Страница:
-----------------------------------------------------------------------
Lucius Shepard. The Jaguar Hunter (1985). Пер. - А.Корженевский.
Авт.сб. "Ночь Белого Духа". М., "АСТ", 1997.
OCR & spellcheck by HarryFan, 19 September 2001
-----------------------------------------------------------------------
В городе Эстебан Каакс не показывался уже почти целый год, и отправился
он туда только потому, что его жена задолжала Онофрио Эстевесу, торговцу
аппаратурой и домашней утварью. Больше всего на свете он ценил услады
спокойной деревенской жизни; неторопливые заботы крестьянского дня только
придавали ему сил, а вечера, проведенные за рассказами у костра или рядом
с Инкарнасьон, его женой, доставляли огромное удовольствие. Города
Пуэрто-Морада, где властвовала фруктовая компания, где бегали по улицам
сердитые собаки и где в каждой кантине орала американская музыка, Эстебан
боялся как чумы: из его дома на вершине горы, склоны которой закрывали с
севера залив Онда, ржавые крыши, окружающие бухту, действительно
напоминали запекшуюся кровяную корку, что бывает на губах умирающего.
Однако в то утро выбора у него не было. Инкарнасьон без его ведома
купила у Онофрио в кредит телевизор на батарейках, и теперь тот грозился
забрать в счет невыплаченных восьмисот лемпир трех дойных коров Эстебана.
Взять телевизор назад он отказывался, но передал, что готов обсудить и
другой вариант оплаты. Если бы Эстебан потерял коров, его доходы стали бы
значительно ниже, чем требовалось им на жизнь, и тогда ему пришлось бы
вернуться к старому занятию, ремеслу гораздо более обременительному, чем
фермерство.
Спускаясь по склону горы мимо хижин из тростника и хвороста, точно
таких же, как его собственный дом, и пробираясь по тропе, вьющейся в
кустарнике, коричневом от палящих лучей солнца даже там, где его закрывали
банановые пальмы, Эстебан думал, однако, не об Онофрио, а об Инкарнасьон.
Она всегда отличалась легкомысленностью, и он знал это, когда женился на
ней, но телевизор стал своего рода символом различий, которые появились
между ними с тех пор, как дети выросли. Инкарнасьон начала строить из себя
солидную дуэнью с изысканным вкусом, смеяться над деревенскими манерами
Эстебана и постепенно превратилась в предводительницу небольшой группы
пожилых женщин, в основном вдов, которые тянулись к солидности и
изысканности. Каждый вечер они собирались у телевизора, стремясь
перещеголять друг дружку тонкостью и остротой суждений по поводу
американских детективных фильмов, которые они смотрели. Эстебан каждый
вечер выходил из хижины и сидел снаружи, погружаясь в мрачные раздумья о
своей семейной жизни. Он полагал, что, начав активно общаться со вдовами,
Инкарнасьон хочет таким образом дать ему понять, что она тоже не прочь
приобрести черную юбку и черную шаль, что теперь, исчерпав свою функцию
отца, он стал для нее помехой. В сорок один год (Эстебану исполнилось
сорок четыре) чувственные отношения почти уже перестали ее интересовать;
теперь они довольно редко радовали друг друга проявлениями интимности, и
Эстебан считал это отчасти следствием ее обиды на то, что к нему годы
оказались значительно добрее. Он по-прежнему выглядел, словно индеец из
древнего племени Патука: сам высокий, точеные черты лица, широко
посаженные глаза, медного цвета кожа почти без морщин и черные-черные
волосы. У Инкарнасьон пепельные пряди появились уже давно, а чистая
красота ее тела постепенно растворялась в неопрятной полноте. Эстебан не
ожидал, что она останется красавицей на всю жизнь, и пытался уверить ее,
что любит ту женщину, которой она стала, а не ту девушку, которой она была
когда-то. Но эта женщина умирала, зараженная той же болезнью, что и весь
Пуэрто-Морада, и, возможно, его любовь умирала тоже.
Пыльная улица, на которой располагался магазин, проходила позади
кинотеатра и отеля "Сирко дель Мар", и, двигаясь по дальней от моря
стороне улицы, Эстебан хорошо видел две колокольни храма Санта Мария дель
Онда, торчавшие над крышей отеля, словно рога огромной каменной улитки.
Будучи молодым, Эстебан подчинился желанию матери, которая хотела, чтобы
он стал священником, и три года провел в этом храме, словно в заточении,
готовясь к поступлению в семинарию под наблюдением старого отца Гонсальво.
Об этом этапе своей жизни он жалел более всего, потому что академические
дисциплины, которые он постиг, будто остановили его на полпути между миром
индейцев и миром современным: в глубине души он верил в наставления отца -
в таинства колдовства, в историю своего племени, в познание природы - и в
то же время никак не мог избавиться от чувства, что подобная мудрость -
либо суеверие, либо она просто не имеет в этом мире никакого значения.
Тени колоколен ложились на его душу так же неотвратимо, как на мощеную
площадь перед храмом, и вид их всегда заставлял Эстебана ускорять шаг и
опускать глаза.
Дальше по улице размещалась кантина "Атомика" - пристанище обеспеченной
молодежи городка, а напротив стоял магазин, где продавалась аппаратура и
домашняя утварь, желтое одноэтажное отштукатуренное здание с опускающимися
на ночь жалюзи из гофрированного железа. Роспись на фасаде здания
изображала то, что покупатель якобы мог обнаружить внутри: сверкающие
холодильники, телевизоры, стиральные машины - все огромное по сравнению с
нарисованными внизу крошечными мужчинами и женщинами, в восхищении
вскинувшими руки. На самом деле товары в магазине предлагались более
скромные, в основном радиоприемники и подержанное кухонное оборудование.
Мало кто в Пуэрто-Морада мог позволить себе большее, а те, кто могли,
покупали в других местах. Клиентура Онофрио состояла в основном из
бедняков, постоянно не справляющихся с жесткими сроками выплаты кредита, и
его прибыль складывалась по большей части из новых и новых перепродаж
отобранных за долги товаров.
Когда Эстебан вошел в магазин, за прилавком, прислонясь к нему бедром,
стоял Раймундо Эстевес, бледный молодой человек с пухлыми щеками, тяжелыми
набухшими веками и высокомерным изгибом губ. Он ухмыльнулся и презрительно
свистнул. Через несколько секунд в торговом зале появился его отец,
похожий на огромного слизня и еще более бледный, чем Раймундо. Остатки
седых волос липли к его покрытому пятнами черепу, накрахмаленная рубаха
едва вмещала торчащий вперед живот. Онофрио заулыбался и протянул руку.
- Как я рад тебя видеть! - сказал он. - Раймундо, принеси нам кофе и
два стула.
