Шхиян Сергей. Ангелы террора

   В полном молчании мы и въехали во двор имения. Я вылез из саней и помог выбраться Татьяне Кирилловне. Петр остался сидеть на козлах.
   – Пойдем в дом, – пригласил я его, – тебя нужно перевязать.
   – Оченно благодарны за заботу, – хмуро ответил он. – Только мы лучше поедем, и так станется...
   – Кончай ломаться, – перебил я его, – заходи, отдохнешь, погреешься.
   – Это уж благодарствуйте, но мы до дома поедем, – упрямо ответил он.
   В это время на крыльцо начали выходить обитатели дома, и я не стал при них его уговаривать.
   – Хорошо, как знаешь. На вот, возьми деньги за Серка, – сказал я и сунул ему в карман пачку его же рублей.
   – Это лишнее. Мы вами и так благодарны, – поклонился он, но упрямиться не стал и деньги оставил. – Прощевайте, господа хорошие.
   – Прощай, может, еще когда-нибудь свидимся.
   – Это уж как Бог даст, – ответил мужик и тронул лошадей.
   Между тем с крыльца в одном сюртуке ко мне спускался Александр Иванович, Прабабушка Софья Аркадьевна и народница Наталья остались стоять в дверях.
   – Алексей Григорьевич, голубчик, что случилось? Куда вы пропали?!
   – Немного заплутался. Вот этот человек помог выбраться, – ответил я, указав вслед отъезжавшему Петру.
   – А мы не знали, что и подумать, – то ли сердито, то ли взволнованно говорил Александр Иванович. – Несколько раз от Александры Михайловны приезжали нарочные справляться о вас.
   – Так случилось, – неопределенно сказал я, – роковое стечение обстоятельств. А где Гутмахер с Ольгой?
   – Они уехали в Москву, – вместо мужа ответила Софья Аркадьевна. – Ольге Глебовне непременно захотелось посмотреть вторую столицу.
   Разговаривая, мы вошли в дом. Татьяна Кирилловна в своем крестьянском наряде не отставала от меня ни на шаг. Такое непосредственное поведение деревенского мальчика в барских покоях вызвало недоумение у хозяев, но из чувства такта никто не подал вида, что удивлен.
   – Этот мальчик – толстовец, – поспешил я объяснить странное поведение девицы Раскиной. – Шел пешком в Ясную Поляну ко Льву Николаевичу, да чуть не замерз.
   Раскрывать инкогнито Татьяны Кирилловны мне почему-то не захотелось, возможно, из опасения новых вопросов. Объясняться и тем более рассказывать, что с нами действительно произошло, я не собирался, Чтобы не ставить доброе семейство в двусмысленное Положение. И вообще, мне следовало немедленно убраться отсюда подальше, – мало ли какую еще пакость придумают борцы за народное дело.
   Мы прошли в малую гостиную. Татьяна Кирилловна тут же с отсутствующим видом уселась в вольтеровское кресло. Теперь хозяева смотрели на девушку без удивления, а с интересом.
   – Так как вам удалось заблудиться в такой близи от дома? – вновь вернулся к теме моего исчезновения хозяин.
   Я не успел придумать правдоподобной версии и немного замялся, но потом догадался все свалить на национальный напиток:
   – Кучер, шельма, был сильно пьян и завез не в ту сторону, а потом у нас поломался экипаж, и крестьянин, которого вы видели, помог вас найти.
   Объяснение, на мой взгляд, получилось довольно правдоподобное, во всяком случае, больше вопросов мне не задавали.
   – Вы, наверное, измучились в дороге, – сказала Софья Андреевна, – вам нужно помыться и выспаться. Баня протоплена…
   Идея с баней показалась мне настолько забавной, что я чуть не рассмеялся. Опять судьба толкала меня на банные приключения с девицей.
   – У нас, к сожалению, в доме нет ванной комнаты, вы, вероятно, привыкли к большему комфорту, – неверно поняв мою улыбку, поспешила оправдаться хозяйка.
   – Баня – это замечательно, – поспешил я успокоить Софью Аркадьевну. – Только вот молодой человек, кажется, дал обет не мыться, пока не встретится со Львом Толстым.
   – Нет, я не давала, то есть не давал никакого обещания, я один не останусь, я с вами, – неожиданно для меня заявила Татьяна Кирилловна.
   Ситуация делалась совсем забавной. Кажется, кроме меня, никто не заметил перепутанного мальчиком родового окончания.
