Шелдон Сидни. Ничто не вечно

***

   Спустя два дня она завтракала с Кэт.
   — Хочешь услышать страшный секрет? — спросила Пейдж. — Когда меня будят в четыре часа утра, чтобы дать какому-нибудь аспирин, и я в бессознательном состоянии бреду по коридору мимо палат, где все пациенты заботливо укрыты одеялами и спокойно спят, мне хочется распахнуть двери и заорать: «Подъем!»
   Кэт протянула ей руку.
   — Не у одной тебя возникает такое желание.

***

   Пациенты поступали самые разные: худые и толстые, высокие и низкие, всех возрастов и национальностей. Испуганные, храбрые, спокойные, раздражительные, скандальные, покладистые. Все они были человеческими существами, страдавшими от боли, Большинство докторов были людьми, беззаветно преданными своему делу. Но, как и в других профессиях, встречались хорошие и плохие доктора. Они были молодыми и старыми, неуклюжими и ловкими, приятными в общении и отвратительными. Некоторые из них время от времени подъезжали к Пейдж. Одни робко, другие нагло.
   — Неужели ты никогда не чувствуешь себя одиноко по ночам? Я вот чувствую. Интересно…
   — Дежурства выматывают, правда? А знаешь, что дает мне заряд энергии? Хороший секс. Почему бы нам?…
   — Моя жена уехала из города на несколько дней. У меня есть домик возле Кармела. Мы могли бы в эти выходные…
   И снова пациенты.
   — Значит, вы мой врач, да? А вы знаете, как меня лечить?…
   — Подойди поближе, детка. Я хочу посмотреть, на самом ли деле…
   Пейдж стискивала зубы и не обращала на них внимания. «Когда мы с Альфредом поженимся, все это прекратится»; Только мысли об Альфреде доставляли ей радость. Скоро он вернется из Африки. Скоро.

***

   Как— то за завтраком перед обходом Кэт и Пейдж говорили о сексуальных поползновениях со стороны мужчин.
   — Большинство докторов ведут себя как настоящие джентльмены, но некоторые, похоже, считают нас девицами легкого поведения, которые здесь для того, чтобы обслуживать их, — пожаловалась Кэт. — И недели не проходит, чтобы кто-то из докторов не наехал на меня. «Почему бы тебе не зайти ко мне выпить? У меня есть потрясающие компакт-диски». Или в операционной, когда я ассистирую, хирург так и норовит провести рукой по моей груди. А один идиот заявил: «Ты знаешь, когда мне хочется поразвлечься, я предпочитаю темнокожих». Пейдж вздохнула.
   — Они считают, что делают комплименты, относясь к нам, как к объектам сексуальных вожделений. Но я предпочитаю, чтобы они относились к нам, как к докторам.
   — Многим из них вообще не нравится наше присутствие в больнице. Они хотят или трахнуть нас, или избавиться от нас. Понимаешь, это несправедливо. Женщины считаются низшими существами, пока они не проявят себя, а мужчины считаются высшими существами, пока не покажут, какие они на самом деле ослы.
   — Как и в колледже, сплошное засилие мужчин, — посетовала Пейдж. — Если бы нас было больше, мы смогли бы создать свое, женское, общество.

***

   Пейдж слышала об Артуре Кейне. Этот человек был объектом постоянных слухов, ходивших по больнице. Ему присвоили прозвище «Доктор-007 с лицензией на убийство». Все проблемы он решал оперативным вмешательством. Число проводимых им операций было гораздо выше, чем у любого другого доктора в больнице. Выше всех у него был процент и летальных исходов.
   Лысый, низенький, с крючковатым носом и прокуренными зубами, излишне располневший, он, как ни странно, считал себя привлекательным мужчиной. Новых медсестер и женщин-ординаторов он называл «свежим мясом».
   Пейдж Тэйлор как раз была таким «свежим мясом». Кейн увидел ее в комнате отдыха и без приглашения уселся за ее столик.
   — Я положил на вас глаз.
   Пейдж подняла голову и внимательно посмотрела на него.
   — Простите?
   — Я доктор Кейн. Друзья зовут меня Артур. — В его голосе звучали похотливые нотки. — Ну, как вам здесь?
   Этот вопрос застал ее врасплох.
   — Я…, все в порядке. Кейн наклонился вперед.
   — Это большая больница. Здесь легко затеряться. Вы меня понимаете?
   — Не совсем, — осторожно ответила Пейдж.
   — Вы слишком хорошенькая, чтобы быть просто очередным лицом в толпе. Если хотите чего-то добиться, то вам нужен человек, который вам поможет. Такой, который знает все входы и выходы.
   Разговор становился все более неприятен Пейдж.
   — И вы хотите помочь мне.
   — Правильно. — Кейн оскалил прокуренные зубы. — Почему бы нам не обсудить это за ужином?
   — Здесь нечего обсуждать, -, отрезала Пейдж. — Меня это не интересует.
   Артур Кейн посмотрел на нее, встал и отошел от столика. На его лице застыло злобное выражение.

