Страница:
— Ого, видно, англичанам пришлось немало попотеть, прежде чем они покорили это разбойничье гнездо! — воскликнул Томек, увидев высоко в горах крепость.
— Теперь вы, пожалуй, поняли, почему англичане так боятся русского влияния в Канджуте. Если бы русские вооружили канджутов современным оружием и снабдили боеприпасами, Балтит устоял бы против любой осады, — сказал Пандит Давасарман. — По своему положению, весь Канджут является естественной крепостью. Он со всех сторон окружен высокими горами и огромными ледниками. С юга, то есть со стороны Кашмира, в Балтит можно проникнуть только вдоль реки Хунзы, впадающей в Гилгит, но эта дорога бывает доступна всего несколько месяцев в году. Весной от тающих в горах снегов река превращается в бурный поток, заливает всю долину и полностью отрезает Балтит от Кашмира. Лишь косули, да опытные альпинисты могут решиться на переход по опасным, крутым горным тропам.
— Если дело обстоит так, то и русским нелегко добраться до Канджута, — заметил Томек.
— Ты ошибаешься, сагиб, — возразил Пандит Давасарман. — У истоков реки, то есть на севере, существует несколько сравнительно легких переходов через Гиндукуш на Памир и в Китайский Туркестан. Значит, русским легче дойти до Балтита, чем англичанам.
— Вот мы и воспользуемся одним из таких проходов, — добавил Смуга.
Лошади медленно поднимались в гору, взбираясь с террасы на террасу[131]. Словно огромные естественные ступени, террасы вели к городу, окруженному стенами. Над городом господствовала массивная пятиэтажная крепость, сложенная из камня, древесных стволов и саманного кирпича. На горных террасах зеленели поля и сады. Работающие в поле женщины, плотно закутанные в платки, отворачивались, завидев караван, но мужчины, одетые в длинные шерстяные кафтаны, называемые тут «хога» и подпоясанные широкими поясами, смело заглядывали всадникам в глаза. На ногах у мужчин были чуни из сыромятной кожи.
— Приятный народец, ничего не скажешь, — буркнул боцман, наклонясь к Томеку. — Вот, они нас приветствуют, а по глазам видно, что каждый бы с удовольствием всадил нам нож в спину!
— Возможно, они принимают нас за англичан, хотя в этой одежде мы больше напоминаем разбойников Али Бабы, — ответил Томек. — У меня самого мурашки бегают по спине, когда я гляжу на ваши заросшие лица.
— С кем поведешься, от того и наберешься, — пробурчал боцман.
Караван въехал в ворота города. Внутри город выглядел как пирамида из домов, этаж за этажом поднимающихся к воротам крепости; к ней вели узкие, крутые улочки. Перед воротами, запертыми цепью, стояли часовые, вооруженные винтовками и ганджирами. Не сходя с коня, Пандит Давасарман подозвал часового, обратившись к нему на языке буриши[132]:
— Сообщите великому властелину хунзов, Назим-Хану, что прибыл посланец от его белых друзей, которого он ждет!
Стражник немедленно передал известие дальше. В ожидании ответа путешественники рассматривали грозные укрепления замка. Нижние этажи были полностью лишены окон. Верх замка был украшен деревянными, резными балконами, а на самой высокой башне висел огромный священный барабан хунзов. Суеверные туземцы верили, что этот барабан сам отзывался мощным рокотом, когда великий хан собирался начать победную войну.
Вскоре раздался лязг цепей. В стенах замка отворились низкие, широкие ворота. Перед путешественниками появился ханский визирь.
— Великий Назим-Хан приветствует благородных сагибов, прибывших от его друзей, — сказал он, кланяясь с достоинством. — Хан вас примет, как только окончит молитву. Я прошу благородных сагибов оставить здесь коней и оружие, а затем пройти вслед за мной в зал приемов.
Пандит Давасарман демонстративно повесил свою винтовку на луке седла. Его примеру последовали Вильмовский, Смуга, боцман и Томек, после чего путешественники спешились.
Визирь Гомайан провел их через ворота в обширный мрачный зал с голыми каменными стенами. В свете нескольких факелов, пылавших вдоль стен зала, видны были гранитные колонны, поддерживающие потолок и деревянную лестницу в центре зала, ведущую к квадратному отверстию в потолке, через которое можно было подняться на следующий этаж. Визирь ступил на лестницу и исчез в темном отверстии. Вслед за ним поднялись наверх и белые сагибы. Таким образом они проходили с этажа на этаж, пока, наконец, не очутились на самом верхнем этаже замка. Некоторые комнаты были удобны и обширны, но большинство напоминало маленькие, темные камеры.
Верхний этаж, благодаря дневному освещению, выглядел несколько приятнее. Несмотря на это, каждый отдавал себе отчет в том, что у гостя, не понравившегося хану, не было шансов выйти живым из лабиринта комнат и коридоров. Визирь попросил путешественников задержаться в небольшом зале, а сам исчез за резной дверью, ведущей в соседнюю комнату.
— Сидим теперь, как в мышеловке. Если бы эти молодцы питали к нам враждебные чувства, плохо бы нам пришлось! Пандит Давасарман как будто знаком с этим разбойничьим царьком, но нам все равно приказали оставить оружие вместе с лошадьми, — сказал моряк.
— Не удивляйтесь, боцман! Почти все ханы нагаров и хунзов погибли насильственной смертью. Поэтому, опасаясь за свою жизнь, ханы предпринимают особые меры предосторожности, — заявил Смуга.
— Почему и как гибли здешние ханы? — спросил Томек.
— На этот вопрос вам лучше всех ответит Пандит Давасарман, — заметил Смуга.
— Стены этого замка могли бы рассказать многое, — начал индиец. — Предшественник нынешнего владетеля, Сафдар Али-Хан, который бежал от англичан в Китай, захватил власть, убив своего отца и братьев[133]. Так же поступил Райах Уэр-Хан, предыдущий хан Нагара. Желая устранить возможных соперников, он тоже убил своих двух младших братьев. Так повелось издавна в Канджуте, что, впрочем, бывало и в других государствах. Вот почему ханы здесь отличаются чрезвычайной осторожностью.
— Ясно. Пуганая ворона куста боится, — закончил беседу боцман. — К счастью, мы не родственники хана, и ему нечего нас опасаться. Посмотрите, пожалуйста, в окно! Что за огромная гора возвышается на юге? Посмотрите, ледник сползает с нее почти до самой линии леса!
