Страница:
Безвременно.
Тезей
Кто видел их?
Пиритой
Я видел.
Дворянин
А также я.
Входит вестник.
Тезей
Откуда ты пришел?
Вестник
От рыцарей.
Тезей
Скажи нам, каковы же
Они?
Вестник
Свои охотно впечатления
Я передам. По внешности судя,
Таких шести бойцов, отваги полных,
Доныне я не видывал еще,
Да про таких не читывал и в книгах.
Тот рыцарь, что стоит на первом месте
С Аркитом, - крепкий, сильный человек;
Судя по виду, это принц природный,
Не очень смугл, но и не бел, - суровый,
Но благородный; смелый и бесстрашный,
Опасность он умеет презирать;
В глазах его огонь таится грозный,
Как-будто скрыт в нем разъяренный лев.
До плеч висят его густые кудри,
Они черны, как ворона крыло;
В плечах широк он, а вооруженье
Его богато; при бедре висит
Тяжелый меч на поясе роскошном,
И кажется, что в каждый миг готов
Запечатлеть мечом свою он волю.
Ну, словом, я уверен: лучше друга
Для воина нельзя и пожелать.
Тезей
Ты славно описал его.
Пиритой
Но трудно
В словах коротких описать того,
Который первым возле Паламона
Стоит.
Тезей
Скажи нам что-нибудь о нем.
Пиритой
Мне кажется, он также принц природный,
Пожалуй, даже первого знатней,
Телосложеньем он его полнее,
Лицо ж его приятней; он румян,
Как зрелый виноград. Сознанье видно
В его глазах, за что он будет биться,
И тем, конечно, лучше он сумеет
С отвагой дело друга отстоять.
В лице его уверенность в победе
Сквозит; когда ж разгневается он,
Сумеет, верно, он владеть собою.
Чтоб, не боясь опасности, свершить
Великий подвиг; страха он не знает,
Хоть, может быть, его и мягок нрав.
Он белокур, курчав; густые кудри
Свиваются, плющу подобно, в пряди,
Которых не распутал бы и гром;
Лицом же он - воинственная дева,
Кровь с молоком, совсем без бороды;
В глазах его живет сама Победа,
Как бы ласкаясь к доблести его.
Горбатый нос - отваги гордой признак,
Румяные же губы после битв
Для дам прекрасных как нельзя приятней.
Эмилия
Ужель и эти люди все умрут?
Пиритой
Когда он говорит, то раздается
Его могучий голос, как труба;
Черты его все правильны и резки;
Оружие его - стальной топор
С роскошной золотою рукоятью,
А лет ему примерно двадцать пять.
Вестник
Там есть другой, - не очень крупен ростом,
Но духом, видно, крепок и могуч;
Едва ли он кому-нибудь уступит.
Доныне мне не приходилось видеть,
Кто так бы много обещал, как он.
Пиритой
Не тот ли это, чье лицо в веснушках?
Вестник
Да, это он; не правда ли, они
Ему идут?
Пиритой
Пожалуй, я согласен.
Вестник
Веснушек очень мало у него,
Притом расположенье их удачно:
Они ему решительно к лицу.
Не темен цвет его волос, но также
Не слишком светел, - мужествен, с оттенком
Каштановым; а сам подвижен он,
В нем деятельный дух заметен сразу.
Он мускулист, его могучи руки,
Их мышцы очень выпуклы, у плеч
Они немного пухлы, как у женщин,
Впервые плод зачавших; нет сомненья,
Что очень он вынослив; бремя лат
Ему не тяжело; он тих, спокоен,
Но в гневе будет он свиреп, как тигр.
Взор серых глаз грозит и побеждает
И, вместе с тем, сочувствие сулит;
Он зорко видит выгоду и всюду
Умеет ею быстро овладеть;
Он не обидит, но обид не стерпит.
Лицо его довольно кругло; если
Улыбкою оно освещено,
Он кажется влюбленным, а нахмурясь -
Как самый грозный воин он глядит.
На голове его венок дубовый, -
Победы знак, - в нем дамы сердца бант.
На вид ему лет тридцать шесть; он держит
В руке своей большую булаву
Тяжелую, в серебряной оправе.
Тезей
И все они настолько ж хороши?
Вестник
Их можно всех назвать сынами чести.
Тезей
Ну, так клянусь душою: я хочу
Скорей их видеть. Милая супруга,
И ты должна смотреть на бой.
Ипполита
Охотно;
Но самый спор не так мне интересен,
Как случай видеть витязей двух стран.
Как жаль, что так жесток Амур! Что скажешь,
Сестра мягкосердечная? Не плачь
И слез не лей, пока их кровь не льется.
Тезей
Ты мужество своею красотой
В них возвышаешь.
(Пиритою.)
Друг мой благородный,
Тебе устроить поручаю я
Арену, чтоб она была достойна
Тех, кто сражаться будет.
Пиритой
Я готов.
Тезей
Я к ним пойду; терпенья не хватает
Дождаться их, - так я воспламенен
Рассказами. Так постарайся ж, друг мой.
Пиритой
Все сделаю, чтоб их принять роскошно.
Эмилия
Плачь, плачь, бедняжка: кто б ни победил, -
Твой грех кузена знатного сгубил.
(Уходят.)
Сцена 3
Афины. Комната в тюрьме.
Входят тюремщик, жених его дочери и доктор.
Доктор
Не правда ли, ее расстройство особенно усиливается в некоторые дни
месяца?
Тюремщик
Она постоянно расстроена, но в безобидном роде: она мало спит, очень
плохо ест и только часто пьет. Она все грезит о другом, лучшем мире; ко
всякой мелочи, которую она видит вокруг себя, она привязывает имя Паламона,
вмешивает его во всякое занятие, прицепляет его к каждому вопросу. Вот она
идет: посмотрите, и вы увидите, как она ведет себя.
