Пребудет к общей радости полна, -
Мое там будет с краешку на месте.
Я в блеске этом окажусь в тени,
Подавлен превосходством многократным,
Но ты меня, однако же, цени,
Ничтожеством я буду, но приятным.
Имей, любя лишь имя, пониманье:
Меня ты любишь, ибо я - "Желанье".
Что, Купидон слепой, творишь со мной?
Не вижу то, на что взирают очи:
В погоне за небесной красотой
Они до безобразного охочи.
Пусть сослепу в пылу твоей игры
Они в торговый порт теперь попали.
Но сердце там зачем твои багры
Так держат, что отцепишься едва ли?
Оно общинный выгон почему
Обязано считать владеньем частным?
И сколько можно зренью моему
Уродливое скрашивать прекрасным?
Доколе же в чуме такой, скажи,
Моим глазам и сердцу жить по лжи?
Когда она клянется, что верна,
Я верю ей, хоть знаю: лжет бесстыдно.
Меня юнцом зеленым мнит она,
Но это мне нисколько не обидно.
Пусть юн в ее глазах я буду все ж,
Хоть знает, что не юноша давно я,
Но правде я предпочитаю ложь, -
Так ложью мы повязаны двойною.
С чего бы ей измену не признать,
А мне мои года в ответ на это?
В любви, пусть мнимо, надо доверять,
А старость, полюбив, скрывает лета.
И потому я лгу тебе, ты - мне,
И ложью льстим друг другу наравне.
Оправдывать тебя я не привык,
Не притерпелся к жесточайшим ранам;
Не рань меня очами - есть язык,
В лицо меня убей, а не обманом.
Скажи, что ты отныне не моя,
Не отводи при встрече взор свой милый.
Зачем хитрить, когда разгромлен я
И взять меня ты можешь просто силой?
Но, может, зная, сколь твой страшен взор,
Его отводишь ты, меня жалея,
Чтоб над другим свершился приговор,
Который самой страшной пытки злее?
Нет, пощади не так! Но средь скорбей,
Из жалости взглянув, меня добей.
Сколь ты жестока, столь же будь умна,
Пока мое под пыткою терпенье
Скрывать еще способно имена,
Твое не выдавая преступленье.
Благоразумно поступи со мной:
Хоть ты не любишь, обмани речами.
Так при смерти поправки ждет больной,
Намеренно обманутый врачами.
Иначе в муках я с ума сойду
И показанья дам единым духом,
А мир наш подл - пусть сказано в бреду,
Внимает он всему безумным ухом.
И чтоб тебя порочить мир не мог,
Смотри в лицо, хоть сердце смотрит вбок.
В тебя нисколько не влюблен мой глаз -
Твои изъяны спрятать невозможно,
Однако зренье сердцу не указ -
Оно в тебя влюбилось безнадежно.
Речами не ласкаешь ты мой слух,
Не знаю я твоих прикосновений,
Ни вкус не услаждаешь мой, ни нюх -
Ты чувствам не приносишь наслаждений.
Но ни мой ум, ни чувства впятером
Не могут с сердца снять твои оковы -
Вассалом верным при дворе твоем,
Рабом кандальным быть оно готово.
Мне на руку одним чума моя:
Ты вводишь в грех, но ты же - мой судья.
Любовь - мой грех, тебе претит она,
В твоих глазах греховна и убога,
Но ты сама не менее грешна, -
И стоит ли меня судить так строго?
И не твоим устам меня судить,
Подложные скреплявшим документы
Любви печатью алой, чтоб лишить
Чужие ложа их законной ренты.
Пусть я люблю тебя, а ты - того,
Кто для тебя, как ты мне, есть отрада.
Подай мне жалость сердца своего -
И жалость будет жалости награда.
А если жалость в сердце не найдешь,
Ты не получишь то, что не даешь.
Равно как бережливая хозяйка,
Что за сбежавшим гусаком бежит,
Которого теперь поди поймай-ка,
В то время как оставленным лежит
Дитя ее, и тянет к ней ручонки,
И плачет, и зовет назад ее,
Забывшую о кинутом ребенке
В погоне за сбежавшим от нее, -
Так ты меня, свое дитя, бездумно
Оставила, чтоб беглеца поймать.