***

   Первогодки хирурги-ординаторы два месяца работали по скользящему графику, меняя отделения: родильное, ортопедическое, урологическое, хирургическое.
   Пейдж поняла, что опасно попадать в больницу с серьезным заболеванием летом, потому что большинство штатных врачей находились в отпусках и пациентов оставляли на милость неопытных молодых ординаторов.
   Почти всем хирургам нравилось, когда в операционной звучала музыка. За пристрастие к музыке одного из них прозвали «Моцарт», а другого «Аксель Роуз».
   По каким— то причинам у хирургов, похоже, всегда во время операций просыпалось чувство голода. Они постоянно говорили о еде. Удаляя у пациента гангренозный желчный пузырь, хирург мог сказать:
   «Вчера вечером я великолепно поужинал в ресторане „Барделли“. Самая лучшая итальянская кухня во всем Сан-Франциско».
   «А вы пробовали крабные палочки в клубе „Кипарис“?…»
   «Если вы любите хороший бифштекс, посетите „Хауз оф Прайм Риб“ на Ван Несс».
   А сестры в это время вытирали кровь и убирали кишки пациента.
   Когда хирурги не разговаривали о еде, они обсуждали бейсбольные и футбольные матчи.
   «Ты видел игру „49-х“ в прошлое воскресенье? Им явно не хватало Джо Монтаны. Он всегда выручал их на последних минутах матча», — говорил кто-нибудь, удаляя в это время разорванный аппендикс.
   «Кафка, — думала Пейдж. — Кафке бы это понравилось».

***

   В три часа утра, когда Пейдж спала в дежурке, ее разбудил телефонный звонок.
   Скрипучий голос произнес:
   — Доктор Тэйлор…, палата 419…, у пациента сердечный приступ. Поторопитесь! — И на другом конце положили трубку.
   Борясь со сном, Пейдж села на край топчана и с трудом поднялась на ноги. «Поторопитесь!» Она вышла в коридор. Времени ждать лифта не было, поэтому Пейдж торопливо поднялась по лестнице и побежала по коридору четвертого этажа к палате 419. Сердце ее готово было выскочить из груди. Пейдж распахнула дверь и замерла в изумлении.
   Палата 419 оказалась кладовкой.

***

   Кэт Хантер принимала участие в обходе под руководством доктора Ричарда Хаттона. Ему было чуть за сорок, грубоватый, стремительный. Возле каждого пациента доктор Хаттон задерживался не более двух-трех минут, просматривал карты и давал указания хирургам-ординаторам, выпаливая их со скоростью пулеметной очереди.
   — Проверьте ее гемоглобин и график операций на завтра…
   — Внимательно следите за его температурой…
   — Возьмите пробу крови на перекрестную совместимость…
   — Снимите эти швы…
   — Сделайте снимки грудной клетки…
   Кэт и остальные ординаторы старательно все записывали, стараясь не вызвать неудовольствия доктора Хаттона.
   Они подошли к пациенту, который уже неделю находился в больнице с подозрением на сильную лихорадку, но анализы не дали никаких результатов.
   Когда они вышли в коридор, Кэт спросила:
   — Так что же все-таки с ним?
   — ОГЗ, — ответил один из ординаторов. — Расшифровывается это как «Один Господь знает». Мы пробовали рентген, компьютерное сканирование, комплексные исследования, спинномозговую пункцию, биопсию печени. Все, что только можно. Не знаем, что с ним такое.
   Потом они зашли в палату, где спал молодой пациент, голова которого была забинтована после операции. Как только доктор Хаттон начал разматывать повязку, пациент проснулся и недоуменно уставился на доктора.
   — Что…, что происходит?
   — Садись! — рявкнул доктор Хаттон. Молодой человек задрожал.
   «Я никогда не буду так обращаться со своими больными», — дала себе слово Кэт.
   Следующим пациентом оказался вполне здоровый на вид мужчина лет семидесяти. Как только доктор Хаттон подошел к его койке, старик завопил:
   — Негодяй! Я подам на тебя в суд, грязный сукин сын!
   — Послушайте, мистер Спаролини…
   — Я теперь не мистер Спаролини! Ты превратил меня в гребанного евнуха.
   "Интересное сочетание — «гребаный евнух», — подумала Кэт.
   — Мистер Спаролини, вы сами согласились на удаление семявыносящего протока, и…
   — Это была идея моей жены. Проклятая сучка! Ну, я ей устрою, когда вернусь домой!
   Врачи ушли, оставив пациента ругаться.
   — А что у него за проблема? — поинтересовался один из ординаторов.
   — Его проблема заключается в том, что он ненасытный старый козел. У его молодой жены уже шестеро детей, и больше она не хочет.

