– Вивико! Неужели вы поедете в этом костюме?!
– Поеду. Только мотоциклист позволяет себе роскошь носить замшевую куртку, полусапожки, очки и старомодный капюшон авиатора. Когда он несется во весь дух, чтобы показать свое геройство, служанки всего квартала пугаются, а гимназисты лопаются от смеха…
Хозяйка вручила Кароле ключ, и та пошла открыть Борота. Через мгновение автомобиль уже скользил по гладкому асфальту. Оливио восхищался легкостью управления, мягкостью хода, экономичностью машины – не зря ее так расхваливала реклама, как вдруг…
– Ах, боже мой! – закричала какая-то женщина.
Переходя улицу и не посмотрев по сторонам, она внезапно оказалась совсем близко от надвигавшегося на нее радиатора. Оливио затормозил. «Шкода», заскрежетав, мгновенно остановилась. Буфер слегка задел серую юбку ротозейки.
– Сумасшедшая! – заорал Оливио.
Бледный, он высунулся из машины, чтобы посмотреть, не пострадала ли женщина. Успокоился, увидев, что та отделалась только испугом.
– Вы, сова! Чего ждете, вас за опоздание выгонят с работы!
Несколько прохожих остановились, заинтересовавшись этим происшествием. Красавчик юнец с усиками вмешался:
– Разве вы не видели, что сеньорита собиралась перейти улицу?
Оливио огрызнулся:
– Ах, это ты, ничтожество?… Завтра принеси мне судки пораньше! [14]
– Кроме всего прочего, вы и грубиян!
– Завтра принеси судки пораньше. Уразумел?…
Юнец исчез. Оливио ждал, пока уляжется раздражение женщины, пока она ощупает себя и удостоверится, что все косточки на месте. Потом любезно спросил ее:
– Куда вы направляетесь?
– Это не ваше дело.
– Живете далеко?
– В пяти куадрах отсюда.
– Садитесь, я вас подвезу.
– А вам не нагорит от хозяина?
– Мы с ним приятели. Он никогда не спрашивает, на что я расходую бензин.
Она приняла приглашение. К тому же пора было трогаться с места, так как сзади уже выстроилась вереница в сотню машин, автобусов и трамваев, которые неумолчно гудели на все лады.
Чуть было не пострадавшая женщина легко вскочила в машину, показав при этом свою красивую, точеную ножку, и непринужденно уселась рядом с шофером.
– Какая улица?
– Поезжайте прямо, я буду показывать.
Часы в машине отсчитывали время. Было 11 часов 28 минут. Когда стрелка показала 29 минут, шофер спросил:
– Где вы работаете?
– Я портниха. Работаю дома.
В 11 часов 30 минут она спросила:
– А вы?
– Я частный автомеханик, тоже работаю дома.
Точно в 11 часов 33 минуты:
– Чья это машина? Ваша?
– Некоего Оливио Базана – это местная акула, король дыма. Он откупил дым со всех труб района.
– А для чего он ему, приятель?
– Для производства зубного порошка.
– А…
В 11 часов 34 минуты и 38 секунд:
– Вы замужем?
– Была. Не понравилось.
– Супружеская жизнь подобна кокаде: нет ничего слаще ее, но скоро начинает тошнить.
Чуть не пострадавшая принялась громко хохотать.
– Над чем смеетесь, глупая?
– У меня есть один знакомый. Он помешался на кокаде. Как только я приготовлю ее, бросает работу и бежит ко мне.
– Счастливец!
– Почему? Из-за кокады?
– Нет, из-за вас.
– А вы женаты, насмешник?
– Нет. Но еще не отказался от этой надежды. А обручальное кольцо ношу, чтобы привыкнуть.
На часы они больше не смотрели. Циферблат словно исчез из их поля зрения.
– Как вас зовут?
– Элезбан. А вас?
– Нисия.
На этот раз засмеялся он.
– Почему вы так смеетесь, дуралей?
– Если бы мы поженились и аист принес нам девочку, у нее было бы имя, такое прекрасное имя…
– Какое же, говорите!
– Элинисия…
– Колос-сально!
Циферблат снова появился: 11 часов 45 минут по Гринвичу.
Теперь «Шкода» скользила по улице с низкими домиками, с кривыми деревьями на тротуарах и с девицами в окнах, которые завлекали прохожих улыбками.
– Теперь вправо!
Он свернул на соседнюю улицу, сплошь застроенную одинаковыми фордовскими домами. Казалось, они одеты в униформу…
В следующем квартале, перед дверью с табличкой 97, Нисия сказала:
– Я живу здесь, на верхнем этаже.
– Нет нужды говорить об этом.
– Почему?
– Да потому что на окнах наклеены листы из журналов мод.
Машина подъехала к тротуару и остановилась. Нисия, раскрасневшаяся от жары и прогулки, благоухала яблоками. Шофер держал себя сдержанно и только спросил:
– Недавний испуг не повредил вам?
– Нет, нисколько. Мне даже стало веселее…
Стоя перед ним на тротуаре, Нисия улыбалась. На ногах у нее были лайковые туфли, побывавшие в починке. В ушах сверкали голубые слюдяные серьги, видимо купленные у бродячего торговца – обычное украшение портнихи. Женщина все время улыбалась, как на рекламе.
– Зайдите на минуту выпить стакан вина!..
– Это что, приглашение, чтобы отделаться?
– Что вы, сеньор! От всего сердца!
– А как же тот, любитель кокады?
– Его принимают, да не любят. Изредка, знаете…
Оба весело рассмеялись.
Шофер вышел из машины и последовал за женщиной по ветхой, почерневшей от времени деревянной лестнице. С площадки они прошли в маленькую комнату с широким окном, которое выходило на пустынную, залитую солнцем улицу. Простой стол с кусками разноцветной материи, большими ножницами и выкройками, вырезанными из газетной бумаги, самодельная этажерка, табуретки из ящиков, обтянутые ситцем, – вот и вся обстановка комнаты.
– Не обращайте внимания, Элезбан, на убогость, я ведь начинаю жизнь сначала…
Через полуоткрытую дверь во вторую комнату шофер рассмотрел двуспальную, скромно убранную старомодную кровать из точеного дерева и тумбочку у изголовья, на которой грудой лежали журналы мод. Эта простота привела его в умиление. Да, жить так было сплошным удовольствием. Нет лишней идиотской мебели. Можно садиться, вставать, класть ноги на стул и бросать окурки в угол. Как это замечательно – бросать окурки в угол комнаты! Думал ли он, что возможно такое счастье в этой веселой квартирке, в домишке под номером 97 на какой-то окраинной улице?…
Он размышлял обо всем этом, когда вошла Нисия, неся на подносе бутылку вермута и две чашки, заменявшие бокалы. Она наполнила их этим вином, купленным в кредит. Выпили. Элезбан сразу же заметил, что вино – поддельное: только фальсификаторы изготовляют такие вкусные вина. Настоящие вина бывают без претензий. Его тесть, покойный отец доны Клелии, разбогател на этом деле, совершенствуя природу. Он брал бочку воды, всыпал в нее несколько порошков и чудом превращал ее в бочку вина высшей марки. Поддельное вино не преступление, а сострадательная ложь.
