Страница:
Я тут же отправил оруженосца и носильщика с приказом – всем идти ко мне и помогать в поимке слоненка, а сам остался наблюдать за ним. Несчастный детеныш бродил вокруг мертвой слонихи и похлопывал ее хоботом, словно побуждая встать и продолжить путь. Замирая от страха, я каждую минуту ждал, что он решит в одиночку догонять стада – тогда я не смогу ему помешать, слоненок слишком велик и тяжел, чтобы удержать его в одиночку. Но вот, наконец, послышались возбужденные голоса, и показались носильщики. Они явились в полном составе и в придачу во всеоружии: с копьями, ножами, дротиками – каждый схватил, что подвернулось под руку. Потребовался весь мой авторитет, чтобы убедить их сложит оружие, так как молодой слон должен быть взят живым и невредимым.
Одновременно выяснилось 6что ни у кого из присутствующих нет при себе веревок, хотя последние недели, именно на случай поимки слоненка или детеныша носорога, каждый человек в караване постоянно носил с собой пятиметровый отрезок прочного тонкого каната.
Пришлось пренебречь стыдливостью моих людей и настоять, чтобы в дело были пущены набедренные повязки. Связав их, мне удалось получить нечто вроде веревки. После этого мы окружили слоненка со всех сторон и начали сходиться. Казалось, маленькое толстокожее ничуть не обескуражено нашими маневрами: оно тут же развернулось и бросилось на ближайшего носильщика. Опасаясь, что наш фронт будет вот-вот прорван, я кинулся вперед и повис на шее у слоненка, сцепив руки и крича людям, чтобы они держали его за хобот. Но желающих рискнуть не нашлось, и слоненок ринулся в сторону кустарника; я висел на нем, как пиявка, а мои чернокожие ассистенты метались вокруг, подбадривая друг друга криками.
Мы с ходу врезались в заросли колючки. Я ощутил во рту солоноватый вкус крови, но не чувствовал боли – было не до того. Наконец, когда слоненок выбрался из кустов, положение спас четырнадцатилетний поваренок Мунони, не побоявшийся ухватиться за хобот. еще кто-то вцепился в хвост, и мы все повалились в одну кучу; я оказался под слоненком и зарылся головой в мягкую землю. Но все же это была победа: набедренные повязки пошли в ход, и слоненка привязали к дереву.
Пока мои люди спешно плели путы из лиан и коры, я восстановил дыхание и убедился, что остался цел, хотя выглядел на лучшим образом – одежда в клочьях, на носу глубокая царапина, и весь в грязи и в слоновьем навозе. Однако это были мелочи, не стоящие внимания. Теперь главное – сохранить слоненка и доставить его к побережью.
Я знал, что нахожусь где-то недалеко от лагеря (слоны, которых мы преследовали, двигались по дуге), но уже темнело, и пришлось заночевать на месте охоты. Лили дождь, но я остался рядом с малышом и всю ночь охранял его, стараясь по возможности развлечь разговором.
Наутро выяснилось, что до лагеря всего четверть часа ходьбы. Мы без всяких трудностей преодолели этот путь, и пленник был с торжеством водворен в одну и хижин.
Теперь мне предстояло освоить ремесло кормилицы. Приучить слоненка пить молоко из бутылки оказалось нелегко. Но вскоре я заметил, что он обожает жевать мой шейный платок, и задача облегчилась. Для начала я предложил ему платок, один конец которого был засунут в бутылку. Так состоялось его первое знакомство с этим предметом.
Затем в бутылку налили молока, и платок стал выполнять роль соски. Сообразительный малыш уже уяснил взаимосвязь между молоком и бутылкой, и вскоре его можно было поить, не прибегая ни к каким хитростям.
Пользуясь случаем, хочу дать совет всем, кому придется выкармливать любого звериного детеныша: употребляйте кипяченое молоко. Во-первых, как показала практика, он охотней пьют его, чем сырое; во-вторых, гарантия от болезней.
Слоны вообще неизмеримо более впечатлительные звери, чем, скажем, носороги. А наш сирота был к тому же капризен в силу своего юного возраста. Очень быстро выяснило, что он категорически не желает спать в одиночестве, причем соседство коз и коров его не устраивает: требовалось человеческое общество. Но ночевать рядом с ним было не слишком удобно. Я испытал это на себе.
Представьте, что к вашей походной койке старается потеснее подвалиться годовалый бычок – и вы поймете, что убаюкивание малыша – дело довольно обременительное. Поэтому был выбран компромиссный вариант: самую большую хижину в лагере мы разгородили редкой, но прочной решеткой. В одной половине спал слоненок, в другой – кто-нибудь из людей. Когда наступала ночь, слоненок ложился, привалившись к решетке, и просовывал хобот между жердями, стараясь по возможности касаться спящего человека. Так он себя чувствовал спокойнее.
Через несколько дней один араб, остановившийся в нашем лагере на пути в Кебелу, рассказал мне, что встретил европейца, который направляется сюда из Утенгуле. Я воспрянул духом.
На следующее утро люди, посланные нарезать травы для мулов, ворвались в лагерь с криками: «Бвана кэптен!» и действительно, через несколько минут появился Хэмминг. Он прибыл прямо из Каронги, где принимал наше долгожданное снаряжение и одновременно занимался подготовкой нового каравана. Мне была преподнесена еще одна новая винтовка – штуцер 450 калибра.
Хэмминг уже слышал о моих успехах и жаждал испытать свое охотничье счастье. Поэтому, проведя несколько дней за распаковкой грузов, он отбыл на равнины Уссангу-Ньика. Там, по слухам, собрались особенно многочисленные стада.
При всем желании я не мог составить ему компанию, так как боялся оставить без присмотра своего воспитанника. Зато у меня было время для экскурсий в окрестностях лагеря.
С наступлением сухого сезона слоны ушли, и на смену им из горных лесов спустились жирафы. Стада этих великолепных животных бродили вокруг и лакомились своим излюбленным кормом – цветками акации. Однажды, когда мы с Лонгомой отдыхали, сидя в кустарниковых зарослях, послышался характерный шорох и потрескивание ветвей. Мы притаились, как мыши, и огромный жираф-самец величественно прошествовал в двадцати шагах от нас. На какой-то миг прекратив свое удивительное, как бы замедленное, движение, он застыл на месте, выпрямившись, насторожив уши и глядя в направлении лагеря. Как назло, в этот день я не взял с собой камеру.