***

   Следующим пациентом была десятилетняя девочка. Доктор Хаттон взглянул на ее медицинскую карту.
   — Мы сделаем тебе укол, чтобы убить всех плохих микробов.
   Сестра наполнила шприц и подошла к девочке.
   — Не! — закричала малышка. — Мне будет больно!
   — Это не больно, детка, — заверила ее сестра.

***

   Эти слова зловещей вспышкой отразились в памяти Кэт.
   «Это не больно, детка…» Это был голос ее отчима, нашептывающего ей в темноте.
   — Тебе будет хорошо. Раздвинь ножки. Давай, маленькая сучка! — Он рывком раздвинул ее ноги и вонзил между ними твердую плоть, зажимая ей рот рукой, чтобы она не кричала от боли. Кэт тогда было тринадцать лет. После этой ночи визиты отчима превратились в ужасный ночной ритуал.
   — Тебе повезло, что тебя учит трахаться такой мужчина, как я, — говорил он. — Ты знаешь, что такое Кэт? Это твоя маленькая щелочка. Она мне нравится. — И он наваливался на нее, лапал, и никакие крики и мольбы не могли остановить его.
   Кэт не знала отца. Мать ее по ночам работала уборщицей в конторе, расположенной неподалеку от их тесной квартирки в Гэри, штат Индиана. Отчим Кэт был здоровенным мужчиной, но на заводе с ним произошел несчастный случай, и теперь он главным образом торчал дома и пьянствовал. Как-то раз, когда мать Кэт ушла на работу, отчим зашел к ней в комнату и сказал:
   — Если ты хоть слово скажешь матери, я прибью твоего брата.
   «Я не могу допустить, чтобы он причинил вред Майку», — подумала Кэт. Брат был на пять лет моложе нее, и Кэт его обожала. Она нянчила его, защищала от сверстников-драчунов. Майк был единственным светлым пятном в ее жизни.
   Однажды утром, напуганная угрозами отчима, Кэт решилась рассказать обо всем матери. Мать положит этому конец, защитит ее.
   — Мама, по ночам, когда ты уходишь на работу, твой муж приходит ко мне в спальню и насилует меня.
   Мать уставилась на Кэт, потом залепила ей пощечину.
   — Да как ты смеешь врать мне, маленькая шлюха! Кэт больше никогда не возвращалась к этому разговору. Единственное, что ее удерживало дома, так это Майк. «Он пропадет без меня», — думала она. Однако, когда Кэт поняла, что беременна, она сбежала к тетке в Миннеаполис.
   В тот день, когда Кэт удрала из дома, жизнь ее совершенно изменилась.
   — Можешь не говорить мне, что произошло, — сказала тетя Софи. — Но отныне тебе не придется никуда убегать. Ты знаешь песню, которую распевают на Сезам-стрит? «Нелегко быть Зелеными»? Так вот, дорогая, черными быть тоже нелегко. У тебя две возможности. Ты можешь продолжать бегать, прятаться и проклинать весь мир или можешь постоять за себя и решить стать полноценной личностью.
   — Каким же образом?
   — Ты должна осознать себя полноценной личностью. Но сначала надо четко представить себе, какой личностью и кем ты хочешь стать. А затем работать, осуществляя поставленную цель.
   «Я не оставлю его ребенка, — решила Кэт. — Я сделаю аборт».
   Все было организовано тайком, в выходные дни. Аборт сделала акушерка, подруга тети. Когда все закончилось, Кэт, еле сдерживая злость, подумала: «Я никогда больше не позволю мужчине дотронуться до меня. Никогда!»

