Шихов Анатолий. Вечернее утро

   - Хорошо живут, - решил Лев Александрович.
   - Рыбнадзор у них работает не хуже уголовного розыска, - предположил Внутренний Голос.
   - Я вижу, ты оклемался окончательно, - обрадовался Лев Александрович.
   Он прогулялся по берегу и не нашел ни одного кострища, ни одной бутылки - озеро было совершенно не обжито, роща выглядела первобытно, даже птичка не пискнула. Спустился к воде, собираясь хотя бы умыться. Наклонившись, увидел всклоченную бороду и круглые глаза. Отражение бороды принадлежало несомненно ему, а вот глаза... Это были хищные глаза.
   Он почему-то побоялся замочить руку. Поозирался, отступил к чахлому деревцу, отломил сук и опять спустился. Глаза все еще наблюдали за ним. Он ткнул палкой, и к его изумлению рыбина вцепилась в нее зубами, словно собака. Льву Александровичу ничего не оставалось, как выбросить на берег, но и на суше она не отпускала сук. Это была щука.
   Лев Александрович подумал про бензин в зажигалке, а Внутренний Голос услужливо спросил:
   - Не развести ли нам с тобой костерок, не испечь ли рыбину? Не успел он согласиться, как из лесу выскочил зверь величиной с овчарку и с хвостом кенгуру. Зверь метнулся к добыче, схватил крысиными зубами и исчез в бамбуке.
   - Неужели это была крыса?
   - А ты как думал?
   - Где мы с тобой находимся?
   - В Африке.
   - Значит, где-то здесь живет наш общий знакомый космонавт Джефсон.
   Не выпуская палку из рук, Лев Александрович осторожно прошел по кромке берега, присматриваясь. И опять увидел глаза - да что они все пялятся?
   - Бородой любуются.
   - Спасибо, приятель. Мне приятно чувствовать тебя мужчиной.
   Он осторожно коснулся палкой воды, и все повторилось. На этот раз он был расторопнее: вытащив рыбу, наступил ей на голову. Это оказалась не щука, а очень красивая, сверкающая рыбина с золотистой шкурой, напоминающей наждак. Когда она затихла, Лев Александрович поднял ее. Бока были шершавыми, как терка. Поднявшись с добычей на берег, он опять увидел того самого зверя - крыса преспокойно пожирала рыбину. Он швырнул палку, но промахнулся, а крыса никак на это не среагировала, непуганая, что ли?
   Лев Александрович долго брел берегом в поисках поляны: в чаще наделаешь пожару, оштрафовать могут.
   Начались признаки города: из воды тут и там торчали куски изогнутых рельсов, концы швеллеров и бетонных свай. Но бамбуковые дебри не проглядывались, город все еще не просматривался.
   Наконец, началась песчаная отмель. Набрав сухих щепок, он сложил их шалашиком, затем вынул зажигалку, погрел холодный металл в ладонях, чиркнул и высек едва заметный огонек. Осторожно подставил щепочку - она вспыхнула. Ни дым, ни пламя не собирались в шар, не исчезали. Шалашик тоже загорелся без всяких фокусов.
   Потрошить рыбу было нечем; он походил по берегу в поисках чего-нибудь острого, вроде осколка стекла и не нашел. Отломил подходящий сук, сунул в пасть рыбине, пристроил над огнем. Очень скоро тушка зарумянилась, и каких-нибудь минут через пятнадцать он снял ее с костра и, обжигаясь, начал ногтями отламывать куски чешуи. Мясо отколупывалось, словно сосновая кора, и было оно таким же красным, без соли довольно противным, но есть можно. Обедая, он наблюдал за небольшим островком в полукилометре: ему все время казалось, что там кто-то ходит.
   Должно быть, на запах, из бамбука выбежала точно такая же крыса, а, может быть, та же самая. Принюхиваясь, она стала бочком приближаться метр за метром: человек явно заинтересовал ее, но она, кажется, боялась дыма. Время от времени крыса, запугивая, показывала свои ужасные зубы, и Лев Александрович заподозрил, что она может решиться броситься на человека.
