Шломо Вульф. Гекуба

роскошная публика в театрах, а все равно мне кажется, что в этой Москве одни
чеченцы. Смотрите, какая рожа!"
На них действительно глазело нечто среднее между моджахедом и
хамасником. Оно продавало с лотка что-то, затянутое залепленной снегом
пленкой. Увидев, что туристы у автобуса смотрят в его сторону, оно подняло
заросшую усами верхнюю губу, по-крысиному обнажив крепкие желтые зубы и
прокричало что-то точно таким голосом, каким выражают свои чувства
демонстранты в Рамалле. Вот она, воля россиян, согласно которой их депутаты
и министры, продают оружие аятол-лам и Саддаму Хусейну, достоверно зная,
кого и почему этим оружием убивают...

2.

"Вам мало неформальных контактов с русскими? - насторожился Мордехай. -
Кто ходит по Москве вне группы?" "Но это норма в Нью-Йорке и Париже! -
возразил Давид. - В Москве нельзя? Только потому, что мне что-то
померещилось в том подвале?" "Я не знаю почему, но до сих пор в моих группах
так никто не делал." "А мы сделаем. Правда, Элиша?" "С Батьей я готов хоть
на край света, - лучился инженер. - Если не боится дама, как может чего-то
бояться бывший десантник?"
***
Лида и ее муж Сергей ждали иностранцев - друзей и коллег, как их
отрекомен-довала в письме любимая подруга Наташа, - у выхода из метро.
Гостей оказалось трое, что несколько нарушило сервировку готового к встрече
стола. Но все они были очень милые и простые, как тут же отметила Лида.
Наконец-то живой привет от Натки и Жени из Израиля! Увидев, как южным людям
тут скользко, Сергей тут же взял под руку Батью, а Лида оказалась между
двумя мужчинами, которые пере-стали скользить и смущаться.
В подъезде было темно и плохо пахло, но квартира оказалась уютной,
теплой и словно специально оборудованной для гостей. По русскому обычаю
израильтян тут же усадили за стол. И не отставали с выпивкой до
соответствующей кондиции. Доверительная беседа перескочила на счастливые
браки. Давид рассказал, как он, молодой полковник, стал ухаживать за своей
солдаткой. А Батья, со своей сто-роны, как ее религиозные родители возражали
против кибуцника-атеиста с папой - левым депутатом кнессета. Хозяева
слушали, широко раскрыв глаза, о непости-жимой для них чужой жизни, пока
Давид не спросил, как познакомились между собой Лида и Сергей.
Радуясь своему английскому и долгожданной возможности его
продемонстриро-вать, Лида тут же начала с ритуальной фразы: "Это было давно,
лет сорок тому..."
***
"Сережка нашел нас неожиданно для самого себя, - взахлеб рассказывала
она. - В Судаке... Крым это то же, что Израиль, скажем, для голландцев -
солнце, море и теплынь. После сырости и холодрыги. Только без гостиниц. Мы
там ежегодно отдыхали дикарями." "С какими дикарями?" "Это сленг. Дикари -
мы сами. Выберем пустынный берег, соорудим шалаш, поставим палатки и живем
себе в свое удовольствие. Нет-нет! Никаких ресторанов или там столовых. Что
с собой взяли, то и едим. Плюс рыба. Только с ней-то у нас и вышла промашка.
Казалось бы сложилась теплая взаимно-симметричная компания - мы с Наташей и
ее Женей из МГУ..." "Московский университет," - пояснил Сергей, подливая уже
на все согласному Элише. "Да, так мы, значит, с ней были тогда студентки
выпускного курса, филологи. Женя - с факультета журналистики. А вроде бы мой
Саша - вообще небожитель, из Бауманского..." "Институт, который готовил
проектантов ракет и космических кораблей," - опять вступил муж русской жены.