— Ты видишь гору Ракапоши, сагиб. Ее высота составляет 7790 метров, — пояснил Пандит Давасарман.
В этот момент широко отворилась дверь. На пороге стоял визирь Гамайан.
— Великий хан хунзов готов принять благородных сагибов, — заявил он.
Путешественники вошли в обширную комнату. Вокруг ее стен тянулась широкая деревянная скамья. С двух сторон скамьи стояли деревянные колонны, поддерживающие резные балки потолка. В камине горел огонь. Пол был застлан пушистым кашмирским ковром. Комнату украшали китайские сундуки с расписанными золотом драконами и красивые плетеные корзины — по-видимому, подаренные китайскими покровителями ханов Канджута.
Назим-Хан, сводный брат бежавшего от англичан хана, был хорошо сложенным мужчиной средних лет. Он сидел в глубине комнаты на резной скамье, покрытой сверху мягким ковром. Хан был одет необыкновенно богато. Он носил длинную хогу из златотканой материи, подбитую внизу перьями снежной белизны. Широкий, расшитый золотом пояс, был повязан вокруг талии. Из-за пояса выставали рукоятки двух длинных ганджиров и двух пистолетов с серебряной насечкой. Из-под шапки, похожей на мешок богато расшитый золотом, на плечи хана, спускались завитые в кольца, черные волосы.
Назим-Хан сидел на скамье по-турецки, с подвернутыми под себя ногами. На коленях он держал большого черного кота. Испытующим и неспокойным взором он глядел на белых путешественников. Рядом с ханом стояли телохранители с длинными обнаженными мечами в руках, а за скамьей — слуги с красочными веерами из перьев.
Визирь Гамайан почтительно остановился на некотором расстоянии от хана. Низко поклонился ему.
— Достопочтенный, великий хан Хунзы, — сказал он на английском языке. — Сагибы явились, чтобы от имени твоих могущественных белых друзей передать тебе поклон.
Путешественники, подражая Пандиту Давасарману, склонили головы и одновременно стали потрясать вытянутыми вперед, сложенными вместе ладонями.
— Здоров ли ты и доволен ли путешествием, Пандит Давасарман, — спросил Назим-Хан. — Английский резидент в Гилгите сообщил мне о твоем новом, серьезном задании в обширных краях Великого Ак-паши[134]. Твои спутники — это «ангрези саркар»[135]? Если да, то должен признать, что на них отлично лежит их новая одежда.
— Приветствую тебя великий, досточтимый хан Хунзы, — ответил Пандит Давасарман. — Мои спутники не англичане. Они жители весьма отдаленной страны, ныне завоеванной Ак-пашой. Они поляки. Несколько лет назад их соотечественник, состоявший на службе Ак-паши, генерал Громбчевский, был в Канджуте в качестве гостя Сафдар Али-Хана.
— Я его превосходно помню. Сафдар Али-Хан говорил, что этот посол обещал ему поддержку Великого Ак-паши. У меня и сейчас хранится винтовка, подаренная этим послом Сафдару Али-Хану, — ответил Назим-Хан. — Но если сагибы происходят из страны, подчиненной Великому Ак-паше, то я не понимаю, почему они должны тайком пробираться в Бам-и-Дунья[136], который тоже принадлежит русскому царю.
— Разреши, великий хан Хунзов, кратко объяснить тебе это, — отозвался Смуга. — Мы можем так же легально поехать в Памир, как ты официально передать свадебный подарок потомку знаменитого памирского разбойника.
Услышав этот смелый и весьма двусмысленный ответ, Пандит Давасарман смутился. Назим-Хан насупил брови, но присущий хунзам и столь редко встречающийся у азиатов природный юмор взял верх, поэтому он повеселел и произнес:
— Ты сказал правду, остроумный сагиб. Это не мое дело. Раньше англичане посылали киргизам подарки через афганцев, но теперь пользуются моими услугами. Караван из пятнадцати мулов уже готов в дорогу. Садир Ходжа с шестью верными людьми проведет вас в кишлак[137] Наиб Назара. До свиданья!
Путешественники с облегчением удалялись от затерянного в горах замка хана Хунзы, не задерживаясь в деревушках и укрепленных поселках даже на ночлег. Они были поражены, убедившись, что земля обрабатывается в Канджуте примитивно по способам, применявшимся многие века назад. Землю пахали самодельными сохами, зерно молотили с помощью животных, которые просто вытаптывали колосья. Воинственные жители пользовались любым случаем, чтобы танцевать «военный танец». По ночам можно было слышать дикую мелодию струнных инструментов, которая сопровождалась тревожным гудением военных барабанов. Эхо далеко разносило эти звуки в каменных ущельях гор.
Караван шел на север к истокам реки Хунзы. В этой части страны не было никаких дорог. Иногда даже горные тропы обрывались на крутых склонах, и только инстинкт подсказывал лошадям безопасный путь. В особенно трудных местах путешественникам приходилось спешиваться, развьючивать лошадей и вести их под уздцы, удерживая от падения. Несмотря на привычную обстановку, животные дрожали от страха и покрывались потом. Немалые волнения переживали и сами путешественники. Боцман, хотя и не любил гор, теперь, к удивлению друзей, совершенно не боялся опасных троп. Он энергично помогал переправлять лошадей, таскал на себе тяжелые вьюки, проявляя необыкновенную отвагу. Поэтому сопровождавшие караван канджуты — полудикий Садир Ходжа и его шесть товарищей — с уважением наблюдали за поведением моряка. Они беспрекословно выполняли любое его поручение. Веселый моряк дружески хлопал их по плечам, да так, что канджуты приседали под его медвежьей лапой.
Не прошло и трех дней от выхода из столицы хана Хунзы, как моряк полностью завоевал себе дружбу канджутов. Увидев, что Садир Ходжа лакомо смотрит на его винтовку, боцман, будучи превосходным стрелком, решил над ним подшутить.
Во время постоя моряк высмотрел орла, парившего на большой высоте. Показал его Садир Ходже и сказал:
— Я вижу, браток, что ты на мою винтовочку поглядываешь, как кот на сало. Подстрели-ка вон ту птичку, и винтовка — твоя!