В другой раз моя карьера чуть не оборвалась самым печальным и бесславным образом. Возвращаясь в лагерь, я пробирался сквозь густой подлесок. Лонгома шел в нескольких шагах впереди. Тропа проходила мимо высокого дерева. Мой оруженосец миновал его без всяких неприятностей и ничего не заметил, когда же я поравнялся со стволом, с одной из ветвей бесшумно соскользнула и качнулась навстречу мне голова большой змеи. Это была черная мамба – самое опасное из всех живых существ Африки. Расстояние между нами не превышало трех футов. я не помню, каким образом успел вскинуть ружье и взвести курок: как бы то ни было, это оказалось вовремя. 8-миллиметровая пуля разорвала пополам ядовитую тварь, а я вытер со лба холодный пот.
Впоследствии при сходных обстоятельствах я убил подобным образом около трех десятков змей. Интересно, что выстрелы в этих случаях всегда оказывались абсолютно точными, хотя мне случалось промахнуться по канне с дистанции не больше двухсот метров.
Забыл упомянуть, что с прибытием Хэмминга мы устроили «крестины» нашему толстокожему бэби. его нарекли звучным историческим именем Джумбо. Мы, в качестве крестных, отпраздновали это событие, откупорив бутылку шампанского.
Весть о слоненке быстро разнеслась по окрестным селениям, и множество людей приходило издалека, чтобы посмотреть на него. Временами такой наплыв посетителей немало раздражал меня. Обиднее всего, что никому не приходило в голову захватить с собой горшок с молоком для Джумбо. А молока требовалось много, аппетит у слоненка был отменный. Манкунья не пожелал предоставить нам во временное пользование нескольких дойных коз, но на помощь неожиданно пришел Мерере: он в знак своей дружбы послал мне богато украшенное копье вождя и отличную корову. Это было тем более удивительно, что мы с Мерере, вообще говоря, не были близкими друзьями.
В это время произошел довольно забавный эпизод. Уже несколько дней окрестные селения будоражили слухи о некоем белом человеке, как передавали, греке, ведущем насильственную вербовку рабочих. Обеспокоенные жители, хорошо помнившие арабских работорговцев, обратились ко мне с просьбой защитить их, если возникнет такая необходимость. Разумеется, я обещал сделать все от меня зависящее.
И вот как-то вечером к деревне Ассани подошел «караван» из трех носильщиков, ведомый одним из моих знакомых, неким господином М. Люди были страшно перегружены. когда они устроили лагерь, я отправился в гости, будучи заинтригован – как это М. сумел забраться так далеко, обходясь услугами столь малого числа людей? Выяснилось следующее. Он путешествовал, так сказать, «на перекладных» – шел от деревни к деревни, нанимая по несколько человек только на один переход и выигрывая при этом стоимость прокорма. если никто не соглашался или в селении было слишком мало людей, то М. просто оставлял там большую часть своего багажа, приказывая вождю переправить все в следующий населенный пункт. Туземцы подчинялись, не зная, могу ли они отказаться и какими неприятностями им это грозит. Платил ли М. носильщикам – я не знаю. В общем, передо мной был один из тех господ, которые наносят величайший вред престижу европейца в Африке, подрывая успешную цивилизацию великого континента – и все ражи сиюминутной выгоды.
К моему облегчению, М. говорил по-английски, так что не было нужды объясняться на кисуахили в присутствии слуг. Дружелюбно, но достаточно твердо я объяснил ему, что не потреплю подобных мер «разумной экономии» в окрестностях моего лагеря. М. принял эти слова довольно близко к сердцу, и расстались мы не наилучшим образом. Однако назревавший конфликт неожиданно предотвратил Манкунья, прислав нескольких носильщиков с приказом – сопроводить М. до Утенгуле.
Теперь я отправился к озеру Уссангу-Ньика. Джумбо остался в лагере, получившем отныне название «Тембовилль». Первая остановка произошло у селения Ньямаконгве, где лихорадка снова взялась за меня. Такого приступа не было со времени путешествия в Бангвеоло. Я бредил,. но каким-то необычным образом. Так, однажды ночью я обнаружил себя – вместе с мулом – в насквозь промокшей пижаме посреди густых джунглей; до деревни было, как потом выяснилось, около часа ходьбы. Лонгома описывал события следующим образом: «Господин, ты проснулся среди ночи и велел сворачивать лагерь и заседлать мула, потому что ты отправляешься на охоту. Мы видели, что ты стал „вазиму“ (безумным) и пытались тебя отговорить, но ты повторил приказ и пригрозил нам. Мы испугались и больше не спорили. Когда мула оседлали, ты вскочил на него и, не оборачиваясь, поскакал в лес. Мы побежали следов и скоро увидели, как ты слез, сел под деревом и уснул. Тогда мы осторожно отнесли тебя обратно, в постель.» Слушая все это, я благодарил Бога, что в ту ночь мне под руку не подвернулось ружье – страшно подумать, чего я мог бы натворить. К счастью, такое состояние продолжалось недолго, и через сутки я проснулся совершенно здоровым.
Мула вскоре пришлось вернуть обратно – мы уже находились в области, зараженной мухой цеце. Еще полгода назад граница распространения ужасной мухи проходила в четырех километрах к югу, и в деревнях были большие стада скота. Об этом свидетельствовали краали, теперь уже опустевшие. Раньше считалось, что цеце всегда придерживается одних и тех же определенных районов, так что проявление подобной экспансии было весьма существенным фактом, который следовало учитывать в дальнейшем.
Я перешел в область Яхамеди – плоскую степь, где лишь изредка встречались небольшие пруды, окруженные деревьями. Здесь сухой сезон давно вступил в свои права, Эувфорбии, сумевшие запасти в толстых корнях достаточно влаги, еще зеленели, но трава пожухла, и огромные серые баобабы, первыми скинувшие листву, простирали к жаркому небу извилистые голые ветви. За равной начинался буш.
В Яхамеди я взял двух новых проводников, оказавшихся весьма знающими и надежными людьми. И вот рано утром они нашли свежие следы большого стада слонов. Около четырех часов мы преследовали животных, и когда был сделан привал для завтрака, до них оставалось не больше двух километров. Перекусив, мы тронулись дальше, и вскоре уже можно было расслышать треск веток. Остановив караван, я осторожно пошел в сопровождении оруженосцев. Мы вошли в рощу, и до стада оставалось не более сотни метров. Внезапно один из людей остановился, схватил меня за руку и молча показал вправо. Я увидел, как зашевелились ветки, и показался великолепный слон – он шел к нам.
Подпустив его шагов на тридцать, я разрядил оба ствола. Слон упал на колени, но тут же поднялся, шагнул в сторону и исчез за деревьями. Заметив направление, я побежал наперерез и, дождавшись, когда он появился в открытом месте, послал в него еще несколько пуль. Против ожидания, ни одна из них не стала смертельной. Не пытаясь нападать, слон опять бросился в сторону, и стена кустарников скрыла его от меня. Заросли были слишком густы, и непосредственное преследование стало невозможным. Между тем солнце уже склонялось к западу, и пора было думать об устройстве ночлега. Я опустился на землю, чтобы покурить и дожаться носильщиков. В это время ветерок донес до слонов мой запах, и все стадо, трубя, побежало прочь. Но мне уже было не до охоты – страшно хотелось пить, и усталость брала свое. В голове вертелась лишь одна мысль: хотя бы в калебасах еще осталась вода!
Подошли мои люди. Вода кончилась, но все же ее хватило на вечер. Походную кровать расставили возле колючего куста, вокруг запылали костры носильщиков.
В ту ночь я долго не мог заснуть, прикидывал, куда и насколько далеко ушел раненый слон и ушел ли он вообще. Услышав треск ветки в лесу, я приподнимался и подолгу всматривался в мрак джунглей, а когда заснул, то увидел во сне кошмар, который может примерещиться только охотнику: огромный разъяренный самец идет прямо на меня, я изо всех сил жму на спуск, но ружье отказывает, дает осечку за осечкой! Наконец происходит выстрел, но какой-то слабый, почти беззвучный, и пуля ползет так медленно, что можно увидеть, как она появляется из ствола.
Едва рассвело, мы возобновили погоню. Как ни удивительно, раненый слон двигался вместе со стадом, и след его шел по-прежнему ровно. Я не смог бы отличить его от следов остальных взрослых слонов, но проводники знали свое дело. Проходили часы. Мы миновали цепь прудов – проводники сообщили, что в конце сухого сезона в них сохраняется вода – и теперь шли, окруженные со всех сторон бесчисленными стадами диких животных. Грузные канны, отбежав на сотню метров, останавливались и с любопытством провожали взглядом людей; неторопливо шествовали огромные жирафы, а от ям с водой с шумом разбегались бородавочники.
Вот послышался гром сотен копыт – к водопою приближался большой табун зебр. Увидев караван, они помчались по широкой дуге, огибая нас, и на мгновение остановились. Затем вожак издал пронзительное ржание, зебры развернулись и, перестраиваясь на ходу «поэскадронно», умчались прочь. Я с завистью проводил их глазами – как хорошо было бы снова очутиться в седле!
К моему разочарованию, раненый слон не остался возле прудов, а уходил дальше. Местность стала понижаться к Руахе, и я уже опасался, что он переплыл реку и был таков. Поскольку настроение у людей заметно упало, а исход погони оставался неясным, я застрелил большого лиророгого бубала – так мы, по крайней мере, были обеспечены свежим мясом. Не прошло и десяти минут, как громадная антилопа была разделана, так что на земле остался лишь скелет, шкура и голова. Мы тронулись дальше.
Идти стало трудно. Землю скрывала сухая трава метровой высоты, и мы то и дело спотыкались о кочки или оступались в старые слоновьи следы. И по-прежнему не было никаких признаков того, что нам удастся догнать слона, даже если он не перешел реку, а скрывается где-то в прибрежных тростниковых зарослях.
Удрученный этими мыслями, я так задумался, что чуть не уткнулся в ствол ружья, когда шедший впереди Лонгома резко остановился. Широко улыбаясь, Лонгома показывал куда-то вдаль, и охотничий восторг звенел в его голосе: «Бвана, тембо!» Глянув в указанном направлении, я увидел довольно далеко в голой степи какое-то темное пятно и уверенно ответил: «Вазиму вейи» (ты спятил). Мне легче было представить слона, сидящего за столом в окружном управлении, чем в стоящим открыто и неподвижно среди высохшей равнины, когда рядом река, тростники и джунгли. Я поднес к глазам бинокль – действительно слон!
Отослав носильщиков, я медленно пошел вперед в сопровождении Лонгомы. Мне еще не доводилось охотиться на слона в такой ситуации, и сердце билось, пожалуй, сильнее обычного. На полкилометра вокруг – ни кустика, ни деревца! Если я не убью его первыми выстрелами и он пойдет в атаку, шансы на спасение будут весьма невелики.
Приблизившись на триста метров, мы согнулись, чтобы хоть немного замаскироваться в траве, и продолжали движение чуть ли не на четвереньках. Никогда еще ни один слон не казался мне таким огромным! Когда до животного оставалось не больше ста метров, я попытался сделать снимок, но в видоискателе маленькой английской камеры нельзя было ничего разобрать. Между тем уже миновал полдень, и скоро поднимется ветер. Приходилось спешить – если слон почует нас, картина может резко измениться. Отложив камеру, я поднял ружье, и над равниной прогремели два выстрела. Слон вздрогнул, повернулся и побежал прочь. Выхватив у Лонгомы 9-миллиметровую винтовку, я посылал ему вдогонку пуля за пулей, пока не кончились патроны. Это не произвело никакого видимого эффекта. Пробежав около полукилометра, он остановился в кустах у небольшого пруда. Перезарядив крупнокалиберную двустволку, я пошел следом. Когда до животного осталось не более шестидесяти метров, я тщательно прицелился и разрядил один за другим оба ствола. Отдача вывела меня из равновесия, и я, оступившись, стал погружаться в грязь. В это время слон Взмахнул ушами и неторопливо направился в мою сторону. Положение было критическим. Если продолжать стрельбу, меня засосет болото, если пытаться выкарабкаться – растопчет раненый великан. Но когда нас разделяло уже около двадцати шагов, слон громко застонал и тяжело опустился на землю. Несколько конвульсивных движений хоботом, и он испустил дух.
«Слава Богу!» – вырвалось у меня непроизвольно. Через минуту подоспевший Лонгома помог мне выбраться из трясины.
Я подробно изложил этот эпизод, чтобы читатель мог представить себе запас жизненных сил взрослого слона. Получив восемь крупнокалиберных пуль, он прошел за ночь больше тридцати километров. Два с половиной десятка 9-миллиметровых пуль подействовали на него не больше, чем на лошадь – камушек из рогатки, и только прибавили резвости. И лишь четыре новых попадания из крупнокалиберной винтовки – итого 12 пуль калибра 15 миллиметров! – прервали его жизнь.
