Страница:
4
Пора было ехать на ленч к Мэрфи. Он вышел к подъезду и спросил швейцара, где его автомобиль. Швейцар был занят с сидевшим в «бентли» облезлым, лысым стариком и не обращал на Крейга внимания. На стоянке перед гостиницей было полно машин, лучшие места занимали «феррари», «мазерати» и «роллс-ройсы». «Симку», взятую Крейгом напрокат, швейцар отгонял подальше, чтобы она не торчала на виду. Случалось (когда наплыв дорогих лимузинов бывал особенно велик), Крейг находил свой автомобиль где-нибудь в переулке, на расстоянии целого квартала от гостиницы. Когда-то он увлекался «альфами» и «ланчиями», но те времена давно прошли. Теперь ему все равно, какая у него машина, лишь бы были колеса, но сегодня, когда швейцар наконец сказал ему, что его автомобиль стоит где-то позади гостиницы, и когда он пошел вдоль теннисных кортов по направлению к перекрестку, где вечером околачивались проститутки, он почувствовал себя оскорбленным. Как будто служащие гостиницы что-то такое о нем прознали и, загоняя его скромную прокатную машину бог знает куда, дают ему понять, что не считают его достойным жить во дворце, стены которого они охраняют.
«Ну ладно, дождетесь вы от меня чаевых», – со злостью подумал Крейг. Он включил зажигание и поехал на Антибский мыс, где ему предстоял ленч с Брайаном Мэрфи.
Портье сказал Крейгу, что мистер и миссис Мэрфи ждут его в пляжном домике.
Он прошел по парку, напоенному запахом сосны, к морю. Слышны были только его собственные шаги по тенистой дорожке да стрекот прятавшихся в зелени цикад.
Не дойдя до домика, он остановился. Мэрфи был не один. В маленьком патио сидела молодая женщина. Она была в розовом купальном костюме, едва прикрывавшем наготу, по спине ее струились, блестя на солнце, длинные волосы. Она чуть повернула голову, и он увидел знакомые темные очки. Мэрфи в цветастых плавках что-то ей говорил. Соня Мэрфи лежала в шезлонге.
Крейг решил вернуться в гостиницу, вызвать оттуда Мэрфи по телефону и объяснить, что ему не нравится эта компания, но в этот миг Мэрфи увидел его.
– Эй, Джесс! – крикнул Мэрфи, вставая. – Мы здесь!
Гейл Маккиннон не обернулась. Впрочем, она встала, когда он подошел.
– Привет, Мэрфи, – сказал Джесс и пожал Мэрфи руку.
– Здравствуй, дружище.
Крейг наклонился и поцеловал Соню Мэрфи в щеку. Ей было пятьдесят, но выглядела она не старше тридцати пяти – ее молодили подтянутая фигура и не испорченное частым употреблением грима нежное, без морщин, лицо. Предохраняясь от солнца, она накинула на плечи купальное полотенце и надела широкополую соломенную шляпу.
– Давно мы не виделись, Джесс, – сказала она.
– Очень давно, – согласился Крейг.
– А эта девушка, – Мэрфи указал на Гейл Маккиннон, – говорит, что знает тебя.
– Да, мы знакомы, – подтвердил Крейг. – Здравствуйте, мисс Маккиннон.
– Здравствуйте. – Девушка сняла очки нарочитым движением, точно опускала карнавальную маску. Ее большие голубые, как алмазы, глаза были широко раскрыты, но взгляд их показался Крейгу каким-то ускользающим, неопределенным, настороженным. На вид ей можно было дать лет шестнадцать-семнадцать: серьезное, открытое лицо, не совсем еще развитые формы, шелковистая кожа. У него было странное ощущение, будто лучи солнца сосредоточились только на ней, заливая ее потоками света, он же стоял где-то поодаль, затененный темной дождевой тучей. В эту минуту она была великолепна, она стояла на фоне моря, и оно блестело и искрилось; радуясь ее молодости, свежести ее кожи, ее чуть угловатой стройности. В нем шевельнулась нежная тревога, где-то он уже это видел – само совершенство, озаренное солнцем на фоне моря. Огорчило его это умозаключение или обрадовало, он не понял.
Она нагнулась к стоявшему у ее ног магнитофону – не столь уж грациозно, длинные волосы заслонили лицо, и он невольно обратил внимание на мягкую округлость ее живота над розовой полоской бикини и на широкие чуть костлявые, как у подростков, бедра. «Непонятно, – подумал он, – зачем ей вчера утром понадобилось уродовать себя дурацкой, широченной рубашкой и этими огромными, со все лицо, темными очками».
– Она меня интервьюировала, – сообщил Мэрфи. – Против моей воли.
– Ну, разумеется, – усмехнулся Крейг. Мэрфи славился как раз тем, что давал интервью кому угодно и отвечал на любые вопросы. Это был рослый, грузный, крепкого сложения шестидесятилетний человек с копной черных крашеных волос, одутловатым от виски лицом и живыми, хитрыми глазами. В общении он по-ирландски прост и грубовато-добродушен. Среди кинодельцов Мэрфи имел репутацию одного из самых неуступчивых посредников, и, обогащая своих клиентов, он преуспевал и сам. Контракта с Крейгом он не подписывал – их соглашение было скреплено только рукопожатием, – но представлял его интересы на протяжении двадцати с лишним лет. С тех пор как Крейг перестал выпускать фильмы, они встречались очень редко. Они были друзья. «Но уже не такие близкие, как когда-то, – с горечью подумал Крейг, – как в те времена, когда дела у меня шли хорошо».
– Как твои дочки, Джесс? – спросила Соня, – По последним сведениям, вроде бы в порядке. Насколько могут быть в порядке девушки в их возрасте. Марша, говорят, пополнела.
– Если они не попали под суд за распространение или хранение наркотиков, считай, что тебе как отцу повезло, – пошутил Мэрфи.
– Я и считаю, что мне повезло, – сказал Крейг.
– Ты что-то бледноват, – сказал Мэрфи. – Надевай плавки и побудь немного на солнце.
Крейг покосился на стройное загорелое тело Гейл Маккиннон.
– Нет, благодарю. Мой купальный сезон еще не начался. Соня, пойдем прогуляемся, пусть они спокойно заканчивают свое интервью.
– Уже все, – сказала Гейл Маккиннон. – Он говорил полчаса.
– Сообщил что-нибудь интересное? – спросил Крейг.
– Ты имеешь в виду, говорил ли я какие-нибудь сальности? Нет, не говорил.
– Мистер Мэрфи дал мне очень содержательное интервью, – сказала Гейл Маккиннон. – Он сказал, что киноиндустрия обанкротилась. Нет ни денег, ни талантов, ни дерзания.
– Такое заявление здорово поможет тебе при заключении очередного контракта, – сказал Крейг.
– А мне наплевать, – махнул рукой Мэрфи. – Свое я уже заработал. Чего мне бояться? Могу, когда есть настроение, позволить себе удовольствие говорить правду. Вот, например, собираются снимать фильм, который финансируют индейцы племени апачей. Разве это дело – чтобы какие-то индейцы диктовали нам, что писать. На ленч мы заказали омаров. Ты не против?
– Нет.
– А вы? – обратился он к девушке.
– Я люблю омаров, – ответила она.
«Стало быть, она остается на ленч». Крейг сел на складной брезентовый стул лицом к ней.
– Она, – Мэрфи ткнул пальцем в сторону девушки, – все про тебя расспрашивала. И знаешь, что я ей сказал? Я сказал ей, что одним из пороков киноиндустрии сегодня является то, что она выбивает из колеи таких людей, как ты.
– Впервые слышу, что я выбит из колеи.
– Ты же понимаешь, Джесс, что я хотел этим скачать. Кино перестало привлекать тебя. А как сказал какая разница?
– Он очень хвалил вас, – сказала Гейл Маккиннон. – Я бы от таких похвал смутилась.
– Он же мой агент, – сказал Крейг – Разве вы ждали от него чего-нибудь другого? Если бы вы послушали, что моя мать обо мне говорила, когда была жива, вам бы тоже понравилось.