   – Ну, мыться так мыться, – сказал я. – Нам это очень не помешает, как и хороший ужин. Правда, Ванюша?
   «Ванюшей» я назвал Татьяну Кирилловну, но она не поняла, к кому я обращаюсь, и никак не отреагировала на свое новое имя.
   Оскудевшее в средствах чиновничье дворянство уже лишилось былого крепостнического размаха. Никаких прудов и купален при бане не было, да и заведовал ей не специальный человек, а обычный истопник. Впрочем, Софья Аркадьевна зря жаловалась на отсутствие ванной комнаты. Банька была, что надо: отделана мраморными плитами с небольшим мраморным же бассейном и офигительными медными кранами. Краны мне понравились больше всего. В предбаннике стояли два обширных кожаных дивана и висело большое зеркало. Истопник, молодой мужик с глупым, простецким лицом, проводивший нас до этого гигиенического сооружения, предложил, было, свои услуги, но я отправил его восвояси.
   Честно говоря, особых стремлений к романтическому приключению у меня не было. Возникшее было теплое чувство к Татьяне Кирилловне не успело настолько окрепнуть, чтобы преодолеть физическую и нервную усталость. Мне хотелось побыстрее помыться, поесть, выспаться и убраться как можно дальше от мертвых и живых революционеров.
   Между тем, когда мы остались одни в довольно интимной обстановке, девица Раскина, кажется, впервые подумала о том, что мы с ней вообще-то разнополые особи. Шоковое состояние у нее уже прошло, и теперь она смотрела во все глаза на то, как я снимаю с себя пальто.
   – Вы собираетесь раздеваться? – поинтересовалась девушка тонким, каким-то даже фальшивым голосом.
   – А вы собираетесь мыться прямо в армяке? – в свою очередь спросил я.
   – Нет, но как можно… Я думала, что вы побудете во дворе…
   – После того, как вы напросились мыться со мной, это будет довольно странно выглядеть. Тем более, я замерз и устал.
   – Но это же невозможно!
   – Почему? Идите мойтесь первая, а я посижу здесь. И советую сначала выстирать белье и положить его сушиться на печку…
   – Но как я смогу при вас, при вас, – девица запнулась и задумалась, как бы поделикатнее выразиться, потом все-таки решилась и сказала прямо, – раздеться?
   – Я отвернусь, – пообещал я. – Вы уже, кажется, спали со мной, и ничего с вами не случилось.
   – Да, но это совсем другое…
   – Значит, не мойтесь и можете отвернуться, когда я разденусь. Решайтесь на что-нибудь.
   – А вы честно отвернетесь?
   – Честно, – почти искренно пообещал я.
   – Нет, так все равно нельзя, – опять впала в сомнения Татьяна Кирилловна.
   В предбаннике было жарко натоплено, и я успел вспотеть. Начинать новую серию пререканий и уговоров ужасно не хотелось, и я прибегнул к прямой, подлой лжи.
   – А Лев Николаевич всегда вместе с женщинами моется, удивительно, что вы этого не знаете…
   – Почему же не знаю, – обиделась толстовка. – Я об этом, конечно, читала, но ведь не вдвоем же, а так вообще…
   – Ну и мы с вами не так, а вообще…
   – Ну, хорошо, я разденусь, только помните, вы обещали на меня не смотреть…
   – Обещал, – подтвердил я и, сняв пиджак, лег на один из диванов. – Я буду лежать к вам спиной. Вас это устроит?
   Как раздевалась девушка, я не слышал, хотя она находилась всего в двух шагах от меня. Только когда скрипнула дверь в моечное отделение, я сориентировался, что она справилась со непривычной мужской одеждой и начала принимать «водные процедуры». Лежать на боку лицом к спинке дивана было неудобно и я перевернулся на спину. В моечном отделении было тихо, я закрыл глаза и начал даже задремывать, когда передо мной возникла одетая в серую, длинную посконную рубаху Татьяна Кирилловна.
   – Василий Тимофеевич, я не знаю, как напустить воду, – огорченно сказала она.
   Я встал и, как и обещал, не глядя на нее, отправился в моечную. Девушка пошла следом за мной. Я показал ей, как открывать простейшие краны, как смешивать горячую и холодную воду, и вернулся в предбанник на свой диван. Минут через пять опять скрипнула дверь, и в нее выглянуло облепленное мокрыми волосами раскрасневшееся личико.
   – Василий Тимофеевич, извините меня, ради Бога, но я не знаю, как выключить воду. Вы мне не покажете? Только вы обещали на меня не смотреть!