Глаза Садир Ходжи жадно блеснули, но, проследив взглядом полет птицы, он сразу помрачнел. Орел описывал круги на такой высоте, что попасть в него с одного выстрела было почти невозможно. Несмотря на это, Садир Ходжа не мог отказаться от попытки сбить птицу — слишком велико было искушение. Хищным движением он потянулся к винтовке. Боцман щелкнул затвором и подал ее Садиру Ходже. Став на одно колено, Садир Ходжа тщательно прицелился. Боцман спокойно набивал трубку табаком. Прежде, чем Садир Ходжа выстрелил, боцман несколько раз успел затянуться. Орел продолжал спокойно кружиться над долиной.
— Слишком высоко, попасть очень трудно, — сказал Садир Ходжа, с неохотой отдавая боцману винтовку.
— Это у тебя считается высоко? — ответил боцман, притворяясь удивленным. — У тебя дрожит рука, потому что ты долго целишься. Разрешаю тебе попытаться еще два раза.
Садир Ходжа опять нажал курок. Должно быть, пуля пролетела очень близко от орла, потому что тот сделал больший круг и поднялся несколько выше. Незадачливый стрелок опять быстро прицелился и выстрелил. Орел поднялся еще выше.
— Не удалось, теперь уж никто не попадет в этого проклятого орла, — буркнул разочарованный Садир Ходжа.
— Ты так думаешь? Нет, просто ты не умеешь стрелять. Смотри, как это делается, — ответил боцман.
Небрежным движением подхватил винтовку, установил прицел, и, как только приложил приклад к плечу, выстрелил. Орел затрепетал крыльями, поднялся еще немного выше, но вдруг тяжело рухнул вниз. Через минуту он упал на землю к ногам Томека.
— Чтоб вас... боцман! Твердая у вас рука и меткое око, — похвалил Смуга.
— Вы попали прямо в сердце! — воскликнул Томек.
— Ты можешь гордиться, Томек, что у тебя был такой великолепный учитель, — заметил Вильмовский, зная, что боцман давал первые уроки стрельбы его сыну.
— Боцман всегда говорил, что лучше его стреляет только дядя Смуга, — одобрительно сказал Томек.
— Ах, моя мамаша постаралась, чтобы глаза мои не косили, а твердость руки я, видимо, получил в наследство от отца, который всегда умел одним кончиком ремня протянуть меня по обоим полушариям почти не целясь — скромно ответил боцман, радуясь похвалам друзей.
— Ты наверное волшебник, сагиб. Ни один человек не сумел бы попасть в эту птицу, но радоваться нам нет причины. Орел упал к ногам молодого сагиба. Это очень плохая примета, — испуганно сказал Садир Ходжа.
— Эй, что ты там плетешь? Какая еще примета? — рассердился боцман.
— Слушай внимательно, благородный сагиб: орел всегда летит на падаль, поэтому если он упадет к ногам человека, это очень плохая примета, — серьезно ответил Садир Ходжа.
— Рассказывай сказки и попадешь в рай, а там тебя уже поджидают сто жен, — кольнул боцман Садир Ходжу, который, как и все магометане, был приверженцем многоженства. — Кто поверит сегодня в такую чепуху! Не болтай, чего не знаешь.
— Будь осторожен, сагиб, орел предсказывает, что ты встретишь опасность на своем пути, — упорно повторял канджут.
Все, однако, так долго смеялись над суеверием Садир Ходжы, что он в конце концов перестал пугать их плохими приметами и сам стал подтрунивать над предсказаниями.
На рассвете караван направился дальше. Предстоял особо трудный участок дороги. Узкая тропа вела через перепады и ущелья по крутым берегам каньона вспененной реки Хунзы. Один край тропы почти прилегал к отвесной стене, а второй навис над глубокой пропастью.
Томек и боцман ехали в самом конце каравана, вслед за последним мулом. Усталые животные брели медленно. Томек свободно опустил уздечку, давая волю коню. Оперев руки на луку седла, он глядел то на крутую стену, то в глубину пропасти. Он думал о Салли. Представлял себе ее восхищение, когда она услышит рассказ об этом необыкновенном путешествии. Ведь Салли очень любит приключения и наверняка будет завидовать ему. Вспоминая розовое от волнения личико девушки, Томек улыбался.
Приятные размышления были неожиданно прерваны грохотом. Сверху, почти с отвесной стены посыпалась лавина камней. Томек машинально закрыл голову руками. В этот момент большой камень ударил в спину вьючного мула, шедшего впереди лошади Томека. Мул упал на передние колени, но сейчас же подхватился, резко отпрянул к вертикальной стене и задел за нее вьюками. Тяжелые мешки сползли с его спины. Мул потерял равновесие. Он упал прямо под ноги коня, на котором ехал Томек, и с пронзительным ревом покатился в пропасть.
Испуганная лошадь Томека поднялась на дыбы. Седок упал на землю. Зацепившись правой ногой за стремя, Томек какое-то время удерживался от падения, но конь, как только опустил передние копыта на тропинку, взбрыкнул задними и сбросил всадника. Томек потерял опору и свалился с коня. В этот же миг раздался предсмертный стон мула, который, не задержавшись на каменном выступе, рухнул вниз.
Однако молодой человек, привыкший к разного рода опасностям, не потерял присутствия духа. Лежа на спине, он стал сползать вниз. Толстая шерстяная одежда цеплялась за шероховатую поверхность скалы и несколько тормозила скорость падения. Томек широко раскинул руки. Юноша пытался схватиться рукой за какой-либо уступ или расщелину, но выветрившийся верхний слой скалы был плохой опорой. В отчаянном напряжении Томек не слышал криков охваченных ужасом товарищей. Он постепенно скатывался к месту, где крутой спуск переходил в отвесную, нависшую над рекой стену. Казалось, что спасти его уже ничто не может, как вдруг Томек нащупал ногами опору. Томек сразу же всем телом приник к скале. Долгие минуты, показавшиеся ему вечностью, лежал неподвижно, не веря своему счастью. Наконец он понял, что падение прекратилось, и услышал крик боцмана:
— Держись, Томек! Я бросаю веревку! Внимание!
Томек почувствовал на лице конец толстой веревки. Он стал медленно нащупывать веревку левой рукой, схватил конец и судорожно сжал его. Потом Томек глубоко вздохнул, потянулся второй рукой к веревке и осторожно повернулся на живот.
— Можешь опустить еще немного веревки? — крикнул Томек.
— Могу, могу, скажи только, когда хватит, — ответил боцман.
— Уже довольно, стоп!
Томек уселся на крутом обрыве, откинувшись назад, чтобы удержать равновесие, и обвязал себя веревкой, закрепив ее на груди крепким узлом. Он был спасен. Не спеша оглянулся вокруг. Пропасть находилась от него на расстоянии не больше метра. Его меховая шапка лежала на самом краю. Томек повернулся к боцману. Незаменимый в минуту опасности друг стоял на краю тропы и обеими руками держал конец веревки. Томек не представлял, каким образом боцман сумел за столь короткое время соскочить с лошади и развернуть спасительную веревку. Когда сверху посыпалась лавина камней, весь караван остановился. Путешественники, затаив дыхание, следили за действиями боцмана, не имея возможности чем-либо ему помочь. Тропа была столь узкой, что человек не мог пройти рядом с вьючными животными. К счастью, такой силач, как боцман, не нуждался в помощи. Он прочно стоял на широко расставленных ногах; несмотря на холод, на его лице блестели капли пота.
— Ну и напугал ты меня! — зычно кричал боцман. — Взберешься по веревке сам, или тебя надо тащить?
— Выберусь сам! Ничего со мной не случилось, — ответил Томек.
— Вот и прекрасно. Положись на меня! Я держу тебя, как рыбу на крючке.
Вильмовский и Смуга сняли шапки, чтобы вытереть пот. А Томек уже полностью пришел в себя. Он встал на ноги, но вместо того, чтобы взбираться наверх, принялся медленно спускаться к шапке, лежавшей на самом краю пропасти. Боцман осторожно подавал веревку так, чтобы она была постоянно напряжена. Присев, Томек поднял шапку, надел ее на голову и заглянул в пропасть. Вот он вынул из футляра бинокль. Долго смотрел вниз. На дне ущелья лежал мертвый мул и вьюки. Один из вьюков во время падения развязался. Узорчатые ковры развернулись и покрыли камни, выбеленные водой. На коврах и рядом с ними лежали длинные ящики с винтовками. Таков был свадебный подарок англичан Наиб Назару.
Томек спрятал бинокль. Теперь юноша, держа обеими руками поданную боцманом веревку, шаг за шагом поднимался к тропе. Как только он очутился наверху, моряк схватил его в объятия да так крепко, что Томек, чуть не задохнулся.
— Ах, чтоб тебя кит проглотил, — почти хрипел моряк. — У меня тут поджилки трясутся от страха, а ты, вместо того чтобы скорее меня успокоить, любуешься в бинокль пейзажем. Тьфу, так друзья, пожалуй, не делают!
— Не обижайтесь, дорогой боцман, я вовсе не любовался пейзажем. Я только посмотрел на нашего мула и развязавшиеся вьюки. Теперь я знаю, что за подарок посылают англичане этому памирскому разбойнику! В ковры были завернуты винтовки.
— Ого, как видно, готовится порядочная заваруха, — ответил боцман и вытер платком пот с лица.
— Мы поговорим об этом вечером, на привале, а пока — никому ни слова.
— Ну, если тайна, то тайна. Я нем, как могила. Можешь на меня положиться.
— Теперь вы, пожалуй, поняли, почему англичане так боятся русского влияния в Канджуте. Если бы русские вооружили канджутов современным оружием и снабдили боеприпасами, Балтит устоял бы против любой осады, — сказал Пандит Давасарман. — По своему положению, весь Канджут является естественной крепостью. Он со всех сторон окружен высокими горами и огромными ледниками. С юга, то есть со стороны Кашмира, в Балтит можно проникнуть только вдоль реки Хунзы, впадающей в Гилгит, но эта дорога бывает доступна всего несколько месяцев в году. Весной от тающих в горах снегов река превращается в бурный поток, заливает всю долину и полностью отрезает Балтит от Кашмира. Лишь косули, да опытные альпинисты могут решиться на переход по опасным, крутым горным тропам.
— Если дело обстоит так, то и русским нелегко добраться до Канджута, — заметил Томек.
— Ты ошибаешься, сагиб, — возразил Пандит Давасарман. — У истоков реки, то есть на севере, существует несколько сравнительно легких переходов через Гиндукуш на Памир и в Китайский Туркестан. Значит, русским легче дойти до Балтита, чем англичанам.
— Вот мы и воспользуемся одним из таких проходов, — добавил Смуга.
Лошади медленно поднимались в гору, взбираясь с террасы на террасу[131]. Словно огромные естественные ступени, террасы вели к городу, окруженному стенами. Над городом господствовала массивная пятиэтажная крепость, сложенная из камня, древесных стволов и саманного кирпича. На горных террасах зеленели поля и сады. Работающие в поле женщины, плотно закутанные в платки, отворачивались, завидев караван, но мужчины, одетые в длинные шерстяные кафтаны, называемые тут «хога» и подпоясанные широкими поясами, смело заглядывали всадникам в глаза. На ногах у мужчин были чуни из сыромятной кожи.
— Приятный народец, ничего не скажешь, — буркнул боцман, наклонясь к Томеку. — Вот, они нас приветствуют, а по глазам видно, что каждый бы с удовольствием всадил нам нож в спину!
— Возможно, они принимают нас за англичан, хотя в этой одежде мы больше напоминаем разбойников Али Бабы, — ответил Томек. — У меня самого мурашки бегают по спине, когда я гляжу на ваши заросшие лица.
— С кем поведешься, от того и наберешься, — пробурчал боцман.
Караван въехал в ворота города. Внутри город выглядел как пирамида из домов, этаж за этажом поднимающихся к воротам крепости; к ней вели узкие, крутые улочки. Перед воротами, запертыми цепью, стояли часовые, вооруженные винтовками и ганджирами. Не сходя с коня, Пандит Давасарман подозвал часового, обратившись к нему на языке буриши[132]:
— Сообщите великому властелину хунзов, Назим-Хану, что прибыл посланец от его белых друзей, которого он ждет!
Стражник немедленно передал известие дальше. В ожидании ответа путешественники рассматривали грозные укрепления замка. Нижние этажи были полностью лишены окон. Верх замка был украшен деревянными, резными балконами, а на самой высокой башне висел огромный священный барабан хунзов. Суеверные туземцы верили, что этот барабан сам отзывался мощным рокотом, когда великий хан собирался начать победную войну.
Вскоре раздался лязг цепей. В стенах замка отворились низкие, широкие ворота. Перед путешественниками появился ханский визирь.
— Великий Назим-Хан приветствует благородных сагибов, прибывших от его друзей, — сказал он, кланяясь с достоинством. — Хан вас примет, как только окончит молитву. Я прошу благородных сагибов оставить здесь коней и оружие, а затем пройти вслед за мной в зал приемов.