   - Еще как! - предостерег Внутренний Голос.
   Он выхватил из костра подходящую головешку и двинулся на крысу. Та в нерешительности замерла, уставившись на дымящийся кончик. Он стал обходить ее, отрезая от леса и прижимая к заливу: ему показалось, что крыса боится воды. Отскочив к озеру, она прижалась к земле, как это делают кошки, стараясь увильнуть от удара. Он сделал еще шаг - крыса отступила. И тут произошло невероятное: на берег выбросилось блестящее бревно, захлопнуло пасть и в тот же миг никого не стало - ни крысы, ни этого самого бревна. Он, оторопев, рассматривал лужу и чувствовал себя совершенным дураком.
   - Кто же это мог быть? Крокодил? Акула? Подводная лодка? Как же мы с тобой не угодили в пасть этому чудовищу?
   - Не радуйся: тебе еще предстоит объясниться с любимой тещей.
   Он вернулся к костру, чтобы погасить его; воды Лев Александрович начал побаиваться и потому сначала распинал головешки, затем растоптал угли. Приплясывая, он все еще наблюдал за островком. Так и есть - лодка!
   - Эге-ге! - крикнул он. Лодка зашевелилась.
   - Дядя! Подбрось меня!
   Его услыхали: лодка тронулась с места. Он, как мог, причесался пятерней, поправил галстук и стал ждать. Когда лодка ткнулась носом в берег, Лев Александрович увидел, что она скроена из полупрозрачной пленки, может быть, из толстого полиэтилена. В ней стоял парень с космами хиппи.
   - Ну вот, мамзель, мы и спасены.
   - Лева, как не стыдно? Какой я тебе мамзель?
   - Быстро ты перековался, - ехидно сказал Лев Александрович. - А то заладил: "Я тебя люблю, я из твоего ребра!" Я уже начинал всерьез щупать себя: может быть, у меня и в самом деле ребра не хватает.
   - Прости, Лева, бес попутал.
   - Парень, подбрось! - попросил Лев Александрович.
   - А киен абло? - спросил парень вообще-то по-испански, но почему-то с сильным рязанским акцентом.
   - По дороге объясню, кто я такой, - пообещал Лев Александрович по-русски.
   - А вохин тебе? - совершенно серьезно спросил лодочник.
   Лев Александрович хмыкнул: зачем в типичную славянскую конструкцию вводить немецкие слова?
   - Мне туда, - Лев Александрович махнул в ту сторону, где по его понятиям должен закругляться залив.
   - Нах дебаркадер? - догадавшись, уточнил лодочник по-немецко-французски. Одет он был в средневековый костюм из грубого трикотажа, похожего на рогожу,
   - На пристань, - согласился Лев Александрович, влезая на утлое суденышко.
   Пленка под ногами прогибалась, словно он ходил по барабану. Он сел на корму, начал было разуваться, чтобы затем свесить ноги, но заметил, что лодочник рассматривает его с явным беспокойством.
   - Рыбу ловишь? - весело спросил Лев Александрович, чтобы наладить контакт.
   - Ви битте? - спросил парень по-немецки.
   - Зи фанген фишен? - Лев Александрович перевел свой вопрос на немецкий, хотя можно было и не спрашивать: чем же заниматься в лодке на озере, если не ловить рыбу?
   - Но, - лодочник отрицательно мотнул головой. - Не фишен. Стекло искал.
   - Где? - спросил Лев Александрович, слегка опешив: искать в озере стекло?!
   - Нах хаузен, - парень показал большим пальцем за ухо в сторону этажерок, торчавших из воды. Значит, это действительно были остовы домов.
   Лодочник говорил на самодельном эсперанто, словно это был его родной язык.
   Лев Александрович, перестав разуваться, принялся рассматривать торчавшие из воды остовы домов, но лишь затем, чтобы краем глаза присмотреться к лодочнику. Тот начал было грести, но выяснилось, что они сидели слишком близко к корме, отчего нос лодки сильно задрался, и он предложил:
   - Сэр, ты бы перезитцал вперед.
   Лев Александрович крякнул, давя смех: "зитцен" по-немецки - сидеть. Стало быть, лодочник просил "сэра" пересесть.
   - Ладно, - сказал Лев Александрович, так и не сумев сдержать смешка. Давай перезитцаем.
   Поднявшись, он взял парня за плечи для устойчивости и вдруг увидел морщинистую шею, но без всяких признаков растительности на розовом личике. Сколько же ему лет?
   - Девятнадцать, - сказал Внутренний Голос.
   - Не ври: пятьдесят!
   - Кстати, о возрасте: не хочешь ли ты вернуться за куклой? Да, Лев Александрович забыл куклу на берегу. Продолжая держать лодочника за плечи, он ввязался в дискуссию с Внутренним Голосом, который полагал, что кукла теперь ни к чему. Но Льву Александровичу не хотелось бросать ее.
   - Зачем тебе дизез? - в упор разглядывая Льва Александровича, спросил лодочник.
   - Что - "дизез"?
   - Вот дизез! - враждебно спросил лодочник и вдруг дернул за бороду. Думаешь, тре бьен?
   От неожиданности Лев Александрович отпрянул и упал в воду. Падая, он перевел "тре бьен" с французского - очень хорошо. Он сразу задохнулся брызгами. Вода оказалась пресной, значит, это действительно озеро. От толчка лодка подпрыгнула, парень тоже не удержался, плюхнулся в воду и дико заверещал. Лев Александрович, сообразив, что бедняга не умеет плавать, схватил его за волосы и с изумлением обнаружил в своей руке парик, а лодочник, все еще вереща, старался перевалиться через борт лодки, которая наклонялась так, что едва не зачерпывала воду. Совершенно голая плешь лодочника мокро блестела. Возле лодки было всего по колено; Лев Александрович наблюдал с большим недоумением: чего это он так суетится? Парень, перекинув свое тело о в лодку, схватил весло и вдруг ни с того ни с чего хорошенько огрел Льва Александровича по плечу, стараясь ребром. От боли он упал и, сидя в воде по самое горло, огорченно сказал:
   - Парень, ты не прав.
   Лодочник, матерясь по-русски, оттолкнулся веслом раз, другой и уже издали погрозил кулаком. Морщась от боли, Лев Александрович побрел к берегу; интуитивно почувствовав опасность, в два прыжка выпрыгнул на сушу и вовремя: вода вспенилась, совсем рядом колыхнулось упругое тело, щелкнула пасть и исчез парик, который только что болтался на воде.
   - Так вот почему он заверещал! - догадался Внутренний Голос.
   - Да, он боялся быть сожранным.
   На берегу Лев Александрович отошел подальше и только сейчас испугался по-настоящему: ведь тоже мог угодить в пасть, но остался жив лишь потому, что хищника не оказалось поблизости.
   Поведения лодочника он вообще-то не понял; его эсперанто было ужасным, и это больше всего возмутило полиглота Льва Александровича. Гадать, что тут к чему, давно уже не хотелось: голова шла кругом от несуразностей, которые громоздились друг на друга, словно льдины в ледоход. Он устал. Ему хотелось отлежаться, чтобы не спеша обдумать ситуацию, нащупать хотя бы подобие логики в этих невероятных приключениях, но события никак не давали сосредоточиться.
   Он хорошенько выжал штаны, рубашку и пиджак. Б транзистор, конечно, попала вода, придется нести в мастерскую.
   Чувствовалось приближение вечера, и Лев Александрович, подобрав злополучную коробку с куклой, направился в светлую бамбуковую рощу, за которой надеялся увидеть пристань. Голые стволы были теплыми, словно телеграфные столбы. Он постучал кулаком - впечатление пустотелости. От ствола на разной высоте отрастали длинные пружинистые листья, они ложились на землю, образуя переплетениями сложный узор. В одном месте ему показалось, что складка ковра пошевелилась. Лев Александрович слегка поддел лист ботинком и обмер: из-под ковра стремительно выскочил красный, мокрый удав. Отпрянув от человека на безопасное расстояние, он замер, ожидая. Лев Александрович, рассматривая его, не верил собственным глазам: это был дождевой червяк, толстый, как пожарная кишка, и черт его знает, что у него на уме. Впрочем головы, кажется, не было - ни глаз, ни ушей. Лев Александрович осторожно попятился. Почувствовав удаляющееся движение, червяк тоже отполз. Неужели эта поганая тварь способна еще и принимать решения? Червяк продолжал уползать, но и человек все равно пятился от этого ужасного места; вдруг споткнулся пяткой, что-то щелкнуло, и он едва не закричал от боли. Его сбило и, наверное, переломило бы ноги, если бы столб, который его защемил, не повернулся. Он пытался выдернуть ноги из щели невозможно: ступни даже не шевелились. Боль была ужасной; он осмотрелся, стараясь понять, что, собственно, произошло. Рядом валялась кость; ногами он попал в расщепленное бревно, лежащее на земле; бамбук расщепили только до половины длины и в щель в качестве распорки вставили кость. Пятясь, Лев Александрович пяткой выбил ее, и щипцы сомкнулись. Бревно было пустотелым; острые стенки этой трубы впились в ноги, словно кусачки. Вокруг не было ничего, похожего на ломик. Он с трудом дотянулся до кости, наверное, она когда-то была чьим-то бедром, сунул в щель бревна, пытаясь разжать, однако не разжал, а лишь сумел пошевелить ступнями, устроив в капкане поудобнее, Боль наполовину утихла. Он огляделся в поисках реальной опасности и содрогнулся, увидев этого самого червяка. На этот раз червяк полз прямо на человека и крался осторожно, будто принюхиваясь. И чем ближе он приближался, тем с большим омерзением Лев Александрович различал его голову и круглую беззубую пасть, в которой что-то шевелилось, словно червяк пытался проглотить кишку. Он не дополз до человека метров двух и замер, приняв воинственную позу.
   - Неужели станет заглатывать? - ужаснулся Лев Александрович
   - Хорошо бы. А то ведь начнет жевать, а зубов нет. Набрав в легкие воздуху, Лев Александрович закричал, и это смутило червяка. Он опустил голову и стал "думать". Лев Александрович тоже подумал: чем бы его хрястнуть? Дубину бы... Камень бы... Ничего вокруг, только коробка с куклой.
   - Далась тебе эта кукла!
   - Спокойно!
   - Сунь ты ее в пасть этому крокодилу вместо себя! Он вынул из щели кость, лежа размахнулся и так удачно достал ею червяка, что от неожиданности тот подпрыгнул всем своим мерзким телом и от боли начал завязываться узлом, наверное, морским.
   Поизвивавшись, успокоился, унимая боль; теперь лежал метрах в трех, не достать. Человек тоже унимал боль, терпел и ждал: может быть тот паникер все-таки вернется на крик?
   - Который огрел тебя ребром весла?
   - Да, он поступил негуманно. Плашмя - куда гуманнее.
   - А ты интересовался, все ли у тебя ребра! Это было то самое ребро, которого тебе не хватало, - мстительно сострил Внутренний Голос.
   - Заткнешься ты или нет?
   Вдруг Лев Александрович увидел над лесом парашют, который не падал, а плыл в сторону озера, и парашютисту не повезло: если сядет на воду, его немедленно проглотят вместе с парашютом.
   От мокрой одежды начало знобить. Сейчас бы побегать, чтобы согреться. Интересно, о чем думает эта тварь?
   - Об ужине.
   - Ну, парень, и юмор у тебя.
   - А тоскливо.
   - Давай покричим. Эге-ге-е! - закричал Лев Александрович во всю мощь своей тощей груди.
   От крика червяк вздрогнул. Он побаивался человека, но откуда ему было знать, что человек попал в капкан, и у него нет никакого оружия?
   Ему хотелось сесть, чтобы понаблюдать за своим врагом сверху. Лежащее бревно никак не было закреплено; едва он оказался верхом, как оно поворачивалось, и Лев Александрович вновь валился: не мог он опереться зажатыми ногами, а руки не доставали до земли.
   Червяк, между тем, сделал попытку приблизиться, и Лев Александрович вновь огрел его костью. На этот раз удар пришелся вскользь, червяк отпрянул и стал обползать.
   - Еге-ге! На помо-ощь! - закричал Лев Александрович, надеясь лишь на чудо.
   - Кой има тука? - неожиданно отозвался мальчишеский голос. Значит, лодочник все-таки вернулся! Но почему "кто здесь" он спросил не по-немецки, а по-болгарски?
   - Сюда! - обрадовавшись закричал Лев Александрович. - Помогите!
   Удивительное дело: червяк оценил перемену в голосе человека! Он, вроде бы, оглянулся и, "сообразив", что пришло подкрепление, позорно попятился.
   На голос прибежал парень, но не тот, а кудрявый и с саблей, хотя в таком же средневековом костюме. Одним ударом он перерубил червяка, распинал половинки в разные стороны.
   - Чине ешть? - по-молдавски спросил парень, вытирая саблю обрывком лопуха.
   Лев Александрович по-молдавски не умел, попробовал по-русски;
   - Да помоги же! А л'эд! - повторил он по-французски. Парень понял и ушел в другой конец бревна, стал разрубать с торца, чтобы половинки, сжимающие ноги пленника, развалились. Освободившись от капкана, он с удовольствием вытянул ноги. Спаситель подошел, присел на корточки и вдруг ни с того, ни с сего тоже дернул за бороду.
   - Не очень-то! - огрызнулся Лев Александрович. Задрав брючины, он спустил носки. Ноги были синими, ступни кололо тысячами игл - так бывает, когда отсидишь ногу.
   - Тю а бобо? - по-французски посочувствовал парень, с завистью рассматривая туфли Льва Александровича. Сам он был обут в какие-то лапти из веревок.
   - А то не больно! Скажи, где я нахожусь?
   - В вальде, - сказал парень, что по-русско-немецки означало "в лесу".
   - В общем-то я догадываюсь, но куда я попал?
   - В капкан, - по-русски констатировал парень, пожав плечами.
   - Хватит меня дурачить! Как твоя фамилия?
   - Стирма.
   - Финн, что ли?
   - Ви битте?
   - Имя, говорю, финское.
   - Сам-то ты чине ешть? - поинтересовался парень. - Кто такой?
   - Петр Первый, черт побери! - в сердцах сказал Лев Александрович, но спохватившись, добавил: - Извините, я погорячился. Но поймите меня: я устал и хочу домой. Нах хауз хочу!
   - А кто у тебя в штате?
   - Дочь, жена и любимая теща.
   - Никогда не видела такой семьи. Дочь здорова?
   - Кажись, баба! - первым догадался Внутренний Голос. Лев Александрович присмотрелся внимательнее - носик, губки...
   А ведь и в самом деле - девушка! Она почему-то носила эластичные варежки телесного цвета.
   - Девушка, хватит, а? - взмолился Лев Александрович, так и не решив, на каком языке с ней разговаривать.
   - Во лив твоя фрау? - спросила она по-немецко-англо-русско-французски, однако, сконструировав фразу на славянский манер.
   - Ха-ха, - сказал Лев Александрович. - Моя фрау живет на улице Труда.
   - Нет такой стриты, - почему-то обрадовалась девушка. Она впервые улыбнулась. Странные у нее были зубы - две сплошные полукруглые пластины, верхняя и нижняя.
   - А вохин, стало быть, эль се диспаре? - сам себе поражаясь, спросил Лев Александрович по-немецко-русско-франко-молдавски.
   - Не паясничай, - проворчал Внутренний Голос. - Переведи по-человечески.
   - Куда она могла деться, эта улица? - переспросил Лев Александрович.
   - Я никогда не слыхала такого названия стриты. А что, босс указал носить столь странную одежду?
   - Вот дура, пардон, - буркнул он, сконфузясь: стало неловко за свои мокрые штаны, хотя она спрашивала про одежду вообще. - При чем тут босс? Что хочу, то и ношу, никто мне не указ.
   - Екут, а почему ты все время шпрехаешь неправду?
   - Какой я тебе якут? - упрекнул он и, прихватив коробку с куклой, пошагал между голыми стволами бамбука. Тропинки, однако, не было, и Лев Александрович, замешкавшись, только сейчас понял, что упрекнул зря: "екут" по-французски означает "послушай". Вероятно, она понятия не имеет, что такое национальность, и потому не говорит, а "шпрехает".
   - Что это за штука? - спросила девушка в спину.
   - Это не штука, а подарок для тохтер. Вохин идти-то? - спросил он, несколько стыдясь своего стихийного эсперанто. Но в самом-то деле, по-каковски же с ней разговаривать, если не на ее собственном языке?
   - Туле таннэ, - сказала она по-фински - иди сюда. Но вдруг спохватилась, кажется, по-болгарски - чакай!
   Он подождал. Стирма догнала уползающую половину червяка, одним ударом средневековой сабли оттяпала приличный кусок и, стараясь не пачкаться самой настоящей кровью, стала упаковывать в лист бамбука.
   - Для чего тебе это? - спросил он, подавляя в горле спазмы омерзения.
   - На ужин, - просто сказала она.
   - Как на ужин? Собакам, что ли? Она пожала плечами, словно не поняла. В лесу было удивительно мертво, хоть бы кукушка прокуковала, или комар сел на кончик носа.
   - Почему я не слышу ни одной птицы? - озираясь, спросил он.- Ни одной пичужки.
   - Про птиц Великий Босс не велит вспоминать.
   - Что за босс? Почему не велит вспоминать про птиц?
   - После разбоя они исчезли, - сказала она, почему-то испуганно оглянувшись.
   - Что-то туманно, - признался Лев Александрович. Он и в самом деле не понял, при чем тут разбой и почему исчезли птицы.
   - Да, - согласилась она, по-своему поняв замечание про туман. - Уже плохо видно.
   Лев Александрович кивнул. И в самом деле, начало смеркаться, Роща телеграфных столбов, то бишь бамбука, кончилась, они пришли в роскошный сад, яблони стояли все как на подбор: ветвистые, чуть выше человеческого роста, алые яблоки висели гроздьями, словно виноград. Ему не приходилось видеть, чтобы яблоки висели гроздьями. Спросил:
   - Что это за плоды?
   - Ягоды най вэзут? - пожалуй, не спросила, а упрекнула она. Кого везут? - не понял Внутренний Голос.
   - Это - ягоды? - уточнил он у Стирмы. Ты хочешь сказать что это гибрид?
   - Не грибы, а ягоды.
   - Ничего себе ягоды! Что это за питомник?
   - Пи-том-ник, - повторила Стирма. - Это вкусно? Он не стал объяснять, что такое питомник, а оторвал гроздь целиком и сразу почувствовал вес килограмма два; отделил одно красно-зеленое яблоко, по виду напоминавшее гипертрофированную ягоду, обтер о мокрые штаны и впился зубами. Какое это оказалось чудо самая настоящая брусника! Он уже в который раз заподозрил невероятную реальность происходящего.
   - Я начинаю думать, что угодил в Африку. У меня там живет хороший знакомый.
   - А ты откуда? Как тебя зовут?
   - Меня зовут Дон Кихот, путешественник.
   - Тонкий Ход? - переспросила она, состроив глазки. Сейчас Стирма напомнила ему Марту - жену космонавта Джефсона, - странное имя.
   - Не имя странное, а эсперанто странное, - вмешался внутренний Голос.
   - Видно, иняз не закончила, вот и выпендривается.
   - Зачем тебе сабля? - между прочим спросил он. Они шли друг за другом. Плантации не было конца.
   - Сабие? ну как... Я мерг сэ вэд капкана.
   - Пошла проверять капкан? Ну и что?
   - А если бы напала рата?
   - Что такое "рата"? - спросил Внутренний Голос. - Может быть, рота? Например, рота солдат.
   Не резвись. "Рата" - это "крыса" по-испански. - А где вы взяли таких ра? - спросил он у Стирмы.
   - Сами выросли после разбоя.
   Лев Александрович отметил, что она уже во второй раз сослалась на какой-то разбой, поэтому спросил:
   При чем тут разбой?