– Я в этом уверена. – Девушка нагнулась к магнитофону. – Включать?
– Не сейчас. – Он заметил на ее губах легкую усмешку. Она опять надела темные очки. И тут же снова показалась ему враждебной.
– Гейл говорит, что у тебя каменное сердце, – сказал Мэрфи. У него была привычка называть девушек по имени, даже если он только что с ними познакомился. – Почему ты не хочешь дать ей шанс?
– Когда у меня будет что сказать, она услышит это первой.
– Будем считать это обещанием, мистер Крейг, – сказала девушка.
– Ты правильно делаешь, Джесс, оставляя свои мысли при себе, – сказала Соня. – Я целых полчаса слушала здесь разглагольствования мужа и, если бы могла, заставила бы его замолчать.
– Уж эти мне жены, – проворчал Мэрфи. Но в тоне его звучала нежность. Они были женаты двенадцать лет и если ссорились когда-нибудь, то не на людях.
«Вот в чем преимущество поздних браков», – подумал Крейг.
– Слишком уж много задают люди вопросов, – сказала Соня. Она говорила спокойным, материнским тоном. – И слишком часто им отвечают. Что до меня, то если бы эта милая девушка спросила меня сейчас, где я покупаю губную помаду, я ей и этого бы не сказала.
– Миссис Мэрфи, где вы покупаете губную помаду? – спросила Гейл Маккиннон. Все засмеялись.
– Слушай, Джесс, – сказал Мэрфи. – Может, нам пойти с тобой в бар, а женщин оставить одних? Пусть позлословят немного на досуге перед ленчем. – Он встал, Крейг тоже.
– И мне хочется выпить чего-нибудь, – сказала Соня.
– Скажу официанту, чтобы принес. А вы, Гейл? Что вы хотите?
– Я днем не пью, – ответила девушка.
– В мое время журналисты были не такие, – сказал Мэрфи. – И в купальных костюмах они выглядели иначе.
– Перестань флиртовать, Мэрфи, – сказала Соня.
– Чудище с зелеными глазами. – Мэрфи поцеловал жену в лоб. – Пошли, Джесс. Время аперитива.
– Не больше двух, – напомнила Соня. – Не забудь, что ты в тропиках.
– Как только я собираюсь выпить, моей жене кажется, что тропики начинаются от самого Лабрадора, – сказал Мэрфи. Он взял Крейга под руку и повел его по дорожке между флагштоками к бару.
Перед одним из пляжных домиков на матрасе ничком лежала полная женщина. Она бесстыдно раскинула ноги, подставляя их солнцу.
– Ну и ну, – пробормотал Мэрфи, уставившись на женщину. – Опасный берег, дружище.
– Я тоже об этом подумал, – сказал Крейг.
– Эта девица нацелилась на тебя. Эх, мне бы твои сорок восемь!
– Она не за тем на меня нацелилась.
– А ты выяснил зачем?
– Нет.
– Послушайся совета старика. Выясни. Каким образом она у тебя оказалась? – спросил Крейг, которого всегда коробили откровенные разговоры Мэрфи о женщинах.
– Очень просто. Позвонила мне сегодня утром по телефону, и я сказал: приходите. Я ведь не то что некоторые мои приятели. Ложной скромностью не страдаю. А когда увидел, какая она из себя, то спросил, не прихватила ли она с собой купального костюма.
– А она как раз прихватила.
– Совершенно случайно. – Мэрфи засмеялся. – Я не юбочник – Соня это знает, – но мне нравится бывать в обществе смазливых девчонок. Невинная стариковская слабость.
Они подошли к маленькому павильону. Официант при их приближении встал.
– Bonjour, messieurs.[6]
– Une gin fizz per la donna cabana numero quarantedue, per fevore,[7] – сказал Мэрфи. В годы войны он был в Италии и научился немного говорить по-итальянски.
Это был единственный иностранный язык, который он знал, и, покидая пределы Америки, он в любой стране обрушивал на местных жителей свой итальянский. Крейг восхищался спокойной самонадеянностью, с какой Мэрфи навязывал чужим людям свои привычки.