   Меня удивила такая вопиющая беспомощность, однако я ничего по этому поводу не сказал и опять отправился в моечное отделение. В этот раз ничего не увидеть было просто невозможно, потому что все было в полном, обнаженном естестве. Правда, Татьяна Кирилловна норовила стоять ко мне спиной или боком. В мужском платье она казалась более хрупкой, а так, в естестве, было видно, что херсонская маменька явно не держала девочку в черном теле, и все, что надо, у ней было соблазнительно округло.
   Я сумел взять себя в руки и, отгоняя грешные мысли и «соблазнительные образы», показал, как закрывается кран, после чего, ни слова не говоря, вышел.
   Новое явление нимфы не заставило себя ждать: девица Раскина принесла развесить на теплой печке постиранное белье.
   Теперь она вела себя более непосредственно и прятала от меня не свои женские прелести, а глаза. Меня все это начало забавлять, и только ирония помогла справиться с нахлынувшими эмоциями, тем более, что девочка оказалась очень даже миленькая…
   – Теперь идите мыться вы, – сказала Татьяна Кирилловна, очаровательно улыбаясь, когда в очередной раз явилась в предбанник. – Не бойтесь, я не буду подглядывать.
   Этого, как ни странно, я почему-то боялся меньше всего. Голенькая Татьяна Кирилловна, между тем, села на соседний диван, скромно поджав ножки, и отвернулась. Ей предстояло ждать, пока высохнет стиранное исподнее белье. Я быстро разделся и, по-прежнему молча, отправился мыться. В моечном отделении было влажно и душно. Я скоренько ополоснулся и отправился в парную. Одному париться оказалось скучно, я немного погрелся и плюхнулся в мини-бассейн с холодной водой. Сидящая в соседнем помещении Татьяна Кирилловна занимала меня куда больше, чем банные удовольствия. Однако холодная вода остудила начинающий подниматься пыл и позволила справиться с грешными мыслями. Замерзнув, я сел на мраморный полок. В этот момент дверь парной рывком распахнулась, и в нее влетела моя обнаженная нимфа.
   – Там этот идет! – нечленораздельно выкрикнула она. – Тот, который сюда!
   Я вышел в предбанник. В дверях стоял давешний истопник с глупым лицом.
   – Тебе чего? – грубо спросил я.
   – Велели узнать, может чего надобно, – равнодушно ответил он, потом, будто вспомнив что-то важное, значительным голосом добавил:
   – Господа чистое исподнее прислали.
   – Положи и иди отсюда, – сказал я, указав пальцем, куда положить сверток с бельем. – И больше нас не беспокой.
   – Как прикажете, – ответил он и удалился.
   Я вернулся в моечную. Татьяны Кирилловны там не было.
   – Выходите, он ушел, – сказал я, заглядывая в парную.
   – Идите сюда, – попросила она, – можно, я с вами останусь? А то мне одной страшно… вдруг кто-нибудь войдет.
   Я начал подниматься к ней наверх.
   Девушка сидела на полке, слегка разведя бедра. Видеть такое снизу было выше человеческих, во всяком случае, мужских сил.
   – А я думала, что совсем вам не нравлюсь, – сказала она, сверху вниз разглядывая меня.
   Я поднялся к ней наверх, взял ее горячее потное тело на руки, снес вниз и вместе с ней опустился в холодную воду. Разгоряченное тело сладко обожгла прохлада. Девушка обхватила мою шею руками, и мы поцеловались.
   Бассейн был совсем мелкий, чуть глубже полуметра, со скользким дном. Я помог Татьяне Кирилловне выбраться из него, попутно гладя у нее все, что подворачивалось под руки. Что обычно в таких случаях «подворачивается» под мужские руки, думаю, нет смысла объяснять. Девушку это ничуть не смутило. Она только вздрагивала непонятно от чего, холодной воды или горячих прикосновений.
   – Вы думаете, что я развратная? – спросила Татьяна Кирилловна, прижимаясь ко мне своей юной грудью и близко заглядывая в глаза.
   Определенно в этой девчонке что-то было, какая-то изюминка. Она менялась очень быстро, так что я не всегда мог предугадать ее следующий поступок.
   – А я вам, правда, нравлюсь? Настолько нравлюсь? – опять спросила она, притрагиваясь к моему уже «бесконтрольно одубевшему естеству». – Почему вы ничего не говорите?
   Увы, говорить я не мог по вполне объяснимой причине, мои губы, язык и даже зубы были заняты.
   – Еще, сильнее, сильнее, – пришептывала девушка, подставляя моему жадному рту вторую, еще не обласканную грудь. – Как сладко, как сладко!
   – Пойдем в предбанник, там диван, – позвал я, сумев взять себя в руки, чтобы ни изнасиловать доверчивую толстовку прямо на мокрой и скользкой моечной скамье.
   Мы, тесно прижимаясь друг к другу, вернулись в прохладную комнату с широкими диванами…
   Страсти, как известно, правят людьми, а бывает, и миром. Недавно еще неприятная мне, сумасбродная и странная девица стала близкой и желанной женщиной. Наша первая близость, как это в основном и случается, получилась слишком торопливой, в большей степени по моей вине.
   Опасность, увиденная смерть по каким-то неведомым мне психологическим причинам обостряют жажду жизни и стремление к ее воспроизводству. Всяких сильных впечатлений за последнее время было в моей жизни предостаточно, так что бедная, почти невинная Татьяна Кирилловна смогла вполне насладиться грубым «мужским началом». Я с такой необузданностью набросился на нее, что весь ее предыдущий скромный сексуальный опыт с каким-нибудь соседским мальчиком-гимназистом показался ей мелким романтическим приключением. Я понимал, что перегибаю палку что юному существу с неразвитой чувственностью такие африканские страсти попросту не нужны, могут испугать, но ничего не мог с собой поделать.
   – Василий Тимофеевич, – обратилась ко мне истерзанная девушка, когда я, наконец, оставил ее в покое, и, усталые до изнеможения, мы вытянулись рядом на широком кожаном диване, – а это всегда! когда с мужчинами… так бывает?
   – Нет, к счастью или сожалению, довольно редко, только тогда когда девушка очень нравится.
   – Жаль. Значит, я вам так нравлюсь? Почему же вы раньше не обращали на меня внимания?
   «Лучше час потерпеть, чем всю ночь уговаривать» – хотел процитировать я старый анекдот, но сдержался и компенсировал понесенный ею физический урон комплиментом:
   – Я боялся оскорбить тебя своим восхищением. И знаешь что, лучше называй меня, когда мы вдвоем, Алексеем. Василий Тимофеевич – это моя партийная кличка.
   – Так вы тоже человек идеи? – обрадовалась она даже больше, чем моим объятиям. – Я сразу поняла что вы необыкновенный человек! Вы, если это не секрет, кто?
   – Как это, кто? В каком смысле? – не понял я возгласа.
   – Вы, наверное, настоящий революционный герой? – уточнила она.
   – Ага, – подтвердил я, – герой, – а про себя добавил: – К сожалению, всего лишь половой, и скотина по совместительству, измочалил бедную непротивленку злу насилием…
 
   После затянувшейся «помывки» нас с Татьяной Кирилловной ждал обильный ужин. Перед ним у меня состоялся серьезный разговор с Александром Ивановичем. Вели мы его, по моей просьбе, с глазу на глаз. Я без излишних подробностей рассказал о своем конфликте с революционерами и возможной неприглядной роли Александры Михайловны, то ли как наводчицы, то ли случайного информатора.
   – Откуда-то этим людям стало известно о счете в банке, о котором вы мне рассказали, – объяснял я ситуацию генералу, – думаю, боевики революционной партии пытаются через меня до них добраться. Судя по всему, они просто так не успокоятся, тем более, что теперь задета их профессиональная гордость. К тому же они теперь попытаются мне отомстить за гибель своих товарищей, – резюмировал я свои невеселые заключения.
   – Шуре Коллонтай о ваших деньгах могла сказать только Наташа, – виноватым голосом сказал Александр Иванович. – Это полностью моя вина, я не счел возможным скрывать от семьи денежные дела, – генерал болезненно скривился. – Однако, сколько я знаю Александра Михайловна – вполне порядочная женщина, и не думаю, что она намеренно обрекла вас на гибель. – Он задумался, покачал головой.
   – Факты – упрямая вещь, – процитировал я сентенцию какого-то советского вождя.
   – Нет – это невероятно, – отрицательно покачав он головой. – Возможно, она рассказала это случайно, безо всякого злого умысла. Я хорошо знал ее отца, он вполне порядочный человек… Впрочем…
   – При чем тут отец, – возразил я, – когда у этого рода людей дело касается идей, то мораль отдыхает.
