Чем спящий аппетит к работе возбуждаем
И горькое затем лекарство принимаем,
Чтоб зол грозящей нам болезни избежать, -

Так, сладостью твоей донельзя подслащенный,
Я горьких яств искал, чтоб вызвать аппетит,
И рад бывал, своим блаженством пресыщенный,
Когда хоть что-нибудь во мне вдруг заболит.

В любви предвидеть зло нас учит ум суровый,
Хотя мы ничего не слышали о нем,
И нам велит лечить свой организм здоровый,
Пресыщенный добром, снедающим нас злом.

Но в яд губительный лекарство превратится
Тому, чья вся болезнь в любви к тебе таится.

Перевод Н. Гербеля


    CXVIII



Для аппетита пряностью приправы
Мы вызываем горький вкус во рту.
Мы горечь пьем, чтоб избежать отравы,
Нарочно возбуждая дурноту.

Так, избалованный твоей любовью,
Я в горьких мыслях радость находил
И сам себе придумал нездоровье
Еще в расцвете бодрости и сил.

От этого любовного коварства
И опасенья вымышленных бед
Я заболел не в шутку и лекарства
Горчайшие глотал себе во вред.

Но понял я: лекарства - яд смертельный
Тем, кто любовью болен беспредельной.

Перевод С. Маршака


    CXVIII



Как возбудить желая аппетит,
Употребляют острые приправы,
Иль для того, чтоб был недуг убит,
Глотают очистительные травы, -

Так к травам взор я также обратил,
Твоей пресытясь сладостной любовью;
Страдая лишь одним избытком сил,
Искал я облегченья в нездоровье.

Таков любви увертливый прием:
Решая сам, что для нее полезней,
Придумал я недуги, а потом
Лечил здоровье мнимою болезнью.

Но коль тебя болеть заставил рок,
Лекарство - яд, как учит мой урок.

Перевод А. Финкеля


    CXIX



Как много выпил я коварных слез сирен,
Эссенции гнусней ключей подземных ада,
Причем отраду страх теснил, а страх отрада -
И, с мыслью победить, опять сдавался в плен.

В какие, сердце, ты ввергалося напасти,
Считая уж себя достигнувшим всего!
Как яростно блестит луч взора моего
В болезненной борьбе отчаянья и страсти!

Врачующее зло, я вижу, что тобой
Хорошее еще становится прекрасней,
И, сделавшись опять владыкой над душой,
Погасшая любовь становится всевластной.

И, пристыженный, вновь я возвращаюсь вспять,
Успевши больше злом добыть, чем потерять.

Перевод Н. Гербеля


    CXIX



Каким питьем из горьких слез сирен
Отравлен я, какой настойкой ада?
То я страшусь, то взят надеждой в плен,
К богатству близок и лишаюсь клада.

Чем согрешил я в свой счастливый час,
Когда в блаженстве я достиг зенита?
Какой недуг всего меня потряс
Так, что глаза покинули орбиты?

О, благодетельная сила зла!
Все лучшее от горя хорошеет,
И та любовь, что сожжена дотла,
Еще пышней цветет и зеленеет.

Так после всех бесчисленных утрат
Во много раз я более богат.

Перевод С. Маршака


    CXIX



Каких я зелий не пивал подчас
Из слез Сирен в смешенье с горьким ядом!
Сменял надежды страхами не раз
Проигрывал, хоть выигрыш был рядом!

Каких я только не наделал бед,
Себя вообразив на гребне счастья!
Какой в глазах сверкал безумный бред
Горячечной неукротимой страсти!

О благо зла! Взойдет из горя вновь
Былая прелесть краше и прелестней,
И расцветет погибшая любовь
Величественней, ярче и чудесней.

Так я вернулся к счастью через зло -
Богаче стать оно мне помогло.

Перевод А. Финкеля


    СХХ



Хоть жестокость, друг, твоя мне служит оправданьем,
Но, унесясь душой к своим воспоминаньям,
Я никну в прах главой под бременем грехов,
Затем что нервы рок мне свил не из оков.

Когда ты сражена жестокостью моею,
Как некогда сражен я был, мой друг, твоею,
То ты узнала ад, а я не мог вполне
Сознать, как сам страдал лишь по твоей вине.

Когда бы привело на память горе мне,
Что за удары рок таит для назиданья,
Я б - так же как и ты, когда-то в тишине -
Поднес тебе бальзам, вручающий страданья.

Да, грех прошедший твой и настоящий мои
Друг другу извинять, сойдясь между собой!

Перевод Н. Гербеля


    СХХ



То, что мой друг бывал жесток со мною,
Полезно мне. Сам испытав печаль,
Я должен гнуться под своей виною,
Коль это сердце - сердце, а не сталь.

И если я потряс обидой друга,
Как он меня, - его терзает ад,
И у меня не может быть досуга
Припоминать обид минувших яд.

Пускай та ночь печали и томленья
Напомнит мне, что чувствовал я сам,
Чтоб другу я принес для исцеленья,
Как он тогда, раскаянья бальзам.

Я все простил, что испытал когда-то,
И ты прости - взаимная расплата!

Перевод С. Маршака


    СХХ



Я не ропщу, что от тебя пришлось
Принять мне столько скорби и печали,
Что я согнулся, изнемог от слез -
Ведь не из меди нервы, не из стали.

И если так же от обид моих
Страдал и ты, - нет горшего страданья.
Я для себя я даже не постиг,
Как были глубоки мои терзанья.

О почему печали нашей мрак
Нам не дал вспомнить горечь отчужденья?
И почему замедлили мы так
Друг другу принести бальзам смиренья?

Былых ошибок в сердце не храня,
Как я тебя, так ты прости меня.

Перевод А. Финкеля


    CXXI



Нет, лучше подлым быть, чем подлым слыть,
Когда не подл, но терпишь осужденья,
Когда ты должен не как хочешь жить,
Но так, как требует чужое мненье.

Как чуждые, превратные глаза
Могли б хвалить мои переживанья
Иль ветреность мою судить, когда
С их точки зло - добро в моем сознанье?

Я есть - как есть. Кто стрелы направляет
В мой грех, тот множит лишь свои:
Я, может, прям, кривы ж они, кто знает?
Не их умам судить дела мои,

Пока не верно, что все люди злы,
Во зле живут и злом порождены.

Перевод М. Чайковского


    CXXI



Уж лучше грешным быть, чем грешным слыть.
Напраслина страшнее обличенья.
И гибнет радость, коль ее судить
Должно не наше, а чужое мненье.

Как может взгляд чужих порочных глаз
Щадить во мне игру горячей крови?
Пусть грешен я, но не грешнее вас,
Мои шпионы, мастера злословья.

Я - это я, а вы грехи мои
По своему равняете примеру.
Но, может быть, я прям, а у судьи
Неправого в руках кривая мера,

И видит он в любом из ближних ложь,
Поскольку ближний на него похож!

Перевод С. Маршака


    CXXI



Уж лучше быть, чем только слыть дурным,
Упрекам подвергаться понапрасну.
Ведь даже радость превратится в дым,
Когда не сам признал ее прекрасной.

Бесстыдным неприязненным глазам
Не опозорить буйной крови пламя.
Суду шпионов - худших, чем я сам, -
Желанных мне пороков не предам я.

Я - это я! Глумяся надо мной,
Они изобличат свои проступки.
Да, я прямой, а мой судья - кривой,
И не ему судить мои поступки.

Ведь по себе он рядит обо всех:
Все люди грешны, всеми правит грех.

Перевод А. Финкеля


    CXXII



Твоих таблиц не надо мне. В мозгу -
Верней, чем на пергаменте и воске, -
Я образ твой навеки сберегу,
И не нужны мне памятные доски.

Ты будешь жить до тех далеких дней,
Когда живое, уступая тленью,
Отдаст частицу памяти твоей
Всесильному и вечному забвенью.

Так долго бы не сохранился воск
Твоих таблиц - подарок твой напрасный.
Нет, любящее сердце, чуткий мозг
Полнее сберегут твой лик прекрасный.

Кто должен памятку любви хранить,
Тому способна память изменить!

Перевод С. Маршака


    CXXII



Твой дар, дневник, я мозгом заменил;
Неизгладимы в нем воспоминанья,
Он сбережет прочнее всех чернил
Твои черты навек, без увяданья.

Пока мой мозг и сердце будут жить,
Пока самих их не коснется тленье,
Я буду намять о тебе хранить,
И не изгладит образ твой забвенье.

Всего не впишешь в бедный твой дневник,
Моя ж любовь без бирок сохранится:
Ее хранит души моей тайник,
И я готов вернуть твои страницы.

Любви тогда лишь памятка нужна,
Когда не верит памяти она.

Перевод А. Финкеля


    CXXIII



Не хвастай, время, властью надо мной.
Те пирамиды, что возведены
Тобою вновь, не блещут новизной.
Они - перелицовка старины.

