Страница:
Наиболее удивительная черта воинов-масхукулумбве – их прически, достигающие полутораметровой высоты; они имеют форму узких, вытянутых конусов. Это сооружение создается из собственных и женских волос (женщины масхукулумбве наголо бреют головы), искусно переплетенных друг с другом и смазанных жиром и глиной. Смесь, затвердевая, причиняет своему владельцу сильнейшую боль – кожа на голове стягивается все туже и туже, и готовая прическа оказывается окружена искусственной кольцеобразной складкой. Готовую конструкцию украшают ракушками. Когда-то они были редкостью и ценились необычайно высоко: за одну ракушку давалась корова. Но с тех пор, как предприимчивые торговцы – португальцы и арабы – наладили регулярный ввоз ракушек, а также их целлулоидных имитаций, цена сильно упала, и теперь даже беднейшие воины разукрашены не хуже вождей прошлых веков. Кроме того, в прическу воткнуты многочисленные костяные булавки; время от времени владелец энергично скребет ими голову, невыносимо свербящую под сургучно-волосяным панцирем. Поскольку считается, что искусно сделанная прическа приносит удачу, ее берегут, как зеницу ока – ложась спать, человек кладет голову не на подушку, а в специальную ременную петлю, прикрепленную к особой балке под крышей хижины. Мне кажется, что свойственная масхукулумбве вспыльчивость и презрение к чужой жизни в значительной мере объясняются муками, которые они ежедневно испытывают из-за своих головных украшений.
В отличие от воинов, охотники носят на голове не столь выдающиеся сооружения: их высота не превышает одного фута, и они украшены небольшими ярко-желтыми ягодами; каждая обозначает удачную охоту.
Дети, достигшие совершеннолетия, то есть половой зрелости – эти понятия здесь совпадают – подвергаются обряду инициации; он состоит в удалении двух верхних передних зубов. Такой же обычай существует в племени батока.
Религиозные представления масхукулумбве очень примитивны и сводятся к почитанию духов зверей и предков. Половая мораль отсутствует, и это ведет к постоянным трудностям при установлении отцовства.
Оружие воина составляют несколько длинных копий и лук со стрелами, причем наконечники стрел отравлены. Используется два сорта яда – растительный и животный; последний представляет собой смесь змеиного яда с выделениями больших пауков и особенно опасен. На древке копья, ближе к концу, делается глубокая зарубка – благодаря этому при попадании в цель или промахе наконечник копья отламывается, и враг не сможет ни извлечь его из раны, ни метнуть обратно.
Как и во всех прочих скотоводческих племенах Африки, здесь существует обычай «лобола» – выкуп за невесту, уплачиваемый скотом. Правда, масхукулумбве несколько расширили ассортимент платежных средств, включив туда разные металлические вещицы.
В нижнем течении Кафуэ обитает небольшое, родственное масхукулумбве племя – бантуа, или бватва. Их селения построены на сваях, прямо в воде. Бватва относятся к европейцам с большой опаской и всячески избегают встреч, и мне, несмотря на все старания, так и не удалось увидеть это интереснейшее в этнографическом отношении племя.
Мы устроили очередной привал возле заброшенного и, как вскоре выяснилось, почти высохшего колодца. С большим трудом нам удалось добыть из него несколько ковшей мутной, грязной воды. Но в буше нельзя быть слишком разборчивым. Чтобы хоть как-то обезопасить себя от возможной заразы, мы добавили туда немного коньяка и утолили жажду этим истинно африканским напитком.
На следующую ночь я услышал шаги вокруг палатки. Думая, что это ходит часовой-аскари, я повернулся на другой бок и заснул. А утром бой показал мне следы взрослого льва – они шли вдоль брезентового полога, в трех футах от моего изголовья. Вот уж действительно – в многом знании много печали!
Вскоре мне довелось увидеть льва; произошло это так. Отделившись от каравана, я углубился в буш в надежде добыть свежего мяса, и вскоре повстречался с несколькими чернокожими охотниками. Они сообщили, что ночью львы задрали зебру неподалеку отсюда. Утром звери ушли, и теперь люди решили попытаться забрать то, что осталось. Я пошел вместе с ними в сопровождении М'Лонго – аскари из племени баротсе, бывшего в тот день моим оруженосцем. Через сотню шагов мы увидели высокий термитник, а на нем – еще двух человек; они отчаянно размахивали руками, призывая остальных. Держа палец на спуске, я бросился вперед и успел увидеть, как роскошный лев юркнул в густую траву и был таков. Преследование оказалось невозможно, так как сам я еще недостаточно разбирался в следах, а никто из охотников не пожелал составить мне компанию.
Мы перебрались через Кафуэ. Лесов стало больше, и, возможно, связанное с этим изменение климата вызвало у меня рецидив лихорадки. Первый приступ всегда самый тяжелый. Ночью я лежал, дрожа от озноба и обливаясь потом, ждал скорой смерти, проклинал Африку и давал себе слово уехать в Европу, если останусь жив. Однако наутро стало легче, и я двинулся вместе со всем караваном, хотя и чувствовал себя еще очень слабым.
В этом районе, не столь выжженном солнцем, как саванна, собралось множество травоядных. Как-то раз в пятидесяти метрах от нас пересекло дорогу стадо канн – их было, думаю, не меньше двухсот голов. Я стоял со вскинутым ружьем, но в клубах пыли было невозможно разглядеть самцов, да и вообще отдельных животных – только сплошной поток длинных острых рогов, мчащийся через дорогу над пылевым занавесом. Приблизившись к лесу, антилопы маневрировали меж деревьями и перепрыгивали упавшие стволы с таким изяществом и грацией, двигались так легко, что это казалось невероятным, учитывая их размеры и вес. Попробуйте представить себе корову, несущуюся по лугу легкими скачками, метров по пять длиной!
Возле реки Лунга мы с капитаном Стеннетом разделились. Взяв часть аскари, он направился в Каземпу форсированным маршем, поручив мне довести остальной караван.
Здесь я впервые добыл пуку – огненно-рыжую антилопу, похожую на болотного козла, но немного больше. Они живут небольшими стадами по обоим берегам Лунги. Пуку – местное название животного (Cobus Vardoni), и его также придерживаются англичане. В германских областях Африки эта антилопа мне не встречалась.
Мне хотелось поохотиться на бегемотов, но единственный из них, обитавший вблизи брода через Лунгу, уже приобрел, по-видимому, опыт общения с людьми: он лежал в воде, выставив на поверхность одни лишь ноздри. Я не стал стрелять, так как вытащить добычу на берег было бы невозможно.
Сделав еще один переход, мы пришли к селению вождя Калассы, который нанес мне визит. Дело было в том, что недавно он получил послание от короля Леваники с приказанием явиться на совет вождей в Лиалуи. По каким-то своим соображениям Каласса страстно желал уклониться от участия в этом торжественном мероприятии. Я предложил свою помощь и обещал вручить королевским гонцам письмо, где говорилось, что лишь жестокая боль в ногах и многочисленные раны мешают Калассе прибыть на совет. Старый вождь был в восторге, клялся мне в вечной дружбе и не мог найти слов для выражения своей признательности; как он выразил ее впоследствии, я расскажу в другой главе.
Засушливый сезон подходил к концу, и по саванне то и дело прокатывались волны огня. Это – искусственные пожары. Каждый год в это время местные жители поджигают сухую траву, освобождая место для свежей, которая взойдет после дождей. Удобренная золой земля очень плодородна, и когда вода оживит ее, саванна зазеленеет в течение двух-трех дней. Кроме того, огонь уничтожает массу вредных насекомых, скрывающихся в высохшей траве. Мне кажется, что европейские переселенцы преувеличивают опасность этих пожаров. Фронт огня тонок, не больше полуметра, и движется очень быстро, так что не успевает принести вреда постройкам – даже таким, как негритянские хижины – если они попадаются на пути.
Второго декабря мы раскинули лагерь у реки Канонга. Уже два дня по дороге встречались старые слоновьи следы. Собственно говоря, я и не заметил бы их, если бы не аскари, разъяснившие мне, что это такое. Удивительно, что нога столь огромного животного, как слон, оставляет такие незаметные отпечатки.
Небо стало заволакивать тучами, и едва я вернулся с вечерней охоты, как хлынул первый дождь. Я сидел в палатке и чистил ружье, когда вдруг снаружи послышался голос, несомненно принадлежавший европейцу. Через минуту полог откинулся, и я вытаращил глаза: в палатку вошел Маколей, мой приятель и сослуживец по «туземной полиции баротсе». Оказалось, что он перешел на гражданскую службу и теперь направлялся в Каземпу уже в должности окружного комиссара. Поразительно было то, что путешествие из Каломо в Каземпу он предпринял в одиночку, на велосипеде. Перемена погоды застала его врасплох, и думаю, что никто и никогда не испытывал большей радости, увидев костры моего лагеря, чем промокший и продрогший Маколей – он уже собирался заночевать в лесу под открытым небом, когда заметил вдали отблеск огня. Подкрепив гостя горячим ужином и доброй порцией виски, я уложил его спать; наутро он покатил дальше и достиг Каземпы в тот же день. Пятого декабря добрались туда и мы. Мне было немного грустно расставаться с привольной охотничьей жизнью, но вместе с тем хотелось войти в круг моих новых обязанностей.
Возле Каземпы находится большое селение, которым правит носящий это же имя вождь. Раньше он жил в хорошо укрепленном поселке, расположенном на неприступной скале. Сидя в своей крепости, вождь Каземпа без труда отражал набеги баротсе, пытавшихся покорить вакагонде. Правда, впоследствии он все же счел более удобным признать власть Леваники и даже платил ему дань – чисто символическую и очень нерегулярно. Каземпа оставался абсолютным владыкой в своем «орлином гнезде», и пока полицейский отряд не заставил его переселиться в долину, ближе к форту, он карал и миловал, кого хотел. Осужденных, вызвавших гнев вождя, сбрасывали со скалы, с высоты полутора сотен метров; как мне говорили, среди прочих жертв так были казнены два португальских миссионера.
В отличие от воинов, охотники носят на голове не столь выдающиеся сооружения: их высота не превышает одного фута, и они украшены небольшими ярко-желтыми ягодами; каждая обозначает удачную охоту.
Дети, достигшие совершеннолетия, то есть половой зрелости – эти понятия здесь совпадают – подвергаются обряду инициации; он состоит в удалении двух верхних передних зубов. Такой же обычай существует в племени батока.
Религиозные представления масхукулумбве очень примитивны и сводятся к почитанию духов зверей и предков. Половая мораль отсутствует, и это ведет к постоянным трудностям при установлении отцовства.
Оружие воина составляют несколько длинных копий и лук со стрелами, причем наконечники стрел отравлены. Используется два сорта яда – растительный и животный; последний представляет собой смесь змеиного яда с выделениями больших пауков и особенно опасен. На древке копья, ближе к концу, делается глубокая зарубка – благодаря этому при попадании в цель или промахе наконечник копья отламывается, и враг не сможет ни извлечь его из раны, ни метнуть обратно.
Как и во всех прочих скотоводческих племенах Африки, здесь существует обычай «лобола» – выкуп за невесту, уплачиваемый скотом. Правда, масхукулумбве несколько расширили ассортимент платежных средств, включив туда разные металлические вещицы.
В нижнем течении Кафуэ обитает небольшое, родственное масхукулумбве племя – бантуа, или бватва. Их селения построены на сваях, прямо в воде. Бватва относятся к европейцам с большой опаской и всячески избегают встреч, и мне, несмотря на все старания, так и не удалось увидеть это интереснейшее в этнографическом отношении племя.
Мы устроили очередной привал возле заброшенного и, как вскоре выяснилось, почти высохшего колодца. С большим трудом нам удалось добыть из него несколько ковшей мутной, грязной воды. Но в буше нельзя быть слишком разборчивым. Чтобы хоть как-то обезопасить себя от возможной заразы, мы добавили туда немного коньяка и утолили жажду этим истинно африканским напитком.
На следующую ночь я услышал шаги вокруг палатки. Думая, что это ходит часовой-аскари, я повернулся на другой бок и заснул. А утром бой показал мне следы взрослого льва – они шли вдоль брезентового полога, в трех футах от моего изголовья. Вот уж действительно – в многом знании много печали!
