Ну и все прочее, конечно, тоже живое: кролики, жуки, мухи, волки, москиты, львы, крокодилы, вороны и всякая мелочь вроде микробов.
   — Это я знаю, — сказал Макинтайр.
   — А говорите, они выдохнутся через полгода или через год. Сейчас-то как быть? Через полгода мы помрем с голоду.
   Инженер потер подбородок.
   — Да, мешкать нельзя. Равновесие в природе летит к чертям.
   — Мешкать нельзя — это мягко сказано. Надо что-то делать немедля. — Гелсен закурил сигарету, уже тридцать пятую за этот день. — По крайней мере я могу теперь заявить: «Говорил я вам!» Да вот беда — не утешает. Я так же виноват, как все прочие ослы — машинопоклонники.
   Макинтайр не слушал. Он думал о страж-птицах.
   — Вот, к примеру, в Австралии мор на кроликов.
   — Всюду растет смертность, — сказал Гелсен. — Голод. Наводнения. Нет возможности валить деревья. Врачи не могут… что вы сказали про Австралию?
   — Кролики мрут, — повторил Макинтайр. — В Австралии их почти не осталось.
   — Почему? Что еще стряслось?
   — Там объявился какой-то микроб, который поражает одних кроликов. Кажется, его переносят москиты…
   — Действуйте, — сказал Гелсен. — Изобретите что-нибудь. Срочно свяжитесь по телефону с инженерами других концернов. Да поживее. Может, все вместе что-нибудь придумаете.
   — Есть, — сказал Макинтайр, схватил бумагу, перо и бросился к телефону.
   — Ну, что я говорил? — воскликнул сержант Селтрикс и, ухмыляясь, поглядел на капитана. — Говорил я вам, что все ученые — психи?
   — Я, кажется, не спорил, — заметил капитан.
   — А все ж таки сомневались.
   — Зато теперь не сомневаюсь. Ладно, ступай. У тебя работы невпроворот.
   — Знаю. — Селтрикс вытащил револьвер, проверил, в порядке ли, и вновь сунул в кобуру. — Все наши парни вернулись, капитан?
   — Все? — Капитан невесело засмеялся. — Да в нашем отделе теперь в полтора раза больше народу. Столько убийств еще никогда не бывало.
   — Ясно, — сказал Селтрикс. — Страж-птицам недосуг, они нянчатся с грузовиками и не дают паукам жрать мух.
   Он пошел было к дверям, но обернулся и на прощанье выпалил:
   — Верно вам говорю, капитан, все машины-дуры безмозглые.
   Капитан кивнул.
   Тысячи страж-птиц пытались помешать несчетным миллионам убийств — безнадежная затея! Но Страж-птицы не знали, что такое надежда. Не наделенные сознанием, они не радовались успехам и не страшились неудач. Они терпеливо делали свое дело, исправно отзываясь на каждый полученный сигнал.
   Они не могли поспеть всюду сразу, но в этом и не было нужды. Люди быстро поняли, что может не понравиться страж-птицам, и старались ничего такого не делать. Иначе попросту опасно. Эти птицы чересчур быстры и чутки — оглянуться не успеешь, а она уже тебя настигла.
   Теперь они поблажки не давали. В их первоначальной программе заложено было требование: если другие средства не помогут, убийцу надо убить.
   Чего ради щадить убийцу?
   Это обернулось самым неожиданным образом. Страж-птицы обнаружили, что за время их работы число убийств и насилии над личностью стало расти в геометрической прогрессии. Это было верно постольку, поскольку их определение убийства непрестанно расширялось и охватывало все больше разнообразнейших явлений Но для страж-птиц этот рост означал лишь, что прежние и методы несостоятельны. Простая логика. Если способ А не действует, испробуй способ В. Страж-птицы стали разить насмерть.
   Чикагские бойни закрылись, и скот в хлевах издыхал с голоду, потому что фермеры Среднего Запада не могли косить траву на сено и собирать урожай.
   Никто с самого начала не объяснил страж-птицам, что вся жизнь на Земле опирается на строго уравновешенную систему убийств.
   Голодная смерть страж-птиц не касалась, ведь она наступала оттого, что какие-то действия не совершились.
   А их интересовали только действия, которые совершаются.
   Охотники сидели по домам, свирепо глядя на парящие в небе серебряные точки; руки чесались сбить их мелким выстрелом! Но стрелять не пытались. Страж-птицы мигом чуяли намерения возможного убийцы и карали не мешкая.
   У берегов Сан-Педро и Глостера праздно покачивались на приколе рыбачьи лодки. Ведь рыбы — живые существа.
   Фермеры плевались, и сыпали проклятиями, и умирали в напрасных попытках сжать хлеб. Злаки — живые, их надо защищать. И картофель с точки зрения страж-птицы живое существо ничуть не хуже других. Гибель полевой былинки равноценна убийству президента с точки зрения страж-птицы.
   Ну и, разумеется, некоторые машины тоже живые. Вполне логично, ведь и страж-птицы — машины, и притом живые.
   Помилуй вас боже, если вы вздумали плохо обращаться со своим радиоприемником. Выключить приемник — значит его убить. Ясно же: голос его умолкает, лампы меркнут, и он становится холодный.
   Страж-птицы старались охранять и других своих подопечных. Волков казнили за покушения на кроликов. Кроликов истребляли за попытки грызть зелень. Плющ сжигали за то, что он старался удавить дерево.
   Покарали бабочку, которая пыталась нанести розе оскорбление действием.
   Но за всеми преступлениями проследить не удавалось — страж-птиц не хватало. Даже миллиард их не справился бы с непомерной задачей, которую поставили себе тысячи.
   И вот над страной бушует смертоносная орла, десять тысяч молний бессмысленно и слепо разят и убивают по тысяче раз на дню.
   Молнии, которые предчувствуют каждый твой шаг и карают твои помыслы.
   — Прошу вас, джентльмены! — взмолился представитель президента. — Нам нельзя терять время.
   Семеро предпринимателей разом замолчали.
   — Пока наше совещание официально не открыто, я хотел бы кое-что сказать, — заявил председатель компании Монро. — Мы не считаем себя ответственными за теперешнее катастрофическое положение. Проект выдвинуло правительство, пускай оно и несет всю моральную и материальную ответственность.
   Гелсен пожал плечами. Трудно поверить, что всего несколько недель назад эти самые люди жаждали славы спасителей мира. Теперь, когда спасение не удалось, они хотят одного: свалить с себя ответственность!
   — Уверяю вас, об этом сейчас нечего беспокоиться, — заговорил представитель. — Нам нельзя терять время. Ваши инженеры отлично поработали. Я горжусь вашей готовностью сотрудничать и помогать в критический час. Итак, вам предоставляются все права и возможности — план намечен, проводите его в жизнь!
   — Одну минуту! — сказал Гелсен.
   — У нас каждая минута на счету.
   — Этот план не годится.
   — По-вашему, он невыполним?
   — Еще как выполним. Только, боюсь, лекарство окажется еще злей, чем болезнь.
   Шестеро фабрикантов свирепо уставились на Гелсена, видно было, что они рады бы его придушить. Но он не смутился.
   — Неужели мы ничему не научились? — спросил он. — Неужели вы не понимаете: человечество должно само решать свои задачи, а не передоверять это машинам.
   — Мистер Гелсен, — прервал председатель компании Монро. — Я с удовольствием послушал бы, как вы философствуете, но, к несчастью, пока что людей убивают, Урожай гибнет. Местами в стране уже начинается голод. Со страж-птицей надо покончить — и немедленно!
   — С убийствами тоже надо покончить. Помнится, все мы на этом сошлись. Только способ выбрали негодный!
   — А что вы предлагаете? — спросил представитель президента.
   Гелсен перевел дух. Призвал на помощь все свое мужество. И сказал:
   — Подождем, пока страж-птицы сами выйдут из строя.
   Взрыв возмущения был ему ответом. Представитель с трудом водворил тишину.
   — Пускай эта история будет нам уроком, — уговаривал Гелсен. — Давайте признаемся: мы ошиблись, нельзя механизмами лечить недуги человечества. Попробуем начать сызнова. Машины нужны, спору нет, но в судьи, учителя и наставники они нам не годятся.
   — Это просто смешно, — сухо сказал представитель, — Вы переутомились, мистер Гелсен. Постарайтесь взять себя в руки. — Он откашлялся. — Распоряжение президента обязывает всех вас осуществить предложенный сами план. — Он пронзил взглядом Гелсена. — Отказ равносилен государственной измене.
   — Я сделаю все, что в моих силах, — сказал Гелсен.
   — Прекрасно. Через неделю конвейеры должны давать продукцию.
   Гелсен вышел на улицу один. Его опять одолевали сомнения. Прав ли он? Может, ему просто мерещится? И конечно, он не сумел толком объяснить, что его тревожит.
   А сам-то он это понимает?
   Гелсен вполголоса выругался. Почему он никогда не бывает хоть в чем-нибудь уверен? Неужели ему не на что опереться? Он заторопился в аэропорт: надо скорее на фабрику…
   Теперь страж-птица действовала уже не так стремительно и точно. От почти непрерывной нагрузки многие тончайшие части ее механизма износились и разладились. Но она мужественно отозвалась на новый сигнал.
   Паук напал на муху. Страж-птица устремилась на выручку.
   И тотчас ощутила, что над нею появилось нечто неизвестное. Страж-птица повернула навстречу.
   Раздался треск, по крылу страж-птицы скользнул электрический разряд. Она ответила гневным ударом: сейчас врага поразит шок.
   У нападающего оказалась прочная изоляция. Он снова метнул молнию. На этот раз током пробило крыло насквозь. Страж-птица бросилась в сторону, но враг настигал ее, извергая электрические разряды.
   Страж-птица рухнула вниз, но успела послать весть собратьям. Всем, всем, всем! Новая опасность для жизни, самая грозная, сама убийственная!
   По всей стране страж-птицы приняли сообщение. Их мозг заработал в поисках ответа.
   — Ну вот, шеф, сегодня сбили пятьдесят штук, — сказал Макинтайр, входя в кабинет Гелсена.
   — Великолепно, — отозвался Гелсен, не поднимая глаз.
   — Не так уж великолепно. — Инженер опустился на стул. — Ох и устал же я! Вчера было сбито семьдесят две.
   — Знаю, — сказал Гелсен.
   Стол его был завален десятками исков, он в отчаянии пересылал их правительству.
   — Думаю, они скоро наверстают, — пообещал Макинтайр. — Эти Ястребы отлично приспособлены для охоты на страж-птиц. Они сильнее, проворнее, лучше защищены. А быстро мы начали их выпускать, правда?
   — Да уж…
   — Но и страж-птицы тоже недурны, — прибавил Макинтайр. — Они учатся находить укрытие. Хитрят, изворачиваются, пробуют фигуры высшего пилотажа. Понимаете, каждая, которую сбивают, успевает что-то подсказать остальным.
   Гелсен молчал.
   — Но все, что могут страж-птицы. Ястребы могут еще лучше, — весело продолжал Макинтайр. — В них заложено обучающееся устройство специально для охоты, Они более гибки, чем страж-птицы. И учатся быстрее.
   Гелсен хмуро поднялся, потянулся и отошел к окну. Небо было пусто. Гелсен посмотрел в окно и вдруг понял: с колебаниями покончено. Прав ли он, нет ли, но решение принято.
   — Послушайте, — спросил он, все еще глядя в небо, — а на кого будут охотиться Ястребы, когда они перебьют всех страж-птиц?
   — То есть как? — растерялся Макинтайр. — Н-ну… так ведь…
   — Вы бы для безопасности сконструировали что-нибудь для охоты на Ястреба. На всякий случай, знаете ли.
   — А вы думаете…
   — Я знаю одно: Ястреб — механизм самоуправляющийся. Так же как и страж-птица. В свое время доказывали, что, если управлять страж-птицей на расстоянии, она будет слишком медлительна. Заботились только об одном: получить эту самую страж-птицу, да поскорее. Никаких сдерживающих центров не предусмотрели.
   — Может, мы теперь что-нибудь придумаем, — неуверенно сказал Макинтайр.
   — Вы взяли и выпустили в воздух машину-агрессора. Машину-убийцу. Перед этим была машина против убийц. Следующую игрушку вам волей-неволей придется сделать еще более самостоятельной — так?
   Макинтайр молчал.
   — Я вас не виню, — сказал Гелсен. — Это моя вина. Все мы в ответе, все до единого.
   За окном в небе пронеслось что-то блестящее.
   — Вот что получается, — сказал Гелсен. — А все потому, что мы поручаем машине дело, за которое должны отвечать сами.
   Высоко в небе Ястреб атаковал страж-птицу. Бронированная машина-убийца за несколько дней многому научилась. У нее было одно-единственное назначение: убивать, Сейчас оно было направлено против совершенно определенного вида живых существ, металлических, как и сам Ястреб.
   Но только что Ястреб сделал открытие: есть еще и другие разновидности живых существ…
   Их тоже следует убивать.

ОРДЕР НА УБИЙСТВО

   Том Рыбак никак не предполагал, что его ждет карьера преступника. Было утро. Большое красное солнце только что поднялось над горизонтом вместе с плетущимся за ним маленьким желтым спутником, который едва поспевал за солнцем. Крохотная, аккуратная деревушка — диковинная белая точка на зеленом пространстве планеты — поблескивала в летних лучах своих двух солнц.
   Том только что проснулся у себя в домике. Он был высокий молодой мужчина с дубленой на солнце кожей; от отца он унаследовал продолговатый разрез глаз, а от матери — простодушное нежелание обременять себя работой. Том не спешил: до осенних дождей не рыбачат, а значит, и настоящей работы для рыбака нет. До осени он намерен был немного поваландаться и починить рыболовную снасть.
   — Да говорят же тебе: крыша должна быть красная! — донесся до него с улицы голос Билли Маляра.
   — У церквей никогда не бывает красных крыш! — кричал в ответ Эд Ткач.
   Том нахмурился. Он совсем было позабыл о переменах, которые произошли в деревне за последние две недели, поскольку лично его они никак не касались. Он надел штаны и неторопливо зашагал на деревенскую площадь.
   Там ему сразу бросился в глаза большой новый плакат, гласивший:

    ЧУЖДЫМ ЭЛЕМЕНТАМ ДОСТУП В ПРЕДЕЛЫ ГОРОДА ЗАПРЕЩЕН!

   Никаких чуждых элементов на всем пространстве планеты Новый Дилавер не существовало. На ней росли леса и стояла только эта одна-единственная деревушка. Плакат имел чисто риторическое значение, выражая определенную политическую тенденцию.
   На площади помещались церковь, тюрьма и почта. Все три здания в результате бешеной деятельности были воздвигнуты за последние две сумасшедшие недели и поставлены аккуратно в ряд, фасадами на площадь. Никто не знал, что с ними делать: деревня уже свыше двух столетий недурно обходилась и без них. Но теперь, само собой разумеется, их необходимо было построить.
   Эд Ткач стоял перед только что воздвигнутой церковью и, прищурившись, глядел вверх. Билли Маляр с опасностью для жизни балансировал на крутом скате церковной крыши. Его рыжеватые усы возмущенно топорщились. Внизу собралась небольшая толпа.
   — Да пошел ты к черту! — сердился Билли Маляр. — Говорят тебе, я как раз на прошлой неделе все это прочел.
   Белая крыша — пожалуйста. Красная крыша — ни в коем случае.
   — Нет, ты что-то путаешь, — сказал Ткач. — Как ты считаешь, Том?
   Том пожал плечами; у него не было своего мнения на этот счет. И тут откуда ни возьмись, весь в поту, появился мэр. Полы незаправленной рубахи свободно колыхались вокруг его большого живота.
   — Слезай! — крикнул он Билли. — Я все нашел в книжке.
   Там сказано: маленькое красное школьное здание, а не церковное здание.
   У Билли был очень рассерженный вид. Он вообще был человек раздражительный. Все Маляры народ раздражительный. Но с тех пор, как мэр на прошлой неделе назначил Билли Маляра начальником полиции, у Билли окончательно испортился характер.
   — Но у нас же ничего такого нет. Нет этого самого — маленького школьного здания, — продолжал упорствовать Билли, уже наполовину спустившись с лестницы.
   — А вот мы его сейчас и построим, — сказал мэр. — И придется поторопиться.
   Он глянул на небо. Невольно все тоже поглядели вверх.
   Но там пока еще ничего не было видно.
   — А где же эти ребята, где Плотники? — спросил мэр. — Сид, Сэм, Марв — куда вы подевались?
   Из толпы высунулась голова Сида Плотника. Он все еще ходил на костылях, с тех пор как в прошлом месяце свалился с дерева, когда доставал яйца из птичьих гнезд. Все Плотники были не мастера лазать по деревьям.
   — Остальные ребята сидят у Эда Пиво, — сказал Сад.
   — Конечно, где же им еще быть! — прозвучал в толпе возглас Мэри Паромщицы.
   — Ладно, позови их, — сказал мэр. — Нужно построить маленькое школьное здание, да побыстрей. Скажи им, чтобы строили рядом с тюрьмой. — Он повернулся к Билли Маляру, который уже спустился на землю. — А ты, Билли, покрасишь школьное здание хорошей, яркой красной краской. И снаружи, и изнутри. Это очень важно.
   — А когда я получу свою полицейскую бляху? — спросил Билли. — Я читал, что все начальники полиции носят бляхи.
   — Сделай ее себе сам, — сказал мэр. Он вытер лицо подолом рубахи. — Ну и жарища! Что бы этому инспектору прибыть зимой… Том! Том Рыбак! У меня есть очень важное поручение для тебя. Пойдем, я тебе сейчас все растолкую.
   Мэр обнял Тома за плечи, они пересекли пустынную рыночную площадь и по единственной мощеной улице направились к дому мэра. В былые времена дорожным покрытием служила здесь хорошо слежавшаяся грязь. Но былые времена кончились две недели назад, и теперь улица была вымощена битым камнем. Ходить по ней босиком стало так неудобно, что жители деревни предпочитали лазать друг к другу через забор. Мэр, однако, ходил по улице — для него это было делом чести.
   — Послушайте, мэр, я сейчас отдыхаю…
   — Какой теперь может быть отдых? — сказал мэр. — Он ведь может появиться в любой день.»
   Мэр пропустил Тома вперед, они вошли в дом, и мэр плюхнулся в большое кресло, придвинутое почти вплотную к межпланетному радио.
   — Том, — без проволочки приступил к делу мэр, — как ты насчет того, чтобы стать преступником?
   — Не знаю, — сказал Том. — А что такое преступник?
   Беспокойно поерзав в кресле и положив руку — для пущего авторитета — на радиоприемник, мэр сказал:
   — Это, понимаешь ли, вот что… — и принялся разъяснять.
   Том слушал, слушал, и чем дальше, тем меньше ему это нравилось. А во всем виновато межпланетное радио, решил он. Жаль, что оно и в самом деле не сломалось.
   Никто не верил, что оно когда-нибудь может заговорить.
   Один мэр сменял другого, одно поколение сменялось другим, а межпланетное радио стояло и покрывалось пылью в конторе — последнее безмолвное звено, связующее их планету с Матерью-Землей. Двести лет назад Земля разговаривала с Новым Дилавером, и с Фордом IV, и с Альфой Центавра, и с Новой Испанией, и с прочими колониями, входившими в Содружество демократий Земли. А потом все сообщения прекратились.
   Земля была занята своими делами. Дилаверцы ждали известий, но никаких известий не поступало. А потом в деревне начался мор и унес в могилу три четверти населения. Мало-помалу деревня оправилась. Жители приспособились, зажили своим особым укладом, который постепенно стал для них привычным. Они позабыли про Землю.
   Прошло двести лет.
   И вот две недели назад древнее радио закашляло и возродилось к жизни. Час за часом оно урчало и плевалось атмосферными помехами, а вся деревня столпилась на улице возле дома мэра.
   Наконец стали различимы слова:
   — …ты слышишь меня? Новый Дилавер! Ты меня слышишь?
   — Да, да, мы тебя слышим, — сказал мэр.
   — Колония все еще существует?
   — А то как же! — горделиво отвечал мэр.
   Голос стал строг и официален:
   — В течение некоторого времени мы не поддерживали контакта с нашими внеземными колониями. Но мы решили навести порядок. Вы, Новый Дилавер, по-прежнему являетесь колонией Земли и, следовательно, должны подчиняться ее законам. Вы подтверждаете этот статус?
   — Мы по-прежнему верны Земле, — с достоинством отвечал мэр.
   — Отлично. С ближайшей планеты к вам будет направлен инспектор-резидент, чтобы проверить, действительно ли вы придерживаетесь установленных обычаев и традиций.
   — Как вы сказали? — обеспокоено спросил мэр. Строгий голос взял октавой выше:
   — Вы, разумеется, отдаете себе отчет в том, что мы не потерпим проникновения к нам каких бы то ни было чуждых элементов. Надеюсь, вы меня понимаете, генерал?
   — Я не генерал. Я мэр.
   — Вы возглавляете, не так ли?
   — Да, но…
   — В таком случае вы — генерал. Разрешите мне продолжать. В нашей Галактике не может быть места какой бы то ни было человеческой культуре, хоть чем-либо отличающейся от нашей и, следовательно, нам чуждой. Можно управлять, если каждый будет делать, что ему заблагорассудится? Порядок должен быть установлен любой ценой.
   Мэр судорожно глотнул воздух и впился глазами в радио.
   — Помните, что вы управляете колонией Земли, генерал, и не должны допускать никаких отклонений от нормы, никакого радикализма. Наведите у себя в колонии порядок, генерал. Инспектор прибудет к вам в течение ближайших двух недель. Это все.
   В деревне была срочно созвана сходка: требовалось немедленно решить, как наилучшим образом выполнить наказ Земли. Сошлись на том, что нужно со всей возможной быстротой перестроить привычный уклад жизни на земной манер в соответствии с древними книгами.
   — Что-то я никак в толк не возьму, зачем вам преступник, — сказал Том.
   — На Земле преступник играет чрезвычайно важную роль в жизни общества, — объяснил мэр. — На этом все книги сходятся. Преступник не менее важен, чем, к примеру, почтальон. Или, скажем, начальник полиции. Только разница в том, что действия преступника должны быть антисоциальны. Он должен действовать во вред обществу, понимаешь, Том? А если у нас никто не будет действовать во вред обществу, как мы можем заставить кого-нибудь действовать на его пользу? Тогда все это будет ни к чему.