Наш век недолог. Нас немудрено
Прельстить перелицованным старьем.
Мы верим, будто нами рождено
Все то, что мы от предков узнаем.

Цена тебе с твоим архивом грош.
Во мне и тени удивленья нет
Пред тем, что есть и было. Эту ложь
Плетешь ты в спешке суетливых лет.

И если был я верен до сих пор,
Не изменюсь тебе наперекор!

Перевод С. Маршака


    CXXIII



Не хвастай, Время, будто я разбит:
И новое, казалось бы, величье,
И гордость подновленных пирамид
Лишь новый образ старого обличья.

Наш краток век, и мы твоим старьем
Любуемся, как выдумкой чудесной,
И верим, что его мы создаем, -
А ведь оно давным-давно известно.

Твои скрижали, как и ты, смешны.
И то, что есть, и то, что было, ложно.
Спешишь придумать сказки старины,
Но в эти бредни верить невозможно.

Лишь в том клянусь, что буду верен я,
Как ни пугай меня коса твоя.

Перевод А. Финкеля


    CXXIV



Была б любовь моя внебрачное дитя,
Так не имела бы законных прав,
Могла бы жить - как повелит судьба -
Среди цветов иль среди сорных трав.

Но нет! Ее не случай породил;
Ей ни пустая слава не страшна,
Ни грозные бунты мятежных сил,
К которым склонны наши времена.

Она чужда интригам и грызне:
Там, что ни час, царит закон иной, -
Она стоит поодаль, в стороне,
Где не страшны ни ливни ей, ни зной.

Моя любовь - для тех глупцов урок,
Чья смерть - добро, а жизнь - сплошной порок.

Перевод В. Чухно


    CXXIV



О, будь моя любовь - дитя удачи,
Дочь времени, рожденная без прав, -
Судьба могла бы место ей назначить
В своем венке иль в куче сорных трав.

Но нет, мою любовь не создал случай.
Ей не сулит судьбы слепая власть
Быть жалкою рабой благополучии
И жалкой жертвой возмущенья пасть.

Ей не страшны уловки и угрозы
Тех, кто у счастья час берет внаем.
Ее не холит луч, не губят грозы.
Она идет своим большим путем.

И этому ты, временщик, свидетель,
Чья жизнь - порок, а гибель - добродетель

Перевод С. Маршака


    CXXIV



Будь дочерью Фортуны и царя
Моя любовь, - была б она без прав,
Попала бы - из милости иль зря -
В букет цветов иль в ворох сборных трав.

Но нет! Ее не случай породил;
Ей приторная роскошь не страшна,
И не опасны взрывы рабьих сил,
Которым милы наши времена.

Она чужда бессмысленной грызне,
Где, что ни час, царит закон иной,
Она стоит поодаль, в стороне,
Где не грозят ни ливни ей, ни зной.

И пусть получат те глупцы урок,
Чья смерть добро, чья жизнь - сплошной порок.

Перевод А. Финкеля


    CXXV



Что, если бы я право заслужил
Держать венец над троном властелина
Или бессмертья камень заложил,
Не более надежный, чем руина?

Кто гонится за внешней суетой,
Теряет все, не рассчитав расплаты,
И часто забывает вкус простой,
Избалован стряпней замысловатой.

Нет, лишь твоих даров я буду ждать.
А ты прими мой хлеб, простой и скудный.
Дастся он тебе, как благодать,
В знак бескорыстной жертвы обоюдной.

Прочь, искуситель! Чем душе трудней,
Тем менее ты властвуешь над ней!

Перевод С. Маршака


    CXXV



Зачем нужна мне показная честь,
Чтоб балдахин носили надо мною?
И для чего посмертной славы лесть,
Когда непрочны так ее устои?

Не знаю разве, как последний грош
От жадности терял искатель счастья?
Как добрый вкус вдруг станет нехорош
И позабыт затейной ради сласти?

Но мне позволь тебе служить любя,
Свой скудный дар вручить с благоговеньем.
Ты ж сердцу моему отдай себя,
Вознагради ответным приношеньем.

Прочь, клеветник! Чем злей ты и грубей,
Тем над душой ты властвуешь слабей.

Перевод А. Финкеля


    CXXVI



Крылатый мальчик мой, несущий бремя
Часов, что нам отсчитывают время,

От убыли растешь ты, подтверждая,
Что мы любовь питаем, увядая.

Природа, разрушительница-мать,
Твой хор упорно возвращает вспять.

Она тебя хранит для праздной шутки,
Чтобы, рождая, убивать минутки.

Но бойся госпожи своей жестокой:
Коварная щадит тебя до срока.