Входит дочь тюремщика.
Дочь тюремщика
Я совсем забыла это; припев был "радость, радость"; сочинил эту песню
не кто иной, как Джеррольд, учитель Эмилии. Он очень странен, странней чем
кто-либо, ходивший на ногах. В другом мире Дидона увидит Паламона и тогда
разлюбит Энея.
Доктор
Что за бессмыслица! Вот бедняжка.
Тюремщик
И так постоянно, целыми днями.
Дочь тюремщика
Теперь поговорим о колдовстве, о котором я вам рассказывала. Вы должны
принести серебряную монету на кончике языка, а то вас не перевезут. Тогда,
если вы так счастливы, что попадете в страну блаженных духов, - будем на это
надеяться, - то мы, девушки, которых жизнь погибла, разбита на куски
любовью, все придем туда и будем заниматься только срыванием цветов для
Паламона. Я наберу для него букет, и тогда, заметьте, тогда...
Доктор
Какой у нее милый бред! Посмотрим, что будет дальше.
Дочь тюремщика
Право, я расскажу вам все. Иногда мы, блаженные души, будем там играть,
бегать взапуски. А для тех, которые живут в другом месте, - увы, жизнь будет
скорбная; они горят, мерзнут, кипят, визжат, воют, скрежещут зубами,
проклинают! О, им тяжко приходится! Берегитесь: если кто-нибудь сойдет с
ума, повесится, утопится, - все они попадут туда. Спаси нас, Юпитер! Там их
бросят в котел с расплавленным свинцом и кипящим жиром ростовщиков и они
будут без конца вариться там, как свиной окорок.
Доктор
Чего только не выдумывает ее мозг!
Дочь тюремщика
Знатные люди и царедворцы, обольстившие девушек, попадут именно в это
место. Они будут стоять в огне до пупка, а на сердце у них будет лед; таким
образом те части тела, которые нанесли обиду, будут гореть, а те части,
которые обманули, - будут мерзнуть. Право, это очень жестокое наказание за
такие пустяки; поверьте мне, для того, чтобы избавиться от этого, многие
согласились бы жениться на прокаженной колдунье.
Доктор
Как она фантазирует! Это не закоренелое сумасшествие, а тяжелая и
глубокая меланхолия.
Дочь тюремщика
Если бы вы слышали, как гордая дама и простая городская женщина воют
вместе! Я была бы скотиной, если бы нашла это забавным. Одна кричит: "О,
какой дым!" а другая: "О, какой огонь!" Одна кричит: "О, зачем я делала это
за занавеской!" и громко воет, а другая проклинает своего возлюбленного и
садовую беседку. (Поет.)
Верна я буду звездам и судьбе...
(Уходит.)
Тюремщик
Что вы скажете о ней, господин доктор?
Доктор
Мне кажется, что она совсем помешалась, и я не могу ей помочь.
Тюремщик
Увы, что же нам делать?
Доктор
Не знаете ли, не любила ли она кого-нибудь раньше, чем увидела
Паламона?
Тюремщик
Прежде я очень надеялся, что она отдаст свое сердце вот этому
господину, моему другу.
Жених
Мне тоже так казалось, и я готов многое отдать, хоть половину моего
состояния в доказательство того, что как я, так и она до сего времени
откровенно были расположены друг к другу.
Доктор
Взор ее был поражен и это повело к расстройству других чувств. Может
быть, разум к ней вернется и все чувства снова будут действовать, как
должно; но в настоящее время они в полном заблуждении. Вот что следует вам
сделать: поместите ее в комнату, куда едва проникал бы свет. Вы, молодой
человек, друг ее, назовитесь Паламоном; скажите ей, что пришли пообедать
вместе с нею и поговорить о любви; это привлечет ее внимание, так как она
только об этом и думает: прочие предметы, попадающие между ее духовным и
телесным взором, лишь помогают ей разнообразить и украшать свое безумие.
Пойте ей нежные песни любви, которые, по ее словам, Паламон пел в тюрьме.
Принесите ей самых лучших цветов, которые можно найти в это время года, и
прибавьте к ним еще разные духи, благоприятно действующие на чувства. Все
это будет соединяться с представлением о Паламоне, так как Паламон умеет
петь, Паламон любезен и воплощает в себе все хорошее. Предлагайте ей обедать
вместе с нею, угощайте ее, пейте за ее здоровье и в это время старайтесь
снискать ее расположение. Узнайте, какие девушки были ее знакомыми и
подругами в играх: пускай они придут к ней разговаривать о Паламоне, а вы в
это время явитесь под его личиною. Она создает себе лживые представления и
ложью надо бороться с ними. Таким образом вы заставите ее и есть, и спать и
приведете в прежний порядок то, что теперь вышло из колеи. Мне такое лечение
удавалось, не знаю, сколько раз; и я надеюсь, что этот случай увеличит число
моих успехов. Примитесь за исполнение этого, не откладывая дела в долгий
ящик: поверьте, мы все уладим. (Уходят.)
Сцена 1
Афины. Три жертвенника, из которых один посвящен Марсу, другой Венере,
третий Диане.
Трубы. Входят Тезей, Пиритой, Ипполита и свита.
Тезей
Пускай войдут и здесь перед богами
Мольбы свои повергнут. Пусть весь храм
Священными огнями озарится,
Пусть облака святого фимиама
Над алтарями вознесутся к тем,
Кто выше нас; свершите все обряды,
Затем, что дело важности высокой
В руках богов: они почтут того,
Кто, мощный телом, с верною любовью
Им служит.
Пиритой
Государь, они идут.
Раздаются звуки рожков. Входят Паламон и Аркит со своими рыцарями.
Тезей
Вы, славные соперники-герои,
Вы, царственные кровные враги!