– Si, si, signore,[8] – проговорил официант с улыбкой, вызванной то ли произношением Мэрфи, то ли предвкушением щедрых чаевых, которые оставит ему этот клиент.
По дороге в бар они проходили мимо плавательного бассейна в скале над морем. На краю бассейна стояла молодая светловолосая женщина и наблюдала за маленькой девочкой, учившейся плавать. Волосы у ребенка были того же цвета, что у женщины, не ошибешься, что это мать и дочка. Мать давала девочке советы на каком-то незнакомом Крейгу языке: ласково, ободряюще, со смешинкой в голосе. Кожа у нее только-только начинала розоветь от солнца.
– Датчанки, – сказал Мэрфи. – Слышал за завтраком. Надо как-нибудь съездить в Данию.
В стороне от лестницы, ведущей к морю, растянувшись на надувных матрасах, нежились на солнце две девушки. Они сбросили с себя бюстгальтеры, чтобы на их красивых загорелых юных спинах не остались белые полосы. Смуглые спины, длинные, стройные ноги, аппетитный загар. Бикини – не более чем символическая уступка общественной благопристойности. Будто две свежеиспеченные булочки – теплые, вкусные, сытные. Между ними сидел молодой человек – Крейг узнал в нем актера, которого видел в двух-трех итальянских фильмах. Актер, такой же загорелый, в узеньких плавках, был худощав, но мускулист, на его безволосой груди висела ладанка на золотой цепочке. Черноволосый красавец, великолепное животное с белоснежными зубами, которые он обнажил в хищной, как у леопарда, улыбке.
Крейг заметил, что Мэрфи не сводит с этого трио глаз.
– С такой внешностью, как у него, я бы тоже улыбался, – сказал Крейг.
Мэрфи громко вздохнул.
В баре Мэрфи заказал себе «мартини», что бы там жена ни говорила о тропиках. Крейг попросил пива.
– Ну… – Мэрфи поднял стакан.
– За тебя, дружище. – Он отпил треть своего коктейля. – Как замечательно, что мы встретились наконец. В письмах-то ты не очень щедр на информацию, а?
– Да не о чем, собственно, было и писать. Не стану же я докучать тебе рассказами о своих бракоразводных делах.
– После стольких лет. – Мэрфи грустно покачал головой. – Кто бы мог подумать? Ну, что ж, если не было другого выхода… Говорят, в Париже у тебя новая женщина?
– Не такая уж она новая.
– Счастлив?
– Не настолько ты молод, Мэрфи, чтобы задавать такие вопросы.
– Удивительно, я чувствую себя не старше, чем после демобилизации. Глупее, но не старше. Ну ладно, не будем касаться этой темы. Грустно становится. Ну, как ты? Что тут поделываешь?
– Да так. Бью баклуши.
– Эта девчонка, Гейл Маккиннон, все добивалась у меня, зачем ты приехал в Канн. Хочешь снова работать? – Мэрфи смотрел на него испытующе.
– Не исключено, – сказал Крейг. – Если подвернется что-нибудь подходящее. И если найдется дурак, который даст мне денег.
– Не ты один этого хочешь. Но сейчас, чтобы всаживать деньги в фильм, почти в любой, надо и впрямь быть дураком.
– Иными словами, никто в твою дверь не ломится и не просит уговорить меня идти к нему работать.
– Видишь ли, – уклончиво ответил Мэрфи, – согласись, что ты давно уже не у дел. Если ты серьезно думаешь работать, то я хочу пробить один фильм… Может, что и выйдет. Я думал о тебе, только не хотел зря беспокоить письмами, пока не выясню более конкретно. К тому же и денег это больших не сулит. И сценарий дрянной. И снимать надо в Греции, а ведь я знаю тебя и твои политические взгляды…
Крейг засмеялся, слушая эти бесконечные оговорки.
– Одним словом, во всех отношениях – блестящие перспективы.