"Ага, - продолжала Лидия. - Не мальчики, а мечта. Знали и умели все на
свете. Мы с Наткой, трижды облезшие, как раз сидели в шалаше с мокрыми
полотенцами не плечах, готовые сорвать с себя от жары не только наши
микрокупальники, но и собственную кожу, когда в тишине раздался грохот
сережкиного мотоцикла. Он нагло проехал на "кирпич", а потом спустился с
невообразимой крутизны..."
"Я тоже искал уединенное место, - вступил Сергей. - И понятия не имел,
что рядом уже кто-то есть, пока вдруг..." "Погоди! Сначала я. Так вот, наши
парни целыми днями шныряли с масками и самыми современными подводными
ружьями между камнями, высматривая рыбу, но находили ее только в
бесчисленных консервных банках из Сашиного рюкзака. Плавали уже просто из
принципа. По всему берегу - ни одной чахоточной султанки. И вот с того
места, где заглох мотор мотоцикла, на наш пляж, по-журавлиному поднимая ноги
от горячей гальки, выходит несклад-ный совсем еще белый парень, надевает
допотопные ласты и чуть ли не самодель-ную маску, залепленную изолентой. В
руках - лыжная палка с обыкновенной вил-кой на конце. И, представляете,
минут через двадцать выходит себе, пятясь в ластах, а на поясе висят штук
пять полновесных, живых, сверкающих и трепещу-щих рыбин! Наш лагерь он так и
не заметил. Вскарабкался на свою горку, в минуту развел костер, и на нас
потянуло таким немыслимо естественным запахом жареной рыбы, что этот дух
проник в жерла трубок и тотчас выгнал наших рыцарей из во-ды, заставив,
раздувая ноздри, принюхиваться на все четыре стороны. Парламен-тером
назначили меня, как человека, презирающего консервы сильнее голода.
Захлебываясь от умопомрачительного аромата переполнявшей рот слюной, я
подошла к чужому костру и, стараясь не смотреть на шипящую сковородку,
хрип-ло поздоровалась. Парень перестал валять в муке на клеенке очередную
рыбину, как-то дико взглянул на меня снизу вверх и стал судорожно шарить в
своем рюкзаке. Я невольно отступила - кто его знает что он оттуда выхватит."
"Бандитов в нашей стране тогда еще не водилось, - смеялся супруг. - А достал
я из кармашка очки..." "...которые торопливо и косо нацепил себе на нос. А
потом он, ни слова не говоря, поставил на газету вторую тарелку и вилку для
меня, положил туда восхитительную янтарную рыбину и сделал ладонью
неуверенный жест. Опасаясь, что этот прекрасный сон сейчас кончится, я тут
же уселась у тарелки в позе лотоса и стала лопать эту горячую сказочную
рыбу, не дожидаясь, когда он дрожащими руками отрежет мне ломоть хлеба. Я
была такая голодная, что и внимания не обратила не его смятение..." "Я до
этого лета два года провел в чисто мужских геофизических экспедициях в
дальневосточной тайге, - пояснил Сергей. - И вдруг вот такая, - он протянул
гостям фотографию, - незнакомая девица в невиданном мною до тех пор чисто
символическом купальнике..." "Да еще с такими голодными глазами! - хохотала
Лидия, довольная тем, что гости-мужчины не торопятся передавать друг другу
пикантное фото впечатляющей студентки. - Но надо было видеть лица наших
консервников, когда я, с трудом переставляя ноги и сыто облизываясь,
вернулась к ним и молча полезла в палатку - отлежаться. Осознав, какую
эгоистку они назначили послом, парни тут же отправились в поход сами,
притащили Сергея в наш лагерь, закормили паштетами и крутыми яйцами и
резонно заметили, что долг платежом красен. Маг и волшебник со своей лыжной
палкой минут на двадцать вошел в то же Черное море, где, как уверяли наши
охот-ники, давным давно извели всю рыбу. Кефалины словно сами плыли к Сереже
со всех сторон и спешили наперебой наколоться на его острогу. У нас уже
успели объявить уху осточерчевшей, Наташа дважды бегала выбрасывать кости в
овраг, а в сетке в прибое билось еще пять рыб. Настоящий мужчина!" "Хотя я
был на удивление не интересный собеседник, по сравнению с Сашей и Женей, -
смеялся герой рассказа. - Неостроумный, не знал наизусть Альфонса Додэ, не
умел стоять на руках над каменным обрывом и лететь оттуда в воду..." "Зато
он знал и любил природу так, что не считал нужным даже и говорить на эту
тему, - гладила его по руке Лида. - Не унижал наших эрудитов, не подавлял
их, даже не улыбался иронически, когда они, ссылаясь на романы Арсеньева, с
уверенным видом гово-рили об уссурийской тайге,. Я готова была сгореть от
стыда за них. Лучше смех, чем такое уважительное молчание. Он не разделял их
заблуждений, но уважал априори их потенциал. На нас с Наташей он вообще
смотреть боялся, а если взглядывал, то краснел и яростно тер лоб, словно
отгоняя лишние мысли..."