Поймав же, воротись благоразумно
И поцелуй, как любящая мать.
Тебе желаю изловить "Желанье",
Коль, воротясь, уймешь мои рыданья.
Мне две любви даны к добру и к худу,
Два ангела сведут меня с ума:
Мужчина, светел облик чей повсюду,
И женщина, чей облик всюду - тьма.
Творя мне ад, мой жено-ангел черный
Другого искушает красотой,
Преследуя своей гоньбой позорной,
Чтоб в беса превратился мой святой.
Пока я не имею верной вести,
Насколько белый ангел виноват,
Но оба далеко и оба вместе, -
Похоже, ангел ангела свел в ад.
Но мнительность не властна надо мной,
Пока не сжег хорошего дурной.
Уста воспетой мною в гимне,
Которой я - вернейший Друг,
"Я ненавижу" изрекли мне,
Но, видя страшный мой испуг,
На милость гнев они сменили
И, сделав ласковою речь,
Иное мне заговорили,
Дабы от смерти уберечь:
"Я ненавижу", - но с добавкой,
Идущей, словно свет за тьмой,
Которая бредет чернавкой
С небес во ад, к себе домой, -
"Я ненавижу", - и, любя,
Жизнь возвратили: "...не тебя!"
Моей греховной плоти центр, душа,
Узда мятежным силам и преграда,
Зачем ты, увяданием дыша.
Так тратишься на росписи фасада?
Кто подновляет обветшалый дом,
Коль оговорен краткий срок наема?
Иль черви тело не съедят потом,
Наследники оставленного дома?
Беднеют слуги - богатеешь ты,
Копи казну на этом увяданьи
И вечность покупай за счет тщеты.
Кормись в дому, не думая о зданьи.
Есть будешь Смерть, как нас дано ей есть,
Грядет смерть Смерти, значит, вечность есть!
Моя любовь подобна лихорадке,
Желающей сама себя продлить.
Лекарства же в огонь ее лампадки
Способны только маслица подлить.
Мой разум, осердясь, как лекарь строгий,
Что не хочу его пилюли есть,
Меня покинул: понял я, убогий, -
Пилюлями желанье не известь.
Неизлечим, с ума я скоро съеду,
Блуждает разум, сбившийся с пути, -
И мысли, и слова подобны бреду,
В них невозможно истину найти.
Я мнил, ты светозарна и ясна,
А ты черна, как ад, как ночь, темна.
Глаза Любви в глазницах у меня,
Но истины противу это зренье!
Иль разум, а не зрение виня,
Обязан я винить за искаженья?
Но коль прекрасно то, что любит взор,
То почему уверен мир в обратном?
А если нет - глазам Любви позор
За то, что видят красоту в отвратном.
А впрочем, как глазам Любви не лгать?
В слезах они не в силах видеть ясно.
Так солнцу в тучах мира не видать,
Покуда вихрь их не прогонит властно.
Любовь слезами взор морочит мой,
Дабы меж тем вершить порок самой.
Не говори, что не люблю тебя.
Иль не вдвоем воюем мы со мною?
Иль вовсе и не я, забыв себя,
Готов тебе отдаться всей душою?
Иль подружился с недругом твоим?
Иль похвалил того, кого ругаешь?
Иль я самим собою не гоним,
Когда сердита на меня бываешь?
Иль я своей гордыней обуян
И счел тебе служение позором,
Когда я славлю каждый твой изъян
И помыкаешь мною властным взором?
Но я пребуду нелюбим тобой:
Ты любишь тех, кто зряч, а я слепой.
Какой волшбой питаешь мощь такую,
Чтоб я тебе, бессильной, сердце сдал,
Да так, чтоб лгал глазам напропалую
И то, что мир уродлив, утверждал?
Как доброе ты делаешь из злого,
Да так, что в самом смертном из грехов
Мне мнится добродетели основа
И я твой грех превозносить готов?
О как ты преступленьями своими
Крепишь мою любовь день ото дня?
Пусть я люблю презренную другими,
Но с ними ты не презирай меня.
Поскольку я люблю тебя грешащей,
То я твоей любви достоин вящей.
Юна да и бессовестна любовь,
Хоть совесть рождена, как знаем, ею.
Не искушай обманом вновь и вновь,
Чтобы моей вине не стать твоею.
Ведь, преданный тобой, я предаю
Свой дух во власть бессмысленного тела,
Дает он телу грамоту свою
Вершить любовный пир, как захотело.
Твое услышав имя, плоть встает
И на тебя перстом победным кажет,
Поденных не чурается работ:
С тобою постоит - и рядом ляжет.
Сознанья в сей "любви" не наблюдаю,
Но из любви встаю и опадаю.
Любя тебя, я предал, признаю;
Любя меня, ты предала, но дважды:
Нарушив клятву верности свою
И невзлюбив, влюбившись вновь однажды
Ты - дважды, но тебя я предавал
Раз двадцать! О, моя вина огромна -
Тебя я под присягой оболгал
И предал бесконечно вероломно.
Я клялся многократно с давних пор,
Что ты добра, нежна, верна, прекрасна,
И, обеляя, вынуждал свой взор
Ослепнуть иль не видеть беспристрастно.
Я клялся, что чиста душа твоя, -
И против правды лгал так подло я.
Спал Купидон, забыв свои дела.
Одна из дев Дианы из-под бока
Его горящий факел подняла
И погрузила в ключ его жестоко.
Огонь любви взяла в себя вода,
И стал кипящей чашей ключ, а вскоре
Больные стали приходить сюда,
Чтоб излечиться от приставшей хвори.
Свой факел Купидон огнем зажег
Очей моей любимой, а на пробу
Им тронул грудь мне - я и занемог
И тщетно у ключа лечу хворобу,
Но излечусь я лишь в первоогне -
Необходимы очи милой мне.
Божок любви уснул средь луговины,
Про факел позабыв на время сна.
Его узрели нимфы той долины,
Что соблюдают девственность; одна,
Из посвященных та, что всех затмила,
Решив, что слишком жарко разожжен,
Взяла его и в воду погрузила -
И так был Купидон разоружен.
Источник же, приняв огонь Любови.
Целебным стал, леча любой недуг.
И мне там ванны принимать не внове,
Но вот что вынес я из этих мук:
Любовь хоть греет воду ключевую,
Сама же в ней не стынет ни в какую.
Мое там будет с краешку на месте.
Я в блеске этом окажусь в тени,
Подавлен превосходством многократным,
Но ты меня, однако же, цени,
Ничтожеством я буду, но приятным.
Имей, любя лишь имя, пониманье:
Меня ты любишь, ибо я - "Желанье".
Что, Купидон слепой, творишь со мной?
Не вижу то, на что взирают очи:
В погоне за небесной красотой
Они до безобразного охочи.
Пусть сослепу в пылу твоей игры
Они в торговый порт теперь попали.
Но сердце там зачем твои багры
Так держат, что отцепишься едва ли?
Оно общинный выгон почему
Обязано считать владеньем частным?
И сколько можно зренью моему
Уродливое скрашивать прекрасным?
Доколе же в чуме такой, скажи,
Моим глазам и сердцу жить по лжи?
Когда она клянется, что верна,
Я верю ей, хоть знаю: лжет бесстыдно.
Меня юнцом зеленым мнит она,
Но это мне нисколько не обидно.
Пусть юн в ее глазах я буду все ж,
Хоть знает, что не юноша давно я,
Но правде я предпочитаю ложь, -
Так ложью мы повязаны двойною.
С чего бы ей измену не признать,
А мне мои года в ответ на это?
В любви, пусть мнимо, надо доверять,
А старость, полюбив, скрывает лета.
И потому я лгу тебе, ты - мне,
И ложью льстим друг другу наравне.
Оправдывать тебя я не привык,
Не притерпелся к жесточайшим ранам;
Не рань меня очами - есть язык,
В лицо меня убей, а не обманом.
Скажи, что ты отныне не моя,
Не отводи при встрече взор свой милый.
Зачем хитрить, когда разгромлен я
И взять меня ты можешь просто силой?
Но, может, зная, сколь твой страшен взор,
Его отводишь ты, меня жалея,
Чтоб над другим свершился приговор,
Который самой страшной пытки злее?
Нет, пощади не так! Но средь скорбей,
Из жалости взглянув, меня добей.
Сколь ты жестока, столь же будь умна,
Пока мое под пыткою терпенье
Скрывать еще способно имена,
Твое не выдавая преступленье.