– Ну, сказал Мэрфи, – я же помню, как ты в свой первый приезд в Европу не захотел ехать в Испанию из-за того, что тебя не устраивала тамошняя политическая обстановка, так что…
– Тогда я был моложе, – прервал его Крейг, подливая себе пива. – Теперь стало модно снимать фильмы в странах, политика которых тебя не устраивает, иначе мало шансов попасть на экран. Ведь не станешь же ты снимать картину в Америке, правда?
– Не знаю, – ответил Мэрфи. – Моя политика – схватил деньги и давай бог ноги. – Он жестом показал официанту, что хочет еще «мартини».
– Ну, так как же? Звонить тебе, если эта греческая штука сдвинется с места?
– Нет, – ответил Крейг, взбалтывая в стакане пиво.
– Не то сейчас время, чтобы зазнаваться, Джесс. – Мэрфи нахмурился. – Ты давно уже в этом соку не варился, так что тебе, наверно, не понять. Кинематограф – зона бедствия. Те, кто раньше огребал по семьсот пятьдесят тысяч за одну картину, теперь готовы работать за пятьдесят. И получают отказ.
– Почему же не понять.
– Если тебе за тридцать, то тебе не говорят: «Позвоните нам», а говорят: «Мы вам позвоним». – Мэрфи отпил из стакана. – Все ищут какого-нибудь никому не известного патлатого мальчишку, который сделал бы для них еще одного «Беспечного ездока» меньше чем за сто тысяч. Прямо напасть какая-то.
– Это всего лишь кино, Мэрф, – сказал Крейг. – Твое любимое развлечение. Не принимай так близко к сердцу.
– Ничего себе развлечение, – мрачно сказал Мэрфи. – Но я за тебя тревожусь. Не люблю говорить на неприятные темы, особенно во время отдыха, но ведь денежный вопрос именно сейчас тебя и беспокоит…
– Именно сейчас, – сказал Крейг.
– Адвокаты твоей жены рыщут по всей стране, двое из них были у меня с судебным распоряжением, просматривали бухгалтерские документы. Хотели проверить, не передаю ли я тебе тайком какие-нибудь суммы, на которые она еще не наложила лапу. Я знаю, что она претендует на половину твоего капитала плюс дом. А твои ценные бумаги… – Мэрфи пожал плечами. – Ты же знаешь положение дел на бирже. Уже пять лет, как ты не получаешь никаких доходов. Черт побери, Джесс, если мне удастся пробить этот греческий фильм, я хочу, чтобы его делал ты. Заработал бы пока на текущие расходы, а там, может, что и подвернется. Ты меня слушаешь?
– Конечно.
– Но тебе это как об стенку горох, – мрачно сказал Мэрфи. – Слишком тяжело ты все воспринял, Джесс. Ну, были у тебя неудачи. Что из того? У кого их не было? Когда я узнал, что ты едешь в Канн, то обрадовался. «Наконец-то, – думаю, – он перестанет хандрить». Спроси Соню, она подтвердит. А ты вот стоишь здесь и смотришь на меня тусклыми глазами, хотя я стараюсь говорить дело. – Он допил «мартини» и заказал еще. – В прежние времена, потерпев неудачу, ты на другое же утро приходил с кучей новых идей.
– Так то – в прежние времена, – сказал Крейг.
– А по нынешним временам знаешь, что надо делать? – спросил Мэрфи. – Пусть ты талантлив, и опытен, и благовоспитан, но не можешь же ты сидеть сложа руки и ждать, когда к тебе придут люди и станут умолять взять у них десять миллионов долларов, лишь бы ты сделал им картину. Нет, у тебя должна быть своя идея. Умей отстоять ее и разработать. Найди сценарий. Чтоб это был чертовски хороший сценарий. И режиссера. И актера. Такого, которого кто-то еще хочет видеть на экране. Таких актеров осталось раз-два и обчелся. И не меньше миллиона долларов. Вот тогда я смогу начать с тобой деловой разговор. Не раньше. Таковы факты, Джесс. Они неприятны, но что делать. И лучше тебе посмотреть им в лицо.
