Страница:
– Ты не совсем прав, Матюша. Для многих людей деньги – это как раз и есть точка входа в жизнь.
– Нет, Валера, вовсе нет. Просто многие люди думают, что с деньгами им будет легче найти свою точку входа. Они думают, что за деньги до этой точки можно вроде как на такси доехать, с удобствами. А пешком им неохота, ломает, да и долго.
– Так что, ты считаешь, что Франц просто не мог найти свою точку входа?
– Так конечно, Валера, это же очевидно. Вот у нас с тобой точка входа – это театр. У программиста – компьютер. У банкира – банк и капитал. У астронома – телескоп и звездное небо. А у Франца не было точки входа. Он хотел пройти к своей истине напролом, прямо через стену. Вот поэтому на четвертом ярусе его и посадили в одиночку – чтобы он
в себе разобрался. Чтобы нашел свою точку входа. Смотри, ведь там на четвертом ярусе у него был полный комфорт – библиотека, музыка, кинозал, все было. Все ему дали, кроме других людей. Чтобы никто не отвлекал, чтобы можно было покопаться в себе. А он струсил, не стал изучать себя и разбился из окна. Поторопился.
– Я понимаю, Матюша, о чем ты говоришь. Прав ты, конечно. Можно искать истину снаружи и рваться куда-то вовне, а можно углубиться в себя и искать ответ там. Только искать ответ – силы нужны, а он уже все силы истратил. Помнишь, ты как-то слушал Макаревича: «Теперь ты устал, и тебе все равно, Как жизни остаток дожить». И ты еще вспомнил про Монтеня, как он писал, что устал от жизни, и больше не хочет искать истину, как-то так. И потом, ты пойми, он же раненый был, ему еще какие-то таблетки давали на третьем ярусе, у него крыша поехала.
– Ты знаешь, Валера, я не думаю, что это от табле…
Тут я осекся. Мое тело резко вздрогнуло в воздухе, как у парашютиста при раскрытии парашюта, и мои руки оторвало от Валериных. Одновременно темнота вокруг нас начала расступаться, появилось слабое розовое свечение, которое постепенно стало оранжевым, затем желтым, а еще через какое-то время белым. Меня плавно развернуло и с размаху плюхнуло на что-то мягкое. Затем я почувствовал еще один толчок – видимо, рядом со мной плюхнулся Валера. Несколько минут мы озирались по сторонам и протирали глаза, пытаясь прийти в себя. Придя в себя, я обнаружил, что сижу на огромном кожаном диване офисного типа в большом зале, залитом ярким люминесцентным светом, от которого резало глаза, а рядом со мной сидит Валера и ощупывает ушибленное в трубе колено.
– Валера, ты как? – спросил я. – Попробуй наступить на ногу.
Валера встал, пошатываясь, и с трудом сделал несколько шагов.
– Да не, старик, все нормально, синяк только, переломов нет. А ну, теперь ты встань.
Со мной оказалось сложнее. Как только я встал, у меня закружилась голова с такой силой, что я рухнул обратно на диван.
– Матюша, не волнуйся, подыши глубоко, расслабься и еще раз попробуй.
Я глубоко подышал, затем уперся руками в колени и стал потихоньку приподниматься. Голова кружилась уже меньше, но глаза, привыкшие к темноте, еще сильно резало от света. Я осмотрелся вокруг. Зал был большой, с высоким белым потолком, усеянным множеством казенных люминесцентных ламп, которые я ненавижу. Напротив дивана стоял громадный письменный стол, на котором не было ничего кроме телефонного аппарата, а на дальней стене почему-то висел большой портрет Ленина. На ближней к нам стене находилось огромное табло. Я поднял трубку телефона, хотя сомневался, что по нему можно будет куда-то позвонить. Неожиданно я вспомнил название аттракциона: «вызывание духов по телефону».
– Дежурный по сто семнадцатой секции у аппарата. Назовите личный код и код вызова – послышался в трубке бестелесный голос.
– Извините, мы сюда из трубы свалились! Нам нужна помощь, – с трудом выговорил я.
– Какая труба? О чем Вы говорите? Обращайтесь согласно текущему протоколу. Назовите свой личный код.
– У меня нет никакого кода! Нам нужна помощь!
– Специфицируйте проблему в рамках классификатора сто двадцать семь бета и укажите код помощи.
– Я не знаю никакого кода! Я не знаю никакого классификатора! – отчаянно завопил я. – Мы здесь случайно оказались!
– Хорошо, вызов принят. Код помощи – «общий». Ваш номер сервиса двадцать один дробь сто тридцать четыре тире сто семнадцать тире двадцать один эйч. Записали?
– У меня не на чем записать. Мы здесь случайно оказались! Мы даже не знаем, где мы!
– Кто вы такие? Как вы здесь появились?
– Я же сказал – из трубы!
Голос в трубке недоуменно хмыкнул, а затем его обладатель обратился к кому-то рядом мимо трубки:
– Послушай, Крис, похоже, какие-то живые растяпы свалились к нам через трубопровод Брэкстона. Они сейчас звонят из приемного шлюза биоуловителя в секторе Эйч. Ты когда-нибудь видел живых людей в Пунтилляторе Шмульдерсона?
Ответа Криса я не расслышал. Дежурный снова обратился ко мне прямо в трубку:
– Хорошо, сервисная бригада уже в пути. Расчетное время следования четыре минуты двенадцать секунд. Конец связи.
Вдруг ожило табло на стенке. Оно осветилось голубоватым светом, и на нем появился текст:
– Валера, ты знаешь, что такое Пунтиллятор Шмульдерсона?
– Не знаю, но это название мне не нравится.
– А мне не нравится, что мы с тобой в нем – единственные живые люди. Я так понял из слов дежурного, он там сказал какому-то Крису, что мы попали сюда через трубопровод Брэкстона.
– Не нравится мне все это, Матюша, ой не нравится, – сказал Валера. Пожалуй, это будет похуже, чем в «Техасском рейнджере».
– Ты думаешь, опять драться придется?
– Да нет, Матюша, не в драке дело. Тут что-то гораздо более тухлое намечается, а вот что, я пока не знаю.
Табло погасло, в зале раздался мелодичный звонок, и дальняя от нас стена беззвучно поднялась вверх, обнажив черный провал тоннеля. В тоннеле показались фары и послышалось жужание электромотора и шорох протектора о бетон. Пузатый серый транспортер на резиновых гусеницах подкатил к самому краю тоннеля и встал. Сбоку открылась небольшая металлическая дверь, из которой вышли две фигуры в черных комбинезонах и направились к нам.
– Здравствуйте,– вежливо сказал я подошедшим, которые были к тому же еще и в масках, так что их лиц не было видно совсем.
Ответа на свое приветствие я не получил, и чтобы не затягивать тишину, я спросил:
– Скажите пожалуйста, где мы находимся?
Из-под маски того, что был повыше и покрупнее, и скорее всего, был старшим из них, раздался бестелесный, чуть дребезжащий голос:
– Вы находитесь в приемном шлюзе трубопровода Брэкстона в секторе Эйч сто семнадцатого яруса филиала номер двадцать один дробь сто тридцать четыре Пунтиллятора Шмульдерсона. Ваш личный код будет сто семнадцать эйч дробь тридцать четыре ноль сто пятнадцать. Возьмите Ваш нагрудный жетон и наденьте прямо сейчас.
Я взял в руки легкий жетон из прозрачного пластика на металлической цепочке из рук второго черного человека.
– Ваш личный код будет сто семнадцать эйч дробь тридцать четыре ноль сто двадцать три, – сказал первый, подойдя к Валере.
– А почему не следующий по порядку? – удивился Валера
– Потому что биоуловитель перемещал Вас из трубопровода Брэкстона в приемный шлюз поочередно, и в промежутке между срабатываниями биоуловителя в сектор Эйч прибыло восемь умерших через ЦПТ. Порядок поступления объектов регистрируется счетчиком и заносится в файл поступлений.
– А что такое ЦПТ? – спросил я.
– ЦПТ – это Центральный Посмертный Телепортатор, официальный канал, по которому все вновь умершие прибывают в Пунтиллятор Шмульдерсона.
– Но мы же живые! – не выдержал я, – зачем нам эти номерки для покойников?
– Проблему вашего физического состояния будет решать уполномоченный дежурный по сектору Эйч. Если будет найден протокол, согласно которому Вас необходимо умертвить немедленно, Вам будет предоставлено право выбрать для себя желательный для вас вид смерти, а после умерщвления Вы пройдете стандартный набор процедур для новоприбывших. Сюда входит полная стерилизация организма гамма-излучением. После того как излучение уничтожит все микроорганизмы в Вашем теле, вы пройдете фиксацию, в процессе которой Ваши ткани будут зафиксированы навечно и защищены от саморазрушения путем полной деактивации всех ферментов. Далее вы пройдете нейроактивацию, которая реконструирует разрушенные нейронные связи. В этот момент у Вас восстановится сознание, и Вы почувствуете, как бы пробуждение от глубокого наркоза. К этому моменту Вы будете оставаться мертвы. Абсолютно, совершенно мертвы. Но только биологически. Ваши психические функции будут восстановлены в полном объеме, за исключением вредных неконтролируемых эмоций, которые будут элиминированы на трансмолекулярном уровне. Разумеется, это только начальные процедуры. Существует таже стандартный набор индивидуализированных периодических процедур. В случае если протокол, требующий Вашего немедленного умерщвления, не будет найден, Вы можете решать сами, хотите ли Вы умереть сейчас или желаете остаться в живых и ждать естественного наступления смерти от старости или от болезни в одном из резервных блоков тридцать четвертой секции сектора Эйч. Так или иначе, личный код и жетон мы Вам выдадим прямо сейчас, хотя Вы и прибыли к нам досрочно, то есть до наступления смерти. Без личного кода Вас будет невозможно идентифицировать.
– А зачем нас идентифицировать? – подозрительно спросил Валера.
– Во-первых, Вам должны выделить персональную капсулу Стьюти. Она будет закреплена лично за Вами и в нее будут подавать стабилизирующий раствор Соболева, индивидуализированный под постбиологические характеристики Вашего препарата.
– Моего чего?
– Я еще не полностью ввел Вас в курс дела. Мы не называем себя мертвыми. Мертвые не имеют сознания. Но мы также и не называем себя живыми, поскольку мы не живем в биологическом понимании этого слова. Мы существуем как разумные постбиологические единицы, обладающие сознанием. Поэтому мы называем себя постбиологическими существами. Это название зафиксировано протоколом номер двести сорок один эн часть первая пункт третий. Мы не называем свою физическую оболочку «телом», мы называем ее «препаратом», потому что слово «тело» используется нами для обозначения физической оболочки вновь прибывших через ЦПТ, какой она является до обработки. Выражаясь по иному, словом «тело» мы называем только свежий труп, поступивший на регенерацию. Протокол номер двести сорок один часть кью пункт двенадцать.
– Тогда как же вы называете физическую оболочку живых людей?
– Поскольку живых людей в Пунтилляторе Шмульдерсона нет, то мы ее никак не называем. Какой смысл зря тратить слово на
то, чего всё равно нет? Лучше использовать это слово, чтобы называть
то, что есть.
– Но мы же
есть!
–
Здесьвас быть
не должно. А раз вас здесь быть не должно,
то это все равно что вас здесь нет.
– Но мы же
здесьесть!
–
Принято считать, что вы находитесь там, где нас нет, а мы находимся там, где вас нет. Поэтому мы считаем, что вас нет, а вы, в свою очередь считаете, что нас нет. Вы можете считать, что
это и есть наше взаимное соглашение о сотрудничестве.
– А для чего эта капсула и стабилизирующий раствор?
– С течением времени в постбиологических препаратах, являющихся носителями трансмолекулярного сознания, происходят постбиофизические и постбиохимические сдвиги. Раствор-стабилизатор Соболева несет активные молекулы, которые воздействуют на ткани препарата, приближая их к исходным индивидуальным постбиологическим стандартам, установленым в момент получения препарата из тела. Препарат должен проводить в капсуле не менее двухсот часов в месяц для поддержания постбиологических параметров в пределах допустимых отклонений от рекомендованных индивидуальных стандартов.
– А что Вы делаете в капсуле? Спите?
– Постбиологические существа не спят. В капсуле Стьюти нельзя двигаться и получать периодические процедуры, поскольку препарат жестко зафиксирован в капсуле механически. В капсуле можно только думать.
– Думать о чем?
