Шепард Люциус. Охотник на ягуаров

многого мы даже не коснулись сегодня.
Быстрой походкой она удалилась по берегу, превратившись сначала в
маленький черный силуэт, а затем вдруг просто растворившись в дрожащем
горячем воздухе.
В тот вечер в поисках места, откуда он мог бы вести наблюдение, Эстебан
взломал сетчатую дверь одного из коттеджей и пробрался на террасу. Тут же
бросились по углам хамелеоны, с поржавевшего садового кресла, затянутого
паутиной, соскользнула игуана и скрылась через дыру в полу. В доме царила
негостеприимная полутьма, и только в ванную, где обвалился потолок,
попадало немного серо-зеленого света, просочившегося сквозь сито из лиан.
В треснувшем унитазе плавали в дождевой воде мертвые насекомые. С
нехорошим предчувствием Эстебан вернулся на террасу, очистил садовое
кресло от паутины и сел.
Небо и море сходились на горизонте в серебристо-серое марево. Ветер
утих, пальмы стояли неподвижно, будто скульптуры. Несколько пеликанов,
вытянувшись в линию, пролетели над самой водой, словно черная строчка из
какого-то непонятного текста. Но завораживающая красота окружающего не
трогала Эстебана. Он никак не мог забыть эту женщину. Воспоминание о том,
как перекатывались под платьем ее бедра, когда она уходила по берегу,
снова и снова возникало в его мыслях, а когда он пытался заставить себя
сосредоточиться на деле, оно возникало еще ярче и призывнее. Он представил
ее обнаженной, представил игру ее мышц, и это так распалило его, что он
принялся ходить взад-вперед по террасе, не замечая даже, что скрипучие
доски пола выдают его присутствие. Он не мог понять, почему она так
подействовала на него. Может быть, думал он, это ее слова в защиту ягуара,
ее способность вызывать в памяти все то, что он хотел оставить позади...
Но тут к нему пришло понимание, и он почувствовал себя так, словно на него
накинули ледяной покров.
В племени Патука верили, что человека, которого вскорости постигнет в
одиночестве неожиданная смерть, должен навестить посланник смерти и вместо
семьи и друзей подготовить его к этому событию. Эстебан не сомневался
теперь, что эта женщина и есть такой вот посланник и что ее обманчивая
прелесть предназначалась именно для того, чтобы привлечь внимание Эстебана
к его неизбежной судьбе. Он снова сел в садовое кресло, оцепенев от
неожиданной догадки. И ее знание того, о чем говорил отец, и ее странные
речи, и признание, что им много о чем еще надо поговорить, - все это в
точности соответствовало представлениям древней народной мудрости.
Посеребрив пески побережья, поднялась без четверти полная луна, а Эстебан,
прикованный к месту страхом перед смертью, все еще продолжал сидеть
неподвижно.
Он смотрел прямо на ягуара несколько секунд, прежде чем осознал, что он
перед собой видит. Вначале ему показалось, будто полоска ночного неба
вдруг опустилась на песок, потом шевельнулась, повинуясь неровному бризу.
Но вскоре Эстебан понял, что это ягуар и что он медленно движется, словно
подкрадывается к жертве. Затем ягуар высоко подпрыгнул, изгибаясь и
поворачиваясь, и принялся носиться туда-сюда вдоль пляжа: лента черной
воды, стремительно перетекающая по серебристому песку. Никогда раньше
Эстебан не видел играющего ягуара, и одно только это уже изумляло, но
больше всего он поразился тому, как точно воспроизвелись в жизни его
детские сны. Словно он видел перед собой серебристую лужайку луны и
подглядывал за одним из ее волшебных созданий. Зрелище развеяло его страх,
и, как ребенок, он прижался носом к сетчатому экрану, стараясь не
моргнуть, чтобы не пропустить ни одного мгновения.