***
Израильтяне слушали все это с возрастающим изумлением. В их кругу никто
и ни-когда не поверит, думалось им, что можно вот так, литературным стилем,
во всех подробностях, первым встречным... Русские... Столько лет живут среди
нас, а мы и понятия не имели, что за люди!
"Ну, как там Наташка? - спохватилась, наконец, Лидия. - Небось никому
за ней не угнаться? Здесь ей равных не было! Если какая проблема, требующая
энцикло-педических знаний, сразу к Наталье Борисовне Домбровской. По любому
автору, по любой литературной школе, по любой эпохе. Вот какое уникальное
явление мы уступили Израилю. Ладно. Важно, что ей там хорошо, что вы ее
цените. Это - главное, правда?.. Вы что? Неужели ею у вас кто-то недоволен?"
"Нет, - тихо сказала Батья. - Очень ответственный и безотказный работник."
"И все? Да она же в своем деле просто гений! Академики не раз пользовались
ее консультациями. Вам же перевели ее работы по..."
Она пошла сыпать терминами и именами, а Батья, которая держала сеть
магази-нов электротоваров, краснела и бледнела, боясь прямого вопроса по той
спе-циальности, которой она будто бы занималась совместно с Наташей. То, что
она Домбровская Батья вспоминала раз в месяц, когда выписывала служанке чек.
Наташа обычно металась по ее вилле босиком и теперь хозяйка могла вспомнить
только ее грязные пятки, когда уникальный аналитик залезала во все углы с
тряп-кой. Батья имела обыкновение лично проверять чистоту под шкафами и
тумбами...
Прекрасная девушка, смеющаяся на крымских фотографиях не имела ничего
обще-го с замученной пожилой служанкой, кидающейся исправлять свои
недоработки, если они все реже, но случались. Надо было ее выгнать, подумала
Батья, еще в прошлом году, когда забыла выключить утюг. Ничего не сгорело,
он сам выключается периодически, но сколько энергии потрачено зря!.. Надо
было вы-турить. И не было бы этой нелепой московской встречи!..
И как я не обратил внимание на такого, оказывается, интересного
человека, - ду-мал, между тем, Давид. - Мне и в голову не приходило
проверить ее пригодность для чего-то в моей компании. Надо будет это срочно
исправить. Однако, ну какая же она была красавица, - не выпускал он из рук
фотографию двух снятых со скалы обнаженных девушек в прозрачной воде. И
вспомнил, что и сам не раз любовался походкой домработницы и удивлялся ее
ослепительной улыбке, когда хвалил ее котлеты, а она облегченно вздыхала -
не выгонят!..