Пандит Давасарман демонстративно повесил свою винтовку на луке седла. Его примеру последовали Вильмовский, Смуга, боцман и Томек, после чего путешественники спешились.
Визирь Гомайан провел их через ворота в обширный мрачный зал с голыми каменными стенами. В свете нескольких факелов, пылавших вдоль стен зала, видны были гранитные колонны, поддерживающие потолок и деревянную лестницу в центре зала, ведущую к квадратному отверстию в потолке, через которое можно было подняться на следующий этаж. Визирь ступил на лестницу и исчез в темном отверстии. Вслед за ним поднялись наверх и белые сагибы. Таким образом они проходили с этажа на этаж, пока, наконец, не очутились на самом верхнем этаже замка. Некоторые комнаты были удобны и обширны, но большинство напоминало маленькие, темные камеры.
Верхний этаж, благодаря дневному освещению, выглядел несколько приятнее. Несмотря на это, каждый отдавал себе отчет в том, что у гостя, не понравившегося хану, не было шансов выйти живым из лабиринта комнат и коридоров. Визирь попросил путешественников задержаться в небольшом зале, а сам исчез за резной дверью, ведущей в соседнюю комнату.
— Сидим теперь, как в мышеловке. Если бы эти молодцы питали к нам враждебные чувства, плохо бы нам пришлось! Пандит Давасарман как будто знаком с этим разбойничьим царьком, но нам все равно приказали оставить оружие вместе с лошадьми, — сказал моряк.
— Не удивляйтесь, боцман! Почти все ханы нагаров и хунзов погибли насильственной смертью. Поэтому, опасаясь за свою жизнь, ханы предпринимают особые меры предосторожности, — заявил Смуга.
— Почему и как гибли здешние ханы? — спросил Томек.
— На этот вопрос вам лучше всех ответит Пандит Давасарман, — заметил Смуга.
— Стены этого замка могли бы рассказать многое, — начал индиец. — Предшественник нынешнего владетеля, Сафдар Али-Хан, который бежал от англичан в Китай, захватил власть, убив своего отца и братьев[133]. Так же поступил Райах Уэр-Хан, предыдущий хан Нагара. Желая устранить возможных соперников, он тоже убил своих двух младших братьев. Так повелось издавна в Канджуте, что, впрочем, бывало и в других государствах. Вот почему ханы здесь отличаются чрезвычайной осторожностью.
— Ясно. Пуганая ворона куста боится, — закончил беседу боцман. — К счастью, мы не родственники хана, и ему нечего нас опасаться. Посмотрите, пожалуйста, в окно! Что за огромная гора возвышается на юге? Посмотрите, ледник сползает с нее почти до самой линии леса!
— Ты видишь гору Ракапоши, сагиб. Ее высота составляет 7790 метров, — пояснил Пандит Давасарман.
В этот момент широко отворилась дверь. На пороге стоял визирь Гамайан.
— Великий хан хунзов готов принять благородных сагибов, — заявил он.
Путешественники вошли в обширную комнату. Вокруг ее стен тянулась широкая деревянная скамья. С двух сторон скамьи стояли деревянные колонны, поддерживающие резные балки потолка. В камине горел огонь. Пол был застлан пушистым кашмирским ковром. Комнату украшали китайские сундуки с расписанными золотом драконами и красивые плетеные корзины — по-видимому, подаренные китайскими покровителями ханов Канджута.
Назим-Хан, сводный брат бежавшего от англичан хана, был хорошо сложенным мужчиной средних лет. Он сидел в глубине комнаты на резной скамье, покрытой сверху мягким ковром. Хан был одет необыкновенно богато. Он носил длинную хогу из златотканой материи, подбитую внизу перьями снежной белизны. Широкий, расшитый золотом пояс, был повязан вокруг талии. Из-за пояса выставали рукоятки двух длинных ганджиров и двух пистолетов с серебряной насечкой. Из-под шапки, похожей на мешок богато расшитый золотом, на плечи хана, спускались завитые в кольца, черные волосы.
Назим-Хан сидел на скамье по-турецки, с подвернутыми под себя ногами. На коленях он держал большого черного кота. Испытующим и неспокойным взором он глядел на белых путешественников. Рядом с ханом стояли телохранители с длинными обнаженными мечами в руках, а за скамьей — слуги с красочными веерами из перьев.
Визирь Гамайан почтительно остановился на некотором расстоянии от хана. Низко поклонился ему.
— Достопочтенный, великий хан Хунзы, — сказал он на английском языке. — Сагибы явились, чтобы от имени твоих могущественных белых друзей передать тебе поклон.
Путешественники, подражая Пандиту Давасарману, склонили головы и одновременно стали потрясать вытянутыми вперед, сложенными вместе ладонями.
— Здоров ли ты и доволен ли путешествием, Пандит Давасарман, — спросил Назим-Хан. — Английский резидент в Гилгите сообщил мне о твоем новом, серьезном задании в обширных краях Великого Ак-паши[134]. Твои спутники — это «ангрези саркар»[135]? Если да, то должен признать, что на них отлично лежит их новая одежда.
— Приветствую тебя великий, досточтимый хан Хунзы, — ответил Пандит Давасарман. — Мои спутники не англичане. Они жители весьма отдаленной страны, ныне завоеванной Ак-пашой. Они поляки. Несколько лет назад их соотечественник, состоявший на службе Ак-паши, генерал Громбчевский, был в Канджуте в качестве гостя Сафдар Али-Хана.
— Я его превосходно помню. Сафдар Али-Хан говорил, что этот посол обещал ему поддержку Великого Ак-паши. У меня и сейчас хранится винтовка, подаренная этим послом Сафдару Али-Хану, — ответил Назим-Хан. — Но если сагибы происходят из страны, подчиненной Великому Ак-паше, то я не понимаю, почему они должны тайком пробираться в Бам-и-Дунья[136], который тоже принадлежит русскому царю.
— Разреши, великий хан Хунзов, кратко объяснить тебе это, — отозвался Смуга. — Мы можем так же легально поехать в Памир, как ты официально передать свадебный подарок потомку знаменитого памирского разбойника.
