Иногда Майкла обуревали сомнения: уж не наняли ли Энн, чтобы выманить его в Лондон? Враг способен на все. Он знает его слабости. Но злость немедленно рассеялась: ни за какие деньги не купить страсть, которую он видел в ее глазах. Неприятная дрожь охватила его. Майкл знал только один способ ее унять. Он отбросил в сторону бархатную накидку, взял из коробки презерватив и надел на член. И вспомнил, как Энн неумело управлялась с резинкой: очень боялась потерять над собой контроль — голая и дрожащая от желания.
Майкл забрался под покрывала. Простыни показались ему гостеприимно теплыми, а запах страсти возбуждал. Целых пять лет женщина не согревала его постели.
Майкл лег и потянулся к Энн. Сердце его бешено забилось. Бледно-голубые глаза Энн тревожно смотрели на него — не замутненные ни сном, ни грезами прошлого. Неужели она не спала, когда он стоял рядом?
И слышала, как выходил на балкон? И его разговор с Габриэлем.
— Птицы проснулись.
Майкл не пошевелился, боясь спугнуть ее.
— Да.
— Поздно. — Ее голос доходил словно бы с большого расстояния и совсем не запоминал тот, которым она кричала среди ночи. — Мне пора.
Майклу наконец надоело притворяться. Он ее хотел. Она его хотела. Разве этого недостаточно?
Он не был Мишелем, как бы сильно ни пытался им прикинуться. Мишель умер пять лет назад. Как умерло все, что он когда-то любил. Он охватил лицо Энн руками Майкла, а не Мишеля. Руками, которые скорее отталкивали, нежели привлекали. Но не испугали ее. И даже сейчас она не дрогнула, хотя выражение ее лица оставалось холодным и сдержанным.
Габриэль ошибался. Никакая другая женщина не заменит Энн. Она была честной в своей страсти и заслуживала ответной честности.
— В кебе я вам не все рассказал. Кое-что вам необходимо знать, — прошептал он.
В ее глазах промелькнула неуверенность. Ясных, бледно-голубых и болезненно выразительных. Они свидетельствовали об одиночестве и боли и выворачивали душу наизнанку.
— Что такое? — так же тихо спросила она. В ее дыхании Майкл ощутил остатки аромата шампанского, зубного порошка и женского удовлетворения.
— Я не досказал, что, когда мужчина оказывается внутри женщины, — большими пальцами он поглаживал ее бархатные щечки, а ладони ласкали раковины ушей, — ее дыхание точно так же поддерживает жизнь в нем, как и его в ней. Не сказал, что ты мне нужна, что я хочу до тебя дотрагиваться и буду за это платить.
Энн окаменела. Она не подготовилась к общению с Майклом-англичанином. И не подозревала, что именно он отнял ее девственность, а не француз Мишель.
— Месье, вам нет нужды меня опекать. Мне прекрасно известно, что такой человек, как вы, не нуждается в таких женщинах, как я.
Майкл гладил ее волосы, ладони касались бледной, будто яичная скорлупа, кожи на скулах. Энн оставалась удивительно тихой, как в доме свиданий под взглядами донжуанов и шлюх. А потом в кебе, прижимаясь к человеку, которого наняла, чтобы он лишил ее девственности. И в его объятиях, когда он ее раздевал, оцепенев от страха и желания.
— Вот о чем я тебе не сказал. — Майкл наклонился и соединил свои губы с ее губами. — Ты полагаешь, раз я продажный мужчина, то не хочу, чтобы меня ласкали?
Энн слегка повернулась к нему. Пальцы Майкла отпустили ее шею и легли на руки.
— Вот о чем я тебе не сказал.
Ее глаза затуманили удивление и страх. Энн была права, что испугалась его: Майкл не то что Мишель — он станет брать и брать, пока у нее останется что предложить. И не простит ей женской скромности и робости, как поступил бы Мишель. Слишком мало осталось времени.
— Что ты на это скажешь, Энн?
Ее дыхание овевало его губы жаркими короткими толчками.
— Кто я такая?.. У вас было столько красивых женщин моложе меня.
Откуда в ней такая наивность? Что, надеть ей очки, чтобы она разглядела, какова на самом деле?
— Меня не нанимали пять лет. — Майкл ощущал, как растет его желание, и понимал, что эта исповедь все меняет.
— Почему? — Теперь в ее взгляде сквозило недоверие.
— Из-за огня. — Сострадания он боялся больше, чем отвращения.
— Вы прервали отношения с женщинами, потому что обожглись?
Неужели его боль — человека, который умер пять лет назад, — способна настолько ранить?
— Женщины больше не хотели меня, потому что я обгорел.
— Невозможно в это поверить, месье.
— Отчего же? — Майкл провел пальцами по ее голове — отнюдь не нежно, но и не откровенно грубо. — Что тут невероятного, если женщины не хотят платить за услуги обезображенного ловеласа?
— Оттого, что вы по-прежнему самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела.
Майкл похолодел. Пение птицы на улице внезапно показалось пронзительно громким. В девяти милях, а центре Лондона, Биг Бен принялся отзванивать время: первый далекий удар, второй, третий, четвертый, пятый.
— Мы встречались раньше?
— Однажды, восемнадцать лет назад, на балу.
— Не помню.
— Это вполне естественно. Как вы можете помнить?
Не имело никакого значения, что они познакомились давно, еще до пламени пожара. Или все-таки имело?..
— Теперь я совсем другой человек.
— Я не жалуюсь.
В голове, подобно молнии, промелькнула мысль: почему его приняла старая дева, в то время как отказались другие женщины? Майкл ослабил хватку и провел пальцами по ее полосам. В отличие от его волос волосы Энн были мягкими и живыми.
— Я тебя спрашивал о твоих желаниях, прежде чем лишить девственности.
— Я объяснила все, что могла.
— Нет. — Прогоняя обоюдную боль, Майкл тихонько массировал ей голову. — Ты повторяла мои слова, когда я говорил, что собираюсь сделать с тобой.
Последовал быстрый и твердый, трогательно предсказуемый ответ:
— Я хотела именно этого.
— Но ты не знала, что мужчины целуют женщинам клитор, — безжалостно настаивал Майкл. — Что пьют их, лижут и берут языком, не подозревала до сегодняшней ночи.
В глазах Энн замерцала бледная искорка желания. Ей понравились его откровенные слова. Такие чувственные речи — залог интимного диалога между мужчиной и женщиной.
— Не подозревала, — наконец неохотно призналась она. Майкл вдыхал ее аромат — страсти, очарования ненадушенной кожи и женского желания.