***

   Миннеаполис показался ей райским местом. В нескольких кварталах почти от каждого дома было или озеро, или река, или ручей. И парки площадью свыше восьми тысяч акров. Кэт плавала под парусом на городских озерах, совершала лодочные прогулки по Миссисипи.
   Вместе с тетей Софи она посещала зоопарк, воскресенья они проводили в парке «Долина чудес», ездили на сенокос на окрестные фермы, видели рыцарей в доспехах на Фестивале рыцарского вооружения эпохи Возрождения.
   Тетушка Софи наблюдала за ней и думала: «У девочки не было детства».
   Кэт постепенно училась радоваться жизни, но тетя Софи чувствовала, что в глубине души у племянницы имеется уголок, запретный для всех, она словно установила барьер, ограждающий ее от возможных новых несчастий.
   В школе у Кэт появились подруги, однако с мальчиками она никогда не общалась. Все подружки бегали на свидания, а Кэт сидела дома одна, но она была слишком гордой, чтобы объяснить кому-нибудь причину этого. Она брала пример со своей тетушки, которую очень любила.
   Раньше Кэт мало интересовали занятия в школе или книги, но тетя Софи изменила подобное отношение. В доме у нее было очень много книг, которые Софи просто обожала.
   — В книгах описываются чудесные миры, — объясняла она Кэт. — Читай, и ты узнаешь, откуда ты появилась и к чему тебе надо стремиться. У меня такое ощущение, детка, что в один прекрасный день ты станешь знаменитой. Но сначала необходимо получить образование. Это Америка. Ты можешь стать кем захочешь. Ты можешь быть темнокожей и бедной, но в свое время бедными были и наши темнокожие женщины-конгрессмены, кинозвезды, ученые, спортивные знаменитости. Когда-нибудь у нас будет даже темнокожий президент. Ты можешь стать кем угодно. Все зависит только от тебя.
   Вот так и началась для нее новая жизнь. Кэт стала лучшей ученицей. Читала она запоем. Как-то в школьной библиотеке Кэт обнаружила книгу Синклера Льюиса «Эроусмит», ее изумила история молодого врача, беззаветно преданного своему делу. Тогда она прочитала «Сдержать обещания» Агнес Купер,
   «Женщину— хирурга» доктора Эльзы Роу, и для нее открылся совершенно иной мир. Кэт узнала, что на земле живут люди, посвятившие свою жизнь делу помощи другим людям, спасению их жизней. Вернувшись как-то домой из школы, она заявила тете Софи:
   — Я буду доктором. Знаменитым.

Глава 4

   В понедельник утром пропали три медицинские карты пациентов Пейдж, и вину за это возложили на нее.
   В среду в четыре утра в дежурке раздался телефонный звонок. Заспанная Пейдж сняла трубку.
   — Доктор Тэйлор. Молчание.
   — Алло…, алло.
   Она слышала в трубке дыхание, потом раздался щелчок.
   Остаток ночи Пейдж пролежала без сна. Утром Пейдж поделилась с Кэт:
   — Или я становлюсь параноиком, или кто-то ненавидит меня. — Она рассказала о событиях последних дней.
   — Иногда пациенты злятся на врачей, — предположила Кэт. — Никого не подозреваешь?… Пейдж вздохнула.
   — Дюжину.
   — Я уверена, что здесь не о чем беспокоиться. Пейдж хотелось верить в это.