Через какое-то время ягуар наигрался и, крадучись, двинулся вдоль пляжа
к джунглям. По положению ушей и целенаправленной походке Эстебан
определил, что ягуар отправляется на охоту. Зверь остановился у пальмы в
двадцати футах от дома, поднял голову и принюхался. Лунный свет, падающий
сквозь ветви пальмы, играл жидким блеском на его боках; желто-зеленые
глаза сверкали, словно маленькие окна, манящие в какое-то другое огненное
измерение. От красоты ягуара - самого воплощения безукоризненности -
замирало сердце, и Эстебан, сравнивая эту красоту с бледным убожеством
своего работодателя, с теми уродливыми жизненными принципами, что
заставили его взяться за работу, начал сомневаться, что он когда-нибудь
решится убить этого зверя.
Весь следующий день он спорил сам с собой и надеялся, что женщина
вернется, потому что уже отверг мысль, будто она посланница смерти, решив,
что само это заблуждение было вызвано таинственной атмосферой, царившей на
побережье. Эстебан чувствовал, что, если она снова начнет защищать ягуара,
он, пожалуй, позволит себя убедить. Однако она не появилась, и, сидя на
песке, наблюдая, как солнце, бросающее в море невероятные отблески,
опускается сквозь темные слои оранжевых и лиловых облаков, он снова
осознал, что выбора у него нет. Красив ягуар или некрасив и выполняла
женщина какую-то сверхъестественную миссию или нет, он не должен
относиться к этим вещам серьезно. Цель и смысл охоты заключались как раз в
том, чтобы избавиться от подобных предрассудков, а он забыл об этом под
влиянием давнишних снов.
Эстебан дождался, когда взойдет луна, принял снадобье, затем лег под
пальмой, где предыдущей ночью останавливался ягуар. В траве рядом с ним
шелестели ящерицы, на лицо падали песчаные блохи - он почти ничего не
замечал, погружаясь все глубже и глубже в даруемое снадобьем подобие
забвения. Листья пальмы над головой, пепельно-зеленые в лунном свете,
колыхались и шуршали, а звезды, видимые в просветах между рваными краями
листьев, бешено мелькали, словно бриз раздувал их пламя. Эстебан
растворялся в окружающем, впитывая запахи моря и гниющих листьев,
разносимые ветром по пляжу, вживался в этот ветер, но, услышав мягкие шаги
ягуара, весь превратился во внимание. Сквозь щели приоткрытых глаз он
увидел его, сидящего всего в дюжине футов от него: массивная тень,
вытягивающая шею в его сторону, принюхивающаяся. Потом ягуар принялся
ходить кругами - каждый круг чуть меньше предыдущего, - и, когда он уходил
из поля зрения, Эстебану приходилось подавлять в себе ручейки страха.
Ягуар в очередной раз прошел со стороны моря, теперь уже близко, и Эстебан
вдруг уловил его запах. Сладковатый мускусный запах, напомнивший ему запах
плодов манго, оставленных дозревать на солнце.
Страх всколыхнулся в нем, и он попытался заглушить его, уговаривая
себя, убеждая, что этого не может быть. Ягуар зарычал, и звук распорол
мирный шепот ветра и прибоя, словно острое лезвие. Поняв, что ягуар почуял
его страх, Эстебан вскочил на ноги, размахивая мачете. В стремительном
повороте он увидел, как ягуар отпрыгнул назад. Закричав на зверя и снова
взмахнув мачете, Эстебан бросился к дому, откуда предыдущей ночью вел
наблюдение. Проскользнув в дверь, он, шатаясь, вбежал в гостиную. Позади
раздался треск, и, обернувшись, он успел заметить движение огромной черной
лапы, вырывающейся из путаницы лиан и порванной сетки. Эстебан метнулся в
ванную, сел спиной к унитазу и уперся ногами в дверь.
Грохот у входа затих, и Эстебан подумал, что ягуар сдался. Пот оставлял
холодные дорожки, стекая у него по бокам, сердце стучало. Он задержал
дыхание, прислушиваясь, и ему показалось, что весь мир тоже затаил
дыхание. Лишь чуть заметно шумели ветер и море да жужжали насекомые. Луна
проливала сквозь переплетенные над головой лианы болезненно бледный свет.