– Понравилось?
– Очень. Я люблю вина, отдающие парфюмерией, но, по правде говоря, из всех напитков мне больше всего нравится банановая настойка, которая помогает при болях в груди.
Бедность жилья смущала Нисию и, чтобы скрыть неловкость, она призналась своему новому знакомому:
– Позавчера я приперла этого нахала к стенке: или давай деньги на покупку мебели, или – прощай кокада!..
– Не делайте такой глупости. К чему загромождать вашу квартирку, такую приятную, этими колодками для каторжников, которые не дают свободно шагнуть? Рекламе торговцев мебелью нужно сопротивляться с ножом в руке. В доме может быть одно из двух – или счастье, или мебель… То и другое вместе я еще не встречал!
Нисия смотрела на него удивленная и не понимала.
Этот шофер, как будто умный человек, говорил то же самое, что и любитель кокады, который был идиотом. Вот и пойми мужчин! Растерянная, с улыбкой на лице, она была прелестна. Ей было лет двадцать. Худая, смуглая, с гибким, словно у кошки, телом, Нисия напоминала один из тех манекенов, искусно передающих линии женского тела, которыми любой прохожий может восторгаться в витринах крупных магазинов. Она злоупотребляла правом обладать красивыми глазами. Ее золотистые волосы представляли собой эрзац, но лучшей марки. А ротик? Миниатюрный и соблазнительный, он был освежен светлой помадой…
Посвятив себя шитью, Нисия в своем туалете придерживалась определенного испорченного вкуса, что было необходимо для воодушевления клиенток, не верящих в свои прелести. Все же, несмотря на это, она выглядела элегантно. Нисия обладала той привлекательностью, которую люди замечают только тогда, когда задают себе вопрос: «Почему, собственно говоря, эта молоденькая женщина, не представляющая собою ничего особенного, так восхищает наш взор?…»
Шофер вздохнул:
– Ах! Как прекрасна жизнь без мебели! Без стенных часов! Без натертого пола! Без чехлов! Без пепельниц! Какое счастье!
Опечаленный этими размышлениями, Оливио вышел на площадку, нехотя попрощался и начал медленно спускаться по лестнице, останавливаясь на каждой ступеньке. Подойдя к двери, оглянулся назад. Там, наверху, стояла улыбающаяся Нисия.
– Заходите навестить меня, слышите?
Карола
Жоржи теряет голову
– Поеду. Только мотоциклист позволяет себе роскошь носить замшевую куртку, полусапожки, очки и старомодный капюшон авиатора. Когда он несется во весь дух, чтобы показать свое геройство, служанки всего квартала пугаются, а гимназисты лопаются от смеха…
Хозяйка вручила Кароле ключ, и та пошла открыть Борота. Через мгновение автомобиль уже скользил по гладкому асфальту. Оливио восхищался легкостью управления, мягкостью хода, экономичностью машины – не зря ее так расхваливала реклама, как вдруг…
– Ах, боже мой! – закричала какая-то женщина.
Переходя улицу и не посмотрев по сторонам, она внезапно оказалась совсем близко от надвигавшегося на нее радиатора. Оливио затормозил. «Шкода», заскрежетав, мгновенно остановилась. Буфер слегка задел серую юбку ротозейки.
– Сумасшедшая! – заорал Оливио.
Бледный, он высунулся из машины, чтобы посмотреть, не пострадала ли женщина. Успокоился, увидев, что та отделалась только испугом.
– Вы, сова! Чего ждете, вас за опоздание выгонят с работы!
Несколько прохожих остановились, заинтересовавшись этим происшествием. Красавчик юнец с усиками вмешался:
– Разве вы не видели, что сеньорита собиралась перейти улицу?
Оливио огрызнулся:
– Ах, это ты, ничтожество?… Завтра принеси мне судки пораньше! [14]
– Кроме всего прочего, вы и грубиян!
– Завтра принеси судки пораньше. Уразумел?…
Юнец исчез. Оливио ждал, пока уляжется раздражение женщины, пока она ощупает себя и удостоверится, что все косточки на месте. Потом любезно спросил ее:
– Куда вы направляетесь?
– Это не ваше дело.
– Живете далеко?
– В пяти куадрах отсюда.
– Садитесь, я вас подвезу.
– А вам не нагорит от хозяина?
– Мы с ним приятели. Он никогда не спрашивает, на что я расходую бензин.
Она приняла приглашение. К тому же пора было трогаться с места, так как сзади уже выстроилась вереница в сотню машин, автобусов и трамваев, которые неумолчно гудели на все лады.
Чуть было не пострадавшая женщина легко вскочила в машину, показав при этом свою красивую, точеную ножку, и непринужденно уселась рядом с шофером.
– Какая улица?
– Поезжайте прямо, я буду показывать.
Часы в машине отсчитывали время. Было 11 часов 28 минут. Когда стрелка показала 29 минут, шофер спросил:
– Где вы работаете?
– Я портниха. Работаю дома.
В 11 часов 30 минут она спросила:
– А вы?
– Я частный автомеханик, тоже работаю дома.
Точно в 11 часов 33 минуты:
– Чья это машина? Ваша?
– Некоего Оливио Базана – это местная акула, король дыма. Он откупил дым со всех труб района.
– А для чего он ему, приятель?
– Для производства зубного порошка.
– А…
В 11 часов 34 минуты и 38 секунд:
– Вы замужем?
– Была. Не понравилось.
– Супружеская жизнь подобна кокаде: нет ничего слаще ее, но скоро начинает тошнить.
Чуть не пострадавшая принялась громко хохотать.
– Над чем смеетесь, глупая?
– У меня есть один знакомый. Он помешался на кокаде. Как только я приготовлю ее, бросает работу и бежит ко мне.
– Счастливец!
– Почему? Из-за кокады?
– Нет, из-за вас.
– А вы женаты, насмешник?
– Нет. Но еще не отказался от этой надежды. А обручальное кольцо ношу, чтобы привыкнуть.
На часы они больше не смотрели. Циферблат словно исчез из их поля зрения.
– Как вас зовут?
– Элезбан. А вас?
– Нисия.
На этот раз засмеялся он.
– Почему вы так смеетесь, дуралей?