— Если бы я тебе не рассказал об этих вещах, о чем бы ты меня попросила?
Энн ужасно не хотелось признавать свое невежество, но врожденное благородство не позволяло лгать.
— Не знаю. Я не представляла, что ты станешь меня спрашивать. — Она закрыла глаза, пытаясь спрятаться. — Понятия не имела, о чем просить.
И до сих пор не разобралась.
— Но ты знала, что мужчины прикасаются к женщинам, ложатся с ними в постель. Как ты представляла нашу связь?
— Я думала, ты будешь… меня целовать.
— Ты слышала, что мужчины сосут у женщин груди?
— Нет.
— Воображала, что это будет с тобой?
— Да, — смущенно призналась она.
Майкл подул ей в веки, и Энн распахнула глаза.
— Расскажи. — Ему хотелось разделить ее простое желание. Позабыть хотя бы ненадолго, какое зло мужчины творят мужчинам. Женщинам. Детям.
— Я видела, как матери кормят детей, и подумала, как было бы приятно, если бы мужчина стал так сосать мои груди. Это могло способствовать особой близости между нами.
Дыхание Майкла участилось. Его желание подогревалось ее наивной чувственностью.
— Когда ты об этом думала, ты трогала собственные груди?
Матрас под ним скрипнул.
— Нет.
Он потянулся к ней.
— Не отстраняйся.
Каждый из них был всем, что имел другой. И быть может, последним из людей, до которых другой дотрагивался. Энн повернулась к нему, ее соски уперлись в его грудь, а его член — в ложбинку меж ее бедер.
— У тебя холодные ноги, — задыхаясь, проговорила она, но на этот раз не отстранилась.
Майкл различил биение ее сердца, словно оно колотилось внутри его собственного тела. И ощутил удары пульса в виски.
— Ты не ответила на мой вопрос.
— Не понимаю, чего ты хочешь от меня.
— Правды, Энн Эймс. Ты вольна спрашивать меня о чем пожелаешь. Я тебе не солгу, только не в постели и не о том, что такое страсть. Ты спрашивала, возникало ли у меня желание таких чувственных прикосновений, за которые я готов был бы платить. Да. Последние пять лет я платил за удовольствия. Я знал, что шлюхам неприятны мои прикосновения, и тем не менее шел к ним. Хотел прикасаться к ним и чтобы они касались меня. Временами, когда страсть сходила на нет, я лежал в постели без сна, прикасался к себе сам и недоумевал: почему недостаточно овладевать женщиной, которая тебя не желает? Закрывал глаза и воображал, что где-то есть та, которая мечтает обо мне и не отшатнется, увидев мои шрамы.
В глазах Энн мелькали противоречивые чувства, будто по голубому небу неслись дождевые тучи. Потрясение от того, что мужчина так откровенно говорил, что нуждался в женщине, откровение, что он тоже сам прикасался к себе и желал чего-то большего. Как и она.
— Я хочу тебя, Энн. Хочу превратиться для тебя в любовника. — Майкл потерся губами о ее губы, пока они не раскрылись и ее дыхание не ворвалось в его рот. — Оставайся у меня. Сегодня. Завтра. Весь месяц. Я скажу, о чем тебе просить, чего вправе требовать любая женщина. А потом я дам тебе все это. Ты ничего подобного даже представить себе не можешь. Мы возродим любовные утехи, которые я не испытывал целых пять лет.
Боль отразилась в глазах Энн.
— Ты не вскрикнул, когда достиг оргазма.
В свой наивысший момент у него не хватило сил. Кричал от страсти Мишель, а не Майкл.
— Ты этого хочешь? Моя нанимательница имеет право на все. Слуга закричит, если это доставит тебе удовольствие.
— Ты не слуга, — запротестовала Энн.
— Но был таковым, — насмешливо улыбнулся он, понимая, что лжет.
Продажный мужчина. Жиголо. Жеребец. Потаскун. Тот, кто зарабатывал на жизнь, копаясь в нижних юбках. Список кличек можно до бесконечности продолжать на английском и на французском языках.
— А кто ты теперь?
В самом деле, кто?
Как назвать мужчину, который делал все возможное, чтобы женщина ощутила страсть, а затем использовал ее, чтобы стать желанным? Не было прощения тому, что он намеревался сделать.
Если он не удержит Энн, она умрет. А если удержит, то ее украдут.
Только глупцы полагают, что нет ничего хуже смерти. Мишель глупцом не был — разве что немного придурковатым. И Майкл тоже. И увидел, как на них обоих опускалась крышка гроба, когда привязывал эту женщину к себе.
— Мужчина, — хрипло проговорил он. — Мужчина, который хотя бы на месяц хочет повернуть время вспять. Услышать женский возглас на вершине страсти и знать, что это не притворство. Ощутить себя тем, кем я был пять лет назад. Цельным. Желанным. Хочу делить свое тело с тобой. Но не сумею, если останусь продажным. И не превращусь в твоего любовника, если ты станешь уделять мне время от времени по несколько часов.
Он увидел отражение своих мыслей в ее глазах. Стремление сделаться привлекательной, желанной, испытать особую близость страсти.
— Мне нельзя оставаться, — пробормотала Энн. — Надо уходить.
Нет, он ее не отпустит.
— Ты сказала, когда проснулась, что опаздываешь. — Он легонько лизнул ее в губы, впитывая ее аромат и сознательно оставляя на ее коже отпечаток собственного запаха. — Сказала, что забыла дать кому-то лекарство. Ты за кем-то ухаживаешь? Присматриваешь?
— Нет. — Побледневшее лицо исказило чувство вины, но оно тут же прошло, когда Энн спряталась в раковину старой девы. — Больше ни за кем.
Майкл не хотел ее обижать.
— Значит, тебя никто не ждет? Не к кому возвращаться? — Он сжался от того, как потускнел ее взгляд. — И у меня никого нет. Все родные умерли, когда мне было одиннадцать лет. — Его самого удивило это признание. А Энн как будто показалось естественным, что нанятый ради удовольствий мужчина рассказывает о своей семье.
— Как они умерли? — спросила она.
— Холера, — солгал он.
— Тебе плохо оттого, что ты один?
— Да. — Как бы он хотел поменьше лгать ей.
— А что ты будешь делать, если я сейчас останусь?
Ломота из чресел распространилась вверх и разлилась по всей груди.
— Так ты хочешь остаться… сейчас?
Легкий румянец стыда окрасил ее лицо.
— Да.
Майкл взял ее за колено и потянул ногу вверх, пока бедра не обвили его поясницу,
— Ради наслаждения?
— Да.
Влажный жар ее промежности обжигал его чресла. Энн открылась. Невольная жертва! Усилием воли Майкл заставил себя не думать о том, что с ним сотворил враг. О Диане. И о том, как он сам собирался использовать Энн.
— И будешь мне лгать?
Женщина ухватилась за его плечи, радуясь, что прикасайся к нему, и все еще страшась, что он ее отвергнет.
— А почему я должна тебе лгать?
Не выпуская ее бедер, Майкл впился губами в ее распухшие губы.
— Иногда ложь — это то, что нас оберегает. Но лгать не надо. Во всяком случае, не мне. У нас одни и та же желания и одни и те же потребности.
Энн вздрогнула, ощутив внутри его палец.
— Не уверена, что способна сейчас тебя понять. Я… вся размякла.
Майкл не стал бы клясться, что не причинит ей боли. В конце концов, боль — удел их обоих. Боль или смерть.
— Ты мне доверяешь?
— Если бы не доверяла, не оказалась бы рядом с тобой в постели.
Незримый кулак перевернул его душу. Надо было отдать ее Габриэлю. Майкл освободил палец и водил им вокруг разгоряченной плоти. Энн напряглась и изогнулась в его объятиях.
— Что ты делаешь?
— Я тебе сказал еще у Габриэля, что к утру изучу все ложбинки и впадины твоего тела.
Господи!
Его палец окутала палящая жара — горячее, чем пламя, которое обожгло его очень давно. Казалось, целая жизнь прошла с тех пор! Майкл проглотил ее вздох. Энн оторвалась от его губ и уперлась руками в грудь, но исхода не было.
— Пусти меня внутрь.
— Но сначала надо надеть…
— Расслабься, все уже сделано. Возьми меня скорее. Поначалу все может показаться немного странным. Вот так я не касался женщин пять лет. У тебя внутри есть одно заветное место. Я буду его ласкать.
— Не хочу… — выдавила Энн.
— Чего не хочешь? — безжалостно перебил ее Майкл. — Не хочешь исследовать границы страсти? И не желаешь хотя бы однажды испробовать все — любое прикосновение… любое удовольствие, которое доставляет мужчина женщине?
Энн прикусила губу: она разрывалась между желанием удовлетворить любопытство и сохранить приличия.
— Хочу… Поэтому я к тебе и пришла…
Даже в этом она была правдива.
— Тогда бери меня, пусти внутрь.
Майкл направил ее руку и помог справиться со своим членом. Сильные бедра охватили его поясницу — Энн принимала его все глубже и глубже. Ее тело выгнулось, как ночью, когда он лишал ее девственности.
О Боже!
А он смотрел ей в лицо и думал только о ней, позабыв о человеке, который за ним охотился. Ее голубые глаза полыхали страстью к нему.
— Еще! Хочу!
Мышцы Энн сомкнулись вокруг его плоти, и Майклу, поддерживавшему ритм, приходилось нелегко. Он скрипел губами, едкий пот катился по его вискам.
— Когда… почувствуешь приближение оргазма… кричи. — Энн уровняла свое дыхание с его. — Как заставил кричать меня…
Он не кричал, когда его настиг враг. Разве это могло помочь Диане? Не поможет и Энн.
Его лицо отражалось в ее зрачках: неприкрытое желание, одно-единственное намерение, судорожно втягивающий воздух рот, раздувающиеся от откровенной страсти ноздри.
Потрясенный Майкл едва узнавал себя. Он не хотел, чтобы Энн видела его таким. На помощь пришли наставления мадам.
— Давай! — хрипло приказал он, со знанием дела вращая бедрами. — Ну, давай же!
Раскрасневшееся лицо Энн сморщилось от удивления. Она откинула голову и застонала от удовольствия.
Майкл зарылся лицом в горячий, влажный изгиб ее шеи. Мускулы женщины плотно охватывали его. На несколько мгновений он слился с отдавшейся невинному наслаждению Энн Эймс. В груди зрел крик и рвался наружу, сотрясая тело. Сперма рванулась и горячим потоком наполнила полость презерватива.
Вместе с облегчением вернулась способность мыслить.
Он отнял у женщины девственность. Но это не вернуло его собственную невинность. Он вдыхал аромат роз, страсти и пота, зарывался лицом ей в волосы и думал: как много им суждено пережить вот таких малых смертей, пока их не настигнет настоящая?
Глава 5
Майкл забрался под покрывала. Простыни показались ему гостеприимно теплыми, а запах страсти возбуждал. Целых пять лет женщина не согревала его постели.
Майкл лег и потянулся к Энн. Сердце его бешено забилось. Бледно-голубые глаза Энн тревожно смотрели на него — не замутненные ни сном, ни грезами прошлого. Неужели она не спала, когда он стоял рядом?
И слышала, как выходил на балкон? И его разговор с Габриэлем.
— Птицы проснулись.
Майкл не пошевелился, боясь спугнуть ее.
— Да.
— Поздно. — Ее голос доходил словно бы с большого расстояния и совсем не запоминал тот, которым она кричала среди ночи. — Мне пора.
Майклу наконец надоело притворяться. Он ее хотел. Она его хотела. Разве этого недостаточно?
Он не был Мишелем, как бы сильно ни пытался им прикинуться. Мишель умер пять лет назад. Как умерло все, что он когда-то любил. Он охватил лицо Энн руками Майкла, а не Мишеля. Руками, которые скорее отталкивали, нежели привлекали. Но не испугали ее. И даже сейчас она не дрогнула, хотя выражение ее лица оставалось холодным и сдержанным.
Габриэль ошибался. Никакая другая женщина не заменит Энн. Она была честной в своей страсти и заслуживала ответной честности.
— В кебе я вам не все рассказал. Кое-что вам необходимо знать, — прошептал он.
В ее глазах промелькнула неуверенность. Ясных, бледно-голубых и болезненно выразительных. Они свидетельствовали об одиночестве и боли и выворачивали душу наизнанку.
— Что такое? — так же тихо спросила она. В ее дыхании Майкл ощутил остатки аромата шампанского, зубного порошка и женского удовлетворения.
— Я не досказал, что, когда мужчина оказывается внутри женщины, — большими пальцами он поглаживал ее бархатные щечки, а ладони ласкали раковины ушей, — ее дыхание точно так же поддерживает жизнь в нем, как и его в ней. Не сказал, что ты мне нужна, что я хочу до тебя дотрагиваться и буду за это платить.
Энн окаменела. Она не подготовилась к общению с Майклом-англичанином. И не подозревала, что именно он отнял ее девственность, а не француз Мишель.
— Месье, вам нет нужды меня опекать. Мне прекрасно известно, что такой человек, как вы, не нуждается в таких женщинах, как я.