Среди клочьев ободранных обоев у двери замер хамелеон, Эстебан выдохнул и
вытер пот, стекающий в глаза. Нервно сглотнул.
И тут верхняя панель двери буквально взорвалась от удара черной лапы.
Прогнившие щепки полетели Эстебану в лицо, и он закричал. С рычанием в
дыру просунулась гладкая морда ягуара: сверкающие клыки, словно охраняющие
вход в бархатистую красную пасть. Почти парализованный страхом, Эстебан
ткнул в сторону двери мачете. Ягуар отпрянул, но потом протянул в дыру
лапу, стараясь зацепить его за ногу. Лишь по чистой случайности Эстебану
удалось задеть ягуара, и черная лапа тут же исчезла. Он услышал, как зверь
рассерженно урчит в гостиной, потом через несколько секунд что-то тяжелое
ударило в стену у Эстебана за спиной, и над краем стены появилась голова
ягуара: он повис на передних лапах, пытаясь взобраться наверх, чтобы
оттуда спрыгнуть в комнатушку. Эстебан вскочил на ноги и бешено замахал
над головой мачете, рассекая лианы. Ягуар отпрыгнул назад и замяукал.
Какое-то время он еще бродил, урча, вдоль стены, потом наступила тишина.
Когда сквозь лианы пробилось наконец солнце, Эстебан вышел из дома и
направился по берегу в Пуэрто-Морада. Он шел, опустив голову, в отчаянии
размышляя о мрачном будущем, ожидающем его после того, как он вернет
Онофрио деньги; об Инкарнасьон, которая с каждым днем становилась все
ворчливее и ворчливее; о совсем не таких знаменитых ягуарах, которых ему
придется убивать, чтобы заработать хотя бы немного. Он настолько
погрузился в свои угрюмые мысли, что заметил женщину, только когда она его
окликнула. Женщина в просвечивающем белом платье стояла, прислонившись к
пальме, всего в тридцати футах от него. Эстебан вытащил мачете и сделал
шаг назад.
- Почему ты боишься меня, Эстебан? - спросила она, приближаясь.
- Ты обманом выведала мой секрет и пыталась меня убить, - ответил он. -
Разве этого недостаточно, чтобы испытывать страх?
- Я не знала ни тебя, ни твоего метода, когда я перевоплотилась. Я
знала только, что ты охотишься на меня. Но теперь, когда охота закончена,
мы можем быть просто мужчиной и женщиной.
- Кто ты? - спросил Эстебан, не опуская мачете.
Она улыбнулась:
- Меня зовут Миранда. Я из племени Патука.
- У людей из племени Патука не бывает черной шкуры и клыков.
- Я из древних патуков, - сказала она. - Мы обладаем способностью
перевоплощаться.
- Не подходи! - Эстебан занес мачете над головой, и она остановилась
всего в нескольких шагах, но чуть дальше, чем он мог дотянуться.
- Ты можешь убить меня, Эстебан, если пожелаешь. - Она развела руки в
стороны, и ткань платья на ее груди натянулась еще туже. - Ты теперь
сильнее. Но сначала выслушай меня.
Он не опустил мачете, но страх и злость постепенно сменялись у него
более спокойными эмоциями.
- Давным-давно, - сказала она, - жил великий целитель, который
предвидел, что когда-нибудь патуки потеряют свое место в мире, и с помощью
богов он открыл дверь в другой мир, где племя могло бы жить, процветая. Но
многие люди из племени испугались и не последовали за ним. Однако дверь
осталась открытой для тех, кто пожелает прийти позже. - Она махнула рукой
в сторону разрушенных домов. - Дверь эта находится как раз в
Баррио-Каролина, и ягуар приставлен охранять ее. Но скоро над этими
местами пронесется лихорадка, охватившая мир, и дверь закроется навсегда.
Хотя наша охота закончилась, не будет конца другим охотникам или алчности.
- Она шагнула к нему. - Если ты прислушаешься к голосу своего сердца, ты
поймешь, что я говорю правду.
Эстебан частично верил ей, но одновременно верил и в то, что ее слова
скрывают еще более горькую правду, укладывающуюся в первую так же
аккуратно, как входит в ножны мачете.
- Что-то не так? - спросила она. - Что-то беспокоит тебя?
- Я думаю, что ты пришла подготовить меня к смерти, - ответил Эстебан,
- и что твоя дверь ведет только к смерти.
- Тогда почему ты не бежишь от меня? - Она указала в сторону
Пуэрто-Морада. - Смерть там, Эстебан. Крики чаек - это смерть, и, когда
сердца любящих останавливаются в момент величайшего наслаждения, это тоже
смерть. Этот мир не больше чем тонкий покров жизни на фундаменте смерти,
словно мох на камне. Может быть, ты прав, может быть, мой мир лежит за
смертью. Здесь нет противоречия. Но если я для тебя - смерть, Эстебан,
тогда ты любишь именно смерть.
Он отвернулся в сторону моря, чтобы она не видела его лица.
- Я не люблю тебя, - сказал он.
- Любовь ждет нас впереди, - возразила она. - И когда-нибудь ты
последуешь за мной в мой мир.
Эстебан снова взглянул на нее, собираясь сказать "нет", но от
неожиданности промолчал. Платье ее скользнуло на песок, она улыбалась.
Гибкость и совершенство ягуара отражались в каждой линии ее тела. Она
шагнула ближе, отстранив его мачете. Ладони ее прижались к лицу Эстебана,
и он, ослабев от страха и желания, словно утонул в ее горячем запахе.
- Мы одной души, ты и я, - сказала она. - У нас одна кровь и одна
правда. Ты не можешь отвергнуть меня.
Шли дни, и Эстебан даже не очень хорошо представлял себе, сколько их
прошло. Последовательность дней и ночей в его отношениях с Мирандой
служила как бы незаметным фоном, лишь окрашивающим их любовь то солнечным
блеском, то призрачным светом луны. Тысячи новых цветов добавлялись к
ощущениям Эстебана, и он никогда раньше не испытывал подобного блаженства.
Иногда, глядя на обветшалые фасады домов, Эстебан начинал верить, что они
действительно скрывают тенистые аллеи, ведущие в другой мир, но, когда
Миранда пыталась убедить его идти за ней, он отказывался, не в силах
преодолеть страх и признаться даже самому себе, что любит ее. Он пробовал
сосредоточиться на мыслях об Инкарнасьон, надеясь, что это разрушит чары
Миранды и позволит ему вернуться в Пуэрто-Морада, но обнаружил, что не
может представить себе жену иначе как сгорбившуюся черную птицу, сидящую
перед мелькающим серым кристаллом. Впрочем, Миранда временами казалась ему
тоже совершенно нереальной. Однажды, когда они сидели на берегу Рио-Дулсе,
глядя на плавающее в воде отражение почти полной луны, она указала на него
рукой и сказала:
- Мой мир почти так же близко, Эстебан, он так же доступен. Ты, может
быть, думаешь, что луна наверху реальна, а это всего лишь отражение, но на
самом деле реальнее всего и показательнее эта вот поверхность, что дает
иллюзию отражения. Больше всего ты боишься пройти сквозь эту поверхность,
хотя она столь бесплотна, что ты едва заметишь переход.
- Ты похожа на священника, который обучал меня философии, - сказал
Эстебан. - Его мир и его рай - тоже философия. А твой мир? Это просто
идея, представление? Или там есть птицы, реки и джунгли?
Лицо ее, наполовину освещенное луной, наполовину в тени, и голос не
выдавали никаких эмоций.
- Так же, как здесь.
- Что это означает? - рассерженно спросил Эстебан. - Почему ты не
хочешь дать мне ясный ответ?
- Если бы я стала описывать тебе мой мир, ты просто решил бы, что я
ловко лгу. - Она опустила голову ему на плечо. - Рано или поздно ты сам
поймешь. Мы нашли друг друга не для того, чтобы испытать боль расставания.
В этот момент ее красота - и ее речь - казались Эстебану неким
маневром, попыткой скрыть темную и пугающую красоту, лежащую еще глубже.
Но он понимал, что Миранда права: ни одно ее доказательство не убедит его
вопреки страху.
Как-то в полдень, когда солнце светило так ярко, что нельзя было
смотреть на море не прищуриваясь, они заплыли до песчаной отмели, которая
с берега казалась узким изогнутым островком белизны на фоне зеленой воды.
Эстебан барахтался и вздымал брызги, зато Миранда плавала, словно родилась
в воде: она подныривала под него, хватала за ноги, щекотала и каждый раз
успевала ускользнуть, прежде чем ему удавалось дотянуться до нее. Они
бродили по песку, переворачивали ногами морских звезд и собирали
моллюсков-трубачей, чтобы сварить на обед. Потом Эстебан заметил под водой
темную полосу шириной в несколько сотен ярдов, движущуюся за песчаной
косой, - огромный косяк макрели.
- Жалко, что у нас нет лодки, - сказал он. - Макрель на вкус гораздо
лучше, чем моллюски.
- Нам не нужна лодка, - ответила Миранда. - Я покажу тебе один
старинный способ рыбной ловли.
Она вычертила на песке какой-то сложный рисунок, затем отвела Эстебана
на мелководье и повернула лицом к себе, встав на расстоянии нескольких
футов от него.
- Смотри на воду между нами, - сказала она. - Не поднимай глаз и не
двигайся, пока я не скажу.
Миранда затянула незнакомую песню со сложным ломаным ритмом, который
показался Эстебану похожим чем-то на неровные порывы задувающего с моря
ветра. Слов он по большей части разобрать не мог, но некоторые оказались
на языке племени Патука. Через минуту он почувствовал странное
головокружение, словно его ноги стали длинными и тонкими, и он смотрел на
воду с огромной высоты, дыша при этом разреженным воздухом. Потом под
водой между ним и Мирандой возник крошечный темный силуэт, и ему
вспомнились рассказы дедушки о древних патуках, которые в считанные
мгновения могли с помощью богов уменьшать мир, чтобы перенести врагов
поближе. Но ведь боги умерли, и их сила оставила этот мир... Он хотел
оглянуться на берег и посмотреть, действительно ли они с Мирандой
превратились в меднокожих гигантов выше пальм ростом.
- Теперь, - сказала она, обрывая пение, - ты должен опустить руку в
воду так, чтобы косяк оказался между ней и берегом, и медленно пошевелить
пальцами. Очень медленно! Поверхность воды должна оставаться спокойной.
Но, начав наклоняться, Эстебан потерял равновесие и ударил рукой по
воде. Миранда вскрикнула. Подняв голову, он увидел катящуюся на них
зеленую стену воды, буквально кишевшей от мечущихся силуэтов макрели.
Прежде чем Эстебан успел сдвинуться с места, волна перекатилась через косу
и накрыла его с головой, протащила по дну и выбросила в конце концов на
берег. На песке тут и там лежала, дергая хвостом, макрель. Миранда
смеялась над ним, плескаясь на мелководье. Он тоже засмеялся, но только
чтобы скрыть вновь нахлынувший на него страх перед этой женщиной, которая
обладала могуществом ушедших богов. Эстебан даже не хотел слушать ее
объяснений: он не сомневался, что Миранда скажет, будто боги живут в ее
мире, и это запутает его еще больше.
Во второй половине дня, когда Эстебан чистил рыбу, а Миранда
отправилась собирать бананы для гарнира - маленькие сладкие бананы, что
росли на берегу реки, - со стороны Пуэрто-Морада появился "лендровер".
Подпрыгивая, он мчался по пляжу, и на его ветровом стекле танцевали
отблески оранжевого огня от заходящего солнца. Машина остановилась около
Эстебана, и с пассажирского сиденья выбрался Онофрио. На щеках его играл
нездоровый румянец, лоб вспотел, и он принялся вытирать его носовым
платком. С водительского сиденья слез Раймундо. Прислонившись к дверце
машины, он бросил на Эстебана полный ненависти взгляд.