Настал тот день, который пламя дружбы
И близости, пылавшее меж вас,
Потушит. Позабудьте же на время
Раздор свой пред священным алтарем
И с голубиной кротостью, с мольбою
К богам, которых каждый смертный чтит,
Свой непреклонный стан вы преклоните.
Ваш спор важней, чем споры прочих смертных:
Бессмертная вам помощь тем нужней.
Итак, по чистой совести сражайтесь
И помните: вы на глазах богов!
Я ухожу, молитесь: я победы
Равно желаю каждому из вас.
Пиритой
Достойнейший почтен да будет небом!
Тезей, Ипполита и свита удаляются.
Паламон
Часы бегут и бег их не прервется,
Пока один из нас не будет мертв.
Одно скажу тебе, Аркит: когда бы
Во мне нашлось хоть что-нибудь, что стало б
Сопротивляться исполненью дела,
Которое я должен совершить, -
Будь это глаз, восставший против глаза,
Или рука, другой моей руке
Помочь не пожелавшая, - их мигом
Я уничтожил бы. И если я
Часть самого себя убить способен, -
Пойми, что должен сделать я с тобой!
Аркит
Что до меня, - я приложу все силы,
Чтоб позабыть об имени твоем,
О нашей дружбе, нашей кровной связи,
Вообразив тебя враждебной силой,
Которую я должен поразить.
Итак, свои мы паруса распустим,
Куда ж корабль примчится, - пусть решают
Небесные вершители судеб.
Паламон
Слова твои прекрасны. Пред разлукой
Позволь же мне обнять тебя, кузен.
В последний раз тебя я обнимаю.
Аркит
Прости, кузен!
Паламон
Прости в последний раз.
Они обнимаются; Паламон и его рыцари уходят.
Аркит
Вы, родственные рыцари, вы жертвы
Любви моей, влюбленные и сами,
Вы, Марса слуги верные, чей дух
Избавил вас от чувства страха, даже
От мысли о возможности робеть, -
Приблизьтесь вы со мною вместе к богу,
Которому привыкли мы служить!
Попросим, чтобы в битве предстоящей
Он дал нам сердце львов, отвагу тигров
И быстроту великую, чтоб мы
Не медлили, улиткам уподобясь.
Вы знаете, что приз мой в этой битве
Извлечь я должен из потоков крови;
Вы знаете, что мы должны свершить
Великий подвиг мужества и силы,
Чтоб мне добыть венок победы славной,
В который мне красавица воткнет
Цветов царицу, и должны мы будем
Все поле битвы кровью окропить.
Прошу вас поддержать меня! Теперь же
С молитвой жаркой к Марсу припадем.
Они подходят к алтарю Марса, падают пред ним ниц, а потом становятся на
колени.
О ты, великий, грозный бог, чья сила
Зеленый цвет Нептуна превращает
В багровый; ты, которого кометы
Страшатся; ты, который на полях
Опустошенных оставляешь груды
Непогребенных мертвых черепов,
Сдуваешь яства со стола Цереры,
Рукою, в сталь закованной, срываешь
Вершины башен из-под облаков,
Из камня твердый пояс созидаешь
Вкруг городов и разрушаешь вновь, -
О, помоги мне, твоему питомцу,
Наперсника грозы твоей наставь,
Дай силу мне и ловкость, чтобы гордо
Свое я поднял знамя в честь твою
И стал героем дня. О Марс великий!
Тебя молю я знаменье послать,
Угодна ли тебе моя молитва!
Они снова простираются ниц. Слышится стук оружия, затем короткий гром, как
бы от шума битвы. Они встают и кланяются алтарю.
О ты, великий мощный исправитель
Седых времен работы вековой,
Решитель чести имени и сана,
Покрытых пылью славною веков;
О ты, который кровью исцеляешь
Болезнь земли и охраняешь мир
От лишнего избытка населенья,
Позволь же мне считать благоприятным
То знаменье, которое ты дал,
И действовать с отвагою во имя
Твое, великий! Рыцари, пойдем.
(Уходят.)
Входят Паламон и его рыцари.
Паламон
Должны теперь зажечься наши звезды
Сияньем новым, или же навеки
Они погаснут. Наш девиз - любовь,
И если тот девиз любви богине
Угоден, - нам победу даст она.
Итак, соедините ж ваши души
С моею; дело сердца моего
Пусть будет также личным делом чести
Для ваших чистых, доблестных сердец!
Венере весь наш подвиг посвящая,
О помощи помолимся мы ей.
Они подходят к алтарю Венеры, простираются перед ним и затем становятся на
колени.
Приветствую тебя, богиня тайн!
Ты можешь нежной силою своею
Тирана злого ярость укротить,
Как девушку, его заставив плакать;
Единым взглядом ты заставить можешь
Умолкнуть Марса грозный барабан,
Шум битвы в сладкий шепот превращая.
Калека жалкий силою твоей
Способен вдохновиться: вместо флейты
Сыграет он на костыле своем
Любовной неги сладостную песню
И пред очами Феба исцелится.
Захочешь ты - и, покорясь тебе,
Король вассалом подданного станет;
Закоренелый холостяк, чья юность
Перескочила чрез твои огни,
Как прыгают веселые ребята
Чрез праздничный костер, - попавшись в сети
Твои, поет, назло охрипшей глотке,
Любовные романсы. Что тебе,
Богиня, недоступно? Даже Феба
Ты согреваешь жарче, чем он сам
Лучами греет; смертного он сына
Сожег, а твой огонь сжигает бога!
Холодная Охотница сама,
Как говорят, была готова бросить
Свой лук для вздохов сладостной любви.
Молю тебя, как воин твой усердный:
Ко мне, богиня, милостива будь!
Всегда готов носить твое я иго
Беспрекословно, как венец из роз,
Хоть тяжелей оно, чем груз свинцовый,
И сердце жжет больней крапивы злой.
Всегда я верен был твоим законам,
Священных тайн твоих не раскрывал,
Да и не знал; но если б все их знал я,
То и тогда я не открыл бы их.