Хотя Эстебан всегда относился к Онофрио неприязненно, сейчас он
оказался не в позиции проявлять свои чувства и пожал протянутую руку.
Раймундо, разозлившись от того, что его заставили прислуживать индейцу,
надулся, с грохотом принес и поставил стулья, потом нарочно пролил кофе на
блюдца.
- Почему ты не хочешь, чтобы я вернул телевизор? - спросил Эстебан,
сев, и тут же, не в силах удержаться, добавил: - Или ты решил перестать
обманывать мой народ?
Онофрио вздохнул, словно сожалея о том, как трудно объяснять что-то
такому дураку, как Эстебан.
- Я не обманываю твоих людей. Напротив, я даже отступаю от контракта,
позволяя им вернуть купленное вместо того, чтобы пожаловаться в суд. В
твоем случае, однако, я придумал выход, позволяющий тебе оставить
телевизор без дальнейших выплат и тем не менее погасить задолженность.
Спорить с человеком, обладающим такой гибкой и эгоистичной логикой,
было просто бесполезно.
- Чего ты хочешь? - спросил Эстебан.
Онофрио облизнул губы, по цвету напоминающие сырые сосиски, и сказал:
- Я хочу, чтобы ты убил ягуара из Баррио-Каролина.
- Я больше не охочусь.
- Говорил же я тебе, что индеец испугается, - сказал Раймундо, встав за
спиной Онофрио.
Онофрио отмахнулся от него и снова обратился к Эстебану:
- Это неразумно. Если я заберу коров, тебе так и так придется охотиться
на ягуаров. Но если ты согласишься, тебе нужно будет убить только одного
ягуара.
- Который уже убил восьмерых охотников. - Эстебан поставил чашку на
стол и поднялся. - Это особенный ягуар.
Раймундо презрительно рассмеялся, и Эстебан впился в него уничтожающим
взглядом.
- Да, - сказал Онофрио, льстиво улыбаясь, - но никто из охотников не
пользовался твоим способом.
- Прошу меня извинить, дон Онофрио, - с издевкой произнес Эстебан. - У
меня много других дел.
- Я заплачу тебе пятьсот лемпир и прощу долг, - сказал Онофрио.
- Почему? - спросил Эстебан. - Извини, но я что-то не верю, что ты
делаешь это из заботы о людях.
Лицо Онофрио потемнело, жирные складки на горле задергались.
- Впрочем, это не важно. Такой суммы все равно недостаточно.
- Хорошо. Тысячу лемпир. - Онофрио старался говорить спокойно, но голос
выдавал его волнение.
Эстебана ситуация заинтересовала, и он, решив ради любопытства
выяснить, насколько важно для Онофрио сделанное предложение, сказал
наугад:
- Десять тысяч. Вперед.
- С ума можно сойти! За эти деньги я смогу нанять десяток охотников!
Два десятка!
Эстебан пожал плечами:
- Но ни один из них не знает моего способа.
Несколько секунд Онофрио сидел, нервно заламывая руки с переплетенными
пальцами, словно напряженно обдумывал что-то набожное, потом произнес
сдавленным голосом:
- Хорошо. Десять тысяч.
Неожиданно Эстебан догадался о причинах столь сильной
заинтересованности Онофрио в Баррио-Каролина, и он понял, что эти десять
тысяч, возможно, мелочь по сравнению с той прибылью, которую получит
Онофрио. Но его захватила мысль о том, что могут дать ему десять тысяч:
стадо коров, маленький грузовичок, чтобы возить продукцию фермы, или - он
осознал, что это, может быть, наиболее удачная, близкая сердцу мысль, -
маленький отштукатуренный домик в Баррио-Кларин, на который давно положила
глаз Инкарнасьон. Возможно, если у них будет домик, она даже смягчится и
станет добрее к нему... Он заметил, что Раймундо смотрит на него,
ухмыляясь, и даже Онофрио, еще не оправившийся от возмущения, вызванного
запрошенной суммой, поправляет рубаху и приглаживает без того уже гладкие
волосы. Чувствуя себя униженным от того, как легко они смогли его купить,
Эстебан, стараясь сохранить последние остатки гордости, повернулся и
двинулся к дверям.
- Я подумаю, - бросил он через плечо. - Ответ будет завтра утром.
В тот вечер по телевизору показывали "Нью-йоркский отдел расследования
убийств" с каким-то лысым американским актером в главной роли. Вдовы
расселись, скрестив ноги, по всему полу и заняли хижину настолько
основательно, что гамак и угольную печурку пришлось вынести на улицу,
когда освобождали место для опоздавших. Эстебану, остановившемуся в
дверях, показалось, что его дом заняла стая больших черных птиц в
капюшонах, прислушивающихся к зловещим инструкциям из мелькающего серого
кристалла. Без всякого энтузиазма он протолкался между вдовами, добрался
до полок, повешенных на стене за телевизором, и достал сверху длинный
сверток, замотанный в несколько промасленных газет. Краем глаза Эстебан
заметил, что Инкарнасьон наблюдает за ним, изогнув тонкие губы в улыбке, и
эта улыбка, похожая на шрам, оставила клеймо прямо в его сердце. Она
знала, что он собирается делать, и это ее радовало! Она абсолютно не
беспокоилась! Может быть, она знала о планах Онофрио убить ягуара: а может
быть, устроила ему ловушку вместе с Онофрио. Охваченный яростью, Эстебан
выбрался на улицу, расталкивая вдов, которые тут же возмущенно загомонили,
и отправился к своим банановым посадкам, где уселся на большой камень,
лежавший среди пальм. Небо почти целиком затянуло облаками, и всего
несколько звезд просвечивало через рваные темные силуэты листьев. Ветер
зашелестел ветвями, потирая листья друг о друга, и Эстебан услышал, как
фыркнула одна из его коров, потом почувствовал густой запах кораля. Словно
вся крепкая основа его жизни вдруг сузилась до этой жалкой перспективы, и
он остро ощутил свое одиночество. Признавая, что он, может быть, не самым
лучшим образом оправдал надежды Инкарнасьон на замужество, Эстебан никак
не мог понять, что он сделал такого, что вызвало бы на ее губах эту полную
ненависти улыбку.
Он развернул газеты и достал из свертка мачете с тонким лезвием вроде
тех, которыми рубят банановые черенки. Эстебан использовал его для охоты
на ягуаров. Взяв мачете в руку, он тут же почувствовал, как возвращается к
нему уверенность и ощущение силы. Последний раз он охотился четыре года
назад, но чувствовал, что не потерял сноровки. Когда-то его называли самым
великим охотником провинции Нуэва Эсперанца, как до этого называли его
отца. И охотиться он перестал не из-за возраста или потери сил, а из-за
красоты ягуаров; их красота перевесила причины, побуждавшие его убивать.