***

   В конце лета пришла долгожданная телеграмма. Она уже поджидала Пейдж, когда та поздно вечером вернулась домой. «Прилетаю в Сан-Франциско в воскресенье в полдень. Не могу дождаться встречи. Люблю, Альфред».
   Наконец— то он возвращается к ней! Пейдж перечитывала телеграмму снова и снова, и с каждым разом на душе становилось все радостнее. Альфред! Его имя было связано с целой вереницей приятных воспоминаний…
   Пейдж и Альфред росли вместе. Их отцы работали во Всемирной организации здравоохранения, ездили по странам третьего мира, борясь с экзотическими и заразными болезнями. Пейдж с матерью сопровождали доктора Тэйлора, который возглавлял бригаду медиков.
   У Пейдж и Альфреда было просто потрясающее детство. В Индии Пейдж научилась говорить на хинди. Уже в возрасте двух лет она знала, что бамбуковая хижина, в которой они жили, называется basha. Отец — gorasahib, белый мужчина, а она — nani, сестренка. Местные жители нередко называли отца Пейдж abadhan — вождь.
   Когда родителей не было поблизости, Пейдж пила bhanga — опьяняющий напиток, настоянный на листьях гашиша, и ела лепешки из пресного теста с топленым маслом из буйволиного молока.
   А потом они отправились в Африку. Навстречу новым приключениям!
   Пейдж и Альфред купались и мылись в реках, в которых водились крокодилы и гиппопотамы. Их любимцами были маленькие зебры, гепарды и змеи. Жили они в круглых хижинах без окон, сплетенных из прутьев и обмазанных глиной, с утрамбованными земляными полами и коническими соломенными крышами. И тогда Пейдж пообещала себе: «Когда-нибудь я буду жить в настоящем доме, в прекрасном коттедже с зеленой лужайкой и оградой из белого штакетника».
   Для врачей и медсестер это была трудная, утомительная жизнь. А для детей — сплошные приключения, ведь они жили на земле львов, жирафов и слонов. Если поблизости имелись школы, они посещали эти простенькие, сложенные из шлакобетона домики, а если нет, то занимались дома с родителями.
   Пейдж была очень смышленым ребенком, ее мозг впитывал все подряд, словно губка. Альфред обожал ее.
   — В один прекрасный день я женюсь на тебе, Пейдж, — пообещал он, когда ей было двенадцать, а ему четырнадцать.
   — Я тоже выйду за тебя замуж, Альфред.
   Они были серьезными детьми, решившими всю оставшуюся жизнь провести вместе.
   Доктора из Всемирной организации здравоохранения были самоотверженными мужчинами и женщинами, посвятившими свою жизнь работе. Часто им приходилось работать в почти невыносимых условиях. В Африке они были вынуждены бороться с wodesha — местными знахарями, чьи примитивные знания передавались от отца к сыну и зачастую были просто губительными. У племен моей традиционным средством лечения ран являлась oikiorite — смесь бычьей крови, сырого мяса и настойки какого-то «чудотворного» корня.
   В племени кикуйю оспу из больного выгоняли палками.
   — Прекратите, — уговаривал их доктор Тэйлор. — Это не поможет.
   — Лучше так, чем подставлять свою кожу под твою палку с острой иглой, — отвечали ему.
   Для хирургических операций столы расставляли рядами прямо под деревьями. Доктора принимали сотни пациентов в день, и все равно к ним всегда тянулась длинная очередь — прокаженные, больные туберкулезом, коклюшем, оспой, дизентерией.
   Пейдж и Альфред были неразлучны. Став постарше, они вместе ходили на рынок в деревню, расположенную в нескольких милях. И все время говорили о своих планах на будущее.
   Медицина стала неотъемлемой частью детских лет Пейдж. Она научилась ухаживать за пациентами, делать уколы, готовить лекарства, она уже видела себя в будущем помощницей отца.
   Пейдж обожала отца. Курт Тэйлор был самым внимательным и самоотверженным человеком из всех, кого она знала. Он беззаветно любил людей, посвящая свою жизнь делу помощи тем, кто нуждался в нем, и эту свою беззаветную любовь к людям он привил и дочери. Несмотря на огромную загруженность работой, ему все-таки удавалось выкраивать время для Пейдж. Доктор Тэйлор умел также скрашивать примитивные условия их жизни.
   Иначе сложились ее отношения с матерью. Мать была красивой женщиной из состоятельной семьи. Ее холодное равнодушие держало Пейдж на расстоянии. В свое время ей показалось довольно романтичным выйти замуж за врача, которому предстояло работать в далеких экзотических странах, но жестокая реальность разочаровала ее. Она не была ласковой, любящей женщиной, и Пейдж казалось, что мать постоянно жалуется на жизнь.
   «Зачем мы вообще приехали в это Богом забытое место, Курт?»
   «Люди живут здесь, как животные. Мы заразимся от них какими-нибудь ужасными болезнями».
   «Почему ты не можешь практиковать в Соединенных Штатах и зарабатывать деньги, как это делают другие врачи?»
   И так изо дня в день.
   Но чем больше мать пилила отца, тем больше Пейдж обожала его.
   Когда Пейдж исполнилось пятнадцать, мать сбежала с владельцем крупной плантации какао из Бразилии.
   — Она не вернется, да? — спросила Пейдж.
   — Нет, дорогая. Мне очень жаль.
   — А я рада! — Слова эти невольно вырвались у Пейдж. На самом деле ей было больно от равнодушия матери к ней и отцу, было больно от того, что она их бросила.