Страница:
качестве знака, быть - значит в каком-то смысле "иметь", а именно символ,
или, говоря в собственном смысле, бывать знаком (хотя бы изредка), обретать
символ. Дистинкция символа и знака есть чистая дескрипция бытия связки
"есть", начало мистики, в качестве которого существует сама структура.
Структура как становление сущего (самого по себе сущего) сущим (абсолютным
субъектом, сущность которого выражается в теологии) есть исчислимость
времени, ведь, как утверждает Платон в "Филебе", "извлекая суде из
владычества самого сущего", необходимо обращать мысленный взор не на природу
беспредельного, а на идею числа, так и демиург в "Тимее" "... устрояя небо,
он вместе с ним творит для вечности, пребывающей в едином, вечный же образ,
движущийся от числа к числу, который мы называем временем". Мышление,
которое выражает свою собственную сущность, совершает рефлексию, мышление о
мышлении выражает ее в качестве времени, исчисляет конечное время проблемы,
поставленной перед ним им самим, как концепт, теорию разрешимости этой
проблемы. "Ведь не было ни дней, ни ночей, ни месяцев, ни годов, пока не
было рождено небо, но он уготовил для них возникновение лишь тогда, когда
небо было устроено". Наука не дает действительного знания, это
комбинирование интерпретаций, синтез их трансценденций и экзистенций, наука
есть сознание, функция синтеза или анализ. Наука - это катарсис
"человеческого существа", в качестве такового она есть ис-следование следов
письма в дистинкциях, бытие чистой структуры. Наука есть принцип свободы в
качестве письменности. След, дистинкция, письмо, структура... "Все это -
части времени, а "было" и "будет" суть виды возникшего времени, и, перенося
их на вечную сущность, мы незаметно для себя совершаем ошибку. Ведь мы
говорили об этой сущности, что она "была", "есть", "будет"; но, если
рассудить правильно, ей подобает одно только "есть"; между тем, как "было" и
"будет" приложимы лишь к возникновению, становящемуся во времени, ибо и то и
другое суть движение" (Платон). Время есть движение самого бытия, деривация
бытия в качестве математики, математика есть выразимость сущности самого
времени, а не сущности бытия, выразимой во времени, ведь "... возникшее есть
возникшее и возникающее есть возникающее..., и небытие есть небытие: во всем
этом нет никакой точности". Если круг тождественного в "Тимее", ведь он есть
"единообразное движение на одном и том же месте, дабы о тождественном они
всегда мыслили тождественно", то круг иного есть исчисление символов,
математика в конструировании посредством символов цельного бытия космоса,
мир которой есть мир символа, деконструктивизм полноты означающего,
рождающий Ничто, перводвигатель времени, самую суть первотолчка, "ведь все
это - виды времени, подражающего вечности и бегущего по кругу согласно
законам числа". Мистика есть прежде всего теория мифология, ведь операция
времени есть логическая дефиниция откровения, где номинальной дефиницией
является термин бытия, а реальной - термин истины, определители времени
(временности как выразимости определенной сущности) бытия и истины. Итак,
становление природы сущностью есть одновременное в качестве смысла
одновременности становления сущего сущим (абсолютным субъектом). Иначе
говоря, бытие термина есть исчислимость времени, есть суть становления,
которое есть одновременность, как отрицание исчислимости времени,
становления природы сущностью (теологического становления) и становление
сущего сущим (абсолютным субъектом, религиозного становления). Суть же этого
отрицания выразима в Ничто, в этом и состоит операция времени, ведь "Ничто
перед нет и отрицание..., само себя ничтожит". Опыт идентифицирующего
разума, идентифицирующего себя в культуре, есть изменение от мистицизма к
диалогизму, от драмы невыразимости божественной сущности к встрече с
трансцендентным Богом, где мистицизм выступает в качестве аналитической
функции герменевтики диалогизма. Идентификация есть становление отношения
символа к феномену отношением самого бытия, произведение образа,
стихотворения, пространство в его действительном отношении ко времени,
четвертого измерении.
"Это - воспреемница и как бы кормилица всякого рождения" ("Тимей").
Встреча с трансцендентным Богом не есть исполнение желаний, в этом, на наш
взгляд, суть прорыва греческой традиции, совершенного библейской,
поспешность которого, как и всякого прорыва, сказывалась в перенесении
различения желаний на сокровенные и мнящееся в сферу Ничто. Каким образом
отношение символа к феномену, этой встречи означаемого с означающим,
различения и различания, есть ноумен, бытие в царстве этой встречи? Исток
европейского реализма в бинарном отношении мистицизма и диалогизма,
возникшем в связи с неподлинностью либеральной теологии, показанной в
"Логико-философском трактате" Витгенштейна в качестве "прикалывания языковых
выражений к языковым фактам". Бинарное отношение мистицизма и диалогизма
есть опосредование ноумена посредством структуры феномена, индекса
про-исхождения языкового события, осмысленных отношений между означаемым и
означающим, различения и различания. Изменения от мистицизма к диалогизму
есть поворот мышления от языка к разуму в определенном аспекте "видения в
определенном аспекте". Время и пространство есть дистинкция, деривация
которой являются операциональные связи логики. Время и пространство =
дистинкция = структура. Такова сущность трансцендентной эстетики. Символ и
знак = десигнация = сущность. Такова сущность трансцендентной логики. Смысл
и значение "операции" число. Такова сущность трансцендентной аналитики.
Бытие и истина = осмысление = языковое собыитие. Такова сущность
трансцендентной диалектики. Сущность есть язык в качестве теории, ее
выразимость есть дистинкция времени и бытия, дистинкция имманентизма и
трансцендентализма, поиск смысла бытия. Синтез есть дистинкция
трансцендентной и имманентной эстетики, трансцендентной и имманентной
аналитики, диалектики, логики, обратимость времени, номинация синтеза
структура, реализация синтеза - постав.