– Ладно, Мэрф, – сказал Крейг. – Я, пожалуй, готов посмотреть им в лицо.
– Так-то лучше. Эта девчонка говорит, что видела у тебя на столе рукопись.
– Надо полагать, в отеле «Карлтон» на сотне столов лежат сейчас рукописи, – сказал Крейг.
– Давай поговорим о той, что на твоем столе, – настаивал Мэрфи. – Что это – сценарий?
– Ага. Сценарий.
– Она спрашивала, знаю ли я что-нибудь про эту рукопись.
– Что ты ей ответил?
– Какого дьявола мог я ей ответить? – с досадой пробурчал Мэрфи. – Ничего я не знаю. Ты заинтересовался каким-то сценарием?
– Можно сказать и так. Да.
– Чей он? – недоверчиво спросил Мэрфи. – Если какая-то студия уже отклонила его, то не связывайся. Пустая трата времени. Информацию нынче на лазерных лучах передают.
– Этот сценарий никем еще не отклонялся. И никто его, кроме меня, не читал.
– Автор кто?
– Один парень. Ты его не знаешь. И никто не знает.
– Как его зовут?
– Пока не скажу.
– Даже мне?
– Тебе в особенности. Ты тут же растрезвонишь. Сам это знаешь. Я не хочу никого к нему подпускать.
– Ну, что ж, – с сожалением согласился Мэрфи. – В этом есть резон. Он тебе принадлежит? Я имею в виду сценарий.
– Я приобрел на него права. На шесть месяцев.
– Сколько ты за него заплатил?
– Пустяки.
– Его герои – моложе тридцати и много откровенных сцен?
– Нет.
Мэрфи тяжело вздохнул.
– О господи. Уже два очка не в твою пользу. Ну ладно, дай мне почитать, потом подумаем, что можно сделать.
– Подожди несколько дней, – сказал Крейг. – Хочу еще раз пройтись по тексту, чтобы уж подготовить его как следует.
Мэрфи долго смотрел на него, не говоря ни слова, и Крейг был убежден, что он ему не верит.
– Хорошо, – сказал наконец Мэрфи. – Когда я тебе понадоблюсь, я тут. А пока, если у тебя есть на плечах голова, поговори с этой девчонкой. Подробнее. И вообще – не упускай ни одного газетчика. Пусть люди знают, что ты жив еще, черт побери. – Он прикончил свой «мартини». – А теперь пошли обедать.
Ленч им привезли к пляжному домику. Холодные омары оказались весьма удачными. Мэрфи заказал две бутылки белого вина, большую часть которого сам же и выпил. Говорил он тоже больше всех. Грубовато, но добродушно – по крайней мере вначале – подшучивал над Гейл Маккиннон: «Я хочу выяснить, чего добивается это чертово молодое поколение, пока оно еще не перерезало мне горло».
Гейл Маккиннон отвечала на его вопросы прямо, без обиняков. Уж в чем, в чем, а в застенчивости упрекнуть ее было нельзя. Выросла она в Филадельфии. Ее отец живет по-прежнему там. Она – единственный ребенок в семье. Родители в разводе. Отец женат вторично. Он адвокат. Она училась в Брин-Море, но ушла со второго курса. Пошла работать на филадельфийское радио и вот уже полтора года в Европе. Их корреспондентский пункт – в Лондоне, но условия работы позволяют ей много путешествовать. В Европе ей нравится, но она все равно будет жить в Штатах. Предпочтительно в Нью-Йорке.
Такая же, как сотни других американских девушек, встречавшихся Крейгу в Европе, – полных надежд, энтузиазма и обреченных на неудачу.
– А мальчик у вас есть? – спросил Мэрфи.
– Настоящего – нет, – ответила она.
– Любовники?
Девушка засмеялась.
– Мэрф, – укоризненно сказала Соня.
– Не я же изобрел общество вседозволенности, а они, – сказал Мэрфи. – Молоды, черт их дери. – Он снова повернулся к девушке: – А мужики все к вам пристают, когда вы их интервьюируете?
– Не все, – с улыбкой ответила она. – Забавнее всех был старый раввин из Кливленда, он летел через Лондон в Иерусалим. Я едва от него отбилась в отеле «Беркли». К счастью, через час у него улетал самолет. Борода у него была шелковистая.
Слушая этот разговор, Крейг испытывал неловкость. Слишком напоминала эта девушка его дочь Энн. Ему претила мысль, что и Энн может вот так разговаривать со взрослыми мужчинами, когда его нет рядом.
Мэрфи заговорил об упадке кинопромышленности.
– Возьмите, к примеру, фирму «Уорнер». Знаете, кто ее купил? Похоронная компания. Как вам нравится черный креп на эмблеме? А уж эта возрастная проблема! Болтают о революциях, которые пожирают молодых. А у нас там – тоже революция, только она пожирает старых. Вы-то, конечно, считаете это правильным, – мисс Умница. – От вина он делался агрессивным.
– Отчасти, – спокойно сказала Гейл Маккиннон.
– Едите моего омара и говорите «отчасти».
– Смотрите, до чего довели нас старшие, – сказала она. – Хуже того, что они сделали, молодым не сделать.
– Знаю я эту песню, – сказал Мэрфи. – У меня-то, слава Богу, нет детей, а вот у моих друзей есть, и я послушал, что они говорят. Молодым нас не переплюнуть? Если хотите знать, умница Гейл, переплюнут. Да еще как. Включайте магнитофон, я хочу сказать про это.
– Да ешь ты, Мэрф, – вмешалась Соня. – Бедная девочка и так уже наслушалась твоей болтовни.
– Я замолкаю, – проворчал Мэрфи. – Присутствую, но молчу. Таков мой девиз. Теперь они все решают. Рушатся основы.
Когда ленч закончился, Крейг облегченно вздохнул.
– Ну, что ж, – сказал он вставая. – Спасибо за угощение. Мне надо ехать.
– Джесс, ты не можешь подвезти мисс Маккиннон в Канн? – спросила Соня. – Если она у нас побудет еще немного, то Мэрф договорится до того, что иммиграционные власти не пустят его, когда он надумает вернуться в Соединенные Штаты.
Гейл Маккиннон смотрела на Крейга угрюмо, и ему вспомнились собственные дочери. Они вот так же ждали, когда он повезет их после детского утренника домой.
– А как вы сюда добирались? – невежливо спросил он.
– Один знакомый подбросил. Если вы против, я такси возьму.
– Такси ужасно дорого. Грешно тратить такие деньги, когда можно доехать с Джессом. Пойдите оденьтесь, дитя мое, – решительно сказала Соня. – Джесс подождет.
Гейл Маккиннон вопросительно взглянула на Крейга.
– Разумеется, подожду, – сказал он. Она встала.
– Я быстро, – сказала она и пошла в домик переодеваться.
– Умная девочка, – сказал Мэрфи, выливая остатки вина в стакан. – Нравится она мне. Я ей не доверяю, но она мне нравится.
– Говори тише, Мзрф, – прошептала Соня.
– Пусть знают; что я чувствую. – сказал Мэрфи, – Пусть все знают, на чем стою. – Он допил вино. – Дай мне почитать этот сценарий, Джесс. Чем скорее, тем лучше. Если он годится, я тебе все устрою. Один-другой телефонный звонок – и дело в шляпе.
«Один-другой телефонный звонок», – подумал Крейг. Несмотря на все его рассуждения, после ленча и двух бутылок вина Мэрф забыл, что сейчас уже не I960 год и что Брайан Мэрфи не тот Брайан Мэрфи, а Джесс Крейг не тот Джесс Крейг. Он с опаской посмотрел на тонкую деревянную дверь домика, за которой одевалась девушка.
– Возможно, дня через два, Мэрф, – сказал он. – До этого никому ничего не говори, прошу тебя.
– Могила, дружок. Фирма «Уорнер». – Мэрфи засмеялся, шутка показалась ему удачной. – Сегодня я хорошо провел время. Старые друзья, новые девушки, омар на ленч и голубое Средиземное море. Неужели богатые живут лучше нас, Джесс?