Страница:
О том, что разлучен со мною мой Пирам!
Губами алыми как часто целовала
Я камешки твои с известкой по краям!
Пирам
О, вижу голос я! Я к щелке приложуся:
Услышу, может быть, Фисби моей черты.
Фисби!
Фисби
О милый мой! Ты - милый, я клянуся!
Я думаю, что так?
Пирам
Что хочешь, думай ты.
Любовию твоей я избран - и измена
Мне неизвестна, как Лимандру, о Фисби!
Фисби
А я тебе верна до гроба, как Елена!
Пирам
Верней ли Прокрусе бывал Шафал, Фисбе?
Фисби
Как Прокрусе Шафал, так я верна тебе!
Пирам
Поцеловать меня сквозь стену потрудися.
Фисби
Я не уста твои целую, а дыру!
Пирам
Ну, хочешь ли идти со мной на холм, Ниниса?
Фисби
Сейчас туда иду, иль пусть скорей умру!
Пирам и Фисби уходят.
Стена
Узнайте: я, стена, окончила долг свой,
А потому стена идет теперь домой.
(Уходит.)
Тезей
Теперь стена, разделявшая двух соседей, уничтожена.
Деметрий
Что ж иначе делать, государь, с такими стенами, которые так дерзки, что
слушают, не предостерегая.
Ипполита
Вот самый глупый набор слов, который я когда-либо слышала!
Тезей
Лучшие зрелища этого рода не более как тени, и худшие не будут хуже,
если им поможет воображение.
Ипполита
Так для этого нужно ваше воображение, а не их!
Тезей
Если мы не вообразим о них ничего хуже того, что они воображают сами о
себе, то они могут показаться отличными актерами. Вот идут сюда два
благородных зверя: Луна и Лев.
Входят Лев и Луна.
Лев
Сударыни, в коих все чувства столько тонки,
Что их тревожат и ничтожные мышонки,
Вы, может быть, теперь здесь все затрепетали,
Когда бы точно льва рев дикий услыхали;
Но знайте: я не лев, не львица по натуре -
Нет, я Бурав, столяр и лев по львиной шкуре;
Но если б я был лев и вдруг пришел сюда,
Тогда, действительно, была б вам всем беда!
Тезей
Вот премилое и пресовестливое животное.
Деметрий
Самое доброе животное, государь, которое я когда-либо видел.
Лизандер
Этот лев - настоящая лисица по своему мужеству.
Тезей
Правда, - и настоящий гусь по своему благоразумию.
Деметрий
Не совсем так, государь, так как его мужество не может победить его
благоразумия, а лисица побеждает гуся.
Тезей
Впрочем, я уверен, что и его благоразумие не может победить его
мужества, как гусь не может победить лисицу. Но довольно, оставим его с его
благоразумием и послушаем. Что скажет нам Луна?
Луна
Двурогую луну фонарь сей представляет...
Деметрий
Ему бы должно иметь рога на лбу.
Тезей
Да ведь это не новая луна, и рога исчезли в полнолунии.
Луна
Двурогую луну фонарь сей представляет,
А я тот человек, в луне что обитает!
Тезей
Вот в чем самая главная ошибка: человек должен был влезть в фонарь;
иначе как же он может представлять человека в луне?
Деметрий
Он не осмелился влезть туда из-за свечки: видите, как она нагорела!
Ипполита
Мне наскучила эта луна; я бы желала, чтоб она вздумала перемениться.
Тезей
Судя по слабости рассудка этой луны, кажется, что она в ущербе; но
учтивость и справедливость требуют, чтобы мы дождались, пока она совершит
свое течение.
Лизандер
Продолжай, Луна!
Луна
Все, что я имею сказать, состоит в том, что этот фонарь есть луна, а я
- человек в луне; что этот терновый куст - мой терновый куст, а эта собака -
моя собака.
Деметрий
По-настоящему все это должно быть в фонаре, потому что все это
находится в луне. Но тише! Вот идет Фисби.
Входит Фисби.
Фисби
А, вот могила старого Ниниса!
Но где же мой возлюбленный?
Лев
О-о!!
Лев рычит, Фисби убегает и роняет накидку.
Деметрий
Славно рычишь, лев!
Тезей
Славно бегаешь, Фисби!
Ипполита
Славно светишь, луна! Право, луна светит с необыкновенною ловкостью.
Лев разрывает накидку и убегает.
Тезей
Славно цапнул, лев.
Деметрий
Теперь приходит Пирам.
Лизандер
А лев, конечно, исчезает.
Входит Пирам.
Пирам
Благодарю тебя, о милая луна,
За то, что нынче ты блестяща и ясна!
Когда ты будешь мне отрадно так блестеть,
Я милую Фисби надеюсь лицезреть!
Но стой! О, вид ужасный!
Посмотрим! О, несчастный!
Какое зрелище ужасно вижу я!
Глаза мои, смотрите!
Возможно ли - скажите?
О милая Фисби! О душенька моя!
Накидочка бесценна,
Здесь кровью обагренна.
Жестоки фурии, приблизьтесь поскорей!
О Парки, приходите
И жизнь мою прервите.
Убейте, задушите,
Избавьте вы меня от тяжкой жизни сей!
Тезей
Это отчаяние и смерть милого друга почти могут сделать человека
печальным.
Ипполита
Клянусь моим сердцем, мне жаль этого человека!
Пирам
Природа, для чего ты львов произвела?
Лев страшный умертвил Фисби мою во цвете.
Она есть лучшая... Нет, нет, она была
Из женщин лучшая, которая на свете
Когда-нибудь жила, любила и цвела!
Теките, слезы жгучи!
Вот он - мой меч могучий!
Тебя я в грудь вонзаю -
И прямо в левый бок,
Где сердце - ток-ток-ток.
Вот как я умираю!
(Поражает себя мечом.)
Теперь бездыхан я
И в Небесах витаю!
Язык - покой узнай!
Ты ж, месяц, улетай!
Здесь кости я свои бросаю
Ах, ах! Я умираю!
Пирам умирает. Луна уходит.