   - А разве у вас в Африке не было разбоя?
   - Здрасте! У нас в Африке! Неужели я похож на туземца?
   - На кого, Тонкий Ход?
   - Перкеле! - выругался он по-фински.
   Лев Александрович и в самом деле рассердился: эта глупая Стирма, понимая нормальный русский язык, не понимала, о чем идет речь. Неужели она забыла, кто такой Дон Кихот?
   Сад неожиданно кончился. То есть, они и дальше брели между зарослей брусники, но уже без плодов. Синева густела. Началась какая-то деревня, построенная из обломков бетонных блоков. На улице работали девушки, все в одинаковых серых балахонах, словно туберкулезные в диспансере. Они подметали и без того чистую дорогу. Стирма заметно забеспокоилась, пошла быстрее. К небольшому озерку спускалась улочка хибарок, покрытых листьями бамбука. Он почему-то принялся считать их - тридцать восемь. Его удивили окна: то дырка, словно в скворечнике, то треугольник, то нормальное окно, однако, лежащее на боку. Присмотревшись внимательнее, он понял, в чем тут дело: улица застроена готовыми блок-квартирами, из которых собирают высотные дома. Но блоки эти помяты, искривлены, щели кое-как замазаны чем-то похожим на голубую глину. Хижину с окном, лежащем на боку, наверное, не сумели скантовать на основание, так и оставили. Боковые стены превратились в пол и в потолок.
   Стирма затолкала его в блок, который ничем не отличался от других: такой же обшарпанный, единственное окно, наполовину заколоченное, должно быть, для тепла. Дверь она открыла без всякого ключа - навалилась плечом. Войдя, Стирма сказала длинную фразу на: меси языков, он перевел так:
   - Подожди меня: я пойду узнаю, чем мне предстоит заняться сегодня вечером.
   - Не ходи: я знаю чем.
   - Вот как? Откуда ты знаешь?
   - Я все знаю. Я знаю, что к тебе приехал родственник из соседнего аула, и ты отпросишься на вечер.
   - А что такое "аул"?
   - Деревенька, в которой живут нерусские. Иди отпрашиваться.
   - Нельзя: критиковать будут.
   - Ха-ха, - сказал Лев Александрович. - Ну, порядки!
   Она ушла с метлой. Оставшись один, он огляделся. Это была типовая однокомнатная квартира улучшенной планировки. Такими застраив|али третий микрорайон, в котором получил квартиру Хрюков и от которого Лев Александрович сбежал за пивом, кажется, еще вчера. Над кроватью, застланной шкурами, тянулись белые трубы водопровода и отопления, с потолка свисал электрический шнур с голыми концами - неужели не может ввернуть лампочку? В углу стоял примитивный стол, грубо сколоченный из неструганых досок. Он почему-то с удовольствием решил, что хозяйка не замужем.
   - Тонкий Ход, есть хочешь? - спросила она, вернувшись минут через десять.
   - Не мешало бы. А в этой вашей дыре нет ли чего-нибудь вроде ночлежки? Про гостиницу я уже не спрашиваю.
   Она ушла за перегородку, очевидно, прихорашиваться, объяснила, конечно, не отрываясь от зеркала:
   - По указанию Великого Босса мужчины у нас не ночуют, - виновато сказала Стирма, а Лев Александрович, грешным делом, подумал:
   "Ее полезно чем-нибудь задобрить".
   - Кстати, а где коробка с куклой? - вспомнил Внутренний Голос,
   - Ничего себе! - обозлился Лев Александрович. - Где же ты был раньше? Бедная Риточка...
   - Если тебя видели в резервации, придут критиковать, - сказала Стирма, появившись в дверях, и Лев Александрович обмер, увидав вместо Стирмы голливудскую красавицу: глаза и волна волос... Именно это личико на мгновение показалось в пространстве, когда в парке с ним случилось что-то непонятное. Преображенная Стирма откровенно разглядывала его, улыбаясь перламутровыми пластинками вместо зубов. Она кокетливо повела обнаженным плечиком и молвила: