Провожающих набралось человек двадцать. Все, кто возвращался на аэродром с задания, спешили пожелать Ноздрачеву удачи: приятно было думать, что наш товарищ понадобился знаменитому летчику.
Помахав крагой, Ноздрачев пошел на взлет. На фоне зари мелькнули полоски крыльев его У-2.
Вдруг из-за облаков с западной стороны вынырнула пара "мессершмиттов". Они прошли над аэродромом, поочередно сделали в строю по "бочке", еще раз прошлись, словно кого разыскивая, и круто развернулись в сторону взлетевшего У-2.
Появились они так неожиданно, что никто из присутствующих сразу не сообразил, что делать. Ноздрачев, не подозревая об опасности, спокойно продолжал полет. Ведущий "мессер" вырвался вперед и открыл огонь. В морозном воздухе раскатился сухой треск пулеметных очередей.
- Тревога! - только тогда закричал кто-то.
Люди бросились в укрытия. Ахнули зенитки. Но было уже поздно. Вторая очередь, выпущенная фашистом, угодила в У-2. Самолет Ноздрачева качнулся, повалился на крыло и перешел в штопор. "Мессершмитт", преследуя его, стрелял до тех пор, пока У-2 не врезался в снег.
После этого "мессеры" дали несколько очередей по стоянкам наших самолетов и на бреющем, почти над самой землей, ушли к фронту. На их крыльях были отчетливо видны кресты, а на фюзеляжах изогнутые черные стрелы.
В воздухе истошно выла сирена, зенитчики сверлили небо искрящимися трассами очередей, к горящим обломкам У-2 бежали люди...
За три месяца боев полк не досчитался многих. Почти каждую неделю кто-нибудь не возвращался с задания. Гибли боевые друзья, горели самолеты. Но все это происходило где-то там, за линией фронта, в ночной темноте. А вот потерять двоих товарищей прямо на глазах, на собственном аэродроме - такого еще не бывало.
Товарищи быстро вытащили Ноздрачева и Мишина из-под обломков самолета. Оба они были уже мертвы.
Одна пуля попала прямо в медаль "За отвагу" и глубоко вдавила ее в грудь лейтенанта Мишина.
Подошли командир полка и комиссар. Кто-то погрозил в небо кулаком, кто-то крепко выругался. Куликов отдал несколько распоряжений и тут же подозвал меня:
- Приготовьтесь лететь на аэродром Александровка, - приказал он, выполнять задание с подполковником Коневым будете вы.
До Александровки долетел без происшествий. Аэродром находился на восточном берегу реки Ловать, севернее большой полусожженной деревни Рамушево. Здесь стоял полк истребителей. Я отрулил самолет на одну из свободных стоянок в ельнике и пошел разыскивать штаб. Восхищение и зависть вызывали у меня быстрокрылые машины, прикрытые маскировочными сетями и молодыми елочками. Аэродром и люди тоже казались мне особенными. Не терпелось узнать, какое задание подготовил для меня Конев.
Штаб найти не удалось. За границей аэродрома я наткнулся на какую-то покосившуюся будку. К ней со всех сторон тянулись телефонные провода. "Здесь, наверное, находится КП", - решил я и вошел в будку. Там за столом сидел старшина и читал газету.
Взглянув на меня, он спросил:
- Вам кого?
- Сержант Шмелев, летчик с У-2, прибыл к вам.
- У-2? - словно ослышавшись, переспросил старшина и порывисто привстал. - И зачем только вас сюда нелегкая принесла? За своей бомбой, что ли, прилетели?
Я оторопел:
- За какой бомбой, товарищ старшина?
- Наверно, за той, что ночью потеряли, - скривил гримасу старшина. Это надо же: их на задание посылают, а они по дороге бомбы теряют. Огородники несчастные... - и тут старшина ввернул такое словцо, от которого я совсем растерялся.
- Честное слово, ничего не понимаю, - сказал я.
- А тут и понимать нечего, - не унимался старшина. - С летящего У-2 ночью сорвалась бомба и упала чуть ли не на голову нам. Я выскочил на улицу, думал - бомбежка! Насилу разобрался, что к чему.
Только теперь я понял, почему будка покосилась, и вспомнил свежую воронку, которую видел рядом с ней.
- Товарищ старшина, я тут ни при чем, бомб не терял и сюда прибыл в распоряжение подполковника Конева.
Старшина сразу сменил тон.
- А-а, ну тогда другое дело. Сейчас найду Конева,-уже совсем дружелюбно проговорил он и позвонил куда-то по телефону.-А я, грешным делом, подумал, что ты и есть тот самый разиня, который ночью шуму наделал.
Через несколько минут в будку вошел высокий, худощавый, аккуратно одетый летчик.
- Конев, - просто представился он.
- Шмелев, - вытянулся я перед ним.
- Это вы прибыли в мое распоряжение?
- Так точно!
- Тогда вот что, позавтракаем и полетим в Лычково. У нас с вами интересное задание! В районе Торжка будем искать Бориса Ковзана с самолетом. Знаете такого?
- Нет, - смутился я.
- Это ничего,-успокоил меня Конев, - сегодня Ковзана, действительно, не многие знают. А скоро о нем весь фронт заговорит. Он таранил фашистский самолет. Мы должны его обязательно найти. Найти! - повторил Конев.
"И это все? - разочарованно подумал я. - Чего же в этом задании особого? Вот так истребители!" - чуть не сорвалось у меня с языка.
- Пойдем завтракать, а потом - в путь, - и Конев повернулся к двери. Я пошел за ним. Неожиданно вспомнились рассвет, "мессеры", гибель Ноздрачева и Мишина. А вдруг опять появятся "черные стрелы"? Страшновато стало. Не так за себя, как за Конева. Остановился.
- Товарищ подполковник! Может, мы сейчас полетим?
- Почему? Куда спешить? - удивился Конев.
- Нашим У-2 днем немцы житья не дают, - откровенно признался я, - а пока рано - проскочим.
- Чего же их бояться? - еще больше удивился Конев. - И мы не лыком шиты. Налетят - сшибем.
- Чем? На моем У-2 не то что пулемета, винтовки нет, - словно оправдываясь, возразил я Коневу. Он улыбнулся.
- А ведь верно. Я и забыл, что мы не на истребителях. Тогда, пожалуй, вы правы. Рисковать не стоит, - согласился он, - давайте-ка полетим сейчас.
Мы вышли из будки и направились к стоянке. Взлетели. Я вел машину с предельной осторожностью над самой землей, в оврагах жался к кустам, то и дело оглядывал небо. До места добрались благополучно.
На аэродроме в Лычкове базировались полки штурмовиков и истребителей. Его надежно защищали зенитки. В воздухе непрерывно барражировали истребители.
Над этим аэродромом героически погиб Тимур Фрунзе. С него вылетали на боевые задания знаменитые летчики Герои Советского Союза Александр Новиков, Николай Баклан, Петр Груздев, Борис Ковзан, мой пассажир Конев и многие другие.
- Подруливайте вон к тому дому, - указал Конев. Дом оказался командным пунктом истребительного полка.
- Выключайте мотор! - приказал Конев и стал вылезать из кабины.
Из дома навстречу нам выбежал маленький, юркий человек, одетый в черный реглан и унты. Еще издали он закричал, размахивая руками:
- Здорово, Жора, здорово, золотко!
- Здорово, Петр, - весело откликнулся Конев.
- Каким ветром?
- Есть дело! Ну, здравствуй!
Они обнялись. В маленьком Петре я без труда узнал командира 416-го истребительного полка майора Груздева, мастера воздушных поединков, хорошо известного летчика-испытателя. О нем среди летчиков ходило немало восторженных рассказов.
Друзья, очевидно, долго не виделись. Вопросы так и сыпались.
Неожиданно Груздев спохватился:
- Чего же мы стоим здесь? Идем в штаб.
- В штаб? Лучше ты нас в столовую отведи, - попросил Конев. - У нас в животах пусто - это раз.
А во-вторых, меня в полете проморозило насквозь. Полведра чаю надо, чтобы согреться. Груздев всплеснул руками:
- Все на чаек жмешь? Сразу надо было говорить, что заправка кончилась. Давно бы уже сыт был. Потом повернулся ко мне и сказал:
- Зачехляй мотор, идем скорее! Столовая-то вон!
Я проворно принялся за дело.
В столовой Конев и Груздев больше говорили, чем ели. Обсудили дела на фронте. Потолковали о самолетах, своих и противника, разобрали тактику последних воздушных боев.
Груздев жаловался:
- За последние дни много летчиков гибнет. У немцев в авиации перевес. "Мессеры" жмут. Эх, была тут у них одна пара. Приноровились, сволочи, на рассвете или в сумерках перехватывать штурмовиков. Поодиночке с задания хоть не возвращайся, чуть отстал - сейчас же собьют...
- А вы куда смотрели, истребители? - перебил его Конев.
Груздев развел руками:
- Ничего не могли сделать. Ходят низко у земли, на предельных скоростях, атакуют одиночек и скрываются. Словом, "охотники". От встреч с нашими истребителями уклоняются, бьют из-за угла, как воры.
- А аэродромы подскока использовали?
- Использовали. Все равно перехватить не удалось. Я уже тут кое-что обмозговал. Да они словно нарочно сгинули куда-то. А у штурмовиков только и слышно: "Черные стрелы! Черные стрелы!.."
- "Черные стрелы"? - невольно вырвалось у меня. До этого я сидел спокойно и любовался тремя орденами Боевого Красного Знамени на кожаной куртке Конева.
- Ну да! На фюзеляжах у них черные стрелы. А что? - в свою очередь спросил Груздев.
- Да они же сегодня у нас на рассвете в Ожедове У-2 сбили!
И я рассказал о трагической гибели Ноздрачева и Мишина. Конев слушал молча, изредка покачивая головой. Груздев разволновался, несколько раз вскакивал, подбегал к окну и опять садился на свое место.
Когда я кончил рассказ, он вдруг набросился на Конева.
- Ты зачем сюда прилетел?
- Буду искать Ковзана, - невозмутимо ответил Конев. - Он, оказывается, "юнкерса" таранил, а в полку об этом не знали. Пришла наша авиационная газета - и читаем: "Таран Бориса Ковзана".
- Знаю! А чего его искать? Он уже нашелся!
- Когда? - не поверил Конев.
- За полчаса до твоего прилета. Мне начальник штаба докладывал, что от него есть вести. Сейчас ремонтируют его самолет, дня через два-три будет здесь. Ковзан - дело прошлое. Жора! Золотко! Давай сшибем тех двух гадов! У меня на них вот как руки чешутся!
Конев задумался:
- Зачем же тогда я сюда летел? Выходит, зря?
- Что ты! Очень кстати! Давай вопрос о "черных стрелах" решим!
Конев пытливо посмотрел Груздеву в глаза и вдруг усмехнулся:
- Конечно давай! Что ты меня уговариваешь? Только как их ловить? Ты же говоришь, что они с истребителями в бой не вступают!
- А у меня план есть! - обрадовался Груздев. - План! Мы их выудим в два счета! Я уже все обдумал: ты будешь ведущим, я тебя прикрою. А дело простое. Вот он нам поможет! - он хлопнул меня по спине. Конев покачал головой:
- Фантазер ты, Петя! А в общем, попробовать можно! - оживился он. - Я, кажется, догадываюсь, что ты придумал. Надо только хорошенько все согласовать.
Груздев мгновенно выскочил из-за стола.
- Идем на КП! Там распишем все как по нотам, - скороговоркой выпалил он и вышел из столовой, увлекая за собой Конева и меня.
План, разработанный истребителями, был прост: подловить противника на приманку, обмануть его видимостью легкой добычи, до которой фашисты были весьма охочи. Приманкой должен быть мой У-2. "Охотниками" - Конев и Груздев. Все зависело от взаимодействия. А так как план был прост и о деталях мы договорились, настроение у меня сразу поднялось. Пошли отдыхать, чтобы через несколько часов приступить к выполнению необычного задания.
Под утро я перебросил Конева и Груздева на аэродром в Александровку.
Перед тем как разойтись по самолетам, Конев, положив мне руку на плечо, как бы случайно спросил:
- А ты, товарищ Шмелев, член партии?
- Нет, еще комсомолец...
- Ну что ж, значит, наша смена! Будем помнить об этом и действовать как положено. Пошли по машинам!
Завыли моторы. Над полосою закружился снежный туман. Оставляя за собой взвихренный снег, пара истребителей пошла на взлет. С короткого разбега "яки" легко оторвались от земли и, круто взмыв вверх, растаяли в предрассветной дымке.
Я вырулил на старт, взлетел и тотчас же огляделся, разыскивая истребителей. "Яки" с превышением неслись на меня справа. Я покачал крыльями. Ведущий пары Конев ответил мне тем же. От этого дружеского приветствия на душе стало теплее. "С таким сопровождением можно хоть к черту в зубы", - невольно подумал я и, взяв курс на запад, полетел в сторону Ожедова на высоте двести метров.
В плане Груздева мне отводилась довольно скромная роль.
- Как только "черные стрелы" за тобой погонятся, давай ракету! инструктировал Груздев. - Больше от тебя ничего не требуется. Уходи подобру-поздорову!
- А немцы прилетят? - с недоверием спросил я.
- Можешь не сомневаться. Ни на минуту не опоздают! У этих господ шаблоны отработаны как надо, - авторитетно заверил Груздев.
- Хочу спросить, - снова не удержался я. - Если они откроют огонь? Что мне делать? Сшибут ведь, гады, в два счета! Как чесанут - так и отвоевался! Ноздрачева-то с Мишиным сбили.
Груздев засмеялся:
- Держись! Мы с Петром пропасть тебе не дадим! Да и сам не плошай, ты же комсомолец, орел!
- Все ясно!
Чтобы удобнее было вести наблюдение вокруг, я все время менял направление и высоту полета. То резко снижался, делая отвороты влево, то разворачивался вправо с набором высоты. Ни на минуту не выпуская из поля зрения Конева и Груздева, я пристально следил за горизонтом.
На небе появилась мутная полоса рассвета. Звезды погасли.
Чем ближе подлетал к Ожедову, тем напряженней чувствовал себя. Местность была знакомой. Где-то неподалеку лежал аэродром, а там и зенитные батареи. Я знал, что с земли за мной следят десятки глаз. Радисты держали непрерывную связь с истребителями. Но все это почему-то не успокаивало меня. Возле Ожедова "яки" скрылись за облаками, и я почувствовал себя уязвимым со всех сторон. Настроение упало. "Но делать нечего. Назвался груздем - полезай в кузов", - подумал я.
Вдруг со стороны линии фронта показались две точки. Они быстро росли. Через минуту, блеснув серебром, они вытянулись в черточки. "Ну вот и "черные стрелы" тут как тут, - мелькнуло у меня в голове. - Встретились!"
Не тратя времени, выхватил ракетницу и выстрелил в направлении приближающихся "мессеров". В тот же момент резко убрал газ и перевел самолет в глубокое скольжение с разворотом. Я не сомневался, что немцы заметили меня, и действовал точно по плану. Надо было скорее уходить в сторону леса, под прикрытие зенитных батарей. Удирать во все лопатки!
"Где Конев? Груздев где? Успеют ли прийти на помощь?"
Немцы действительно увидели У-2. Ведущий с ходу ввел свой самолет в левый разворот и со снижением пошел в атаку.
Я понял: стоит мне хоть на миг вывести самолет из скольжения, враг сейчас же прошьет его пулеметной очередью. Сжавшись в комок, всем телом ощущая наведенные мне в спину пулеметы, продолжал стремительно нестись к земле. Лихорадочно билось сердце. В висках стучало. Спасительный лес был уже близко. "Где же Конев и Груздев?" - по-прежнему не давала покоя мысль. Возле левой плоскости У-2 промелькнула огненная трасса. Вторая трасса прорезала крыло.
Меня обдало холодом: "Сейчас даст очередь по кабине - и крышка!"
Мучительно долго тянулись секунды. "Держись! - вспомнил я слова. - Ты ведь комсомолец, орел!"
"Мессершмитт" почему-то прекратил огонь. Я мельком оглянулся и застыл от изумления: ведущий "мессер", свалившись на бок, камнем летел вниз. За "мессером", не прекращая огня, пикировал Конев. Ведомый фашистский истребитель свечкой уходил ввысь. За ним, повиснув на хвосте, гнался быстрокрылый "як" Груздева.
"Неужели спасен?" - Не веря своим глазам, я снова оглянулся назад все точно! Один "мессер" сбит, второй вьюном уходит от преследования. Не помня себя от радости, я закричал:
- А, гады! Это вам не за мной гоняться! Бейте его, товарищ майор, бейте! За Ноздрачева и Мишина! За всех нас!
Забыв на секунду про все, я чуть не врезался в деревья. Спасли сила и быстрота реакции. Навалившись на ручку, перевел самолет в горизонтальный полет и сразу почувствовал такое облегчение, словно свалил с плеч огромную ношу. Теперь можно было не спешить. Передо мной в глубоком небе, как на экране, развертывался воздушный бой, хотелось досмотреть его до конца.
Обстановка в воздухе складывалась явно не в пользу врага. "Яки" наседали. "Мессер" всячески изворачивался. Несколько секунд он продолжал свечкой лезть вверх. Но скорость его быстро гасла. Немецкий ас, выбрав удобный момент, неожиданно перевел машину в вираж. Груздев устремился за ним. Не закончив виража, фашист с исключительной быстротой положил самолет на обратный курс, а затем резко пошел на снижение. Груздев не ожидал такого маневра. Его истребитель оказался в стороне. "Мессер" немедленно воспользовался этим, на какой-то момент оторвался от преследователя, дал полный газ и быстро стал уходить на запад.
"Неужели вырвался?" - подумал я.
От досады мне стало не по себе. Но в этот момент на хвосте у фашистского самолета оказался Конев и с разворота дал длинную очередь.
"Мессершмитт" сразу же клюнул носом. Конев преследовал его, не прекращая огня.
- Так! Так его! - кричал я, видя, как из-под правой плоскости вражеского истребителя вырвался черный клуб дыма. - Еще очередь!
Вдруг самолет Конева свечкой взмыл вверх. "Что случилось? Ведь все шло так хорошо!" Конев между тем сделал вираж, развернулся и со снижением на большой скорости стал догонять Груздева. Какое-то мгновение оба истребителя шли вместе, затем Груздев ушел вперед, за удирающим "мессером". По-видимому, у Конева кончились боеприпасы, об этом он передал по радио Груздеву, и тот продолжал преследовать врага.
Вскоре я потерял их из виду и полетел на аэродром. Посадив самолет и отрулив его на стоянку, поспешно выпрыгнул на снег.
- Ну как? Сбили? - спросил я у техников.
- Готово! Отлетался!
- Конец "черным стрелам". И остальных гадов перебьем! - добавил один из них.
- А ты-то молодец, - поздравляли меня техники. - Ведь на волосок от смерти висел!
- Они спасли! - улыбнулся я, оглядывая небо. Над аэродромом прошла пара краснозвездных истребителей.
- Счастливого возвращения! До новых встреч!
Броня наша - мужество
Днем 17 марта командир полка объявил:
- Вылетаем на аэродром подскока. Будем бомбить скопление войск в районе Ивановское.
В сумерках мы перелетели в Ожедово и начали боевую работу. Каждый старался сделать как можно больше вылетов. Этого требовала обстановка. Враг, не считаясь с потерями, упорно пробивался к своей окруженной демянской группировке. Нужно было сорвать его замыслы. Напряжение нарастало на земле и в воздухе. За ночь мы сделали по шестнадцать боевых вылетов. Сбросили около тридцати восьми тонн бомб. Это были рекордные цифры.
На исходе ночи в полк поступил приказ: выделить часть экипажей для связи. Эту задачу поставили Семену Ванюкову, Виктору Емельянову, Николаю Евтушенко и мне.
Днем фашистские истребители встретили над рекой Ловать самолет Николая Евтушенко. Уклоняясь от атак, летчик был вынужден посадить машину на берег. Покинув кабину, он отбежал в сторону. Фашисты пикировали до тех пор, пока не зажгли самолет. На второй день Евтушенко возвратился домой пешком.
Вечером полк снова перелетел в Ожедово. И опять всю ночь бомбили вражеские войска. Напряжение было настолько сильным, что спать не хотелось. Чтобы не терять даром времени, летчики и штурманы помогали техникам подтаскивать и подвешивать бомбы.
На следующее утро Ванюкова, Сорокина и меня послали на связь. За день мы сделали по нескольку вылетов. Не раз приходилось уходить от вражеских истребителей, прижимаясь к самым верхушкам деревьев. К вечеру от усталости стали слипаться глаза. В последнем полете не хотелось ни двигаться, ни думать. Нужно было осматриваться, а я изо всех сил боролся со сном. Кое-как добрался до аэродрома Сельцо, а там никого из наших не оказалось. Полк уже перебазировался в Ожедово. "Баста! - решил я. - В эту ночь никуда не полечу. А то еще, неровен час, заснешь в воздухе. Ведь двое суток не отдыхал".
Попросил техника зачехлить и замаскировать самолет. Тот удивленно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Едва успел он набросить чехол на двигатель, как подошел комиссар полка.
- Зачем вы это делаете? - с недоумением спросил он.
- Хочу немного отдохнуть, товарищ батальонный комиссар.
- Не время, браток, - возразил он. - Идут ожесточенные бои, солдаты дерутся, а ты - отдыхать!
- Но я ведь тоже воюю.
- Это верно, Николай, - согласился комиссар, хмуря брови. - Но сегодня особая ночь. И я очень прошу тебя полетать... А завтра уж отдохнешь. Прямо с утра, как вернешься.
Делать нечего. Придется забыть об отдыхе. Комиссар зря не станет просить. Значит, обстановка на фронте действительно тяжелая.
- Есть, товарищ комиссар! - ответил я. А сам еле на ногах стою. Ресницы так и слипаются, будто их кто медом намазал.
Комиссар молча пожал мне руку, повернулся и скрылся в темноте.
И вот мы со штурманом Николаем Султановым снова в воздухе. Держим курс на Ожедово. Сумерки становятся все гуще. Видимость неважная. А главное невероятно хочется спать. И мотор гудит так ровно и убаюкивающе, словно поет колыбельную песню. Так и тянет положить голову на руки и вздремнуть.
А потом случилась какая-то несуразица. Впереди что-то взвыло, на меня стремительно надвинулась темная масса... и я потерял сознание. Помню лишь потрясающей силы удар!
Спустя некоторое время я очнулся на земле, среди обломков своего самолета. Ничего не могу понять. "Неужели задремал и врезался в землю? Не может быть!" Осторожно пошевелил левой, затем правой ногой, руками. Кажется, все цело.
- Коля... жив? - слышу рядом слабый голос Султанова.
- Пока жив, - отвечаю и пробую медленно подняться. От резкой боли в ногах снова теряю сознание.
Очнулся от холода. По-прежнему лежу на снегу. Султанов сидит рядом и без конца повторяет:
- Коля, вставай, ну вставай же!
- Что-то не получается, - говорю через силу. - Дикая боль в ногах. Шевельнуться не могу... А ты как чувствуешь себя?
- Тоже не могу встать, - его голос звучит виновато.
Наконец я окончательно прихожу в себя.
- Слушай, что же случилось? - спрашиваю у Султанова и начинаю осматриваться. Впереди, примерно в ста метрах, темнеет лес. Позади видна деревня.
- Может, за дерево зацепились? - размышляю я вслух. Нет, ни одного сломанного дерева не видно.
- Не знаю, - говорит Султанов. - Я только почувствовал страшный удар. Потом резко пошли вниз... Снова удар. И вот мы лежим здесь.
Ничего не могу понять. Но валяться на снегу больше нельзя. Надо что-то делать.
- Знаешь что, - говорю, - ты посиди, а я пойду, искать людей.
- Попробуй, - соглашается Султанов. - Если сможешь. Только побыстрей возвращайся.
Пытаюсь встать, но ничего не выходит. Резкая боль буквально валит с ног. Придется ползти. Собравшись с духом, пробую. Кажется, получается. Когда дополз примерно до середины поляны, меня опять скрутила резкая боль, но теперь уже в груди. Не то что двигаться, дышать не могу. Мне стало немного страшно при мысли, что если потеряю сознание, то никто не придет на помощь. Скрипя зубами, переваливаюсь на бок и каким-то чужим-голосом кричу Султанову:
- Коля!.. Э-эй!
- Что случилось? - с тревогой спрашивает из темноты штурман. - Ползти не можешь?
- Ползу... - с трудом отвечаю я, превозмогая боль в груди.
- А ты не спеши, потихонечку, - советует Султанов.
Вдруг до слуха донесся чей-то возглас:
- Братцы... помогите.
Что такое? Значит, еще кто-то здесь? Приподняв голову, долго прислушиваюсь. Но кругом тишина. У меня откуда-то берутся силы, и я продолжаю медленно продвигаться вперед. Вот впереди показалась дорога. До нее метров сорок, но как их преодолеть? Боль разламывает все тело, от головы до пяток. На левую руку уже стало нельзя опираться. Рою снег лицом, но ползу.
Дорога все ближе. Вдруг вижу на дороге бойцов.
- Товарищи! - хриплю из последних сил. - Помогите...
Бойцы на дороге заметались, возбужденно переговариваясь. Странная реакция на призыв о помощи! Уж не вражеские ли это десантники? Нет, не может быть.
- Эй, вы! На поле! - кричит один из бойцов. - Осторожнее - там мины!
И он указал рукой на колышки, расставленные возле дороги. Этого еще не хватало! Вот так попал! По спине поползли холодные мурашки. Кажется, даже волосы на голове зашевелились от страха. Надо же! Врезаться в минное поле! И как я до сих пор не подорвался? Лежу и боюсь двинуться с места. Но мысль о Коле Султанове и о другом неизвестном товарище, которые лежат там на снегу и ждут помощи, заставляет меня забыть об опасности.
- Черт с ними, с минами! - кричу в ответ. - На поляне еще двое наших... погибают! Идите туда скорей! Ко мне подскочил молодой лейтенант-медик.
- Что с вами? - спросил он, склонившись надо мной.
- Летчик я... в аварию попал. Там еще двое лежат. Идите же быстрее...
- Так здесь же кругом мины, понимаете? - растерянно отозвался лейтенант. - Вы ползли по минному полю!
- Штурман там покалеченный, - упорно бормочу я. - Спасайте его. Не теряйте времени.
Лейтенант смотрит в темноту, о чем-то размышляет. Потом опять наклоняется ко мне:
- Есть выход, товарищ летчик, - говорит он обрадованно. - Мы пойдем по вашему следу.
Обернувшись к дороге, лейтенант называет несколько фамилий. Двое бойцов подходят ко мне и берут меня за руки, чтобы вынести на безопасное место. От боли я вскрикиваю.
- Должно быть, левая сломана, - говорю через силу.
Они берут меня более осторожно и выволакивают на дорогу. Другая группа бойцов вместе с лейтенантом пошла к лесу по тому следу, который оставил я на заснеженном поле.
Помахав крагой, Ноздрачев пошел на взлет. На фоне зари мелькнули полоски крыльев его У-2.
Вдруг из-за облаков с западной стороны вынырнула пара "мессершмиттов". Они прошли над аэродромом, поочередно сделали в строю по "бочке", еще раз прошлись, словно кого разыскивая, и круто развернулись в сторону взлетевшего У-2.
Появились они так неожиданно, что никто из присутствующих сразу не сообразил, что делать. Ноздрачев, не подозревая об опасности, спокойно продолжал полет. Ведущий "мессер" вырвался вперед и открыл огонь. В морозном воздухе раскатился сухой треск пулеметных очередей.
- Тревога! - только тогда закричал кто-то.
Люди бросились в укрытия. Ахнули зенитки. Но было уже поздно. Вторая очередь, выпущенная фашистом, угодила в У-2. Самолет Ноздрачева качнулся, повалился на крыло и перешел в штопор. "Мессершмитт", преследуя его, стрелял до тех пор, пока У-2 не врезался в снег.
После этого "мессеры" дали несколько очередей по стоянкам наших самолетов и на бреющем, почти над самой землей, ушли к фронту. На их крыльях были отчетливо видны кресты, а на фюзеляжах изогнутые черные стрелы.
В воздухе истошно выла сирена, зенитчики сверлили небо искрящимися трассами очередей, к горящим обломкам У-2 бежали люди...
За три месяца боев полк не досчитался многих. Почти каждую неделю кто-нибудь не возвращался с задания. Гибли боевые друзья, горели самолеты. Но все это происходило где-то там, за линией фронта, в ночной темноте. А вот потерять двоих товарищей прямо на глазах, на собственном аэродроме - такого еще не бывало.
Товарищи быстро вытащили Ноздрачева и Мишина из-под обломков самолета. Оба они были уже мертвы.
Одна пуля попала прямо в медаль "За отвагу" и глубоко вдавила ее в грудь лейтенанта Мишина.
Подошли командир полка и комиссар. Кто-то погрозил в небо кулаком, кто-то крепко выругался. Куликов отдал несколько распоряжений и тут же подозвал меня:
- Приготовьтесь лететь на аэродром Александровка, - приказал он, выполнять задание с подполковником Коневым будете вы.
До Александровки долетел без происшествий. Аэродром находился на восточном берегу реки Ловать, севернее большой полусожженной деревни Рамушево. Здесь стоял полк истребителей. Я отрулил самолет на одну из свободных стоянок в ельнике и пошел разыскивать штаб. Восхищение и зависть вызывали у меня быстрокрылые машины, прикрытые маскировочными сетями и молодыми елочками. Аэродром и люди тоже казались мне особенными. Не терпелось узнать, какое задание подготовил для меня Конев.
Штаб найти не удалось. За границей аэродрома я наткнулся на какую-то покосившуюся будку. К ней со всех сторон тянулись телефонные провода. "Здесь, наверное, находится КП", - решил я и вошел в будку. Там за столом сидел старшина и читал газету.
Взглянув на меня, он спросил:
- Вам кого?
- Сержант Шмелев, летчик с У-2, прибыл к вам.
- У-2? - словно ослышавшись, переспросил старшина и порывисто привстал. - И зачем только вас сюда нелегкая принесла? За своей бомбой, что ли, прилетели?
Я оторопел:
- За какой бомбой, товарищ старшина?
- Наверно, за той, что ночью потеряли, - скривил гримасу старшина. Это надо же: их на задание посылают, а они по дороге бомбы теряют. Огородники несчастные... - и тут старшина ввернул такое словцо, от которого я совсем растерялся.
- Честное слово, ничего не понимаю, - сказал я.
- А тут и понимать нечего, - не унимался старшина. - С летящего У-2 ночью сорвалась бомба и упала чуть ли не на голову нам. Я выскочил на улицу, думал - бомбежка! Насилу разобрался, что к чему.
Только теперь я понял, почему будка покосилась, и вспомнил свежую воронку, которую видел рядом с ней.
- Товарищ старшина, я тут ни при чем, бомб не терял и сюда прибыл в распоряжение подполковника Конева.
Старшина сразу сменил тон.
- А-а, ну тогда другое дело. Сейчас найду Конева,-уже совсем дружелюбно проговорил он и позвонил куда-то по телефону.-А я, грешным делом, подумал, что ты и есть тот самый разиня, который ночью шуму наделал.
Через несколько минут в будку вошел высокий, худощавый, аккуратно одетый летчик.
- Конев, - просто представился он.
- Шмелев, - вытянулся я перед ним.
- Это вы прибыли в мое распоряжение?
- Так точно!
- Тогда вот что, позавтракаем и полетим в Лычково. У нас с вами интересное задание! В районе Торжка будем искать Бориса Ковзана с самолетом. Знаете такого?
- Нет, - смутился я.
- Это ничего,-успокоил меня Конев, - сегодня Ковзана, действительно, не многие знают. А скоро о нем весь фронт заговорит. Он таранил фашистский самолет. Мы должны его обязательно найти. Найти! - повторил Конев.
"И это все? - разочарованно подумал я. - Чего же в этом задании особого? Вот так истребители!" - чуть не сорвалось у меня с языка.
- Пойдем завтракать, а потом - в путь, - и Конев повернулся к двери. Я пошел за ним. Неожиданно вспомнились рассвет, "мессеры", гибель Ноздрачева и Мишина. А вдруг опять появятся "черные стрелы"? Страшновато стало. Не так за себя, как за Конева. Остановился.
- Товарищ подполковник! Может, мы сейчас полетим?
- Почему? Куда спешить? - удивился Конев.
- Нашим У-2 днем немцы житья не дают, - откровенно признался я, - а пока рано - проскочим.
- Чего же их бояться? - еще больше удивился Конев. - И мы не лыком шиты. Налетят - сшибем.
- Чем? На моем У-2 не то что пулемета, винтовки нет, - словно оправдываясь, возразил я Коневу. Он улыбнулся.
- А ведь верно. Я и забыл, что мы не на истребителях. Тогда, пожалуй, вы правы. Рисковать не стоит, - согласился он, - давайте-ка полетим сейчас.
Мы вышли из будки и направились к стоянке. Взлетели. Я вел машину с предельной осторожностью над самой землей, в оврагах жался к кустам, то и дело оглядывал небо. До места добрались благополучно.
На аэродроме в Лычкове базировались полки штурмовиков и истребителей. Его надежно защищали зенитки. В воздухе непрерывно барражировали истребители.
Над этим аэродромом героически погиб Тимур Фрунзе. С него вылетали на боевые задания знаменитые летчики Герои Советского Союза Александр Новиков, Николай Баклан, Петр Груздев, Борис Ковзан, мой пассажир Конев и многие другие.
- Подруливайте вон к тому дому, - указал Конев. Дом оказался командным пунктом истребительного полка.
- Выключайте мотор! - приказал Конев и стал вылезать из кабины.
Из дома навстречу нам выбежал маленький, юркий человек, одетый в черный реглан и унты. Еще издали он закричал, размахивая руками:
- Здорово, Жора, здорово, золотко!
- Здорово, Петр, - весело откликнулся Конев.
- Каким ветром?
- Есть дело! Ну, здравствуй!
Они обнялись. В маленьком Петре я без труда узнал командира 416-го истребительного полка майора Груздева, мастера воздушных поединков, хорошо известного летчика-испытателя. О нем среди летчиков ходило немало восторженных рассказов.
Друзья, очевидно, долго не виделись. Вопросы так и сыпались.
Неожиданно Груздев спохватился:
- Чего же мы стоим здесь? Идем в штаб.
- В штаб? Лучше ты нас в столовую отведи, - попросил Конев. - У нас в животах пусто - это раз.
А во-вторых, меня в полете проморозило насквозь. Полведра чаю надо, чтобы согреться. Груздев всплеснул руками:
- Все на чаек жмешь? Сразу надо было говорить, что заправка кончилась. Давно бы уже сыт был. Потом повернулся ко мне и сказал:
- Зачехляй мотор, идем скорее! Столовая-то вон!
Я проворно принялся за дело.
В столовой Конев и Груздев больше говорили, чем ели. Обсудили дела на фронте. Потолковали о самолетах, своих и противника, разобрали тактику последних воздушных боев.
Груздев жаловался:
- За последние дни много летчиков гибнет. У немцев в авиации перевес. "Мессеры" жмут. Эх, была тут у них одна пара. Приноровились, сволочи, на рассвете или в сумерках перехватывать штурмовиков. Поодиночке с задания хоть не возвращайся, чуть отстал - сейчас же собьют...
- А вы куда смотрели, истребители? - перебил его Конев.
Груздев развел руками:
- Ничего не могли сделать. Ходят низко у земли, на предельных скоростях, атакуют одиночек и скрываются. Словом, "охотники". От встреч с нашими истребителями уклоняются, бьют из-за угла, как воры.
- А аэродромы подскока использовали?
- Использовали. Все равно перехватить не удалось. Я уже тут кое-что обмозговал. Да они словно нарочно сгинули куда-то. А у штурмовиков только и слышно: "Черные стрелы! Черные стрелы!.."
- "Черные стрелы"? - невольно вырвалось у меня. До этого я сидел спокойно и любовался тремя орденами Боевого Красного Знамени на кожаной куртке Конева.
- Ну да! На фюзеляжах у них черные стрелы. А что? - в свою очередь спросил Груздев.
- Да они же сегодня у нас на рассвете в Ожедове У-2 сбили!
И я рассказал о трагической гибели Ноздрачева и Мишина. Конев слушал молча, изредка покачивая головой. Груздев разволновался, несколько раз вскакивал, подбегал к окну и опять садился на свое место.
Когда я кончил рассказ, он вдруг набросился на Конева.
- Ты зачем сюда прилетел?
- Буду искать Ковзана, - невозмутимо ответил Конев. - Он, оказывается, "юнкерса" таранил, а в полку об этом не знали. Пришла наша авиационная газета - и читаем: "Таран Бориса Ковзана".
- Знаю! А чего его искать? Он уже нашелся!
- Когда? - не поверил Конев.
- За полчаса до твоего прилета. Мне начальник штаба докладывал, что от него есть вести. Сейчас ремонтируют его самолет, дня через два-три будет здесь. Ковзан - дело прошлое. Жора! Золотко! Давай сшибем тех двух гадов! У меня на них вот как руки чешутся!
Конев задумался:
- Зачем же тогда я сюда летел? Выходит, зря?
- Что ты! Очень кстати! Давай вопрос о "черных стрелах" решим!
Конев пытливо посмотрел Груздеву в глаза и вдруг усмехнулся:
- Конечно давай! Что ты меня уговариваешь? Только как их ловить? Ты же говоришь, что они с истребителями в бой не вступают!
- А у меня план есть! - обрадовался Груздев. - План! Мы их выудим в два счета! Я уже все обдумал: ты будешь ведущим, я тебя прикрою. А дело простое. Вот он нам поможет! - он хлопнул меня по спине. Конев покачал головой:
- Фантазер ты, Петя! А в общем, попробовать можно! - оживился он. - Я, кажется, догадываюсь, что ты придумал. Надо только хорошенько все согласовать.
Груздев мгновенно выскочил из-за стола.
- Идем на КП! Там распишем все как по нотам, - скороговоркой выпалил он и вышел из столовой, увлекая за собой Конева и меня.
План, разработанный истребителями, был прост: подловить противника на приманку, обмануть его видимостью легкой добычи, до которой фашисты были весьма охочи. Приманкой должен быть мой У-2. "Охотниками" - Конев и Груздев. Все зависело от взаимодействия. А так как план был прост и о деталях мы договорились, настроение у меня сразу поднялось. Пошли отдыхать, чтобы через несколько часов приступить к выполнению необычного задания.
Под утро я перебросил Конева и Груздева на аэродром в Александровку.
Перед тем как разойтись по самолетам, Конев, положив мне руку на плечо, как бы случайно спросил:
- А ты, товарищ Шмелев, член партии?
- Нет, еще комсомолец...
- Ну что ж, значит, наша смена! Будем помнить об этом и действовать как положено. Пошли по машинам!
Завыли моторы. Над полосою закружился снежный туман. Оставляя за собой взвихренный снег, пара истребителей пошла на взлет. С короткого разбега "яки" легко оторвались от земли и, круто взмыв вверх, растаяли в предрассветной дымке.
Я вырулил на старт, взлетел и тотчас же огляделся, разыскивая истребителей. "Яки" с превышением неслись на меня справа. Я покачал крыльями. Ведущий пары Конев ответил мне тем же. От этого дружеского приветствия на душе стало теплее. "С таким сопровождением можно хоть к черту в зубы", - невольно подумал я и, взяв курс на запад, полетел в сторону Ожедова на высоте двести метров.
В плане Груздева мне отводилась довольно скромная роль.
- Как только "черные стрелы" за тобой погонятся, давай ракету! инструктировал Груздев. - Больше от тебя ничего не требуется. Уходи подобру-поздорову!
- А немцы прилетят? - с недоверием спросил я.
- Можешь не сомневаться. Ни на минуту не опоздают! У этих господ шаблоны отработаны как надо, - авторитетно заверил Груздев.
- Хочу спросить, - снова не удержался я. - Если они откроют огонь? Что мне делать? Сшибут ведь, гады, в два счета! Как чесанут - так и отвоевался! Ноздрачева-то с Мишиным сбили.
Груздев засмеялся:
- Держись! Мы с Петром пропасть тебе не дадим! Да и сам не плошай, ты же комсомолец, орел!
- Все ясно!
Чтобы удобнее было вести наблюдение вокруг, я все время менял направление и высоту полета. То резко снижался, делая отвороты влево, то разворачивался вправо с набором высоты. Ни на минуту не выпуская из поля зрения Конева и Груздева, я пристально следил за горизонтом.
На небе появилась мутная полоса рассвета. Звезды погасли.
Чем ближе подлетал к Ожедову, тем напряженней чувствовал себя. Местность была знакомой. Где-то неподалеку лежал аэродром, а там и зенитные батареи. Я знал, что с земли за мной следят десятки глаз. Радисты держали непрерывную связь с истребителями. Но все это почему-то не успокаивало меня. Возле Ожедова "яки" скрылись за облаками, и я почувствовал себя уязвимым со всех сторон. Настроение упало. "Но делать нечего. Назвался груздем - полезай в кузов", - подумал я.
Вдруг со стороны линии фронта показались две точки. Они быстро росли. Через минуту, блеснув серебром, они вытянулись в черточки. "Ну вот и "черные стрелы" тут как тут, - мелькнуло у меня в голове. - Встретились!"
Не тратя времени, выхватил ракетницу и выстрелил в направлении приближающихся "мессеров". В тот же момент резко убрал газ и перевел самолет в глубокое скольжение с разворотом. Я не сомневался, что немцы заметили меня, и действовал точно по плану. Надо было скорее уходить в сторону леса, под прикрытие зенитных батарей. Удирать во все лопатки!
"Где Конев? Груздев где? Успеют ли прийти на помощь?"
Немцы действительно увидели У-2. Ведущий с ходу ввел свой самолет в левый разворот и со снижением пошел в атаку.
Я понял: стоит мне хоть на миг вывести самолет из скольжения, враг сейчас же прошьет его пулеметной очередью. Сжавшись в комок, всем телом ощущая наведенные мне в спину пулеметы, продолжал стремительно нестись к земле. Лихорадочно билось сердце. В висках стучало. Спасительный лес был уже близко. "Где же Конев и Груздев?" - по-прежнему не давала покоя мысль. Возле левой плоскости У-2 промелькнула огненная трасса. Вторая трасса прорезала крыло.
Меня обдало холодом: "Сейчас даст очередь по кабине - и крышка!"
Мучительно долго тянулись секунды. "Держись! - вспомнил я слова. - Ты ведь комсомолец, орел!"
"Мессершмитт" почему-то прекратил огонь. Я мельком оглянулся и застыл от изумления: ведущий "мессер", свалившись на бок, камнем летел вниз. За "мессером", не прекращая огня, пикировал Конев. Ведомый фашистский истребитель свечкой уходил ввысь. За ним, повиснув на хвосте, гнался быстрокрылый "як" Груздева.
"Неужели спасен?" - Не веря своим глазам, я снова оглянулся назад все точно! Один "мессер" сбит, второй вьюном уходит от преследования. Не помня себя от радости, я закричал:
- А, гады! Это вам не за мной гоняться! Бейте его, товарищ майор, бейте! За Ноздрачева и Мишина! За всех нас!
Забыв на секунду про все, я чуть не врезался в деревья. Спасли сила и быстрота реакции. Навалившись на ручку, перевел самолет в горизонтальный полет и сразу почувствовал такое облегчение, словно свалил с плеч огромную ношу. Теперь можно было не спешить. Передо мной в глубоком небе, как на экране, развертывался воздушный бой, хотелось досмотреть его до конца.
Обстановка в воздухе складывалась явно не в пользу врага. "Яки" наседали. "Мессер" всячески изворачивался. Несколько секунд он продолжал свечкой лезть вверх. Но скорость его быстро гасла. Немецкий ас, выбрав удобный момент, неожиданно перевел машину в вираж. Груздев устремился за ним. Не закончив виража, фашист с исключительной быстротой положил самолет на обратный курс, а затем резко пошел на снижение. Груздев не ожидал такого маневра. Его истребитель оказался в стороне. "Мессер" немедленно воспользовался этим, на какой-то момент оторвался от преследователя, дал полный газ и быстро стал уходить на запад.
"Неужели вырвался?" - подумал я.
От досады мне стало не по себе. Но в этот момент на хвосте у фашистского самолета оказался Конев и с разворота дал длинную очередь.
"Мессершмитт" сразу же клюнул носом. Конев преследовал его, не прекращая огня.
- Так! Так его! - кричал я, видя, как из-под правой плоскости вражеского истребителя вырвался черный клуб дыма. - Еще очередь!
Вдруг самолет Конева свечкой взмыл вверх. "Что случилось? Ведь все шло так хорошо!" Конев между тем сделал вираж, развернулся и со снижением на большой скорости стал догонять Груздева. Какое-то мгновение оба истребителя шли вместе, затем Груздев ушел вперед, за удирающим "мессером". По-видимому, у Конева кончились боеприпасы, об этом он передал по радио Груздеву, и тот продолжал преследовать врага.
Вскоре я потерял их из виду и полетел на аэродром. Посадив самолет и отрулив его на стоянку, поспешно выпрыгнул на снег.
- Ну как? Сбили? - спросил я у техников.
- Готово! Отлетался!
- Конец "черным стрелам". И остальных гадов перебьем! - добавил один из них.
- А ты-то молодец, - поздравляли меня техники. - Ведь на волосок от смерти висел!
- Они спасли! - улыбнулся я, оглядывая небо. Над аэродромом прошла пара краснозвездных истребителей.
- Счастливого возвращения! До новых встреч!
Броня наша - мужество
Днем 17 марта командир полка объявил:
- Вылетаем на аэродром подскока. Будем бомбить скопление войск в районе Ивановское.
В сумерках мы перелетели в Ожедово и начали боевую работу. Каждый старался сделать как можно больше вылетов. Этого требовала обстановка. Враг, не считаясь с потерями, упорно пробивался к своей окруженной демянской группировке. Нужно было сорвать его замыслы. Напряжение нарастало на земле и в воздухе. За ночь мы сделали по шестнадцать боевых вылетов. Сбросили около тридцати восьми тонн бомб. Это были рекордные цифры.
На исходе ночи в полк поступил приказ: выделить часть экипажей для связи. Эту задачу поставили Семену Ванюкову, Виктору Емельянову, Николаю Евтушенко и мне.
Днем фашистские истребители встретили над рекой Ловать самолет Николая Евтушенко. Уклоняясь от атак, летчик был вынужден посадить машину на берег. Покинув кабину, он отбежал в сторону. Фашисты пикировали до тех пор, пока не зажгли самолет. На второй день Евтушенко возвратился домой пешком.
Вечером полк снова перелетел в Ожедово. И опять всю ночь бомбили вражеские войска. Напряжение было настолько сильным, что спать не хотелось. Чтобы не терять даром времени, летчики и штурманы помогали техникам подтаскивать и подвешивать бомбы.
На следующее утро Ванюкова, Сорокина и меня послали на связь. За день мы сделали по нескольку вылетов. Не раз приходилось уходить от вражеских истребителей, прижимаясь к самым верхушкам деревьев. К вечеру от усталости стали слипаться глаза. В последнем полете не хотелось ни двигаться, ни думать. Нужно было осматриваться, а я изо всех сил боролся со сном. Кое-как добрался до аэродрома Сельцо, а там никого из наших не оказалось. Полк уже перебазировался в Ожедово. "Баста! - решил я. - В эту ночь никуда не полечу. А то еще, неровен час, заснешь в воздухе. Ведь двое суток не отдыхал".
Попросил техника зачехлить и замаскировать самолет. Тот удивленно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Едва успел он набросить чехол на двигатель, как подошел комиссар полка.
- Зачем вы это делаете? - с недоумением спросил он.
- Хочу немного отдохнуть, товарищ батальонный комиссар.
- Не время, браток, - возразил он. - Идут ожесточенные бои, солдаты дерутся, а ты - отдыхать!
- Но я ведь тоже воюю.
- Это верно, Николай, - согласился комиссар, хмуря брови. - Но сегодня особая ночь. И я очень прошу тебя полетать... А завтра уж отдохнешь. Прямо с утра, как вернешься.
Делать нечего. Придется забыть об отдыхе. Комиссар зря не станет просить. Значит, обстановка на фронте действительно тяжелая.
- Есть, товарищ комиссар! - ответил я. А сам еле на ногах стою. Ресницы так и слипаются, будто их кто медом намазал.
Комиссар молча пожал мне руку, повернулся и скрылся в темноте.
И вот мы со штурманом Николаем Султановым снова в воздухе. Держим курс на Ожедово. Сумерки становятся все гуще. Видимость неважная. А главное невероятно хочется спать. И мотор гудит так ровно и убаюкивающе, словно поет колыбельную песню. Так и тянет положить голову на руки и вздремнуть.
А потом случилась какая-то несуразица. Впереди что-то взвыло, на меня стремительно надвинулась темная масса... и я потерял сознание. Помню лишь потрясающей силы удар!
Спустя некоторое время я очнулся на земле, среди обломков своего самолета. Ничего не могу понять. "Неужели задремал и врезался в землю? Не может быть!" Осторожно пошевелил левой, затем правой ногой, руками. Кажется, все цело.
- Коля... жив? - слышу рядом слабый голос Султанова.
- Пока жив, - отвечаю и пробую медленно подняться. От резкой боли в ногах снова теряю сознание.
Очнулся от холода. По-прежнему лежу на снегу. Султанов сидит рядом и без конца повторяет:
- Коля, вставай, ну вставай же!
- Что-то не получается, - говорю через силу. - Дикая боль в ногах. Шевельнуться не могу... А ты как чувствуешь себя?
- Тоже не могу встать, - его голос звучит виновато.
Наконец я окончательно прихожу в себя.
- Слушай, что же случилось? - спрашиваю у Султанова и начинаю осматриваться. Впереди, примерно в ста метрах, темнеет лес. Позади видна деревня.
- Может, за дерево зацепились? - размышляю я вслух. Нет, ни одного сломанного дерева не видно.
- Не знаю, - говорит Султанов. - Я только почувствовал страшный удар. Потом резко пошли вниз... Снова удар. И вот мы лежим здесь.
Ничего не могу понять. Но валяться на снегу больше нельзя. Надо что-то делать.
- Знаешь что, - говорю, - ты посиди, а я пойду, искать людей.
- Попробуй, - соглашается Султанов. - Если сможешь. Только побыстрей возвращайся.
Пытаюсь встать, но ничего не выходит. Резкая боль буквально валит с ног. Придется ползти. Собравшись с духом, пробую. Кажется, получается. Когда дополз примерно до середины поляны, меня опять скрутила резкая боль, но теперь уже в груди. Не то что двигаться, дышать не могу. Мне стало немного страшно при мысли, что если потеряю сознание, то никто не придет на помощь. Скрипя зубами, переваливаюсь на бок и каким-то чужим-голосом кричу Султанову:
- Коля!.. Э-эй!
- Что случилось? - с тревогой спрашивает из темноты штурман. - Ползти не можешь?
- Ползу... - с трудом отвечаю я, превозмогая боль в груди.
- А ты не спеши, потихонечку, - советует Султанов.
Вдруг до слуха донесся чей-то возглас:
- Братцы... помогите.
Что такое? Значит, еще кто-то здесь? Приподняв голову, долго прислушиваюсь. Но кругом тишина. У меня откуда-то берутся силы, и я продолжаю медленно продвигаться вперед. Вот впереди показалась дорога. До нее метров сорок, но как их преодолеть? Боль разламывает все тело, от головы до пяток. На левую руку уже стало нельзя опираться. Рою снег лицом, но ползу.
Дорога все ближе. Вдруг вижу на дороге бойцов.
- Товарищи! - хриплю из последних сил. - Помогите...
Бойцы на дороге заметались, возбужденно переговариваясь. Странная реакция на призыв о помощи! Уж не вражеские ли это десантники? Нет, не может быть.
- Эй, вы! На поле! - кричит один из бойцов. - Осторожнее - там мины!
И он указал рукой на колышки, расставленные возле дороги. Этого еще не хватало! Вот так попал! По спине поползли холодные мурашки. Кажется, даже волосы на голове зашевелились от страха. Надо же! Врезаться в минное поле! И как я до сих пор не подорвался? Лежу и боюсь двинуться с места. Но мысль о Коле Султанове и о другом неизвестном товарище, которые лежат там на снегу и ждут помощи, заставляет меня забыть об опасности.
- Черт с ними, с минами! - кричу в ответ. - На поляне еще двое наших... погибают! Идите туда скорей! Ко мне подскочил молодой лейтенант-медик.
- Что с вами? - спросил он, склонившись надо мной.
- Летчик я... в аварию попал. Там еще двое лежат. Идите же быстрее...
- Так здесь же кругом мины, понимаете? - растерянно отозвался лейтенант. - Вы ползли по минному полю!
- Штурман там покалеченный, - упорно бормочу я. - Спасайте его. Не теряйте времени.
Лейтенант смотрит в темноту, о чем-то размышляет. Потом опять наклоняется ко мне:
- Есть выход, товарищ летчик, - говорит он обрадованно. - Мы пойдем по вашему следу.
Обернувшись к дороге, лейтенант называет несколько фамилий. Двое бойцов подходят ко мне и берут меня за руки, чтобы вынести на безопасное место. От боли я вскрикиваю.
- Должно быть, левая сломана, - говорю через силу.
Они берут меня более осторожно и выволакивают на дорогу. Другая группа бойцов вместе с лейтенантом пошла к лесу по тому следу, который оставил я на заснеженном поле.