Услышав этот смелый и весьма двусмысленный ответ, Пандит Давасарман смутился. Назим-Хан насупил брови, но присущий хунзам и столь редко встречающийся у азиатов природный юмор взял верх, поэтому он повеселел и произнес:
— Ты сказал правду, остроумный сагиб. Это не мое дело. Раньше англичане посылали киргизам подарки через афганцев, но теперь пользуются моими услугами. Караван из пятнадцати мулов уже готов в дорогу. Садир Ходжа с шестью верными людьми проведет вас в кишлак[137] Наиб Назара. До свиданья!
Путешественники с облегчением удалялись от затерянного в горах замка хана Хунзы, не задерживаясь в деревушках и укрепленных поселках даже на ночлег. Они были поражены, убедившись, что земля обрабатывается в Канджуте примитивно по способам, применявшимся многие века назад. Землю пахали самодельными сохами, зерно молотили с помощью животных, которые просто вытаптывали колосья. Воинственные жители пользовались любым случаем, чтобы танцевать «военный танец». По ночам можно было слышать дикую мелодию струнных инструментов, которая сопровождалась тревожным гудением военных барабанов. Эхо далеко разносило эти звуки в каменных ущельях гор.
Караван шел на север к истокам реки Хунзы. В этой части страны не было никаких дорог. Иногда даже горные тропы обрывались на крутых склонах, и только инстинкт подсказывал лошадям безопасный путь. В особенно трудных местах путешественникам приходилось спешиваться, развьючивать лошадей и вести их под уздцы, удерживая от падения. Несмотря на привычную обстановку, животные дрожали от страха и покрывались потом. Немалые волнения переживали и сами путешественники. Боцман, хотя и не любил гор, теперь, к удивлению друзей, совершенно не боялся опасных троп. Он энергично помогал переправлять лошадей, таскал на себе тяжелые вьюки, проявляя необыкновенную отвагу. Поэтому сопровождавшие караван канджуты — полудикий Садир Ходжа и его шесть товарищей — с уважением наблюдали за поведением моряка. Они беспрекословно выполняли любое его поручение. Веселый моряк дружески хлопал их по плечам, да так, что канджуты приседали под его медвежьей лапой.
Не прошло и трех дней от выхода из столицы хана Хунзы, как моряк полностью завоевал себе дружбу канджутов. Увидев, что Садир Ходжа лакомо смотрит на его винтовку, боцман, будучи превосходным стрелком, решил над ним подшутить.
Во время постоя моряк высмотрел орла, парившего на большой высоте. Показал его Садир Ходже и сказал:
— Я вижу, браток, что ты на мою винтовочку поглядываешь, как кот на сало. Подстрели-ка вон ту птичку, и винтовка — твоя!
Глаза Садир Ходжи жадно блеснули, но, проследив взглядом полет птицы, он сразу помрачнел. Орел описывал круги на такой высоте, что попасть в него с одного выстрела было почти невозможно. Несмотря на это, Садир Ходжа не мог отказаться от попытки сбить птицу — слишком велико было искушение. Хищным движением он потянулся к винтовке. Боцман щелкнул затвором и подал ее Садиру Ходже. Став на одно колено, Садир Ходжа тщательно прицелился. Боцман спокойно набивал трубку табаком. Прежде, чем Садир Ходжа выстрелил, боцман несколько раз успел затянуться. Орел продолжал спокойно кружиться над долиной.
— Слишком высоко, попасть очень трудно, — сказал Садир Ходжа, с неохотой отдавая боцману винтовку.
— Это у тебя считается высоко? — ответил боцман, притворяясь удивленным. — У тебя дрожит рука, потому что ты долго целишься. Разрешаю тебе попытаться еще два раза.
Садир Ходжа опять нажал курок. Должно быть, пуля пролетела очень близко от орла, потому что тот сделал больший круг и поднялся несколько выше. Незадачливый стрелок опять быстро прицелился и выстрелил. Орел поднялся еще выше.
— Не удалось, теперь уж никто не попадет в этого проклятого орла, — буркнул разочарованный Садир Ходжа.
— Ты так думаешь? Нет, просто ты не умеешь стрелять. Смотри, как это делается, — ответил боцман.
Небрежным движением подхватил винтовку, установил прицел, и, как только приложил приклад к плечу, выстрелил. Орел затрепетал крыльями, поднялся еще немного выше, но вдруг тяжело рухнул вниз. Через минуту он упал на землю к ногам Томека.
— Чтоб вас... боцман! Твердая у вас рука и меткое око, — похвалил Смуга.
— Вы попали прямо в сердце! — воскликнул Томек.
— Ты можешь гордиться, Томек, что у тебя был такой великолепный учитель, — заметил Вильмовский, зная, что боцман давал первые уроки стрельбы его сыну.
— Боцман всегда говорил, что лучше его стреляет только дядя Смуга, — одобрительно сказал Томек.
— Ах, моя мамаша постаралась, чтобы глаза мои не косили, а твердость руки я, видимо, получил в наследство от отца, который всегда умел одним кончиком ремня протянуть меня по обоим полушариям почти не целясь — скромно ответил боцман, радуясь похвалам друзей.
— Ты наверное волшебник, сагиб. Ни один человек не сумел бы попасть в эту птицу, но радоваться нам нет причины. Орел упал к ногам молодого сагиба. Это очень плохая примета, — испуганно сказал Садир Ходжа.
— Эй, что ты там плетешь? Какая еще примета? — рассердился боцман.
— Слушай внимательно, благородный сагиб: орел всегда летит на падаль, поэтому если он упадет к ногам человека, это очень плохая примета, — серьезно ответил Садир Ходжа.
— Рассказывай сказки и попадешь в рай, а там тебя уже поджидают сто жен, — кольнул боцман Садир Ходжу, который, как и все магометане, был приверженцем многоженства. — Кто поверит сегодня в такую чепуху! Не болтай, чего не знаешь.
— Будь осторожен, сагиб, орел предсказывает, что ты встретишь опасность на своем пути, — упорно повторял канджут.
Все, однако, так долго смеялись над суеверием Садир Ходжы, что он в конце концов перестал пугать их плохими приметами и сам стал подтрунивать над предсказаниями.
На рассвете караван направился дальше. Предстоял особо трудный участок дороги. Узкая тропа вела через перепады и ущелья по крутым берегам каньона вспененной реки Хунзы. Один край тропы почти прилегал к отвесной стене, а второй навис над глубокой пропастью.