Ничто есть, с одной стороны, структура, с другой стороны, постав,
синтез есть эманация Ничто. Ин-формация есть инкарнация структуры, постав,
существо поворота мышления от языка к разуму. Постав есть хронотоп.
Интеллект есть дистинкция структуры и хронотопа, поле ин-формации или
гравитационное поле, разум языка.
Платон отвращает душу мышления от е плоти - языка в своей
трансцендентной диалектике, обращает ее к разуму, указывая всю трудность
такого обращения как тайну, сокрытие которой есть осуществление
нравственного закона. История античной философии есть, таким образом,
терминология в ее отношении к философии, ведь философия есть равновесие
филологии и логики, гармония филологии и логики, ее теория есть теория самой
мистики ограничения о-пределение драмы мистики диалогизма. История философии
есть интуиции в качестве структуры феномена, т. е. интуиция самого ноумена.
Интуиция есть становление отношения идеи и понятия, как символа и феномена
друг друга, отношением самого бытия, рассмотрения чистого, не-языкового
отрицательно-языкового отношения.
Интуиция есть языковая интуиция, ее номинальной дефиницией является
экзистенция, реальной - интенция, субъективная индукция, феноменологическая
редукция зрения. Субстанция есть обращение речи в язык, творение сущности и
в этом смысле она - субстанция времени, т. е. время - единственное, что
субстанционально, в этом смысле, история философии есть терминология. Прежде
всего, это проблема именования начала, где, во-первых. Именование
совершается согласно теории мифологии, поиски имени, в качестве следа
которого выступает понятийная структура.
Смысл божественного в мышлении древних греков, по мнению Х. Г.
Гадамера, состоит, во-первых, в том, что чтением письма чистого разума, как
чистой формой их адекватности, формой символогии философии имени, является
мифология, и, во-вторых, в том, что поиск начала досократикой опровергается
Аристотелем, как неосмысленный, будучи показан терминологией философии
имени: начало досократики для Аристотеля есть материя, самодовление и
автаркия визуализации языковых идей, источник как откровений, так и
заблуждений литературного толка, т. е. в определенном аспекте
недействительных, как и трактует Платон материю, в качестве формализма
откровения. "Апейрон" Анаксимандра есть чреватость Ничто, (подобно тому, как
Ничто есть чреватость полнотой, конкретный релятивизм отрицаний
беспредельного как предчувствие природы числа, необходимости подкладывать
под вечность определенный род созерцание времени, "чтойность" языка).
Подчиняемость философии теологией впервые подвергаемая здесь рефлексии
открывает использование мифологии как теории, развертывающей "время картины
мира" опыта дефинирующего разума, из чего все вещи получают свое рождение, в
то все они и возвращаются, следуя необходимости. Все они в свое время
наказывают друг друга за нечестивость. "Анаксимен все причины вещей свел к
беспредельному воздуху" (Августин), впервые осмыслив опыт дефинирующего
разума как опыт онтологический, понятийный опыт бытия, первый интерпретируя
"апейрон" в качестве концепта теории мистики, укорененного в философской
традиции, смысл подчиняемости философии теологии во времени как картине,
которого есть "апейрон". Досократика есть движение самого Бытия от
мистицизма к диалогизму, существо человеческого существа, встречи с
трансцендентным Богом в выразимости сущности самой сущности.
Гераклит - это имя мистицизма, он знает сущность всякой теории в
качестве мистической. "Все обменивается на огонь и огонь - на все, подобно
тому как золото обменивается на товары, а товары на золото". Отношение
Гераклита к мифологии - филологическое: "одно и то же живое и умершее,
проснувшееся и спящее, молодое и старое, ибо первое исчезает во втором, а
второе в первом. Этот космос, тот же самый для всех, не создал никто из
богов, ни из людей...", а он был, есть и будет словом, логосом, мирами,,
становящимися термином (хорой), мирами не становящимся.
Итак, философия есть (в качестве учения) выразимость теории мифологии,
бытие временной связки "есть" для мистики, причиняемой разуму в качестве
опыта дефинирующего разума, подчиняемой теологии посредством логики -
редукции зрения, посредством филологии феноменологической редукции звука.
"Гераклит учит, что вечный круговращающийся огонь есть бог, судьба же -
логос (разум), созидающий сущее из противоположных стремлений" (Аэций)
Особая тема - тема игры у Гераклита, игры языковой, именно это тема
доказывает использование Гераклитом теории мифологии и, быть может, наиболее
радикальное во всей досократике, ис-следование следа письма чистого разума,
чтением которого выступает сама мифология. Аристократизм Гераклита -
грамматология души, ведь "прекраснейший из досократиков" обезображен
грамматологией до неузнаваемости по сравнению с родом богов, рекущих
свободно. Гераклит - человек, потерявший зрение, выразивший его в логике
ради филологии, ребенок, подражающий слепцу Гомеру, играющий в языковую
игру, в литературу, в которую всерьез играет Гомер. Логос Гераклита есть
ноумен. "Хотя этот логос существует вечно, недоступен он пониманию людей ни
раньше, чем они услышат его, ни тогда, когда впервые коснется он их слуха.
Ведь все совершается по этому логосу, и, тем не менее, они оказываются
незнающими всякий раз, когда они приступают к таким словам и делам, каковы
те, которые я излагаю, разъясняя каждую вещь согласно ее природе и
показывая, какова она". Досократика есть, таким образом, теория мистики в
том смысле, что мифология есть для нее феномен, а мистика - ноумен, бытие же
ее присутствует в подчиняемости философии теологии в качестве опыта
дефинирующего разума, структурой же феномена является языковая интуиция
досократики, интенцией которой является логика, экзистенцией - филология,
результатом этой интуиции, понимаемой как процесс, является грамматология.
Ноумен в качестве структуры феномена, рассматриваемый как ценность, есть
предмет пифагорейской школы, ее смысл - терапия души, измученной в попытке
представить себя в качестве грамматологии, следа письма чистого разума.
Ноумен как число - вот личность Пифагора, хотя бы все известные нам
приписываемые Пифагору высказывания оказались плодом чистого вымысла, ведь
такова философия самого имени личность.
Пустота пифагорейцев, производящая числа посредством пневматосферы,
есть пустота означающего. Пифагор находил математику в качестве решения
задачи о том, "как возможна чистая математика", с двумя неизвестными -
филологией и логикой, задачу, поставленную Гераклитом в области осмысления
понятийности жизни. Пифагор производит переход от представления мышления о
своем отношении к языку, образа, к представлению мышления о своем отношении
к разуму, первообразу Верность находит, наконец, свое выражение в бессмертии
души, как становление природы числа сущностью. "Действие и сущность числа
должно созерцать по силе, заключающейся в декаде. Ибо она велика и
совершенна, все исполняет и есть начало божественной, небесной и
человеческой жизни. Без нее же все беспредельно, неопределенно, неясно"
(Филолай).
Миф есть письмо чистого разума, чтением которого является литература,
его ближайшее и первичное определение - "неписанная речь, след письма
чистого разума", есть интенция, различение-различание этого письма -
экзистенция, сказ этого письма - интуиция. Сообразно с этим позитивное
учение о государстве, выражая радикальный туш Платона, "государство не есть
реальный предикат" (Атлантида) изъясняется в форме мифа. Платон подражает
происходящему по природе, сущности выразимости сущности, зарождению
диалогизма из мистицизма, или, точнее, из-за мистицизма, выдвижения
языкового события в Великое Ничто, зарождения письма из античной драмы,
комедии, трагедии ("Поэтика" Аристотеля). Миф есть становление сущего сущим
(абсолютным субъектом), само несокрытое, относящееся к мифу как термин к
терминологии. "Несокрытое" есть хора пространства мысли, язык тогда есть не
язык, а сказывающий миф, "обитель бытия". В элеатской школе "одержимость"
досократиков теорией мифологии, как языком особого рода, рода, природа
которого есть природа числа, Ничто которого есть миф, истина которого есть
время, проявляется сильнее всего. Начинает эта школа совершенно ровно.
Ксенофан подражает Гомеру, литература для него есть схватывание целого
метафизики, терминология сущего. Задел Ксенофана в элейской школе -
невыразимость языка, выражающая его, как невыразимый, в качестве среднего
термина философии и теологии.
Парменид, вершина досократики, подготовленная всем ее развитием,
вершина, с которой началось как поверхностное понимание досократики, так и
ее означение, осмысление, именование, увидела за терминологией символогию,
род созерцания времени, видами которого являются атомы-термины. Парменид
выразил язык в речи, сущность языка речью. "Быть" у Парменида впервые
отделяется от "иметь" через соотношение "не быть". Метафорика Ксенофана
("Истины круглой моей неустрашимое сердце"), распространенная на мистицизм в
качестве гносеологии (трансцендентной диалектики) мифологии ("люди о двух
головах"), становится символогией бытия, где метафора есть знак символа.
Претворенного филологией ("Слово и мысль бытием должны быть") и сотворенного
логикой ("одно и то же есть мысль и то, о чем мысль существует"), структуры
акта существования, как адекватности письма и чтения, диалогизма и
мистицизма, "... ибо ведь без бытия, в котором ее выраженье мысли тебе не
найти". Парменид находит смысл бытия, как и Пифагор находит смысл структуры,
но уже в задаче с тремя неизвестными, филологии, логики, математики, в
стихо-творении, способе существования литературы. Образ есть деланье сущего
сущим, дистинкция термина и метафоры. С Зеноном в досократику встраивается
наука, чистая наука, бытие самой теории, выразимость сущности языка,
находящая прибежище в языке, разработанном фундаментальным разведыванием
вопроса о смысле бытия посредством времени (теории языка как теории), что
доказывает существование теории у мистицизма. Апории Зенона устанавливают
тот факт существования языка в качестве теории, подобно тому, как парадоксы
современной науки осмысляют теории в качестве некоторого языка. Язык
указывает всегда на иное. На вещь в себе. А именно? Рассуждение о величине
сущего есть рассуждение о величине, а не о сущем, рассуждение о
несуществовании движения, есть рассуждение о несущесвовании, а не о
движении. Рассуждение о существовании времени есть рассуждение о в времени а
не о существовании, так как прежде необходимо выяснить, что рас-суждается в
рассуждении, где смысл отличается от значения и значение от смысла в
рассуждении как длительности.
Рассуждение есть превращение логического комплекса суждений, знака
осмысленного выражаемого, посредством интуиции в цепь происхождения во
времени (расчленяющей способности речи) языковых событий; выдвигание
человеческого бытия в Ничто. Эмпедокл первый понимает созерцание мистицизма
как подкладывание в созерцание вечности определенного рода созерцания
времени, с одной стороны, и подведение созерцания вечности под понятие
определенной речи, с другой. "Эмпедокл больше, чем другие, обращался к
причинам" (Аристотель). Заглавие фисиологических поэм "О природе",
тематизирует их как становление природы сущностью посредством письма, где
интуиция есть определенность созерцания вечности как "видения в определенном
аспекте". Для Эмпедокла уже очевидно, что осмысление бытия есть
стихотворение. "необходимость, которую большинство зовет судьбой, Эмпедокл
называет одновременно Любовью и Враждой" Ренессанс досократики, пик которого
приходится на софистику, связан с именами Анаксагора и Демокрита. Мистицизм,
конструирующий теорию мифологии, по сути своей деконструктивизм досократики,
ее претворение в вещь философии, миф ("... подобен беспорядочно рассыпанному
сору самый прекрасный Космос"). Язык был разработан фундаментальным вопросом
о смысле бытия настолько, что стал терминологией (был совершен
деконструктивизм языка), и в нем могло зародиться мышление, как
разрабатывание, продолжение этого вопроса, как логика. Анаксагор и Демокрит
- реалист и номиналист холистической досократики, гомеомерии Анаксагора суть
универсалии понятия мифа, понятийная структура мифа; атомы Демокрита суть
универсалии - идеи мифа, интуиции, открепляющиеся от языковых интуиций; в
связи с этим особенности их философствования таковы: у Анаксагора - "показ",
у Демокрита - объяснение мира.
Впечатление смысла бытия есть изменение от феномена к ноумена, поворот
от осуществления структуры временем к деривации обратимостью времени
структуры. Пространство жизни Бога - пространство. В котором обратимо время,
в мыслимом пространстве время необратимо согласно деривации термодинамики.
Структура есть деланье символа знаком, знакомство посредством языка с
"простым символом" (Б. Рассел), в этом смысле софистика есть структурализм
досократики, деконструктивизм структуры, разработка фундаментального вопроса
о смысле бытия посредством терминологии, терминологической редукции
метафизики, мерой существенности которой является выдвижение языкового
события в нее (в Ничто, что и становит природу беспредельного природой
числа, ведь ничто - целое метафизики). "Мера всех вещей человек,
существующих, что они существуют, несуществующих, что они не существуют".
(Протагор) Критерий истины есть показ того, что любое рассуждение есть
сказывание мифа. Горгий, как известно, учил, подобно Канту, что бытие не
есть реальный предикат. И это говорит о том, что его занимала проблема бытия
высшей сущности. "Есть только структура", - утверждает софистика. "Сперва,
как говорит Продик, следует изучить учение о правильности имен" (Платон),
терминологику. Структура феномена есть теория действительного, "время
картины мира", поскольку практика есть феномен чистого разума. В
феноменологии, согласно Хайдеггеру, "... не сказано о том, что составляет
место трансцендентального, ... но как раз возникает проблема: каков вид
бытия сущего, в котором конституируется "мир"? Это центральная проблема
Бытия и времени, т. е. фундаментальной онтологии Da sein" Место
трансцендентального - хорос, вид бытия сущего - структура, где всякий вид
бытия сущего есть дистинкция. Знак есть субстантивация глагола "иметь",
символ - субстантивация, в качестве дистинкции символа и знака есть
экспликация времени. Гуссерль пишет: "Хайдеггер транспонирует или
поворачивает конститутивно феноменологическое прояснение всех регионов
сущего и универсального, тотального региона мира в антропологическое".
Антропологическое - это не "человеческое, слишком человеческое", Ницше,
антропологическое обречено вращаться в кругу определений иного и мыслить
каждый круг своего вращения в качестве прорыва, "проекта". Хотя оно всегда
лишь срыв мышления из разума в язык, "поперечная интенциальность",
антропоцентризм поэтому есть выразимость сущности техники (логическая,
холитическая, математическая, диалогическая), выразимость метафизики в
физике, приравненности вопрошания о смысле бытия к визуализации языковых
идей.
Феномен и космос
Несокрытое есть диалогизм. Сказывание мифа, проявление себя как
сказывание об ином мифу, встрече с трансцендентным Богом в пространстве хоры
при разведывании фундаментального вопроса о смысле бытия. Византийский
мыслитель Пселл пишет: "Платон принял учение Пифагора, но он сделал нечто
важное, а именно, придал этим учениям доказательства". Несокрытое, иное, о
чем всегда сказывается миф, показывающий "видению в определенном аспекте",
это всегда иное, есть письмо человеческого существа, чтением которого
является философия в своем родовом определении (созерцании вечности); таковы
и шесть дефиниций философии, "выстроенных" Иоанном Дамаскином вначале своей
"диалектики": "Филоосия есть сознание сущего в качестве сущего, то есть
природы сущего..., философия есть познание божеского и человеческого, то
есть видимого и невидимого..., философия есть попечение о смерти, как
произвольной, так и естественной..., философия есть уподобление богу...,
философия есть искусство искусств и наука наук, философия есть любовь к
мудрости". Философия есть, таким образом "привходящее бытие", она есть в
качестве разрабатывания языка посредством разведывания фундаментального
вопроса о смысле бытия. След письма человеческого существа есть "эйдос",
идея письма, его различение-различание, "индивидуализирующая функция" есть
космос. Философия Аристотеля есть, таким образом, опыт понимания философии,
идентифицирующий по сути опыт, раскрывающий себя в качестве опыта
дефинирующего разума, письмо самого языка, чтением которого является
философское учение об идеях, из опыта дефинирующего разума (экспликандуума
опыта идентифицирующего разума) почерпнуты фундаментальные дефиниции
Аристотеля, дефиниции сущности, силлогизм, первой философии и т. д.
Философское учение об идеях - предмет, рас-суждающий. Платона и Аристотеля,
и правда здесь, на внешний взгляд, скорее на стороне Аристотеля, но
философия есть то, что иное именно философскому учению об идеях (экспликат
важнее экспликандуума), это и показывает Платон, а кое-где и утверждает
прямо ("Софит"), совершая радикальное отрицание философского учения об идеях
в самих его корнях как забвения истины бытия, отрицание это столь
радикально, поскольку совершается самим бытием, ведь "Ничто перед Нет и
отрицанием". Отношение философии к философскому учению об идеях есть
набросок терминологии. Если лекция есть также сказывание об ином тому, о чем
она повествует, а, следовательно, о мифе, о лекции, как форме существования
идеи Блага, ведь сказывается, осуществляется в форме идеи Блага лекция, то
лекция Платона о Благе или "Неписанное учение" Платона есть высший пункт
мысли греческой философии, ее фундаментальная рефлексия, сказывание о мифе,
которое стало сказыванием об ином - письме человеческого существа, под
чтением которого понимается письменность (сюжеты Платона о "произносимости"
букв, "непроизносимости" слогов, теория языка как историчности следа письма
в "Кратиле"). "Неписанное учение" есть учение о выразимости сущности
человеческого существа в письме. При этом эксплицируется понятийная
структура языкового события, выразимость сущности как сущности письма в
природе числа.
Триадическая структура триады (суть всеобщность и строгость априорного
знания) производна от бинарного отношения письма разума и письма языка,
отношения, к которому присоединяется или встраивается в него средний третий
член: письмо человеческого существа; принцип триады выражает сущность
или, говоря в собственном смысле, бывать знаком (хотя бы изредка), обретать
символ. Дистинкция символа и знака есть чистая дескрипция бытия связки
"есть", начало мистики, в качестве которого существует сама структура.
Структура как становление сущего (самого по себе сущего) сущим (абсолютным
субъектом, сущность которого выражается в теологии) есть исчислимость
времени, ведь, как утверждает Платон в "Филебе", "извлекая суде из
владычества самого сущего", необходимо обращать мысленный взор не на природу
беспредельного, а на идею числа, так и демиург в "Тимее" "... устрояя небо,
он вместе с ним творит для вечности, пребывающей в едином, вечный же образ,
движущийся от числа к числу, который мы называем временем". Мышление,
которое выражает свою собственную сущность, совершает рефлексию, мышление о
мышлении выражает ее в качестве времени, исчисляет конечное время проблемы,
поставленной перед ним им самим, как концепт, теорию разрешимости этой
проблемы. "Ведь не было ни дней, ни ночей, ни месяцев, ни годов, пока не
было рождено небо, но он уготовил для них возникновение лишь тогда, когда
небо было устроено". Наука не дает действительного знания, это
комбинирование интерпретаций, синтез их трансценденций и экзистенций, наука
есть сознание, функция синтеза или анализ. Наука - это катарсис
"человеческого существа", в качестве такового она есть ис-следование следов
письма в дистинкциях, бытие чистой структуры. Наука есть принцип свободы в
качестве письменности. След, дистинкция, письмо, структура... "Все это -
части времени, а "было" и "будет" суть виды возникшего времени, и, перенося
их на вечную сущность, мы незаметно для себя совершаем ошибку. Ведь мы
говорили об этой сущности, что она "была", "есть", "будет"; но, если
рассудить правильно, ей подобает одно только "есть"; между тем, как "было" и
"будет" приложимы лишь к возникновению, становящемуся во времени, ибо и то и
другое суть движение" (Платон). Время есть движение самого бытия, деривация
бытия в качестве математики, математика есть выразимость сущности самого
времени, а не сущности бытия, выразимой во времени, ведь "... возникшее есть
возникшее и возникающее есть возникающее..., и небытие есть небытие: во всем
этом нет никакой точности". Если круг тождественного в "Тимее", ведь он есть
"единообразное движение на одном и том же месте, дабы о тождественном они
всегда мыслили тождественно", то круг иного есть исчисление символов,
математика в конструировании посредством символов цельного бытия космоса,
мир которой есть мир символа, деконструктивизм полноты означающего,
рождающий Ничто, перводвигатель времени, самую суть первотолчка, "ведь все
это - виды времени, подражающего вечности и бегущего по кругу согласно
законам числа". Мистика есть прежде всего теория мифология, ведь операция
времени есть логическая дефиниция откровения, где номинальной дефиницией
является термин бытия, а реальной - термин истины, определители времени
(временности как выразимости определенной сущности) бытия и истины. Итак,
становление природы сущностью есть одновременное в качестве смысла
одновременности становления сущего сущим (абсолютным субъектом). Иначе
говоря, бытие термина есть исчислимость времени, есть суть становления,
которое есть одновременность, как отрицание исчислимости времени,
становления природы сущностью (теологического становления) и становление
сущего сущим (абсолютным субъектом, религиозного становления). Суть же этого
отрицания выразима в Ничто, в этом и состоит операция времени, ведь "Ничто
перед нет и отрицание..., само себя ничтожит". Опыт идентифицирующего
разума, идентифицирующего себя в культуре, есть изменение от мистицизма к
диалогизму, от драмы невыразимости божественной сущности к встрече с
трансцендентным Богом, где мистицизм выступает в качестве аналитической
функции герменевтики диалогизма. Идентификация есть становление отношения
символа к феномену отношением самого бытия, произведение образа,
стихотворения, пространство в его действительном отношении ко времени,
четвертого измерении.
"Это - воспреемница и как бы кормилица всякого рождения" ("Тимей").
Встреча с трансцендентным Богом не есть исполнение желаний, в этом, на наш
взгляд, суть прорыва греческой традиции, совершенного библейской,
поспешность которого, как и всякого прорыва, сказывалась в перенесении
различения желаний на сокровенные и мнящееся в сферу Ничто. Каким образом
отношение символа к феномену, этой встречи означаемого с означающим,
различения и различания, есть ноумен, бытие в царстве этой встречи? Исток
европейского реализма в бинарном отношении мистицизма и диалогизма,
возникшем в связи с неподлинностью либеральной теологии, показанной в
"Логико-философском трактате" Витгенштейна в качестве "прикалывания языковых
выражений к языковым фактам". Бинарное отношение мистицизма и диалогизма
есть опосредование ноумена посредством структуры феномена, индекса
про-исхождения языкового события, осмысленных отношений между означаемым и
означающим, различения и различания. Изменения от мистицизма к диалогизму
есть поворот мышления от языка к разуму в определенном аспекте "видения в
определенном аспекте". Время и пространство есть дистинкция, деривация
которой являются операциональные связи логики. Время и пространство =
дистинкция = структура. Такова сущность трансцендентной эстетики. Символ и
знак = десигнация = сущность. Такова сущность трансцендентной логики. Смысл
и значение "операции" число. Такова сущность трансцендентной аналитики.
Бытие и истина = осмысление = языковое собыитие. Такова сущность
трансцендентной диалектики. Сущность есть язык в качестве теории, ее
выразимость есть дистинкция времени и бытия, дистинкция имманентизма и
трансцендентализма, поиск смысла бытия. Синтез есть дистинкция
трансцендентной и имманентной эстетики, трансцендентной и имманентной
аналитики, диалектики, логики, обратимость времени, номинация синтеза
структура, реализация синтеза - постав.
Ничто есть, с одной стороны, структура, с другой стороны, постав,
синтез есть эманация Ничто. Ин-формация есть инкарнация структуры, постав,
существо поворота мышления от языка к разуму. Постав есть хронотоп.
Интеллект есть дистинкция структуры и хронотопа, поле ин-формации или
гравитационное поле, разум языка.
Платон отвращает душу мышления от е плоти - языка в своей
трансцендентной диалектике, обращает ее к разуму, указывая всю трудность
такого обращения как тайну, сокрытие которой есть осуществление
нравственного закона. История античной философии есть, таким образом,
терминология в ее отношении к философии, ведь философия есть равновесие
филологии и логики, гармония филологии и логики, ее теория есть теория самой
мистики ограничения о-пределение драмы мистики диалогизма. История философии
есть интуиции в качестве структуры феномена, т. е. интуиция самого ноумена.
Интуиция есть становление отношения идеи и понятия, как символа и феномена
друг друга, отношением самого бытия, рассмотрения чистого, не-языкового
отрицательно-языкового отношения.
Интуиция есть языковая интуиция, ее номинальной дефиницией является
экзистенция, реальной - интенция, субъективная индукция, феноменологическая
редукция зрения. Субстанция есть обращение речи в язык, творение сущности и
в этом смысле она - субстанция времени, т. е. время - единственное, что
субстанционально, в этом смысле, история философии есть терминология. Прежде
всего, это проблема именования начала, где, во-первых. Именование
совершается согласно теории мифологии, поиски имени, в качестве следа
которого выступает понятийная структура.
Смысл божественного в мышлении древних греков, по мнению Х. Г.
Гадамера, состоит, во-первых, в том, что чтением письма чистого разума, как
чистой формой их адекватности, формой символогии философии имени, является
мифология, и, во-вторых, в том, что поиск начала досократикой опровергается
Аристотелем, как неосмысленный, будучи показан терминологией философии
имени: начало досократики для Аристотеля есть материя, самодовление и
автаркия визуализации языковых идей, источник как откровений, так и
заблуждений литературного толка, т. е. в определенном аспекте
недействительных, как и трактует Платон материю, в качестве формализма
откровения. "Апейрон" Анаксимандра есть чреватость Ничто, (подобно тому, как
Ничто есть чреватость полнотой, конкретный релятивизм отрицаний
беспредельного как предчувствие природы числа, необходимости подкладывать
под вечность определенный род созерцание времени, "чтойность" языка).
Подчиняемость философии теологией впервые подвергаемая здесь рефлексии
открывает использование мифологии как теории, развертывающей "время картины
мира" опыта дефинирующего разума, из чего все вещи получают свое рождение, в
то все они и возвращаются, следуя необходимости. Все они в свое время
наказывают друг друга за нечестивость. "Анаксимен все причины вещей свел к
беспредельному воздуху" (Августин), впервые осмыслив опыт дефинирующего
разума как опыт онтологический, понятийный опыт бытия, первый интерпретируя
"апейрон" в качестве концепта теории мистики, укорененного в философской
традиции, смысл подчиняемости философии теологии во времени как картине,
которого есть "апейрон". Досократика есть движение самого Бытия от
мистицизма к диалогизму, существо человеческого существа, встречи с
трансцендентным Богом в выразимости сущности самой сущности.
Гераклит - это имя мистицизма, он знает сущность всякой теории в
качестве мистической. "Все обменивается на огонь и огонь - на все, подобно
тому как золото обменивается на товары, а товары на золото". Отношение
Гераклита к мифологии - филологическое: "одно и то же живое и умершее,
проснувшееся и спящее, молодое и старое, ибо первое исчезает во втором, а
второе в первом. Этот космос, тот же самый для всех, не создал никто из
богов, ни из людей...", а он был, есть и будет словом, логосом, мирами,,
становящимися термином (хорой), мирами не становящимся.
Итак, философия есть (в качестве учения) выразимость теории мифологии,
бытие временной связки "есть" для мистики, причиняемой разуму в качестве
опыта дефинирующего разума, подчиняемой теологии посредством логики -
редукции зрения, посредством филологии феноменологической редукции звука.
"Гераклит учит, что вечный круговращающийся огонь есть бог, судьба же -
логос (разум), созидающий сущее из противоположных стремлений" (Аэций)
Особая тема - тема игры у Гераклита, игры языковой, именно это тема
доказывает использование Гераклитом теории мифологии и, быть может, наиболее
радикальное во всей досократике, ис-следование следа письма чистого разума,
чтением которого выступает сама мифология. Аристократизм Гераклита -
грамматология души, ведь "прекраснейший из досократиков" обезображен
грамматологией до неузнаваемости по сравнению с родом богов, рекущих
свободно. Гераклит - человек, потерявший зрение, выразивший его в логике
ради филологии, ребенок, подражающий слепцу Гомеру, играющий в языковую
игру, в литературу, в которую всерьез играет Гомер. Логос Гераклита есть
ноумен. "Хотя этот логос существует вечно, недоступен он пониманию людей ни
раньше, чем они услышат его, ни тогда, когда впервые коснется он их слуха.
Ведь все совершается по этому логосу, и, тем не менее, они оказываются
незнающими всякий раз, когда они приступают к таким словам и делам, каковы
те, которые я излагаю, разъясняя каждую вещь согласно ее природе и
показывая, какова она". Досократика есть, таким образом, теория мистики в
том смысле, что мифология есть для нее феномен, а мистика - ноумен, бытие же
ее присутствует в подчиняемости философии теологии в качестве опыта
дефинирующего разума, структурой же феномена является языковая интуиция
досократики, интенцией которой является логика, экзистенцией - филология,
результатом этой интуиции, понимаемой как процесс, является грамматология.
Ноумен в качестве структуры феномена, рассматриваемый как ценность, есть
предмет пифагорейской школы, ее смысл - терапия души, измученной в попытке
представить себя в качестве грамматологии, следа письма чистого разума.
Ноумен как число - вот личность Пифагора, хотя бы все известные нам
приписываемые Пифагору высказывания оказались плодом чистого вымысла, ведь
такова философия самого имени личность.