Когда же это время истечет -
Предъявит счет и даст тебе расчет*.

Перевод С. Маршака

(* Сонет отличен от остальных по форме, он состоит из шести двустишии, т. е.
из 12, а не 14 строк. Название "сонет" в данном случае употреблено лишь по
традиции в шекспировскую эпоху оно свободно применялось к любому короткому
стихотворению.)


    CXXVI



О, милый мальчик! Времени косы
Не убоясь, ты взял его часы.

И вот, цветя и набираясь сил,
Поклонников своих ты подкосил.

А если мать-Природа не дает
Лететь тебе безудержно вперед,

Она тебя оберегает тем -
Чтоб время не смело тебя совсем.

Но берегись! Капризна, неверна,
Не станет вечно клад хранить она,

И - будет день тот близок иль далек -
Наступит, наконец, расплаты срок.

Перевод А. Финкеля


    CXXVII



Прекрасным не считался черный цвет,
Когда на свете красоту ценили.
Но, видно, изменился белый свет -
Прекрасное подделкой очернили.

С тех пор как все природные цвета
Искусно подменяет цвет заемный,
Последних прав лишилась красота,
Живет она безродной и бездомной.

Вот почему и волосы, и взор
Возлюбленной моей чернее ночи -
Как будто носят траурный убор
По тем, кто краской красоту порочит.

Но так идет им черная фата,
Что красотою стала чернота.

Перевод С. Маршака

    CXXVII



Когда-то не считался черный цвет
Красивым даже в женщине прекрасной.
Красавиц смуглых ныне полон свет -
К чему же унижать красу напрасно?

С тех пор как пошлость дерзко начала
Подкрашивать уродство как угодно,
Ни имени нет больше, ни угла
У красоты - изгнанницы безродной.

Поэтому моей любимой взгляд
И цвет волос с крылом вороньим схожи,
Как будто носят траурный наряд
По тем, кто осквернил природу ложью.

Они прекрасны. И твердят уста,
Что черною должна быть красота.

Перевод А. Финкеля


    CXXVIII



Едва лишь ты, о музыка моя,
Займешься музыкой, встревожив строй
Ладов и струн искусною игрой, -
Ревнивой завистью терзаюсь я.

Обидно мне, что ласки нежных рук
Ты отдаешь танцующим ладам,
Срывая краткий, мимолетный звук, -
А не моим томящимся устам.

Я весь хотел бы клавишами стать,
Чтоб только пальцы легкие твои
Прошлись по мне, заставив трепетать,
Когда ты струн коснешься в забытьи.

Но если счастье выпало струне,
Отдай ты руки ей, а губы - мне!

Перевод С. Маршака


    CXXVIII



Когда, бывало, музыкой своею
Ты, музыка моя, пленяла нас,
И чуткий слух мой звуками лелея,
Мелодия под пальцами лилась, -

Как ревновал я к клавишам летучим,
Срывавшим поцелуи с нежных рук;
Краснели губы в оскорбленье жгучем,
Свою добычу упустивши вдруг.

Завидуя таким прикосновеньям,
Хотели б губы клавишами стать,
И, обменявшись с ними положеньем,
От этих пальцев тонких замирать.

Когда ты клавишам приносишь рай, -
Так пальцы им, а губы мне отдай.

Перевод А. Финкеля


    CXXIX



Постыдно расточать души могучей силы
На утоленье злых страстей, что нам так милы:
В минуту торжества они бывают злы,
Убийственны, черствы, исполнены хулы,

Неистовы, хитры, надменны, дерзновенны -
И вслед, пресытясь всем, становятся презренны:

Стремятся овладеть предметом без труда,
Чтоб после не видать вкушенного плода;
Безумствуют весь век под бременем желанья,
Не зная уз ни до, ни после обладанья,

Не ведая притом ни горя, ни утех,
И видят впереди лишь омут, полный нег.
Все это знает мир, хотя никто не знает,
Как неба избежать, что в ад нас посылает.

Перевод Н. Гербеля


    CXXIX



Издержки духа и стыда растрата -
Вот сладострастье в действии. Оно
Безжалостно, коварно, бесновато,
Жестоко, грубо, ярости полно.

Утолено - влечет оно презренье,
В преследованье не жалеет сил.
И тот лишен покоя и забвенья,
Кто невзначай приманку проглотил.

Безумное, само с собой в раздоре,
Оно владеет иль владеют им.
В надежде - радость, в испытанье - горе,
А в прошлом - сон, растаявший как дым.

Все это так. Но избежит ли грешный
Небесных врат, ведущих в ад кромешный?

Перевод С. Маршака


    CXXIX



Растрата духа - такова цена
За похоть. И коварна, и опасна,
Груба, подла, неистова она,
Свирепа, вероломна, любострастна.

Насытившись, - тотчас ее бранят;
Едва достигнув, сразу презирают.
И как приманке ей никто не рад,
И как приманку все ее хватают.

Безумен тот, кто гонится за ней;
Безумен тот, кто обладает ею.
За нею мчишься - счастья нет сильней,
Ее догнал - нет горя тяжелее.

Все это знают. Только не хотят
Покинуть рай, ведущий прямо в ад.

Перевод А. Финкеля


    СХХХ



Глаза ее сравнить с небесною звездою
И пурпур нежных уст с кораллом - не дерзну,
Со снегом грудь ее не спорит белизною,
И с золотом сравнить нельзя кудрей волну,

Пред розой пышною роскошного Востока
Бледнеет цвет ее пленительных ланит,
И фимиама смол Аравии далекой
Амброзия ее дыханья не затмит,

Я лепету ее восторженно внимаю,
Хоть песни соловья мне кажутся милей,
И с поступью богинь никак я не смешаю
Тяжелой поступи красавицы моей.

Все ж мне она милей всех тех, кого толпою
Льстецы с богинями равняют красотою.

Перевод И. Мамуны


    СХХХ



Ее глаза на солнце не похожи,
Коралл краснее, чем ее уста,
Снег с грудью милой не одно и то же,
Из черных проволок ее коса.

Есть много роз пунцовых, белых, красных,
Но я не вижу их в ее чертах, -
Хоть благовоний много есть прекрасных,
Увы, но только не в ее устах.

Меня ее ворчанье восхищает,
Но музыка звучит совсем не так.
Не знаю, как богини выступают,
Но госпожи моей не легок шаг.

И все-таки, клянусь, она милее,
Чем лучшая из смертных рядом с нею.

Перевод М. Чайковского


    СХХХ



Взор госпожи моей - не солнце, нет,
И на кораллы не походят губы;
Ее груди не белоснежен цвет,
А волосы, как проволока, грубы.

Я видел много белых, алых роз,
Но их не вижу на ее ланитах,
И не сравнится запах черных кос
С усладой благовоний знаменитых;

Мне речь ее мила, но знаю я,
Что музыка богаче благостыней;
Когда ступает госпожа моя,
Мне ясно: то походка не богини;

И все же, что бы ни сравнил я с ней,
Всего на свете мне она милей.

Перевод О. Румера


    СХХХ



Ее глаза на звезды не похожи,
Нельзя уста кораллами назвать,
Не белоснежна плеч открытых кожа,
И черной проволокой вьется прядь.

С дамасской розой, алой или белой,
Нельзя сравнить оттенок этих щек.
А тело пахнет так, как пахнет тело,
Не как фиалки нежный лепесток.

Ты не найдешь в ней совершенных линий,
Особенного света на челе.
Не знаю я, как шествуют богини,
Но милая ступает по земле.

И все ж она уступит тем едва ли,
Кого в сравненьях пышных оболгали.

Перевод С. Маршака


    СХХХ



Ее глаза не схожи с солнцем, нет;
Коралл краснее алых этих губ;
Темнее снега кожи смуглый цвет;
Как проволока, черный волос груб;

Узорных роз в садах не перечесть,
Но их не видно на щеках у ней;
И в мире много ароматов есть
Ее дыханья слаще и сильней;

В ее речах отраду нахожу,
Хоть музыка приятнее на слух;
Как шествуют богини, не скажу,
Но ходит по земле, как все, мой друг.

А я клянусь, - она не хуже все ж,
Чем те, кого в сравненьях славит ложь.

Перевод А. Финкеля


    CXXXI



Ты прихоти полна и любишь власть,
Подобно всем красавицам надменным.
Ты знаешь, что моя слепая страсть
Тебя считает даром драгоценным.

Пусть говорят, что смуглый облик твой
Не стоит слез любовного томленья, -
Я не решаюсь в спор вступать с молвой,
Но спорю с ней в своем воображенье.

Чтобы себя уверить до конца
И доказать нелепость этих басен,
Клянусь до слез, что темный цвет лица
И черный цвет волос твоих прекрасен.

Беда не в том, что ты лицом смугла, -
Не ты черна, черны твои дела!

Перевод С. Маршака


    CXXXI



И ты, как все красавицы, тиран,
Безжалостна в своей красе надменной,