Страница:
Ты внешностью прекрасен и умом,
Но моего, как видно, мало чувства,
Ты стал искать похвал себе в другом,
Надеясь на новейшее искусство.
Ну что ж, вкуси риторики плодов,
Но после этой принужденной встречи
Признай тепло моих правдивых слов
И искренность моей открытой речи.
Пусть просит краски бледная щека,
А ты и без румян хорош пока.
Что ты румян взыскуешь, я не знал,
Засим я избегал прикрас тлетворных;
Я полагал, ты выше всех похвал
И выше подношений стихотворных.
Так долго и молчал я потому,
Что сам в своем достоинстве и благе
Доказываешь ты, что никому
Не передать их словом на бумаге.
Ты мне во грех вменяешь немоту,
Ту, что тебя нисколько не уронит:
Не порчу я словами красоту,
В то время как другой ее хоронит.
Твой глаз один такого полон света,
Что не уложат в стих и два поэта.
Кто скажет в похвалу тебе слова,
Богаче этих: ты есть ты, и только?
Внимать им у кого еще права?
И в чьей еще казне сокровищ столько?
Не вылезет тот стих из нищеты,
Что похвалою не добавит чести,
Но тот, что просто скажет: ты есть ты,
Украсит и себя с тобою вместе.
Все, что тебе природою дано,
Копируя, ничуть он не прибавит,
Правдивое рисуя полотно,
И тем себя повсюду он прославит.
А ты любезно внемлешь похвалы,
Которые тебе страшней хулы.
Во мне немая Муза так робка,
Когда другие перья навострили,
И в честь твою течет похвал река,
Написанных в наипышнейшем стиле.
Что в слове эти, в мыслях я держу.
Пусть тратятся они на украшенья,
Я служкою неграмотным твержу
Свое "аминь" на эти песнопенья.
На похвалу тебе - "Все это так!
Все истина!" - реку, не споря с нею,
Но в мыслях не такой уж я простак
И, даром что молчу, люблю сильнее.
Цени других за громких слов напор,
Меня - за молчаливых мыслей хор.
Ужель его поднявший парус стих,
Который за тобой нажива гонит,
Раздумия мои в утробе их,
Сиречь в моем мозгу, теперь хоронит?
Ужель ученый духом дух его,
Что внял нечеловечьего дыханья,
Отчаянья виновник моего
И моего столь долгого молчанья?
О нет! Ни стих, ни дух его ночной
Похвастаться не могут пред тобою
Блестящею победой надо мной,
Моею наслаждаясь немотою.
Но благосклонности твоей печать,
Что вижу в нем, велела мне молчать.
Ну что ж, прощай! Ты не по чину мне:
Ты ныне стал ценить себя дороже.
Тебе судить и о своей цене
И выбирать себе владельца тоже.
Твой дар нежданный я принять был рад,
Ведь никаких заслуг я не имею.
Теперь ты свой патент берешь назад,
Равно как выдал волею своею.
Иль ты не знал тогда своей цены,
Иль обо мне ты рассудил превратно?
Теперь ошибки все устранены -
Ты забираешь данное обратно.
Во сне я мнил: ты - собственность моя;
Я был король, но вот проснулся я.
Когда меня посмешищем на суд
Ты выставишь, смеясь со всеми вместе,
Я сторону твою приму и тут
В защиту правоты твоей и чести.
Скажу, мол, это я всему виной
И, мол, никто тебя винить не вправе -
И в результате твой разрыв со мной
Окажется тебе лишь к вящей славе.
Тебя своим позором обелю,
Себе при этом выгоду имея:
Хоть брошен я, но я тебя люблю,
Ты будешь прав - и буду прав вдвойне я.
И дабы не постиг тебя позор,
Любой готов принять я приговор.
Чтоб оправдать разрыв, ты оболги,
Найди во мне изъян - я подыграю;
Скажи, мол, хром на обе я ноги,
Безропотно я тут же захромаю.
Сколь низким ты меня ни назови,
Чтоб выглядеть в своей измене краше,
Себя сильней унижу, из любви,
И в корне пресеку знакомство наше.
Не попадусь я взору твоему
И нежное твое забуду имя,
Чтоб нашего знакомства никому
Не выдал голос звуками своими.
С собой бороться стану что есть сил -
Не мил тебе, я и себе не мил.
Коль ты решил, порви со мной теперь,
Теперь, когда я предан страшным карам;
Не будь последней из моих потерь,
Ударь меня - и не тяни с ударом.
Порви теперь, а не когда-нибудь,
Когда из бед я выйду безмятежным;
Ты ливнем после тьмы ночной не будь
И не тяни с разрывом неизбежным.
И ежели решил, не надо ждать.
Пока всю горечь бед своих измерю:
Порви со мной теперь и дай познать
Сперва наигорчайшую потерю.
И сколь ужасна ныне жизнь моя,
Тебя утратив, не замечу я.
Кто счастлив родословной, кто умом,
Кто силою, кто полною казною,
Кто соколом, кто псами, кто конем.
Кто пышностью наряда показною
У каждого свое в своей цене,
И каждому дано свое пристрастье.
Их счастья, по частям, не нужно мне
Огромное мое едино счастье.
Твоя любовь почетней всех гербов,
Казны дороже и богаче платья,
Престижней жеребцов и соколов,
С ней большего не в силах пожелать я.
Но все отнять ты можешь, - вот беда!
Меня несчастным сделав навсегда.
Сколь у меня себя, мой друг, ни рви,
Моею жизнью ты ко мне прикован:
Не крепче жизнь моя твоей любви -
Один конец обеим уготован.
Не трепещу пред мщением твоим -
Убит я буду малым наказаньем.
Как видишь, статус мой неуязвим -
Его не изменить твоим желаньем.
Не взять меня ни гневу на испуг,
Ни переменам духа прихотливым:
Изменишь - и убьешь меня, мой друг.
С тобой был счастлив - и умру счастливь
Кто может это счастье запятнать?
Ты можешь изменить, а я - не знать.
Я буду жить в неведеньи своем,
Как муж рогатый; и в лице, что мило,
Искать любовь, хоть знаю обо всем:
Твой взор со мной, а сердце изменило.
Измену я читаю по глазам,
По сумрачности взора это ясно,
Но взор твой честный для меня бальзам:
Измены нет в глазах, они прекрасны!
Тебя ведь так Природа создала,
Чтоб лик твой источал любовь и
Какого б ни таило сердце зла,
Твой взор покажет миру только ела,
Так, в сердце добродетель не тая,
Как Евы яблоко - краса твоя.
Кто, власть имея, сильною рукою
Зла не чинит, являя сильный дух,
Кто двигает других, но сам скалою
Стоит неколебим, к соблазнам глух,
По праву тот своей казной великой
Владычествует, всуе не губя, -
Он сам себе является владыкой,
Все прочие - лишь слуги у себя.
Цветок украсит лето дивным цветом,
Собой владея всем, до лепестка,
Но, коль его бутон с гнильцой при этом,
Такой цветок не лучше сорняка.
Прекрасное подчас делами плохо:
В гнилой лилее дух чертополоха.
О как прекрасен ты в грехе своем,
Который, как червяк в бутоне розы,
На имени твоем лежит пятном, -
Но облик твой отводит все угрозы!
О похоти твоей молва пошла,
Глумясь над похожденьями твоими,
Но из хулы выходит похвала,
Едва она твое помянет имя.