   – Возможно, возможно. В этом я не разбираюсь. Однако, думаю, что в любом случае в моем доме вам ничего не угрожает. Не посмеют же они, на самом деле…
   – Очень даже посмеют, – уверил я. – Притом меня беспокоит не столько моя безопасность, сколько ваша. В смысле, безопасность Софьи Аркадьевны, мальчиков, Наташи, ну и… юного существа, которое я подобрал, – добавил я, не уточняя пола этого существа. – Если кому-нибудь из них будет угрожать смертельная опасность, или их похитят, то нам придется согласиться на все условия этих террористов, максималистов! даже и не знаю, как их правильно называть.
   – Господи, какие ужасы вы говорите! Разве нормальные люди способны на такую подлость и изуверство?! Похитить женщину, ребенка всего лишь ради денег?!
   – Увы, даже очень способны. Не из-за денег, конечно, деньги для них только средство достижения главной цели – спасения или счастья всего человечества. Думаю, самое правильное будет, если мы с толстовцем уедем в Москву. Тогда не будет повода преследовать вашу семью.
   – А не спокойнее ли вам вернуться в свою эпоху? – сделал резонное предложение Александр Иванович. – По крайней мере, там вас им будет невозможно найти.
   – Увы, – покачал я головой, – в своем времени у меня тоже возникли проблемы с любителями чужого имущества. Я, собственно, для того и отправился в это путешествие, чтобы избавиться от таких же проблем. Поэтому мне придется мириться с меньшим злом, вашими революционерами. Они, пожалуй, проще, чем наши коррупционеры и оборотни.
   – Тогда вы правы, в Москве или Петербурге затеряться будет легче всего. Москва – огромный город, в нем живет один миллион сорок тысяч жителей!
   – Сколько? – удивился я. – Всего миллион? Так мало? В мое время и среди десяти миллионов не так-то просто спрятаться! Боюсь, что нас в Москве за неделю вычислят. Проверят полицейскую регистрацию приезжих, гостиницы и съемные квартиры…
   – А если вам поселиться приватным образом, без регистрации в полиции?
   – Ну, тогда, может быть, и продержимся какое-то время. Если еще изменить внешность, то, пожалуй, Найти нас будет не так просто…
   – У меня в Москве живет один старинный приятель, однокашник по гимназии. Он старый холостяк, тому же очень умный и решительный человек. Живет он один в собственном доме. Я могу попросить его приютить вас вместе с молодым человеком.
   – Хорошая идея, – согласился я, – это может получиться. Если еще переодеть мальчика в девушку, то это собьет революционеров со следа. А сделать мне новые документы вы сможете?
   Александр Иванович только развел руками:
   – Увы, я ведь не заговорщик и даже не полицейский чиновник. Впрочем, если поискать среди знакомых…
   – Нет, не стоит, – отказался я, чтобы не напрягать законопослушного гражданина. – Документы, полученные через знакомых – лишняя информация для противника. Пока обойдусь теми, что у меня есть. Вот только что делать с Гутмахером и Ольгой… Они надолго отправились в столицу?
   – Они не в столице, они в Москве, – поправил меня Александр Иванович. – Аарон Моисеевич ничего конкретного о своих планах не говорил. Он, кстати, взял у меня под ваше поручительство небольшую сумму денег… Я, ссужая его, надеюсь, не проявил самоуправство?
   – Нет, конечно, вы все сделали правильно. Кстати, о деньгах. Вы мне не могли бы дать сколько-нибудь наличности под вклад в банке?.,
   – Ради Бога. Это ваши деньги, и вы можете ими распоряжаться по своему усмотрению. Я дам вам переводной вексель на любую требуемую сумму.
   – Вот и прекрасно, спасибо, – поблагодарил я, – Теперь нам остается только незаметно выбраться отсюда и попасть в Москву. Может быть, у вас в доме найдется женская одежда, чтобы переодеть мальчика?
   – Думаю, что можно, я сейчас же пошлю спросить у жены и дочери. А до станции вас довезет наш кучер, прямо к паровику. Своему приятелю относительно вашего приезда я отправлю телеграмму.
   – Вот этого делать не стоит, – возразил я. – Лучше напишите мне рекомендательное письмо. Я сам передам. Кстати, говорить, где мы скрываемся, никому не нужно, даже Софье Аркадьевне. Мало ли что… И вам, я думаю, следует вернуться в Петербург, вдруг они все-таки возьмут кого-нибудь из членов семьи в заложники.
   – Мне показалось, что вы шутили, говоря о похищениях. Вы предполагаете, что в наше время такое возможно?!
   – В ваше не знаю, а в наше и не такое бывает. Береженого, как говорится, и Бог бережет.
