Шепард Люциус. Охотник на ягуаров

слышалась печаль и бесповоротность, - и это вызывало у него одновременно и
грусть, и чувство облегчения. Не находя себе места, Эстебан принялся
ходить по полосе прибоя туда и обратно.
Поднялась полная луна, и пески загорелись серебром. Вскоре прибыли на
джипе четверо солдат из Пуэрто-Морада - маленькие меднокожие мужчины в
форме цвета ночного неба без украшений и знаков различия. Хотя они не были
близкими друзьями, Эстебан знал всех четверых по именам: Себастьян,
Амадор, Карлито и Рамон. В свете фар труп Раймундо - удивительно бледный,
с засохшими в сложном рисунке ручейками крови на лице - выглядел
экзотическим существом, выброшенным из моря на берег, и то, как солдаты
обследовали место преступления, походило скорее на удовлетворение
любопытства, чем на поиски вещественных доказательств. Амадор вытащил из
песка пистолет Раймундо, взглянул вдоль ствола на джунгли и спросил
Рамона, сколько, тот думает, может пистолет стоить.
- Возможно, Онофрио даст тебе за него хорошую цену, - сказал Рамон, и
все засмеялись.
Они разожгли костер из плавника и скорлупы кокосовых орехов, расселись
вокруг, и Эстебан рассказал о происшедшем. О Миранде и ее родстве с
ягуаром он говорить не стал, потому что эти люди, оторванные от племени
правительственной службой, стали консервативны в своих суждениях, и ему не
хотелось, чтобы они сочли его сумасшедшим. Они слушали не перебивая. Огонь
костра окрашивал их лица в красно-золотой оттенок и блестел на стволах
ружей.
- Если мы не станем ничего делать, Онофрио подаст в суд в столице, -
сказал Амадор, когда Эстебан закончил рассказ.
- Он может сделать это в любом случае, - возразил Карлито, - и тогда
Эстебану придется несладко.
- А если в Пуэрто-Морада пошлют инспектора и он увидит, как тут идут
дела при капитане Порталесе, они его заменят кем-нибудь другим, и тогда
нам тоже придется несладко.
Глядя на огонь, они продолжали рассуждать о возникшей проблеме, и
Эстебан решил спросить у Амадора, жившего на горе неподалеку от него, не
видел ли тот Инкарнасьон.
- Она очень удивится, узнав, что ты жив, - ответил Амадор. - Я видел ее
вчера у портного. Она примеряла там перед зеркалом черную юбку.
Мысли Эстебана словно окутало черным полотном юбки Инкарнасьон. Опустив
голову, он принялся чертить своим мачете линии на песке.
- Придумал! - воскликнул Рамон. - Бойкот!
Никто ничего не понял.
- Если мы не будем покупать у Онофрио, то кто тогда будет? - спросил
Рамон. - Он потеряет дело. Если ему этим пригрозить, он не станет
вовлекать власти и согласится, что Эстебан действовал в порядке
самозащиты.
- Но Раймундо у него единственный сын, - сказал Амадор. - Может быть, в
этом случае горе перевесит его алчность.
Снова все замолчали. Эстебана перестало волновать, к чему они придут.
Он начал понимать, что без Миранды в его будущем не будет ничего
интересного. Взглянув на небо, он заметил, что звезды и костер мерцают в
одном и том же ритме, и ему представилось, что вокруг каждой звезды сидят
кругом маленькие меднокожие люди и решают его судьбу.
- Придумал! - сказал Карлито. - Я знаю, что надо делать. Мы всей ротой
придем в Баррио-Каролина и убьем ягуара. Алчный Онофрио не устоит против
такого искушения.
- Этого нельзя делать, - сказал Эстебан.
- Но почему? - спросил Амадор. - Может быть, мы его и не убьем,
конечно, но, когда нас будет так много, мы уж по крайней мере прогоним его
отсюда.
Прежде чем Эстебан успел ответить, раздалось рычание ягуара. Зверь
подкрадывался к костру, словно подвижное черное пламя по сверкающему
песку. Уши его прижимались назад к голове, а в глазах горели серебряные
капли лунного света. Амадор схватил винтовку, вскочил на одно колено и
выстрелил: пуля взметнула песок в дюжине футов слева от ягуара.
- Стой! - закричал Эстебан и сшиб его на землю.
Но остальные тоже начали стрелять, и в конце концов кто-то попал в
ягуара. Зверь подпрыгнул высоко вверх, как в ту первую ночь, когда он
играл, но на этот раз упал он без всякой грациозности, рыча и пытаясь
укусить себя за лопатку. Потом встал на ноги и двинулся к джунглям,
припадая на правую переднюю лапу. Окрыленные успехом, солдаты пробежали
несколько шагов за ним и снова начали стрелять. Карлито припал на одно
колено, тщательно целясь.
- Нет! - крикнул Эстебан и швырнул в Карлито мачете в отчаянной попытке
помешать ему. Он уже понял, какую ловушку приготовила для него Миранда и
какие последствия его ожидают.
Лезвие полоснуло Карлито по ноге, сбив его на землю. Он закричал.
Амадор, увидев, что случилось, выстрелил не целясь в Эстебана и крикнул
остальным. Эстебан бросился к джунглям, стремясь добраться до тропы
ягуара. Сзади грохотали выстрелы, пули свистели прямо над головой. Каждый
раз, когда он спотыкался на мягком песке, залитые лунным светом фасады
домов, казалось, шарахаются в сторону, стремясь преградить ему дорогу. И
уже у самой стены джунглей в него все-таки попали.
Пуля толкнула его вперед, придав скорости, но он все же не упал.
Шатаясь, он бежал по тропе, с шумом вдыхая и выдыхая воздух, болтая руками
из стороны в сторону. Пальмовые ветви хлестали его по лицу, лианы путались
под ногами. Боли Эстебан не чувствовал, только странную усталость,
пульсирующую где-то в пояснице. Ему представлялось, как открываются и
закрываются, словно рот актинии, края раны. Солдаты выкрикивали его имя.
Эстебан понимал, что они, конечно, пойдут за ним, но осторожно, опасаясь
ягуара, и он решил, что сумеет пересечь реку, прежде чем они его нагонят.
Однако у самой реки он увидел ожидающего его ягуара.
Зверь сидел на кочковатом пригорке, вытянув шею к воде, а внизу в
дюжине футов от берега плавало отражение полной луны - огромный серебряный
круг чистого света. На плече ягуара алела кровь, выглядевшая как
приколотая свежая роза, и от этого он еще больше походил на воплощение
божества. Ягуар спокойно поглядел на Эстебана, низко зарычал и нырнул в
реку, расколов отражение луны и скрывшись под водой. Через какое-то время
вода успокоилась, и на ней снова появилась луна. А там, на фоне отражения,
Эстебан увидел фигурку плывущей женщины, и с каждым взмахом руки она
становилась все меньше и меньше, пока не превратилась в крохотный силуэт,
будто вырезанный на серебряной тарелке. Он увидел, как вместе с Мирандой
уходит от него таинство и красота, и понял, что был слеп, что не разглядел
правду, скрытую в правде смерти, которая в свою очередь скрывалась в ее
правде о другом мире. Теперь ему все стало ясно. Правда пела ему его
болью, каждый удар сердца - один слог. Правду описывали умирающие круги на
воде и качающиеся листья пальмы. Правдой дышал ветер. Правда жила везде, и
он всегда ее знал: если ты отвергаешь таинство - даже в обличье смерти, -
ты отвергаешь жизнь и будешь брести сквозь дни своего существования,
словно призрак, которому не суждено узнать секреты беспредельности чувств.
Глубокую печаль и вершины радости...
Эстебан вдохнул густого воздуха джунглей, и вместе с ним в его легкие
попал воздух мира, который он уже не считал своим, мира, где осталась
девушка Инкарнасьон, друзья, дети, деревенские ночи... вся его потерянная
свежесть. В груди Эстебана что-то сжалось, как бывает, когда хочется
плакать, но ощущение быстро прошло, и он понял, что свежесть прошлого
растворилась в запахе манго, что между ним и слезами лежат девять дней -
магическое число дней; ровно столько требуется, чтобы нашла покой душа.
Освободившись от старых воспоминаний, он почувствовал, как в нем
происходит какое-то очищение, отбор, и вспомнил, что нечто подобное он
чувствовал в тот день, когда выбежал из ворот храма Санта Мария дель Онда,
оставив позади мрачную геометрию, затянутый паутиной катехизис и поколения
ласточек, никогда не улетавших за стены собора; когда скинул свою одежду
послушника и бросился бегом через площадь к горе и к Инкарнасьон. Она
манила его тогда, как когда-то мать заманила его в церковь, как манила
сейчас Миранда, и Эстебан рассмеялся, осознав, как легко эти три женщины
управляли течением его жизни, как похож он был в этом на других мужчин.
Странное расцветающее ощущение, что боль в спине проходит, будто
посылало во все его члены маленькие тонкие щупальца. Крики солдат
становились все громче. Миранда превратилась в крошечную черточку на фоне
серебряной бесконечности. Еще мгновение Эстебан не мог решиться, ощутив
возвращение страха, но потом в его памяти возникло лицо Миранды, и все
эмоции, которые он подавлял девять дней, вырвались, сметая страх, наружу.
Серебристые, безупречной чистоты эмоции, кружащие голову и вздымающие в
небо. Словно слились воедино и закипели у него в душе гром и огонь.
Необходимость выразить это чувство, перелить в форму, достойную его мощи и
чистоты, буквально ошеломила Эстебана. Но он не был ни певцом, ни поэтом.
У него остался лишь один способ выразить себя. Надеясь, что он еще не
опоздал, что дверь в мир Миранды еще не закрылась навсегда, Эстебан нырнул
в реку, разбив отражение полной луны, и с закрытыми еще после удара о воду
глазами поплыл из последних своих сил за ней.