Томек и боцман ехали в самом конце каравана, вслед за последним мулом. Усталые животные брели медленно. Томек свободно опустил уздечку, давая волю коню. Оперев руки на луку седла, он глядел то на крутую стену, то в глубину пропасти. Он думал о Салли. Представлял себе ее восхищение, когда она услышит рассказ об этом необыкновенном путешествии. Ведь Салли очень любит приключения и наверняка будет завидовать ему. Вспоминая розовое от волнения личико девушки, Томек улыбался.
Приятные размышления были неожиданно прерваны грохотом. Сверху, почти с отвесной стены посыпалась лавина камней. Томек машинально закрыл голову руками. В этот момент большой камень ударил в спину вьючного мула, шедшего впереди лошади Томека. Мул упал на передние колени, но сейчас же подхватился, резко отпрянул к вертикальной стене и задел за нее вьюками. Тяжелые мешки сползли с его спины. Мул потерял равновесие. Он упал прямо под ноги коня, на котором ехал Томек, и с пронзительным ревом покатился в пропасть.
Испуганная лошадь Томека поднялась на дыбы. Седок упал на землю. Зацепившись правой ногой за стремя, Томек какое-то время удерживался от падения, но конь, как только опустил передние копыта на тропинку, взбрыкнул задними и сбросил всадника. Томек потерял опору и свалился с коня. В этот же миг раздался предсмертный стон мула, который, не задержавшись на каменном выступе, рухнул вниз.
Однако молодой человек, привыкший к разного рода опасностям, не потерял присутствия духа. Лежа на спине, он стал сползать вниз. Толстая шерстяная одежда цеплялась за шероховатую поверхность скалы и несколько тормозила скорость падения. Томек широко раскинул руки. Юноша пытался схватиться рукой за какой-либо уступ или расщелину, но выветрившийся верхний слой скалы был плохой опорой. В отчаянном напряжении Томек не слышал криков охваченных ужасом товарищей. Он постепенно скатывался к месту, где крутой спуск переходил в отвесную, нависшую над рекой стену. Казалось, что спасти его уже ничто не может, как вдруг Томек нащупал ногами опору. Томек сразу же всем телом приник к скале. Долгие минуты, показавшиеся ему вечностью, лежал неподвижно, не веря своему счастью. Наконец он понял, что падение прекратилось, и услышал крик боцмана:
— Держись, Томек! Я бросаю веревку! Внимание!
Томек почувствовал на лице конец толстой веревки. Он стал медленно нащупывать веревку левой рукой, схватил конец и судорожно сжал его. Потом Томек глубоко вздохнул, потянулся второй рукой к веревке и осторожно повернулся на живот.
— Можешь опустить еще немного веревки? — крикнул Томек.
— Могу, могу, скажи только, когда хватит, — ответил боцман.
— Уже довольно, стоп!
Томек уселся на крутом обрыве, откинувшись назад, чтобы удержать равновесие, и обвязал себя веревкой, закрепив ее на груди крепким узлом. Он был спасен. Не спеша оглянулся вокруг. Пропасть находилась от него на расстоянии не больше метра. Его меховая шапка лежала на самом краю. Томек повернулся к боцману. Незаменимый в минуту опасности друг стоял на краю тропы и обеими руками держал конец веревки. Томек не представлял, каким образом боцман сумел за столь короткое время соскочить с лошади и развернуть спасительную веревку. Когда сверху посыпалась лавина камней, весь караван остановился. Путешественники, затаив дыхание, следили за действиями боцмана, не имея возможности чем-либо ему помочь. Тропа была столь узкой, что человек не мог пройти рядом с вьючными животными. К счастью, такой силач, как боцман, не нуждался в помощи. Он прочно стоял на широко расставленных ногах; несмотря на холод, на его лице блестели капли пота.
— Ну и напугал ты меня! — зычно кричал боцман. — Взберешься по веревке сам, или тебя надо тащить?
— Выберусь сам! Ничего со мной не случилось, — ответил Томек.
— Вот и прекрасно. Положись на меня! Я держу тебя, как рыбу на крючке.
Вильмовский и Смуга сняли шапки, чтобы вытереть пот. А Томек уже полностью пришел в себя. Он встал на ноги, но вместо того, чтобы взбираться наверх, принялся медленно спускаться к шапке, лежавшей на самом краю пропасти. Боцман осторожно подавал веревку так, чтобы она была постоянно напряжена. Присев, Томек поднял шапку, надел ее на голову и заглянул в пропасть. Вот он вынул из футляра бинокль. Долго смотрел вниз. На дне ущелья лежал мертвый мул и вьюки. Один из вьюков во время падения развязался. Узорчатые ковры развернулись и покрыли камни, выбеленные водой. На коврах и рядом с ними лежали длинные ящики с винтовками. Таков был свадебный подарок англичан Наиб Назару.
Томек спрятал бинокль. Теперь юноша, держа обеими руками поданную боцманом веревку, шаг за шагом поднимался к тропе. Как только он очутился наверху, моряк схватил его в объятия да так крепко, что Томек, чуть не задохнулся.
— Ах, чтоб тебя кит проглотил, — почти хрипел моряк. — У меня тут поджилки трясутся от страха, а ты, вместо того чтобы скорее меня успокоить, любуешься в бинокль пейзажем. Тьфу, так друзья, пожалуй, не делают!
— Не обижайтесь, дорогой боцман, я вовсе не любовался пейзажем. Я только посмотрел на нашего мула и развязавшиеся вьюки. Теперь я знаю, что за подарок посылают англичане этому памирскому разбойнику! В ковры были завернуты винтовки.
— Ого, как видно, готовится порядочная заваруха, — ответил боцман и вытер платком пот с лица.
— Мы поговорим об этом вечером, на привале, а пока — никому ни слова.
— Ну, если тайна, то тайна. Я нем, как могила. Можешь на меня положиться.
XV
Подозрительная свадьба
Путешественники были до крайности взволнованы опасным приключением Томека и поэтому, когда под вечер они очутились в небольшом, уютном ущелье, то решили остановиться на ночлег. Для Томека соорудили в палатке удобную постель, так как он стал жаловаться на боли в пояснице.
— Меня немного потрепало, но завтра я наверняка буду чувствовать себя лучше, — успокаивал Томек товарищей. — Скажите, боцман, вы не смогли бы сделать мне массаж?
— С охотой, браток. Я могу даже держать пари на бутылку рома, что после морского массажа ты будешь отлично танцевать на киргизской свадьбе.
— Пожалуйста, займитесь Томеком, боцман! А мы тем временем приведем в порядок багаж и приготовим ужин. После таких треволнений полезно будет съесть что-нибудь горячее на сон грядущий, — сказал Вильмовский.