– Если бы мы поженились и аист принес нам девочку, у нее было бы имя, такое прекрасное имя…
– Какое же, говорите!
– Элинисия…
– Колос-сально!
Циферблат снова появился: 11 часов 45 минут по Гринвичу.
Теперь «Шкода» скользила по улице с низкими домиками, с кривыми деревьями на тротуарах и с девицами в окнах, которые завлекали прохожих улыбками.
– Теперь вправо!
Он свернул на соседнюю улицу, сплошь застроенную одинаковыми фордовскими домами. Казалось, они одеты в униформу…
В следующем квартале, перед дверью с табличкой 97, Нисия сказала:
– Я живу здесь, на верхнем этаже.
– Нет нужды говорить об этом.
– Почему?
– Да потому что на окнах наклеены листы из журналов мод.
Машина подъехала к тротуару и остановилась. Нисия, раскрасневшаяся от жары и прогулки, благоухала яблоками. Шофер держал себя сдержанно и только спросил:
– Недавний испуг не повредил вам?
– Нет, нисколько. Мне даже стало веселее…
Стоя перед ним на тротуаре, Нисия улыбалась. На ногах у нее были лайковые туфли, побывавшие в починке. В ушах сверкали голубые слюдяные серьги, видимо купленные у бродячего торговца – обычное украшение портнихи. Женщина все время улыбалась, как на рекламе.
– Зайдите на минуту выпить стакан вина!..
– Это что, приглашение, чтобы отделаться?
– Что вы, сеньор! От всего сердца!
– А как же тот, любитель кокады?
– Его принимают, да не любят. Изредка, знаете…
Оба весело рассмеялись.
Шофер вышел из машины и последовал за женщиной по ветхой, почерневшей от времени деревянной лестнице. С площадки они прошли в маленькую комнату с широким окном, которое выходило на пустынную, залитую солнцем улицу. Простой стол с кусками разноцветной материи, большими ножницами и выкройками, вырезанными из газетной бумаги, самодельная этажерка, табуретки из ящиков, обтянутые ситцем, – вот и вся обстановка комнаты.
– Не обращайте внимания, Элезбан, на убогость, я ведь начинаю жизнь сначала…
Через полуоткрытую дверь во вторую комнату шофер рассмотрел двуспальную, скромно убранную старомодную кровать из точеного дерева и тумбочку у изголовья, на которой грудой лежали журналы мод. Эта простота привела его в умиление. Да, жить так было сплошным удовольствием. Нет лишней идиотской мебели. Можно садиться, вставать, класть ноги на стул и бросать окурки в угол. Как это замечательно – бросать окурки в угол комнаты! Думал ли он, что возможно такое счастье в этой веселой квартирке, в домишке под номером 97 на какой-то окраинной улице?…
Он размышлял обо всем этом, когда вошла Нисия, неся на подносе бутылку вермута и две чашки, заменявшие бокалы. Она наполнила их этим вином, купленным в кредит. Выпили. Элезбан сразу же заметил, что вино – поддельное: только фальсификаторы изготовляют такие вкусные вина. Настоящие вина бывают без претензий. Его тесть, покойный отец доны Клелии, разбогател на этом деле, совершенствуя природу. Он брал бочку воды, всыпал в нее несколько порошков и чудом превращал ее в бочку вина высшей марки. Поддельное вино не преступление, а сострадательная ложь.
– Понравилось?
– Очень. Я люблю вина, отдающие парфюмерией, но, по правде говоря, из всех напитков мне больше всего нравится банановая настойка, которая помогает при болях в груди.
Бедность жилья смущала Нисию и, чтобы скрыть неловкость, она призналась своему новому знакомому:
– Позавчера я приперла этого нахала к стенке: или давай деньги на покупку мебели, или – прощай кокада!..
– Не делайте такой глупости. К чему загромождать вашу квартирку, такую приятную, этими колодками для каторжников, которые не дают свободно шагнуть? Рекламе торговцев мебелью нужно сопротивляться с ножом в руке. В доме может быть одно из двух – или счастье, или мебель… То и другое вместе я еще не встречал!
Нисия смотрела на него удивленная и не понимала.
Этот шофер, как будто умный человек, говорил то же самое, что и любитель кокады, который был идиотом. Вот и пойми мужчин! Растерянная, с улыбкой на лице, она была прелестна. Ей было лет двадцать. Худая, смуглая, с гибким, словно у кошки, телом, Нисия напоминала один из тех манекенов, искусно передающих линии женского тела, которыми любой прохожий может восторгаться в витринах крупных магазинов. Она злоупотребляла правом обладать красивыми глазами. Ее золотистые волосы представляли собой эрзац, но лучшей марки. А ротик? Миниатюрный и соблазнительный, он был освежен светлой помадой…
Посвятив себя шитью, Нисия в своем туалете придерживалась определенного испорченного вкуса, что было необходимо для воодушевления клиенток, не верящих в свои прелести. Все же, несмотря на это, она выглядела элегантно. Нисия обладала той привлекательностью, которую люди замечают только тогда, когда задают себе вопрос: «Почему, собственно говоря, эта молоденькая женщина, не представляющая собою ничего особенного, так восхищает наш взор?…»
Шофер вздохнул:
– Ах! Как прекрасна жизнь без мебели! Без стенных часов! Без натертого пола! Без чехлов! Без пепельниц! Какое счастье!
Опечаленный этими размышлениями, Оливио вышел на площадку, нехотя попрощался и начал медленно спускаться по лестнице, останавливаясь на каждой ступеньке. Подойдя к двери, оглянулся назад. Там, наверху, стояла улыбающаяся Нисия.
– Заходите навестить меня, слышите?
Карола
Колокол Церкви одиннадцати тысяч девственниц уже прозвонил полдень, когда автомобиль остановился перед домом и Оливио дал три гудка. Клелия, высматривавшая супруга из окна, с упреком сказала:
– Что с вами случилось, Вивико? Вы забыли часы? Завтрак давно ждет вас…
И так как супруг, занятый осмотром машины, все еще оставался на улице, жена продолжала:
– Примите ванну и переоденьтесь. Посмотрите, что вы наделали у ворот. Дорожка вся залита маслом. Да, вы знаете?… Сегодня я нашла за радио окурок; я сохранила его, чтобы доказать вашу распущенность. Вы слышите?…
Тила и Жоржи ушли из дома рано: она – к мессе, он – в гимназию. Так бывало ежедневно; возвращались они обычно ко второму завтраку. Клелия забеспокоилась:
– Дети что-то запаздывают…
Пришла Карола, попросила у нее ключ и пошла открыть ворота. Машина, оставляя глубокий след в толстом слое песка, которым был посыпан въезд, проехала к гаражу.
Клелия проверяла сервировку стола, когда через парадную дверь стремительно вошел Жоржи и, словно вихрь, бросился вверх по лестнице, торопясь положить на место книги, к которым не прикоснется до завтрашнего утра. Несколькими минутами позже появилась Тила. Она казалась грустной. Даже не взглянула на мать и направилась в свою комнату переодеться.
– Ты сегодня хорошо помолилась, Тила?
– Я прошу вас, мама, не задавать мне больше этого нелепого вопроса! – наклонившись через перила, ответила дочь.
Встретив брата, спускавшегося вниз по лестнице, Тила не сказала ему ни слова. Жоржи почувствовал себя обиженным:
– Ты, должно быть, страдаешь от ревности? Что тебе сказал Моасир о Лусите, дочери саксофониста Бернардино? Об этой хорошенькой девчонке, которая ходит с ним в кино…
– Что еще за Моасир, болван?
– Тот тихоня, с которым ты каждое утро шепчешься в церкви. Думаешь, я не знаю? Жанино об этом уже прожужжал уши всем посетителям салона «Синяя борода».
– А кто этот всезнайка Жанино?
– Ризничий.
Не зная, что ответить брату, Тила расплакалась. Отец в халате и туфлях, пахнущий мылом, поднимался по лестнице. Увидев ее в таком состоянии, испугался:
– Что с тобой, доченька? Почему ты плачешь?
Она не нашлась, что сказать, и вместо нее ответил брат:
– Тила хочет уехать в Рио. Она приняла всерьез то, что мама говорила прислуге. Дурочка, никто и не думал об этой поездке.
Вскоре все четверо уже сидели за столом. Карола подала куриный бульон с рисом и поставила суповую миску перед Клелией. При виде новой служанки Жоржи широко открыл глаза и разинул рот; его восхищение было настолько неприлично, что Тила, отчасти из мести, толкнула его под столом ногой, лицо ее при этом выражало полнейшее безучастие.
– Ай! – вскрикнул Жоржи.
Так как родители испуганно переглянулись, Тила поспешила оправдать брата:
– Это я толкнула его. Пусть не грызет ногти – это дурная привычка.
Клелия, разливавшая бульон, удивилась:
– Что это такое, мой мальчик? Ты не находишь ничего более подходящего, чтобы грызть?…
Отец попытался сострить:
– Почему, например, ты не грызешь ручку от зонтика?…
Однако на Жоржи эта острота не подействовала: он все еще находился под впечатлением красоты новой служанки.
– Что вы скажете о новом поваре? – спросила Клелия мужа.
– Судя по бульону, он дело знает, – высказал свое мнение Оливио.
Карола внесла большое блюдо, на котором дымилась золотистая кефаль, выложенная ломтиками лимона и помидоров. Хозяин дома потянул носом, предвкушая удовольствие, и улыбнулся. Рыба выглядела очень аппетитно. Накладывая мужу кефаль, Клелия предупредила всех:
– Ешьте осторожно. Много лет тому назад один андалузец, который был прожорливее акулы, хотел что-то сказать во время еды и умер, задушенный рыбьим плавником, который застрял у него в горле. – Затем, обращаясь к Тиле, приказала: – Кости на край тарелки!
Оливио, усердно поглощавший кефаль, умоляюще прошептал:
– Дорогуша, замолчите! Вы компрометируете святость жареной рыбы!
Жоржи делал над собой невероятные усилия, чтобы не смотреть на Каролу, которая входила и выходила, нося тарелки, приборы и соусники. Однако время от времени невольно, словно загипнотизированный, юноша останавливал на ней свой пристальный взгляд. Это не прошло незамеченным для Тилы, и она зашевелила губами, беззвучно выговаривая:
– По-жи-ра-тель!
Жоржи прочел это сладостное, тревожащее слово и смутился.
Сестра получила большое удовольствие оттого, что Жоржи ее понял, и некстати засмеялась. Родители вопросительно посмотрели на нее, и тогда Тила выпалила первую пришедшую ей в голову глупость:
– А где же икра? Что из нее сделали? Одно из двух: или мои расчеты ошибочны, как и ответы на задачи в тетрадке Жоржи, или две пузатые кефали должны содержать массу икры…
Карола принесла из кухни блюдо пирана [15]на рыбном отваре. На золотистой каше красовались две пары ястыков икры.
– Повар спрашивает, не желаете ли вареной рыбы с подливкой из креветок?
Клелия медленно обвела всех взглядом своих прищуренных глаз и выразила общее мнение:
– На сегодня рыбы достаточно!
Жоржи снова уставился на Каролу, которая внесла какое-то чуть кисловатое блюдо из спелых фруктов. Казалось, тело служанки, благоухавшей мускусом, излучало тепло. Запах мускуса окружал ее, подобно ореолу, и, когда она подходила к стулу юноши и наклонялась, чтобы взять тарелку, Жоржи испытывал головокружение и терял самообладание. Если бы Карола случайно протянула ему эти смуглые худые руки, на которых виднелись два обручальных кольца, он был бы способен…
– А!..
Оливио и Клелия с испугом посмотрели на сына. Он стал пунцовым. Дело в том, что Тила не поскупилась еще на один пинок. И тут же, как и в прошлый раз, поспешила оправдать брата:
– Мама, вам нужно следить за Жоржи. Кончится тем, что у него на пальцах образуются раны… Он опять грыз ногти…
После десерта, состоявшего из свежих фруктов, когда кофе уже дымился в белых с голубой каймой чашках, Оливио закурил сигару и предался блаженной лени, которая обычно приходит после вкусной, сытной еды. Он удобно развалился в кресле, но в это время раздался звонок.
– Опять хлопоты, – проворчал он. – Не проходит и минуты, чтобы мне не нужно было что-то делать, о чем-то думать.
– Сходите посмотрите, кто там, – приказала Клелия служанке.
Карола торопливо пробежала по коридору и подошла к калитке, всегда закрытой на ключ. Там она увидела Марио и молча обменялась с ним улыбкой.
– Как доложить хозяину?
– Сеньор Марио, прибыл из Мато Гроссо.
Карола вернулась в столовую и обратилась к хозяину:
– Сеньор Марио из… Мато Гроссо. Очень спешит. Оливио, барабаня пальцами по скатерти, стал припоминать:
– Марио?… Больше он ничего не сказал?.
– Нет, сеньор.
– Я знаю стольких Марио… Послушайте, проводите его в кабинет и попросите немного подождать, пока я выпью кофе. Я считаю, что имею на это право…
– После того как этот субъект войдет, заприте калитку и верните мне ключ, – распорядилась хозяйка.
Служанка впустила Марио. Они поднялись в холл. Тот же глухой голос распорядился:
– Вытрите ноги о коврик!
Посетитель осмотрелся по сторонам, но никого не увидел.
– Кто это?
– Еще не знаю. Должно быть, граммофон.
Карола открыла дверь в кабинет, Марио вошел, окинул взором комнату и, заметив стоящий у стены сейф, прошептал:
– Я пришел осмотреть вот это.
– А вы что-нибудь понимаете в несгораемых шкафах?
– Нет. Но Свистуна интересуют очень простые вещи.
Услышав шаги в коридоре, они замолчали, и Карола сделала вид, что уходит. Появился Оливио. Карола, задержавшись у двери, слышала начало разговора.
Марио представился:
– Меня зовут Марио Гомес. Я прибыл из Гиратинги. Привез вам это письмо.
Оливио пробежал переданное ему письмо.
– А! От полковника Сентанья! Прошел почти год, как я ничего не слыхал о нем…
Дверь закрылась; голосов уже не было слышно.
Через пять минут вызванная хозяином Карола проводила гостя до калитки. Там их никто не мог услышать, и они вполголоса перекинулись несколькими фразами:
– Удачно, Куика?
– Кажется. Сделал, что мог.
– До свидания.
– Когда я вас увижу?
– Я выйду в два… буду свободна до пяти.
– Где вас встретить?
– На углу улицы Магно.
Марио ушел, не улыбнувшись ей, и ни разу не оглянулся. Карола заперла калитку и вернула ключ хозяйке. Та осмотрела ключ, чтобы убедиться, что эта тот же самый, и надела его на металлическое кольцо, которое носила на поясе.
– Что с вами случилось, Вивико? Вы забыли часы? Завтрак давно ждет вас…
И так как супруг, занятый осмотром машины, все еще оставался на улице, жена продолжала:
– Примите ванну и переоденьтесь. Посмотрите, что вы наделали у ворот. Дорожка вся залита маслом. Да, вы знаете?… Сегодня я нашла за радио окурок; я сохранила его, чтобы доказать вашу распущенность. Вы слышите?…
Тила и Жоржи ушли из дома рано: она – к мессе, он – в гимназию. Так бывало ежедневно; возвращались они обычно ко второму завтраку. Клелия забеспокоилась:
– Дети что-то запаздывают…
Пришла Карола, попросила у нее ключ и пошла открыть ворота. Машина, оставляя глубокий след в толстом слое песка, которым был посыпан въезд, проехала к гаражу.
Клелия проверяла сервировку стола, когда через парадную дверь стремительно вошел Жоржи и, словно вихрь, бросился вверх по лестнице, торопясь положить на место книги, к которым не прикоснется до завтрашнего утра. Несколькими минутами позже появилась Тила. Она казалась грустной. Даже не взглянула на мать и направилась в свою комнату переодеться.
– Ты сегодня хорошо помолилась, Тила?
– Я прошу вас, мама, не задавать мне больше этого нелепого вопроса! – наклонившись через перила, ответила дочь.
Встретив брата, спускавшегося вниз по лестнице, Тила не сказала ему ни слова. Жоржи почувствовал себя обиженным:
– Ты, должно быть, страдаешь от ревности? Что тебе сказал Моасир о Лусите, дочери саксофониста Бернардино? Об этой хорошенькой девчонке, которая ходит с ним в кино…
– Что еще за Моасир, болван?
– Тот тихоня, с которым ты каждое утро шепчешься в церкви. Думаешь, я не знаю? Жанино об этом уже прожужжал уши всем посетителям салона «Синяя борода».
– А кто этот всезнайка Жанино?
– Ризничий.
Не зная, что ответить брату, Тила расплакалась. Отец в халате и туфлях, пахнущий мылом, поднимался по лестнице. Увидев ее в таком состоянии, испугался:
– Что с тобой, доченька? Почему ты плачешь?
Она не нашлась, что сказать, и вместо нее ответил брат:
– Тила хочет уехать в Рио. Она приняла всерьез то, что мама говорила прислуге. Дурочка, никто и не думал об этой поездке.
Вскоре все четверо уже сидели за столом. Карола подала куриный бульон с рисом и поставила суповую миску перед Клелией. При виде новой служанки Жоржи широко открыл глаза и разинул рот; его восхищение было настолько неприлично, что Тила, отчасти из мести, толкнула его под столом ногой, лицо ее при этом выражало полнейшее безучастие.
– Ай! – вскрикнул Жоржи.
Так как родители испуганно переглянулись, Тила поспешила оправдать брата:
– Это я толкнула его. Пусть не грызет ногти – это дурная привычка.
Клелия, разливавшая бульон, удивилась:
– Что это такое, мой мальчик? Ты не находишь ничего более подходящего, чтобы грызть?…
Отец попытался сострить:
– Почему, например, ты не грызешь ручку от зонтика?…
Однако на Жоржи эта острота не подействовала: он все еще находился под впечатлением красоты новой служанки.
– Что вы скажете о новом поваре? – спросила Клелия мужа.
– Судя по бульону, он дело знает, – высказал свое мнение Оливио.
Карола внесла большое блюдо, на котором дымилась золотистая кефаль, выложенная ломтиками лимона и помидоров. Хозяин дома потянул носом, предвкушая удовольствие, и улыбнулся. Рыба выглядела очень аппетитно. Накладывая мужу кефаль, Клелия предупредила всех:
– Ешьте осторожно. Много лет тому назад один андалузец, который был прожорливее акулы, хотел что-то сказать во время еды и умер, задушенный рыбьим плавником, который застрял у него в горле. – Затем, обращаясь к Тиле, приказала: – Кости на край тарелки!
Оливио, усердно поглощавший кефаль, умоляюще прошептал:
– Дорогуша, замолчите! Вы компрометируете святость жареной рыбы!
Жоржи делал над собой невероятные усилия, чтобы не смотреть на Каролу, которая входила и выходила, нося тарелки, приборы и соусники. Однако время от времени невольно, словно загипнотизированный, юноша останавливал на ней свой пристальный взгляд. Это не прошло незамеченным для Тилы, и она зашевелила губами, беззвучно выговаривая:
– По-жи-ра-тель!
Жоржи прочел это сладостное, тревожащее слово и смутился.
Сестра получила большое удовольствие оттого, что Жоржи ее понял, и некстати засмеялась. Родители вопросительно посмотрели на нее, и тогда Тила выпалила первую пришедшую ей в голову глупость:
– А где же икра? Что из нее сделали? Одно из двух: или мои расчеты ошибочны, как и ответы на задачи в тетрадке Жоржи, или две пузатые кефали должны содержать массу икры…
Карола принесла из кухни блюдо пирана [15]на рыбном отваре. На золотистой каше красовались две пары ястыков икры.
– Повар спрашивает, не желаете ли вареной рыбы с подливкой из креветок?
Клелия медленно обвела всех взглядом своих прищуренных глаз и выразила общее мнение:
– На сегодня рыбы достаточно!
Жоржи снова уставился на Каролу, которая внесла какое-то чуть кисловатое блюдо из спелых фруктов. Казалось, тело служанки, благоухавшей мускусом, излучало тепло. Запах мускуса окружал ее, подобно ореолу, и, когда она подходила к стулу юноши и наклонялась, чтобы взять тарелку, Жоржи испытывал головокружение и терял самообладание. Если бы Карола случайно протянула ему эти смуглые худые руки, на которых виднелись два обручальных кольца, он был бы способен…
– А!..
Оливио и Клелия с испугом посмотрели на сына. Он стал пунцовым. Дело в том, что Тила не поскупилась еще на один пинок. И тут же, как и в прошлый раз, поспешила оправдать брата:
– Мама, вам нужно следить за Жоржи. Кончится тем, что у него на пальцах образуются раны… Он опять грыз ногти…
После десерта, состоявшего из свежих фруктов, когда кофе уже дымился в белых с голубой каймой чашках, Оливио закурил сигару и предался блаженной лени, которая обычно приходит после вкусной, сытной еды. Он удобно развалился в кресле, но в это время раздался звонок.
– Опять хлопоты, – проворчал он. – Не проходит и минуты, чтобы мне не нужно было что-то делать, о чем-то думать.
– Сходите посмотрите, кто там, – приказала Клелия служанке.
Карола торопливо пробежала по коридору и подошла к калитке, всегда закрытой на ключ. Там она увидела Марио и молча обменялась с ним улыбкой.
– Как доложить хозяину?
– Сеньор Марио, прибыл из Мато Гроссо.
Карола вернулась в столовую и обратилась к хозяину:
– Сеньор Марио из… Мато Гроссо. Очень спешит. Оливио, барабаня пальцами по скатерти, стал припоминать:
– Марио?… Больше он ничего не сказал?.
– Нет, сеньор.
– Я знаю стольких Марио… Послушайте, проводите его в кабинет и попросите немного подождать, пока я выпью кофе. Я считаю, что имею на это право…
– После того как этот субъект войдет, заприте калитку и верните мне ключ, – распорядилась хозяйка.
Служанка впустила Марио. Они поднялись в холл. Тот же глухой голос распорядился:
– Вытрите ноги о коврик!
Посетитель осмотрелся по сторонам, но никого не увидел.
– Кто это?
– Еще не знаю. Должно быть, граммофон.
Карола открыла дверь в кабинет, Марио вошел, окинул взором комнату и, заметив стоящий у стены сейф, прошептал:
– Я пришел осмотреть вот это.
– А вы что-нибудь понимаете в несгораемых шкафах?
– Нет. Но Свистуна интересуют очень простые вещи.
Услышав шаги в коридоре, они замолчали, и Карола сделала вид, что уходит. Появился Оливио. Карола, задержавшись у двери, слышала начало разговора.
Марио представился:
– Меня зовут Марио Гомес. Я прибыл из Гиратинги. Привез вам это письмо.
Оливио пробежал переданное ему письмо.
– А! От полковника Сентанья! Прошел почти год, как я ничего не слыхал о нем…
Дверь закрылась; голосов уже не было слышно.
Через пять минут вызванная хозяином Карола проводила гостя до калитки. Там их никто не мог услышать, и они вполголоса перекинулись несколькими фразами:
– Удачно, Куика?
– Кажется. Сделал, что мог.
– До свидания.
– Когда я вас увижу?
– Я выйду в два… буду свободна до пяти.
– Где вас встретить?
– На углу улицы Магно.
Марио ушел, не улыбнувшись ей, и ни разу не оглянулся. Карола заперла калитку и вернула ключ хозяйке. Та осмотрела ключ, чтобы убедиться, что эта тот же самый, и надела его на металлическое кольцо, которое носила на поясе.
Жоржи теряет голову
В начале третьего часа пополудни Марио и Карола, каждый со своей стороны, подошли к углу улицы Магно, под полосатый тент бакалейной лавки «Гаргантюа». Обоим показалась забавной эта пунктуальность, и они весело рассмеялись.
В глубине магазина была отгорожена кабинка с тремя крохотными столиками. Они вошли туда и заказали лимонаду. Когда продавец удалился, Марио уныло заговорил:
– Знаете, Карола? Я раскаиваюсь, что начал эту жизнь. Но поймите… В моем нищенском состоянии у меня не было другого выхода…
– Я могла бы сказать то же самое или что-нибудь похожее на это о себе. Моя история коротка: из-за любви я бросила все и пошла за ним… За одним из этих… А когда опомнилась и увидела, кем я стала, было уже поздно. И вот в прошлом году он на допросе не выдержал пыток и умер с прикрученными к стенке руками. Я уже окончательно втянулась в наше дело и продолжала им заниматься. К прежней жизни вернуться трудно! Честные люди · – плохие люди: они не терпят конкуренции. Когда мы хотим подняться, эти святые хватают нас за ноги…
– А что если мы оба, после того как доведем это дело до конца… начнем новую жизнь где-нибудь подальше отсюда, а?…
– Но где?
– В любом месте. Вы – хозяйничаете дома. Я – работаю продавцом. Люди везде как-то устраиваются.
– Договорились, Куика?
– Твердо, Карола!
Некоторое время разговор еще продолжался. Радиоприемник, установленный в передней части магазина, разносил мелодию самбы.
Возвратившись домой задолго до обеда, Карола вынесла во двор коврики и стала выбивать их и чистить щеткой. У нее было такое чувство, будто кто-то наблюдает за ней. Она осторожно огляделась, но никого не увидела. Однако продолжала ощущать на себе чей-то пристальный взгляд. Подняла голову…
На террасе стоял Жоржи и не сводя глаз смотрел на нее. Когда их взгляды встретились, он слегка наклонил голову в знак приветствия, а она сделала вид, что смущена… Таким образом Карола убедилась, что с первой же минуты произвела на юношу сильное впечатление. Продолжая чистить коврик, она подумала: «Ничего не стоит приручить мальчика! Лучше робкий обожатель, чем напористый враг… К тому же этот чертенок довольно забавен…»
После этого она снова подняла голову и, видя, что Жоржи, очарованный, продолжает стоять на том же месте, улыбнулась ему. Их улыбки встретились и закрепили дружбу.
Жоржи робел перед красавицей служанкой, а она делала вид, что не замечает этой юной страсти.
Юноша начал опаздывать на уроки и, едва дождавшись конца занятий, бежал домой.
Тила, потупив глаза и приложив пальчик к губам, во всеуслышание расхваливала поведение брата, который неожиданно стал домоседом. По вечерам он уже не выходил гулять с молодыми людьми. Перестал посещать кино. Даже по воскресеньям, когда происходили футбольные матчи, он не оставлял родного дома. Что вдруг так заинтересовало его в этих четырех стенах?
Ответ был прост. Юноша уединялся в своей комнате и выглядывал из окна в надежде увидеть Каролу. Служанка знала, что он там, наверху, целыми часами ждет случая взглянуть на нее. Однако она выходила во двор не чаще, чем раньше, хотя не забывала каждый раз поднимать глаза и отвечать улыбкой на улыбку хозяйского сына.
Когда Жоржи входил в столовую, что он теперь делал с величайшей аккуратностью, Карола уже была там, занятая своими делами. И каждый раз повторялась одна и та же идиллическая сцена: он, бледный, следит за нею жадными глазами, а она ловко ускользает, чтобы не коснуться его дрожащих рук или даже не пройти близко, боясь, как бы юноша, потеряв самообладание, не осмелился обнять ее, обратиться с дерзкой мольбой… Такова была сентиментальная комедия, аромат который витал в доме на улице Бугенвиль.
Однажды утром Жоржи, по-видимому с определенной целью, задержался в своей комнате, притворился, что готовит уроки. Вошла Карола, как она это делала ежедневно, чтобы подмести, вытереть пыль с мебели, прибрать постель и повесить на перила террасы ковер. Уже с утра жарко палило солнце; все предвещало грозу.
Занятая своим делом, Карола почти не обращала внимания на юношу, а он машинально перелистывал страницы учебника, собираясь с духом.
В комнате стоял нежный медовый запах камелии. У Жоржи закружилась голова. И, когда в этой напряженной и пьянящей атмосфере служанка – неизвестно, простодушно или намеренно – склонилась над ним, чтобы привести в порядок разбросанные на столе бумаги, Жоржи не устоял и своей дрожащей холодной рукой нежно коснулся ее пальцев. Карола остановилась, изобразила на лице удивление и нарочито спокойно и громко спросила его с такой естественностью, что он невольно отдернул руку:
– Что, разве не нужно убирать на столе? Почему вы не сказали мне об этом раньше?…
Совершенно невозмутимо она продолжала уборку и, взяв щетку, перешла в комнату Тилы, которая не была такой домоседкой и, прикидываясь святошей, ходила в этот час в церковь – на свидание со своим возлюбленным.
Жоржи был настолько обескуражен неудачей, постигшей его при первой попытке сблизиться с женщиной, простой служанкой – ведь, если верить кинофильмам, это самое легкое, обычное дело, – что, поглощенный своими мыслями, совершенно потерял чувство времени и очнулся, только услышав голос отца:
– Жоржи уже ушел в гимназию?
И ответ матери:
– Нет. Он наверху, собирается.
Наступила тишина, которая, как представлялось юноше, была наполнена насмешливыми улыбками. «Это позор», – подумал он. И решился… Войдя в комнату Тилы, где был еще больший беспорядок, чем у него, Жоржи застал Каролу перед раскрытым бельевым шкафом – она рассматривала его содержимое. Юноша подошел к ней почти вплотную, чтобы разглядеть, что вызвало любопытство служанки.
– Чем вы восхищаетесь, Карола?
– Такая красивая шкатулка!..
– Это несгораемый ящик. В нем старики хранят деньги и драгоценности.
Горячее дыхание юноши обжигало ей затылок.
– Ведь несгораемый шкаф там, внизу, в кабинете…
– Он там для отвода глаз…
– А этот ящик тяжелый?
Она с трудом приподняла шкатулку и внимательно осмотрела ее.
– Очень красивый, правда? Серия 1033…
Часы внизу отбивали протяжные удары. Карола встрепенулась, положила ящик на место, закрыла пронзительно скрипнувшую дверцу шкафа и, взяв щетку, прислоненную к спинке кровати Тилы, воскликнула:
– Боже мой! Уже поздно, а мне еще весь дом убирать!
И она стала ловко и быстро подметать пол. Жоржи бросился к себе в комнату, схватил книги, напялил голубой берет и бегом спустился по лестнице. Эта стремительность очень удивила его мать, которая все это время стояла внизу, прислонившись к перилам, и внимательно вслушивалась, стараясь по доносившимся сверху звукам узнать, что же там происходит.
– Это ты открывал гардероб?
– Да, мама.
– А я было подумала, что… – в голосе матери чувствовалась тревога: она беспокоилась о шкатулке.
Жоржи выбежал из дому, боясь опоздать к уроку.
Вскоре, неторопливо подметая ступеньку за ступенькой, с лестницы спустилась Карола. Хозяйка, поджидавшая ее внизу, с суровым видом сказала:
– Больше в гардероб не лазить. Слышали?
– Сеньора могла бы предупредить.
– Это мое дело.
– Если у вас есть запретные места, вам ничего не стоит поставить меня об этом в известность!
– Я не браню вас, а только предупреждаю.
– А похоже, что браните…
Недовольная Клелия повернулась к служанке спиной и вздрогнула: в дверях она увидела Макале. Он стоял, водя острием кухонного ножа по точильному бруску. Несомненно, повар присутствовал при этом коротком разговоре. Хозяйка собралась с силами и упавшим голосом спросила:
– Что вы хотите, Макале?
– Уксуса… вы ведь все запираете, хозяйка…
В комнату вливался яркий солнечный свет, хрусталь горел всеми цветами радуги.
В глубине магазина была отгорожена кабинка с тремя крохотными столиками. Они вошли туда и заказали лимонаду. Когда продавец удалился, Марио уныло заговорил:
– Знаете, Карола? Я раскаиваюсь, что начал эту жизнь. Но поймите… В моем нищенском состоянии у меня не было другого выхода…
– Я могла бы сказать то же самое или что-нибудь похожее на это о себе. Моя история коротка: из-за любви я бросила все и пошла за ним… За одним из этих… А когда опомнилась и увидела, кем я стала, было уже поздно. И вот в прошлом году он на допросе не выдержал пыток и умер с прикрученными к стенке руками. Я уже окончательно втянулась в наше дело и продолжала им заниматься. К прежней жизни вернуться трудно! Честные люди · – плохие люди: они не терпят конкуренции. Когда мы хотим подняться, эти святые хватают нас за ноги…
– А что если мы оба, после того как доведем это дело до конца… начнем новую жизнь где-нибудь подальше отсюда, а?…
– Но где?
– В любом месте. Вы – хозяйничаете дома. Я – работаю продавцом. Люди везде как-то устраиваются.
– Договорились, Куика?
– Твердо, Карола!
Некоторое время разговор еще продолжался. Радиоприемник, установленный в передней части магазина, разносил мелодию самбы.
Возвратившись домой задолго до обеда, Карола вынесла во двор коврики и стала выбивать их и чистить щеткой. У нее было такое чувство, будто кто-то наблюдает за ней. Она осторожно огляделась, но никого не увидела. Однако продолжала ощущать на себе чей-то пристальный взгляд. Подняла голову…
На террасе стоял Жоржи и не сводя глаз смотрел на нее. Когда их взгляды встретились, он слегка наклонил голову в знак приветствия, а она сделала вид, что смущена… Таким образом Карола убедилась, что с первой же минуты произвела на юношу сильное впечатление. Продолжая чистить коврик, она подумала: «Ничего не стоит приручить мальчика! Лучше робкий обожатель, чем напористый враг… К тому же этот чертенок довольно забавен…»
После этого она снова подняла голову и, видя, что Жоржи, очарованный, продолжает стоять на том же месте, улыбнулась ему. Их улыбки встретились и закрепили дружбу.
Жоржи робел перед красавицей служанкой, а она делала вид, что не замечает этой юной страсти.
Юноша начал опаздывать на уроки и, едва дождавшись конца занятий, бежал домой.
Тила, потупив глаза и приложив пальчик к губам, во всеуслышание расхваливала поведение брата, который неожиданно стал домоседом. По вечерам он уже не выходил гулять с молодыми людьми. Перестал посещать кино. Даже по воскресеньям, когда происходили футбольные матчи, он не оставлял родного дома. Что вдруг так заинтересовало его в этих четырех стенах?
Ответ был прост. Юноша уединялся в своей комнате и выглядывал из окна в надежде увидеть Каролу. Служанка знала, что он там, наверху, целыми часами ждет случая взглянуть на нее. Однако она выходила во двор не чаще, чем раньше, хотя не забывала каждый раз поднимать глаза и отвечать улыбкой на улыбку хозяйского сына.
Когда Жоржи входил в столовую, что он теперь делал с величайшей аккуратностью, Карола уже была там, занятая своими делами. И каждый раз повторялась одна и та же идиллическая сцена: он, бледный, следит за нею жадными глазами, а она ловко ускользает, чтобы не коснуться его дрожащих рук или даже не пройти близко, боясь, как бы юноша, потеряв самообладание, не осмелился обнять ее, обратиться с дерзкой мольбой… Такова была сентиментальная комедия, аромат который витал в доме на улице Бугенвиль.
Однажды утром Жоржи, по-видимому с определенной целью, задержался в своей комнате, притворился, что готовит уроки. Вошла Карола, как она это делала ежедневно, чтобы подмести, вытереть пыль с мебели, прибрать постель и повесить на перила террасы ковер. Уже с утра жарко палило солнце; все предвещало грозу.
Занятая своим делом, Карола почти не обращала внимания на юношу, а он машинально перелистывал страницы учебника, собираясь с духом.
В комнате стоял нежный медовый запах камелии. У Жоржи закружилась голова. И, когда в этой напряженной и пьянящей атмосфере служанка – неизвестно, простодушно или намеренно – склонилась над ним, чтобы привести в порядок разбросанные на столе бумаги, Жоржи не устоял и своей дрожащей холодной рукой нежно коснулся ее пальцев. Карола остановилась, изобразила на лице удивление и нарочито спокойно и громко спросила его с такой естественностью, что он невольно отдернул руку:
– Что, разве не нужно убирать на столе? Почему вы не сказали мне об этом раньше?…
Совершенно невозмутимо она продолжала уборку и, взяв щетку, перешла в комнату Тилы, которая не была такой домоседкой и, прикидываясь святошей, ходила в этот час в церковь – на свидание со своим возлюбленным.
Жоржи был настолько обескуражен неудачей, постигшей его при первой попытке сблизиться с женщиной, простой служанкой – ведь, если верить кинофильмам, это самое легкое, обычное дело, – что, поглощенный своими мыслями, совершенно потерял чувство времени и очнулся, только услышав голос отца:
– Жоржи уже ушел в гимназию?
И ответ матери:
– Нет. Он наверху, собирается.
Наступила тишина, которая, как представлялось юноше, была наполнена насмешливыми улыбками. «Это позор», – подумал он. И решился… Войдя в комнату Тилы, где был еще больший беспорядок, чем у него, Жоржи застал Каролу перед раскрытым бельевым шкафом – она рассматривала его содержимое. Юноша подошел к ней почти вплотную, чтобы разглядеть, что вызвало любопытство служанки.
– Чем вы восхищаетесь, Карола?
– Такая красивая шкатулка!..
– Это несгораемый ящик. В нем старики хранят деньги и драгоценности.
Горячее дыхание юноши обжигало ей затылок.
– Ведь несгораемый шкаф там, внизу, в кабинете…
– Он там для отвода глаз…
– А этот ящик тяжелый?
Она с трудом приподняла шкатулку и внимательно осмотрела ее.
– Очень красивый, правда? Серия 1033…
Часы внизу отбивали протяжные удары. Карола встрепенулась, положила ящик на место, закрыла пронзительно скрипнувшую дверцу шкафа и, взяв щетку, прислоненную к спинке кровати Тилы, воскликнула:
– Боже мой! Уже поздно, а мне еще весь дом убирать!
И она стала ловко и быстро подметать пол. Жоржи бросился к себе в комнату, схватил книги, напялил голубой берет и бегом спустился по лестнице. Эта стремительность очень удивила его мать, которая все это время стояла внизу, прислонившись к перилам, и внимательно вслушивалась, стараясь по доносившимся сверху звукам узнать, что же там происходит.
– Это ты открывал гардероб?
– Да, мама.
– А я было подумала, что… – в голосе матери чувствовалась тревога: она беспокоилась о шкатулке.
Жоржи выбежал из дому, боясь опоздать к уроку.
Вскоре, неторопливо подметая ступеньку за ступенькой, с лестницы спустилась Карола. Хозяйка, поджидавшая ее внизу, с суровым видом сказала:
– Больше в гардероб не лазить. Слышали?
– Сеньора могла бы предупредить.
– Это мое дело.
– Если у вас есть запретные места, вам ничего не стоит поставить меня об этом в известность!
– Я не браню вас, а только предупреждаю.
– А похоже, что браните…
Недовольная Клелия повернулась к служанке спиной и вздрогнула: в дверях она увидела Макале. Он стоял, водя острием кухонного ножа по точильному бруску. Несомненно, повар присутствовал при этом коротком разговоре. Хозяйка собралась с силами и упавшим голосом спросила:
– Что вы хотите, Макале?
– Уксуса… вы ведь все запираете, хозяйка…
В комнату вливался яркий солнечный свет, хрусталь горел всеми цветами радуги.