Дворец прекрасный оскверняешь ты,
Явив себя пристанищем порока,
Чьи пятна под прикрытьем красоты,
Как ни гляди, невидимы для ока.
Хоть в праве ты своем, подумай все ж:
Ведь резать, что не режут, - портить нож.
Иной винит твои младые лета,
Иной в них видит прелести залог,
Но тот и этот любят то и это, -
Достоинством твой выглядит порок.
Поддельный перстень на руке державной
Едва ли кто признает таковым,
И точно так поступок твой бесславный
Сочтут едва ль не подвигом твоим.
О сколько б агнцев волк зарезал злобный
Когда б овечью шкуру он имел!
О скольких ты красою бесподобной
Сгубил бы, если б только захотел!
Не надо! Ибо все твое - мое.
Мое и имя доброе твое.
Какой зимою стала для меня
Разлука наша, о услада года!
Как я замерз, во тьме не видя дня. -
Бесплодная декабрьская погода!
В разлуке этой лета дни прошли,
За ними осень с жатвой золотою
И прочими исчадьями земли
Прошла вослед брюхатою вдовою.
Но лишь сиротство видел я вокруг,
Вотще плодоношенье это пышно:
Нет лета без тебя, любезный друг,
И без тебя мне певчих птиц не слышно.
А если свистнут, жалок этот свист,
И в страхе пред зимой бледнеет лист.
С тобою разлучились мы весною,
Когда апрель нарядный расписал
Луга своею кисточкой цветною
И сам Сатурн смеялся и плясал.
Ни щебет птиц, ни луга ароматы,
Ни свежесть расцветающей земли
Не скрашивали мне моей утраты
И в хоровод повлечь свой не могли.
Середь белых лилий я стоял в печали,
Не славил роз румяных торжество -
Они, как списки об оригинале.
Мне речь вели - не более того.
Глухой зимой казалось это лето:
Но мне, лишь тень твоя вся роскошь эта.
Пенял фиалке я: "Не ты ли с уст
Любимого украла ароматы?
И пурпур лепестков, что слишком густ,
Ужели не из жил его взяла ты?"
Руки твоей у лилий белизна,
А цвет волос - в бутонах майорана;
Воровка роза от стыда красна,
Бела другая - в страхе от обмана,
А третья - не красна и не бела,
Взяла себе твое дыханье лета;
Такие наказуемы дела -
И ест ее теперь червяк за это.
Прекрасными цветами полон сад,
Но крадены их цвет и аромат.
О Муза, что-то голос твой исчез!
Что ж не поешь источник вдохновенья?
Иль тратишься на скудной ниве пьес,
Ничтожные кропая сочиненья?
Забывчивая, воротись и пой,
И в песнях возмести свои растраты
Тому, кто дал тебе и голос твой,
И мастерство, которым днесь жива ты.
Все борозды с чела его сотри,
Что Время нанесло стилом тяжелым,
Перо свое сатирой заостри
И на смех Время подними глаголом!
Спеши воспеть недолгую красу
И Времени останови косу.
Ты, верностью в красе пренебрегая,
О Муза, извиненье сыщешь где?
Ведь, красоту и верность воспевая
В возлюбленном, прославишься везде.
Иль скажешь, мол, для верности румяна
Не нужны, есть у ней свои цвета;
Мол, красота верна, коль без изъяна,
Не тронь, коль совершенна красота?
Доколе, Муза, будешь ты лениться?
Не смей молчать! Ты петь его должна
Так, чтоб, когда падет его гробница,
Он был во все прославлен времена.
Возьмемся же за дело мы отныне,
Чтоб сохранить его таким, как ныне.
Любовь моя сильна не напоказ,
Не напоказ вдвойне она нежнее.
Словесных ей не надобно прикрас,
Ведь не торгую я на рынке ею.
Когда любовь пришла к тебе и мне,
Я пел ее младенческие лета,
Как соловей, что звонок по весне,
Но замолкает к середине лета.
Не то чтоб лето хуже, чем весна,
Когда свистал певец в ночном дозоре,
Но летом с каждой ветки песнь слышна,
А соловей не свищет в общем хоре.
Надоедать из хора не хочу
И потому, как соловей, молчу.
Я б с нищей Музой петь тебя был рад -
Желанья славы с нею мы не чужды,
Но наш предмет достойнее стократ,
И в наших похвалах ему нет нужды.
Поэтому стихов не жди моих.
Ты в зеркале своем увидишь взором
Прекрасный лик, который жалкий стих
Покроет несмываемым позором.
Тут править что-то было бы грешно:
Корежить идеал никто не вправе.
А у меня призвание одно -
Тебя воспеть к твоей великой славе.
Ведь то, что видишь в зеркале своем,
Прекраснее того, что мы споем.
Ты неизменно юн в глазах моих,
Ведь ты прекрасен так же, как вначале,
При первой встрече. Три зимы седых
Трех лет наряды с пышных крон сорвали,
Трех весен зелень трижды в желтизне
Трех осеней безропотно сгорела,
Но перемен в тебе не видно мне,
Тебя затронуть Время не сумело.
Но красота, как стрелка на часах,
Смещается, хоть скрадено движенье.
Так ты, хоть и застыл в моих глазах,
Все ж старишься, обманывая зренье.
Так вот страшись и знай, ты, темнота, -
От веку умирала красота.
Пусть не винят в язычестве меня -
Не идол мой возлюбленный нисколько,
Хоть, как язычник, я день изо дня
Пою ему, хвалу ему - и только.
Красив и нежен он, любовь моя,
И постоянен равно неизменно,
И неизменно постоянству я
Свои стихи слагаю вдохновенно.
"Прекрасный, добрый, верный", - я твержу,
"Прекрасный, добрый, верный", - только это,
И темы я другой не нахожу:
Все три в одном - вот тема для поэта!
"Прекрасный, добрый, верный" - врозь подчас,
Но вот все три в одном на этот раз.
Листая хроник древние листы
О красоте людей времен тех дальних,
Прочту стихи во славу красоты
Красавиц и красавцев идеальных.
Но вижу я, что древнее стило
В своей чудесной красоты картине
Ланиты, очи, губы и чело
Дает точь-в-точь как ты являешь ныне.
Тебя, как видно, видели они
И описали силою прозренья.
Проникнув оком прямо в наши дни,
Но не хватило зренья и уменья.
А что прикажешь делать нам сейчас,
Чей нем язык, хотя дивится глаз?
Ни страх мой, ни вселенский дух-пророк,
Чье тьму времен пронизывает око,
Любви моей мне не укажет срок,
Хотя она дана мне лишь до срока.
Затмилась тихо смертная луна,
Пророчества авгуров вышли лживы,
Уверенность на трон возведена,
И вечные объявлены оливы.
И это все - бальзам на раны мне,
Любовь моя свежа, я весел снова -
И не умру с другими наравне,
Которые в веках не имут слова.
В стихах и ты пребудешь - и скорей
Падут гробницы и гербы царей.
Что в мыслях есть, достойное бумаги,
Чего мой верный дух тебе не дал?
Какой еще он не принес присяги?
Каких еще не высказал похвал?
Нет ничего. Но все же днем и ночью
Твержу я, как молитву, все одно:
Ты - мой, я - твой, с тех пор как я воочью
Узрел тебя, - другого не дано.
Бессмертная любовь, рождаясь снова,
Не видит седины - она свежа,
Морщины нипочем ей - и готова
Из старика творить себе пажа,
И вспыхивает в сердце с новой силой
Там, где наружность кажется могилой.
Я не изменник, не вини меня,
Хотя разлука - признак охлажденья.
Что, душу я в твоей груди храня,
Покинул сам себя без сожаленья.
Но тут мой дом, и я вернулся вновь,
И более отсюда я - ни шагу:
Не износилась по пути любовь,
И пятна смыть свои принес я влагу.
И пусть порок течет в моей крови,
Но все ж не столь мои ужасны пятна,
Чтоб драгоценный дом своей любви
Я променял и не пришел обратно.
Без милой розы, без тебя, мой друг,
Весь мир - ничто, и пусто все вокруг.
О да, увы, в шутах я побывал,
Зевак потешил пестрою обновой,
Задешево богатство продавал,
Старинную любовь пятная новой.
О да, увы, глаза я отводил
От верности и в этом помраченьи
Вторую юность сердцу находил
И приносил тебе одни мученья.
Но хватит разжигать мне аппетит!
Все кончено, возьми, что бесконечно. -
Моя любовь тебя не огорчит,
Мой бог, к тебе привязан я навечно.
Меня к земному раю приведи -
И к любящей прижми своей груди.
Мой милый друг. Фортуну побрани,
Виновницу моих поступков скверных.
В глазах людей меня клеймят они,
И на людях я в муках непомерных.
Я в пятнах, как красильщика рука, -
От имени не в силах отложиться.
Ты пожалей больного старика
Хотя б чуть-чуть и дай ему отмыться.
Мою заразу уксусом пои,
Мне в радость будет горькая настойка,
Приму любые снадобья твои
И вынесу любую кару стойко.
Возлюбленный, больного пожалей -
Мне жалости целительной налей.
Бальзам мне на клейменое чело
Твоя любовь и нежное участье.
Кто б ни рядил меня в добро и зло,
В твоей лишь похвале взыскую счастья.
Ты для меня весь мир! Главу склоня,
Стыдить и славить наделяю правом.
Я мертв для всех, мертвы все для меня,
Лишь ты судья делам моим неправым.
Молву я бросил в бездну немоты,
Мой слух гадючий ей теперь не внемлет;
Ни лести, ни бесстыдной клеветы
Моя глухая совесть не приемлет.
Я жажду только слова твоего,
Все остальное, мнится мне, мертво.
В разлуке глаз мой у меня в мозгу,
А тем, которым смотрят на дорогу,
Полуслепым, я мало что могу,
Хотя и различаю понемногу.
Ни сердцу глаз картины не дает,
Блуждает взор, рассеян и неточен,
Ни к мозгу не течет его отчет -
И ни на чем он не сосредоточен.
Уродине и чуду красоты,
Изящному и грубому предмету -
Всему он придает твои черты:
И голубю, и врану, тьме и свету.
Тобою переполненный сейчас,
Мой верный мозг неверным сделал глаз.
Ужель мой мозг, увенчанный тобою,
Чуму пьет из монаршей чаши - лесть?
Иль глаз не лжет - и некоей волшбою
Дано ему из чудищ произвесть
Небесных херувимов с ликом ясным,
Как двойники похожих на тебя,
Представить безобразное прекрасным,
Едва его поймает взгляд, любя?
Конечно лесть! И из монаршей чаши
Пьет мозг мой, а угодливый мой глаз
В деталях малых знает вкусы наши
И ублажить сполна желает нас.
Пусть это яд, но грех сей невелик:
Ведь глаз мой первым чашу пить привык.
Увы, в своих строках тебе я лгал,
Сказав, что не могу любить сильнее, -
Тогда никак я не предполагал,
Что пламень мой способен быть полнее.
Но, тиранию Времени признав,
Чьи неисповедимые напасти
Ломают веру и лишают прав,
Мнут красоту и низвергают власти,
Уверенный, что миг неверен всяк,
Я жил тогда одной минутой тою,
Сказав тебе, - и вот попал впросак! -
Мол, я люблю с предельной полнотою.
Любовь дитя. А я назвал, прости,
Созревшим то, чему дано расти.
Не признаю препятствий я для брака
Двух честных душ. Ведь нет любви в любви,
Что в переменах выглядит инако
И внемлет зову, только позови.
Любовь есть веха, коей с бурей в споре
Дано стоять и вечно не упасть,
Любовь - звезда судам в безбрежном море,
Чью высоту измеришь, но не власть.
Любовь - не шут у Времени, хоть розы
Ланит и губ серпом сечет оно,
Не страшны ей дней и недель угрозы,
Стоять ей до конца времен дано.
Иль я не ошибаюсь в этом, или
Я не поэт и люди не любили.
Меня за неуплату обвини ты
И должником нечестным назови
За то, что мною были позабыты
Обязанности строгие любви,
И время, что твоим по праву было,
Я отдавал ничтожествам сполна,
И ветру подставлял свои ветрила,
Чтоб уносила прочь меня волна.
И, подведя итог своим уликам,
В преступном небрежении виня,
Ты в гневе накажи меня великом,
Но ненавистью не казни меня.
Ведь ты моей измене тем обязан,
Что факт твоей невинности доказан.
Как мы, вкушая за обедом плотным,
Едим приправы, небо горяча,
И как желудок чистим зельем рвотным,
Егo от хвори загодя леча,
Так яств сладчайших стол твой объедая,
Я горечь добавлял себе в еду,
Размыслив так, что загодя тогда я
Грозящие недуги отведу.
Увы, пуста в любви такая мера,
Лекарство это впрок мне не пошло,
Сии предосторожности - химера:
От многого добра не лечит зло.
И потому урок теперь усвою:
Лекарства - яд больному столь тобою.
Как выпил я настоя слез Сирены,
Порочных в корне аки самый ад,
Надеясь в страхе и страшась измены,
Теряя все, чем мог бы быть богат?
Как сердце на вершине счастья сладкой
Вступило на порочный путь обид?
Как заболел я этой лихорадкой,
В которой очи лезут из орбит?
Но есть в пороке польза, право слово! -
Добро нам приумножить злом дано:
Любовь, из пепла поднятая снова,
Прекраснее того, что сожжено.
Пристыженный, вкушаю я покоя -
И так в пороке стал богаче втрое.
Мне на руку измена та твоя,
И, памятуя давние печали,
В своей вике согнуться должен я, -
Мое ведь сердце вовсе не из стали.
Коль ты в моей измене пострадал,
Как я в твоей, мне жаль тебя, а я-то,
Мучитель твой, труда себе не дал
Припомнить, как я сам страдал когда-то.
О пусть та наша горестная ночь
Мои былые оживит мученья
И вынудит меня тебе помочь,
Как ты тогда мне, дав бальзам смиренья.
Но дабы равноправье соблюсти, -
Ведь я простил! - и ты меня прости.
Уж лучше быть порочным, а не слыть,
Когда внимаешь понапрасну пеням.
Приятным удовольствию не быть,
Коль мы не сами так его оценим.
Что углядит в страстей моих игре
Развратом черным вскормленное око?
Как тот, кто видит зло в моем добре,
Судьею будет моего порока?
Я - это я! Кто выдал им права
Мои проступки измерять своими?
Я, может, прям, а мера их крива,
Я не желаю быть судимым ими!
А то всеобщим выйдет приговор:
Порочен всяк - и всякому позор.
Твой дар, твои листы, в моем мозгу,
И о тебе там записи повсюду.
И там я их века хранить могу,
Не то что на бумаге - не забуду.
Пусть не века, но до тех пор, пока
Мой мозг и сердце в этом мире живы,
Их не сотрет забвения рука
И не найдет в них для себя поживы.