Друзья вышли из палатки. Томек удобно уселся на постели.
— Раздевайся-ка, браток, — потребовал моряк.
— Зачем? Я себя и так хорошо чувствую, — возразил Томек.
— Но ведь ты же хотел, чтобы я сделал тебе массаж!
— Это был только предлог, чтобы побыть с вами наедине.
— Вот хитрец! К черту массаж! Давай-ка глотнем по рюмочке рома. Только на этот раз не увиливай, потому что ром — великолепное лекарство от ушибов. За твое здоровье, браток!
— Спасибо, боцман.
Томек глотнул немного рома, но сморщился и отставил рюмку.
— Вероятно, ты хотел поговорить о винтовках, завернутых в ковры? — спросил моряк. — Сдается мне, что англичане хотят преподнести русским сюрприз на Памире, раз переправляют оружие через границу. Ой, горячо там будет, когда памирские бандиты получат современные винтовки. Много купеческих караванов не дойдет до цели.
— Не нравится мне такое лицемерие, — ответил Томек. — Англичане без всякого зазрения совести вооружают разбойников, лишь бы сеять беспорядки во владениях соседа. А сколько честных людей погибнет от пуль, выпущенных из тех винтовок?!
— Твоя правда, браток!.. Одно утешение, что своими бандитскими нападениями на Памире Наиб Назар не раз досадит верным слугам царя батюшки.
— Если бы так было на самом деле! Я опасаюсь, что пострадают лишь мирные жители и купеческие караваны. Разбойники не очень охотно вмешиваются в политику.
— Может, и так, — согласился боцман. — Что же нам, однако, делать? Видимо, Пандит Давасарман обязался переправить оружие через границу, за что англичане позволили Смуге организовать экспедицию на пограничной территории.
— И все же мы не должны помогать разбойникам.
— Ты прав, — сказал боцман. — Может быть, рассказать об этих винтовках твоему отцу и Смуге?
— Нет, боцман. Мы не можем требовать от Смуги другого отношения к Пандиту Давасарману. Лучше всего никому ничего не говорить. Мне пришла в голову одна идея. Мы с вами вытащим потихоньку винтовки, а на их место положим камни.
— Ничего не стоит твоя идея! Памирские бандиты обязательно захотят проверить содержимое вьюков, прежде чем возьмут их у нас. Достаточно будет одному из них всадить в ковры лапу, как все сразу раскроется.
— Ах, и так плохо, и так нехорошо, — опечалился Томек. — Но мы все же не имеем права помогать кому-либо проливать невинную кровь.
Боцман уселся на постели рядом со своим юным другом. Молча выпил три рюмки рома, закурил трубку и сказал:
— Может быть, нам удастся что-нибудь сделать? Ложись-ка спать и жалуйся на боль в пояснице. Завтра тоже скажись больным. Если мы останемся в лагере вдвоем, то сумеем порядком досадить и разбойникам, и англичанам.
— Меня немного потрепало, но завтра я наверняка буду чувствовать себя лучше, — успокаивал Томек товарищей. — Скажите, боцман, вы не смогли бы сделать мне массаж?
— С охотой, браток. Я могу даже держать пари на бутылку рома, что после морского массажа ты будешь отлично танцевать на киргизской свадьбе.
— Пожалуйста, займитесь Томеком, боцман! А мы тем временем приведем в порядок багаж и приготовим ужин. После таких треволнений полезно будет съесть что-нибудь горячее на сон грядущий, — сказал Вильмовский.
Друзья вышли из палатки. Томек удобно уселся на постели.
— Раздевайся-ка, браток, — потребовал моряк.
— Зачем? Я себя и так хорошо чувствую, — возразил Томек.
— Но ведь ты же хотел, чтобы я сделал тебе массаж!
— Это был только предлог, чтобы побыть с вами наедине.
— Вот хитрец! К черту массаж! Давай-ка глотнем по рюмочке рома. Только на этот раз не увиливай, потому что ром — великолепное лекарство от ушибов. За твое здоровье, браток!
— Спасибо, боцман.
Томек глотнул немного рома, но сморщился и отставил рюмку.
— Вероятно, ты хотел поговорить о винтовках, завернутых в ковры? — спросил моряк. — Сдается мне, что англичане хотят преподнести русским сюрприз на Памире, раз переправляют оружие через границу. Ой, горячо там будет, когда памирские бандиты получат современные винтовки. Много купеческих караванов не дойдет до цели.
— Не нравится мне такое лицемерие, — ответил Томек. — Англичане без всякого зазрения совести вооружают разбойников, лишь бы сеять беспорядки во владениях соседа. А сколько честных людей погибнет от пуль, выпущенных из тех винтовок?!
— Твоя правда, браток!.. Одно утешение, что своими бандитскими нападениями на Памире Наиб Назар не раз досадит верным слугам царя батюшки.
— Если бы так было на самом деле! Я опасаюсь, что пострадают лишь мирные жители и купеческие караваны. Разбойники не очень охотно вмешиваются в политику.
— Может, и так, — согласился боцман. — Что же нам, однако, делать? Видимо, Пандит Давасарман обязался переправить оружие через границу, за что англичане позволили Смуге организовать экспедицию на пограничной территории.
— И все же мы не должны помогать разбойникам.
— Ты прав, — сказал боцман. — Может быть, рассказать об этих винтовках твоему отцу и Смуге?
— Нет, боцман. Мы не можем требовать от Смуги другого отношения к Пандиту Давасарману. Лучше всего никому ничего не говорить. Мне пришла в голову одна идея. Мы с вами вытащим потихоньку винтовки, а на их место положим камни.
— Ничего не стоит твоя идея! Памирские бандиты обязательно захотят проверить содержимое вьюков, прежде чем возьмут их у нас. Достаточно будет одному из них всадить в ковры лапу, как все сразу раскроется.
— Ах, и так плохо, и так нехорошо, — опечалился Томек. — Но мы все же не имеем права помогать кому-либо проливать невинную кровь.
Боцман уселся на постели рядом со своим юным другом. Молча выпил три рюмки рома, закурил трубку и сказал:
— Может быть, нам удастся что-нибудь сделать? Ложись-ка спать и жалуйся на боль в пояснице. Завтра тоже скажись больным. Если мы останемся в лагере вдвоем, то сумеем порядком досадить и разбойникам, и англичанам.