Причин убивать ягуара в Баррио-Каролина у него тоже не было: он не угрожал
никому, кроме тех, кто охотился на него, кто посягал на его территорию;
смерть ягуара будет выгодна только бесчестному торговцу и ворчливой жене;
его смерть лишь ускорит заражение Пуэрто-Морада. А кроме того, это черный
ягуар.
- Черные ягуары - создания Луны, - говорил ему отец. - Они принимают
разные формы, и мы не должны вмешиваться в их магические замыслы. Никогда
не охоться на черных ягуаров!
Отец не говорил, что черные ягуары живут на Луне; просто они используют
ее могущество. Но когда Эстебан был еще ребенком, ему приснился сон, в
котором среди лесов из слоновой кости и серебряных лугов стремительно,
словно черный водный поток, текли ягуары. Он рассказал об этом отцу, и тот
заметил, что подобные сны - отражение истины, и рано или поздно Эстебан
узнает скрывающуюся в них правду. Эстебан до сих пор верил в сны, даже
после того, как увидел по телевизору Инкарнасьон научную программу, где
показывали каменную, лишенную воздуха планету: эта Луна, потерявшая свою
таинственность, казалась ему просто еще менее понятным сном, утверждением
факта, который всего лишь сводил реальность к познаваемому.
Но, размышляя об этом, Эстебан пришел к выводу, что, убив ягуара, он,
возможно, решит все свои проблемы. Что, пойдя против наставлений своего
отца, убив свои сны, свое индейское восприятие мира, он, может быть,
сумеет воспринять мир своей жены. Он слишком долго стоял на полпути между
двумя концепциями, и теперь пришло время выбирать. Хотя на самом деле
выбора ему не оставили. Он жил в этом мире, а не в мире ягуаров, и если
для того, чтобы принять как истинные радости жизни телевидение, поездки в
кино и отштукатуренный домик в Баррио-Кларин, требуется убить магическое
существо, что ж, он уверен в своем способе охоты... Эстебан взмахнул
мачете, вспоров темный воздух, и рассмеялся. Легкомыслие Инкарнасьон, его
собственная сноровка охотника, алчность Онофрио, ягуар, телевидение - все
это аккуратно сплелось в его жизни, как фрагменты заклинания, от которого
умрет магия и расцветут немагические доктрины, разъедающие Пуэрто-Морада.
Он снова рассмеялся, но через секунду оборвал себя: именно такие мысли он
и хотел у себя искоренить.
На следующее утро Эстебан разбудил Инкарнасьон рано и заставил пойти с
ним к магазину. Мачете в кожаном чехле раскачивалось у него сбоку, в руке
он нес джутовый мешок с запасом еды и набором трав, необходимых для охоты.
Инкарнасьон молча семенила рядом, спрятав лицо под шалью. Придя в магазин,
Эстебан заставил Онофрио проштамповать на квитанции "Оплачено полностью",
затем передал квитанцию и деньги Инкарнасьон.
- Если я убью ягуара или ягуар убьет меня, - сказал он сурово, - это
твое. Если я не вернусь через неделю, можешь считать, что я уже никогда не
вернусь.
Инкарнасьон сделала шаг назад, и на лице ее отразилась тревога, словно
она увидела мужа в новом свете и осознала последствия своих действий. Но
когда он двинулся к двери, она даже не попыталась остановить его.
На другой стороне улицы, прислонившись к стене кантины "Атомика", стоял
Раймундо Эстевес и разговаривал с двумя девушками в джинсах и ничего не
прикрывающих кофточках. Девушки размахивали руками и пританцовывали в такт
доносившейся из кантины музыки. Эстебану они показались еще более чужими и
непонятными, чем существо, которое он собирался убить. Раймундо заметил
его и что-то прошептал девушкам; те рассмеялись, оглядываясь через плечо.
Эстебана, уже рассерженного на Инкарнасьон, охватила холодная ярость. Он
пересек улицу, положив руку на рукоять мачете, и в упор уставился на
Раймундо. Раньше он никогда не замечал, насколько тот мягок и пуст. По
подбородку Раймундо рассыпались прыщи, на коже под глазами выделялось
множество мелких ямочек, похожих на те, что оставляет на серебре молоточек
ювелира. Не выдержав взгляда в упор, он отвел глаза, и зрачки его
заметались между двумя девушками. Ярость Эстебана перешла в отвращение.
- Я - Эстебан Каакс, - сказал он. - Я построил свой собственный дом,
работал на своей земле и вырастил четверых детей. Сегодня я отправляюсь
охотиться на ягуара в Баррио-Каролина, чтобы ты и твой отец могли стать
еще жирнее. - Он обвел Раймундо взглядом сверху донизу и исполненным
презрения голосом спросил: - А ты кто такой?
Рыхлое лицо Раймундо сжалось в узел ненависти, но он не ответил.
Девушки, хихикая, проскользнули в дверь кантины. Эстебан слышал, как они
пересказывают инцидент, слышал смех, но продолжал смотреть в упор на
Раймундо. Еще несколько девушек, хихикая и перешептываясь, высунули головы
из-за двери. Эстебан повернулся на каблуках и двинулся прочь. За его
спиной раздался дружный, уже не сдерживаемый хохот, и девичий голос
произнес с издевкой: "Раймундо! Кто ты такой?", потом еще чей-то, потом
они принялись напевать эту фразу хором.
Район Баррио-Каролина не был на самом деле пригородом Пуэрто-Морада. Он
лежал за мысом Манабике, охватывающим залив с юга, и выходил к морю
пальмовой рощей и самым лучшим во всей провинции пляжем, изогнутым
участком белого песка, спускающегося к мелким зеленым лагунам. Сорок лет
назад там размещалась штаб-квартира экспериментальной фермы фруктовой
компании, проект, задуманный с таким размахом, что на этом месте вырос
небольшой городок: ряды белых каркасных домов с черепичными крышами и
зелеными террасами типа тех, что можно увидеть в журналах на фотографиях
сельской Америки. Компания называла проект "ключом к будущему страны" и
обещала создать высокопроизводительные сорта сельскохозяйственных
растении, которые навсегда искоренят голод, но в 1947 году на побережье
разразилась эпидемия холеры, и город оказался заброшенным. А к тому
времени, когда паника, вызванная эпидемией, утихла, компания уже надежно
окопалась в национальной политике, и необходимость поддерживать в глазах
публики прежний образ щедрой и доброжелательной организации у нее отпала.
Проект забросили окончательно, и отведенные под него территории постепенно
приходили в запустение до тех пор, пока земли не скупили люди,
планировавшие построить там крупный курорт. Случилось это в тот же год,
когда Эстебан перестал охотиться. И тогда же появился ягуар. Хотя он и не
убил ни одного рабочего, но затерроризировал их до такой степени, что они
отказались начинать строительство. Посылали в джунгли охотников, и вот их
уже ягуар убивал. Последняя группа взяла с собой автоматические винтовки и
множество всяких приборов, но ягуар подстерег их одного за другим и
расправился со всеми. В конце концов и этот проект забросили, потом прошел
слух, что земли снова перепроданы (теперь Эстебан знал кому) и что идея
создания курорта опять возрождается.