– Характер процесса мышления и содержание мыслей протоколами не регламентируется. Приложение семнадцать ди к техническому протоколу использования капсулы Стьюти за номером шестьсот семьдесят два рекомендует во время процесса стабилизации думать о вечности. Но приложения к протоколам не носят обязательного характера. Поэтому в капсуле вы можете позволить себе свободное течение мыслей. Теперь, пожалуйста, наденьте Ваши жетоны, а также вот эти изолирующие комбинезоны. Мы сами вынуждены были надеть такие комбинезоны, чтобы избежать контакта с живущими на Вас микроорганизмами. Нам было бы гораздо удобнее, если бы Вы согласились подвергнуться посмертной обработке немедленно. Это позволило бы Вам намного более качественно сохранить Ваше сознание на постбиологическом уровне, чем если Вы будете ожидать своей естественной смерти. Если Вы примете правильное решение, то в качестве умерщвляющего агента я бы рекомендовал Вам большую дозу цианистого калия. Он хорошо блокирует тканевое дыхание, и этот фактор весьма улучшает качество посмертной обработки и повышает индивидуальный постбиологический стандарт полученного препарата.
Мы с Валерой облачились в оранжевые комбинезоны с респираторами, которые подал нам второй живой мертвец, и прошли в транспортер. Не успели мы сесть на жесткие металлические сидения, как электромотор взвыл, и транспортер понесся, делая плавные виражи. Мы сидели в трюме транспортера, окон не было, поэтому мы не имели ни малейшего представления о том, куда нас везут. Впрочем, откуда нас везли, мы тоже не знали, ибо когда мы попали в эту комнату, наверху не было даже следов извергувшей нас страшной трубы, там был обычный потолок обычного, ничем не примечательного офиса.
Транспортер взвыл двигателем, взбираясь куда-то вверх, затем двигатель замолк, и дверь трюма, где сидели мы с Валерой, открылась.
– Прошу выходить и следовать за нами, – раздался голос снаружи.
Мы с Валерой вылезли из транспортера, покачиваясь и разминая затекшие ноги. Тело ныло и болело. В животе раздавалось голодное урчание. Я огляделся. На этот раз мы оказались в огромном зале, чем-то напоминающем подземную парковку для автомобилей, только вместо автомобилей здесь рядами стояли одинаковые серые транспортеры, такие же как и тот, на котором нас привезли.
– Сейчас мы с Вами проследуем к уполномоченному дежурному по сектору Эйч для выяснения рабочего протокола по вашему случаю, – сказал наш старший провожатый.
Второй молча стоял рядом, держа в руках две пары роликовых коньков. Оба живых мертвеца тоже стояли на роликах.
– Наденьте, пожалуйста, ролики и следуйте за нами.
– А зачем ролики? – спросил Валера.
– Для скорости и удобства передвижения.
Мы кое-как надели ролики. Надо сказать, ролики были просто супер, я на таких никогда не катался. Старший подъехал к ближней двери и прислонил свой жетон к считывающему устройству, на котором мигала красная лампочка. Красный свет сменился зеленым, и дверь ушла вбок. За дверью открылся бесконечно длинный коридор, освещенный люминесцентным светом. Коридор чем-то напоминал переходы между станциями Московского метро. Старший мертвец проехал вперед, а второй пропустил нас перед собой в коридор, нажал на тумблер, и дверь закрылась. После этого он оттолкнулся от пола на своих роликах, беря старт, и быстро набрал скорость, двигаясь по гладкому пластиковому полу коридора. Мы мчались за ним, стараясь не отстать, а второй «постбиологический» замыкал шествие. Временами первый плавно тормозил и поворачивал в другие коридоры.
Пересечения коридоров очень напоминали перекрестки дорог. Под светофорами и знаками «уступи дорогу» стояли живые мертвецы, одетые в облегающие комбинезоны. У всех были мертвенно-бледные, маскообразные лица, по которым нельзя было определить ни возраст, ни пол. Большая часть мертвецов стояла на роликах, но попадались мертвецы и на скэйтбордах, на разнообразных велосипедах и даже на роликовых лыжах. В некоторых коридорах траффик был довольно интенсивный. Живые мертвецы ездили куда-то по своим делам. Иногда мы попадали в довольно плотный траффик. Я оглядывался и видел, как призраки с бесстрастными лицами мерно едут на роликах по коридору. Все ехали с одинаковой скоростью. Никто не пытался обгонять или подрезать соседей. У перекрестков наш провожатый направлял на светофор устройство, похожее на небольшой фонарик, свет перемигивал на зеленый, и мы проезжали без задержки. Наконец мы подъехали к большой металлической двери, которой закончился очередной коридор. На двери я заметил прямоугольную серебристую табличку с черной надписью:
Старший провожатый прижал свой жетон к глазку считывателя, и дверь открылась. Мы въехали внутрь. По виду комната напоминала что-то типа компьютерного зала с множеством мониторов, расположенных на стойках в несколько рядов вокруг полукруглого стола. И здесь на стене тоже висел портрет Ленина. На столе стоял десяток телефонов, а за столом сидел во вращающемся кресле сухощавый мужчина с необычайно бледным восковым лицом без признаков возраста. Лицо это напоминало искусно изготовленную посмертную маску. Увидев нас, дежурный выкатился из-за стола и подъехал к нам поближе на своем кресле.
– Можете снять Ваши комбинезоны и расслабиться. Встроенный анализатор не обнаружил у вас патогенной микрофлоры.
Мы с Валерой сбросили с себя душные комбинезоны и с облегчением вздохнули.
– Давненько не видел я живых людей – сказал дежурный, вглядываясь в наши лица – думал, что уже никогда и не увижу. Ужасно странно вы выглядите на мой нынешний взгляд. Хотя было время, когда и я выглядел точно так же. Впрочем, перейдем к делу. Как вы сюда попали?
Мы добросовестно рассказали о том, что с нами произошло. Дежурный выслушал нас, не перебивая, а затем сказал, обращаясь к тем, кто нас привёл:
– Я все время говорил, что научно-исследовательская группа сто семнадцатого яруса чересчур самонадеянна и проводит рискованные эксперименты. Особенно этот дробь двенадцать ноль семь тысяч тридцать пять. Этот Гарольд Брэкстон со своими подозрительными изобретениями. То они зачем-то сконструировали слонопаука, с картины Сальвадора Дали, потом залезли в средние века и реинкарнировали сознание какого-то известного философа в тело осла, украв его из Московского зоопарка. Но больше всего мне не нравилась эта труба. Я еще десять лет назад говорил им, что в один прекрасный момент к нам по этой трубе свалится какая-нибудь дрянь. И вот извольте – свалилось сразу двое живых людей. И что нам теперь с ними делать, ума не приложу. Если не найду никакого подходящего протокола, отдам их Брэкстону. По его трубе они к нам свалились, вот пусть он теперь и держит их у себя в исследовательском блоке и делает с ними что хочет, в пределах существующих протоколов… Можете идти – кивнул дежурный нашим провожатым и те быстро выкатились из кабинета на своих роликах. Дверь мягко вернулась на свое место.
– А Вы не можете просто выпустить нас отсюда обратно в Москву? – спросил я.
– Мы никому и ничего не будем рассказывать о том, где мы были и что видели. – сказал Валера – Можем дать любую подписку.
– Не в этом дело. Дело в другом. Куда, извините, мы Вас отсюда выпустим? Мы никого не держим силой. Просто отсюда, из этой системы
никого нельзя выпустить физически.
– Как никого? Почему нельзя?
– Потому что выпускать
некуда.
– Как некуда? А что находится вокруг системы?
– Вокруг системы находится тройная синфазная оболочка из сверхвысокотемпературной кристаллической плазмы, способная выдержить напор протуберанцев хроносинклатической инфандибулы любой мощности.
– А что вокруг этой оболочки?
– В том то и дело, что абсолютно
ничего. Только временные вихри.
– А где он вообще находится, этот ваш Пунтиллятор Шмульдерсона?
– Я ведь уже объяснил, что
нигде. Он не находится ни в обычном времени, ни в обычном пространстве. Именно поэтому, попав в Пунтиллятор Шмульдерсона, уже нельзя вернуться обратно
в же самое место и в то же самое время.
– А что это вообще такое?
– Пунтиллятор Шмульдерсона – это сложное инженерно-физическое сооружение. Впрочем, мы говорим с Вами не о том, о чем следует. Я прежде всего должен задать вам вопрос: желаете ли Вы стать бессмертными в ближайшие несколько часов? Это крайне упростило бы все и для Вас и для нас. Для этого Вам надо всего чуть-чуть: пересилить глупый, нелепый страх перед смертью. Вам надо умереть и пройти через ряд процедур. Через четыре часа, которые Вам покажутся долей секунды, Вы уже будете сидеть в очередной группе новоприбывших, как полноправные обитатели сектора Эйч, и Вам будут давать первые ознакомительные инструкции.
– А чем вы занимаетесь? Что у Вас тут за жизнь? – спросил Валера.
– Да нет тут у нас никакой
жизни! Ну, в том смысле как ее понимают живые люди. Мы обладаем сознанием, но биологически мы мертвы. Поэтому мы
не живем. Мы ведем размеренное и рациональное
существованиебессмертных существ. Мы несем службу, каждый в соответствии со своей специализацией, думаем, общаемся между собой, а также проходим периодические процедуры.
– А какие это процедуры?
– Прежде всего, это рестандартизация препарата в персональной капсуле Стьюти. Затем – нормированное воздействие на психические функции средствами электронной трансмолекулярной калибровки волновых составляющих индивидуального сознания. Кроме того, имеется четыре обязательных базовых периодических процедуры: электрошок, электросон, электросмех и электрооргазм. Дело в том, что постбиологические существа не могут испытывать ни чувства боли, ни чувства юмора, ни чувство удовольствия любого вида, как это могут делать живые организмы. Они также не могут самопроизвольно погружаться в сон. Поэтому нам приходится модулировать эти психические процессы искусственно, чтобы удерживать нейропсихические параметры в пределах стандартных значений. Впрочем, к этой особенности можно привыкнуть очень быстро. Я бы очень рекомендовал Вам согласиться, тогда мне не придется тратить времени и искать нужные протоколы, собирать межсекторный совет и так далее. Ну как? Согласны?
– Мы все же предпочли бы остаться в живых, – сказал я.
– Да-да, по возможности, – добавил Валера.
– Ах, как эти живые цепляются за жизнь! Ну хорошо. Я запущу систему электронного поиска документов, может быть найдется нужный протокол.
Дежурный забарабанил пальцами по клавиатуре компьютера. Компьютер немного подумал и пискнул в ответ.
– Итак, специального протокола по поводу проникновения живых людей в Пунтиллятор Шмульдерсона не обнаружено, – подытожил дежурный. – Будем использовать протокол номер одиннадцать «Решение спорных ситуаций» часть три, пункт семь. Это как раз то, что нам нужно. При расхождении мнений при дискуссии, в отсутствии иных регламентирующих протоколов, мнения нумеруются по порядку, начиная с единицы, и запускается генератор случайных чисел в рамках полученного числового отрезка. После выпадения случайного числа, необходимо принять мнение, соответствующее по номеру выпавшему числу, и в дальнейшем придерживаться только его. Итак, решим вопрос, не откладывая. У нас всего два мнения. Мое мнение – немедленное умерщвление и посмертная обработка. И ваше мнение – сохранение Вас в теперешнем состоянии. Соответственно, единица и двойка. Сейчас мы запустим генератор случайных чисел.
– Не верю я вашему генератору, – угрюмо сказал Валера. – Лучше подбросим монетку.
– Ну что же, помнится, среди живых действительно практиковался такой метод. Хорошо, подбрасывайте Вашу монетку.
Я вынул из кармана металлический рубль слегка дрожащими руками:
– Орел – жизнь, решка – смерть, – сказал я, чуть дыша от напряжения, и подбросил монету в воздух.
Монета сверкнула в воздухе и брякнулась об пластиковый пол. Мы склонились над ней. Орел! Жизнь!! Уфф! Я вытер пот с лица. Валера с облегчением вздохнул.
– До сих пор не могу понять, почему живые так держатся за жизнь, – задумчиво произнес дежурный. – Страх, пот, масса страдания… Я специально поставил маленький эксперимент. На самом деле, протокол существует, и это протокол номер один, и этот протокол в числе прочего гласит:
– Нет, Валера, вовсе нет. Просто многие люди думают, что с деньгами им будет легче найти свою точку входа. Они думают, что за деньги до этой точки можно вроде как на такси доехать, с удобствами. А пешком им неохота, ломает, да и долго.
– Так что, ты считаешь, что Франц просто не мог найти свою точку входа?
– Так конечно, Валера, это же очевидно. Вот у нас с тобой точка входа – это театр. У программиста – компьютер. У банкира – банк и капитал. У астронома – телескоп и звездное небо. А у Франца не было точки входа. Он хотел пройти к своей истине напролом, прямо через стену. Вот поэтому на четвертом ярусе его и посадили в одиночку – чтобы он
в себе разобрался. Чтобы нашел свою точку входа. Смотри, ведь там на четвертом ярусе у него был полный комфорт – библиотека, музыка, кинозал, все было. Все ему дали, кроме других людей. Чтобы никто не отвлекал, чтобы можно было покопаться в себе. А он струсил, не стал изучать себя и разбился из окна. Поторопился.
– Я понимаю, Матюша, о чем ты говоришь. Прав ты, конечно. Можно искать истину снаружи и рваться куда-то вовне, а можно углубиться в себя и искать ответ там. Только искать ответ – силы нужны, а он уже все силы истратил. Помнишь, ты как-то слушал Макаревича: «Теперь ты устал, и тебе все равно, Как жизни остаток дожить». И ты еще вспомнил про Монтеня, как он писал, что устал от жизни, и больше не хочет искать истину, как-то так. И потом, ты пойми, он же раненый был, ему еще какие-то таблетки давали на третьем ярусе, у него крыша поехала.
– Ты знаешь, Валера, я не думаю, что это от табле…
Тут я осекся. Мое тело резко вздрогнуло в воздухе, как у парашютиста при раскрытии парашюта, и мои руки оторвало от Валериных. Одновременно темнота вокруг нас начала расступаться, появилось слабое розовое свечение, которое постепенно стало оранжевым, затем желтым, а еще через какое-то время белым. Меня плавно развернуло и с размаху плюхнуло на что-то мягкое. Затем я почувствовал еще один толчок – видимо, рядом со мной плюхнулся Валера. Несколько минут мы озирались по сторонам и протирали глаза, пытаясь прийти в себя. Придя в себя, я обнаружил, что сижу на огромном кожаном диване офисного типа в большом зале, залитом ярким люминесцентным светом, от которого резало глаза, а рядом со мной сидит Валера и ощупывает ушибленное в трубе колено.
– Валера, ты как? – спросил я. – Попробуй наступить на ногу.
Валера встал, пошатываясь, и с трудом сделал несколько шагов.
– Да не, старик, все нормально, синяк только, переломов нет. А ну, теперь ты встань.
Со мной оказалось сложнее. Как только я встал, у меня закружилась голова с такой силой, что я рухнул обратно на диван.
– Матюша, не волнуйся, подыши глубоко, расслабься и еще раз попробуй.
Я глубоко подышал, затем уперся руками в колени и стал потихоньку приподниматься. Голова кружилась уже меньше, но глаза, привыкшие к темноте, еще сильно резало от света. Я осмотрелся вокруг. Зал был большой, с высоким белым потолком, усеянным множеством казенных люминесцентных ламп, которые я ненавижу. Напротив дивана стоял громадный письменный стол, на котором не было ничего кроме телефонного аппарата, а на дальней стене почему-то висел большой портрет Ленина. На ближней к нам стене находилось огромное табло. Я поднял трубку телефона, хотя сомневался, что по нему можно будет куда-то позвонить. Неожиданно я вспомнил название аттракциона: «вызывание духов по телефону».
– Дежурный по сто семнадцатой секции у аппарата. Назовите личный код и код вызова – послышался в трубке бестелесный голос.
– Извините, мы сюда из трубы свалились! Нам нужна помощь, – с трудом выговорил я.
– Какая труба? О чем Вы говорите? Обращайтесь согласно текущему протоколу. Назовите свой личный код.
– У меня нет никакого кода! Нам нужна помощь!
– Специфицируйте проблему в рамках классификатора сто двадцать семь бета и укажите код помощи.
– Я не знаю никакого кода! Я не знаю никакого классификатора! – отчаянно завопил я. – Мы здесь случайно оказались!
– Хорошо, вызов принят. Код помощи – «общий». Ваш номер сервиса двадцать один дробь сто тридцать четыре тире сто семнадцать тире двадцать один эйч. Записали?
– У меня не на чем записать. Мы здесь случайно оказались! Мы даже не знаем, где мы!
– Кто вы такие? Как вы здесь появились?
– Я же сказал – из трубы!
Голос в трубке недоуменно хмыкнул, а затем его обладатель обратился к кому-то рядом мимо трубки:
– Послушай, Крис, похоже, какие-то живые растяпы свалились к нам через трубопровод Брэкстона. Они сейчас звонят из приемного шлюза биоуловителя в секторе Эйч. Ты когда-нибудь видел живых людей в Пунтилляторе Шмульдерсона?
Ответа Криса я не расслышал. Дежурный снова обратился ко мне прямо в трубку:
– Хорошо, сервисная бригада уже в пути. Расчетное время следования четыре минуты двенадцать секунд. Конец связи.
Вдруг ожило табло на стенке. Оно осветилось голубоватым светом, и на нем появился текст:
Добро пожаловать в Пунтиллятор Шмульдерсона.
Пожалуйста, не предпринимайте ничего самостоятельно, оставайтесь на месте, за вами скоро придут.
– Валера, ты знаешь, что такое Пунтиллятор Шмульдерсона?
– Не знаю, но это название мне не нравится.
– А мне не нравится, что мы с тобой в нем – единственные живые люди. Я так понял из слов дежурного, он там сказал какому-то Крису, что мы попали сюда через трубопровод Брэкстона.
– Не нравится мне все это, Матюша, ой не нравится, – сказал Валера. Пожалуй, это будет похуже, чем в «Техасском рейнджере».
– Ты думаешь, опять драться придется?
– Да нет, Матюша, не в драке дело. Тут что-то гораздо более тухлое намечается, а вот что, я пока не знаю.
Табло погасло, в зале раздался мелодичный звонок, и дальняя от нас стена беззвучно поднялась вверх, обнажив черный провал тоннеля. В тоннеле показались фары и послышалось жужание электромотора и шорох протектора о бетон. Пузатый серый транспортер на резиновых гусеницах подкатил к самому краю тоннеля и встал. Сбоку открылась небольшая металлическая дверь, из которой вышли две фигуры в черных комбинезонах и направились к нам.
– Здравствуйте,– вежливо сказал я подошедшим, которые были к тому же еще и в масках, так что их лиц не было видно совсем.
Ответа на свое приветствие я не получил, и чтобы не затягивать тишину, я спросил:
– Скажите пожалуйста, где мы находимся?
Из-под маски того, что был повыше и покрупнее, и скорее всего, был старшим из них, раздался бестелесный, чуть дребезжащий голос:
– Вы находитесь в приемном шлюзе трубопровода Брэкстона в секторе Эйч сто семнадцатого яруса филиала номер двадцать один дробь сто тридцать четыре Пунтиллятора Шмульдерсона. Ваш личный код будет сто семнадцать эйч дробь тридцать четыре ноль сто пятнадцать. Возьмите Ваш нагрудный жетон и наденьте прямо сейчас.
Я взял в руки легкий жетон из прозрачного пластика на металлической цепочке из рук второго черного человека.
– Ваш личный код будет сто семнадцать эйч дробь тридцать четыре ноль сто двадцать три, – сказал первый, подойдя к Валере.
– А почему не следующий по порядку? – удивился Валера
– Потому что биоуловитель перемещал Вас из трубопровода Брэкстона в приемный шлюз поочередно, и в промежутке между срабатываниями биоуловителя в сектор Эйч прибыло восемь умерших через ЦПТ. Порядок поступления объектов регистрируется счетчиком и заносится в файл поступлений.
– А что такое ЦПТ? – спросил я.
– ЦПТ – это Центральный Посмертный Телепортатор, официальный канал, по которому все вновь умершие прибывают в Пунтиллятор Шмульдерсона.
– Но мы же живые! – не выдержал я, – зачем нам эти номерки для покойников?
– Проблему вашего физического состояния будет решать уполномоченный дежурный по сектору Эйч. Если будет найден протокол, согласно которому Вас необходимо умертвить немедленно, Вам будет предоставлено право выбрать для себя желательный для вас вид смерти, а после умерщвления Вы пройдете стандартный набор процедур для новоприбывших. Сюда входит полная стерилизация организма гамма-излучением. После того как излучение уничтожит все микроорганизмы в Вашем теле, вы пройдете фиксацию, в процессе которой Ваши ткани будут зафиксированы навечно и защищены от саморазрушения путем полной деактивации всех ферментов. Далее вы пройдете нейроактивацию, которая реконструирует разрушенные нейронные связи. В этот момент у Вас восстановится сознание, и Вы почувствуете, как бы пробуждение от глубокого наркоза. К этому моменту Вы будете оставаться мертвы. Абсолютно, совершенно мертвы. Но только биологически. Ваши психические функции будут восстановлены в полном объеме, за исключением вредных неконтролируемых эмоций, которые будут элиминированы на трансмолекулярном уровне. Разумеется, это только начальные процедуры. Существует таже стандартный набор индивидуализированных периодических процедур. В случае если протокол, требующий Вашего немедленного умерщвления, не будет найден, Вы можете решать сами, хотите ли Вы умереть сейчас или желаете остаться в живых и ждать естественного наступления смерти от старости или от болезни в одном из резервных блоков тридцать четвертой секции сектора Эйч. Так или иначе, личный код и жетон мы Вам выдадим прямо сейчас, хотя Вы и прибыли к нам досрочно, то есть до наступления смерти. Без личного кода Вас будет невозможно идентифицировать.
– А зачем нас идентифицировать? – подозрительно спросил Валера.
– Во-первых, Вам должны выделить персональную капсулу Стьюти. Она будет закреплена лично за Вами и в нее будут подавать стабилизирующий раствор Соболева, индивидуализированный под постбиологические характеристики Вашего препарата.
– Моего чего?
– Я еще не полностью ввел Вас в курс дела. Мы не называем себя мертвыми. Мертвые не имеют сознания. Но мы также и не называем себя живыми, поскольку мы не живем в биологическом понимании этого слова. Мы существуем как разумные постбиологические единицы, обладающие сознанием. Поэтому мы называем себя постбиологическими существами. Это название зафиксировано протоколом номер двести сорок один эн часть первая пункт третий. Мы не называем свою физическую оболочку «телом», мы называем ее «препаратом», потому что слово «тело» используется нами для обозначения физической оболочки вновь прибывших через ЦПТ, какой она является до обработки. Выражаясь по иному, словом «тело» мы называем только свежий труп, поступивший на регенерацию. Протокол номер двести сорок один часть кью пункт двенадцать.
– Тогда как же вы называете физическую оболочку живых людей?
– Поскольку живых людей в Пунтилляторе Шмульдерсона нет, то мы ее никак не называем. Какой смысл зря тратить слово на
то, чего всё равно нет? Лучше использовать это слово, чтобы называть
то, что есть.
– Но мы же
есть!
–
Здесьвас быть
не должно. А раз вас здесь быть не должно,
то это все равно что вас здесь нет.
– Но мы же
здесьесть!
–
Принято считать, что вы находитесь там, где нас нет, а мы находимся там, где вас нет. Поэтому мы считаем, что вас нет, а вы, в свою очередь считаете, что нас нет. Вы можете считать, что
это и есть наше взаимное соглашение о сотрудничестве.
– А для чего эта капсула и стабилизирующий раствор?
– С течением времени в постбиологических препаратах, являющихся носителями трансмолекулярного сознания, происходят постбиофизические и постбиохимические сдвиги. Раствор-стабилизатор Соболева несет активные молекулы, которые воздействуют на ткани препарата, приближая их к исходным индивидуальным постбиологическим стандартам, установленым в момент получения препарата из тела. Препарат должен проводить в капсуле не менее двухсот часов в месяц для поддержания постбиологических параметров в пределах допустимых отклонений от рекомендованных индивидуальных стандартов.
– А что Вы делаете в капсуле? Спите?
– Постбиологические существа не спят. В капсуле Стьюти нельзя двигаться и получать периодические процедуры, поскольку препарат жестко зафиксирован в капсуле механически. В капсуле можно только думать.
– Думать о чем?
– Характер процесса мышления и содержание мыслей протоколами не регламентируется. Приложение семнадцать ди к техническому протоколу использования капсулы Стьюти за номером шестьсот семьдесят два рекомендует во время процесса стабилизации думать о вечности. Но приложения к протоколам не носят обязательного характера. Поэтому в капсуле вы можете позволить себе свободное течение мыслей. Теперь, пожалуйста, наденьте Ваши жетоны, а также вот эти изолирующие комбинезоны. Мы сами вынуждены были надеть такие комбинезоны, чтобы избежать контакта с живущими на Вас микроорганизмами. Нам было бы гораздо удобнее, если бы Вы согласились подвергнуться посмертной обработке немедленно. Это позволило бы Вам намного более качественно сохранить Ваше сознание на постбиологическом уровне, чем если Вы будете ожидать своей естественной смерти. Если Вы примете правильное решение, то в качестве умерщвляющего агента я бы рекомендовал Вам большую дозу цианистого калия. Он хорошо блокирует тканевое дыхание, и этот фактор весьма улучшает качество посмертной обработки и повышает индивидуальный постбиологический стандарт полученного препарата.
Мы с Валерой облачились в оранжевые комбинезоны с респираторами, которые подал нам второй живой мертвец, и прошли в транспортер. Не успели мы сесть на жесткие металлические сидения, как электромотор взвыл, и транспортер понесся, делая плавные виражи. Мы сидели в трюме транспортера, окон не было, поэтому мы не имели ни малейшего представления о том, куда нас везут. Впрочем, откуда нас везли, мы тоже не знали, ибо когда мы попали в эту комнату, наверху не было даже следов извергувшей нас страшной трубы, там был обычный потолок обычного, ничем не примечательного офиса.
Транспортер взвыл двигателем, взбираясь куда-то вверх, затем двигатель замолк, и дверь трюма, где сидели мы с Валерой, открылась.
– Прошу выходить и следовать за нами, – раздался голос снаружи.
Мы с Валерой вылезли из транспортера, покачиваясь и разминая затекшие ноги. Тело ныло и болело. В животе раздавалось голодное урчание. Я огляделся. На этот раз мы оказались в огромном зале, чем-то напоминающем подземную парковку для автомобилей, только вместо автомобилей здесь рядами стояли одинаковые серые транспортеры, такие же как и тот, на котором нас привезли.
– Сейчас мы с Вами проследуем к уполномоченному дежурному по сектору Эйч для выяснения рабочего протокола по вашему случаю, – сказал наш старший провожатый.
Второй молча стоял рядом, держа в руках две пары роликовых коньков. Оба живых мертвеца тоже стояли на роликах.
– Наденьте, пожалуйста, ролики и следуйте за нами.
– А зачем ролики? – спросил Валера.
– Для скорости и удобства передвижения.
Мы кое-как надели ролики. Надо сказать, ролики были просто супер, я на таких никогда не катался. Старший подъехал к ближней двери и прислонил свой жетон к считывающему устройству, на котором мигала красная лампочка. Красный свет сменился зеленым, и дверь ушла вбок. За дверью открылся бесконечно длинный коридор, освещенный люминесцентным светом. Коридор чем-то напоминал переходы между станциями Московского метро. Старший мертвец проехал вперед, а второй пропустил нас перед собой в коридор, нажал на тумблер, и дверь закрылась. После этого он оттолкнулся от пола на своих роликах, беря старт, и быстро набрал скорость, двигаясь по гладкому пластиковому полу коридора. Мы мчались за ним, стараясь не отстать, а второй «постбиологический» замыкал шествие. Временами первый плавно тормозил и поворачивал в другие коридоры.
Пересечения коридоров очень напоминали перекрестки дорог. Под светофорами и знаками «уступи дорогу» стояли живые мертвецы, одетые в облегающие комбинезоны. У всех были мертвенно-бледные, маскообразные лица, по которым нельзя было определить ни возраст, ни пол. Большая часть мертвецов стояла на роликах, но попадались мертвецы и на скэйтбордах, на разнообразных велосипедах и даже на роликовых лыжах. В некоторых коридорах траффик был довольно интенсивный. Живые мертвецы ездили куда-то по своим делам. Иногда мы попадали в довольно плотный траффик. Я оглядывался и видел, как призраки с бесстрастными лицами мерно едут на роликах по коридору. Все ехали с одинаковой скоростью. Никто не пытался обгонять или подрезать соседей. У перекрестков наш провожатый направлял на светофор устройство, похожее на небольшой фонарик, свет перемигивал на зеленый, и мы проезжали без задержки. Наконец мы подъехали к большой металлической двери, которой закончился очередной коридор. На двери я заметил прямоугольную серебристую табличку с черной надписью:
Сектор Эйч.
Уполномоченный дежурный
Старший провожатый прижал свой жетон к глазку считывателя, и дверь открылась. Мы въехали внутрь. По виду комната напоминала что-то типа компьютерного зала с множеством мониторов, расположенных на стойках в несколько рядов вокруг полукруглого стола. И здесь на стене тоже висел портрет Ленина. На столе стоял десяток телефонов, а за столом сидел во вращающемся кресле сухощавый мужчина с необычайно бледным восковым лицом без признаков возраста. Лицо это напоминало искусно изготовленную посмертную маску. Увидев нас, дежурный выкатился из-за стола и подъехал к нам поближе на своем кресле.
– Можете снять Ваши комбинезоны и расслабиться. Встроенный анализатор не обнаружил у вас патогенной микрофлоры.
Мы с Валерой сбросили с себя душные комбинезоны и с облегчением вздохнули.
– Давненько не видел я живых людей – сказал дежурный, вглядываясь в наши лица – думал, что уже никогда и не увижу. Ужасно странно вы выглядите на мой нынешний взгляд. Хотя было время, когда и я выглядел точно так же. Впрочем, перейдем к делу. Как вы сюда попали?
Мы добросовестно рассказали о том, что с нами произошло. Дежурный выслушал нас, не перебивая, а затем сказал, обращаясь к тем, кто нас привёл:
– Я все время говорил, что научно-исследовательская группа сто семнадцатого яруса чересчур самонадеянна и проводит рискованные эксперименты. Особенно этот дробь двенадцать ноль семь тысяч тридцать пять. Этот Гарольд Брэкстон со своими подозрительными изобретениями. То они зачем-то сконструировали слонопаука, с картины Сальвадора Дали, потом залезли в средние века и реинкарнировали сознание какого-то известного философа в тело осла, украв его из Московского зоопарка. Но больше всего мне не нравилась эта труба. Я еще десять лет назад говорил им, что в один прекрасный момент к нам по этой трубе свалится какая-нибудь дрянь. И вот извольте – свалилось сразу двое живых людей. И что нам теперь с ними делать, ума не приложу. Если не найду никакого подходящего протокола, отдам их Брэкстону. По его трубе они к нам свалились, вот пусть он теперь и держит их у себя в исследовательском блоке и делает с ними что хочет, в пределах существующих протоколов… Можете идти – кивнул дежурный нашим провожатым и те быстро выкатились из кабинета на своих роликах. Дверь мягко вернулась на свое место.
– А Вы не можете просто выпустить нас отсюда обратно в Москву? – спросил я.
– Мы никому и ничего не будем рассказывать о том, где мы были и что видели. – сказал Валера – Можем дать любую подписку.
– Не в этом дело. Дело в другом. Куда, извините, мы Вас отсюда выпустим? Мы никого не держим силой. Просто отсюда, из этой системы
никого нельзя выпустить физически.
– Как никого? Почему нельзя?
– Потому что выпускать
некуда.
– Как некуда? А что находится вокруг системы?
– Вокруг системы находится тройная синфазная оболочка из сверхвысокотемпературной кристаллической плазмы, способная выдержить напор протуберанцев хроносинклатической инфандибулы любой мощности.
– А что вокруг этой оболочки?
– В том то и дело, что абсолютно
ничего. Только временные вихри.
– А где он вообще находится, этот ваш Пунтиллятор Шмульдерсона?
– Я ведь уже объяснил, что
нигде. Он не находится ни в обычном времени, ни в обычном пространстве. Именно поэтому, попав в Пунтиллятор Шмульдерсона, уже нельзя вернуться обратно
в же самое место и в то же самое время.
– А что это вообще такое?
– Пунтиллятор Шмульдерсона – это сложное инженерно-физическое сооружение. Впрочем, мы говорим с Вами не о том, о чем следует. Я прежде всего должен задать вам вопрос: желаете ли Вы стать бессмертными в ближайшие несколько часов? Это крайне упростило бы все и для Вас и для нас. Для этого Вам надо всего чуть-чуть: пересилить глупый, нелепый страх перед смертью. Вам надо умереть и пройти через ряд процедур. Через четыре часа, которые Вам покажутся долей секунды, Вы уже будете сидеть в очередной группе новоприбывших, как полноправные обитатели сектора Эйч, и Вам будут давать первые ознакомительные инструкции.
– А чем вы занимаетесь? Что у Вас тут за жизнь? – спросил Валера.
– Да нет тут у нас никакой
жизни! Ну, в том смысле как ее понимают живые люди. Мы обладаем сознанием, но биологически мы мертвы. Поэтому мы
не живем. Мы ведем размеренное и рациональное
существованиебессмертных существ. Мы несем службу, каждый в соответствии со своей специализацией, думаем, общаемся между собой, а также проходим периодические процедуры.
– А какие это процедуры?
– Прежде всего, это рестандартизация препарата в персональной капсуле Стьюти. Затем – нормированное воздействие на психические функции средствами электронной трансмолекулярной калибровки волновых составляющих индивидуального сознания. Кроме того, имеется четыре обязательных базовых периодических процедуры: электрошок, электросон, электросмех и электрооргазм. Дело в том, что постбиологические существа не могут испытывать ни чувства боли, ни чувства юмора, ни чувство удовольствия любого вида, как это могут делать живые организмы. Они также не могут самопроизвольно погружаться в сон. Поэтому нам приходится модулировать эти психические процессы искусственно, чтобы удерживать нейропсихические параметры в пределах стандартных значений. Впрочем, к этой особенности можно привыкнуть очень быстро. Я бы очень рекомендовал Вам согласиться, тогда мне не придется тратить времени и искать нужные протоколы, собирать межсекторный совет и так далее. Ну как? Согласны?
– Мы все же предпочли бы остаться в живых, – сказал я.
– Да-да, по возможности, – добавил Валера.
– Ах, как эти живые цепляются за жизнь! Ну хорошо. Я запущу систему электронного поиска документов, может быть найдется нужный протокол.
Дежурный забарабанил пальцами по клавиатуре компьютера. Компьютер немного подумал и пискнул в ответ.
– Итак, специального протокола по поводу проникновения живых людей в Пунтиллятор Шмульдерсона не обнаружено, – подытожил дежурный. – Будем использовать протокол номер одиннадцать «Решение спорных ситуаций» часть три, пункт семь. Это как раз то, что нам нужно. При расхождении мнений при дискуссии, в отсутствии иных регламентирующих протоколов, мнения нумеруются по порядку, начиная с единицы, и запускается генератор случайных чисел в рамках полученного числового отрезка. После выпадения случайного числа, необходимо принять мнение, соответствующее по номеру выпавшему числу, и в дальнейшем придерживаться только его. Итак, решим вопрос, не откладывая. У нас всего два мнения. Мое мнение – немедленное умерщвление и посмертная обработка. И ваше мнение – сохранение Вас в теперешнем состоянии. Соответственно, единица и двойка. Сейчас мы запустим генератор случайных чисел.
– Не верю я вашему генератору, – угрюмо сказал Валера. – Лучше подбросим монетку.
– Ну что же, помнится, среди живых действительно практиковался такой метод. Хорошо, подбрасывайте Вашу монетку.
Я вынул из кармана металлический рубль слегка дрожащими руками:
– Орел – жизнь, решка – смерть, – сказал я, чуть дыша от напряжения, и подбросил монету в воздух.
Монета сверкнула в воздухе и брякнулась об пластиковый пол. Мы склонились над ней. Орел! Жизнь!! Уфф! Я вытер пот с лица. Валера с облегчением вздохнул.
– До сих пор не могу понять, почему живые так держатся за жизнь, – задумчиво произнес дежурный. – Страх, пот, масса страдания… Я специально поставил маленький эксперимент. На самом деле, протокол существует, и это протокол номер один, и этот протокол в числе прочего гласит:
– Ваше падение в трубопровод Брэкстона не было предусмотрено протоколом номер один, потому что трубопровод появился сравнительно недавно, а протокол номер один – это самый старый протокол в системе. Никто не собирался Вас умерщвлять насильственно, но мне было интересно посмотреть на реакции живых людей, когда им предлагают не смерть, не страх с болью и вечное забвение, а безболезненное забытье и быстрое воскрешение навечно. Другими словами, превращение в бессмертных через смерть. Оказывается, даже в этом случае живые люди боятся и потеют от страха. Поэтому мы всегда имеем дело только с мертвыми. Должен Вам сказать, что сам я – один из старейших призраков в этом замке, и я принял смерть добровольно, поверив Рафаэлю Надсоновичу, когда проект только зарождался. Надо быть смелее, уважаемые!
…в Пунтилляторе Шмульдерсона больше никого не убивают, потому что в нем больше некого убивать.