Я жен чужих не увлекал любовью,
Нескромных книг читать я не любил;
На пиршествах я гнусными речами
Не увлекал красавиц, но краснел,
Когда другие гнусно поступали.
Развратников сурово я бранил,
Им говоря: "Ужели позабыли
Вы мать свою?" А сам, имея мать,
Как женщину, ее не оскорблял я,
Уверенный, что женщину обидеть
Простительно лишь женщине. И вот
Рассказывал я им, что знал однажды
Я старика восьмидесяти лет,
Который на четырнадцатилетней
Красавице женился: ты, богиня,
Огонь любви вселила в этот прах!
То был калека старый, кривоногий;
От ревматизма пальцы все в узлах;
Глаза его, из впадин вылезая,
Готовились как будто выпасть; жизнь
Была ему, казалось, лишь мученьем.
И что же? Несчастный этот полутруп
Имел ребенка от жены прекрасной!
Ребенок был его: она сама
Мне в том клялась, - и кто б ей не поверил?
Ну, словом, я для гнусных болтунов,
Всегда грешить готовых, - не товарищ;
От хвастунов, еще не согрешивших,
С презрением отворачиваюсь я;
За тех, кто согрешил бы, но не встретил
Возможности, - я радуюсь; того,
Кто повествует о делах бесстыдных,
Свершенных тайно, - также и того,
Кто дерзко все притоны называет, -
Я ненавижу. Я клянусь, что нет
Любовника верней меня! И ныне
Твоей, богиня, помощи прошу я:
Дай мне победу в битве роковой, -
Я заслужил ее любовью верной!
Пошли, богиня, знаменье свое,
Чтоб я уверен был, что ты довольна!
Слышится музыка; появляются голубки, порхающие над алтарем; Паламон и рыцари
падают ниц, затем становятся на колени.
Великая, прекрасная богиня,
У смертных от одиннадцати лет
Царящая в сердцах до девяноста, -
Ты, чьей охоты поле - целый мир,
А мы - лишь дичь, гонимая тобою, -
Благодарю за знаменье твое!
Им сердце ты мое вооружаешь
Невинное, чтоб смело шел я в бой!
Вставайте же; богине поклонившись,
Пойдем отсюда: время истекло.
Они кланяются алтарю и уходят.
Раздается тихая музыка; входит Эмилия в белом платье, с волосами,
распущенными по плечам, и в венке из колосьев; одна из девушек, в белом
платье, несет ее шлейф; волосы ее убраны цветами; другая несет впереди
серебряный сосуд с ладаном и благоуханиями и ставит его перед алтарем
Дианы. Девушки становятся поодаль, а одна из них зажигает огонь на алтаре.
Они делают реверанс перед алтарем и становятся на колени.
Эмилия
О ты, богиня хладная, святая,
Царица ночи, в гордом постоянстве
От всех страстей свободная, немая, -
Одна царишь ты в сладкой тишине
И в молчаливом созерцании мира,
Чиста, как целомудрие само,
Бела, как снег, носимый легким ветром;
И даже в девах, воинах твоих,
Ты допускаешь крови лишь настолько,
Насколько нужно для румянца щек,
Который есть знак ордена Дианы.
Как девственная жрица, пред тобой,
Богиня, я колена преклоняю;
О, удостой взглянуть зеленым оком,
Которое не зрело никогда
Нечистых дел, на трепетную деву
Твою; склони, сребристая богиня,
Свой слух, который был всегда закрыт
Для грубых слов и для нескромных звуков,
К мольбе моей, которую теперь
Я приношу тебе в священном страхе.
В последний раз, как девственница, я
Молюсь тебе; одета я невестой,
Но сердцем - дева; выхожу я замуж,
Но за кого, - не знаю; одного
Из двух должна я выбрать и победу
Послать ему молю тебя, но выбор
Пусть не зависит от меня; когда бы
Решала я сама, то я сказала б:
Равны они! Губить ни одного
Я не хочу, и если кто погибнет, -
Пусть будет он не мною осужден!
А потому, о скромная богиня,
Победу дай тому, кто больше любит
Меня и больше прав имеет: пусть
С меня снимает он венец мой брачный, -
Иль повели мне до скончания дней
Продлить безбрачья нить, остаться девой,
Как пред тобой я девой предстою.
Серебряный сосуд исчезает под алтарем; на его месте появляется куст с розой
на вершине.
Так вот каков, владычица благая
Приливов и отливов, твой ответ,
Из недр святого алтаря восставший!
Одна лишь только роза! Если верно
Я поняла, ответ твой означает,
Что в битве оба витязя падут,
И я одна останусь, без супруга,
Как девственный, не сорванный цветок!
Раздаются внезапные звуки инструментов, и роза падает с куста, который
исчезает под алтарем.
Цветок упал, за ним исчез и куст.
Богиня, облегчаешь ты меня!
Я вижу, что супруга получу я,
Но воли все ж не знаю я твоей:
Она покрыта тайной.
(Встает.)
Я надеюсь,
Что угодила я своей молитвой:
Ко мне богини милостив ответ.
(Уходит.)
Сцена 2
Афины. Комната в тюрьме.
Входят доктор, тюремщик и жених в одежде Паламона.
Доктор
Ну, что ж, помог ли мой совет?
Жених
Да, очень:
Знакомые девицы, к ней придя,
Ее почти совсем уж убедили,
Что я - сам Паламон; чрез полчаса
Она пришла ко мне и, улыбаясь,
Спросила, что я ем, и не хочу ли
Поцеловать ее. На это я
Ответил ей: "Хочу, мой друг", и дважды
Поцеловал.
Доктор
Отлично! Двадцать раз -
Еще бы лучше: ведь в этом все лечение.
Жених
Затем она сказала мне, что будет
Без сна всю ночь, чтоб уловить тот час,
Тезей
Кто видел их?