В этот вечер мы остановились возле деревни, жители которой давно уже страдали от голода. Узнав, что в двух милях лежит только что убитый слон, они отправились туда целой толпой, включая женщин.
На следующий день мы опять увидели следы, на этот раз целого стада, и пустились в погоню. Следы вели нас по голой, выжженной солнцем саванне. Совершенно неожиданным явилось наличие в этой открытой местности нескольких протянувшихся цепочкой болот; они были сплошь выстланы огромными, ярко-зелеными круглыми листьями водяных лилий. По сверкающему живому паркету сновали стаи болотных курочек, склевывая насекомых. Затем потянулись холмы, населенные колониями скалистых даманов – крупных серых грызунов, похожих не то на кроликов, не то на медвежат. Они перекликались пронзительными голосами, сидя у своих нор. Раньше мне доводилось видеть этих зверьков только в горах Трансвааля.
Вечером мы раскинули лагерь у небольшой рощи. Я велел людям вести себя тихо, не ломать и не рубить сучья для костра, а кидать их в огонь целиком – слоны могли быть поблизости. Сам я углубился в рощу ради одного глубоко личного дела.
«Крах», – донеслось со стороны лагеря. Через несколько секунд громкий треск повторился. Сидя под кустом, я затрясся от злости – ведь этим дурням было ясно сказано: не трещать, не шуметь! И вдруг в полусотне метров от меня в кронах деревьев возникло какое-то движение. Вскоре показался длинный серый хобот, тянувшийся к сочной листве на верхушке.
Раз наверху – хобот, значит внизу – слон. Сделав это логическое заключение, я быстро завершил свой туалет и помчался к лагерю. Оттуда мне навстречу уже спешили Лонгома и оруженосец с 600-м калибром в руках.
Едва я успел застегнуть пояс с патронами, как показались слоны. Они шли двумя группами – впереди самки с детенышами, а за ними, на некотором удалении, самцы.
Обогнув животных, я вошел в рощу и под прикрытием кустов подобрался к стаду. Наметив одного крупного самца, я пропустил слоних и выстрелил ему в плечо. Не успело отгреметь эхо выстрела, как все стадо – десяти животных – круто развернувшись, помчалось в моем направлении. Собираясь удрать в сторону, я шагнул назад и вдруг почувствовал, что крепко схвачен. Усеянные длинными колючками ветви кустарника оплели меня со вех сторон, намертво вцепившись в одежду.
Поведение слонов было совершенно обычным и естественным. Услыхав выстрел, но не почуяв людей, они старались спастись от неведомой опасности, подстерегавшей их впереди, и убегали по старому следу. Они не нападали – слон переходит в наступление, лишь почуяв запах врага. Если бы от меня к слонам подул хоть малейший ветерок, шансы на спасение были бы равны нулю. Но и то положение, в котором я очутился, выглядело достаточно безнадежным.
Смертный ужас сковал меня. Что делать? Живая лавина – сотни тонн охваченной страхом могучей плоти – приближалась с невероятной скоростью, и мне не удалось выпутаться из колючек. Стрелять в них? Это все равно что пытаться остановить разогнавшийся поезд, паля по вагонам.
Никогда еще не был я так испуган. Не отдавая себе отчета в своих действиях, я вскинул ружье и выстрелил поверх голов в сторону животных. Старая слониха, предводительница стада, немного повернула вправо, оставляя позади широкую просеку, слоны промчались в двадцати шагах от кустов. Задние напирали, подталкивая бивнями тех, кто впереди, и стадо, все ускоряясь, скрылось в облаках пыли.
Услышав сзади шорох, я обернулся. Это был Лонгома – он стоял в двух шагах, с застывшим перекошенным лицом. Парнишка мог убежать, но предпочел остаться рядом со мной. Что ж, похоже, мне удалось воспитать настоящего охотника. С этого дня Лонгома был возведен в ранг оруженосца.
Раненого слона на месте не оказалось. По словам людей, стадо, прежде чем побежать, окружило его и, затолкнув в середину, увлекло с собой.
На следующий день мы встретились с караваном Хэмминга и вернулись в лагерь, где нас приветствовал Джумбо.
В конце мая я снова покинул наш «Тембовилль», направившись на этот раз к северу. Трава метровой вышины чередовалась в густыми джунглями. Дичи вокруг было множество. Взобравшись на термитник, я одновременно видел пасущихся слонов, бородавочников, несколько канн и двух носорогов – и все это в радиусе двухсот метров.
На второе утро мне довелось стать свидетелем удивительного зрелища. Выследив старого слона, я подкрался к нему и, убедившись, что бивни у животного очень малы, уже хотел ретироваться, когда вдруг заметил, что слон... играет. Несмотря на возраст, почтенный старец сохранил юношескую веселость нрава – или просто впал в детство. Как бы то ни было, слон забавлялся с бревном, примерно в половину железнодорожной шпалы. Подняв его, он осторожно ставил чурбан себе на голову и отпускал. Бревно с грохотом валилось на землю, а слон внимательно наблюдал за ним, задумчиво похлопывая ушами. Этот фокус он повторил не менее полудюжины раз. Наконец, уяснив себе во всех подробностях закон всемирного тяготения, гигант удовлетворенно тряхнул могучей головой и неторопливо удалилися.
Пока я любовался веселым старым джентльменом, поблизости расположилось большое стадо. К моему огорчению, взрослых самцов в нем не было. Около получаса следил я за животными, пока порыв ветра, донесший до нас запах человека, не обратил слоних в бегство. Один из молодых самцов, едва вышедший из детского возраста, скоро отстал от стада. Он немного постоял, покачиваясь, потом добрел до большого дерева и снова остановился, опираясь плечом о ствол.
Осторожно приблизившись к нему, я сразу понял, в чем дело. Слон был жестоко изранен местными охотниками – на боках виднелось не меньше дюжины ран, оставленных круглыми пулями гладкоствольных ружей. Многие из них уже загноились, и даже за десять шагов чувствовалось ужасающее зловоние. Не было сомнения, что слон обречен, и я одним точным выстрелом прекратил его страдания.
Бивни несчастного подростка, весившие едва по десять фунтов, я отправил в форт Ирингу вместе с кратким описанием случившегося, а сам возвратился в лагерь.
Тем, увы, не все обстояло благополучно. На Джумбо свалилась напасть: песчаные блохи. Эти кожные паразиты, вгрызающиеся в кожу ног, опасны и для человека, а слоненку могли причинить очень серьезные неприятности – ведь он не был способен избавиться от них собственными силами. Блохи, въедаясь в подошвы, образуют ходы, а затем откладывают яйца, из которых впоследствии выведутся не менее хищные личинки. Единственное спасение – вовремя удалить всех насекомых, пока они не слишком углубились в кожу.
Одновременно выяснилось 6что ни у кого из присутствующих нет при себе веревок, хотя последние недели, именно на случай поимки слоненка или детеныша носорога, каждый человек в караване постоянно носил с собой пятиметровый отрезок прочного тонкого каната.
Пришлось пренебречь стыдливостью моих людей и настоять, чтобы в дело были пущены набедренные повязки. Связав их, мне удалось получить нечто вроде веревки. После этого мы окружили слоненка со всех сторон и начали сходиться. Казалось, маленькое толстокожее ничуть не обескуражено нашими маневрами: оно тут же развернулось и бросилось на ближайшего носильщика. Опасаясь, что наш фронт будет вот-вот прорван, я кинулся вперед и повис на шее у слоненка, сцепив руки и крича людям, чтобы они держали его за хобот. Но желающих рискнуть не нашлось, и слоненок ринулся в сторону кустарника; я висел на нем, как пиявка, а мои чернокожие ассистенты метались вокруг, подбадривая друг друга криками.
Мы с ходу врезались в заросли колючки. Я ощутил во рту солоноватый вкус крови, но не чувствовал боли – было не до того. Наконец, когда слоненок выбрался из кустов, положение спас четырнадцатилетний поваренок Мунони, не побоявшийся ухватиться за хобот. еще кто-то вцепился в хвост, и мы все повалились в одну кучу; я оказался под слоненком и зарылся головой в мягкую землю. Но все же это была победа: набедренные повязки пошли в ход, и слоненка привязали к дереву.
Пока мои люди спешно плели путы из лиан и коры, я восстановил дыхание и убедился, что остался цел, хотя выглядел на лучшим образом – одежда в клочьях, на носу глубокая царапина, и весь в грязи и в слоновьем навозе. Однако это были мелочи, не стоящие внимания. Теперь главное – сохранить слоненка и доставить его к побережью.
Я знал, что нахожусь где-то недалеко от лагеря (слоны, которых мы преследовали, двигались по дуге), но уже темнело, и пришлось заночевать на месте охоты. Лили дождь, но я остался рядом с малышом и всю ночь охранял его, стараясь по возможности развлечь разговором.
Наутро выяснилось, что до лагеря всего четверть часа ходьбы. Мы без всяких трудностей преодолели этот путь, и пленник был с торжеством водворен в одну и хижин.
Теперь мне предстояло освоить ремесло кормилицы. Приучить слоненка пить молоко из бутылки оказалось нелегко. Но вскоре я заметил, что он обожает жевать мой шейный платок, и задача облегчилась. Для начала я предложил ему платок, один конец которого был засунут в бутылку. Так состоялось его первое знакомство с этим предметом.
Затем в бутылку налили молока, и платок стал выполнять роль соски. Сообразительный малыш уже уяснил взаимосвязь между молоком и бутылкой, и вскоре его можно было поить, не прибегая ни к каким хитростям.
Пользуясь случаем, хочу дать совет всем, кому придется выкармливать любого звериного детеныша: употребляйте кипяченое молоко. Во-первых, как показала практика, он охотней пьют его, чем сырое; во-вторых, гарантия от болезней.
Слоны вообще неизмеримо более впечатлительные звери, чем, скажем, носороги. А наш сирота был к тому же капризен в силу своего юного возраста. Очень быстро выяснило, что он категорически не желает спать в одиночестве, причем соседство коз и коров его не устраивает: требовалось человеческое общество. Но ночевать рядом с ним было не слишком удобно. Я испытал это на себе.
Представьте, что к вашей походной койке старается потеснее подвалиться годовалый бычок – и вы поймете, что убаюкивание малыша – дело довольно обременительное. Поэтому был выбран компромиссный вариант: самую большую хижину в лагере мы разгородили редкой, но прочной решеткой. В одной половине спал слоненок, в другой – кто-нибудь из людей. Когда наступала ночь, слоненок ложился, привалившись к решетке, и просовывал хобот между жердями, стараясь по возможности касаться спящего человека. Так он себя чувствовал спокойнее.
Через несколько дней один араб, остановившийся в нашем лагере на пути в Кебелу, рассказал мне, что встретил европейца, который направляется сюда из Утенгуле. Я воспрянул духом.
На следующее утро люди, посланные нарезать травы для мулов, ворвались в лагерь с криками: «Бвана кэптен!» и действительно, через несколько минут появился Хэмминг. Он прибыл прямо из Каронги, где принимал наше долгожданное снаряжение и одновременно занимался подготовкой нового каравана. Мне была преподнесена еще одна новая винтовка – штуцер 450 калибра.
Хэмминг уже слышал о моих успехах и жаждал испытать свое охотничье счастье. Поэтому, проведя несколько дней за распаковкой грузов, он отбыл на равнины Уссангу-Ньика. Там, по слухам, собрались особенно многочисленные стада.
При всем желании я не мог составить ему компанию, так как боялся оставить без присмотра своего воспитанника. Зато у меня было время для экскурсий в окрестностях лагеря.
С наступлением сухого сезона слоны ушли, и на смену им из горных лесов спустились жирафы. Стада этих великолепных животных бродили вокруг и лакомились своим излюбленным кормом – цветками акации. Однажды, когда мы с Лонгомой отдыхали, сидя в кустарниковых зарослях, послышался характерный шорох и потрескивание ветвей. Мы притаились, как мыши, и огромный жираф-самец величественно прошествовал в двадцати шагах от нас. На какой-то миг прекратив свое удивительное, как бы замедленное, движение, он застыл на месте, выпрямившись, насторожив уши и глядя в направлении лагеря. Как назло, в этот день я не взял с собой камеру.
В другой раз моя карьера чуть не оборвалась самым печальным и бесславным образом. Возвращаясь в лагерь, я пробирался сквозь густой подлесок. Лонгома шел в нескольких шагах впереди. Тропа проходила мимо высокого дерева. Мой оруженосец миновал его без всяких неприятностей и ничего не заметил, когда же я поравнялся со стволом, с одной из ветвей бесшумно соскользнула и качнулась навстречу мне голова большой змеи. Это была черная мамба – самое опасное из всех живых существ Африки. Расстояние между нами не превышало трех футов. я не помню, каким образом успел вскинуть ружье и взвести курок: как бы то ни было, это оказалось вовремя. 8-миллиметровая пуля разорвала пополам ядовитую тварь, а я вытер со лба холодный пот.
Впоследствии при сходных обстоятельствах я убил подобным образом около трех десятков змей. Интересно, что выстрелы в этих случаях всегда оказывались абсолютно точными, хотя мне случалось промахнуться по канне с дистанции не больше двухсот метров.
Забыл упомянуть, что с прибытием Хэмминга мы устроили «крестины» нашему толстокожему бэби. его нарекли звучным историческим именем Джумбо. Мы, в качестве крестных, отпраздновали это событие, откупорив бутылку шампанского.
Весть о слоненке быстро разнеслась по окрестным селениям, и множество людей приходило издалека, чтобы посмотреть на него. Временами такой наплыв посетителей немало раздражал меня. Обиднее всего, что никому не приходило в голову захватить с собой горшок с молоком для Джумбо. А молока требовалось много, аппетит у слоненка был отменный. Манкунья не пожелал предоставить нам во временное пользование нескольких дойных коз, но на помощь неожиданно пришел Мерере: он в знак своей дружбы послал мне богато украшенное копье вождя и отличную корову. Это было тем более удивительно, что мы с Мерере, вообще говоря, не были близкими друзьями.
В это время произошел довольно забавный эпизод. Уже несколько дней окрестные селения будоражили слухи о некоем белом человеке, как передавали, греке, ведущем насильственную вербовку рабочих. Обеспокоенные жители, хорошо помнившие арабских работорговцев, обратились ко мне с просьбой защитить их, если возникнет такая необходимость. Разумеется, я обещал сделать все от меня зависящее.
И вот как-то вечером к деревне Ассани подошел «караван» из трех носильщиков, ведомый одним из моих знакомых, неким господином М. Люди были страшно перегружены. когда они устроили лагерь, я отправился в гости, будучи заинтригован – как это М. сумел забраться так далеко, обходясь услугами столь малого числа людей? Выяснилось следующее. Он путешествовал, так сказать, «на перекладных» – шел от деревни к деревни, нанимая по несколько человек только на один переход и выигрывая при этом стоимость прокорма. если никто не соглашался или в селении было слишком мало людей, то М. просто оставлял там большую часть своего багажа, приказывая вождю переправить все в следующий населенный пункт. Туземцы подчинялись, не зная, могу ли они отказаться и какими неприятностями им это грозит. Платил ли М. носильщикам – я не знаю. В общем, передо мной был один из тех господ, которые наносят величайший вред престижу европейца в Африке, подрывая успешную цивилизацию великого континента – и все ражи сиюминутной выгоды.
К моему облегчению, М. говорил по-английски, так что не было нужды объясняться на кисуахили в присутствии слуг. Дружелюбно, но достаточно твердо я объяснил ему, что не потреплю подобных мер «разумной экономии» в окрестностях моего лагеря. М. принял эти слова довольно близко к сердцу, и расстались мы не наилучшим образом. Однако назревавший конфликт неожиданно предотвратил Манкунья, прислав нескольких носильщиков с приказом – сопроводить М. до Утенгуле.
Теперь я отправился к озеру Уссангу-Ньика. Джумбо остался в лагере, получившем отныне название «Тембовилль». Первая остановка произошло у селения Ньямаконгве, где лихорадка снова взялась за меня. Такого приступа не было со времени путешествия в Бангвеоло. Я бредил,. но каким-то необычным образом. Так, однажды ночью я обнаружил себя – вместе с мулом – в насквозь промокшей пижаме посреди густых джунглей; до деревни было, как потом выяснилось, около часа ходьбы. Лонгома описывал события следующим образом: «Господин, ты проснулся среди ночи и велел сворачивать лагерь и заседлать мула, потому что ты отправляешься на охоту. Мы видели, что ты стал „вазиму“ (безумным) и пытались тебя отговорить, но ты повторил приказ и пригрозил нам. Мы испугались и больше не спорили. Когда мула оседлали, ты вскочил на него и, не оборачиваясь, поскакал в лес. Мы побежали следов и скоро увидели, как ты слез, сел под деревом и уснул. Тогда мы осторожно отнесли тебя обратно, в постель.» Слушая все это, я благодарил Бога, что в ту ночь мне под руку не подвернулось ружье – страшно подумать, чего я мог бы натворить. К счастью, такое состояние продолжалось недолго, и через сутки я проснулся совершенно здоровым.
Мула вскоре пришлось вернуть обратно – мы уже находились в области, зараженной мухой цеце. Еще полгода назад граница распространения ужасной мухи проходила в четырех километрах к югу, и в деревнях были большие стада скота. Об этом свидетельствовали краали, теперь уже опустевшие. Раньше считалось, что цеце всегда придерживается одних и тех же определенных районов, так что проявление подобной экспансии было весьма существенным фактом, который следовало учитывать в дальнейшем.
Я перешел в область Яхамеди – плоскую степь, где лишь изредка встречались небольшие пруды, окруженные деревьями. Здесь сухой сезон давно вступил в свои права, Эувфорбии, сумевшие запасти в толстых корнях достаточно влаги, еще зеленели, но трава пожухла, и огромные серые баобабы, первыми скинувшие листву, простирали к жаркому небу извилистые голые ветви. За равной начинался буш.
В Яхамеди я взял двух новых проводников, оказавшихся весьма знающими и надежными людьми. И вот рано утром они нашли свежие следы большого стада слонов. Около четырех часов мы преследовали животных, и когда был сделан привал для завтрака, до них оставалось не больше двух километров. Перекусив, мы тронулись дальше, и вскоре уже можно было расслышать треск веток. Остановив караван, я осторожно пошел в сопровождении оруженосцев. Мы вошли в рощу, и до стада оставалось не более сотни метров. Внезапно один из людей остановился, схватил меня за руку и молча показал вправо. Я увидел, как зашевелились ветки, и показался великолепный слон – он шел к нам.
Подпустив его шагов на тридцать, я разрядил оба ствола. Слон упал на колени, но тут же поднялся, шагнул в сторону и исчез за деревьями. Заметив направление, я побежал наперерез и, дождавшись, когда он появился в открытом месте, послал в него еще несколько пуль. Против ожидания, ни одна из них не стала смертельной. Не пытаясь нападать, слон опять бросился в сторону, и стена кустарников скрыла его от меня. Заросли были слишком густы, и непосредственное преследование стало невозможным. Между тем солнце уже склонялось к западу, и пора было думать об устройстве ночлега. Я опустился на землю, чтобы покурить и дожаться носильщиков. В это время ветерок донес до слонов мой запах, и все стадо, трубя, побежало прочь. Но мне уже было не до охоты – страшно хотелось пить, и усталость брала свое. В голове вертелась лишь одна мысль: хотя бы в калебасах еще осталась вода!
Подошли мои люди. Вода кончилась, но все же ее хватило на вечер. Походную кровать расставили возле колючего куста, вокруг запылали костры носильщиков.
В ту ночь я долго не мог заснуть, прикидывал, куда и насколько далеко ушел раненый слон и ушел ли он вообще. Услышав треск ветки в лесу, я приподнимался и подолгу всматривался в мрак джунглей, а когда заснул, то увидел во сне кошмар, который может примерещиться только охотнику: огромный разъяренный самец идет прямо на меня, я изо всех сил жму на спуск, но ружье отказывает, дает осечку за осечкой! Наконец происходит выстрел, но какой-то слабый, почти беззвучный, и пуля ползет так медленно, что можно увидеть, как она появляется из ствола.
Едва рассвело, мы возобновили погоню. Как ни удивительно, раненый слон двигался вместе со стадом, и след его шел по-прежнему ровно. Я не смог бы отличить его от следов остальных взрослых слонов, но проводники знали свое дело. Проходили часы. Мы миновали цепь прудов – проводники сообщили, что в конце сухого сезона в них сохраняется вода – и теперь шли, окруженные со всех сторон бесчисленными стадами диких животных. Грузные канны, отбежав на сотню метров, останавливались и с любопытством провожали взглядом людей; неторопливо шествовали огромные жирафы, а от ям с водой с шумом разбегались бородавочники.
Вот послышался гром сотен копыт – к водопою приближался большой табун зебр. Увидев караван, они помчались по широкой дуге, огибая нас, и на мгновение остановились. Затем вожак издал пронзительное ржание, зебры развернулись и, перестраиваясь на ходу «поэскадронно», умчались прочь. Я с завистью проводил их глазами – как хорошо было бы снова очутиться в седле!
К моему разочарованию, раненый слон не остался возле прудов, а уходил дальше. Местность стала понижаться к Руахе, и я уже опасался, что он переплыл реку и был таков. Поскольку настроение у людей заметно упало, а исход погони оставался неясным, я застрелил большого лиророгого бубала – так мы, по крайней мере, были обеспечены свежим мясом. Не прошло и десяти минут, как громадная антилопа была разделана, так что на земле остался лишь скелет, шкура и голова. Мы тронулись дальше.
Идти стало трудно. Землю скрывала сухая трава метровой высоты, и мы то и дело спотыкались о кочки или оступались в старые слоновьи следы. И по-прежнему не было никаких признаков того, что нам удастся догнать слона, даже если он не перешел реку, а скрывается где-то в прибрежных тростниковых зарослях.
Удрученный этими мыслями, я так задумался, что чуть не уткнулся в ствол ружья, когда шедший впереди Лонгома резко остановился. Широко улыбаясь, Лонгома показывал куда-то вдаль, и охотничий восторг звенел в его голосе: «Бвана, тембо!» Глянув в указанном направлении, я увидел довольно далеко в голой степи какое-то темное пятно и уверенно ответил: «Вазиму вейи» (ты спятил). Мне легче было представить слона, сидящего за столом в окружном управлении, чем в стоящим открыто и неподвижно среди высохшей равнины, когда рядом река, тростники и джунгли. Я поднес к глазам бинокль – действительно слон!
Отослав носильщиков, я медленно пошел вперед в сопровождении Лонгомы. Мне еще не доводилось охотиться на слона в такой ситуации, и сердце билось, пожалуй, сильнее обычного. На полкилометра вокруг – ни кустика, ни деревца! Если я не убью его первыми выстрелами и он пойдет в атаку, шансы на спасение будут весьма невелики.
Приблизившись на триста метров, мы согнулись, чтобы хоть немного замаскироваться в траве, и продолжали движение чуть ли не на четвереньках. Никогда еще ни один слон не казался мне таким огромным! Когда до животного оставалось не больше ста метров, я попытался сделать снимок, но в видоискателе маленькой английской камеры нельзя было ничего разобрать. Между тем уже миновал полдень, и скоро поднимется ветер. Приходилось спешить – если слон почует нас, картина может резко измениться. Отложив камеру, я поднял ружье, и над равниной прогремели два выстрела. Слон вздрогнул, повернулся и побежал прочь. Выхватив у Лонгомы 9-миллиметровую винтовку, я посылал ему вдогонку пуля за пулей, пока не кончились патроны. Это не произвело никакого видимого эффекта. Пробежав около полукилометра, он остановился в кустах у небольшого пруда. Перезарядив крупнокалиберную двустволку, я пошел следом. Когда до животного осталось не более шестидесяти метров, я тщательно прицелился и разрядил один за другим оба ствола. Отдача вывела меня из равновесия, и я, оступившись, стал погружаться в грязь. В это время слон Взмахнул ушами и неторопливо направился в мою сторону. Положение было критическим. Если продолжать стрельбу, меня засосет болото, если пытаться выкарабкаться – растопчет раненый великан. Но когда нас разделяло уже около двадцати шагов, слон громко застонал и тяжело опустился на землю. Несколько конвульсивных движений хоботом, и он испустил дух.
«Слава Богу!» – вырвалось у меня непроизвольно. Через минуту подоспевший Лонгома помог мне выбраться из трясины.
Я подробно изложил этот эпизод, чтобы читатель мог представить себе запас жизненных сил взрослого слона. Получив восемь крупнокалиберных пуль, он прошел за ночь больше тридцати километров. Два с половиной десятка 9-миллиметровых пуль подействовали на него не больше, чем на лошадь – камушек из рогатки, и только прибавили резвости. И лишь четыре новых попадания из крупнокалиберной винтовки – итого 12 пуль калибра 15 миллиметров! – прервали его жизнь.
В этот вечер мы остановились возле деревни, жители которой давно уже страдали от голода. Узнав, что в двух милях лежит только что убитый слон, они отправились туда целой толпой, включая женщин.
На следующий день мы опять увидели следы, на этот раз целого стада, и пустились в погоню. Следы вели нас по голой, выжженной солнцем саванне. Совершенно неожиданным явилось наличие в этой открытой местности нескольких протянувшихся цепочкой болот; они были сплошь выстланы огромными, ярко-зелеными круглыми листьями водяных лилий. По сверкающему живому паркету сновали стаи болотных курочек, склевывая насекомых. Затем потянулись холмы, населенные колониями скалистых даманов – крупных серых грызунов, похожих не то на кроликов, не то на медвежат. Они перекликались пронзительными голосами, сидя у своих нор. Раньше мне доводилось видеть этих зверьков только в горах Трансвааля.
Вечером мы раскинули лагерь у небольшой рощи. Я велел людям вести себя тихо, не ломать и не рубить сучья для костра, а кидать их в огонь целиком – слоны могли быть поблизости. Сам я углубился в рощу ради одного глубоко личного дела.
«Крах», – донеслось со стороны лагеря. Через несколько секунд громкий треск повторился. Сидя под кустом, я затрясся от злости – ведь этим дурням было ясно сказано: не трещать, не шуметь! И вдруг в полусотне метров от меня в кронах деревьев возникло какое-то движение. Вскоре показался длинный серый хобот, тянувшийся к сочной листве на верхушке.
Раз наверху – хобот, значит внизу – слон. Сделав это логическое заключение, я быстро завершил свой туалет и помчался к лагерю. Оттуда мне навстречу уже спешили Лонгома и оруженосец с 600-м калибром в руках.
Едва я успел застегнуть пояс с патронами, как показались слоны. Они шли двумя группами – впереди самки с детенышами, а за ними, на некотором удалении, самцы.
Обогнув животных, я вошел в рощу и под прикрытием кустов подобрался к стаду. Наметив одного крупного самца, я пропустил слоних и выстрелил ему в плечо. Не успело отгреметь эхо выстрела, как все стадо – десяти животных – круто развернувшись, помчалось в моем направлении. Собираясь удрать в сторону, я шагнул назад и вдруг почувствовал, что крепко схвачен. Усеянные длинными колючками ветви кустарника оплели меня со вех сторон, намертво вцепившись в одежду.
Поведение слонов было совершенно обычным и естественным. Услыхав выстрел, но не почуяв людей, они старались спастись от неведомой опасности, подстерегавшей их впереди, и убегали по старому следу. Они не нападали – слон переходит в наступление, лишь почуяв запах врага. Если бы от меня к слонам подул хоть малейший ветерок, шансы на спасение были бы равны нулю. Но и то положение, в котором я очутился, выглядело достаточно безнадежным.
Смертный ужас сковал меня. Что делать? Живая лавина – сотни тонн охваченной страхом могучей плоти – приближалась с невероятной скоростью, и мне не удалось выпутаться из колючек. Стрелять в них? Это все равно что пытаться остановить разогнавшийся поезд, паля по вагонам.
Никогда еще не был я так испуган. Не отдавая себе отчета в своих действиях, я вскинул ружье и выстрелил поверх голов в сторону животных. Старая слониха, предводительница стада, немного повернула вправо, оставляя позади широкую просеку, слоны промчались в двадцати шагах от кустов. Задние напирали, подталкивая бивнями тех, кто впереди, и стадо, все ускоряясь, скрылось в облаках пыли.
Услышав сзади шорох, я обернулся. Это был Лонгома – он стоял в двух шагах, с застывшим перекошенным лицом. Парнишка мог убежать, но предпочел остаться рядом со мной. Что ж, похоже, мне удалось воспитать настоящего охотника. С этого дня Лонгома был возведен в ранг оруженосца.
Раненого слона на месте не оказалось. По словам людей, стадо, прежде чем побежать, окружило его и, затолкнув в середину, увлекло с собой.
На следующий день мы встретились с караваном Хэмминга и вернулись в лагерь, где нас приветствовал Джумбо.
В конце мая я снова покинул наш «Тембовилль», направившись на этот раз к северу. Трава метровой вышины чередовалась в густыми джунглями. Дичи вокруг было множество. Взобравшись на термитник, я одновременно видел пасущихся слонов, бородавочников, несколько канн и двух носорогов – и все это в радиусе двухсот метров.
На второе утро мне довелось стать свидетелем удивительного зрелища. Выследив старого слона, я подкрался к нему и, убедившись, что бивни у животного очень малы, уже хотел ретироваться, когда вдруг заметил, что слон... играет. Несмотря на возраст, почтенный старец сохранил юношескую веселость нрава – или просто впал в детство. Как бы то ни было, слон забавлялся с бревном, примерно в половину железнодорожной шпалы. Подняв его, он осторожно ставил чурбан себе на голову и отпускал. Бревно с грохотом валилось на землю, а слон внимательно наблюдал за ним, задумчиво похлопывая ушами. Этот фокус он повторил не менее полудюжины раз. Наконец, уяснив себе во всех подробностях закон всемирного тяготения, гигант удовлетворенно тряхнул могучей головой и неторопливо удалилися.
Пока я любовался веселым старым джентльменом, поблизости расположилось большое стадо. К моему огорчению, взрослых самцов в нем не было. Около получаса следил я за животными, пока порыв ветра, донесший до нас запах человека, не обратил слоних в бегство. Один из молодых самцов, едва вышедший из детского возраста, скоро отстал от стада. Он немного постоял, покачиваясь, потом добрел до большого дерева и снова остановился, опираясь плечом о ствол.
Осторожно приблизившись к нему, я сразу понял, в чем дело. Слон был жестоко изранен местными охотниками – на боках виднелось не меньше дюжины ран, оставленных круглыми пулями гладкоствольных ружей. Многие из них уже загноились, и даже за десять шагов чувствовалось ужасающее зловоние. Не было сомнения, что слон обречен, и я одним точным выстрелом прекратил его страдания.
Бивни несчастного подростка, весившие едва по десять фунтов, я отправил в форт Ирингу вместе с кратким описанием случившегося, а сам возвратился в лагерь.
Тем, увы, не все обстояло благополучно. На Джумбо свалилась напасть: песчаные блохи. Эти кожные паразиты, вгрызающиеся в кожу ног, опасны и для человека, а слоненку могли причинить очень серьезные неприятности – ведь он не был способен избавиться от них собственными силами. Блохи, въедаясь в подошвы, образуют ходы, а затем откладывают яйца, из которых впоследствии выведутся не менее хищные личинки. Единственное спасение – вовремя удалить всех насекомых, пока они не слишком углубились в кожу.