Майкл гладил ее волосы, ладони касались бледной, будто яичная скорлупа, кожи на скулах. Энн оставалась удивительно тихой, как в доме свиданий под взглядами донжуанов и шлюх. А потом в кебе, прижимаясь к человеку, которого наняла, чтобы он лишил ее девственности. И в его объятиях, когда он ее раздевал, оцепенев от страха и желания.
— Вот о чем я тебе не сказал. — Майкл наклонился и соединил свои губы с ее губами. — Ты полагаешь, раз я продажный мужчина, то не хочу, чтобы меня ласкали?
Энн слегка повернулась к нему. Пальцы Майкла отпустили ее шею и легли на руки.
— Вот о чем я тебе не сказал.
Ее глаза затуманили удивление и страх. Энн была права, что испугалась его: Майкл не то что Мишель — он станет брать и брать, пока у нее останется что предложить. И не простит ей женской скромности и робости, как поступил бы Мишель. Слишком мало осталось времени.
— Что ты на это скажешь, Энн?
Ее дыхание овевало его губы жаркими короткими толчками.
— Кто я такая?.. У вас было столько красивых женщин моложе меня.
Откуда в ней такая наивность? Что, надеть ей очки, чтобы она разглядела, какова на самом деле?
— Меня не нанимали пять лет. — Майкл ощущал, как растет его желание, и понимал, что эта исповедь все меняет.
— Почему? — Теперь в ее взгляде сквозило недоверие.
— Из-за огня. — Сострадания он боялся больше, чем отвращения.
— Вы прервали отношения с женщинами, потому что обожглись?
Неужели его боль — человека, который умер пять лет назад, — способна настолько ранить?
— Женщины больше не хотели меня, потому что я обгорел.
— Невозможно в это поверить, месье.
— Отчего же? — Майкл провел пальцами по ее голове — отнюдь не нежно, но и не откровенно грубо. — Что тут невероятного, если женщины не хотят платить за услуги обезображенного ловеласа?
— Оттого, что вы по-прежнему самый красивый мужчина, которого я когда-либо видела.
Майкл похолодел. Пение птицы на улице внезапно показалось пронзительно громким. В девяти милях, а центре Лондона, Биг Бен принялся отзванивать время: первый далекий удар, второй, третий, четвертый, пятый.
— Мы встречались раньше?
— Однажды, восемнадцать лет назад, на балу.
— Не помню.
— Это вполне естественно. Как вы можете помнить?
Не имело никакого значения, что они познакомились давно, еще до пламени пожара. Или все-таки имело?..
— Теперь я совсем другой человек.
— Я не жалуюсь.
В голове, подобно молнии, промелькнула мысль: почему его приняла старая дева, в то время как отказались другие женщины? Майкл ослабил хватку и провел пальцами по ее полосам. В отличие от его волос волосы Энн были мягкими и живыми.
— Я тебя спрашивал о твоих желаниях, прежде чем лишить девственности.
— Я объяснила все, что могла.
— Нет. — Прогоняя обоюдную боль, Майкл тихонько массировал ей голову. — Ты повторяла мои слова, когда я говорил, что собираюсь сделать с тобой.
Последовал быстрый и твердый, трогательно предсказуемый ответ:
— Я хотела именно этого.
— Но ты не знала, что мужчины целуют женщинам клитор, — безжалостно настаивал Майкл. — Что пьют их, лижут и берут языком, не подозревала до сегодняшней ночи.
В глазах Энн замерцала бледная искорка желания. Ей понравились его откровенные слова. Такие чувственные речи — залог интимного диалога между мужчиной и женщиной.
— Не подозревала, — наконец неохотно призналась она. Майкл вдыхал ее аромат — страсти, очарования ненадушенной кожи и женского желания.
— Если бы я тебе не рассказал об этих вещах, о чем бы ты меня попросила?
Энн ужасно не хотелось признавать свое невежество, но врожденное благородство не позволяло лгать.
— Не знаю. Я не представляла, что ты станешь меня спрашивать. — Она закрыла глаза, пытаясь спрятаться. — Понятия не имела, о чем просить.
И до сих пор не разобралась.
— Но ты знала, что мужчины прикасаются к женщинам, ложатся с ними в постель. Как ты представляла нашу связь?
— Я думала, ты будешь… меня целовать.
— Ты слышала, что мужчины сосут у женщин груди?
— Нет.
— Воображала, что это будет с тобой?
— Да, — смущенно призналась она.
Майкл подул ей в веки, и Энн распахнула глаза.
— Расскажи. — Ему хотелось разделить ее простое желание. Позабыть хотя бы ненадолго, какое зло мужчины творят мужчинам. Женщинам. Детям.
— Я видела, как матери кормят детей, и подумала, как было бы приятно, если бы мужчина стал так сосать мои груди. Это могло способствовать особой близости между нами.
Дыхание Майкла участилось. Его желание подогревалось ее наивной чувственностью.
— Когда ты об этом думала, ты трогала собственные груди?
Матрас под ним скрипнул.
— Нет.
Он потянулся к ней.
— Не отстраняйся.
Каждый из них был всем, что имел другой. И быть может, последним из людей, до которых другой дотрагивался. Энн повернулась к нему, ее соски уперлись в его грудь, а его член — в ложбинку меж ее бедер.
— У тебя холодные ноги, — задыхаясь, проговорила она, но на этот раз не отстранилась.
Майкл различил биение ее сердца, словно оно колотилось внутри его собственного тела. И ощутил удары пульса в виски.
— Ты не ответила на мой вопрос.
— Не понимаю, чего ты хочешь от меня.
— Правды, Энн Эймс. Ты вольна спрашивать меня о чем пожелаешь. Я тебе не солгу, только не в постели и не о том, что такое страсть. Ты спрашивала, возникало ли у меня желание таких чувственных прикосновений, за которые я готов был бы платить. Да. Последние пять лет я платил за удовольствия. Я знал, что шлюхам неприятны мои прикосновения, и тем не менее шел к ним. Хотел прикасаться к ним и чтобы они касались меня. Временами, когда страсть сходила на нет, я лежал в постели без сна, прикасался к себе сам и недоумевал: почему недостаточно овладевать женщиной, которая тебя не желает? Закрывал глаза и воображал, что где-то есть та, которая мечтает обо мне и не отшатнется, увидев мои шрамы.
В глазах Энн мелькали противоречивые чувства, будто по голубому небу неслись дождевые тучи. Потрясение от того, что мужчина так откровенно говорил, что нуждался в женщине, откровение, что он тоже сам прикасался к себе и желал чего-то большего. Как и она.
— Я хочу тебя, Энн. Хочу превратиться для тебя в любовника. — Майкл потерся губами о ее губы, пока они не раскрылись и ее дыхание не ворвалось в его рот. — Оставайся у меня. Сегодня. Завтра. Весь месяц. Я скажу, о чем тебе просить, чего вправе требовать любая женщина. А потом я дам тебе все это. Ты ничего подобного даже представить себе не можешь. Мы возродим любовные утехи, которые я не испытывал целых пять лет.
Боль отразилась в глазах Энн.
— Ты не вскрикнул, когда достиг оргазма.
В свой наивысший момент у него не хватило сил. Кричал от страсти Мишель, а не Майкл.
— Ты этого хочешь? Моя нанимательница имеет право на все. Слуга закричит, если это доставит тебе удовольствие.
— Ты не слуга, — запротестовала Энн.
— Но был таковым, — насмешливо улыбнулся он, понимая, что лжет.
Продажный мужчина. Жиголо. Жеребец. Потаскун. Тот, кто зарабатывал на жизнь, копаясь в нижних юбках. Список кличек можно до бесконечности продолжать на английском и на французском языках.
— А кто ты теперь?
В самом деле, кто?
Как назвать мужчину, который делал все возможное, чтобы женщина ощутила страсть, а затем использовал ее, чтобы стать желанным? Не было прощения тому, что он намеревался сделать.
Если он не удержит Энн, она умрет. А если удержит, то ее украдут.
Только глупцы полагают, что нет ничего хуже смерти. Мишель глупцом не был — разве что немного придурковатым. И Майкл тоже. И увидел, как на них обоих опускалась крышка гроба, когда привязывал эту женщину к себе.
— Мужчина, — хрипло проговорил он. — Мужчина, который хотя бы на месяц хочет повернуть время вспять. Услышать женский возглас на вершине страсти и знать, что это не притворство. Ощутить себя тем, кем я был пять лет назад. Цельным. Желанным. Хочу делить свое тело с тобой. Но не сумею, если останусь продажным. И не превращусь в твоего любовника, если ты станешь уделять мне время от времени по несколько часов.
Он увидел отражение своих мыслей в ее глазах. Стремление сделаться привлекательной, желанной, испытать особую близость страсти.
— Мне нельзя оставаться, — пробормотала Энн. — Надо уходить.
Нет, он ее не отпустит.
— Ты сказала, когда проснулась, что опаздываешь. — Он легонько лизнул ее в губы, впитывая ее аромат и сознательно оставляя на ее коже отпечаток собственного запаха. — Сказала, что забыла дать кому-то лекарство. Ты за кем-то ухаживаешь? Присматриваешь?
— Нет. — Побледневшее лицо исказило чувство вины, но оно тут же прошло, когда Энн спряталась в раковину старой девы. — Больше ни за кем.
Майкл не хотел ее обижать.
— Значит, тебя никто не ждет? Не к кому возвращаться? — Он сжался от того, как потускнел ее взгляд. — И у меня никого нет. Все родные умерли, когда мне было одиннадцать лет. — Его самого удивило это признание. А Энн как будто показалось естественным, что нанятый ради удовольствий мужчина рассказывает о своей семье.
— Как они умерли? — спросила она.
— Холера, — солгал он.
— Тебе плохо оттого, что ты один?
— Да. — Как бы он хотел поменьше лгать ей.
— А что ты будешь делать, если я сейчас останусь?
Ломота из чресел распространилась вверх и разлилась по всей груди.
— Так ты хочешь остаться… сейчас?
Легкий румянец стыда окрасил ее лицо.
— Да.
Майкл взял ее за колено и потянул ногу вверх, пока бедра не обвили его поясницу,
— Ради наслаждения?
— Да.
Влажный жар ее промежности обжигал его чресла. Энн открылась. Невольная жертва! Усилием воли Майкл заставил себя не думать о том, что с ним сотворил враг. О Диане. И о том, как он сам собирался использовать Энн.
— И будешь мне лгать?
Женщина ухватилась за его плечи, радуясь, что прикасайся к нему, и все еще страшась, что он ее отвергнет.
— А почему я должна тебе лгать?
Не выпуская ее бедер, Майкл впился губами в ее распухшие губы.
— Иногда ложь — это то, что нас оберегает. Но лгать не надо. Во всяком случае, не мне. У нас одни и та же желания и одни и те же потребности.
Энн вздрогнула, ощутив внутри его палец.
— Не уверена, что способна сейчас тебя понять. Я… вся размякла.
Майкл не стал бы клясться, что не причинит ей боли. В конце концов, боль — удел их обоих. Боль или смерть.
— Ты мне доверяешь?
— Если бы не доверяла, не оказалась бы рядом с тобой в постели.
Незримый кулак перевернул его душу. Надо было отдать ее Габриэлю. Майкл освободил палец и водил им вокруг разгоряченной плоти. Энн напряглась и изогнулась в его объятиях.
— Что ты делаешь?
— Я тебе сказал еще у Габриэля, что к утру изучу все ложбинки и впадины твоего тела.
Господи!
Его палец окутала палящая жара — горячее, чем пламя, которое обожгло его очень давно. Казалось, целая жизнь прошла с тех пор! Майкл проглотил ее вздох. Энн оторвалась от его губ и уперлась руками в грудь, но исхода не было.
— Пусти меня внутрь.
— Но сначала надо надеть…
— Расслабься, все уже сделано. Возьми меня скорее. Поначалу все может показаться немного странным. Вот так я не касался женщин пять лет. У тебя внутри есть одно заветное место. Я буду его ласкать.
— Не хочу… — выдавила Энн.
— Чего не хочешь? — безжалостно перебил ее Майкл. — Не хочешь исследовать границы страсти? И не желаешь хотя бы однажды испробовать все — любое прикосновение… любое удовольствие, которое доставляет мужчина женщине?
Энн прикусила губу: она разрывалась между желанием удовлетворить любопытство и сохранить приличия.
— Хочу… Поэтому я к тебе и пришла…
Даже в этом она была правдива.
— Тогда бери меня, пусти внутрь.
Майкл направил ее руку и помог справиться со своим членом. Сильные бедра охватили его поясницу — Энн принимала его все глубже и глубже. Ее тело выгнулось, как ночью, когда он лишал ее девственности.
О Боже!
А он смотрел ей в лицо и думал только о ней, позабыв о человеке, который за ним охотился. Ее голубые глаза полыхали страстью к нему.
— Еще! Хочу!
Мышцы Энн сомкнулись вокруг его плоти, и Майклу, поддерживавшему ритм, приходилось нелегко. Он скрипел губами, едкий пот катился по его вискам.
— Когда… почувствуешь приближение оргазма… кричи. — Энн уровняла свое дыхание с его. — Как заставил кричать меня…
Он не кричал, когда его настиг враг. Разве это могло помочь Диане? Не поможет и Энн.
Его лицо отражалось в ее зрачках: неприкрытое желание, одно-единственное намерение, судорожно втягивающий воздух рот, раздувающиеся от откровенной страсти ноздри.
Потрясенный Майкл едва узнавал себя. Он не хотел, чтобы Энн видела его таким. На помощь пришли наставления мадам.
— Давай! — хрипло приказал он, со знанием дела вращая бедрами. — Ну, давай же!
Раскрасневшееся лицо Энн сморщилось от удивления. Она откинула голову и застонала от удовольствия.
Майкл зарылся лицом в горячий, влажный изгиб ее шеи. Мускулы женщины плотно охватывали его. На несколько мгновений он слился с отдавшейся невинному наслаждению Энн Эймс. В груди зрел крик и рвался наружу, сотрясая тело. Сперма рванулась и горячим потоком наполнила полость презерватива.
Вместе с облегчением вернулась способность мыслить.
Он отнял у женщины девственность. Но это не вернуло его собственную невинность. Он вдыхал аромат роз, страсти и пота, зарывался лицом ей в волосы и думал: как много им суждено пережить вот таких малых смертей, пока их не настигнет настоящая?
Глава 5
Энн проснулась с началом пульсирующего, пронизанного ароматом роз рассвета. Над ней возвышался выкрашенный белой эмалью и окаймленный декоративным фризом в виде золоченых листьев потолок. А к нему по стенам взбегал неяркий шелк. Поблескивала медь столбиков широкой кровати.
Энн провела рукой по теплой и влажной простыне и наткнулась на свое обнаженное бедро.
— Доброе утро!
Память о случившемся всколыхнула тело, и сладкий аромат роз затмил запах страсти и пота. Она повернула голову на обшитой шелком подушке.
Из сияния солнечных лучей материализовались белые деревянные переплеты и сверкающие стеклянные панели. А из пыли вылепилась черноволосая мужская голова — Мишель д'Анж.
Лицо Энн зарделось от смущения. Он обещал заставить ее кричать и выполнил свое обещание. Раз за разом.
Энн скомкала простыню и едва сдержалась, чтобы не спрыгнуть с кровати и не убежать. Медицинские записки не разъясняли последствий полового соития и научных аспектов эмоционального потрясения от совместно перенесенного оргазма. И откровенных слов, которые любовники шепчут на вершине чувств. Энн оказалась не подготовленной к этому.
Проникновение — да. Обладание — быть может. Но не это пробуждение в постели мужчины, который разрушил все запреты и продемонстрировал, какой страстной женщиной она, оказывается, была.
— Доброе утро, — машинально ответила Энн, остро сознавая, что не умыта, не причесана и не почистила зубы.
Майкл отложил аккуратно сложенную вчетверо газету и поднялся с обитого желтым шелком шезлонга. Его черные волосы были влажными и завитками ниспадали на белый полотняный воротник.
Ночью эти волосы казались влажными от пота. И ее тоже. Нахлынувшая память оживила в сознании соблазнительные картины.
«Как глубоко вы войдете и меня, месье?»
«На девять с половиной дюймов, мадемуазель».
Тогда она машинально бросила взгляд на его бедра. Серые шерстяные кальсоны оттопыривались.
«Вы всегда возбуждаетесь, находясь рядом с женщиной?»
«Да».
Майкл навис над кроватью и выглядел выше и плотнее, чем казался раньше. Если не считать пениса. Энн запомнила его непомерно огромным. Шрамы на правой щеке выделялись ярче, чем прежде.
— Горячая ванна снимет напряжение тела.
Энн всеми силами старалась не отворачиваться от его фиалковых глаз, которые подмечали не только ее наготу, но и желание.
— Спасибо за совет, обязательно приму, когда вернусь к себе домой.
В уголке его рта задрожал мускул.
— Я тебя не устраиваю?
Энн тяжело вздохнула. Если позволяешь себе сексуальную связь под покровом ночи, будь любезна принимать ее последствия при свете дня.
— Ты прекрасно знаешь свое дело.
— Но недостаточно, чтобы стать твоим любовником?
Сердце подпрыгнуло у нее в груди.
Она не понимала, как совсем недавно просила себя лизать, ласкать языком и затем получать от этого наслаждение.
И он был не тот, что признавался в потребности испытывать прикосновения, а потом проник туда, куда постыдно проникать. При свете дня, проявившем ее морщинки и посеребрившем пряди волос, она вновь превратилась в старую деву, которой следует платить за удовольствия. А он казался прекрасной статуей, изборожденной шрамами, которой неведомы плотские наслаждения.
Падший Люцифер.
С чего бы ему становиться ее любовником?
— Разве так бывает… — Он же не был с женщиной пять лет! — Разве так случается, что нанимательница остается в вашем доме? — Ее холодность скрывала смущение.
— Только если я ее приглашаю.
Щеки Энн окрасил румянец удовольствия, но действительность быстро отрезвила ее. Любая, заплатив десять тысяч фунтов, оказалась бы желанной в его доме.
— Не хочу вас стеснять, — сдержанно проговорила Энн.
— Вы меня не стесните. Мой дом и мои слуги в вашем распоряжении.
Противный холодок коснулся ее затылка.
— Это… ваш собственный дом?
Бордюр в виде листьев, отделявший потолок от обитых бледно-зеленым шелком стен, представлял собой уникальное произведение искусства. Так же как и мраморная лестница с металлической балюстрадой искусной ковки, по которой они поднимались накануне вечером.
— Еще я владею поместьем в графстве Йоркшир, — проговорил Майкл, словно следуя направлению ее мыслей. Но это означает…
— Если этот дом ваш… и еще есть поместье в Йоркшире… — Энн осеклась. Как глупо делать скоропалительные выводы в отношений такою человека. Мишель д'Анж наверняка составил несколько состояний. Ведь он способен невероятно умело обслуживать богатых женщин.
Но бывало, что азартные игры лишали людей огромных денег.
— Ясно, — пробормотала она.
— Что именно, Энн Эймс?
— Вы переживаете трудные времена.
— И поэтому, как вы полагаете, я привел вас сюда? — Его лицо посуровело.
«Ты все-таки закричала, — говорили его окаймленные черными ресницами фиалковые глаза. — И ты жаждешь наслаждений. Хочешь быть молодой, привлекательной, желанной». Им, мужчиной, способным выполнить самые причудливые прихоти.
Энн укрылась за шторой вежливости.
— Будьте любезны, оставьте меня. Мне нужно одеться.
Майкл опустился на край кровати. Матрас промялся, покосился на одну сторону, и Энн пришлось впиться пальцами в простыню, чтобы не скатиться на пол. Внезапно ее тело пронзила резкая боль. Женщина оцепенела — рука Майкла держала ее за волосы. Как смешно она выглядит с рассыпавшимися волосами! Словно молоденькая. Шероховатая ладонь расправила пряди на левой щеке.
— Не уходи от меня, Энн.
Под горячей кожей в кончиках его пальцев пульсировала кровь. Бедро раз за разом прижималось к ее телу с ускоряющимся ритмом, который рвал ее изнутри, пока боль не превратилась в неистовое наслаждение. Горло сжалось, когда послышался его сдавленный стон.
— Я не понимаю, что ты делаешь…
Майкл продолжал поглаживать се по щеке и вызывал волнующие воспоминания: его дыхание в ее легких, ее дыхание в его легких; и их сливающиеся и одно тела.
— Ты испугалась?
— Да.
— Меня?
— Я не… — Энн сосредоточила взгляд на волосах, которые вились у него чуть ниже шеи. Она помнила, какие они на ощупь — жесткие, слоено пружинки, — и как они терлись о ее груди. — Я не такая.
— Ты такая, как нужно. Сказать, что мне больше всего понравилось в тебе, когда мы встретились в доме Габриэля?
Энн посмотрела вверх, прямо в его фиалковые глаза. Он обещал, что не станет ей лгать. Но и правду она знать не желала.
— Не стоит.
Солнце ярко осветило его левую щеку, и меж ресницами засияли ослепительные лучики. От уголков глаз бежали едва заметные бороздки.
— Стоит.
— Я не хочу…
— Мы оба хотим, — грубо перебил он ее. — Поэтому ты и назначила мне свидание, а я на него явился.
Он явился не к ней.
Он ее совсем не знал.
Даже не вспомнил.
Энн нахмурилась, уязвленная и одновременно обиженная его обманом.
— Вы же обещали мне не лгать, месье д'Анж. Нас связывают сугубо деловые отношения. Бы явились потому, что 4 обещала вам десять тысяч фунтов. Вас привлекли мои деньги — ни больше ни меньше.
Его пальцы застыли. Свет в спальне померк — это к краю горизонта поднялась зловещая туча. А его тело по-прежнему подрагивало и пульсировало. Каждый дюйм его плоти напоминал о прежних прикосновениях.
— Все не настолько просто, — резко выдохнул Майкл. — Ни страсть, ни сама жизнь. Ты пережила потери и должна это знать.
Сердце Энн стукнуло в ребра и понеслось, опережая страх. Как он догадался? Во рту у нее пересохло.
— Откуда вы узнали, что я пережила потери?
— Ты мне сама сказала об этом.
Энн лихорадочно вспоминала. Влажное прикосновение его языка, жаркие объятия, грудь у ее груди и мужской орган, прижатый к ее промежности.
«Ты проснулась… еще раньше… и сказала, что опаздываешь. Что забыла про их лекарства. Ты о ком-то заботишься? За кем-то ходишь?»
«Нет, ни за кем».
— Я обещал тебе не лгать, Энн Эймс. — Прорезавшие его щеки бороздки побелели. — И не стану. Вчера вечером я явился к тебе в надежде, что купившая мои услуги женщина, заметив мои шрамы, все же не отвергнет меня.
— Но вы бы не явились, если бы не деньги. — Энн упорно настаивала на деловом характере их связи, притворяясь, что не замечает подрагивающего пульсирования, которое обещало ей то, что не купишь за деньги. Подлинную страсть.
— Да, — согласился он. — Если бы не твое предложение, я бы к тебе не пришел.
— Мужчину больше привлекает красота женщины, а не ее страсть, — вызывающе заметила Энн. С чего она это взяла?
— Ошибаешься. — Голос Майкла стал таким же шероховатым, как и его пальцы. — Только глупец ставит красоту превыше страсти.
— Тем не менее вы не заметили меня восемнадцать лет назад.
Энн провела рукой по теплой и влажной простыне и наткнулась на свое обнаженное бедро.
— Доброе утро!
Память о случившемся всколыхнула тело, и сладкий аромат роз затмил запах страсти и пота. Она повернула голову на обшитой шелком подушке.
Из сияния солнечных лучей материализовались белые деревянные переплеты и сверкающие стеклянные панели. А из пыли вылепилась черноволосая мужская голова — Мишель д'Анж.
Лицо Энн зарделось от смущения. Он обещал заставить ее кричать и выполнил свое обещание. Раз за разом.
Энн скомкала простыню и едва сдержалась, чтобы не спрыгнуть с кровати и не убежать. Медицинские записки не разъясняли последствий полового соития и научных аспектов эмоционального потрясения от совместно перенесенного оргазма. И откровенных слов, которые любовники шепчут на вершине чувств. Энн оказалась не подготовленной к этому.
Проникновение — да. Обладание — быть может. Но не это пробуждение в постели мужчины, который разрушил все запреты и продемонстрировал, какой страстной женщиной она, оказывается, была.
— Доброе утро, — машинально ответила Энн, остро сознавая, что не умыта, не причесана и не почистила зубы.
Майкл отложил аккуратно сложенную вчетверо газету и поднялся с обитого желтым шелком шезлонга. Его черные волосы были влажными и завитками ниспадали на белый полотняный воротник.
Ночью эти волосы казались влажными от пота. И ее тоже. Нахлынувшая память оживила в сознании соблазнительные картины.
«Как глубоко вы войдете и меня, месье?»
«На девять с половиной дюймов, мадемуазель».
Тогда она машинально бросила взгляд на его бедра. Серые шерстяные кальсоны оттопыривались.
«Вы всегда возбуждаетесь, находясь рядом с женщиной?»
«Да».
Майкл навис над кроватью и выглядел выше и плотнее, чем казался раньше. Если не считать пениса. Энн запомнила его непомерно огромным. Шрамы на правой щеке выделялись ярче, чем прежде.
— Горячая ванна снимет напряжение тела.
Энн всеми силами старалась не отворачиваться от его фиалковых глаз, которые подмечали не только ее наготу, но и желание.
— Спасибо за совет, обязательно приму, когда вернусь к себе домой.
В уголке его рта задрожал мускул.
— Я тебя не устраиваю?
Энн тяжело вздохнула. Если позволяешь себе сексуальную связь под покровом ночи, будь любезна принимать ее последствия при свете дня.
— Ты прекрасно знаешь свое дело.
— Но недостаточно, чтобы стать твоим любовником?
Сердце подпрыгнуло у нее в груди.
Она не понимала, как совсем недавно просила себя лизать, ласкать языком и затем получать от этого наслаждение.
И он был не тот, что признавался в потребности испытывать прикосновения, а потом проник туда, куда постыдно проникать. При свете дня, проявившем ее морщинки и посеребрившем пряди волос, она вновь превратилась в старую деву, которой следует платить за удовольствия. А он казался прекрасной статуей, изборожденной шрамами, которой неведомы плотские наслаждения.
Падший Люцифер.
С чего бы ему становиться ее любовником?
— Разве так бывает… — Он же не был с женщиной пять лет! — Разве так случается, что нанимательница остается в вашем доме? — Ее холодность скрывала смущение.
— Только если я ее приглашаю.
Щеки Энн окрасил румянец удовольствия, но действительность быстро отрезвила ее. Любая, заплатив десять тысяч фунтов, оказалась бы желанной в его доме.
— Не хочу вас стеснять, — сдержанно проговорила Энн.
— Вы меня не стесните. Мой дом и мои слуги в вашем распоряжении.
Противный холодок коснулся ее затылка.
— Это… ваш собственный дом?
Бордюр в виде листьев, отделявший потолок от обитых бледно-зеленым шелком стен, представлял собой уникальное произведение искусства. Так же как и мраморная лестница с металлической балюстрадой искусной ковки, по которой они поднимались накануне вечером.
— Еще я владею поместьем в графстве Йоркшир, — проговорил Майкл, словно следуя направлению ее мыслей. Но это означает…
— Если этот дом ваш… и еще есть поместье в Йоркшире… — Энн осеклась. Как глупо делать скоропалительные выводы в отношений такою человека. Мишель д'Анж наверняка составил несколько состояний. Ведь он способен невероятно умело обслуживать богатых женщин.
Но бывало, что азартные игры лишали людей огромных денег.
— Ясно, — пробормотала она.
— Что именно, Энн Эймс?
— Вы переживаете трудные времена.
— И поэтому, как вы полагаете, я привел вас сюда? — Его лицо посуровело.
«Ты все-таки закричала, — говорили его окаймленные черными ресницами фиалковые глаза. — И ты жаждешь наслаждений. Хочешь быть молодой, привлекательной, желанной». Им, мужчиной, способным выполнить самые причудливые прихоти.
Энн укрылась за шторой вежливости.
— Будьте любезны, оставьте меня. Мне нужно одеться.
Майкл опустился на край кровати. Матрас промялся, покосился на одну сторону, и Энн пришлось впиться пальцами в простыню, чтобы не скатиться на пол. Внезапно ее тело пронзила резкая боль. Женщина оцепенела — рука Майкла держала ее за волосы. Как смешно она выглядит с рассыпавшимися волосами! Словно молоденькая. Шероховатая ладонь расправила пряди на левой щеке.
— Не уходи от меня, Энн.
Под горячей кожей в кончиках его пальцев пульсировала кровь. Бедро раз за разом прижималось к ее телу с ускоряющимся ритмом, который рвал ее изнутри, пока боль не превратилась в неистовое наслаждение. Горло сжалось, когда послышался его сдавленный стон.
— Я не понимаю, что ты делаешь…
Майкл продолжал поглаживать се по щеке и вызывал волнующие воспоминания: его дыхание в ее легких, ее дыхание в его легких; и их сливающиеся и одно тела.
— Ты испугалась?
— Да.
— Меня?
— Я не… — Энн сосредоточила взгляд на волосах, которые вились у него чуть ниже шеи. Она помнила, какие они на ощупь — жесткие, слоено пружинки, — и как они терлись о ее груди. — Я не такая.
— Ты такая, как нужно. Сказать, что мне больше всего понравилось в тебе, когда мы встретились в доме Габриэля?
Энн посмотрела вверх, прямо в его фиалковые глаза. Он обещал, что не станет ей лгать. Но и правду она знать не желала.
— Не стоит.
Солнце ярко осветило его левую щеку, и меж ресницами засияли ослепительные лучики. От уголков глаз бежали едва заметные бороздки.
— Стоит.
— Я не хочу…
— Мы оба хотим, — грубо перебил он ее. — Поэтому ты и назначила мне свидание, а я на него явился.
Он явился не к ней.
Он ее совсем не знал.
Даже не вспомнил.
Энн нахмурилась, уязвленная и одновременно обиженная его обманом.
— Вы же обещали мне не лгать, месье д'Анж. Нас связывают сугубо деловые отношения. Бы явились потому, что 4 обещала вам десять тысяч фунтов. Вас привлекли мои деньги — ни больше ни меньше.
Его пальцы застыли. Свет в спальне померк — это к краю горизонта поднялась зловещая туча. А его тело по-прежнему подрагивало и пульсировало. Каждый дюйм его плоти напоминал о прежних прикосновениях.
— Все не настолько просто, — резко выдохнул Майкл. — Ни страсть, ни сама жизнь. Ты пережила потери и должна это знать.
Сердце Энн стукнуло в ребра и понеслось, опережая страх. Как он догадался? Во рту у нее пересохло.
— Откуда вы узнали, что я пережила потери?
— Ты мне сама сказала об этом.
Энн лихорадочно вспоминала. Влажное прикосновение его языка, жаркие объятия, грудь у ее груди и мужской орган, прижатый к ее промежности.
«Ты проснулась… еще раньше… и сказала, что опаздываешь. Что забыла про их лекарства. Ты о ком-то заботишься? За кем-то ходишь?»
«Нет, ни за кем».
— Я обещал тебе не лгать, Энн Эймс. — Прорезавшие его щеки бороздки побелели. — И не стану. Вчера вечером я явился к тебе в надежде, что купившая мои услуги женщина, заметив мои шрамы, все же не отвергнет меня.
— Но вы бы не явились, если бы не деньги. — Энн упорно настаивала на деловом характере их связи, притворяясь, что не замечает подрагивающего пульсирования, которое обещало ей то, что не купишь за деньги. Подлинную страсть.
— Да, — согласился он. — Если бы не твое предложение, я бы к тебе не пришел.
— Мужчину больше привлекает красота женщины, а не ее страсть, — вызывающе заметила Энн. С чего она это взяла?
— Ошибаешься. — Голос Майкла стал таким же шероховатым, как и его пальцы. — Только глупец ставит красоту превыше страсти.
— Тем не менее вы не заметили меня восемнадцать лет назад.