   Пока мы с Татьяной Кирилловной ужинали, Алексей Иванович решил вопросы с женской одеждой и рекомендательным письмом. Поделиться своим платьем с какой-то бедной сироткой с радостью согласилась Наталья. Народница восприняла просьбу с энтузиазмом. Повод был дурацкий, но это была задумка самого Александра Ивановича. Потом он проинструктировал кучера, как и куда нас отвезти. Мы с Татьяной Кирилловной решили, что переодеться ей в женское платье будет лучше вне дома, чтобы не оставлять после своего отъезда легенду о необычном отроке.
   Пока мать с дочерью суетились с подбором одежды глава семейства написал письмо приятелю и составил мне финансовый документ на получение денег в банке. Наконец все было готово. Версия нашего отъезда была безыскусна, по ней я должен был отправить заблудшего толстовца родителям. Мы с Татьяной Кирилловной распрощались с благородным семейством, Генерал приказал подать экипаж, что было тотчас исполнено, и мы отбыли на железнодорожную станцию. Предварительно было решено ехать в Москву не из Подольска или Лопастни на пригородном паровичке, а на поезде дальнего следования, где было меньше шансов столкнуться с проверкой на дорогах, если таковая могла иметь место.
   Вместо «Браунинга», в котором кончились патроны, я позаимствовал у Александра Ивановича допотопный револьвер с длинным стволом неизвестной мне системы, очень крупного калибра, что-то вроде американского «Кольта» времен покорения дикого Запада из Голливудских вестернов.
   Кучером, который повез нас на станцию, оказался слуга с глупым лицом, тот, что своим появлением в бане напугал Татьяну Кирилловну и почти бросил ее в мои объятия. Ехать в зимней коляске было покойно и безопасно. Мы с Раскиной пригрелись под медвежьим пологом и уснули. Я очнулся только около вокзала в Серпухове, куда нас отправил предусмотрительный генерал.
   Здание Серпуховского вокзала было новым, чистым и пустым. В ожидании поезда из Симферополя мы зашли в буфет. Я взял себе пиво, а Татьяне Кирилловне сельтерской воды. До проходящего поезда было много времени, и за разговорами о нравственном совершенстве русского человека мы мирно коротали время. Кроме нас двоих, других пассажиров на вокзале не было. За стойкой сидел сонный буфетчик, да время от времени появлялся дежурный по вокзалу в красной форменной фуражке. Однако мы выглядели так заурядно, что не удостоились даже его снисходительного взгляда. Единственно слабым местом в моем внешнем облике были белые кроссовки, правда, предусмотрительно начищенные черной ваксой.
   Наконец раздался свисток паровоза, застучали колеса, поезд Симферополь-Москва подошел к первой платформе, и мы заняли места в третьем классе, приличествующие нашему внешнему виду и, соответственно, социальному положению. Вагон был наполовину пуст и пропитан тяжелым махорочным духом. Усатый, представительный проводник изучил наши билеты, пропустил внутрь, после чего потерял к нам всякий интерес. Так началось наше «растворение» в народных массах.
   По позднему времени, одиннадцати часам вечера, пассажиры в основном спали, только в крайнем купе компания сезонных рабочих пристойно, без шума выпивала. Мы нашли две пустые верхние полки и улеглись на голые доски.
   – Сколько времени нам ехать? – спросила Татьяна Кирилловна.
   – Часа два-три, – предположительно ответил я, Перемножив сто километров на скорость паровоза.
   – А как же мне здесь переодеваться? – задала Пекина и меня самого занимавший вопрос. Сделать это в купе, где, кроме нас, ехало еще несколько человек, было рискованно, вдруг кто-нибудь из попутчиков проснется. К тому же проводника могла заинтересовать неведомо откуда появившаяся барышня.
   – Потом переоденешься, когда доберемся до места, – решил я.
   – А мы к кому едем?
   – К знакомому Александра Ивановича, только ночью туда идти будет неудобно, придется где-нибудь переночевать.
   – А как же быть, если спросят паспорт, я же по нему девица?
   – А я Василий Тимофеевич, – парировал я. – Посидим в ночном трактире. Или… придумаем что-нибудь. Пока тебе лучше поспать, да и мне тоже.
   Поезд, между тем, отбыв свои двадцать минут непривычно долгой остановки, лязгнул буферами и неспешно застучал колесами.
   – Мне жестко лежать, – пожаловалась сонным голосом Татьяна Кирилловна, – и я не могу спать без подушки.