- Прошло уже девять дней, а от тебя ни слова, - угрюмо произнес
Онофрио. - Мы думали, тебя уже нет в живых. Как идет охота?
Эстебан положил на песок рыбину, которую до того чистил, и встал.
- У меня ничего не вышло, - сказал он. - Я верну тебе деньги.
Раймундо насмешливо фыркнул, а Онофрио проворчал, словно сказанное его
удивило:
- Это невозможно. Инкарнасьон потратила их на дом в Баррио-Кларин. Ты
должен убить ягуара.
- Я не могу, - сказал Эстебан. - Деньги я как-нибудь выплачу.
- Индеец испугался, отец. - Раймундо плюнул на песок. - Разреши, мы с
друзьями устроим охоту на этого ягуара.
Представив себе, как Раймундо и его бестолковые друзья ломятся через
джунгли, Эстебан не смог удержаться от смеха.
- Ты бы вел себя поосторожнее, индеец! - Раймундо хлопнул ладонью по
крыше автомашины.
- Осторожнее следует действовать вам, - сказал Эстебан, - потому что
скорее всего получится наоборот: охоту на вас устроит ягуар. - Он поднял с
земли мачете. - Впрочем, тот, кто захочет поохотиться на ягуара, будет
иметь дело еще и со мной.
Раймундо наклонился к водительскому сиденью, потом обошел машину и
встал у капота. В руке у него блестел автоматический пистолет.
- Я жду ответа, - сказал он.
- Убери! - Онофрио сказал это таким тоном, словно разговаривал с
ребенком, чьи угрозы едва ли стоит принимать всерьез, однако в выражении
лица Раймундо проглядывали совсем не детские намерения. Одна пухлая щека
его нервно подергивалась, вены на шее вздулись, а губы искривились в
некоем подобии безрадостной улыбки. Эстебан как зачарованный наблюдал за
этим превращением: на его глазах демон сбрасывал личину; фальшивая мягкая
маска переплавлялась в истинное лицо, худое и жестокое.
- Этот ублюдок оскорбил меня в присутствии Джулии! - Рука Раймундо,
сжимавшая пистолет, дрожала.
- Ваши личные разногласия могут подождать, - сказал Онофрио. - Сейчас
дело важнее. - Он протянул руку. - Дай мне пистолет.
- Если он не собирается убивать ягуара, какой от него толк? - спросил
Раймундо.
- Может быть, нам удастся переубедить его. - Онофрио улыбнулся
Эстебану. - Ну, что ты скажешь? Мне следует разрешить сыну отомстить за
его честь, или ты все-таки выполнишь уговор?
- Отец! - обиженно произнес Раймундо, на секунду взглянув в сторону. -
Он...
Эстебан бросился к стене джунглей. Рявкнул пистолет, раскаленная добела
когтистая лапа ударила его в бок, и он полетел на землю. Несколько
мгновений он даже не мог понять, что произошло, но затем ощущения по
очереди начали возвращаться к нему. Он лежал на поврежденном боку: рана
пульсировала яростной болью. Коркой песка облепило его губы и веки. Упал
он, буквально обняв мачете, все еще сжимая в кулаке рукоять. Откуда-то
сверху донеслись голоса. По лицу прыгали песчаные блохи, но, совладав с
желанием стряхнуть их рукой, Эстебан продолжал лежать без движения.
Пульсирующую боль в боку и его ненависть питала одна и та же сила.
- ...сбросил его в реку, - говорил Раймундо, и голос его дрожал от
возбуждения. - Все подумают, что его убил ягуар.
- Идиот! - сказал Онофрио. - Он, может быть, еще убил бы ягуара, а ты
мог бы устроить себе и более сладкую месть. Его жена...
- Эта месть достаточно сладка, - ответил Раймундо.
На Эстебана упала тень, и он почувствовал дыхание Раймундо. Чтобы
обмануть этого бледного, рыхлого "ягуара", склонившегося над ним, ему не
нужны были никакие травы. Раймундо принялся переворачивать его на спину.
- Осторожнее! - крикнул Онофрио.
Эстебан позволил перевернуть себя и тут же взмахнул мачете. Все свое
презрение к Онофрио и Инкарнасьон, всю свою ненависть к Раймундо вложил он
в этот удар, и лезвие, со скрежетом задев кость, утонуло в боку Раймундо.
Тот взвизгнул и, наверное, упал бы, но лезвие помогало удержать его на
ногах; руки его порхали около мачете, словно он хотел передвинуть лезвие
поудобнее; в широко раскрытых глазах будто застыло неверие в происходящее.
По рукоятке мачете пробежала дрожь, и Раймундо упал на колени. Кровь
хлынула у него изо рта, добавив трагические темные линии в уголках губ.
Потом он ткнулся лицом в песок, так и оставшись стоять на коленях, словно
мусульманин во время молитвы.
Эстебан выдернул мачете, опасаясь, что на него нападет Онофрио, но
торговец уже втискивался в "лендровер". Двигатель завелся сразу, колеса
покрутились, потом машина рванула с места, развернулась, заехав на край
полосы прибоя, и помчалась к Пуэрто-Морада. Оранжевый отблеск вспыхнул на
заднем стекле, как будто дух, который заманил машину на побережье, теперь
гонит ее прочь.
Пошатываясь, Эстебан поднялся на ноги и отодрал рубашку от раны. Крови
натекло много, но, оказалось, что это скорее царапина. Не оборачиваясь к
Раймундо, он прошел к воде и остановился, глядя на волны. Мысли его
перекатывались, как эти самые волны, - не мысли даже, а приливы эмоций.
Миранда вернулась с наступлением сумерек с целой охапкой бананов и
диких фиг. Выстрела она не слышала, и Эстебан рассказал ей, что произошло.
Миранда тем временем сделала ему повязку из трав и банановых листьев.
- Это пройдет, - сказала она о ране, потом кивнула в сторону Раймундо.
- А вот это нет. Тебе надо уходить со мной, Эстебан. Солдаты убьют тебя.
- Нет, - сказал он. - Они придут сюда, но они все из племени Патука...
Кроме капитана, но он пьяница, одна оболочка от человека. Я думаю, ему
даже не станут сообщать. Солдаты выслушают меня, и мы договоримся. Что бы
там Онофрио ни выдумывал, его слово против их не потянет.
- А потом?
- Может быть, мне придется сесть на какое-то время в тюрьму или уехать
из провинции. Но меня не убьют.
С минуту Миранда сидела молча. Только белки ее глаз светились в
наступивших сумерках. Затем она встала и пошла прочь.
- Куда ты уходишь? - спросил Эстебан.
Она обернулась:
- Ты так спокойно говоришь о том, что мы расстанемся...
- Но это не так!
- Нет. - Она горько усмехнулась. - Видимо, нет. Ты настолько боишься
жизни, что называешь ее смертью. Ты даже готов предпочесть настоящей жизни
тюрьму или изгнание. До спокойствия тут далеко. - Миранда продолжала
смотреть на него, но на таком расстоянии трудно было понять выражение ее
лица. - Я отказываюсь терять тебя, Эстебан.
Она снова двинулась вдоль берега и на этот раз, когда он позвал ее, уже
не обернулась.
Сумерки сменились полутьмой, медленное наступление серых теней
превратило мир в негатив, и Эстебан чувствовал, как такими же серыми и
темными становятся его мысли, перекатывающиеся в такт тупому ритму
отступающего прилива. Полутьма держалась долго, и он начал думать, что
ночь уже никогда не наступит, что своим поступком он словно вогнал гвоздь
в течение его полной сомнений жизни, навсегда приколотив себя к этому
пепельно-серому моменту времени и этому пустынному берегу. В детстве
Эстебана пугали мысли о подобном магическом одиночестве, но сейчас, в
отсутствие Миранды, оно его утешало, напоминая о ее волшебстве. Несмотря
на ее последние слова, он не думал, что она вернется - в голосе ее