Вскоре мне довелось увидеть льва; произошло это так. Отделившись от каравана, я углубился в буш в надежде добыть свежего мяса, и вскоре повстречался с несколькими чернокожими охотниками. Они сообщили, что ночью львы задрали зебру неподалеку отсюда. Утром звери ушли, и теперь люди решили попытаться забрать то, что осталось. Я пошел вместе с ними в сопровождении М'Лонго – аскари из племени баротсе, бывшего в тот день моим оруженосцем. Через сотню шагов мы увидели высокий термитник, а на нем – еще двух человек; они отчаянно размахивали руками, призывая остальных. Держа палец на спуске, я бросился вперед и успел увидеть, как роскошный лев юркнул в густую траву и был таков. Преследование оказалось невозможно, так как сам я еще недостаточно разбирался в следах, а никто из охотников не пожелал составить мне компанию.
Мы перебрались через Кафуэ. Лесов стало больше, и, возможно, связанное с этим изменение климата вызвало у меня рецидив лихорадки. Первый приступ всегда самый тяжелый. Ночью я лежал, дрожа от озноба и обливаясь потом, ждал скорой смерти, проклинал Африку и давал себе слово уехать в Европу, если останусь жив. Однако наутро стало легче, и я двинулся вместе со всем караваном, хотя и чувствовал себя еще очень слабым.
В этом районе, не столь выжженном солнцем, как саванна, собралось множество травоядных. Как-то раз в пятидесяти метрах от нас пересекло дорогу стадо канн – их было, думаю, не меньше двухсот голов. Я стоял со вскинутым ружьем, но в клубах пыли было невозможно разглядеть самцов, да и вообще отдельных животных – только сплошной поток длинных острых рогов, мчащийся через дорогу над пылевым занавесом. Приблизившись к лесу, антилопы маневрировали меж деревьями и перепрыгивали упавшие стволы с таким изяществом и грацией, двигались так легко, что это казалось невероятным, учитывая их размеры и вес. Попробуйте представить себе корову, несущуюся по лугу легкими скачками, метров по пять длиной!
Возле реки Лунга мы с капитаном Стеннетом разделились. Взяв часть аскари, он направился в Каземпу форсированным маршем, поручив мне довести остальной караван.
Здесь я впервые добыл пуку – огненно-рыжую антилопу, похожую на болотного козла, но немного больше. Они живут небольшими стадами по обоим берегам Лунги. Пуку – местное название животного (Cobus Vardoni), и его также придерживаются англичане. В германских областях Африки эта антилопа мне не встречалась.
Мне хотелось поохотиться на бегемотов, но единственный из них, обитавший вблизи брода через Лунгу, уже приобрел, по-видимому, опыт общения с людьми: он лежал в воде, выставив на поверхность одни лишь ноздри. Я не стал стрелять, так как вытащить добычу на берег было бы невозможно.
Сделав еще один переход, мы пришли к селению вождя Калассы, который нанес мне визит. Дело было в том, что недавно он получил послание от короля Леваники с приказанием явиться на совет вождей в Лиалуи. По каким-то своим соображениям Каласса страстно желал уклониться от участия в этом торжественном мероприятии. Я предложил свою помощь и обещал вручить королевским гонцам письмо, где говорилось, что лишь жестокая боль в ногах и многочисленные раны мешают Калассе прибыть на совет. Старый вождь был в восторге, клялся мне в вечной дружбе и не мог найти слов для выражения своей признательности; как он выразил ее впоследствии, я расскажу в другой главе.
Засушливый сезон подходил к концу, и по саванне то и дело прокатывались волны огня. Это – искусственные пожары. Каждый год в это время местные жители поджигают сухую траву, освобождая место для свежей, которая взойдет после дождей. Удобренная золой земля очень плодородна, и когда вода оживит ее, саванна зазеленеет в течение двух-трех дней. Кроме того, огонь уничтожает массу вредных насекомых, скрывающихся в высохшей траве. Мне кажется, что европейские переселенцы преувеличивают опасность этих пожаров. Фронт огня тонок, не больше полуметра, и движется очень быстро, так что не успевает принести вреда постройкам – даже таким, как негритянские хижины – если они попадаются на пути.
Второго декабря мы раскинули лагерь у реки Канонга. Уже два дня по дороге встречались старые слоновьи следы. Собственно говоря, я и не заметил бы их, если бы не аскари, разъяснившие мне, что это такое. Удивительно, что нога столь огромного животного, как слон, оставляет такие незаметные отпечатки.
Небо стало заволакивать тучами, и едва я вернулся с вечерней охоты, как хлынул первый дождь. Я сидел в палатке и чистил ружье, когда вдруг снаружи послышался голос, несомненно принадлежавший европейцу. Через минуту полог откинулся, и я вытаращил глаза: в палатку вошел Маколей, мой приятель и сослуживец по «туземной полиции баротсе». Оказалось, что он перешел на гражданскую службу и теперь направлялся в Каземпу уже в должности окружного комиссара. Поразительно было то, что путешествие из Каломо в Каземпу он предпринял в одиночку, на велосипеде. Перемена погоды застала его врасплох, и думаю, что никто и никогда не испытывал большей радости, увидев костры моего лагеря, чем промокший и продрогший Маколей – он уже собирался заночевать в лесу под открытым небом, когда заметил вдали отблеск огня. Подкрепив гостя горячим ужином и доброй порцией виски, я уложил его спать; наутро он покатил дальше и достиг Каземпы в тот же день. Пятого декабря добрались туда и мы. Мне было немного грустно расставаться с привольной охотничьей жизнью, но вместе с тем хотелось войти в круг моих новых обязанностей.
Возле Каземпы находится большое селение, которым правит носящий это же имя вождь. Раньше он жил в хорошо укрепленном поселке, расположенном на неприступной скале. Сидя в своей крепости, вождь Каземпа без труда отражал набеги баротсе, пытавшихся покорить вакагонде. Правда, впоследствии он все же счел более удобным признать власть Леваники и даже платил ему дань – чисто символическую и очень нерегулярно. Каземпа оставался абсолютным владыкой в своем «орлином гнезде», и пока полицейский отряд не заставил его переселиться в долину, ближе к форту, он карал и миловал, кого хотел. Осужденных, вызвавших гнев вождя, сбрасывали со скалы, с высоты полутора сотен метров; как мне говорили, среди прочих жертв так были казнены два португальских миссионера.
Глава III
К истокам Кабомпо
Мистер Маколей привез приказ, в котором мне предписывалось сопровождать экспедицию, отправлявшуюся к истокам Кабомпо. Целью экспедиции было установление водораздела между бассейнами рек Конго и Замбези – в той области, где он явился бы естественной границей между между Северо-Западной Родезией и государством Конго; где-то в тех краях находились истоки Кабомпо. Кроме того, нам поручалось проверить полученные ранее сведения о проникновении работорговцев на английскую территорию из португальских областей и Конго. Предстояло провести картографическую съемку пройденного пути и выбрать наиболее удобное место для пограничной станции.
Все мои повседневные служебные обязанности сразу же отошли на второй план, и я всецело погрузился в хлопоты, связанные с подготовкой и снаряжением экспедиции. В этом мне помогали и африканцы: Леваника отрядил нам в помощь двух своих индун – они должны были служить советниками, переводчиками и парламентерами при контактах с пограничными племенами.
В качестве носильщиков были наняты около ста человек из племени вакагонде. Два десятка охотников-аскари под моим командованием обеспечивали безопасность; на нас также лежала обязанность снабжения всех участников экспедиции свежим мясом.
Области, которые нам предстояло пройти, частично уже были знакомы мистеру Маколею, что облегчало предстоящую задачу. Кроме того, он бегло говорил на языке баротсе и немного понимал язык вакагонде.
Мы выступили из Каземпы на север 14 декабря 1904 года и через неделю раскинули лагерь на берегу Кабомпо, возле селения, покинутого жителями. Сезон дождей уже начался, и почти непрерывные ливни очень затрудняли путешествие. Мы оба прихватили с собой велосипеды, но в долинах, затопленных жидкой грязью, они были мертвым грузом. Оставалось лишь ждать, пока не придем в более возвышенные районы. Об охоте не приходилось и думать – все звери скрывались от наводнений в глубине лесов.
Вскоре мы пришли к селению Казанзы, где и остановились лагерем. Здесь начиналась «ничейная земля» – спорная территория, на которую претендовали Британия и Португалия; спор был улажен лишь в следующем году при содействии итальянского короля. Этот район, находившийся вне юрисдикции европейских стран, пользовался плохой репутацией – сюда стекались все люди, как белые, так и черные, вступившие в открытый конфликт с законом. Здесь же проходили маршруты работорговцев. Их караваны шли с западного побережья; остановившись в каком-нибудь селении, они рассылали во разные стороны небольшие экспедиции, подвижные и хорошо вооруженные, скупавшие у окрестных вождей рабов – пленников или просто людей, чем-то не угодивших своему вождю. В случае приближения английских патрулей эти отряды переправлялись через Кабомпо и оказывались на «ничейной земле», вне досягаемости.
Нам следовало по возможности установить контакт с Казанзой, и несколько лодок с гонцами отправились по реке, чтобы известить вождя о нашем прибытии. Тем временем я занялся охотой – вокруг деревни бродили многочисленные стада антилоп. В первое же утро мне без труда удалось добыть в прибрежных зарослях четырех водяных козлов. Правда, за эту удачную вылазку пришлось поплатиться – листья тростника, длиной в метр и с острыми, как бритва, краями, так изрезали мне ноги (я был в шортах), что потом в течение нескольких дней пришлось сидеть в лагере.
Казанза так и не появился в деревне – вместо него нас посетила специальная депутация, и нам преподнесли дары – несколько прекрасных леопардовых шкур. Маколей не согласился принять подарки, так как это было бы равнозначно официальному установлению дружеских отношений; до переговоров подобный шаг был неуместен. Вместе с тем он отверг и мое предложение – совершить вылазку в буш и попытаться изловить скрывающегося там вождя. Это противоречило имевшемуся приказу – ни при каких обстоятельствах не пересекать Кабомпо с враждебными целями. Однако теперь, когда стало ясно, что Казанза не появится в нашем лагере, уже не было оснований для дальнейшего ожидания. Мы решили двигаться дальше, занявшись в первую очередь выяснением границ водораздела Конго и Замбези; на выполнение этой задачи должно было хватить двух недель.
Узнав о наших планах, носильщики заволновались, и хотя до открытого неповиновения дело не дошло, мы оказались в затруднительном положении. Они боялись идти по незнакомой местности, населенной враждебными племенами, и я не знал, как убедить их, что опасность, в общем, невелика. Конечно, можно было просто приказать им замолчать и идти вперед, но тогда половина из них разбежится при первом же привале, а другая половина – на следующем. Положение спас Маколей: обратившись к носильщикам с речью, он сумел высмеять их страхи, не выходя за пределы дружелюбного тона. Африканцы любят и ценят юмор; шутки Маколея разрядили обстановку, и когда наутро люди выходили в путь, весело напевая, трудно было поверить, что всего несколько часов назад они требовали немедленного возвращения.
Дорога шла вдоль берега Кабомпо; на второй день местность стала холмистой. Немногочисленные деревни, попадавшиеся по пути, были обнесены основательными изгородями и хорошо укреплены. Людей мы не видели.
Рождество (25 декабря) мы встретили у горы Мумбва. Весь день шел дождь, но настроение оставалось приподнятым. Мы решили устроить роскошный праздничный ужин, для чего были извлечены на свет заранее припасенные бутылки – две с шампанским (их мы поставили охлаждаться в ледяной воде горного ручья) и одна с портвейном.
Поскольку мои кулинарные способности не пользовались всеобщим признанием, я занялся открыванием банок с консервами, в то время как Маколей священнодействовал – он готовил плумпудинг, без которого ни один англичанин не мыслит праздничного стола. До сих пор мне еще не приходилось присутствовать при изготовлении этого блюда, но все-таки трудно было поверить, что столь мирный, в общем-то, процесс требует такой неимоверной затраты энергии и таких сильных выражений. В целом наш праздничный ужин удался на славу. Правда, пудинг не совсем оправдал ожидания – или, наоборот, превзошел их; это как посмотреть. Во всяком случае, уже будучи съеден, он целую ночь не давал нам уснуть, косвенно напоминая о празднике. Маколей утверждал, что все дело в недостаточно вымешенном тесте; если так, то страшно подумать, какого труда требует приготовление удобоваримого плумпудинга – ведь тесто для нашего больше двух часов от всей души месил и дубасил один из лучших боксеров среднего веса!
Наутро выяснилось, что дезертирство носильщиков все же началось. Это было для нас тяжелым ударом – ведь в таких случаях, стоит только подать пример, и за одним беглецом быстро последуют остальные. В общем, мы покидали наш рождественский лагерь в невеселом настроении, а меня не оставляло ощущение, что сегодняшние неурядицы – это новые козни плумпудинга.
Дорога теперь отклонилась в сторону, но нам следовало постоянно держать реку в поле зрения. В результате пришлось идти целиной, по высокой траве. Изредка встречались деревни, но жители при нашем появлении разбегались или прятались.
27 декабря мы подошли к большому селению, где нам был оказан весьма недружелюбный прием; вероятно там собралось большинство людей из покинутых деревень. Когда я в сопровождении нескольких аскари приблизился к изгороди, в нас полетели стрелы. Не применяя оружие, мы продолжали движение, и этого оказалось достаточно – нападавшие обратились в беспорядочное бегство. Они привыкли иметь дело с шайками мамбари (португальских метисов), но были совершенно неспособны сопротивляться дисциплинированному отряду, даже самому малочисленному, ведомому европейцем.
Войдя в деревню, мы захватили в плен несколько незадачливых вояк; им сделали внушение и отпустили, снабдив каждого небольшим подарком. Вскоре после этого появился вождь – он прятался где-то поблизости. Маколей спросил, почему они убегают при нашем появлении (поскольку жертв и пострадавших не было, минувший инцидент мы решили обойти молчанием). «Морена (господин), – отвечал вождь, – до сих пор такие большие караваны, как ваш, приходили к нам лишь затем, чтобы захватывать наших юношей и продавать их в рабство; мы еще не видели караванов белых людей, хотя слышали, что они никогда не продают и не покупают рабов и воюют с мамбари.» Постепенно речь вождя становилась все более изысканной и цветистой; мы уже были его отцом и матерью, дядей и теткой в одном лице. Все, что у него есть принадлежит нам, и он кладет к нашим ногам свою голову.
Поблагодарив, мы ответили, что нуждаемся не в его голове, а в продовольствии для наших людей. Тут начались горькие сетования. Солнце сожгло все зерно (уже два месяца лили непрерывные дожди), а то немногое, что уцелело, вытоптали и потравили дикие звери (на много миль кругом не было никакой дичи, так как у местных жителей имелись ружья, а с Западного побережья шел регулярный подвоз боеприпасов). Мы спросили, нет ли у него хотя бы маниоки – вождь отвечал, что здесь ее вообще не сажают и не выращивают. Старый хитрец не знал, что, обходя с отрядом вокруг деревни, мы не меньше получаса шли мимо сплошных полей. Тогда Маколей спросил, не будет ли вождь возражать, если мы наберем себе дикой, несеянной маниоки – мы, мол, видели ее неподалеку во вполне достаточном количестве. Произошел небольшой конфуз, разрешившийся ко всеобщему удовольствию – за умеренную плату нам, конечно, будет предоставлено все необходимое.
Этот эпизод – довольно типичный пример взаимоотношений местных жителей и европейцев.
Население деревни было смешанным – в основном потомки вакагонде и ва'лунда. В физическом и нравственном отношении люди стояли на очень низкой ступени развития; особенно заметно это проявлялось у женщин. Нигде больше мне не доводилось видеть столь юных матерей – девочки 12-13 лет уже нянчили собственных младенцев. Одежду женщин составляли стеклянные бусы на шее, медные браслеты на запястьях и короткие, грубо сплетенные передники из коры.
Обычное вооружение мужчин – лук и стрелы. На наконечниках стрел я не заметил признаков яда, но думаю, что мне показали не все. Кроме того, имелось много шомпольных ружей, попавших сюда с Западного побережья.
Истоки Кабомпо находятся в двух часах ходьбы от деревни, на плоском голом холме. В непосредственной близости от источника выросла группа деревьев, сплошь переплетенных лианами.
Итак, главная из поставленных перед экспедицией задач была выполнена. Мы нацарапали на жестянке свои имена и дату открытия и прибили ее к дереву рядом с источником.
Пора было трогаться в обратный путь. Теперь можно было идти напрямик, что позволяло сэкономить время и силы. По дороге удалось установить нахождение истоков еще одной реки – Мозамбези; место показалось нам очень удобным для пограничного поста.
Когда мы вернулись к селению Казанзы, выяснилось, что все жители ушли, и Маколей решил, не откладывая, нанести дружеский визит своему знакомому – вождю Мтамбо. Мы перебрались через Кабомпо и двинулись в глубь джунглей. Совершенно неожиданно открылась деревня: симпатичные четырехугольные хижины с маленькими открытыми верандами. Ва'лунда строят свои дома из толстых жердей, вкопанных в землю; щели изнутри замазаны глиной. Если бы стены покрывались глиной с обеих сторон, то деревянный каркас быстро стал бы добычей термитов; благодаря тому, что внешняя часть бревен освещена солнцем и доступна для осмотра и ремонта, хижина остается в целости. Высокие конусообразные крыши сделаны из тонкого тростника и выглядят очень живописно. Внутри хижин, к своему немалому удивлению, я обнаружил даже низенькие кровати; в отличие от вакагонде, которые спят на толстых соломенных циновках, люди племени ва'лунда пользуются мебелью.
Впоследствии я ближе познакомился с ва'лунда, о чем расскажу в своем месте.
В центре деревни находилась «ратуша» – большая, открытая со всех сторон хижина, где Мтамбо вершил суд или совещался со своими приближенными. Маколей успел рассказать мне, что вождь – прокаженный: ужасная болезнь лишила его всех пальцев, и он передвигается с помощью двух человек.
Когда мы поставили палатки возле деревни, к нам прибежал гонец и сообщил, что вождь собирается посетить белых людей. Вскоре появился Мтамбо в сопровождении старейшин и советников. Вождь сел напротив нас на табурет, а за его спиной полукругом расположилась свита. Последовавшая беседа шла через переводчика, так как Маколей говорил на языке баротсе. Я в то время им еще не владел и потому не пытался понять, о чем они говорили; вместо этого я с выгодой использовал свою позицию – сбоку от Маколея и чуть позади – и сделал довольно удачный набросок сцены переговоров.
Впоследствии я еще раз посетил Мтамбо; к тому времени я уже приобрел достаточные познания в языке вакагонде и мог без посторонней помощи беседовать со старым вождем. Он рассказал мне много любопытного, а также с жаром подтвердил, что никогда не признавал своим королем Леванику, оставаясь верноподданным короля ва'лунда – «того, что на Севере».
Поскольку задачи, стоявшие перед экспедицией были выполнены, мы решили идти по течению Кабомпо до ее слияния с Момбези и оттуда – прямиком в Каземпу. Наш путь шел по южному берегу – здесь вдоль реки проходила слоновая тропа, и она была так широка и утоптана, что мы бок-о-бок ехали по ней на велосипедах.
Как-то утром мы увидели свежий слоновий помет. Леваника разрешил Маколею охотиться на слонов, и мы не утерпели. Ни один их нас до тех пор еще не встречался с толстокожими гигантами; взяв ружья, мы отправились по следам.
Наше снаряжение, хоть мы об этом и не догадывались, оставляло желать лучшего: Маколей был вооружен малокалиберной винтовкой, а я – английским «Экспрессом» 370-го калибра (что соответствует 9,3 мм в немецкой маркировке). К счастью для нас, мы не догнали стадо и после четырех часов ходьбы повернули обратно. В то время я не подозревал, что охота на слонов чаще всего оборачивается многодневным изнурительным маршем.
Переправа через Момбези не обошлась без сложностей: мы долго не могли найти брод, и мне с двумя аскари, чтобы облегчить поиски, пришлось переплыть реку, но в конце концов последняя водная преграда была преодолена. Отсюда нам предстояло идти точно на юг. Вокруг был настоящий охотничий рай. Лесные заросли чередовались с травянистой саванной, и всюду бродили стада копытных всех видов.
Идя с Маколеем впереди каравана, я внезапно заметил что-то желто-коричневое, мелькнувшее в траве в сотне метров от нас. Лев! Выхватив у оруженосца свою винтовку, я быстро прицелился и нажал на спуск. Было слышно, что пуля попала в цель; трава больше не шевелилась. Осторожно, шаг за шагом, со вскинутыми ружьями мы приблизились к тому месту и увидели... убитую лошадиную антилопу!
После этого Маколей еще долго именовал данный вид антилоп «здоровенными львами», а когда на следующий день меня свалил приступ лихорадки и я, лежа под одеялом, стучал зубами, он утешал меня, говоря, что это – нормальное явление: дескать, первая встреча со львом – всегда сильнейшее нервное потрясение для любого охотника.
Мы вернулись в Каземпу в начале января 1905 г. Сверив обе составленные нами карты, мы убедились, что расхождение в маршрутной съемке не превышало восьми миль – отличный результат для восьминедельного путешествия. Все цели были достигнуты: экспедиция установила границу водораздела Конго и Замбези, провела картографирование неисследованного района и установила дружеские отношения с туземным населением; было выбрано место для пограничной станции. Теперь предстояло освоение этих областей – ведь в джунглях были представлены несколько видов каучуконосных деревьев, а горы изобиловали ценными в промышленном отношении минералами.
Все мои повседневные служебные обязанности сразу же отошли на второй план, и я всецело погрузился в хлопоты, связанные с подготовкой и снаряжением экспедиции. В этом мне помогали и африканцы: Леваника отрядил нам в помощь двух своих индун – они должны были служить советниками, переводчиками и парламентерами при контактах с пограничными племенами.
В качестве носильщиков были наняты около ста человек из племени вакагонде. Два десятка охотников-аскари под моим командованием обеспечивали безопасность; на нас также лежала обязанность снабжения всех участников экспедиции свежим мясом.
Области, которые нам предстояло пройти, частично уже были знакомы мистеру Маколею, что облегчало предстоящую задачу. Кроме того, он бегло говорил на языке баротсе и немного понимал язык вакагонде.
Мы выступили из Каземпы на север 14 декабря 1904 года и через неделю раскинули лагерь на берегу Кабомпо, возле селения, покинутого жителями. Сезон дождей уже начался, и почти непрерывные ливни очень затрудняли путешествие. Мы оба прихватили с собой велосипеды, но в долинах, затопленных жидкой грязью, они были мертвым грузом. Оставалось лишь ждать, пока не придем в более возвышенные районы. Об охоте не приходилось и думать – все звери скрывались от наводнений в глубине лесов.
Вскоре мы пришли к селению Казанзы, где и остановились лагерем. Здесь начиналась «ничейная земля» – спорная территория, на которую претендовали Британия и Португалия; спор был улажен лишь в следующем году при содействии итальянского короля. Этот район, находившийся вне юрисдикции европейских стран, пользовался плохой репутацией – сюда стекались все люди, как белые, так и черные, вступившие в открытый конфликт с законом. Здесь же проходили маршруты работорговцев. Их караваны шли с западного побережья; остановившись в каком-нибудь селении, они рассылали во разные стороны небольшие экспедиции, подвижные и хорошо вооруженные, скупавшие у окрестных вождей рабов – пленников или просто людей, чем-то не угодивших своему вождю. В случае приближения английских патрулей эти отряды переправлялись через Кабомпо и оказывались на «ничейной земле», вне досягаемости.
Нам следовало по возможности установить контакт с Казанзой, и несколько лодок с гонцами отправились по реке, чтобы известить вождя о нашем прибытии. Тем временем я занялся охотой – вокруг деревни бродили многочисленные стада антилоп. В первое же утро мне без труда удалось добыть в прибрежных зарослях четырех водяных козлов. Правда, за эту удачную вылазку пришлось поплатиться – листья тростника, длиной в метр и с острыми, как бритва, краями, так изрезали мне ноги (я был в шортах), что потом в течение нескольких дней пришлось сидеть в лагере.
Казанза так и не появился в деревне – вместо него нас посетила специальная депутация, и нам преподнесли дары – несколько прекрасных леопардовых шкур. Маколей не согласился принять подарки, так как это было бы равнозначно официальному установлению дружеских отношений; до переговоров подобный шаг был неуместен. Вместе с тем он отверг и мое предложение – совершить вылазку в буш и попытаться изловить скрывающегося там вождя. Это противоречило имевшемуся приказу – ни при каких обстоятельствах не пересекать Кабомпо с враждебными целями. Однако теперь, когда стало ясно, что Казанза не появится в нашем лагере, уже не было оснований для дальнейшего ожидания. Мы решили двигаться дальше, занявшись в первую очередь выяснением границ водораздела Конго и Замбези; на выполнение этой задачи должно было хватить двух недель.
Узнав о наших планах, носильщики заволновались, и хотя до открытого неповиновения дело не дошло, мы оказались в затруднительном положении. Они боялись идти по незнакомой местности, населенной враждебными племенами, и я не знал, как убедить их, что опасность, в общем, невелика. Конечно, можно было просто приказать им замолчать и идти вперед, но тогда половина из них разбежится при первом же привале, а другая половина – на следующем. Положение спас Маколей: обратившись к носильщикам с речью, он сумел высмеять их страхи, не выходя за пределы дружелюбного тона. Африканцы любят и ценят юмор; шутки Маколея разрядили обстановку, и когда наутро люди выходили в путь, весело напевая, трудно было поверить, что всего несколько часов назад они требовали немедленного возвращения.
Дорога шла вдоль берега Кабомпо; на второй день местность стала холмистой. Немногочисленные деревни, попадавшиеся по пути, были обнесены основательными изгородями и хорошо укреплены. Людей мы не видели.
Рождество (25 декабря) мы встретили у горы Мумбва. Весь день шел дождь, но настроение оставалось приподнятым. Мы решили устроить роскошный праздничный ужин, для чего были извлечены на свет заранее припасенные бутылки – две с шампанским (их мы поставили охлаждаться в ледяной воде горного ручья) и одна с портвейном.
Поскольку мои кулинарные способности не пользовались всеобщим признанием, я занялся открыванием банок с консервами, в то время как Маколей священнодействовал – он готовил плумпудинг, без которого ни один англичанин не мыслит праздничного стола. До сих пор мне еще не приходилось присутствовать при изготовлении этого блюда, но все-таки трудно было поверить, что столь мирный, в общем-то, процесс требует такой неимоверной затраты энергии и таких сильных выражений. В целом наш праздничный ужин удался на славу. Правда, пудинг не совсем оправдал ожидания – или, наоборот, превзошел их; это как посмотреть. Во всяком случае, уже будучи съеден, он целую ночь не давал нам уснуть, косвенно напоминая о празднике. Маколей утверждал, что все дело в недостаточно вымешенном тесте; если так, то страшно подумать, какого труда требует приготовление удобоваримого плумпудинга – ведь тесто для нашего больше двух часов от всей души месил и дубасил один из лучших боксеров среднего веса!
Наутро выяснилось, что дезертирство носильщиков все же началось. Это было для нас тяжелым ударом – ведь в таких случаях, стоит только подать пример, и за одним беглецом быстро последуют остальные. В общем, мы покидали наш рождественский лагерь в невеселом настроении, а меня не оставляло ощущение, что сегодняшние неурядицы – это новые козни плумпудинга.
Дорога теперь отклонилась в сторону, но нам следовало постоянно держать реку в поле зрения. В результате пришлось идти целиной, по высокой траве. Изредка встречались деревни, но жители при нашем появлении разбегались или прятались.
27 декабря мы подошли к большому селению, где нам был оказан весьма недружелюбный прием; вероятно там собралось большинство людей из покинутых деревень. Когда я в сопровождении нескольких аскари приблизился к изгороди, в нас полетели стрелы. Не применяя оружие, мы продолжали движение, и этого оказалось достаточно – нападавшие обратились в беспорядочное бегство. Они привыкли иметь дело с шайками мамбари (португальских метисов), но были совершенно неспособны сопротивляться дисциплинированному отряду, даже самому малочисленному, ведомому европейцем.
Войдя в деревню, мы захватили в плен несколько незадачливых вояк; им сделали внушение и отпустили, снабдив каждого небольшим подарком. Вскоре после этого появился вождь – он прятался где-то поблизости. Маколей спросил, почему они убегают при нашем появлении (поскольку жертв и пострадавших не было, минувший инцидент мы решили обойти молчанием). «Морена (господин), – отвечал вождь, – до сих пор такие большие караваны, как ваш, приходили к нам лишь затем, чтобы захватывать наших юношей и продавать их в рабство; мы еще не видели караванов белых людей, хотя слышали, что они никогда не продают и не покупают рабов и воюют с мамбари.» Постепенно речь вождя становилась все более изысканной и цветистой; мы уже были его отцом и матерью, дядей и теткой в одном лице. Все, что у него есть принадлежит нам, и он кладет к нашим ногам свою голову.
Поблагодарив, мы ответили, что нуждаемся не в его голове, а в продовольствии для наших людей. Тут начались горькие сетования. Солнце сожгло все зерно (уже два месяца лили непрерывные дожди), а то немногое, что уцелело, вытоптали и потравили дикие звери (на много миль кругом не было никакой дичи, так как у местных жителей имелись ружья, а с Западного побережья шел регулярный подвоз боеприпасов). Мы спросили, нет ли у него хотя бы маниоки – вождь отвечал, что здесь ее вообще не сажают и не выращивают. Старый хитрец не знал, что, обходя с отрядом вокруг деревни, мы не меньше получаса шли мимо сплошных полей. Тогда Маколей спросил, не будет ли вождь возражать, если мы наберем себе дикой, несеянной маниоки – мы, мол, видели ее неподалеку во вполне достаточном количестве. Произошел небольшой конфуз, разрешившийся ко всеобщему удовольствию – за умеренную плату нам, конечно, будет предоставлено все необходимое.
Этот эпизод – довольно типичный пример взаимоотношений местных жителей и европейцев.
Население деревни было смешанным – в основном потомки вакагонде и ва'лунда. В физическом и нравственном отношении люди стояли на очень низкой ступени развития; особенно заметно это проявлялось у женщин. Нигде больше мне не доводилось видеть столь юных матерей – девочки 12-13 лет уже нянчили собственных младенцев. Одежду женщин составляли стеклянные бусы на шее, медные браслеты на запястьях и короткие, грубо сплетенные передники из коры.
Обычное вооружение мужчин – лук и стрелы. На наконечниках стрел я не заметил признаков яда, но думаю, что мне показали не все. Кроме того, имелось много шомпольных ружей, попавших сюда с Западного побережья.
Истоки Кабомпо находятся в двух часах ходьбы от деревни, на плоском голом холме. В непосредственной близости от источника выросла группа деревьев, сплошь переплетенных лианами.
Итак, главная из поставленных перед экспедицией задач была выполнена. Мы нацарапали на жестянке свои имена и дату открытия и прибили ее к дереву рядом с источником.
Пора было трогаться в обратный путь. Теперь можно было идти напрямик, что позволяло сэкономить время и силы. По дороге удалось установить нахождение истоков еще одной реки – Мозамбези; место показалось нам очень удобным для пограничного поста.
Когда мы вернулись к селению Казанзы, выяснилось, что все жители ушли, и Маколей решил, не откладывая, нанести дружеский визит своему знакомому – вождю Мтамбо. Мы перебрались через Кабомпо и двинулись в глубь джунглей. Совершенно неожиданно открылась деревня: симпатичные четырехугольные хижины с маленькими открытыми верандами. Ва'лунда строят свои дома из толстых жердей, вкопанных в землю; щели изнутри замазаны глиной. Если бы стены покрывались глиной с обеих сторон, то деревянный каркас быстро стал бы добычей термитов; благодаря тому, что внешняя часть бревен освещена солнцем и доступна для осмотра и ремонта, хижина остается в целости. Высокие конусообразные крыши сделаны из тонкого тростника и выглядят очень живописно. Внутри хижин, к своему немалому удивлению, я обнаружил даже низенькие кровати; в отличие от вакагонде, которые спят на толстых соломенных циновках, люди племени ва'лунда пользуются мебелью.
Впоследствии я ближе познакомился с ва'лунда, о чем расскажу в своем месте.
В центре деревни находилась «ратуша» – большая, открытая со всех сторон хижина, где Мтамбо вершил суд или совещался со своими приближенными. Маколей успел рассказать мне, что вождь – прокаженный: ужасная болезнь лишила его всех пальцев, и он передвигается с помощью двух человек.
Когда мы поставили палатки возле деревни, к нам прибежал гонец и сообщил, что вождь собирается посетить белых людей. Вскоре появился Мтамбо в сопровождении старейшин и советников. Вождь сел напротив нас на табурет, а за его спиной полукругом расположилась свита. Последовавшая беседа шла через переводчика, так как Маколей говорил на языке баротсе. Я в то время им еще не владел и потому не пытался понять, о чем они говорили; вместо этого я с выгодой использовал свою позицию – сбоку от Маколея и чуть позади – и сделал довольно удачный набросок сцены переговоров.
Впоследствии я еще раз посетил Мтамбо; к тому времени я уже приобрел достаточные познания в языке вакагонде и мог без посторонней помощи беседовать со старым вождем. Он рассказал мне много любопытного, а также с жаром подтвердил, что никогда не признавал своим королем Леванику, оставаясь верноподданным короля ва'лунда – «того, что на Севере».
Поскольку задачи, стоявшие перед экспедицией были выполнены, мы решили идти по течению Кабомпо до ее слияния с Момбези и оттуда – прямиком в Каземпу. Наш путь шел по южному берегу – здесь вдоль реки проходила слоновая тропа, и она была так широка и утоптана, что мы бок-о-бок ехали по ней на велосипедах.
Как-то утром мы увидели свежий слоновий помет. Леваника разрешил Маколею охотиться на слонов, и мы не утерпели. Ни один их нас до тех пор еще не встречался с толстокожими гигантами; взяв ружья, мы отправились по следам.
Наше снаряжение, хоть мы об этом и не догадывались, оставляло желать лучшего: Маколей был вооружен малокалиберной винтовкой, а я – английским «Экспрессом» 370-го калибра (что соответствует 9,3 мм в немецкой маркировке). К счастью для нас, мы не догнали стадо и после четырех часов ходьбы повернули обратно. В то время я не подозревал, что охота на слонов чаще всего оборачивается многодневным изнурительным маршем.
Переправа через Момбези не обошлась без сложностей: мы долго не могли найти брод, и мне с двумя аскари, чтобы облегчить поиски, пришлось переплыть реку, но в конце концов последняя водная преграда была преодолена. Отсюда нам предстояло идти точно на юг. Вокруг был настоящий охотничий рай. Лесные заросли чередовались с травянистой саванной, и всюду бродили стада копытных всех видов.
Идя с Маколеем впереди каравана, я внезапно заметил что-то желто-коричневое, мелькнувшее в траве в сотне метров от нас. Лев! Выхватив у оруженосца свою винтовку, я быстро прицелился и нажал на спуск. Было слышно, что пуля попала в цель; трава больше не шевелилась. Осторожно, шаг за шагом, со вскинутыми ружьями мы приблизились к тому месту и увидели... убитую лошадиную антилопу!
После этого Маколей еще долго именовал данный вид антилоп «здоровенными львами», а когда на следующий день меня свалил приступ лихорадки и я, лежа под одеялом, стучал зубами, он утешал меня, говоря, что это – нормальное явление: дескать, первая встреча со львом – всегда сильнейшее нервное потрясение для любого охотника.
Мы вернулись в Каземпу в начале января 1905 г. Сверив обе составленные нами карты, мы убедились, что расхождение в маршрутной съемке не превышало восьми миль – отличный результат для восьминедельного путешествия. Все цели были достигнуты: экспедиция установила границу водораздела Конго и Замбези, провела картографирование неисследованного района и установила дружеские отношения с туземным населением; было выбрано место для пограничной станции. Теперь предстояло освоение этих областей – ведь в джунглях были представлены несколько видов каучуконосных деревьев, а горы изобиловали ценными в промышленном отношении минералами.