Благоразумно поступи со мной:
Хоть ты не любишь, обмани речами.
Так при смерти поправки ждет больной,
Намеренно обманутый врачами.
Иначе в муках я с ума сойду
И показанья дам единым духом,
А мир наш подл - пусть сказано в бреду,
Внимает он всему безумным ухом.
И чтоб тебя порочить мир не мог,
Смотри в лицо, хоть сердце смотрит вбок.
В тебя нисколько не влюблен мой глаз -
Твои изъяны спрятать невозможно,
Однако зренье сердцу не указ -
Оно в тебя влюбилось безнадежно.
Речами не ласкаешь ты мой слух,
Не знаю я твоих прикосновений,
Ни вкус не услаждаешь мой, ни нюх -
Ты чувствам не приносишь наслаждений.
Но ни мой ум, ни чувства впятером
Не могут с сердца снять твои оковы -
Вассалом верным при дворе твоем,
Рабом кандальным быть оно готово.
Мне на руку одним чума моя:
Ты вводишь в грех, но ты же - мой судья.
Любовь - мой грех, тебе претит она,
В твоих глазах греховна и убога,
Но ты сама не менее грешна, -
И стоит ли меня судить так строго?
И не твоим устам меня судить,
Подложные скреплявшим документы
Любви печатью алой, чтоб лишить
Чужие ложа их законной ренты.
Пусть я люблю тебя, а ты - того,
Кто для тебя, как ты мне, есть отрада.
Подай мне жалость сердца своего -
И жалость будет жалости награда.
А если жалость в сердце не найдешь,
Ты не получишь то, что не даешь.
Равно как бережливая хозяйка,
Что за сбежавшим гусаком бежит,
Которого теперь поди поймай-ка,
В то время как оставленным лежит
Дитя ее, и тянет к ней ручонки,
И плачет, и зовет назад ее,
Забывшую о кинутом ребенке
В погоне за сбежавшим от нее, -
Так ты меня, свое дитя, бездумно
Оставила, чтоб беглеца поймать.
Поймав же, воротись благоразумно
И поцелуй, как любящая мать.
Тебе желаю изловить "Желанье",
Коль, воротясь, уймешь мои рыданья.
Мне две любви даны к добру и к худу,
Два ангела сведут меня с ума:
Мужчина, светел облик чей повсюду,
И женщина, чей облик всюду - тьма.
Творя мне ад, мой жено-ангел черный
Другого искушает красотой,
Преследуя своей гоньбой позорной,
Чтоб в беса превратился мой святой.
Пока я не имею верной вести,
Насколько белый ангел виноват,
Но оба далеко и оба вместе, -
Похоже, ангел ангела свел в ад.
Но мнительность не властна надо мной,
Пока не сжег хорошего дурной.
Уста воспетой мною в гимне,
Которой я - вернейший Друг,
"Я ненавижу" изрекли мне,
Но, видя страшный мой испуг,
На милость гнев они сменили
И, сделав ласковою речь,
Иное мне заговорили,
Дабы от смерти уберечь:
"Я ненавижу", - но с добавкой,
Идущей, словно свет за тьмой,
Которая бредет чернавкой
С небес во ад, к себе домой, -
"Я ненавижу", - и, любя,
Жизнь возвратили: "...не тебя!"
Моей греховной плоти центр, душа,
Узда мятежным силам и преграда,
Зачем ты, увяданием дыша.
Так тратишься на росписи фасада?
Кто подновляет обветшалый дом,
Коль оговорен краткий срок наема?
Иль черви тело не съедят потом,
Наследники оставленного дома?
Беднеют слуги - богатеешь ты,
Копи казну на этом увяданьи
И вечность покупай за счет тщеты.
Кормись в дому, не думая о зданьи.
Есть будешь Смерть, как нас дано ей есть,
Грядет смерть Смерти, значит, вечность есть!
Моя любовь подобна лихорадке,
Желающей сама себя продлить.
Лекарства же в огонь ее лампадки
Способны только маслица подлить.
Мой разум, осердясь, как лекарь строгий,
Что не хочу его пилюли есть,
Меня покинул: понял я, убогий, -
Пилюлями желанье не известь.
Неизлечим, с ума я скоро съеду,
Блуждает разум, сбившийся с пути, -
И мысли, и слова подобны бреду,
В них невозможно истину найти.
Я мнил, ты светозарна и ясна,
А ты черна, как ад, как ночь, темна.
Глаза Любви в глазницах у меня,
Но истины противу это зренье!
Иль разум, а не зрение виня,
Обязан я винить за искаженья?
Но коль прекрасно то, что любит взор,
То почему уверен мир в обратном?
А если нет - глазам Любви позор
За то, что видят красоту в отвратном.
А впрочем, как глазам Любви не лгать?
В слезах они не в силах видеть ясно.
Так солнцу в тучах мира не видать,
Покуда вихрь их не прогонит властно.
Любовь слезами взор морочит мой,
Дабы меж тем вершить порок самой.
Не говори, что не люблю тебя.
Иль не вдвоем воюем мы со мною?
Иль вовсе и не я, забыв себя,
Готов тебе отдаться всей душою?
Иль подружился с недругом твоим?
Иль похвалил того, кого ругаешь?
Иль я самим собою не гоним,
Когда сердита на меня бываешь?
Иль я своей гордыней обуян
И счел тебе служение позором,
Когда я славлю каждый твой изъян
И помыкаешь мною властным взором?
Но я пребуду нелюбим тобой:
Ты любишь тех, кто зряч, а я слепой.
Какой волшбой питаешь мощь такую,
Чтоб я тебе, бессильной, сердце сдал,
Да так, чтоб лгал глазам напропалую
И то, что мир уродлив, утверждал?
Как доброе ты делаешь из злого,
Да так, что в самом смертном из грехов
Мне мнится добродетели основа
И я твой грех превозносить готов?
О как ты преступленьями своими
Крепишь мою любовь день ото дня?
Пусть я люблю презренную другими,
Но с ними ты не презирай меня.
Поскольку я люблю тебя грешащей,
То я твоей любви достоин вящей.
Юна да и бессовестна любовь,
Хоть совесть рождена, как знаем, ею.
Не искушай обманом вновь и вновь,
Чтобы моей вине не стать твоею.
Ведь, преданный тобой, я предаю
Свой дух во власть бессмысленного тела,
Дает он телу грамоту свою
Вершить любовный пир, как захотело.
Твое услышав имя, плоть встает
И на тебя перстом победным кажет,
Поденных не чурается работ:
С тобою постоит - и рядом ляжет.
Сознанья в сей "любви" не наблюдаю,
Но из любви встаю и опадаю.
Любя тебя, я предал, признаю;
Любя меня, ты предала, но дважды:
Нарушив клятву верности свою
И невзлюбив, влюбившись вновь однажды
Ты - дважды, но тебя я предавал
Раз двадцать! О, моя вина огромна -
Тебя я под присягой оболгал
И предал бесконечно вероломно.
Я клялся многократно с давних пор,
Что ты добра, нежна, верна, прекрасна,
И, обеляя, вынуждал свой взор
Ослепнуть иль не видеть беспристрастно.
Я клялся, что чиста душа твоя, -
И против правды лгал так подло я.
Спал Купидон, забыв свои дела.
Одна из дев Дианы из-под бока
Его горящий факел подняла
И погрузила в ключ его жестоко.
Огонь любви взяла в себя вода,
И стал кипящей чашей ключ, а вскоре
Больные стали приходить сюда,
Чтоб излечиться от приставшей хвори.
Свой факел Купидон огнем зажег
Очей моей любимой, а на пробу
Им тронул грудь мне - я и занемог
И тщетно у ключа лечу хворобу,
Но излечусь я лишь в первоогне -
Необходимы очи милой мне.
Божок любви уснул средь луговины,
Про факел позабыв на время сна.
Его узрели нимфы той долины,
Что соблюдают девственность; одна,
Из посвященных та, что всех затмила,
Решив, что слишком жарко разожжен,
Взяла его и в воду погрузила -
И так был Купидон разоружен.
Источник же, приняв огонь Любови.
Целебным стал, леча любой недуг.
И мне там ванны принимать не внове,
Но вот что вынес я из этих мук:
Любовь хоть греет воду ключевую,
Сама же в ней не стынет ни в какую.