Пустота пифагорейцев, производящая числа посредством пневматосферы,
есть пустота означающего. Пифагор находил математику в качестве решения
задачи о том, "как возможна чистая математика", с двумя неизвестными -
филологией и логикой, задачу, поставленную Гераклитом в области осмысления
понятийности жизни. Пифагор производит переход от представления мышления о
своем отношении к языку, образа, к представлению мышления о своем отношении
к разуму, первообразу Верность находит, наконец, свое выражение в бессмертии
души, как становление природы числа сущностью. "Действие и сущность числа
должно созерцать по силе, заключающейся в декаде. Ибо она велика и
совершенна, все исполняет и есть начало божественной, небесной и
человеческой жизни. Без нее же все беспредельно, неопределенно, неясно"
(Филолай).
Миф есть письмо чистого разума, чтением которого является литература,
его ближайшее и первичное определение - "неписанная речь, след письма
чистого разума", есть интенция, различение-различание этого письма -
экзистенция, сказ этого письма - интуиция. Сообразно с этим позитивное
учение о государстве, выражая радикальный туш Платона, "государство не есть
реальный предикат" (Атлантида) изъясняется в форме мифа. Платон подражает
происходящему по природе, сущности выразимости сущности, зарождению
диалогизма из мистицизма, или, точнее, из-за мистицизма, выдвижения
языкового события в Великое Ничто, зарождения письма из античной драмы,
комедии, трагедии ("Поэтика" Аристотеля). Миф есть становление сущего сущим
(абсолютным субъектом), само несокрытое, относящееся к мифу как термин к
терминологии. "Несокрытое" есть хора пространства мысли, язык тогда есть не
язык, а сказывающий миф, "обитель бытия". В элеатской школе "одержимость"
досократиков теорией мифологии, как языком особого рода, рода, природа
которого есть природа числа, Ничто которого есть миф, истина которого есть
время, проявляется сильнее всего. Начинает эта школа совершенно ровно.
Ксенофан подражает Гомеру, литература для него есть схватывание целого
метафизики, терминология сущего. Задел Ксенофана в элейской школе -
невыразимость языка, выражающая его, как невыразимый, в качестве среднего
термина философии и теологии.
Парменид, вершина досократики, подготовленная всем ее развитием,
вершина, с которой началось как поверхностное понимание досократики, так и
ее означение, осмысление, именование, увидела за терминологией символогию,
род созерцания времени, видами которого являются атомы-термины. Парменид
выразил язык в речи, сущность языка речью. "Быть" у Парменида впервые
отделяется от "иметь" через соотношение "не быть". Метафорика Ксенофана
("Истины круглой моей неустрашимое сердце"), распространенная на мистицизм в
качестве гносеологии (трансцендентной диалектики) мифологии ("люди о двух
головах"), становится символогией бытия, где метафора есть знак символа.
Претворенного филологией ("Слово и мысль бытием должны быть") и сотворенного
логикой ("одно и то же есть мысль и то, о чем мысль существует"), структуры
акта существования, как адекватности письма и чтения, диалогизма и
мистицизма, "... ибо ведь без бытия, в котором ее выраженье мысли тебе не
найти". Парменид находит смысл бытия, как и Пифагор находит смысл структуры,
но уже в задаче с тремя неизвестными, филологии, логики, математики, в
стихо-творении, способе существования литературы. Образ есть деланье сущего
сущим, дистинкция термина и метафоры. С Зеноном в досократику встраивается
наука, чистая наука, бытие самой теории, выразимость сущности языка,
находящая прибежище в языке, разработанном фундаментальным разведыванием
вопроса о смысле бытия посредством времени (теории языка как теории), что
доказывает существование теории у мистицизма. Апории Зенона устанавливают
тот факт существования языка в качестве теории, подобно тому, как парадоксы
современной науки осмысляют теории в качестве некоторого языка. Язык
указывает всегда на иное. На вещь в себе. А именно? Рассуждение о величине
сущего есть рассуждение о величине, а не о сущем, рассуждение о
несуществовании движения, есть рассуждение о несущесвовании, а не о
движении. Рассуждение о существовании времени есть рассуждение о в времени а
не о существовании, так как прежде необходимо выяснить, что рас-суждается в
рассуждении, где смысл отличается от значения и значение от смысла в
рассуждении как длительности.
Рассуждение есть превращение логического комплекса суждений, знака
осмысленного выражаемого, посредством интуиции в цепь происхождения во
времени (расчленяющей способности речи) языковых событий; выдвигание
человеческого бытия в Ничто. Эмпедокл первый понимает созерцание мистицизма
как подкладывание в созерцание вечности определенного рода созерцания
времени, с одной стороны, и подведение созерцания вечности под понятие
определенной речи, с другой. "Эмпедокл больше, чем другие, обращался к
причинам" (Аристотель). Заглавие фисиологических поэм "О природе",
тематизирует их как становление природы сущностью посредством письма, где
интуиция есть определенность созерцания вечности как "видения в определенном
аспекте". Для Эмпедокла уже очевидно, что осмысление бытия есть
стихотворение. "необходимость, которую большинство зовет судьбой, Эмпедокл
называет одновременно Любовью и Враждой" Ренессанс досократики, пик которого
приходится на софистику, связан с именами Анаксагора и Демокрита. Мистицизм,
конструирующий теорию мифологии, по сути своей деконструктивизм досократики,
ее претворение в вещь философии, миф ("... подобен беспорядочно рассыпанному
сору самый прекрасный Космос"). Язык был разработан фундаментальным вопросом
о смысле бытия настолько, что стал терминологией (был совершен
деконструктивизм языка), и в нем могло зародиться мышление, как
разрабатывание, продолжение этого вопроса, как логика. Анаксагор и Демокрит
- реалист и номиналист холистической досократики, гомеомерии Анаксагора суть
универсалии понятия мифа, понятийная структура мифа; атомы Демокрита суть
универсалии - идеи мифа, интуиции, открепляющиеся от языковых интуиций; в
связи с этим особенности их философствования таковы: у Анаксагора - "показ",
у Демокрита - объяснение мира.
Впечатление смысла бытия есть изменение от феномена к ноумена, поворот
от осуществления структуры временем к деривации обратимостью времени
структуры. Пространство жизни Бога - пространство. В котором обратимо время,
в мыслимом пространстве время необратимо согласно деривации термодинамики.
Структура есть деланье символа знаком, знакомство посредством языка с
"простым символом" (Б. Рассел), в этом смысле софистика есть структурализм
досократики, деконструктивизм структуры, разработка фундаментального вопроса
о смысле бытия посредством терминологии, терминологической редукции
метафизики, мерой существенности которой является выдвижение языкового
события в нее (в Ничто, что и становит природу беспредельного природой
числа, ведь ничто - целое метафизики). "Мера всех вещей человек,
существующих, что они существуют, несуществующих, что они не существуют".
(Протагор) Критерий истины есть показ того, что любое рассуждение есть
сказывание мифа. Горгий, как известно, учил, подобно Канту, что бытие не
есть реальный предикат. И это говорит о том, что его занимала проблема бытия
высшей сущности. "Есть только структура", - утверждает софистика. "Сперва,
как говорит Продик, следует изучить учение о правильности имен" (Платон),
терминологику. Структура феномена есть теория действительного, "время
картины мира", поскольку практика есть феномен чистого разума. В
феноменологии, согласно Хайдеггеру, "... не сказано о том, что составляет
место трансцендентального, ... но как раз возникает проблема: каков вид
бытия сущего, в котором конституируется "мир"? Это центральная проблема
Бытия и времени, т. е. фундаментальной онтологии Da sein" Место
трансцендентального - хорос, вид бытия сущего - структура, где всякий вид
бытия сущего есть дистинкция. Знак есть субстантивация глагола "иметь",
символ - субстантивация, в качестве дистинкции символа и знака есть
экспликация времени. Гуссерль пишет: "Хайдеггер транспонирует или
поворачивает конститутивно феноменологическое прояснение всех регионов
сущего и универсального, тотального региона мира в антропологическое".
Антропологическое - это не "человеческое, слишком человеческое", Ницше,
антропологическое обречено вращаться в кругу определений иного и мыслить
каждый круг своего вращения в качестве прорыва, "проекта". Хотя оно всегда
лишь срыв мышления из разума в язык, "поперечная интенциальность",
антропоцентризм поэтому есть выразимость сущности техники (логическая,
холитическая, математическая, диалогическая), выразимость метафизики в
физике, приравненности вопрошания о смысле бытия к визуализации языковых
идей.
Феномен и космос
Несокрытое есть диалогизм. Сказывание мифа, проявление себя как
сказывание об ином мифу, встрече с трансцендентным Богом в пространстве хоры
при разведывании фундаментального вопроса о смысле бытия. Византийский
мыслитель Пселл пишет: "Платон принял учение Пифагора, но он сделал нечто
важное, а именно, придал этим учениям доказательства". Несокрытое, иное, о
чем всегда сказывается миф, показывающий "видению в определенном аспекте",
это всегда иное, есть письмо человеческого существа, чтением которого
является философия в своем родовом определении (созерцании вечности); таковы
и шесть дефиниций философии, "выстроенных" Иоанном Дамаскином вначале своей
"диалектики": "Филоосия есть сознание сущего в качестве сущего, то есть
природы сущего..., философия есть познание божеского и человеческого, то
есть видимого и невидимого..., философия есть попечение о смерти, как
произвольной, так и естественной..., философия есть уподобление богу...,
философия есть искусство искусств и наука наук, философия есть любовь к
мудрости". Философия есть, таким образом "привходящее бытие", она есть в
качестве разрабатывания языка посредством разведывания фундаментального
вопроса о смысле бытия. След письма человеческого существа есть "эйдос",
идея письма, его различение-различание, "индивидуализирующая функция" есть
космос. Философия Аристотеля есть, таким образом, опыт понимания философии,
идентифицирующий по сути опыт, раскрывающий себя в качестве опыта
дефинирующего разума, письмо самого языка, чтением которого является
философское учение об идеях, из опыта дефинирующего разума (экспликандуума
опыта идентифицирующего разума) почерпнуты фундаментальные дефиниции
Аристотеля, дефиниции сущности, силлогизм, первой философии и т. д.
Философское учение об идеях - предмет, рас-суждающий. Платона и Аристотеля,
и правда здесь, на внешний взгляд, скорее на стороне Аристотеля, но
философия есть то, что иное именно философскому учению об идеях (экспликат
важнее экспликандуума), это и показывает Платон, а кое-где и утверждает
прямо ("Софит"), совершая радикальное отрицание философского учения об идеях
в самих его корнях как забвения истины бытия, отрицание это столь
радикально, поскольку совершается самим бытием, ведь "Ничто перед Нет и
отрицанием". Отношение философии к философскому учению об идеях есть
набросок терминологии. Если лекция есть также сказывание об ином тому, о чем
она повествует, а, следовательно, о мифе, о лекции, как форме существования
идеи Блага, ведь сказывается, осуществляется в форме идеи Блага лекция, то
лекция Платона о Благе или "Неписанное учение" Платона есть высший пункт
мысли греческой философии, ее фундаментальная рефлексия, сказывание о мифе,
которое стало сказыванием об ином - письме человеческого существа, под
чтением которого понимается письменность (сюжеты Платона о "произносимости"
букв, "непроизносимости" слогов, теория языка как историчности следа письма
в "Кратиле"). "Неписанное учение" есть учение о выразимости сущности
человеческого существа в письме. При этом эксплицируется понятийная
структура языкового события, выразимость сущности как сущности письма в
природе числа.
Триадическая структура триады (суть всеобщность и строгость априорного
знания) производна от бинарного отношения письма разума и письма языка,
отношения, к которому присоединяется или встраивается в него средний третий
член: письмо человеческого существа; принцип триады выражает сущность