Деметрий
Не кости, а только очко, потому что он один.
Лизандер
Какое он очко? Он умер, следовательно, он ничто.
Тезей
Однако с помощью медика он может выздороветь и сделаться опять ослом.
Ипполита
Отчего же лунный свет исчез прежде, чем Фисби возвратилась и отыскала
своего любовника?
Тезей
Она отыщет его при свете звезд. Вот она идет, и ее отчаяние окончит
пьесу.
Входит Фисби.
Ипполита
Кажется, что для такого Пирама ее отчаяние не будет продолжительно. Я
надеюсь, что она скоро кончит.
Деметрий
Один атом мог бы перевесить всех и решить, кто из них лучше, Пирам или
Фисби?
Лизандер
Вот она уже высмотрела его своими прекрасными глазками.
Деметрий
И начинает его оплакивать нижеследующим образом...
Фисби
Ты здесь уснул, мой дорогой!
Как? Умер ты, голубчик?
Пирам, о, встань и говори!
Но ты молчишь - ты умер? Да!
Ужель могила навсегда
Должна закрыть глаза твои?
Уста лилейны, алый нос -
Исчезло все, все рок унес!
Любовники, стенайте!
Ланиты, буквицы желтей,
У смерти вопрошайте.
Вы, три сестры, издалека,
С руками цвета молока,
Ко мне скорей придите!
Вы взяли мой предмет любви -
Теперь скорей в моей крови
Вы руки окуните!
Приди скорей, мой верный меч,
И в грудь вонзись, чтоб жизнь пресечь,
А ты, язык - ни слова.
Прощайте, все мои друзья!
Так умираю верной я!
Прощайте - я готова!
(Поражает себя мечом и умирает.)
Тезей
Луна и лев оставлены в живых, чтобы схоронить мертвых.
Деметрий
Да, и стена тоже.
Основа
Извините, могу вас уверить, что стена, которая разделяла их отцов, не
существует. Не угодно ли вам посмотреть эпилог или послушать бергамасский
танец, исполненный двумя из нашей компании?
Тезей
Прошу вас, без эпилога. Для вашей пьесы совершенно не нужны извинения.
Вам нечего извинять: все актеры умерли, следовательно, некого и хулить. Если
бы тот, который сочинил эту пьесу, играл Пирама и повесился бы на подвязке
Фисби, то из этой пьесы вышла бы превосходная трагедия, но ваша пьеса
все-таки хороша и прекрасно исполнена. Теперь покажите нам свой бергамасский
танец, а эпилог оставьте.
Веселый простонародный танец.
Тезей
Двенадцать раз полуночи язык
Уж прогудел. Любовники, в постели!
Теперь настал волшебный час духов.
Похитим мы у утра те часы,
Которые мы подарили ночи.
Нелепая пиеса превосходно
Ускорила шаги тяжелой ночи.
Теперь, друзья, в постели! Две недели
Мы проведем в различных празднествах,
В забавах и ночных увеселеньях.
Все уходят.
Там же.
Входит Пак с метлой.
Пак
Теперь голодный лев рычит,
И волк на месяц воет;
Усталый пахарь крепко спит:
Ночь всех их успокоит.
Теперь огонь в печах погас,
Совы зловещей крики
Напоминают смерти час
Страдальцу-горемыке.
Теперь настала уж пора
Могилам разверзаться
И средь церковного двора
Покойникам являться.
Но эльфам весело - и мы,
Гекату окружая,
Скользим, как сон, за духом тьмы,
От солнца убегая.
Итак, пусть мышь здесь не скребет!
А дом - не знай потери!
С метлою послан я вперед,
Чтоб выместь сор за двери!
Входят Оберон, Титания и их свита.
Обеpон
Вы по дому разбегитесь,
И при трепетных огнях,
Эльфы, дружно веселитесь,
Словно птички на кустах!
Пойте песнь мою за мною,
И пляшите все толпою!
Титания
Ноту в ноту, слово в слово,
Эту песнь пропойте снова!
Взявшись за руки, пойдем
Осчастливить этот дом!
Песни и пляска эльфов.
Обеpон
Рассыпьтесь, эльфы, до утра
В покоях полумрачных;
А нам теперь идти пора
К постели новобрачных.
Вселим мы разом в три четы
Любовь без измененья -
И будут полны красоты
Всегда их поколенья.
Природа, щедрая в дарах,
Детей их не оставит:
От пятен, трещин на губах
Она их всех избавит,
И знакам, вестникам дурным,
Забытым при рожденьи,
Потом же пагубным иным,
Не быть в их поколеньи.
Теперь росою полевой
Покои окропите,
И мир и счастье в дом людской
Навеки водворите!
О эльфы, радостной толпой
Умыться торопитесь,
Но утром будьте все со мной,
С рассветом воротитесь.
Оберон, Титания и их свита уходят в разные двери.
Пак
(к зрителям)
Когда не угодили вам мы, тени,
То я прошу - исправится беда -
Предположить, что в мире сновидений
Вы были здесь уснувши, господа;
Что слабое, пустое представленье
Есть легкий сон - не более того;
Не будьте же вы строгими в сужденьи,
Простите нас - мы просим одного.
Исправиться мы, право, не забудем.
Как честный Пак, я клясться вам готов,
Что ежели мы счастливы так будем,
И избежим мы брани и свистков,
То вы от нас вознагражденья ждите,
Не то лгуном вы Пака назовите.
Ночь добрую желаю всем - один,
А вы меня хлопками наградите,
И - верьте мне - исправится Робин!
(Уходит.)
"Трудно говорить серьезно о такой пьесе, как "Сон в летнюю ночь"", -
заметил Георг Брандес, посвятивший, однако, в своем труде о Шекспире около
десяти страниц ее разбору, причем повторяет в несколько догматичной форме
положение об ее происхождении и значении, которые по меньшей мере не
проверены и не могут считаться доказанными. Остроумные, а порой блестящие
критические замечания знаменитого датского критика, к сожалению, далеко не
решают вопросов, довольно существенного характера, над которыми, вот уже
почти два века, весьма серьезно задумывались исследователи Шекспира, и все
же не пришли к окончательному прояснению той загадочной пелены, которую
словно окутано одно из самых поэтичных, если не самых серьезных произведений
великого английского драматурга. Затруднение представляется нам не только в
серьезности отношения к анализу пьесы, а прежде всего в том, чтобы
разобраться во множестве разноречивых толкований, которые были предложены в
объяснение пьесы и, не разрешая многих недоумений, которые она вызывает
(начиная с ее заглавия, см. ниже), скорее способствует распространению
ошибочных взглядов. Совершенно правильно заметил Гоуард Фэрнес, в своем
предисловии к последнему, образцовому изданию Шекспира (т. X, 1895) {Horace
Howard Furness, A/. New variorum edition of Shakespeare. В этом издании
собран богатый материал комментариев к Шекспиру. В последующем изложении те
ссылки, которые не оговорены особо с указанием источника, относятся к
десятому тому издания Фурнесса.}, что никто не довольствуется признанием
того, что нам достоверно известно о Шекспире: "именно то, чего мы не знаем,
наполняет томы наших комментариев (ourvolumes)". Конечно, о том, что
известно - нечего было бы и писать; неизвестность заманчива, но догадки не
всегда могут считаться положительными приобретениями. Постараемся отметить
лишь степень большей или меньшей вероятности тех гипотез, которые были
высказаны по поводу "Сна в летнюю ночь", тщательно выделяя достоверное от
сомнительного.
Как бы резюме наиболее аккредитованных мнений по данному вопросу в
настоящее время представил Сидней Ли в следующей странице, которую мы
приводим целиком, по новейшему изданию его труда о Шекспире в немецком пере-
воде, с поправками и дополнениями лейпцигского проф. Р. Вюлькера: ""Сон в
летнюю ночь", вероятно, возник зимой 1595 года. Вероятно, пьеса была
написана для свадебного торжества, быть может, по случаю брака, всеобщей
покровительницы поэтов, Люции Гарингтон с Эдуардом Русселлем, третьим графом
Бедфорским, брака, состоявшегося 12 дек. 1594г., или же по случаю свадьбы
Вильяма Стэндлея, графа Дерби, 24 января 1594-1595 г. в Гринвиче. Поэт, обо-
значив с изысканной лестью королеву - "чистою весталкой, царствующей на
Западе (д. II, сц. 1)", отблагодарил Елизавету за милостивое расположение,
которое она ему выказывала, и надеялся заручиться и впредь ее
покровительством. Фантастическое описание Оберона (д. II, сц. 2) того места,
откуда он увидел, где растет цветок, прозванный "Любовью в праздности", за
которым он посылает Пака, вероятно, написано Шекспиром в воспоминание
празднеств, устроенных графом Лейстером королеве Елизавете в 1575 г., при ее
посещении Кенильворта. Вся пьеса написана в легком изящном тоне комедии.
Сюжет мог быть заимствован из разных источников: у Чосера в его "Рассказе
рыцаря"; у Плутарха в биографии Тезея; из метаморфоз Овидия (кн. IV); из
старофранцузского романа о "Гюоне Бордосском", в котором приведена история
Оберона, романа, переведенного на английский язык лордом Бернерсом и впервые
изданном в 1534 г. Влияние Джона Ли (J. Lee) сказывается в шутливых речах,
которыми обмениваются смертные люди и бессмертные духи. Внесением
юмористического представления "Пирамида и Фисби" в исполнении простых людей,
эллинских рабочих "с мозолистыми руками", Шекспир развивает тему, которой он
уже пользовался при написании "Бесплодных усилий любви". Но заключение,
данное в "Сне в летнюю ночь", совершенно новое, и можно заметить по поводу
этой пьесы, что Шекспир впервые открыл новую область искусства, наделив
фантастические существа могучей драматической жизнью, чему еще не было
примеров в литературе".
Нельзя не отметить, как много оговорок в приведенной цитате, как каждое
положение в ней смягчено осторожными - "вероятно", "может быть", которые мы
отметили курсивом. Дело в том, что достоверного об "Сне в летнюю ночь"
имеется лишь факт первого издания пьесы в 1600 г. {Об отношении этого editio
princeps к двум последующим (второе без означ. года, третье 1623 г.) см.
статьи Крауза: Die drei altesten Drucke des Sommernachtstraum, в Jahrb. der
deutsch. Shakesp. Geselschaft, XXI Ihg, 1886 г.} и известие Мэра (Meere),
упоминающего о существовании пьесы Шекспира под тем же заглавием в 1595 г.
Стало быть, мы знаем только, что пьеса написана не позже этого года. Попытки
более точного приурочения "Сна" к определенной дате раньше 1598 г. основаны
на догадках, так сказать, внутреннего порядка, на сближении отдельных стихов
в драме Шекспира с произведениями других современных поэтов {Тексты собрания
J. O. Halliweli'ем в его издании: "Illustration of the fairy mythology of
Shakespeare". Напечатано английск. шекспировским обществом в 1845-1853 гг. С
приложением статьи Гальпина (Rew. N. J. Halpin) - "Oberon's vison", о
которой речь ниже. В числе предложенных намеков в пьесе на современные
Шекспиру обстоятельства общественной жизни указан стих:
"Скорбь трижды трех прекрасных муз о смерти,
Постигнувшей науку в нищете".
Это заглавие одного из произведений, предложенных Тезею на выбор
Филостратом, в списке приготовленных развлечений ко дню свадьбы. Тезей
замечает:
Тут тонкая и старая сатира:
На брачном торжестве ей места нет!
Приведенное заглавие принимают как намек на стихотворение Спенсера:
"Слезы муз", написанное около 1591 года. По другому объяснению (Knight'a),
оно скорее относится к смерти Роберта Грина, поэта, скончавшегося в 1592 г.
в большой бедности, почти в нищете. Наконец, Флей (Fleay) заметил, что
данное место в равной степени может быть применено и к Спенсеру и к Грину,
или к обоим вместе. (Свод мнений см. у Фернесса, О. с.).}, на определении
вероятного отношения "Сна в летнюю ночь" к поэмам Эдмунда Спенсера -
"Королева фей" (The Faerie Queen) и Джона Лили (John Lyly) "Эндимион",
наконец, на соображениях эстетико-психологического характера по указанию
места, занимаемого настоящей драмой в ряду других произведений Шекспира. Она
переходный тип от комедии к драме, представляется уже настоящей "драмой" по
яркому изображению психических аффектов, но с недостаточно цельно
обрисованными характерами и искусственно созданными ситуациями. В стихе
пьесы усматривается еще некоторая неуверенность; есть небрежности; пьеса
всего удобнее приурочивается к переходному моменту от юности к возмужалому
возрасту поэта, быть может, к началу второго периода его творческой
деятельности, когда ему уже было за тридцать лет. Что могло побудить
Шекспира взяться за сюжет фантастической сказки, приуроченной к описанию
предстоящего брака "афинского герцога Тезея" с побежденной им царицей
амазонок Ипполитой? Имена Тезея и Ипполиты несомненно взяты или
непосредственно у Плутарха, или из "Кентерберийских рассказов" Чосера
(разница в написании имени: Ipolita y Чосера, Hyppolita y Шекспира); в
первой из них, - "рассказ рыцаря", - речь идет как раз о свадьбе "герцога
афинского Тезея" с царицей амазонок Ипполитой, но дальнейшее содержание
рассказа Чосера, отвечающее известной новелле Боккаччо о том, как два друга,
Палемон и Аркит, влюбились оба в одну и ту же девушку, не имеет прямого
отношения к драме Шекспира. Заимствованной представляется лишь основная
ситуация: т. е. приурочение происшествия к моменту возвращения Тезея на
родину вместе с Ипполитой. Но у Чосера-Ипполита уже считается женой Тезея. У
Шекспира их свадьба должна вскоре состояться:
Четыре дня счастливые пройдут
И приведут с собою новый месяц.
Это обстоятельство, что Шекспир отодвинул срок свадьбы Тезея и
Ипполиты, ввел две другие пары женихов и невест, сделал завязкой пьесы -
ожидание наступления брачной церемонии, наконец, общим содержанием ее избрал
любовные перипетии в полушутливой, фантастической форме, закончив
благополучным разрешением всех недоразумений, - и служит главным основанием
предположения, что настоящая пьеса есть не более, как предсвадебное
развлечение, так назыв. "маска", одно из увеселений, которое должно было
войти в программу празднеств, устраиваемых по случаю бракосочетания
какого-нибудь знатного вельможи, из числа влиятельных друзей и покровителей
Шекспира. Когда предположение это возникло - оставалось лишь найти
подходящее лицо, для которого Шекспир "мог" написать свою пьесу. Такими
лицами "могли" быть вышеназванные - Эдуард Руссель или Вильям Стэнлей; но
мог быть им и кто-нибудь другой, третий, четвертый, о котором мы не имеем
достаточно сведений. - Однако, уже Ульрици высказал не лишенное остроумия,
хотя, как увидим ниже, на наш взгляд, неосновательное, возражение против
определения настоящей пьесы Шекспира, как специально свадебного развлечения,
в связи с существовавшим в ту пору обычаем давать "маски", "интерлюдии",
"интермедии" и т. п. театральные представления по случаю вступления в брак
знатного лица. "Странный и, по сущности, довольно дерзкий поступок, -
поднести в виде свадебного подарка своему патрону пьесу, где любовь
представлена на смех, скорее с комической, чем с нравственной и серьезной
стороны, любовь в ее слабости и неустойчивости, как простая игра
воображения, причем даже празднование свадьбы Тезея носит смешной характер в
силу тех условий, при которых она происходит. Было бы большой бестактностью
во всяком случае переносить на общественную сцену пьесу, написанную по
такому поводу, до или после заключения брака вельможи (в чью честь она была
составлена)". Впечатления, очевидно, могут расходиться, но к вопросу об
уместности "Сна в летнюю ночь" в приурочении ко дню свадьбы мы ниже
вернемся, при ее оценке по существу. Пока ограничиваемся выводом, что
определение пьесы, как свадебной "маски", весьма мало способствует
установлению точной даты ее происхождения.
Сидней Ли оставил без оговорки лишь указанье на то, что речь Оберона по
поводу цветка, обладающего чудодейственным свойством возбуждать внезапную
любовь к первому лицу, которое попадается навстречу, после того, как соком
этого цветка натереть глаза, - есть воспоминание, в поэтическом образе, о
празднествах, - которых свидетелем, вероятно, был Шекспир в молодые годы, -
празднествах, устроенных в Кенильворге графом Лейстером, мечтавшим стать
мужем Елизаветы. Но королева "царствующая на Западе", осталась целомудренной
весталкой: "стрела Купидона, пущенная в нее, была отклонена лучом
девственной луны; она упала на "маленький западный цветочек", который
"зарделся от любовной раны", и из молочно-белого цветка превратился в алый
цвет, названный "любовью от безделья".
Толкование рассказа Оберона в смысле аллегории на королеву Елизавету и
ее отношения к Лейстеру, причем "зардевшийся цветок" должен обозначить
возлюбленную Лейстера, графиню Эссекс {Другое высказанное предположение, по
которому в алом цветке усматривался намек на Марию Стюарт, ныне оставлено по
совершенной неубедительности.}, муж которой был убит в то время, когда стала
известной связь его жены с Лейстером; это толкование принадлежит Гальпину,
статья которого в свое время произвела большую сенсацию между шекспирологами
{Статья Гальпина выше указана.}. Тонкий анализ Гальпина данного места в
пьесе, представляющегося действительно загадочным по двойному смыслу,
который чувствуется в передаче подробностей происхождения волшебного цветка,
его сопоставление некоторых деталей (морская дева, плывшая на спине дельфина
и очаровавшая море своим пением) с дошедшими до нас описаниями упомянутых
празднеств - Гайскона и Ланегама, представлялись действительно весьма
убедительными, как неожиданное прояснение историческими аллюзиями
непонятного вымысла: ему, казалось, подыскана была реальная почва. Однако,
Губами алыми как часто целовала
Я камешки твои с известкой по краям!
Пирам
О, вижу голос я! Я к щелке приложуся:
Услышу, может быть, Фисби моей черты.
Фисби!
Фисби
О милый мой! Ты - милый, я клянуся!
Я думаю, что так?
Пирам
Что хочешь, думай ты.
Любовию твоей я избран - и измена
Мне неизвестна, как Лимандру, о Фисби!
Фисби
А я тебе верна до гроба, как Елена!
Пирам
Верней ли Прокрусе бывал Шафал, Фисбе?
Фисби
Как Прокрусе Шафал, так я верна тебе!
Пирам
Поцеловать меня сквозь стену потрудися.
Фисби
Я не уста твои целую, а дыру!
Пирам
Ну, хочешь ли идти со мной на холм, Ниниса?
Фисби
Сейчас туда иду, иль пусть скорей умру!
Пирам и Фисби уходят.
Стена
Узнайте: я, стена, окончила долг свой,
А потому стена идет теперь домой.
(Уходит.)
Тезей
Теперь стена, разделявшая двух соседей, уничтожена.
Деметрий
Что ж иначе делать, государь, с такими стенами, которые так дерзки, что
слушают, не предостерегая.
Ипполита
Вот самый глупый набор слов, который я когда-либо слышала!
Тезей
Лучшие зрелища этого рода не более как тени, и худшие не будут хуже,
если им поможет воображение.
Ипполита
Так для этого нужно ваше воображение, а не их!
Тезей
Если мы не вообразим о них ничего хуже того, что они воображают сами о
себе, то они могут показаться отличными актерами. Вот идут сюда два
благородных зверя: Луна и Лев.
Входят Лев и Луна.
Лев
Сударыни, в коих все чувства столько тонки,
Что их тревожат и ничтожные мышонки,
Вы, может быть, теперь здесь все затрепетали,
Когда бы точно льва рев дикий услыхали;
Но знайте: я не лев, не львица по натуре -
Нет, я Бурав, столяр и лев по львиной шкуре;
Но если б я был лев и вдруг пришел сюда,
Тогда, действительно, была б вам всем беда!
Тезей
Вот премилое и пресовестливое животное.
Деметрий
Самое доброе животное, государь, которое я когда-либо видел.
Лизандер
Этот лев - настоящая лисица по своему мужеству.
Тезей
Правда, - и настоящий гусь по своему благоразумию.
Деметрий
Не совсем так, государь, так как его мужество не может победить его
благоразумия, а лисица побеждает гуся.
Тезей
Впрочем, я уверен, что и его благоразумие не может победить его
мужества, как гусь не может победить лисицу. Но довольно, оставим его с его
благоразумием и послушаем. Что скажет нам Луна?
Луна
Двурогую луну фонарь сей представляет...
Деметрий
Ему бы должно иметь рога на лбу.
Тезей
Да ведь это не новая луна, и рога исчезли в полнолунии.
Луна
Двурогую луну фонарь сей представляет,
А я тот человек, в луне что обитает!
Тезей
Вот в чем самая главная ошибка: человек должен был влезть в фонарь;
иначе как же он может представлять человека в луне?
Деметрий
Он не осмелился влезть туда из-за свечки: видите, как она нагорела!
Ипполита
Мне наскучила эта луна; я бы желала, чтоб она вздумала перемениться.
Тезей
Судя по слабости рассудка этой луны, кажется, что она в ущербе; но
учтивость и справедливость требуют, чтобы мы дождались, пока она совершит
свое течение.
Лизандер
Продолжай, Луна!
Луна
Все, что я имею сказать, состоит в том, что этот фонарь есть луна, а я
- человек в луне; что этот терновый куст - мой терновый куст, а эта собака -
моя собака.
Деметрий
По-настоящему все это должно быть в фонаре, потому что все это
находится в луне. Но тише! Вот идет Фисби.
Входит Фисби.
Фисби
А, вот могила старого Ниниса!
Но где же мой возлюбленный?
Лев
О-о!!
Лев рычит, Фисби убегает и роняет накидку.
Деметрий
Славно рычишь, лев!
Тезей
Славно бегаешь, Фисби!
Ипполита
Славно светишь, луна! Право, луна светит с необыкновенною ловкостью.
Лев разрывает накидку и убегает.
Тезей
Славно цапнул, лев.
Деметрий
Теперь приходит Пирам.
Лизандер
А лев, конечно, исчезает.
Входит Пирам.
Пирам
Благодарю тебя, о милая луна,
За то, что нынче ты блестяща и ясна!
Когда ты будешь мне отрадно так блестеть,
Я милую Фисби надеюсь лицезреть!
Но стой! О, вид ужасный!
Посмотрим! О, несчастный!
Какое зрелище ужасно вижу я!
Глаза мои, смотрите!
Возможно ли - скажите?
О милая Фисби! О душенька моя!
Накидочка бесценна,
Здесь кровью обагренна.
Жестоки фурии, приблизьтесь поскорей!
О Парки, приходите
И жизнь мою прервите.
Убейте, задушите,
Избавьте вы меня от тяжкой жизни сей!
Тезей
Это отчаяние и смерть милого друга почти могут сделать человека
печальным.
Ипполита
Клянусь моим сердцем, мне жаль этого человека!
Пирам
Природа, для чего ты львов произвела?
Лев страшный умертвил Фисби мою во цвете.
Она есть лучшая... Нет, нет, она была
Из женщин лучшая, которая на свете
Когда-нибудь жила, любила и цвела!
Теките, слезы жгучи!
Вот он - мой меч могучий!
Тебя я в грудь вонзаю -
И прямо в левый бок,
Где сердце - ток-ток-ток.
Вот как я умираю!
(Поражает себя мечом.)
Теперь бездыхан я
И в Небесах витаю!
Язык - покой узнай!
Ты ж, месяц, улетай!
Здесь кости я свои бросаю
Ах, ах! Я умираю!
Пирам умирает. Луна уходит.
Деметрий
Не кости, а только очко, потому что он один.
Лизандер
Какое он очко? Он умер, следовательно, он ничто.
Тезей
Однако с помощью медика он может выздороветь и сделаться опять ослом.
Ипполита
Отчего же лунный свет исчез прежде, чем Фисби возвратилась и отыскала
своего любовника?
Тезей
Она отыщет его при свете звезд. Вот она идет, и ее отчаяние окончит
пьесу.
Входит Фисби.
Ипполита
Кажется, что для такого Пирама ее отчаяние не будет продолжительно. Я
надеюсь, что она скоро кончит.
Деметрий
Один атом мог бы перевесить всех и решить, кто из них лучше, Пирам или
Фисби?
Лизандер
Вот она уже высмотрела его своими прекрасными глазками.
Деметрий
И начинает его оплакивать нижеследующим образом...
Фисби
Ты здесь уснул, мой дорогой!
Как? Умер ты, голубчик?
Пирам, о, встань и говори!
Но ты молчишь - ты умер? Да!
Ужель могила навсегда
Должна закрыть глаза твои?
Уста лилейны, алый нос -
Исчезло все, все рок унес!
Любовники, стенайте!
Ланиты, буквицы желтей,
У смерти вопрошайте.
Вы, три сестры, издалека,
С руками цвета молока,
Ко мне скорей придите!
Вы взяли мой предмет любви -
Теперь скорей в моей крови
Вы руки окуните!
Приди скорей, мой верный меч,
И в грудь вонзись, чтоб жизнь пресечь,
А ты, язык - ни слова.
Прощайте, все мои друзья!
Так умираю верной я!
Прощайте - я готова!
(Поражает себя мечом и умирает.)
Тезей
Луна и лев оставлены в живых, чтобы схоронить мертвых.
Деметрий
Да, и стена тоже.
Основа
Извините, могу вас уверить, что стена, которая разделяла их отцов, не
существует. Не угодно ли вам посмотреть эпилог или послушать бергамасский
танец, исполненный двумя из нашей компании?
Тезей
Прошу вас, без эпилога. Для вашей пьесы совершенно не нужны извинения.
Вам нечего извинять: все актеры умерли, следовательно, некого и хулить. Если
бы тот, который сочинил эту пьесу, играл Пирама и повесился бы на подвязке
Фисби, то из этой пьесы вышла бы превосходная трагедия, но ваша пьеса
все-таки хороша и прекрасно исполнена. Теперь покажите нам свой бергамасский
танец, а эпилог оставьте.
Веселый простонародный танец.
Тезей
Двенадцать раз полуночи язык
Уж прогудел. Любовники, в постели!
Теперь настал волшебный час духов.
Похитим мы у утра те часы,
Которые мы подарили ночи.
Нелепая пиеса превосходно
Ускорила шаги тяжелой ночи.
Теперь, друзья, в постели! Две недели
Мы проведем в различных празднествах,
В забавах и ночных увеселеньях.
Все уходят.
Там же.
Входит Пак с метлой.
Пак
Теперь голодный лев рычит,
И волк на месяц воет;
Усталый пахарь крепко спит:
Ночь всех их успокоит.
Теперь огонь в печах погас,
Совы зловещей крики
Напоминают смерти час
Страдальцу-горемыке.
Теперь настала уж пора
Могилам разверзаться
И средь церковного двора
Покойникам являться.
Но эльфам весело - и мы,
Гекату окружая,
Скользим, как сон, за духом тьмы,
От солнца убегая.
Итак, пусть мышь здесь не скребет!
А дом - не знай потери!
С метлою послан я вперед,
Чтоб выместь сор за двери!
Входят Оберон, Титания и их свита.
Обеpон
Вы по дому разбегитесь,
И при трепетных огнях,
Эльфы, дружно веселитесь,
Словно птички на кустах!
Пойте песнь мою за мною,
И пляшите все толпою!
Титания
Ноту в ноту, слово в слово,
Эту песнь пропойте снова!
Взявшись за руки, пойдем
Осчастливить этот дом!
Песни и пляска эльфов.
Обеpон
Рассыпьтесь, эльфы, до утра
В покоях полумрачных;
А нам теперь идти пора
К постели новобрачных.
Вселим мы разом в три четы
Любовь без измененья -
И будут полны красоты
Всегда их поколенья.
Природа, щедрая в дарах,
Детей их не оставит:
От пятен, трещин на губах
Она их всех избавит,
И знакам, вестникам дурным,
Забытым при рожденьи,
Потом же пагубным иным,
Не быть в их поколеньи.
Теперь росою полевой
Покои окропите,
И мир и счастье в дом людской
Навеки водворите!
О эльфы, радостной толпой
Умыться торопитесь,
Но утром будьте все со мной,
С рассветом воротитесь.
Оберон, Титания и их свита уходят в разные двери.
Пак
(к зрителям)
Когда не угодили вам мы, тени,
То я прошу - исправится беда -
Предположить, что в мире сновидений
Вы были здесь уснувши, господа;
Что слабое, пустое представленье
Есть легкий сон - не более того;
Не будьте же вы строгими в сужденьи,
Простите нас - мы просим одного.
Исправиться мы, право, не забудем.
Как честный Пак, я клясться вам готов,
Что ежели мы счастливы так будем,
И избежим мы брани и свистков,
То вы от нас вознагражденья ждите,
Не то лгуном вы Пака назовите.
Ночь добрую желаю всем - один,
А вы меня хлопками наградите,
И - верьте мне - исправится Робин!
(Уходит.)
"Трудно говорить серьезно о такой пьесе, как "Сон в летнюю ночь"", -
заметил Георг Брандес, посвятивший, однако, в своем труде о Шекспире около
десяти страниц ее разбору, причем повторяет в несколько догматичной форме
положение об ее происхождении и значении, которые по меньшей мере не
проверены и не могут считаться доказанными. Остроумные, а порой блестящие
критические замечания знаменитого датского критика, к сожалению, далеко не
решают вопросов, довольно существенного характера, над которыми, вот уже
почти два века, весьма серьезно задумывались исследователи Шекспира, и все
же не пришли к окончательному прояснению той загадочной пелены, которую
словно окутано одно из самых поэтичных, если не самых серьезных произведений
великого английского драматурга. Затруднение представляется нам не только в
серьезности отношения к анализу пьесы, а прежде всего в том, чтобы
разобраться во множестве разноречивых толкований, которые были предложены в
объяснение пьесы и, не разрешая многих недоумений, которые она вызывает
(начиная с ее заглавия, см. ниже), скорее способствует распространению
ошибочных взглядов. Совершенно правильно заметил Гоуард Фэрнес, в своем
предисловии к последнему, образцовому изданию Шекспира (т. X, 1895) {Horace
Howard Furness, A/. New variorum edition of Shakespeare. В этом издании
собран богатый материал комментариев к Шекспиру. В последующем изложении те
ссылки, которые не оговорены особо с указанием источника, относятся к
десятому тому издания Фурнесса.}, что никто не довольствуется признанием
того, что нам достоверно известно о Шекспире: "именно то, чего мы не знаем,
наполняет томы наших комментариев (ourvolumes)". Конечно, о том, что
известно - нечего было бы и писать; неизвестность заманчива, но догадки не
всегда могут считаться положительными приобретениями. Постараемся отметить
лишь степень большей или меньшей вероятности тех гипотез, которые были
высказаны по поводу "Сна в летнюю ночь", тщательно выделяя достоверное от
сомнительного.
Как бы резюме наиболее аккредитованных мнений по данному вопросу в
настоящее время представил Сидней Ли в следующей странице, которую мы
приводим целиком, по новейшему изданию его труда о Шекспире в немецком пере-
воде, с поправками и дополнениями лейпцигского проф. Р. Вюлькера: ""Сон в
летнюю ночь", вероятно, возник зимой 1595 года. Вероятно, пьеса была
написана для свадебного торжества, быть может, по случаю брака, всеобщей
покровительницы поэтов, Люции Гарингтон с Эдуардом Русселлем, третьим графом
Бедфорским, брака, состоявшегося 12 дек. 1594г., или же по случаю свадьбы
Вильяма Стэндлея, графа Дерби, 24 января 1594-1595 г. в Гринвиче. Поэт, обо-
значив с изысканной лестью королеву - "чистою весталкой, царствующей на
Западе (д. II, сц. 1)", отблагодарил Елизавету за милостивое расположение,
которое она ему выказывала, и надеялся заручиться и впредь ее
покровительством. Фантастическое описание Оберона (д. II, сц. 2) того места,
откуда он увидел, где растет цветок, прозванный "Любовью в праздности", за
которым он посылает Пака, вероятно, написано Шекспиром в воспоминание
празднеств, устроенных графом Лейстером королеве Елизавете в 1575 г., при ее
посещении Кенильворта. Вся пьеса написана в легком изящном тоне комедии.
Сюжет мог быть заимствован из разных источников: у Чосера в его "Рассказе
рыцаря"; у Плутарха в биографии Тезея; из метаморфоз Овидия (кн. IV); из
старофранцузского романа о "Гюоне Бордосском", в котором приведена история
Оберона, романа, переведенного на английский язык лордом Бернерсом и впервые
изданном в 1534 г. Влияние Джона Ли (J. Lee) сказывается в шутливых речах,
которыми обмениваются смертные люди и бессмертные духи. Внесением
юмористического представления "Пирамида и Фисби" в исполнении простых людей,
эллинских рабочих "с мозолистыми руками", Шекспир развивает тему, которой он
уже пользовался при написании "Бесплодных усилий любви". Но заключение,
данное в "Сне в летнюю ночь", совершенно новое, и можно заметить по поводу
этой пьесы, что Шекспир впервые открыл новую область искусства, наделив
фантастические существа могучей драматической жизнью, чему еще не было
примеров в литературе".
Нельзя не отметить, как много оговорок в приведенной цитате, как каждое
положение в ней смягчено осторожными - "вероятно", "может быть", которые мы
отметили курсивом. Дело в том, что достоверного об "Сне в летнюю ночь"
имеется лишь факт первого издания пьесы в 1600 г. {Об отношении этого editio
princeps к двум последующим (второе без означ. года, третье 1623 г.) см.
статьи Крауза: Die drei altesten Drucke des Sommernachtstraum, в Jahrb. der
deutsch. Shakesp. Geselschaft, XXI Ihg, 1886 г.} и известие Мэра (Meere),
упоминающего о существовании пьесы Шекспира под тем же заглавием в 1595 г.
Стало быть, мы знаем только, что пьеса написана не позже этого года. Попытки
более точного приурочения "Сна" к определенной дате раньше 1598 г. основаны
на догадках, так сказать, внутреннего порядка, на сближении отдельных стихов
в драме Шекспира с произведениями других современных поэтов {Тексты собрания
J. O. Halliweli'ем в его издании: "Illustration of the fairy mythology of
Shakespeare". Напечатано английск. шекспировским обществом в 1845-1853 гг. С
приложением статьи Гальпина (Rew. N. J. Halpin) - "Oberon's vison", о
которой речь ниже. В числе предложенных намеков в пьесе на современные
Шекспиру обстоятельства общественной жизни указан стих:
"Скорбь трижды трех прекрасных муз о смерти,
Постигнувшей науку в нищете".
Это заглавие одного из произведений, предложенных Тезею на выбор
Филостратом, в списке приготовленных развлечений ко дню свадьбы. Тезей
замечает:
Тут тонкая и старая сатира:
На брачном торжестве ей места нет!
Приведенное заглавие принимают как намек на стихотворение Спенсера:
"Слезы муз", написанное около 1591 года. По другому объяснению (Knight'a),
оно скорее относится к смерти Роберта Грина, поэта, скончавшегося в 1592 г.
в большой бедности, почти в нищете. Наконец, Флей (Fleay) заметил, что
данное место в равной степени может быть применено и к Спенсеру и к Грину,
или к обоим вместе. (Свод мнений см. у Фернесса, О. с.).}, на определении
вероятного отношения "Сна в летнюю ночь" к поэмам Эдмунда Спенсера -
"Королева фей" (The Faerie Queen) и Джона Лили (John Lyly) "Эндимион",
наконец, на соображениях эстетико-психологического характера по указанию
места, занимаемого настоящей драмой в ряду других произведений Шекспира. Она
переходный тип от комедии к драме, представляется уже настоящей "драмой" по
яркому изображению психических аффектов, но с недостаточно цельно
обрисованными характерами и искусственно созданными ситуациями. В стихе
пьесы усматривается еще некоторая неуверенность; есть небрежности; пьеса
всего удобнее приурочивается к переходному моменту от юности к возмужалому
возрасту поэта, быть может, к началу второго периода его творческой
деятельности, когда ему уже было за тридцать лет. Что могло побудить
Шекспира взяться за сюжет фантастической сказки, приуроченной к описанию
предстоящего брака "афинского герцога Тезея" с побежденной им царицей
амазонок Ипполитой? Имена Тезея и Ипполиты несомненно взяты или
непосредственно у Плутарха, или из "Кентерберийских рассказов" Чосера
(разница в написании имени: Ipolita y Чосера, Hyppolita y Шекспира); в
первой из них, - "рассказ рыцаря", - речь идет как раз о свадьбе "герцога
афинского Тезея" с царицей амазонок Ипполитой, но дальнейшее содержание
рассказа Чосера, отвечающее известной новелле Боккаччо о том, как два друга,
Палемон и Аркит, влюбились оба в одну и ту же девушку, не имеет прямого
отношения к драме Шекспира. Заимствованной представляется лишь основная
ситуация: т. е. приурочение происшествия к моменту возвращения Тезея на
родину вместе с Ипполитой. Но у Чосера-Ипполита уже считается женой Тезея. У
Шекспира их свадьба должна вскоре состояться:
Четыре дня счастливые пройдут
И приведут с собою новый месяц.
Это обстоятельство, что Шекспир отодвинул срок свадьбы Тезея и
Ипполиты, ввел две другие пары женихов и невест, сделал завязкой пьесы -
ожидание наступления брачной церемонии, наконец, общим содержанием ее избрал
любовные перипетии в полушутливой, фантастической форме, закончив
благополучным разрешением всех недоразумений, - и служит главным основанием
предположения, что настоящая пьеса есть не более, как предсвадебное
развлечение, так назыв. "маска", одно из увеселений, которое должно было
войти в программу празднеств, устраиваемых по случаю бракосочетания
какого-нибудь знатного вельможи, из числа влиятельных друзей и покровителей
Шекспира. Когда предположение это возникло - оставалось лишь найти
подходящее лицо, для которого Шекспир "мог" написать свою пьесу. Такими
лицами "могли" быть вышеназванные - Эдуард Руссель или Вильям Стэнлей; но
мог быть им и кто-нибудь другой, третий, четвертый, о котором мы не имеем
достаточно сведений. - Однако, уже Ульрици высказал не лишенное остроумия,
хотя, как увидим ниже, на наш взгляд, неосновательное, возражение против
определения настоящей пьесы Шекспира, как специально свадебного развлечения,
в связи с существовавшим в ту пору обычаем давать "маски", "интерлюдии",
"интермедии" и т. п. театральные представления по случаю вступления в брак
знатного лица. "Странный и, по сущности, довольно дерзкий поступок, -
поднести в виде свадебного подарка своему патрону пьесу, где любовь
представлена на смех, скорее с комической, чем с нравственной и серьезной
стороны, любовь в ее слабости и неустойчивости, как простая игра
воображения, причем даже празднование свадьбы Тезея носит смешной характер в
силу тех условий, при которых она происходит. Было бы большой бестактностью
во всяком случае переносить на общественную сцену пьесу, написанную по
такому поводу, до или после заключения брака вельможи (в чью честь она была
составлена)". Впечатления, очевидно, могут расходиться, но к вопросу об
уместности "Сна в летнюю ночь" в приурочении ко дню свадьбы мы ниже
вернемся, при ее оценке по существу. Пока ограничиваемся выводом, что
определение пьесы, как свадебной "маски", весьма мало способствует
установлению точной даты ее происхождения.
Сидней Ли оставил без оговорки лишь указанье на то, что речь Оберона по
поводу цветка, обладающего чудодейственным свойством возбуждать внезапную
любовь к первому лицу, которое попадается навстречу, после того, как соком
этого цветка натереть глаза, - есть воспоминание, в поэтическом образе, о
празднествах, - которых свидетелем, вероятно, был Шекспир в молодые годы, -
празднествах, устроенных в Кенильворге графом Лейстером, мечтавшим стать
мужем Елизаветы. Но королева "царствующая на Западе", осталась целомудренной
весталкой: "стрела Купидона, пущенная в нее, была отклонена лучом
девственной луны; она упала на "маленький западный цветочек", который
"зарделся от любовной раны", и из молочно-белого цветка превратился в алый
цвет, названный "любовью от безделья".
Толкование рассказа Оберона в смысле аллегории на королеву Елизавету и
ее отношения к Лейстеру, причем "зардевшийся цветок" должен обозначить
возлюбленную Лейстера, графиню Эссекс {Другое высказанное предположение, по
которому в алом цветке усматривался намек на Марию Стюарт, ныне оставлено по
совершенной неубедительности.}, муж которой был убит в то время, когда стала
известной связь его жены с Лейстером; это толкование принадлежит Гальпину,
статья которого в свое время произвела большую сенсацию между шекспирологами
{Статья Гальпина выше указана.}. Тонкий анализ Гальпина данного места в
пьесе, представляющегося действительно загадочным по двойному смыслу,
который чувствуется в передаче подробностей происхождения волшебного цветка,
его сопоставление некоторых деталей (морская дева, плывшая на спине дельфина
и очаровавшая море своим пением) с дошедшими до нас описаниями упомянутых
празднеств - Гайскона и Ланегама, представлялись действительно весьма
убедительными, как неожиданное прояснение историческими аллюзиями
непонятного вымысла: ему, казалось, подыскана была реальная почва. Однако,