Пиритой
Я видел.
Дворянин
А также я.
Входит вестник.
Тезей
Откуда ты пришел?
Вестник
От рыцарей.
Тезей
Скажи нам, каковы же
Они?
Вестник
Свои охотно впечатления
Я передам. По внешности судя,
Таких шести бойцов, отваги полных,
Доныне я не видывал еще,
Да про таких не читывал и в книгах.
Тот рыцарь, что стоит на первом месте
С Аркитом, - крепкий, сильный человек;
Судя по виду, это принц природный,
Не очень смугл, но и не бел, - суровый,
Но благородный; смелый и бесстрашный,
Опасность он умеет презирать;
В глазах его огонь таится грозный,
Как-будто скрыт в нем разъяренный лев.
До плеч висят его густые кудри,
Они черны, как ворона крыло;
В плечах широк он, а вооруженье
Его богато; при бедре висит
Тяжелый меч на поясе роскошном,
И кажется, что в каждый миг готов
Запечатлеть мечом свою он волю.
Ну, словом, я уверен: лучше друга
Для воина нельзя и пожелать.
Тезей
Ты славно описал его.
Пиритой
Но трудно
В словах коротких описать того,
Который первым возле Паламона
Стоит.
Тезей
Скажи нам что-нибудь о нем.
Пиритой
Мне кажется, он также принц природный,
Пожалуй, даже первого знатней,
Телосложеньем он его полнее,
Лицо ж его приятней; он румян,
Как зрелый виноград. Сознанье видно
В его глазах, за что он будет биться,
И тем, конечно, лучше он сумеет
С отвагой дело друга отстоять.
В лице его уверенность в победе
Сквозит; когда ж разгневается он,
Сумеет, верно, он владеть собою.
Чтоб, не боясь опасности, свершить
Великий подвиг; страха он не знает,
Хоть, может быть, его и мягок нрав.
Он белокур, курчав; густые кудри
Свиваются, плющу подобно, в пряди,
Которых не распутал бы и гром;
Лицом же он - воинственная дева,
Кровь с молоком, совсем без бороды;
В глазах его живет сама Победа,
Как бы ласкаясь к доблести его.
Горбатый нос - отваги гордой признак,
Румяные же губы после битв
Для дам прекрасных как нельзя приятней.
Эмилия
Ужель и эти люди все умрут?
Пиритой
Когда он говорит, то раздается
Его могучий голос, как труба;
Черты его все правильны и резки;
Оружие его - стальной топор
С роскошной золотою рукоятью,
А лет ему примерно двадцать пять.
Вестник
Там есть другой, - не очень крупен ростом,
Но духом, видно, крепок и могуч;
Едва ли он кому-нибудь уступит.
Доныне мне не приходилось видеть,
Кто так бы много обещал, как он.
Пиритой
Не тот ли это, чье лицо в веснушках?
Вестник
Да, это он; не правда ли, они
Ему идут?
Пиритой
Пожалуй, я согласен.
Вестник
Веснушек очень мало у него,
Притом расположенье их удачно:
Они ему решительно к лицу.
Не темен цвет его волос, но также
Не слишком светел, - мужествен, с оттенком
Каштановым; а сам подвижен он,
В нем деятельный дух заметен сразу.
Он мускулист, его могучи руки,
Их мышцы очень выпуклы, у плеч
Они немного пухлы, как у женщин,
Впервые плод зачавших; нет сомненья,
Что очень он вынослив; бремя лат
Ему не тяжело; он тих, спокоен,
Но в гневе будет он свиреп, как тигр.
Взор серых глаз грозит и побеждает
И, вместе с тем, сочувствие сулит;
Он зорко видит выгоду и всюду
Умеет ею быстро овладеть;
Он не обидит, но обид не стерпит.
Лицо его довольно кругло; если
Улыбкою оно освещено,
Он кажется влюбленным, а нахмурясь -
Как самый грозный воин он глядит.
На голове его венок дубовый, -
Победы знак, - в нем дамы сердца бант.
На вид ему лет тридцать шесть; он держит
В руке своей большую булаву
Тяжелую, в серебряной оправе.
Тезей
И все они настолько ж хороши?
Вестник
Их можно всех назвать сынами чести.
Тезей
Ну, так клянусь душою: я хочу
Скорей их видеть. Милая супруга,
И ты должна смотреть на бой.
Ипполита
Охотно;
Но самый спор не так мне интересен,
Как случай видеть витязей двух стран.
Как жаль, что так жесток Амур! Что скажешь,
Сестра мягкосердечная? Не плачь
И слез не лей, пока их кровь не льется.
Тезей
Ты мужество своею красотой
В них возвышаешь.
(Пиритою.)
Друг мой благородный,
Тебе устроить поручаю я
Арену, чтоб она была достойна
Тех, кто сражаться будет.
Пиритой
Я готов.
Тезей
Я к ним пойду; терпенья не хватает
Дождаться их, - так я воспламенен
Рассказами. Так постарайся ж, друг мой.
Пиритой
Все сделаю, чтоб их принять роскошно.
Эмилия
Плачь, плачь, бедняжка: кто б ни победил, -
Твой грех кузена знатного сгубил.
(Уходят.)
Сцена 3
Афины. Комната в тюрьме.
Входят тюремщик, жених его дочери и доктор.
Доктор
Не правда ли, ее расстройство особенно усиливается в некоторые дни
месяца?
Тюремщик
Она постоянно расстроена, но в безобидном роде: она мало спит, очень
плохо ест и только часто пьет. Она все грезит о другом, лучшем мире; ко
всякой мелочи, которую она видит вокруг себя, она привязывает имя Паламона,
вмешивает его во всякое занятие, прицепляет его к каждому вопросу. Вот она
идет: посмотрите, и вы увидите, как она ведет себя.
Входит дочь тюремщика.
Дочь тюремщика
Я совсем забыла это; припев был "радость, радость"; сочинил эту песню
не кто иной, как Джеррольд, учитель Эмилии. Он очень странен, странней чем
кто-либо, ходивший на ногах. В другом мире Дидона увидит Паламона и тогда
разлюбит Энея.
Доктор
Что за бессмыслица! Вот бедняжка.
Тюремщик
И так постоянно, целыми днями.
Дочь тюремщика
Теперь поговорим о колдовстве, о котором я вам рассказывала. Вы должны
принести серебряную монету на кончике языка, а то вас не перевезут. Тогда,
если вы так счастливы, что попадете в страну блаженных духов, - будем на это
надеяться, - то мы, девушки, которых жизнь погибла, разбита на куски
любовью, все придем туда и будем заниматься только срыванием цветов для
Паламона. Я наберу для него букет, и тогда, заметьте, тогда...
Доктор
Какой у нее милый бред! Посмотрим, что будет дальше.
Дочь тюремщика
Право, я расскажу вам все. Иногда мы, блаженные души, будем там играть,
бегать взапуски. А для тех, которые живут в другом месте, - увы, жизнь будет
скорбная; они горят, мерзнут, кипят, визжат, воют, скрежещут зубами,
проклинают! О, им тяжко приходится! Берегитесь: если кто-нибудь сойдет с
ума, повесится, утопится, - все они попадут туда. Спаси нас, Юпитер! Там их
бросят в котел с расплавленным свинцом и кипящим жиром ростовщиков и они
будут без конца вариться там, как свиной окорок.
Доктор
Чего только не выдумывает ее мозг!
Дочь тюремщика
Знатные люди и царедворцы, обольстившие девушек, попадут именно в это
место. Они будут стоять в огне до пупка, а на сердце у них будет лед; таким
образом те части тела, которые нанесли обиду, будут гореть, а те части,
которые обманули, - будут мерзнуть. Право, это очень жестокое наказание за
такие пустяки; поверьте мне, для того, чтобы избавиться от этого, многие
согласились бы жениться на прокаженной колдунье.
Доктор
Как она фантазирует! Это не закоренелое сумасшествие, а тяжелая и
глубокая меланхолия.
Дочь тюремщика
Если бы вы слышали, как гордая дама и простая городская женщина воют
вместе! Я была бы скотиной, если бы нашла это забавным. Одна кричит: "О,
какой дым!" а другая: "О, какой огонь!" Одна кричит: "О, зачем я делала это
за занавеской!" и громко воет, а другая проклинает своего возлюбленного и
садовую беседку. (Поет.)
Верна я буду звездам и судьбе...
(Уходит.)
Тюремщик
Что вы скажете о ней, господин доктор?
Доктор
Мне кажется, что она совсем помешалась, и я не могу ей помочь.
Тюремщик
Увы, что же нам делать?
Доктор
Не знаете ли, не любила ли она кого-нибудь раньше, чем увидела
Паламона?
Тюремщик
Прежде я очень надеялся, что она отдаст свое сердце вот этому
господину, моему другу.
Жених
Мне тоже так казалось, и я готов многое отдать, хоть половину моего
состояния в доказательство того, что как я, так и она до сего времени
откровенно были расположены друг к другу.
Доктор
Взор ее был поражен и это повело к расстройству других чувств. Может
быть, разум к ней вернется и все чувства снова будут действовать, как
должно; но в настоящее время они в полном заблуждении. Вот что следует вам
сделать: поместите ее в комнату, куда едва проникал бы свет. Вы, молодой
человек, друг ее, назовитесь Паламоном; скажите ей, что пришли пообедать
вместе с нею и поговорить о любви; это привлечет ее внимание, так как она
только об этом и думает: прочие предметы, попадающие между ее духовным и
телесным взором, лишь помогают ей разнообразить и украшать свое безумие.
Пойте ей нежные песни любви, которые, по ее словам, Паламон пел в тюрьме.
Принесите ей самых лучших цветов, которые можно найти в это время года, и
прибавьте к ним еще разные духи, благоприятно действующие на чувства. Все
это будет соединяться с представлением о Паламоне, так как Паламон умеет
петь, Паламон любезен и воплощает в себе все хорошее. Предлагайте ей обедать
вместе с нею, угощайте ее, пейте за ее здоровье и в это время старайтесь
снискать ее расположение. Узнайте, какие девушки были ее знакомыми и
подругами в играх: пускай они придут к ней разговаривать о Паламоне, а вы в
это время явитесь под его личиною. Она создает себе лживые представления и
ложью надо бороться с ними. Таким образом вы заставите ее и есть, и спать и
приведете в прежний порядок то, что теперь вышло из колеи. Мне такое лечение
удавалось, не знаю, сколько раз; и я надеюсь, что этот случай увеличит число
моих успехов. Примитесь за исполнение этого, не откладывая дела в долгий
ящик: поверьте, мы все уладим. (Уходят.)
Сцена 1
Афины. Три жертвенника, из которых один посвящен Марсу, другой Венере,
третий Диане.
Трубы. Входят Тезей, Пиритой, Ипполита и свита.
Тезей
Пускай войдут и здесь перед богами
Мольбы свои повергнут. Пусть весь храм
Священными огнями озарится,
Пусть облака святого фимиама
Над алтарями вознесутся к тем,
Кто выше нас; свершите все обряды,
Затем, что дело важности высокой
В руках богов: они почтут того,
Кто, мощный телом, с верною любовью
Им служит.
Пиритой
Государь, они идут.
Раздаются звуки рожков. Входят Паламон и Аркит со своими рыцарями.
Тезей
Вы, славные соперники-герои,
Вы, царственные кровные враги!
Настал тот день, который пламя дружбы
И близости, пылавшее меж вас,
Потушит. Позабудьте же на время
Раздор свой пред священным алтарем
И с голубиной кротостью, с мольбою
К богам, которых каждый смертный чтит,
Свой непреклонный стан вы преклоните.
Ваш спор важней, чем споры прочих смертных:
Бессмертная вам помощь тем нужней.
Итак, по чистой совести сражайтесь
И помните: вы на глазах богов!
Я ухожу, молитесь: я победы
Равно желаю каждому из вас.
Пиритой
Достойнейший почтен да будет небом!
Тезей, Ипполита и свита удаляются.
Паламон
Часы бегут и бег их не прервется,
Пока один из нас не будет мертв.
Одно скажу тебе, Аркит: когда бы
Во мне нашлось хоть что-нибудь, что стало б
Сопротивляться исполненью дела,
Которое я должен совершить, -
Будь это глаз, восставший против глаза,
Или рука, другой моей руке
Помочь не пожелавшая, - их мигом
Я уничтожил бы. И если я
Часть самого себя убить способен, -
Пойми, что должен сделать я с тобой!
Аркит
Что до меня, - я приложу все силы,
Чтоб позабыть об имени твоем,
О нашей дружбе, нашей кровной связи,
Вообразив тебя враждебной силой,
Которую я должен поразить.
Итак, свои мы паруса распустим,
Куда ж корабль примчится, - пусть решают
Небесные вершители судеб.
Паламон
Слова твои прекрасны. Пред разлукой
Позволь же мне обнять тебя, кузен.
В последний раз тебя я обнимаю.
Аркит
Прости, кузен!
Паламон
Прости в последний раз.
Они обнимаются; Паламон и его рыцари уходят.
Аркит
Вы, родственные рыцари, вы жертвы
Любви моей, влюбленные и сами,
Вы, Марса слуги верные, чей дух
Избавил вас от чувства страха, даже
От мысли о возможности робеть, -
Приблизьтесь вы со мною вместе к богу,
Которому привыкли мы служить!
Попросим, чтобы в битве предстоящей
Он дал нам сердце львов, отвагу тигров
И быстроту великую, чтоб мы
Не медлили, улиткам уподобясь.
Вы знаете, что приз мой в этой битве
Извлечь я должен из потоков крови;
Вы знаете, что мы должны свершить
Великий подвиг мужества и силы,
Чтоб мне добыть венок победы славной,
В который мне красавица воткнет
Цветов царицу, и должны мы будем
Все поле битвы кровью окропить.
Прошу вас поддержать меня! Теперь же
С молитвой жаркой к Марсу припадем.
Они подходят к алтарю Марса, падают пред ним ниц, а потом становятся на
колени.
О ты, великий, грозный бог, чья сила
Зеленый цвет Нептуна превращает
В багровый; ты, которого кометы
Страшатся; ты, который на полях
Опустошенных оставляешь груды
Непогребенных мертвых черепов,
Сдуваешь яства со стола Цереры,
Рукою, в сталь закованной, срываешь
Вершины башен из-под облаков,
Из камня твердый пояс созидаешь
Вкруг городов и разрушаешь вновь, -
О, помоги мне, твоему питомцу,
Наперсника грозы твоей наставь,
Дай силу мне и ловкость, чтобы гордо
Свое я поднял знамя в честь твою
И стал героем дня. О Марс великий!
Тебя молю я знаменье послать,
Угодна ли тебе моя молитва!
Они снова простираются ниц. Слышится стук оружия, затем короткий гром, как
бы от шума битвы. Они встают и кланяются алтарю.
О ты, великий мощный исправитель
Седых времен работы вековой,
Решитель чести имени и сана,
Покрытых пылью славною веков;
О ты, который кровью исцеляешь
Болезнь земли и охраняешь мир
От лишнего избытка населенья,
Позволь же мне считать благоприятным
То знаменье, которое ты дал,
И действовать с отвагою во имя
Твое, великий! Рыцари, пойдем.
(Уходят.)
Входят Паламон и его рыцари.
Паламон
Должны теперь зажечься наши звезды
Сияньем новым, или же навеки
Они погаснут. Наш девиз - любовь,
И если тот девиз любви богине
Угоден, - нам победу даст она.
Итак, соедините ж ваши души
С моею; дело сердца моего
Пусть будет также личным делом чести
Для ваших чистых, доблестных сердец!
Венере весь наш подвиг посвящая,
О помощи помолимся мы ей.
Они подходят к алтарю Венеры, простираются перед ним и затем становятся на
колени.
Приветствую тебя, богиня тайн!
Ты можешь нежной силою своею
Тирана злого ярость укротить,
Как девушку, его заставив плакать;
Единым взглядом ты заставить можешь
Умолкнуть Марса грозный барабан,
Шум битвы в сладкий шепот превращая.
Калека жалкий силою твоей
Способен вдохновиться: вместо флейты
Сыграет он на костыле своем
Любовной неги сладостную песню
И пред очами Феба исцелится.
Захочешь ты - и, покорясь тебе,
Король вассалом подданного станет;
Закоренелый холостяк, чья юность
Перескочила чрез твои огни,
Как прыгают веселые ребята
Чрез праздничный костер, - попавшись в сети
Твои, поет, назло охрипшей глотке,
Любовные романсы. Что тебе,
Богиня, недоступно? Даже Феба
Ты согреваешь жарче, чем он сам
Лучами греет; смертного он сына
Сожег, а твой огонь сжигает бога!
Холодная Охотница сама,
Как говорят, была готова бросить
Свой лук для вздохов сладостной любви.
Молю тебя, как воин твой усердный:
Ко мне, богиня, милостива будь!
Всегда готов носить твое я иго
Беспрекословно, как венец из роз,
Хоть тяжелей оно, чем груз свинцовый,
И сердце жжет больней крапивы злой.
Всегда я верен был твоим законам,
Священных тайн твоих не раскрывал,
Да и не знал; но если б все их знал я,
То и тогда я не открыл бы их.
Я жен чужих не увлекал любовью,
Нескромных книг читать я не любил;
На пиршествах я гнусными речами
Не увлекал красавиц, но краснел,
Когда другие гнусно поступали.
Развратников сурово я бранил,
Им говоря: "Ужели позабыли
Вы мать свою?" А сам, имея мать,
Как женщину, ее не оскорблял я,
Уверенный, что женщину обидеть
Простительно лишь женщине. И вот
Рассказывал я им, что знал однажды
Я старика восьмидесяти лет,
Который на четырнадцатилетней
Красавице женился: ты, богиня,
Огонь любви вселила в этот прах!
То был калека старый, кривоногий;
От ревматизма пальцы все в узлах;
Глаза его, из впадин вылезая,
Готовились как будто выпасть; жизнь
Была ему, казалось, лишь мученьем.
И что же? Несчастный этот полутруп
Имел ребенка от жены прекрасной!
Ребенок был его: она сама
Мне в том клялась, - и кто б ей не поверил?
Ну, словом, я для гнусных болтунов,
Всегда грешить готовых, - не товарищ;
От хвастунов, еще не согрешивших,
С презрением отворачиваюсь я;
За тех, кто согрешил бы, но не встретил
Возможности, - я радуюсь; того,
Кто повествует о делах бесстыдных,
Свершенных тайно, - также и того,
Кто дерзко все притоны называет, -
Я ненавижу. Я клянусь, что нет
Любовника верней меня! И ныне
Твоей, богиня, помощи прошу я:
Дай мне победу в битве роковой, -
Я заслужил ее любовью верной!
Пошли, богиня, знаменье свое,
Чтоб я уверен был, что ты довольна!
Слышится музыка; появляются голубки, порхающие над алтарем; Паламон и рыцари
падают ниц, затем становятся на колени.
Великая, прекрасная богиня,
У смертных от одиннадцати лет
Царящая в сердцах до девяноста, -
Ты, чьей охоты поле - целый мир,
А мы - лишь дичь, гонимая тобою, -
Благодарю за знаменье твое!
Им сердце ты мое вооружаешь
Невинное, чтоб смело шел я в бой!
Вставайте же; богине поклонившись,
Пойдем отсюда: время истекло.
Они кланяются алтарю и уходят.
Раздается тихая музыка; входит Эмилия в белом платье, с волосами,
распущенными по плечам, и в венке из колосьев; одна из девушек, в белом
платье, несет ее шлейф; волосы ее убраны цветами; другая несет впереди
серебряный сосуд с ладаном и благоуханиями и ставит его перед алтарем
Дианы. Девушки становятся поодаль, а одна из них зажигает огонь на алтаре.
Они делают реверанс перед алтарем и становятся на колени.
Эмилия
О ты, богиня хладная, святая,
Царица ночи, в гордом постоянстве
От всех страстей свободная, немая, -
Одна царишь ты в сладкой тишине
И в молчаливом созерцании мира,
Чиста, как целомудрие само,
Бела, как снег, носимый легким ветром;
И даже в девах, воинах твоих,
Ты допускаешь крови лишь настолько,
Насколько нужно для румянца щек,
Который есть знак ордена Дианы.
Как девственная жрица, пред тобой,
Богиня, я колена преклоняю;
О, удостой взглянуть зеленым оком,
Которое не зрело никогда
Нечистых дел, на трепетную деву
Твою; склони, сребристая богиня,
Свой слух, который был всегда закрыт
Для грубых слов и для нескромных звуков,
К мольбе моей, которую теперь
Я приношу тебе в священном страхе.
В последний раз, как девственница, я
Молюсь тебе; одета я невестой,
Но сердцем - дева; выхожу я замуж,
Но за кого, - не знаю; одного
Из двух должна я выбрать и победу
Послать ему молю тебя, но выбор
Пусть не зависит от меня; когда бы
Решала я сама, то я сказала б:
Равны они! Губить ни одного
Я не хочу, и если кто погибнет, -
Пусть будет он не мною осужден!
А потому, о скромная богиня,
Победу дай тому, кто больше любит
Меня и больше прав имеет: пусть
С меня снимает он венец мой брачный, -
Иль повели мне до скончания дней
Продлить безбрачья нить, остаться девой,
Как пред тобой я девой предстою.
Серебряный сосуд исчезает под алтарем; на его месте появляется куст с розой
на вершине.
Так вот каков, владычица благая
Приливов и отливов, твой ответ,
Из недр святого алтаря восставший!
Одна лишь только роза! Если верно
Я поняла, ответ твой означает,
Что в битве оба витязя падут,
И я одна останусь, без супруга,
Как девственный, не сорванный цветок!
Раздаются внезапные звуки инструментов, и роза падает с куста, который
исчезает под алтарем.
Цветок упал, за ним исчез и куст.
Богиня, облегчаешь ты меня!
Я вижу, что супруга получу я,
Но воли все ж не знаю я твоей:
Она покрыта тайной.
(Встает.)
Я надеюсь,
Что угодила я своей молитвой:
Ко мне богини милостив ответ.
(Уходит.)
Сцена 2
Афины. Комната в тюрьме.
Входят доктор, тюремщик и жених в одежде Паламона.
Доктор
Ну, что ж, помог ли мой совет?
Жених
Да, очень:
Знакомые девицы, к ней придя,
Ее почти совсем уж убедили,
Что я - сам Паламон; чрез полчаса
Она пришла ко мне и, улыбаясь,
Спросила, что я ем, и не хочу ли
Поцеловать ее. На это я
Ответил ей: "Хочу, мой друг", и дважды
Поцеловал.
Доктор
Отлично! Двадцать раз -
Еще бы лучше: ведь в этом все лечение.
Жених
Затем она сказала мне, что будет
Без сна всю ночь, чтоб уловить тот час,