Элиша же не думал ни о чем. С Наташей он знаком не был, зато водка
пошла в то самое горло, после прохождения которого человек любит
собутыльников больше всех на свете. Его безмерно умиляла попытка Сергея
подпевать "Хине матов у ма-наим шевет ахим гам яхад" - как хорошо сидеть
братьям вместе. В ответ он тщетно стал подпевать русской застольной песне
"Из-за острова на стрежень", а Лида пе-ревела слово "стрежень", как
стержень, фарватер на котором держится река. Дотошный Сергей тут же
поправил, что стрежень - линия наибольших поверх-ностных скоростей реки. Его
используют опытные сплавщики и кормчие. Лида запуталась со словом "кормчий",
переведя его, как шкипер, а Сергей снова пояснил, что это всего лишь
рулевой. За этими филологическими упражнениями и прошел званый ужин русских
хозяев с "коллегами любимой подруги" на Западе... Оставшись "на Востоке",
они жили в привычном мире профессиональных интересов.
"А как поживают остальные участники вашей пляжной компании?" - спросил
Да-вид, с неудовольствием посматривая на икающего с остекляневшими глазами
Элишу. На обратном пути, подумал он, без такси не обойтись. "Ну, об Евгении
Домбровском вы знаете от Наташи, - уверенно сказала Лидия, разливая по
чашкам крепкий чай. Батья важно кивнула, а пьяный Давид одновременно развел
руками. - Как же? Он известнейший израильский журналист и писатель. Его
перепечатывают почти во всех наших газетах. А Саша тоже давно живет в
Израиле, но занят там на такой секретной работе, что никому ничего о ней
писать не решается. Он тут слыл в своем институте диссидентом..."
"Диссидентом? - оживился Элиша. - Я помогал вашему депутату кнессета
такому-то освободиться от когтей кей-джи-би, и теперь мы с ним друзья. О!
Да-да, Серж, конечно! Будем пить русский водка энд хуост оф селодка, нахон?
- перепутал он все три языка. - В России надо много пить, чтобы совсем не
замерзнуть, верно?" "Саша не был политическим диссидентом. Он был технически
инакомыслящим! Когда все его коллеги повторяли американский "шаттл" в виде
советского "Бурана", он предложил разгонное устройство, кото-рое позволяло
достичь того же результата, как он говорил, на два порядка дешевле и стократ
надежнее. Но его заклевали на техсовете и вынудили уйти из науки. Он
обиделся и уехал к вам. Я думаю, что все удивительные успехи Израиля в
круговой обороне от наседающей на него со всех сторон арабской Чечни, во
всех отраслях науки, техники и культуры связаны с тем, что вы по-настоящему
оценили таких людей, как Женя, Наташа и Саша! А мы... Как травили лучших
людей при со-ветской власти, так и избавляемся от них сейчас." "Россия, -
возразил Серж, уже сидя в обнимку, щека к щеке с блаженным Элишей, -
осваивает сегодня азы сво-бодного рынка. Поэтому у нас сейчас самый
уважаемый человек - предпринима-тель. даже такой мелкий, как я. Остальные
найдут себя, когда мы по-настоящему встанем на ноги и научимся
хозяйствовать." "И уж тогда, - Лидия встала с рюмкой в позу тостующего, но
ее качнуло и повело вокруг собственной оси. С трудом вос-становив нужное
направление взгляда и мыслей, она продолжала: - О!.. Что я говорила?" "Ты
сказала "О!", - подсказал верный супруг. - Мы с Элишечкой при... пре...
вос... соединяемся. Ты, без сомнения, права, как всегда. Учти, Дудик.
Красивая женщина всегда и всюду права. Батька твоя тоже красавица. Разве она
не права?" "О! - восторженно подтвердил Дуду и поцеловал жену в щеку. -
Правда, Батья?" "О! - подтвердила она. - О - и все!" "Я вспомнила, -
напрягала Лидия мысль, уплывающую в форточку вместе с сигаретным дымом. - О,
вот тогда, ког-да, как сказал Сережа, мы освоим азы и буки, веди и прочее,
то расправим крылья и... тогда никому у нас не сманить таких замечательных
людей, как Натка и Саш-ка!" "Я за такое "О!" пить не буду, - закапризничал
Давид. - Еще чего!" "Еще? - обрадовался Элиша, протягивая рюмку. - Еще! Как
говорили ваши халуцим - всегда готов!.." "И они все еще вернутся домой, -
держала Лида свое "О!" за ускользающий хвост. - Нечего им делать в вашем
Израиле. Нам тут плохо без них." "А мы без них уже просто не сможем, -
злорадно хохотала Батья. - Без них у нас все покроется пылью и грязью!"
"Все! - поспешил уйти от дискуссии Давид. - Нам пора в гостиницу.
Поскольку у вас, как всем известно, бандит на бандите, а ты, Серж, как
это..." "Лыка не вяжет, - восторженно подхватила Лида. - И машину он вести
нипочем не сможет, а потому он сейчас вызовет такси..." "Тачка! Шеф! -
крикнул Сергей в форточку, вскочив на табуретку. - Рули на четвертый этаж,
квартира восемь."
К изумлению гостей, в дверях действительно появился элегантный парень в
очках и заботливо подал Батье ее шубку. Она расцеловалась с Лидой и повисла
на руке таксиста. Остальных гостей вел к машине Сергей. Последние несколько
метров он волочил Элишу за шарф попкой по снегу. Автомобиль рванул в метель
и сугробы, застревая в пробках и сворачивая в известные только водителю
переулки. Скоро засияли впереди красные башни Кремля и нависла громада
небоскреба-гостиницы. Сергей взвалил Элишу себе на спину, держа спереди за
руки, Давид держался за него сбоку, а Батью все так же заботливо вел
таксист, которому она что-то без конца щебетала на иврите. Ее ноги скользили
обе сразу за его пятки. Таксист терпеливо останавливался, переступал через
ее сапожки, пытаясь хоть как-то вести свою пассажирку. В конце концов, он
сдался, применил сережин прием и взвалил иностранку к себе на спину. В таком
привычном для портье виде вся группа проследовала к лифту, неприглядно
отразилась в зеркальных стенах и потолке его кабины и ввалилась в номер
достойного семейства Зац. Элишу тюком сгрузили в углу просторной прихожей на
пушистый голубой ковер, где он радостно свернулся клубком и громко засопел.
Пока Дуду в своей шубе громко храпел в кресле, шофер заботливо переодевал
Батью в ночную рубашку, а Сергей обследовал бар. Там оказался приличный
коньяк, который грех было не выпить. За первой рюмкой просто проскочила
вторая, а к третьей появился взбудораженный водитель, уже без очков и с
дубленкой в руках. Увидел коньяк, он ахнул, и тут же предложил тост "За тех,
кто в Израиле", потом "За тех, кто в море" и зачем-то "За родину, за
Сталина".
Бутылку "Napoleon" уговорили в два счета.
Оба прошли через холл по струночке. У Сергея только шнурки без конца
развязы-вались. Он кричал "Стоять!!" таким страшным голосом, что охрана
хваталась за автоматы, садился на пол, завязывал шнурки и в позе
шпагоглотателя следовал за терпеливо ожидавшим таксистом. Но через несколько
шагов гремело очередное "Стоять!!".
В такси Сергей почему-то оказался на водительском месте. Он вихрем гнал
"мерс" по утопающей в снегу Москве, распевая во все горло "Хине матов у
манаим шевет ахим гам яхад" - как хорошо сидеть братьям вместе.
Где-то в Крылатском, упершись рылом в сугроб, Сергей долго и сердито
выспра-шивал у бестолкового водилы, где он, Сергей, живет, а тот наугад
называл то Со-кольники, то Юго-Запад. Пассажир гневно мотал башкой со своим
"Не! Ты че, оху?.. Дальше! Где ты нас взял, долбофакер?" Наконец, оба пришли
к выводу, что они живут вместе, в Мытищах с мамой и сестрой таксиста. На том
и порешили, раз этот дурной коньяк так отшибает привыкшую к нормальным
напиткам русскую память. И, распевая тех же ахим вместе, покатили по столице
своей родины куда надо. Женщины были рады, что их сын и брат нашелся и что
его привез такой обходительный человек. Собутыльники заснули на одной
кровати, обнявшись и вздрагивая во сне, а умная мама, разыскав Сережину
визитку, позвонила Лидии. Та долго не отвечала. На "не беспокойтесь, ваш
Сережа у нас" Лида буркнула: "Мне-то что... спать хочу..." И отключилась.

3.

За окном поезда неслись белые поля, мощные леса, утопающие в снегу
дома. Давид и Батья взяли билеты на дневной скоростной поезд и ехали по
бесконечной России, как по Европе - не в купе, где, как они опасались,
кто-то войдет и... а в самолетных сидениях. Отказались они и от часового
перелета в Петербург-Ленин-град - накануне где-то в Сибири гробанулся
самолет. Полутораста пассажиров будто и не было на свете. ВВС тут же
услужливо разъяснила: перманентный экономический и социальный кризис, все
разворовано, самолеты давным-давно исчерпали технический ресурс, летчики
вечно пьяные, диспетчеры на игле. Да еще чеченские террористы ворвутся в
салон - для букета. И посадят самолет уже не в Израиле, как в прошлый раз...
Эти нашим гостеприимством они сыты навсегда!
Трудно было привыкнуть к просторам России. В самом центре страны,
пересекая пространство всемеро больше, чем от Тель-Авива до Хайфы, они
практически не видели городов и поселков. Поезд несся с невообразимой
скоростью. Станции проносились мимо окон за секунды, перпендикулярные
полотну автодороги мель-кали серыми лучами на белом фоне. Березовые стволы
сверкали как бенгальские огни. Дальние синие леса плавились под низкими
темными облаками. Бешенно плясали за окном провода. Редкие бесцветные и
однообразные деревни уносились одна за другой назад, словно поезд шел по
чудовищному кругу.
В вагоне было чисто и тепло. Никто не орал по мобильному телефону, не
пере-крикивался через весь вагон и не хохотал безо всякой причины. Разговоры
были слышны только собеседникам. Никто не ел пахучую питу, торопливо
запихивая ее в рот двумя руками и не пил колу из горлышка бутылки, отрыгивая
и радостно обводя при этом пассажиров счастливым взглядом. Все это выгодно
отличало рус- скую публику от израильской. Это были скорее парижане, чем
тель-авивцы.
Точно так же, как в лондонской и парижской подземках, почти все что-то
читали.
Петербург заявил о себе циклопическими черными заводами, унылыми
производ-ственнными строениями. Потом пошли типичные для любой столицы
микрорай-оны пригородов, после которых действительно появился Париж, в
котором, одна-ко, было что-то ущербное. "Тут нет или почти нет мансард, -
уловила Батья мысль мужа. - Во всяком случае, нет мноэтажных мансард. А
потому город выглядит таким приземистым." "Если вы позволите вам пояснить, -
неожиданно сказал им на иврите молодой человек из кресла через проход, -
когда строился дореволю-ционный Петербург, царь не позволял возводить здания
выше своего Зимнего дворца. Кроме того, все дома должны были выходить
фасадом к Неве. Купец Кикин за нарушение этого указа был бит кнутом в
назидание прочим. Так его палаты и стоят, единственные, задницей к великой
реке по сей день..." "А вы..." "Я петербуржец, - пояснил он. - Из местного
отделения Еврейского конгресса. Мы усиленно учим иврит и всегда рады
попрактиковаться." "И когда собираетесь на родину?" - обрадовался Давид. "В
Израиль? Никогда, - весело ответил юноша, укладывая молитвенник в сумку. - У
вас мне делать нечего. Я еврей и не хочу, чтобы меня где-либо презирали за
то, что я русский. У меня есть своя родина - Россия. Тут мы молимся так, как
нам нравится, и говорим между собой на иврите, но работаем на родном языке и
получаем наравне с русскими. В современном мире евреев дискриминируют по
национальному признаку только израильтяне и арабы. Леhитраот, хаверим...
Добро пожаловать к нам!"
***
Гостиница оказалась прямо напротив вокзала, по ту сторону просторной,
вполне парижской площади со странным обелиском в центре. Тут было холоднее,
чем в Москве, но совсем не скользко. Они шли по мелкой грязи, покрывавшей
мокрые черные тротуары. Носильщик толкал перед собой тележку с их чемоданами
среди густой заснеженной толпы. В холле им навстречу тут же поспешил портье,
в миг оформил номер и послал служащего проводить туда гостей.
Из окна был вид на серые задворки, брандмауэры, покосившиеся заборы. Но
среди всего этого безобразия светлел ярко-белый каток, по которому носилась
стройная фигуристка в синем сияющем костюме с блестками. Над коричневыми
крышами, висели клочьями темные облака.
Давид набрал номер телефона Сергея и Лидии.
"Как фамилия Алекса, о котором вы мне рассказывали? Ну, который у нас
будто бы на секретной работе?" "Александр Беккер, а что?" "Ничего. Попробую
его разыскать. Ваш рассказ остался у меня в памяти. Вдруг я ему окажусь
полезным?.."
***
Эрмитаж показался им богаче Лувра и Версаля. Во всяком случае, менее
много-людным и более ухоженным. Заказанный в гостинице ивритоязычный гид был
ловким парнем, знавшим о Петербурге и петровской России практически все.
Давида поразило величие страны, которую словно заново породил этот
город - преобразил из азиатской Московии в европейскую империю. После Сены и
Темзы морской простор Невы подчеркивал величие России по сравнению с
Францией и Англией. В отличие от Москвы, Петербург символизировал равенство
российской и европейской культур. По этому городу, как по Лондону и Парижу
хотелось просто ходить и ходить, произвольно сворачивая с улицы в улицу. Гид
пояснил, что символ города - трезубец Нептуна. И три прямые магистрали
великого города сходились к золотому шпилю Адмиралтейства, возникавшему
поэтому в поле зрения достаточно часто. Это не давало заблудиться в огромном
городе. На Дворцовой площади гид долго водил своих гостей вокруг
Александрийской колонны, рассказывая, зачем и как строили из цельного камня
этот столп и постамент-волну, на которой стоял памятник Петру Великому,
Медный всадник. Николай первый был на вставшем на дыбы коне - единственная в
мире конная статуя на двух крохотных опорах-копытах. Дла этого всадник был
пустотелым. Между царями высилась громада богатого Исаакиевского собора,
который "мешал пустоголовому царю догнать полноголового" - такова была
структура памятников и репутация этих правителей России в глазах
современников. Днем бесконечным каскадом впечатлений следовали музеи, а по
вечерам чередой шли бесчисленные спектакли в богатых театрах. Гид был
отличным синхронным переводчиком, подражал интонациям драматических актеров
и даже тихонько пел на иврите вместе с тенорами и басами в Мариинском
театре.
И все это Наташа сменила на...- думала Батья. - Как можно?.. А что и на
что сменим мы, если нас вынудят покинуть свою страну?..
***
"Как зовут твоего гения? - не слезал Давид со своей непостижимой
догадки. - Не Алекс, случайно?" "Алекс, а что? - у Мирона сел голос. - Ты же
никогда не интересовался?.." "А теперь вот интересуюсь. Нельзя? А фамилия
его не Беккер ли, случайно?" "И что теперь? - Мирон обиженно сопел в
мобильник. - Я тебе больше не нужен? Ты для этого поехал в Россию?" "Поехал
я не для этого, но ты не зря так изумлялся моей интуиции. Короче говоря, я
вычислил твоего Беккера. Только вот зачем ты мне сказал, что он в Израиле
никто? Он у нас, оказывается на престижной секретной работе и очень даже
преуспел. Я не знаю, кто босс Беккера, но мне бы на его месте очень не
понравилось, что он имеет с нами дело. Что ты думаешь по этому поводу, а?"