Бумаги жалкой тщания пусты,
Чужды счета делам любви и чести.
Прости, я потерял твои листы,
Но ты в моих листах на прежнем месте.
Коль стану на бумажках все хранить -
В забывчивости можешь обвинить.
Не хвастай, Время, будто я меняюсь.
Все пирамиды мне твои смешны,
Все не в новинку, я не удивляюсь, -
По старым образцам возведены.
Жизнь коротка, и мы дивиться рады
Старью, что выставляешь напоказ:
Мы принимаем старые наряды
Как новые, пошитые для нас.
Отринув все что есть и что в помине,
Тебе я бросить вызов свой могу!
Все хроники и все, что видим ныне,
Все - ложь твоих мгновений на бегу.
Клянусь, все западни твои минуя,
Я буду верен и не изменю я.
О, будь моя любовь дитя страны,
Его могла б Фортуна с полным правом,
Играя тем, права чьи неполны,
К цветам отнесть или к ничтожным травам.
Но он отнюдь не случая игра,
Его не тронут ни фавор, ни смута,
Ни все посулы счастья и добра,
Чем соблазняет каждая минута.
Ему благоразумье ни к чему
Зарящихся на временные брашна,
Благоразумью верен своему -
Не нужно солнц ему и гроз не страшно.
Свидетели тому - шуты минут,
Чья смерть - добро, а жизнь - порок и блуд.
Иль милости, дарованные мне,
Я заслужил любовью показною?
Иль пало в прах с руиной наравне
Для вечности заложенное мною?
Иль мне банкротов тех пример пустой,
Польстившихся на блещущее злато
И ради яств забывших вкус простой
И какова за яства те расплата?
Нет, жалкий раб я сердца твоего!
Прими от сердца дар мой этот скудный
И не пеняй на простоту его -
Я возвращаю долг свой обоюдный.
Прочь, лжесвидетель! Коль душа верна,
Чем гнет сильнее, тем вольней она.
Прекрасный мальчик, над твоей красой
Не властно Время со своей косой.
Все любящие вянут, только ты
Все хорошеешь в блеске красоты.
Пока еще Природа держит меч
И может красоту твою сберечь,
Дабы поток минут переломить
И красотою Время посрамить.
Но бойся! Ты - игрушка у нее:
Отдаст она сокровище свое.
По векселям платить настанет срок,
Расплатится тобой - и весь итог.
Издревле черный цвет был не в цене,
Не признавали красоты за черным,
Но ныне черный преуспел вполне,
А красота живет с пятном позорным,
Поскольку всякий на лицо свое
Кладет прикрасы вопреки природе, -
Нет имени и чести у нее,
И красоту узришь в любом уроде.
Как ворона крыло, как смоль черны
Возлюбленной моей власы и очи
В знак траура о тех, что лишены
Красы своей, но наводить охочи.
Ей траур, так идет, что черноту
Отныне признают за красоту.
Ты пальчиками, музыка моя,
По клавишам счастливым пробегая,
Слух услаждаешь, музыку лия,
Гармонию блаженства исторгая.
О клавиши! Завидую я им -
Благословенны, пальчики целуя.
Такую милость бы губам моим,
Но рядышком в смущении стою я.
Ты клавишам в пробеге звучных гамм
Немыслимые делаешь поблажки,
А мне обидно, что живым губам
Ты предпочла сухие деревяшки.
Коль клавиши ты жалуешь вполне,
Им пальчики отдай, а губы - мне.
Равно растрата духа и стыда -
Вот любострастье в действии: огромно,
Убийственно, исполнено вреда,
Жестоко, дико, грубо, вероломно.
Неистова охота у него
И ядовиты сладкие приманки,
Но после утоленья своего
Его презренны жалкие останки.
В пылу и в насыщении своем
Безумно и подмазывает густо,
Блаженство - в, блажь глупая - потом,
Надежда счастья - до, а после - пусто.
Все ведомо, но ведомо навряд,
Как избежать небес, ведущих в ад.
Ее глаза на солнце не похожи,
Коралл намного губ ее красней,
И не белее снега смуглость кожи,
И волосы как смоль черны у ней,
И щеки далеко не так богаты,
Как роз дамасских бело-алый куст,
И я послаще знаю ароматы,
Чем запах, что с ее слетает уст.
Люблю ее послушать, но признаю,
Что музыка куда милее мне.
Как шествуют богини, я не знаю,
Но поступь милой тяжела вполне.
И все ж она не менее прекрасна
Тех, что в сравненьях славили напрасно.
Ты беспощадна, равно как все те,
Чья красота жестокость в сердце множит.
Ты знаешь, что тебе по красоте
Нет равных для меня и быть не может.
Тебя узрев, рекут мои друзья,
Мол, ты не стоишь этаких страданий.
Перечить громко им не смею я,
Но сердцем верен я без колебаний.
И то, как больно сердцу моему,
Которое измучилось ужасно,
Прямое доказательство тому,
Что чернота твоя по мне прекрасна.
Не чернота, а черные дела
Причина клеветы и корень зла.
Люблю твои глаза, их внемлет взгляд
Всю боль, которой мучаешь усердно,
Они оделись в траурный наряд
И на меня взирают милосердно.
Не красит столь светло рассветный луч
Ланиты темно-серые востока,
Не столь ласкает край закатных туч
На западе звезды вечерней око,
Сколь в трауре глаза твои нежны.
Твой траур - сострадания основа.
Дай траур сердцу - милости нужны
Мне сердца твоего и остального.
Признаю черным цвет у красоты -
Уродлива, что не черна, как ты.
Будь проклято то сердце, что сердца -
Мое и друга! - обрекло на муки.
Ему меня терзать бы до конца,
Оно ж и другу заломило руки.
Меня меня лишил твой взор, губя,
Меня второго он присвоил тоже, -
Лишен его, себя да и тебя,
Я мучаюсь, тройную пытку множа.
Замкни мое в своей стальной груди,
А сердце друга пусть в моем пребудет,
Ты узника в охрану отряди -
В моей темнице друг не пытан будет.
Прошу вотще: я твой и так вполне,
В твоей тюрьме, со всем, что есть во мне.
Итак, он твой. Но за него в залог
Готов тебе я сам себя представить,
Чтоб обрести мой друг свободу мог,
А я себе второе "я" оставить.
Но против ты, и против он вдвойне:
Ты - из корысти, он - из благородства,
Поскольку поручителем был мне
И сам попал под судопроизводство.
Владея векселями красоты,
Как ростовщик, наживой одержимый,
К суду за долг мой друга тащишь ты.
Пропал из-за меня мой друг любимый!
И вот теперь твои -и я, и он.
Залог он внес, но воли я лишен.
Есть у тебя "Желание" свое,
"Желанье" сбоку и мое "Желанье".
Средь этих трех тут лишнее мое:
Мое ведь твоему - как наказанье.
Огромное, ужель среди своих
Оно мое желанье не приемлет?
Ужель, внемля желанию других,
Оно желанью моему не внемлет?
Не перельется море через край,
И влага ливня не опасна волнам;
К своим мое желанье принимай -
И с ним твое "Желанье" станет полным.
Ни милых, ни немилых не гони:
В "Желаньи" том одно - я и они.
Коль за меня душа начнет пенять,
Скажи ей, дескать, я - твое "Желанье"
И надлежит желанье исполнять,
Приняв мое желанье во вниманье.
С "Желанием" твоей любви казна
Желаньями с моим желаньем вместе
Но моего, как видно, мало чувства,
Ты стал искать похвал себе в другом,
Надеясь на новейшее искусство.
Ну что ж, вкуси риторики плодов,
Но после этой принужденной встречи
Признай тепло моих правдивых слов
И искренность моей открытой речи.
Пусть просит краски бледная щека,
А ты и без румян хорош пока.
Что ты румян взыскуешь, я не знал,
Засим я избегал прикрас тлетворных;
Я полагал, ты выше всех похвал
И выше подношений стихотворных.
Так долго и молчал я потому,
Что сам в своем достоинстве и благе
Доказываешь ты, что никому
Не передать их словом на бумаге.
Ты мне во грех вменяешь немоту,
Ту, что тебя нисколько не уронит:
Не порчу я словами красоту,
В то время как другой ее хоронит.
Твой глаз один такого полон света,
Что не уложат в стих и два поэта.
Кто скажет в похвалу тебе слова,
Богаче этих: ты есть ты, и только?
Внимать им у кого еще права?
И в чьей еще казне сокровищ столько?
Не вылезет тот стих из нищеты,
Что похвалою не добавит чести,
Но тот, что просто скажет: ты есть ты,
Украсит и себя с тобою вместе.
Все, что тебе природою дано,
Копируя, ничуть он не прибавит,
Правдивое рисуя полотно,
И тем себя повсюду он прославит.
А ты любезно внемлешь похвалы,
Которые тебе страшней хулы.
Во мне немая Муза так робка,
Когда другие перья навострили,
И в честь твою течет похвал река,
Написанных в наипышнейшем стиле.
Что в слове эти, в мыслях я держу.
Пусть тратятся они на украшенья,
Я служкою неграмотным твержу
Свое "аминь" на эти песнопенья.
На похвалу тебе - "Все это так!
Все истина!" - реку, не споря с нею,
Но в мыслях не такой уж я простак
И, даром что молчу, люблю сильнее.
Цени других за громких слов напор,
Меня - за молчаливых мыслей хор.
Ужель его поднявший парус стих,
Который за тобой нажива гонит,
Раздумия мои в утробе их,
Сиречь в моем мозгу, теперь хоронит?
Ужель ученый духом дух его,
Что внял нечеловечьего дыханья,
Отчаянья виновник моего
И моего столь долгого молчанья?
О нет! Ни стих, ни дух его ночной
Похвастаться не могут пред тобою
Блестящею победой надо мной,
Моею наслаждаясь немотою.
Но благосклонности твоей печать,
Что вижу в нем, велела мне молчать.
Ну что ж, прощай! Ты не по чину мне:
Ты ныне стал ценить себя дороже.
Тебе судить и о своей цене
И выбирать себе владельца тоже.
Твой дар нежданный я принять был рад,
Ведь никаких заслуг я не имею.
Теперь ты свой патент берешь назад,
Равно как выдал волею своею.
Иль ты не знал тогда своей цены,
Иль обо мне ты рассудил превратно?
Теперь ошибки все устранены -
Ты забираешь данное обратно.
Во сне я мнил: ты - собственность моя;
Я был король, но вот проснулся я.
Когда меня посмешищем на суд
Ты выставишь, смеясь со всеми вместе,
Я сторону твою приму и тут
В защиту правоты твоей и чести.
Скажу, мол, это я всему виной
И, мол, никто тебя винить не вправе -
И в результате твой разрыв со мной
Окажется тебе лишь к вящей славе.
Тебя своим позором обелю,
Себе при этом выгоду имея:
Хоть брошен я, но я тебя люблю,
Ты будешь прав - и буду прав вдвойне я.
И дабы не постиг тебя позор,
Любой готов принять я приговор.
Чтоб оправдать разрыв, ты оболги,
Найди во мне изъян - я подыграю;
Скажи, мол, хром на обе я ноги,
Безропотно я тут же захромаю.
Сколь низким ты меня ни назови,
Чтоб выглядеть в своей измене краше,
Себя сильней унижу, из любви,
И в корне пресеку знакомство наше.
Не попадусь я взору твоему
И нежное твое забуду имя,
Чтоб нашего знакомства никому
Не выдал голос звуками своими.
С собой бороться стану что есть сил -
Не мил тебе, я и себе не мил.
Коль ты решил, порви со мной теперь,
Теперь, когда я предан страшным карам;
Не будь последней из моих потерь,
Ударь меня - и не тяни с ударом.
Порви теперь, а не когда-нибудь,
Когда из бед я выйду безмятежным;
Ты ливнем после тьмы ночной не будь
И не тяни с разрывом неизбежным.
И ежели решил, не надо ждать.
Пока всю горечь бед своих измерю:
Порви со мной теперь и дай познать
Сперва наигорчайшую потерю.
И сколь ужасна ныне жизнь моя,
Тебя утратив, не замечу я.
Кто счастлив родословной, кто умом,
Кто силою, кто полною казною,
Кто соколом, кто псами, кто конем.
Кто пышностью наряда показною
У каждого свое в своей цене,
И каждому дано свое пристрастье.
Их счастья, по частям, не нужно мне
Огромное мое едино счастье.
Твоя любовь почетней всех гербов,
Казны дороже и богаче платья,
Престижней жеребцов и соколов,
С ней большего не в силах пожелать я.
Но все отнять ты можешь, - вот беда!
Меня несчастным сделав навсегда.
Сколь у меня себя, мой друг, ни рви,
Моею жизнью ты ко мне прикован:
Не крепче жизнь моя твоей любви -
Один конец обеим уготован.
Не трепещу пред мщением твоим -
Убит я буду малым наказаньем.
Как видишь, статус мой неуязвим -
Его не изменить твоим желаньем.
Не взять меня ни гневу на испуг,
Ни переменам духа прихотливым:
Изменишь - и убьешь меня, мой друг.
С тобой был счастлив - и умру счастливь
Кто может это счастье запятнать?
Ты можешь изменить, а я - не знать.
Я буду жить в неведеньи своем,
Как муж рогатый; и в лице, что мило,
Искать любовь, хоть знаю обо всем:
Твой взор со мной, а сердце изменило.
Измену я читаю по глазам,
По сумрачности взора это ясно,
Но взор твой честный для меня бальзам:
Измены нет в глазах, они прекрасны!
Тебя ведь так Природа создала,
Чтоб лик твой источал любовь и
Какого б ни таило сердце зла,
Твой взор покажет миру только ела,
Так, в сердце добродетель не тая,
Как Евы яблоко - краса твоя.
Кто, власть имея, сильною рукою
Зла не чинит, являя сильный дух,
Кто двигает других, но сам скалою
Стоит неколебим, к соблазнам глух,
По праву тот своей казной великой
Владычествует, всуе не губя, -
Он сам себе является владыкой,
Все прочие - лишь слуги у себя.
Цветок украсит лето дивным цветом,
Собой владея всем, до лепестка,
Но, коль его бутон с гнильцой при этом,
Такой цветок не лучше сорняка.
Прекрасное подчас делами плохо:
В гнилой лилее дух чертополоха.
О как прекрасен ты в грехе своем,
Который, как червяк в бутоне розы,
На имени твоем лежит пятном, -
Но облик твой отводит все угрозы!
О похоти твоей молва пошла,
Глумясь над похожденьями твоими,
Но из хулы выходит похвала,
Едва она твое помянет имя.
Дворец прекрасный оскверняешь ты,
Явив себя пристанищем порока,
Чьи пятна под прикрытьем красоты,
Как ни гляди, невидимы для ока.
Хоть в праве ты своем, подумай все ж:
Ведь резать, что не режут, - портить нож.
Иной винит твои младые лета,
Иной в них видит прелести залог,
Но тот и этот любят то и это, -
Достоинством твой выглядит порок.
Поддельный перстень на руке державной
Едва ли кто признает таковым,
И точно так поступок твой бесславный
Сочтут едва ль не подвигом твоим.
О сколько б агнцев волк зарезал злобный
Когда б овечью шкуру он имел!
О скольких ты красою бесподобной
Сгубил бы, если б только захотел!
Не надо! Ибо все твое - мое.
Мое и имя доброе твое.
Какой зимою стала для меня
Разлука наша, о услада года!
Как я замерз, во тьме не видя дня. -
Бесплодная декабрьская погода!
В разлуке этой лета дни прошли,
За ними осень с жатвой золотою
И прочими исчадьями земли
Прошла вослед брюхатою вдовою.
Но лишь сиротство видел я вокруг,
Вотще плодоношенье это пышно:
Нет лета без тебя, любезный друг,
И без тебя мне певчих птиц не слышно.
А если свистнут, жалок этот свист,
И в страхе пред зимой бледнеет лист.
С тобою разлучились мы весною,
Когда апрель нарядный расписал
Луга своею кисточкой цветною
И сам Сатурн смеялся и плясал.
Ни щебет птиц, ни луга ароматы,
Ни свежесть расцветающей земли
Не скрашивали мне моей утраты
И в хоровод повлечь свой не могли.
Середь белых лилий я стоял в печали,
Не славил роз румяных торжество -
Они, как списки об оригинале.
Мне речь вели - не более того.
Глухой зимой казалось это лето:
Но мне, лишь тень твоя вся роскошь эта.
Пенял фиалке я: "Не ты ли с уст
Любимого украла ароматы?
И пурпур лепестков, что слишком густ,
Ужели не из жил его взяла ты?"
Руки твоей у лилий белизна,
А цвет волос - в бутонах майорана;
Воровка роза от стыда красна,
Бела другая - в страхе от обмана,
А третья - не красна и не бела,
Взяла себе твое дыханье лета;
Такие наказуемы дела -
И ест ее теперь червяк за это.
Прекрасными цветами полон сад,
Но крадены их цвет и аромат.
О Муза, что-то голос твой исчез!
Что ж не поешь источник вдохновенья?
Иль тратишься на скудной ниве пьес,
Ничтожные кропая сочиненья?
Забывчивая, воротись и пой,
И в песнях возмести свои растраты
Тому, кто дал тебе и голос твой,
И мастерство, которым днесь жива ты.
Все борозды с чела его сотри,
Что Время нанесло стилом тяжелым,
Перо свое сатирой заостри
И на смех Время подними глаголом!
Спеши воспеть недолгую красу
И Времени останови косу.
Ты, верностью в красе пренебрегая,
О Муза, извиненье сыщешь где?
Ведь, красоту и верность воспевая
В возлюбленном, прославишься везде.
Иль скажешь, мол, для верности румяна
Не нужны, есть у ней свои цвета;
Мол, красота верна, коль без изъяна,
Не тронь, коль совершенна красота?
Доколе, Муза, будешь ты лениться?
Не смей молчать! Ты петь его должна
Так, чтоб, когда падет его гробница,
Он был во все прославлен времена.
Возьмемся же за дело мы отныне,
Чтоб сохранить его таким, как ныне.
Любовь моя сильна не напоказ,
Не напоказ вдвойне она нежнее.
Словесных ей не надобно прикрас,
Ведь не торгую я на рынке ею.
Когда любовь пришла к тебе и мне,
Я пел ее младенческие лета,
Как соловей, что звонок по весне,
Но замолкает к середине лета.
Не то чтоб лето хуже, чем весна,
Когда свистал певец в ночном дозоре,
Но летом с каждой ветки песнь слышна,
А соловей не свищет в общем хоре.
Надоедать из хора не хочу
И потому, как соловей, молчу.
Я б с нищей Музой петь тебя был рад -
Желанья славы с нею мы не чужды,
Но наш предмет достойнее стократ,
И в наших похвалах ему нет нужды.
Поэтому стихов не жди моих.
Ты в зеркале своем увидишь взором
Прекрасный лик, который жалкий стих
Покроет несмываемым позором.
Тут править что-то было бы грешно:
Корежить идеал никто не вправе.
А у меня призвание одно -
Тебя воспеть к твоей великой славе.
Ведь то, что видишь в зеркале своем,
Прекраснее того, что мы споем.
Ты неизменно юн в глазах моих,
Ведь ты прекрасен так же, как вначале,
При первой встрече. Три зимы седых
Трех лет наряды с пышных крон сорвали,
Трех весен зелень трижды в желтизне
Трех осеней безропотно сгорела,
Но перемен в тебе не видно мне,
Тебя затронуть Время не сумело.
Но красота, как стрелка на часах,
Смещается, хоть скрадено движенье.
Так ты, хоть и застыл в моих глазах,
Все ж старишься, обманывая зренье.
Так вот страшись и знай, ты, темнота, -
От веку умирала красота.
Пусть не винят в язычестве меня -
Не идол мой возлюбленный нисколько,
Хоть, как язычник, я день изо дня
Пою ему, хвалу ему - и только.
Красив и нежен он, любовь моя,
И постоянен равно неизменно,
И неизменно постоянству я
Свои стихи слагаю вдохновенно.
"Прекрасный, добрый, верный", - я твержу,
"Прекрасный, добрый, верный", - только это,
И темы я другой не нахожу:
Все три в одном - вот тема для поэта!
"Прекрасный, добрый, верный" - врозь подчас,
Но вот все три в одном на этот раз.
Листая хроник древние листы
О красоте людей времен тех дальних,
Прочту стихи во славу красоты
Красавиц и красавцев идеальных.
Но вижу я, что древнее стило
В своей чудесной красоты картине
Ланиты, очи, губы и чело
Дает точь-в-точь как ты являешь ныне.
Тебя, как видно, видели они
И описали силою прозренья.
Проникнув оком прямо в наши дни,
Но не хватило зренья и уменья.
А что прикажешь делать нам сейчас,
Чей нем язык, хотя дивится глаз?
Ни страх мой, ни вселенский дух-пророк,
Чье тьму времен пронизывает око,
Любви моей мне не укажет срок,
Хотя она дана мне лишь до срока.
Затмилась тихо смертная луна,
Пророчества авгуров вышли лживы,
Уверенность на трон возведена,
И вечные объявлены оливы.
И это все - бальзам на раны мне,
Любовь моя свежа, я весел снова -
И не умру с другими наравне,
Которые в веках не имут слова.
В стихах и ты пребудешь - и скорей
Падут гробницы и гербы царей.
Что в мыслях есть, достойное бумаги,
Чего мой верный дух тебе не дал?
Какой еще он не принес присяги?
Каких еще не высказал похвал?
Нет ничего. Но все же днем и ночью
Твержу я, как молитву, все одно:
Ты - мой, я - твой, с тех пор как я воочью
Узрел тебя, - другого не дано.
Бессмертная любовь, рождаясь снова,
Не видит седины - она свежа,
Морщины нипочем ей - и готова
Из старика творить себе пажа,
И вспыхивает в сердце с новой силой
Там, где наружность кажется могилой.
Я не изменник, не вини меня,
Хотя разлука - признак охлажденья.
Что, душу я в твоей груди храня,
Покинул сам себя без сожаленья.
Но тут мой дом, и я вернулся вновь,
И более отсюда я - ни шагу:
Не износилась по пути любовь,
И пятна смыть свои принес я влагу.
И пусть порок течет в моей крови,
Но все ж не столь мои ужасны пятна,
Чтоб драгоценный дом своей любви
Я променял и не пришел обратно.
Без милой розы, без тебя, мой друг,
Весь мир - ничто, и пусто все вокруг.
О да, увы, в шутах я побывал,
Зевак потешил пестрою обновой,
Задешево богатство продавал,
Старинную любовь пятная новой.
О да, увы, глаза я отводил
От верности и в этом помраченьи
Вторую юность сердцу находил
И приносил тебе одни мученья.
Но хватит разжигать мне аппетит!
Все кончено, возьми, что бесконечно. -
Моя любовь тебя не огорчит,
Мой бог, к тебе привязан я навечно.
Меня к земному раю приведи -
И к любящей прижми своей груди.
Мой милый друг. Фортуну побрани,
Виновницу моих поступков скверных.
В глазах людей меня клеймят они,
И на людях я в муках непомерных.
Я в пятнах, как красильщика рука, -
От имени не в силах отложиться.
Ты пожалей больного старика
Хотя б чуть-чуть и дай ему отмыться.
Мою заразу уксусом пои,
Мне в радость будет горькая настойка,
Приму любые снадобья твои
И вынесу любую кару стойко.
Возлюбленный, больного пожалей -
Мне жалости целительной налей.
Бальзам мне на клейменое чело
Твоя любовь и нежное участье.
Кто б ни рядил меня в добро и зло,
В твоей лишь похвале взыскую счастья.
Ты для меня весь мир! Главу склоня,
Стыдить и славить наделяю правом.
Я мертв для всех, мертвы все для меня,
Лишь ты судья делам моим неправым.
Молву я бросил в бездну немоты,
Мой слух гадючий ей теперь не внемлет;
Ни лести, ни бесстыдной клеветы
Моя глухая совесть не приемлет.
Я жажду только слова твоего,
Все остальное, мнится мне, мертво.
В разлуке глаз мой у меня в мозгу,
А тем, которым смотрят на дорогу,
Полуслепым, я мало что могу,
Хотя и различаю понемногу.
Ни сердцу глаз картины не дает,
Блуждает взор, рассеян и неточен,
Ни к мозгу не течет его отчет -
И ни на чем он не сосредоточен.
Уродине и чуду красоты,
Изящному и грубому предмету -
Всему он придает твои черты:
И голубю, и врану, тьме и свету.
Тобою переполненный сейчас,
Мой верный мозг неверным сделал глаз.
Ужель мой мозг, увенчанный тобою,
Чуму пьет из монаршей чаши - лесть?
Иль глаз не лжет - и некоей волшбою
Дано ему из чудищ произвесть
Небесных херувимов с ликом ясным,
Как двойники похожих на тебя,
Представить безобразное прекрасным,
Едва его поймает взгляд, любя?
Конечно лесть! И из монаршей чаши
Пьет мозг мой, а угодливый мой глаз
В деталях малых знает вкусы наши
И ублажить сполна желает нас.
Пусть это яд, но грех сей невелик:
Ведь глаз мой первым чашу пить привык.
Увы, в своих строках тебе я лгал,
Сказав, что не могу любить сильнее, -
Тогда никак я не предполагал,
Что пламень мой способен быть полнее.
Но, тиранию Времени признав,
Чьи неисповедимые напасти
Ломают веру и лишают прав,
Мнут красоту и низвергают власти,
Уверенный, что миг неверен всяк,
Я жил тогда одной минутой тою,
Сказав тебе, - и вот попал впросак! -
Мол, я люблю с предельной полнотою.
Любовь дитя. А я назвал, прости,
Созревшим то, чему дано расти.
Не признаю препятствий я для брака
Двух честных душ. Ведь нет любви в любви,
Что в переменах выглядит инако
И внемлет зову, только позови.
Любовь есть веха, коей с бурей в споре
Дано стоять и вечно не упасть,
Любовь - звезда судам в безбрежном море,
Чью высоту измеришь, но не власть.
Любовь - не шут у Времени, хоть розы
Ланит и губ серпом сечет оно,
Не страшны ей дней и недель угрозы,
Стоять ей до конца времен дано.
Иль я не ошибаюсь в этом, или
Я не поэт и люди не любили.
Меня за неуплату обвини ты
И должником нечестным назови
За то, что мною были позабыты
Обязанности строгие любви,
И время, что твоим по праву было,
Я отдавал ничтожествам сполна,
И ветру подставлял свои ветрила,
Чтоб уносила прочь меня волна.
И, подведя итог своим уликам,
В преступном небрежении виня,
Ты в гневе накажи меня великом,
Но ненавистью не казни меня.
Ведь ты моей измене тем обязан,
Что факт твоей невинности доказан.
Как мы, вкушая за обедом плотным,
Едим приправы, небо горяча,
И как желудок чистим зельем рвотным,
Егo от хвори загодя леча,
Так яств сладчайших стол твой объедая,
Я горечь добавлял себе в еду,
Размыслив так, что загодя тогда я
Грозящие недуги отведу.
Увы, пуста в любви такая мера,
Лекарство это впрок мне не пошло,
Сии предосторожности - химера:
От многого добра не лечит зло.
И потому урок теперь усвою:
Лекарства - яд больному столь тобою.
Как выпил я настоя слез Сирены,
Порочных в корне аки самый ад,
Надеясь в страхе и страшась измены,
Теряя все, чем мог бы быть богат?
Как сердце на вершине счастья сладкой
Вступило на порочный путь обид?
Как заболел я этой лихорадкой,
В которой очи лезут из орбит?
Но есть в пороке польза, право слово! -
Добро нам приумножить злом дано:
Любовь, из пепла поднятая снова,
Прекраснее того, что сожжено.
Пристыженный, вкушаю я покоя -
И так в пороке стал богаче втрое.
Мне на руку измена та твоя,
И, памятуя давние печали,
В своей вике согнуться должен я, -
Мое ведь сердце вовсе не из стали.
Коль ты в моей измене пострадал,
Как я в твоей, мне жаль тебя, а я-то,
Мучитель твой, труда себе не дал
Припомнить, как я сам страдал когда-то.
О пусть та наша горестная ночь
Мои былые оживит мученья
И вынудит меня тебе помочь,
Как ты тогда мне, дав бальзам смиренья.
Но дабы равноправье соблюсти, -
Ведь я простил! - и ты меня прости.
Уж лучше быть порочным, а не слыть,
Когда внимаешь понапрасну пеням.
Приятным удовольствию не быть,
Коль мы не сами так его оценим.
Что углядит в страстей моих игре
Развратом черным вскормленное око?
Как тот, кто видит зло в моем добре,
Судьею будет моего порока?
Я - это я! Кто выдал им права
Мои проступки измерять своими?
Я, может, прям, а мера их крива,
Я не желаю быть судимым ими!
А то всеобщим выйдет приговор:
Порочен всяк - и всякому позор.
Твой дар, твои листы, в моем мозгу,
И о тебе там записи повсюду.
И там я их века хранить могу,
Не то что на бумаге - не забуду.
Пусть не века, но до тех пор, пока
Мой мозг и сердце в этом мире живы,
Их не сотрет забвения рука
И не найдет в них для себя поживы.
Бумаги жалкой тщания пусты,
Чужды счета делам любви и чести.
Прости, я потерял твои листы,
Но ты в моих листах на прежнем месте.
Коль стану на бумажках все хранить -
В забывчивости можешь обвинить.
Не хвастай, Время, будто я меняюсь.
Все пирамиды мне твои смешны,
Все не в новинку, я не удивляюсь, -
По старым образцам возведены.
Жизнь коротка, и мы дивиться рады
Старью, что выставляешь напоказ:
Мы принимаем старые наряды
Как новые, пошитые для нас.
Отринув все что есть и что в помине,
Тебе я бросить вызов свой могу!
Все хроники и все, что видим ныне,
Все - ложь твоих мгновений на бегу.
Клянусь, все западни твои минуя,
Я буду верен и не изменю я.
О, будь моя любовь дитя страны,
Его могла б Фортуна с полным правом,
Играя тем, права чьи неполны,
К цветам отнесть или к ничтожным травам.
Но он отнюдь не случая игра,
Его не тронут ни фавор, ни смута,
Ни все посулы счастья и добра,
Чем соблазняет каждая минута.
Ему благоразумье ни к чему
Зарящихся на временные брашна,
Благоразумью верен своему -
Не нужно солнц ему и гроз не страшно.
Свидетели тому - шуты минут,
Чья смерть - добро, а жизнь - порок и блуд.
Иль милости, дарованные мне,
Я заслужил любовью показною?
Иль пало в прах с руиной наравне
Для вечности заложенное мною?
Иль мне банкротов тех пример пустой,
Польстившихся на блещущее злато
И ради яств забывших вкус простой
И какова за яства те расплата?
Нет, жалкий раб я сердца твоего!
Прими от сердца дар мой этот скудный
И не пеняй на простоту его -
Я возвращаю долг свой обоюдный.
Прочь, лжесвидетель! Коль душа верна,
Чем гнет сильнее, тем вольней она.
Прекрасный мальчик, над твоей красой
Не властно Время со своей косой.
Все любящие вянут, только ты
Все хорошеешь в блеске красоты.
Пока еще Природа держит меч
И может красоту твою сберечь,
Дабы поток минут переломить
И красотою Время посрамить.
Но бойся! Ты - игрушка у нее:
Отдаст она сокровище свое.
По векселям платить настанет срок,
Расплатится тобой - и весь итог.
Издревле черный цвет был не в цене,
Не признавали красоты за черным,
Но ныне черный преуспел вполне,
А красота живет с пятном позорным,
Поскольку всякий на лицо свое
Кладет прикрасы вопреки природе, -
Нет имени и чести у нее,
И красоту узришь в любом уроде.
Как ворона крыло, как смоль черны
Возлюбленной моей власы и очи
В знак траура о тех, что лишены
Красы своей, но наводить охочи.
Ей траур, так идет, что черноту
Отныне признают за красоту.
Ты пальчиками, музыка моя,
По клавишам счастливым пробегая,
Слух услаждаешь, музыку лия,
Гармонию блаженства исторгая.
О клавиши! Завидую я им -
Благословенны, пальчики целуя.
Такую милость бы губам моим,
Но рядышком в смущении стою я.
Ты клавишам в пробеге звучных гамм
Немыслимые делаешь поблажки,
А мне обидно, что живым губам
Ты предпочла сухие деревяшки.
Коль клавиши ты жалуешь вполне,
Им пальчики отдай, а губы - мне.
Равно растрата духа и стыда -
Вот любострастье в действии: огромно,
Убийственно, исполнено вреда,
Жестоко, дико, грубо, вероломно.
Неистова охота у него
И ядовиты сладкие приманки,
Но после утоленья своего
Его презренны жалкие останки.
В пылу и в насыщении своем
Безумно и подмазывает густо,
Блаженство - в, блажь глупая - потом,
Надежда счастья - до, а после - пусто.
Все ведомо, но ведомо навряд,
Как избежать небес, ведущих в ад.
Ее глаза на солнце не похожи,
Коралл намного губ ее красней,
И не белее снега смуглость кожи,
И волосы как смоль черны у ней,
И щеки далеко не так богаты,
Как роз дамасских бело-алый куст,
И я послаще знаю ароматы,
Чем запах, что с ее слетает уст.
Люблю ее послушать, но признаю,
Что музыка куда милее мне.
Как шествуют богини, я не знаю,
Но поступь милой тяжела вполне.
И все ж она не менее прекрасна
Тех, что в сравненьях славили напрасно.
Ты беспощадна, равно как все те,
Чья красота жестокость в сердце множит.
Ты знаешь, что тебе по красоте
Нет равных для меня и быть не может.
Тебя узрев, рекут мои друзья,
Мол, ты не стоишь этаких страданий.
Перечить громко им не смею я,
Но сердцем верен я без колебаний.
И то, как больно сердцу моему,
Которое измучилось ужасно,
Прямое доказательство тому,
Что чернота твоя по мне прекрасна.
Не чернота, а черные дела
Причина клеветы и корень зла.
Люблю твои глаза, их внемлет взгляд
Всю боль, которой мучаешь усердно,
Они оделись в траурный наряд
И на меня взирают милосердно.
Не красит столь светло рассветный луч
Ланиты темно-серые востока,
Не столь ласкает край закатных туч
На западе звезды вечерней око,
Сколь в трауре глаза твои нежны.
Твой траур - сострадания основа.
Дай траур сердцу - милости нужны
Мне сердца твоего и остального.
Признаю черным цвет у красоты -
Уродлива, что не черна, как ты.
Будь проклято то сердце, что сердца -
Мое и друга! - обрекло на муки.
Ему меня терзать бы до конца,
Оно ж и другу заломило руки.
Меня меня лишил твой взор, губя,
Меня второго он присвоил тоже, -
Лишен его, себя да и тебя,
Я мучаюсь, тройную пытку множа.
Замкни мое в своей стальной груди,
А сердце друга пусть в моем пребудет,
Ты узника в охрану отряди -
В моей темнице друг не пытан будет.
Прошу вотще: я твой и так вполне,
В твоей тюрьме, со всем, что есть во мне.
Итак, он твой. Но за него в залог
Готов тебе я сам себя представить,
Чтоб обрести мой друг свободу мог,
А я себе второе "я" оставить.
Но против ты, и против он вдвойне:
Ты - из корысти, он - из благородства,
Поскольку поручителем был мне
И сам попал под судопроизводство.
Владея векселями красоты,
Как ростовщик, наживой одержимый,
К суду за долг мой друга тащишь ты.
Пропал из-за меня мой друг любимый!
И вот теперь твои -и я, и он.
Залог он внес, но воли я лишен.
Есть у тебя "Желание" свое,
"Желанье" сбоку и мое "Желанье".
Средь этих трех тут лишнее мое:
Мое ведь твоему - как наказанье.
Огромное, ужель среди своих
Оно мое желанье не приемлет?
Ужель, внемля желанию других,
Оно желанью моему не внемлет?
Не перельется море через край,
И влага ливня не опасна волнам;
К своим мое желанье принимай -
И с ним твое "Желанье" станет полным.
Ни милых, ни немилых не гони:
В "Желаньи" том одно - я и они.
Коль за меня душа начнет пенять,
Скажи ей, дескать, я - твое "Желанье"
И надлежит желанье исполнять,
Приняв мое желанье во вниманье.
С "Желанием" твоей любви казна
Желаньями с моим желаньем вместе