Дорога от Пуэрто-Морада оказалась долгой, жаркой и утомительной.
Добравшись до места, Эстебан устроился под пальмой и съел несколько
холодных банановых оладий. Белые, словно зубная паста, волны разбивались о
берег, но здесь не было мусора, оставляемого людьми, только мертвые ветки,
щепки да кокосовые орехи. Все дома, кроме ближайших четырех, поглотили
джунгли, да и эти четыре лишь выглядывали из зарослей, словно гниющие
ворота в черно-зеленой стене растительности. Даже при ярком солнечном
свете они выглядели так, будто там водятся привидения: сорванные,
поломанные ставни, серые от времени и влаги доски, лианы, спускающиеся по
фасадам. У одного дома манговое дерево проросло прямо через крыльцо, и на
его ветвях, поедая плоды, сидели дикие попугаи. Последний раз Эстебан
бывал здесь в детстве: тогда руины напугали его, но сейчас они показались
ему даже привлекательными. Как свидетельство торжества природы и ее
законов. Его угнетало то, что он помогает превращать эту природу в место,
где попугаи будут прикованы цепочками к насестам, а от ягуаров останется
только рисунок на скатертях, где будут понастроены бассейны и куда
понаедут туристы, чтобы высасывать через трубочки кокосовые орехи. Однако,
подкрепившись, он отправился в джунгли и вскоре обнаружил дорогу, которой
ходил ягуар, - узкую тропку, вьющуюся около полумили между облепленными
лианами пустыми оболочками домов, а затем выходящую к Рио-Дулсе. Река,
изгибавшаяся среди джунглей, казалось, несет зеленую воду еще более
темную, чем вода в море. По всему берегу отпечатались на земле следы
ягуара, особенно много следов зверь оставил на кочковатом пригорке в пяти
или шести футах над водой. Эстебана это несколько удивило, но, решив, что
ответа на эту загадку ему все равно не найти, он пожал плечами, отправился
на пляж и, собираясь устроить ночью наблюдение, прилег под пальмой
поспать.
Через несколько часов, уже во второй половине дня, он проснулся от
того, что его окликнули. Высокая стройная женщина с кожей медного оттенка,
одетая в платье темно-зеленого цвета, почти такого же, как стена джунглей,
шла прямо к нему. Платье до половины открывало высокую грудь, а когда она
подошла ближе, Эстебан разглядел ее лицо: хотя оно и обладало чертами,
характерными для народа Патука, но красоты и тонкости было совсем редкой
для людей его племени. Словно прекрасная выточенная маска: щеки с нежными
ямочками, резные полные губы, стилизованные брови цвета эбенового дерева,
глаза из черного и белого оникса, но всему этому придана живость
человеческого лица. Мелкие капельки пота блестели на ее груди.
Один-единственный локон черных волос лежал у нее на плече столь изящно,
что, казалось, он уложен так специально. Женщина опустилась рядом с ним на
колени, взглянула на него бесстрастно, и Эстебана буквально ошеломила
окружающая ее горячая атмосфера чувственности. Морской бриз донес до него
ее запах, сладковатый, мускусный, напомнивший Эстебану запах плодов манго,
оставленных дозревать на солнце.
- Меня зовут Эстебан Каакс, - произнес он, ощущая запах собственного
пота и чувствуя себя от этого немного неловко.
- Я слышала о тебе, - сказала она. - Охотник на ягуаров. Ты пришел,
чтобы убить ягуара, живущего здесь?
- Да, - ответил он и устыдился собственного признания.
Она набрала в руку горсть песка, потом выпустила его между пальцами.
- Как тебя зовут? - спросил Эстебан.
- Если мы станем друзьями, я скажу тебе свое имя, - ответила она. -
Зачем ты хочешь убить ягуара?
Он рассказал ей про телевизор, а потом вдруг, к своему удивлению, начал
рассказывать о трениях с Инкарнасьон, объясняя, как он собирается
приспособиться к ее миру. Не совсем то, что принято обсуждать с
незнакомыми людьми, но его почему-то тянуло на откровенность. Ему
казалось, что между ними есть что-то общее, и это заставляло его рисовать
свою семейную жизнь более мрачными красками, чем на самом деле. Ему
никогда не случалось изменять Инкарнасьон, но сейчас такую возможность он
бы, наверное, только приветствовал.
- Это черный ягуар, - сказала она. - Ты наверняка знаешь, что они - не
обычные звери и что мы не должны вмешиваться в их магические замыслы.
Эстебан вздрогнул, услышав из ее уст слова отца, но решил, что это
просто совпадение, и ответил:
- Может быть. Но ведь это не мои замыслы.
- Ошибаешься, - сказала она. - Ты просто решил не замечать их. - Она
набрала еще одну горсть песка. - Как ты собираешься это сделать? У тебя
даже нет ружья. Только мачете.
- У меня есть еще вот что, - сказал Эстебан, достал из мешка маленький
пакетик с сушеными травами и передал ей.
Она открыла пакет и понюхала.
- Травы? Ты хочешь усыпить ягуара...
- Не ягуара. Себя. - Он взял у нее из рук пакет. - Эти травы замедляют
сердцебиение и дают человеку подобие смерти. Охотник впадает в транс, но
от него можно избавиться в мгновение ока. Я пожую трав, потом лягу около
того места, где ягуар ходит на ночную охоту. Он подумает, что я мертв, но
не станет есть, пока не убедится, что моя душа покинула тело, а чтобы
определить это, ягуар должен усесться на меня и почувствовать, как
отлетает дух. Когда он начнет усаживаться, я сброшу транс и всажу мачете
ему между ребер. Если моя рука не дрогнет, он умрет мгновенно.
- А если дрогнет?
- Я уже не боюсь этого: я убил почти пятьдесят ягуаров, - сказал
Эстебан. - Таким способом охотились в моем роду на ягуаров еще во времена
древнего племени Патука, и он никогда, насколько я знаю, не подводил.
- Но черный ягуар...
- Черный или пятнистый, это не имеет значения. Все они подчиняются
инстинктам и похожи один на другого, когда дело касается пищи.
- Что ж, - сказала она, вставая и отряхивая платье от песка. - Я не
могу пожелать тебе удачи, но зла я тебе тоже не желаю.
Он хотел попросить ее остаться, но гордость не позволила ему сделать
это, и она рассмеялась, словно прочитала его мысли.
- Может быть, мы еще увидимся и поговорим, Эстебан, - сказала она. -
Будет жаль, если не удастся, потому что у нас есть о чем поговорить:
Lucius Shepard. The Jaguar Hunter (1985). Пер. - А.Корженевский.
Авт.сб. "Ночь Белого Духа". М., "АСТ", 1997.
OCR & spellcheck by HarryFan, 19 September 2001
-----------------------------------------------------------------------
В городе Эстебан Каакс не показывался уже почти целый год, и отправился
он туда только потому, что его жена задолжала Онофрио Эстевесу, торговцу
аппаратурой и домашней утварью. Больше всего на свете он ценил услады
спокойной деревенской жизни; неторопливые заботы крестьянского дня только
придавали ему сил, а вечера, проведенные за рассказами у костра или рядом
с Инкарнасьон, его женой, доставляли огромное удовольствие. Города
Пуэрто-Морада, где властвовала фруктовая компания, где бегали по улицам
сердитые собаки и где в каждой кантине орала американская музыка, Эстебан
боялся как чумы: из его дома на вершине горы, склоны которой закрывали с
севера залив Онда, ржавые крыши, окружающие бухту, действительно
напоминали запекшуюся кровяную корку, что бывает на губах умирающего.
Однако в то утро выбора у него не было. Инкарнасьон без его ведома
купила у Онофрио в кредит телевизор на батарейках, и теперь тот грозился
забрать в счет невыплаченных восьмисот лемпир трех дойных коров Эстебана.
Взять телевизор назад он отказывался, но передал, что готов обсудить и
другой вариант оплаты. Если бы Эстебан потерял коров, его доходы стали бы
значительно ниже, чем требовалось им на жизнь, и тогда ему пришлось бы
вернуться к старому занятию, ремеслу гораздо более обременительному, чем
фермерство.
Спускаясь по склону горы мимо хижин из тростника и хвороста, точно
таких же, как его собственный дом, и пробираясь по тропе, вьющейся в
кустарнике, коричневом от палящих лучей солнца даже там, где его закрывали
банановые пальмы, Эстебан думал, однако, не об Онофрио, а об Инкарнасьон.
Она всегда отличалась легкомысленностью, и он знал это, когда женился на
ней, но телевизор стал своего рода символом различий, которые появились
между ними с тех пор, как дети выросли. Инкарнасьон начала строить из себя
солидную дуэнью с изысканным вкусом, смеяться над деревенскими манерами
Эстебана и постепенно превратилась в предводительницу небольшой группы
пожилых женщин, в основном вдов, которые тянулись к солидности и
изысканности. Каждый вечер они собирались у телевизора, стремясь
перещеголять друг дружку тонкостью и остротой суждений по поводу
американских детективных фильмов, которые они смотрели. Эстебан каждый
вечер выходил из хижины и сидел снаружи, погружаясь в мрачные раздумья о
своей семейной жизни. Он полагал, что, начав активно общаться со вдовами,
Инкарнасьон хочет таким образом дать ему понять, что она тоже не прочь
приобрести черную юбку и черную шаль, что теперь, исчерпав свою функцию
отца, он стал для нее помехой. В сорок один год (Эстебану исполнилось
сорок четыре) чувственные отношения почти уже перестали ее интересовать;
теперь они довольно редко радовали друг друга проявлениями интимности, и
Эстебан считал это отчасти следствием ее обиды на то, что к нему годы
оказались значительно добрее. Он по-прежнему выглядел, словно индеец из
древнего племени Патука: сам высокий, точеные черты лица, широко
посаженные глаза, медного цвета кожа почти без морщин и черные-черные
волосы. У Инкарнасьон пепельные пряди появились уже давно, а чистая
красота ее тела постепенно растворялась в неопрятной полноте. Эстебан не
ожидал, что она останется красавицей на всю жизнь, и пытался уверить ее,
что любит ту женщину, которой она стала, а не ту девушку, которой она была
когда-то. Но эта женщина умирала, зараженная той же болезнью, что и весь
Пуэрто-Морада, и, возможно, его любовь умирала тоже.
Пыльная улица, на которой располагался магазин, проходила позади
кинотеатра и отеля "Сирко дель Мар", и, двигаясь по дальней от моря
стороне улицы, Эстебан хорошо видел две колокольни храма Санта Мария дель
Онда, торчавшие над крышей отеля, словно рога огромной каменной улитки.
Будучи молодым, Эстебан подчинился желанию матери, которая хотела, чтобы
он стал священником, и три года провел в этом храме, словно в заточении,
готовясь к поступлению в семинарию под наблюдением старого отца Гонсальво.
Об этом этапе своей жизни он жалел более всего, потому что академические
дисциплины, которые он постиг, будто остановили его на полпути между миром
индейцев и миром современным: в глубине души он верил в наставления отца -
в таинства колдовства, в историю своего племени, в познание природы - и в
то же время никак не мог избавиться от чувства, что подобная мудрость -
либо суеверие, либо она просто не имеет в этом мире никакого значения.
Тени колоколен ложились на его душу так же неотвратимо, как на мощеную
площадь перед храмом, и вид их всегда заставлял Эстебана ускорять шаг и
опускать глаза.
Дальше по улице размещалась кантина "Атомика" - пристанище обеспеченной
молодежи городка, а напротив стоял магазин, где продавалась аппаратура и
домашняя утварь, желтое одноэтажное отштукатуренное здание с опускающимися
на ночь жалюзи из гофрированного железа. Роспись на фасаде здания
изображала то, что покупатель якобы мог обнаружить внутри: сверкающие
холодильники, телевизоры, стиральные машины - все огромное по сравнению с
нарисованными внизу крошечными мужчинами и женщинами, в восхищении
вскинувшими руки. На самом деле товары в магазине предлагались более
скромные, в основном радиоприемники и подержанное кухонное оборудование.
Мало кто в Пуэрто-Морада мог позволить себе большее, а те, кто могли,
покупали в других местах. Клиентура Онофрио состояла в основном из
бедняков, постоянно не справляющихся с жесткими сроками выплаты кредита, и
его прибыль складывалась по большей части из новых и новых перепродаж
отобранных за долги товаров.
Когда Эстебан вошел в магазин, за прилавком, прислонясь к нему бедром,
стоял Раймундо Эстевес, бледный молодой человек с пухлыми щеками, тяжелыми
набухшими веками и высокомерным изгибом губ. Он ухмыльнулся и презрительно
свистнул. Через несколько секунд в торговом зале появился его отец,
похожий на огромного слизня и еще более бледный, чем Раймундо. Остатки
седых волос липли к его покрытому пятнами черепу, накрахмаленная рубаха
едва вмещала торчащий вперед живот. Онофрио заулыбался и протянул руку.
- Как я рад тебя видеть! - сказал он. - Раймундо, принеси нам кофе и
два стула.
Хотя Эстебан всегда относился к Онофрио неприязненно, сейчас он
оказался не в позиции проявлять свои чувства и пожал протянутую руку.
Раймундо, разозлившись от того, что его заставили прислуживать индейцу,
надулся, с грохотом принес и поставил стулья, потом нарочно пролил кофе на
блюдца.
- Почему ты не хочешь, чтобы я вернул телевизор? - спросил Эстебан,
сев, и тут же, не в силах удержаться, добавил: - Или ты решил перестать
обманывать мой народ?
Онофрио вздохнул, словно сожалея о том, как трудно объяснять что-то
такому дураку, как Эстебан.
- Я не обманываю твоих людей. Напротив, я даже отступаю от контракта,
позволяя им вернуть купленное вместо того, чтобы пожаловаться в суд. В
твоем случае, однако, я придумал выход, позволяющий тебе оставить
телевизор без дальнейших выплат и тем не менее погасить задолженность.
Спорить с человеком, обладающим такой гибкой и эгоистичной логикой,
было просто бесполезно.
- Чего ты хочешь? - спросил Эстебан.
Онофрио облизнул губы, по цвету напоминающие сырые сосиски, и сказал:
- Я хочу, чтобы ты убил ягуара из Баррио-Каролина.
- Я больше не охочусь.
- Говорил же я тебе, что индеец испугается, - сказал Раймундо, встав за
спиной Онофрио.
Онофрио отмахнулся от него и снова обратился к Эстебану:
- Это неразумно. Если я заберу коров, тебе так и так придется охотиться
на ягуаров. Но если ты согласишься, тебе нужно будет убить только одного
ягуара.
- Который уже убил восьмерых охотников. - Эстебан поставил чашку на
стол и поднялся. - Это особенный ягуар.
Раймундо презрительно рассмеялся, и Эстебан впился в него уничтожающим
взглядом.
- Да, - сказал Онофрио, льстиво улыбаясь, - но никто из охотников не
пользовался твоим способом.
- Прошу меня извинить, дон Онофрио, - с издевкой произнес Эстебан. - У
меня много других дел.
- Я заплачу тебе пятьсот лемпир и прощу долг, - сказал Онофрио.
- Почему? - спросил Эстебан. - Извини, но я что-то не верю, что ты
делаешь это из заботы о людях.
Лицо Онофрио потемнело, жирные складки на горле задергались.
- Впрочем, это не важно. Такой суммы все равно недостаточно.
- Хорошо. Тысячу лемпир. - Онофрио старался говорить спокойно, но голос
выдавал его волнение.
Эстебана ситуация заинтересовала, и он, решив ради любопытства
выяснить, насколько важно для Онофрио сделанное предложение, сказал
наугад:
- Десять тысяч. Вперед.
- С ума можно сойти! За эти деньги я смогу нанять десяток охотников!
Два десятка!
Эстебан пожал плечами:
- Но ни один из них не знает моего способа.
Несколько секунд Онофрио сидел, нервно заламывая руки с переплетенными
пальцами, словно напряженно обдумывал что-то набожное, потом произнес
сдавленным голосом:
- Хорошо. Десять тысяч.
Неожиданно Эстебан догадался о причинах столь сильной
заинтересованности Онофрио в Баррио-Каролина, и он понял, что эти десять
тысяч, возможно, мелочь по сравнению с той прибылью, которую получит
Онофрио. Но его захватила мысль о том, что могут дать ему десять тысяч:
стадо коров, маленький грузовичок, чтобы возить продукцию фермы, или - он
осознал, что это, может быть, наиболее удачная, близкая сердцу мысль, -
маленький отштукатуренный домик в Баррио-Кларин, на который давно положила
глаз Инкарнасьон. Возможно, если у них будет домик, она даже смягчится и
станет добрее к нему... Он заметил, что Раймундо смотрит на него,
ухмыляясь, и даже Онофрио, еще не оправившийся от возмущения, вызванного
запрошенной суммой, поправляет рубаху и приглаживает без того уже гладкие
волосы. Чувствуя себя униженным от того, как легко они смогли его купить,
Эстебан, стараясь сохранить последние остатки гордости, повернулся и
двинулся к дверям.
- Я подумаю, - бросил он через плечо. - Ответ будет завтра утром.
В тот вечер по телевизору показывали "Нью-йоркский отдел расследования
убийств" с каким-то лысым американским актером в главной роли. Вдовы
расселись, скрестив ноги, по всему полу и заняли хижину настолько
основательно, что гамак и угольную печурку пришлось вынести на улицу,
когда освобождали место для опоздавших. Эстебану, остановившемуся в
дверях, показалось, что его дом заняла стая больших черных птиц в
капюшонах, прислушивающихся к зловещим инструкциям из мелькающего серого
кристалла. Без всякого энтузиазма он протолкался между вдовами, добрался
до полок, повешенных на стене за телевизором, и достал сверху длинный
сверток, замотанный в несколько промасленных газет. Краем глаза Эстебан
заметил, что Инкарнасьон наблюдает за ним, изогнув тонкие губы в улыбке, и
эта улыбка, похожая на шрам, оставила клеймо прямо в его сердце. Она
знала, что он собирается делать, и это ее радовало! Она абсолютно не
беспокоилась! Может быть, она знала о планах Онофрио убить ягуара: а может
быть, устроила ему ловушку вместе с Онофрио. Охваченный яростью, Эстебан
выбрался на улицу, расталкивая вдов, которые тут же возмущенно загомонили,
и отправился к своим банановым посадкам, где уселся на большой камень,
лежавший среди пальм. Небо почти целиком затянуло облаками, и всего
несколько звезд просвечивало через рваные темные силуэты листьев. Ветер
зашелестел ветвями, потирая листья друг о друга, и Эстебан услышал, как
фыркнула одна из его коров, потом почувствовал густой запах кораля. Словно
вся крепкая основа его жизни вдруг сузилась до этой жалкой перспективы, и
он остро ощутил свое одиночество. Признавая, что он, может быть, не самым
лучшим образом оправдал надежды Инкарнасьон на замужество, Эстебан никак
не мог понять, что он сделал такого, что вызвало бы на ее губах эту полную
ненависти улыбку.
Он развернул газеты и достал из свертка мачете с тонким лезвием вроде
тех, которыми рубят банановые черенки. Эстебан использовал его для охоты
на ягуаров. Взяв мачете в руку, он тут же почувствовал, как возвращается к
нему уверенность и ощущение силы. Последний раз он охотился четыре года
назад, но чувствовал, что не потерял сноровки. Когда-то его называли самым
великим охотником провинции Нуэва Эсперанца, как до этого называли его
отца. И охотиться он перестал не из-за возраста или потери сил, а из-за
красоты ягуаров; их красота перевесила причины, побуждавшие его убивать.
Причин убивать ягуара в Баррио-Каролина у него тоже не было: он не угрожал
никому, кроме тех, кто охотился на него, кто посягал на его территорию;
смерть ягуара будет выгодна только бесчестному торговцу и ворчливой жене;
его смерть лишь ускорит заражение Пуэрто-Морада. А кроме того, это черный
ягуар.
- Черные ягуары - создания Луны, - говорил ему отец. - Они принимают
разные формы, и мы не должны вмешиваться в их магические замыслы. Никогда
не охоться на черных ягуаров!
Отец не говорил, что черные ягуары живут на Луне; просто они используют
ее могущество. Но когда Эстебан был еще ребенком, ему приснился сон, в
котором среди лесов из слоновой кости и серебряных лугов стремительно,
словно черный водный поток, текли ягуары. Он рассказал об этом отцу, и тот
заметил, что подобные сны - отражение истины, и рано или поздно Эстебан
узнает скрывающуюся в них правду. Эстебан до сих пор верил в сны, даже
после того, как увидел по телевизору Инкарнасьон научную программу, где
показывали каменную, лишенную воздуха планету: эта Луна, потерявшая свою
таинственность, казалась ему просто еще менее понятным сном, утверждением
факта, который всего лишь сводил реальность к познаваемому.
Но, размышляя об этом, Эстебан пришел к выводу, что, убив ягуара, он,
возможно, решит все свои проблемы. Что, пойдя против наставлений своего
отца, убив свои сны, свое индейское восприятие мира, он, может быть,
сумеет воспринять мир своей жены. Он слишком долго стоял на полпути между
двумя концепциями, и теперь пришло время выбирать. Хотя на самом деле
выбора ему не оставили. Он жил в этом мире, а не в мире ягуаров, и если
для того, чтобы принять как истинные радости жизни телевидение, поездки в
кино и отштукатуренный домик в Баррио-Кларин, требуется убить магическое
существо, что ж, он уверен в своем способе охоты... Эстебан взмахнул
мачете, вспоров темный воздух, и рассмеялся. Легкомыслие Инкарнасьон, его
собственная сноровка охотника, алчность Онофрио, ягуар, телевидение - все
это аккуратно сплелось в его жизни, как фрагменты заклинания, от которого
умрет магия и расцветут немагические доктрины, разъедающие Пуэрто-Морада.
Он снова рассмеялся, но через секунду оборвал себя: именно такие мысли он
и хотел у себя искоренить.
На следующее утро Эстебан разбудил Инкарнасьон рано и заставил пойти с
ним к магазину. Мачете в кожаном чехле раскачивалось у него сбоку, в руке
он нес джутовый мешок с запасом еды и набором трав, необходимых для охоты.
Инкарнасьон молча семенила рядом, спрятав лицо под шалью. Придя в магазин,
Эстебан заставил Онофрио проштамповать на квитанции "Оплачено полностью",
затем передал квитанцию и деньги Инкарнасьон.
- Если я убью ягуара или ягуар убьет меня, - сказал он сурово, - это
твое. Если я не вернусь через неделю, можешь считать, что я уже никогда не
вернусь.
Инкарнасьон сделала шаг назад, и на лице ее отразилась тревога, словно
она увидела мужа в новом свете и осознала последствия своих действий. Но
когда он двинулся к двери, она даже не попыталась остановить его.
На другой стороне улицы, прислонившись к стене кантины "Атомика", стоял
Раймундо Эстевес и разговаривал с двумя девушками в джинсах и ничего не
прикрывающих кофточках. Девушки размахивали руками и пританцовывали в такт
доносившейся из кантины музыки. Эстебану они показались еще более чужими и
непонятными, чем существо, которое он собирался убить. Раймундо заметил
его и что-то прошептал девушкам; те рассмеялись, оглядываясь через плечо.
Эстебана, уже рассерженного на Инкарнасьон, охватила холодная ярость. Он
пересек улицу, положив руку на рукоять мачете, и в упор уставился на
Раймундо. Раньше он никогда не замечал, насколько тот мягок и пуст. По
подбородку Раймундо рассыпались прыщи, на коже под глазами выделялось
множество мелких ямочек, похожих на те, что оставляет на серебре молоточек
ювелира. Не выдержав взгляда в упор, он отвел глаза, и зрачки его
заметались между двумя девушками. Ярость Эстебана перешла в отвращение.
- Я - Эстебан Каакс, - сказал он. - Я построил свой собственный дом,
работал на своей земле и вырастил четверых детей. Сегодня я отправляюсь
охотиться на ягуара в Баррио-Каролина, чтобы ты и твой отец могли стать
еще жирнее. - Он обвел Раймундо взглядом сверху донизу и исполненным
презрения голосом спросил: - А ты кто такой?
Рыхлое лицо Раймундо сжалось в узел ненависти, но он не ответил.
Девушки, хихикая, проскользнули в дверь кантины. Эстебан слышал, как они
пересказывают инцидент, слышал смех, но продолжал смотреть в упор на
Раймундо. Еще несколько девушек, хихикая и перешептываясь, высунули головы
из-за двери. Эстебан повернулся на каблуках и двинулся прочь. За его
спиной раздался дружный, уже не сдерживаемый хохот, и девичий голос
произнес с издевкой: "Раймундо! Кто ты такой?", потом еще чей-то, потом
они принялись напевать эту фразу хором.
Район Баррио-Каролина не был на самом деле пригородом Пуэрто-Морада. Он
лежал за мысом Манабике, охватывающим залив с юга, и выходил к морю
пальмовой рощей и самым лучшим во всей провинции пляжем, изогнутым
участком белого песка, спускающегося к мелким зеленым лагунам. Сорок лет
назад там размещалась штаб-квартира экспериментальной фермы фруктовой
компании, проект, задуманный с таким размахом, что на этом месте вырос
небольшой городок: ряды белых каркасных домов с черепичными крышами и
зелеными террасами типа тех, что можно увидеть в журналах на фотографиях
сельской Америки. Компания называла проект "ключом к будущему страны" и
обещала создать высокопроизводительные сорта сельскохозяйственных
растении, которые навсегда искоренят голод, но в 1947 году на побережье
разразилась эпидемия холеры, и город оказался заброшенным. А к тому
времени, когда паника, вызванная эпидемией, утихла, компания уже надежно
окопалась в национальной политике, и необходимость поддерживать в глазах
публики прежний образ щедрой и доброжелательной организации у нее отпала.
Проект забросили окончательно, и отведенные под него территории постепенно
приходили в запустение до тех пор, пока земли не скупили люди,
планировавшие построить там крупный курорт. Случилось это в тот же год,
когда Эстебан перестал охотиться. И тогда же появился ягуар. Хотя он и не
убил ни одного рабочего, но затерроризировал их до такой степени, что они
отказались начинать строительство. Посылали в джунгли охотников, и вот их
уже ягуар убивал. Последняя группа взяла с собой автоматические винтовки и
множество всяких приборов, но ягуар подстерег их одного за другим и
расправился со всеми. В конце концов и этот проект забросили, потом прошел
слух, что земли снова перепроданы (теперь Эстебан знал кому) и что идея
создания курорта опять возрождается.
Дорога от Пуэрто-Морада оказалась долгой, жаркой и утомительной.
Добравшись до места, Эстебан устроился под пальмой и съел несколько
холодных банановых оладий. Белые, словно зубная паста, волны разбивались о
берег, но здесь не было мусора, оставляемого людьми, только мертвые ветки,
щепки да кокосовые орехи. Все дома, кроме ближайших четырех, поглотили
джунгли, да и эти четыре лишь выглядывали из зарослей, словно гниющие
ворота в черно-зеленой стене растительности. Даже при ярком солнечном
свете они выглядели так, будто там водятся привидения: сорванные,
поломанные ставни, серые от времени и влаги доски, лианы, спускающиеся по
фасадам. У одного дома манговое дерево проросло прямо через крыльцо, и на
его ветвях, поедая плоды, сидели дикие попугаи. Последний раз Эстебан
бывал здесь в детстве: тогда руины напугали его, но сейчас они показались
ему даже привлекательными. Как свидетельство торжества природы и ее
законов. Его угнетало то, что он помогает превращать эту природу в место,
где попугаи будут прикованы цепочками к насестам, а от ягуаров останется
только рисунок на скатертях, где будут понастроены бассейны и куда
понаедут туристы, чтобы высасывать через трубочки кокосовые орехи. Однако,
подкрепившись, он отправился в джунгли и вскоре обнаружил дорогу, которой
ходил ягуар, - узкую тропку, вьющуюся около полумили между облепленными
лианами пустыми оболочками домов, а затем выходящую к Рио-Дулсе. Река,
изгибавшаяся среди джунглей, казалось, несет зеленую воду еще более
темную, чем вода в море. По всему берегу отпечатались на земле следы
ягуара, особенно много следов зверь оставил на кочковатом пригорке в пяти
или шести футах над водой. Эстебана это несколько удивило, но, решив, что
ответа на эту загадку ему все равно не найти, он пожал плечами, отправился
на пляж и, собираясь устроить ночью наблюдение, прилег под пальмой
поспать.
Через несколько часов, уже во второй половине дня, он проснулся от
того, что его окликнули. Высокая стройная женщина с кожей медного оттенка,
одетая в платье темно-зеленого цвета, почти такого же, как стена джунглей,
шла прямо к нему. Платье до половины открывало высокую грудь, а когда она
подошла ближе, Эстебан разглядел ее лицо: хотя оно и обладало чертами,
характерными для народа Патука, но красоты и тонкости было совсем редкой
для людей его племени. Словно прекрасная выточенная маска: щеки с нежными
ямочками, резные полные губы, стилизованные брови цвета эбенового дерева,
глаза из черного и белого оникса, но всему этому придана живость
человеческого лица. Мелкие капельки пота блестели на ее груди.
Один-единственный локон черных волос лежал у нее на плече столь изящно,
что, казалось, он уложен так специально. Женщина опустилась рядом с ним на
колени, взглянула на него бесстрастно, и Эстебана буквально ошеломила
окружающая ее горячая атмосфера чувственности. Морской бриз донес до него
ее запах, сладковатый, мускусный, напомнивший Эстебану запах плодов манго,
оставленных дозревать на солнце.
- Меня зовут Эстебан Каакс, - произнес он, ощущая запах собственного
пота и чувствуя себя от этого немного неловко.
- Я слышала о тебе, - сказала она. - Охотник на ягуаров. Ты пришел,
чтобы убить ягуара, живущего здесь?
- Да, - ответил он и устыдился собственного признания.
Она набрала в руку горсть песка, потом выпустила его между пальцами.
- Как тебя зовут? - спросил Эстебан.
- Если мы станем друзьями, я скажу тебе свое имя, - ответила она. -
Зачем ты хочешь убить ягуара?
Он рассказал ей про телевизор, а потом вдруг, к своему удивлению, начал
рассказывать о трениях с Инкарнасьон, объясняя, как он собирается
приспособиться к ее миру. Не совсем то, что принято обсуждать с
незнакомыми людьми, но его почему-то тянуло на откровенность. Ему
казалось, что между ними есть что-то общее, и это заставляло его рисовать
свою семейную жизнь более мрачными красками, чем на самом деле. Ему
никогда не случалось изменять Инкарнасьон, но сейчас такую возможность он
бы, наверное, только приветствовал.
- Это черный ягуар, - сказала она. - Ты наверняка знаешь, что они - не
обычные звери и что мы не должны вмешиваться в их магические замыслы.
Эстебан вздрогнул, услышав из ее уст слова отца, но решил, что это
просто совпадение, и ответил:
- Может быть. Но ведь это не мои замыслы.
- Ошибаешься, - сказала она. - Ты просто решил не замечать их. - Она
набрала еще одну горсть песка. - Как ты собираешься это сделать? У тебя
даже нет ружья. Только мачете.
- У меня есть еще вот что, - сказал Эстебан, достал из мешка маленький
пакетик с сушеными травами и передал ей.
Она открыла пакет и понюхала.
- Травы? Ты хочешь усыпить ягуара...
- Не ягуара. Себя. - Он взял у нее из рук пакет. - Эти травы замедляют
сердцебиение и дают человеку подобие смерти. Охотник впадает в транс, но
от него можно избавиться в мгновение ока. Я пожую трав, потом лягу около
того места, где ягуар ходит на ночную охоту. Он подумает, что я мертв, но
не станет есть, пока не убедится, что моя душа покинула тело, а чтобы
определить это, ягуар должен усесться на меня и почувствовать, как
отлетает дух. Когда он начнет усаживаться, я сброшу транс и всажу мачете
ему между ребер. Если моя рука не дрогнет, он умрет мгновенно.
- А если дрогнет?
- Я уже не боюсь этого: я убил почти пятьдесят ягуаров, - сказал
Эстебан. - Таким способом охотились в моем роду на ягуаров еще во времена
древнего племени Патука, и он никогда, насколько я знаю, не подводил.
- Но черный ягуар...
- Черный или пятнистый, это не имеет значения. Все они подчиняются
инстинктам и похожи один на другого, когда дело касается пищи.
- Что ж, - сказала она, вставая и отряхивая платье от песка. - Я не
могу пожелать тебе удачи, но зла я тебе тоже не желаю.
Он хотел попросить ее остаться, но гордость не позволила ему сделать
это, и она рассмеялась, словно прочитала его мысли.
- Может быть, мы еще увидимся и поговорим, Эстебан, - сказала она. -
Будет жаль, если не удастся, потому что у нас есть о чем поговорить: